Текст книги "Сосновские аграрники"

Автор книги: Илья Земцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 40 страниц)

– Приговорить Кочеткова Николая Васильевича к смертной казни через повешение, но, учитывая его признание, повешение заменить расстрелом, а расстрел – утоплением. Приговор привести к немедленному исполнению. Обжалованию не подлежит. Надеть на шею камень, на голову – мешок.

До позднего вечера раздавался смех, хохот. Сытые собаки сладко спали у ног Кузнецова. Пили понемногу водку, закусывали и врали, кто на что способен. С появлением на небе звезд поехали к Кузнецову в деревню Бочково. Семенов с Чистовым ушли в баню. Остальные играли в домино и пили чай с медом.

Русская баня по-черному. Лучшее, что человечество сумело придумать для любителей париться. Раскаленная, пышущая жаром каменка. Запахи всех копченостей и продуктов химической переработки древесины. Стены покрыты толстым слоем сцементированной сажи и смолистых затвердевших веществ: канифоля, дегтя, скипидара и так далее.

Для Чистова с Семеновым баню готовили по заказу. Тщательно вымыли пол, потолок и стены. Был смыт толстый слой сажи, накопленный со дня рождения бани. Пол и полок для парения проскребли косарями.

Чистов с Семеновым разделись в холодном предбаннике, где тускло светила керосиновая коптилка. Семенов зашел в баню и издал звук удовольствия. Чистов вошел с оглядкой. Еще на каменке не побывало ни одного ковша воды, а тело уже обжигало жаром. Каменка дышала жаром. В углу бани на табуретке стояла керосиновая лампа. Семенов по-хозяйски перевернул табуретку кверху ногами и поставил в нее лампу.

– Будешь париться? – спросил он Чистова.

Чистов ответил:

– Да.

– Тогда запаривай в тазике веник и начнем.

– Я очень редко парюсь, – сказал Чистов, – так как плохо переношу жару и пар.

– Тогда садись на пол, – посоветовал Семенов.

На каменку полилась вода. Ковш, другой, третий. Каменка запела, казалось, задрожала. Затем шипела на разных нотах, трещала и стонала.

Семенов влез на полок, обернув голову смоченным в холодной воде полотенцем. На руки надел рукавицы, по его телу зашлепал веник. Чистов, корчась от жары, сидел на полу, в руках держал веник. Через минуту не выдержал и крикнул:

– Василий Иванович, я пошел в предбанник!

Семенов глухо ответил, шлепая себя веником:

– Иди. Я скоро закончу.

Чистов, не вставая на ноги, на четвереньках вылез в предбанник и захлопнул за собой дверь. Семенов лил на каменку воду и хлестал себя веником. Затем все смолкло.

Голый Чистов уже озяб и подумал: «Жив ли он? В такой жаре, чего доброго, можно зажариться, как в русской печи». Он боязливо открыл дверь бани и спросил:

– Можно, Василий Иванович?

Семенов глухо захохотал.

– Зачем спрашиваешь, Анатолий Алексеевич. Давай парься, а я выйду в предбанник. Неплохо бы сейчас окунуться в холодную воду.

Он вылил на себя ведро холодной воды и вышел в предбанник. Чистов снова не выдержал жары, даже сидя на полу. Почти по-пластунски вылез из парилки. Через пять минут оба сидели на скамейках и мылись. Температура в бане была терпимой. Из жалости к Чистову Семенов открыл дверь.

Чистов рассказывал, как он воевал. Этот рассказ Семенов с различными изменениями слышал много раз, поэтому делал вид, что слушает, а сам думал о другом. Слова Чистова уходили от его сознания куда-то вдаль, за пределы бани.

Возвращаясь из бани, услышали шум в доме. Кузнецов кричал громче всех:

– Катя, ты только посмотри! Василий Иванович, Анатолий Алексеевич, идите сюда! Сейчас будете смотреть, как Трифонов Михаил Иванович и Кочетков Николай Васильевич полезут под столом.

Кузнецов играл в домино с Михайловским, Кочетков – с Трифоновым. Уговор был, кто проиграет, тот должен один раз пролезть под столом.

Трифонов с Кочетковым под улюлюканье, смех и крики лезли друг за другом под столом.

– Кончайте играть и кричать, – сказала Катя. – От вашего крика все стены в доме дрожат. Пошли ужинать, стол накрыт.

Ужинали в зале. На столе было изобилие закусок. Мясо – баранина, говядина, куры и утки. Салаты из свежих помидоров и огурцов. Икра паюсная и кетовая. Гарнир – жареный и вареный картофель. Каши рисовая и гречневая. Вся середина стола была уставлена бутылками водки «Столичная», пива и лимонада.

По одну сторону от Семенова сел Чистов, по другую влез Трифонов. Чистов боялся его невоспитанности, поэтому взглядом предупредил его, чтобы сел подальше. Трифонов не понял и продолжал сидеть, ухаживая за Семеновым. Все пили водку понемногу, но часто. Закусывали, и никто не пьянел.

– Василий Иванович, извините меня за нескромный и неуместный вопрос, – произнес Трифонов.

– Говорите, – улыбаясь, сказал Семенов.

Чистов показывал мимикой Трифонову, чтобы молчал, но Трифонов, не обращая внимания на Чистова, продолжал:

– В совхозе за четыре месяца рабочим не выплачена зарплата. Управляющий госбанком у нас в районе настоящий аскет. Сидит на деньгах, как собака на сене. Ведь можно же совхозу дать ссуду.

Но Чистов не дал ему договорить до конца, перебил:

– Михаил Иванович, зачем вы с таким вопросом обращаетесь к Василию Ивановичу, это не по инстанции. Мы сами на месте во всем разберемся. Зарплата вашим рабочим и служащим будет выплачена.

– Помогите ему, Анатолий Алексеевич, – посоветовал Семенов.

– Василий Иванович, – заверил Чистов, – Все будет сделано.

До 2 часов ночи пили, ели и играли в домино. Только Зимин с Росляковым ушли спать. Кузнецов еще в лесу объявил, что на охоту завтра выедут в 4 часа 30 минут. Семенов отправился спать на сеновал, где для него было приготовлено ложе. Чистов не захотел от него отставать, ушел с ним. Остальные все, кроме Трифонова, разместились в избе. Трифонов решил съездить домой, якобы сделать кое-какие распоряжения, а куда и к кому он ездил, знал только он сам.

Вместо половины пятого на охоту выехали только в 6 часов. Росляков возмущенно говорил:

– Ну какие мы охотники, когда и зарю проспали.

– Сегодня поедем к Красному столбу! – кричал Кузнецов. – Там столько дичи, что можно сетями ловить.

При лесоустройстве один столб на пересечении квартальных просек был окрашен в красный цвет. Поэтому все четыре квартала, прилегавшие к этому столбу, назывались Красный столб.

На место приехали уже в 7 часов. Все небо было покрыто сплошными облаками. Начинал по-осеннему моросить дождь. Четыре собаки выскочили из автомашины, скрылись в мелких чащобах. Минут через пять подняли зайца. Дождь усиливался. Мелкие дождевые капли увеличивались в своих размерах, беспрерывно валились на поверхность земли, шурша о кроны деревьев.

– Проспали охоту, – возмущался Росляков. – Утро-то было какое хорошее. Сейчас уж надо было ехать домой, а мы только приехали.

– Не беспокойтесь, Спиридон Иванович, – успокаивал его Кузнецов. – Еще набьем дичи целую автомашину. С уверенностью скажу, если бы мы пришли сюда пешком, то столько дичи, сколько набьем сегодня, не принесли бы.

Лай собак прекратился. Собаки потеряли заячий след и одна за другой, стряхивая с себя воду, пришли к автомашинам, спрятались под ними от уже усилившегося проливного дождя.

– Давайте, братцы, по единой, – объявил Чистов. – Где наша не пропадала. Пока мы выпьем и закусим, и дождь перестанет.

– Вряд ли, – сказал Зимин. – Что-то не похоже, чтобы он перестал. Только что начал набирать силу.

– Ты, Ульян, всегда против всех, – сделал замечание Чистов.

– Он не против, а правильно говорит, – поддержал Росляков. – Дождю конца сегодня не будет, и охоты не будет. Я предлагаю ехать в деревню, попить чаю и по домам.

– Да не спешите вы! – сказал Кузнецов. – Садитесь в автомашины, а мы с Зиминым разведем костер, вскипятим чаю и сварим охотничьей похлебки.

С большим трудом развели большой костер. Над ним повесили три котелка, два для варки мяса и один для чая. В это время сидевшие в автомашинах понемногу пили и закусывали. Оттуда раздавались смех и веселые остроты. Под раскидистой старой елью соорудили из брезента и веток шалаш, позавтракали. Времени уже было 13 часов. Дождь продолжал идти одной мерой. В деревню Бочково приехали в 14 часов. Пока пили чай с медом и по 100 грамм, выехали в Сосновское уже в 16 часов.

При прощании Трифонов напомнил Чистову:

– В понедельник, Анатолий Алексеевич, я у вас буду в восемь часов. Вы вызовите Соколова, управляющего госбанком, и помогите мне.

Пьяный Чистов расчувствовался перед Трифоновым:

– Все для вас, Михаил Иванович, сделаю. Будьте спокойны.

Охота из-за дождя или по другим причинам была сорвана, все уехали по домам.

В понедельник в 8 часов утра Трифонов был уже в райкоме партии. Чистова дожидался в коридоре, так как в приемной скопилось много посетителей.

– Ты ко мне, Михаил Иванович? – спросил его Чистов.

– К вам, Анатолий Алексеевич, – сказал почти шепотом Трифонов, – вы разве забыли наш разговор?

– О да, – подтвердил Чистов. – Сейчас мы вызовем Соколова и по душам с ним поговорим.

– Вот так-то лучше, – поддакнул ему Трифонов.

Вошли в кабинет к Чистову.

– Я хотел эти дела поручить Бородину, – сказал Чистов, – а, пожалуй, займусь сам.

Чистов снял телефонную трубку, попросил вызвать управляющего госбанком Соколова. Соколов сразу ответил.

– Михаил Иванович, здравствуйте, – сказал Чистов. – Как ваше настроение? Прошу вас зайти ко мне по одному очень важному вопросу.

Через пять-семь минут Соколов со словами «разрешите» вошел в кабинет Чистова.

– Чем могу быть полезен, Анатолий Алексеевич? – спросил он и неприязненно посмотрел на Трифонова.

– Михаил Иванович, я пригласил вас по поводу выплаты зарплаты рабочим и служащим совхоза «Рожковский». Вместе с Михаилом Ивановичем Трифоновым ждем вашего решения.

– Деньгами я Михаилу Ивановичу Трифонову помочь не могу, если только добрым советом, – сказал Соколов. – Совхоз еще за первое полугодие весь годовой фонд зарплаты уже съел, и это не первый год. Совхоз висит на шее у государства, а его директор ни о чем не думает. Товарной продукции дает меньше, чем расходует зарплаты. Если приравнять его к промышленному предприятию, то это давно обанкротившееся предприятие, через год – максимум через два после его создания было бы ликвидировано как нерентабельное.

– Михаил Иванович, – спросил Трифонов, – а как же быть? Люди работают и просят за работу уплатить зарплату.

Соколов скептически улыбнулся. На худом лице у глаз и на щеках собралось множество морщин.

– Вы меня спрашиваете, как быть? Вы лучше себя спросите, дорогой Михаил Иванович Трифонов. Вам надо об этом больше головой думать.

– А мы разве не работаем? – перебил его Трифонов.

– Как вам сказать, – ответил Соколов. – Работаете, но ведь работа работе рознь. Откровенно, в вашем хозяйстве все отрасли убыточные. На фуражную корову не надаиваете 1000 литров молока в год. Урожайность зерновых самая низкая в районе, да, пожалуй, и во всей области. Не получаете 6 центнеров с гектара. Землю-кормилицу всю запустили, даже картофеля накапываете только 50-60 центнеров с гектара. Подсобные промыслы все ликвидировали. Раньше колхозы занимались ящиками для заводов, токарными изделиями из дерева. Чего только не делали. Трифонов все ликвидировал. Откуда вы ожидаете денег, чтобы расплатиться с долгами? Раньше при такой работе крестьянин-единоличник надевал суму и уходил по миру просить ради Христа. Все я вам сказал, Михаил Иванович и Анатолий Алексеевич.

Чистов сидел угрюмый, недовольный и молчал.

– Наш совхоз организовался из трех слабых колхозов, – оправдывался Трифонов. – Пройдет время, и мы встанем на ноги. В этом году только от продажи одного мочала будем иметь полмиллиона рублей чистого дохода. Я считаю, больше 300 тонн его закупим. В будущем одна Чара, то есть торфяник реки, даст немалый доход. Освоим Горское болото.

– Дай бог, – сказал Соколов, – но я что-то не верю вам.

Глаза у Чистова заблестели, он хотел вмешаться в разговор двух Михаилов Ивановичей, но сдержал себя.

– Управляющим госбанком я работаю уже двадцать лет, – сказал Соколов. – В отдельные годы ваши отделения совхоза, когда были самостоятельными колхозами, получали зерновых свыше 12 центнеров, и не бункерного веса, как вы сейчас отчитываетесь, а чистого амбарного зерна. Государство им тогда никакой почти помощи не оказывало. Сейчас на ваш совхоз работает полностью вся машинно-мелиоративная станция. Большую помощь вам оказывает «Сельхозтехника» и промышленные предприятия района. Ежегодно вы съедаете больше миллиона рублей государственных денег, а прока от вас никакого. Будь я на вашем месте, посовестился бы просить, да еще и подключать секретаря райкома партии.

Что касается мочала, то за него вас надо судить. Вы ободрали за одно лето всю липу в совхозных лесах, да и залезли в гослесфонд. Что такое липа для вас? Это мед с вашей пасеки. За эти дела надо вас судить. Кроме того, в водоемах, где мочите мочало, уничтожили не только рыбу, но и все живое.

Говорите, болота выведут ваш совхоз в люди. Пойму реки Чары вы еще полностью не приняли в эксплуатацию, а уже запустили и уничтожили. Напрасны труды мелиораторов. По торфяным полям ходит скот, уничтожил все экспериментальные посевы. Ходят трактора, таскают хлысты, на канавах делают запруды, чтобы проехать через нее трактору. Уверен, и Горским болотом так же воспользуетесь, как и Чарой. Посоветую тебе, Михаил Иванович, еще раз составить план мероприятий и ехать в областной госбанк. Только они вам могут помочь.

Чистов молча разглядывал Соколова и Трифонова. Оба они по виду и складу сильно отличались друг от друга. Трифонов был полный, пышущий здоровьем сорокалетний мужчина. Соколов – бледный, хилый, худущий. Похож на туберкулезного больного, притом последней стадии.

– Так, Михаил Иванович, ничем не можете помочь? – краснея, сказал Чистов. – Какой же вы после этого патриот нашего района. Как я на вас посмотрю, вы, как Иудушка Головлев, сидите на денежном ящике и всем только палки в колеса ставите.

Этого было достаточно, чтобы возбудить нервную систему Соколова. Он подошел к столу Чистова, попросил листок бумаги и написал заявление об увольнении. Положил его перед глазами Чистова. Спокойно сказал:

– Хватит с меня, Анатолий Алексеевич. Подбирайте себе другого управляющего госбанком. За сто десять рублей зарплаты доводят каждый день до белой горячки. Пойду работать на завод. Шурочков возьмет меня рядовым экономистом.

Чистов раскрыл рот, но не нашел слов, что сказать. Соколов повернулся к нему спиной и направился к выходу.

– В этом году, Анатолий Алексеевич, совхоз «Рожковский» преподнесет государству сюрприз. Убытки будут около миллиона.

– Михаил Иванович, вернитесь, – дружелюбно сказал Чистов. – Вы неправильно меня поняли. Я ведь вас не насилую, не вымогаю. Прошу, чтобы помогли Трифонову через областной госбанк получить ссуду под мочало. Предположим, 400 тонн.

Соколов вернулся, не спеша сел на стул:

– Отпусти меня, Анатолий Алексеевич, – сказал он. – Богом прошу.

Чистов боялся Соколова. Для того чтобы провести райкому какое-либо мероприятие с выпивкой и угощением, тут без Соколова не обходилось. Он записывал в особый талмуд, кто и кому перечислял деньги на это мероприятие, кто получал. Чистов знал, что раздоры с Соколовым к хорошему не приведут. Поэтому волей-неволей приходилось считаться с ним.

– Прости, Михаил Иванович, за резкий разговор. Ты на своем месте. На хорошем счету в областном госбанке.

Соколов не подал вида, что расстроился из-за слов Чистова, а также не выразил удовлетворения от извинений.

– Хорошо, Анатолий Алексеевич, выслушайте меня внимательно. Простой пример, в Рожковском совхозе даже от автотранспортного парка большие убытки. Кто в этом виноват? Директор.

Соколов начинал играть на самой тонкой струне Трифонова. Трифонов краснел и бледнел, думал: «Оказывается, Чистов зависим не только от меня, но и от Соколова. Поэтому напрасная трата времени. Чистов ничем не поможет. Надо начинать все сначала и бить клинья к Соколову. Не может быть, что его нельзя купить».

Соколов продолжал:

– В совхозе «Панинский» совсем другое дело. От автотранспорта и тракторов они имеют большие прибыли. Люди и директор там думают. Шофера и трактористы Рожковского совхоза, в отличие от Панинского, только и занимаются использованием всего совхозного в личных целях. Набивают свои карманы ворованными деньгами.

– Это не правда, клевета! – закричал Трифонов. – Чем вы докажете? Где видели наших шоферов с лесом и тесом?

– Доказать очень просто, – спокойно ответил Соколов. – Давайте пригласим директора лесхоза, начальника милиции, они скажут.

– Михаил Иванович, мы не следственные органы, – с улыбкой сказал Чистов.

– Это не человек, а сухарь, – сказал Трифонов. – С ним ничего не решишь.

– Со мной и решать нечего, – ответил Соколов. – Я вам сказал, куда надо обращаться. Разрешите идти, Анатолий Алексеевич. Меня ждут люди. Неотложных вопросов в госбанке много.

– Идите, Михаил Иванович, – ласково сказал Чистов. – Но обязательно помогите.

Обращаясь к Трифонову, заметил:

– Встреча получилась бесплодной. Что я мог ему сказать? Он прав. Надо, Михаил Иванович, вам поправлять дела.

– Поправлю, Анатолий Алексеевич. Надо только сориентироваться. Разреши мне съездить в Молдавию.

– Зачем? – повысив голос, сказал Чистов. – На лес как на источник денег не рассчитывай. Другое дело – переработка. Прав Соколов, ты во всех деревнях закрыл цеха по производству тарных ящиков и токарных изделий. Они занимали народ и приносили большую пользу. Для чего тебе понадобилось с села Венец перевезти такой громадный цех? Сколько затрачено средств, денег и рабочей силы на разборку, перевозку и снова собрать. Над тобой, мне кажется, смеются девяностолетние выжившие из ума старики. Придумал шить рукавицы, да где, в Николаевке, в деревне, где кругом лес. Не ты ли доказывал с пеной у рта преимущества и выгоду рукавиц? Что получилось? Говорить даже горько.

– Анатолий Алексеевич, выслушайте меня. То, что перетащили цех из села Венец в Николаевку, сделали правильно. Займемся переработкой мочала. Будем готовить мочальную ленточку. За счет только этой ленточки и живут колхозы севера области. В Молдавию я прошусь у вас не по лесным делам, а найти потребителя на мочало. Если мочала у нас будет 500 тонн, мы рассчитаемся со всеми долгами. Но ведь за мочало народу-то надо платить. Даром его никто не отдаст. Для этого нужна ссуда.

– Говорил бы ты о ссуде не мне, а Соколову, – сердито сказал Чистов.

– Анатолий Алексеевич, ты сам видел, как он настроен. Поэтому я не стал с ним на эту тему разговаривать.

– Оприходуй мочало условно, но документами оприходуй. Только тогда под него получишь ссуду, – посоветовал Чистов. – Ты не забыл мою личную просьбу?

– Нет, Анатолий Алексеевич, – сказал Трифонов. – Кирпич через неделю будет готов, займемся вывозкой. Готовь место, куда складывать.

– Место готово.

– Я Василию Ивановичу приготовил флягу меда, – сказал Трифонов, – но вручить ему постеснялся, посторонних глаз много.

– Переправь ее мне, – посоветовал Чистов, – а я отправлю Василию Ивановичу.

В кабинет вошли заведующая райфо Зоя Воронина и Бойцов. Трифонов распрощался и ушел ничего не добившись.

Глава двадцать четвертая

Осень вступала в свои права. На деревьях желтел и обваливался лист. Осина и клен наряжались в ярко-красное одеяние с вкраплением зеленого и желтого. Грачи, скворцы и дрозды собирались стаями, как саранча, налетали на сады. Склевывали всю позднюю вишню, лакомились сливой и даже яблоками. Дни стояли пасмурные, часто моросил дождь. Все неровности проселочных дорог наполнились водой. После прохождения тракторов и автомашин все перемешивалось с землей и превращалось в липкую грязь. С каждым днем слой грязи увеличивался, и дороги становились труднопроезжими.

Частный сектор давно уже закончил уборку на своих участках. В садах убирали яблоки и груши. В совхозах района силами студентов из Горького, местных рабочих и служащих вели уборку картофеля. Одновременно убирали кукурузу на силос и семенники. Кое-где еще стояли большие участки неубранных хлебов: овса, ячменя, пшеницы и ржи.

В деревнях в основном работал приезжий, прикомандированный народ. Рабочие же совхоза, справившись со своими делами, ударились в лес по грибы и ягоды. В совхозе работать никто не хотел, несмотря на уговоры бригадиров и звеньевых. Директора совхозов с секретарями парткомов и председателями рабочкомов проводили собрания в отделениях, бригадах, звеньях. Упрашивали народ работать в совхозе на уборке картофеля и корнеплодов. На собрания, как правило, приходили те, кто работать не мог, инвалиды и старики.

Ходили по домам, просили выйти на работу. Грозили на будущий год лишить права пасти скот, забрать сенокосные угодья и обрезать приусадебные участки. На народ эти угрозы не влияли, так как каждый запас сена в избытке, обеспечил себя соломой, картофелем и овощами. Целую зиму можно жить, не обязательно почти даром работать. Каждый находил причины не работать. У одного живот болел, у другого – голова, третьи куда-то должны были поехать и так далее. Директора совхозов расписывались в своем бессилии. У секретаря райкома и председателя райисполкома требовали помощи. Те, в свою очередь, собирали объединенные бюро райкома и исполкома райсовета. Всю не выкопанную вовремя картошку распределяли по организациям, учреждениям и заводам. Директорам совхозов оставалось только требовать с закрепленных за совхозом шефов исполнения работ и торопить через райком партии к скорейшему завершению.

Лесуновской машинно-мелиоративной станции было установлено задание выкопать в Рожковском совхозе картофель на площади 2 гектара. Послать Зимин мог только двух человек: секретаря и бухгалтера. Но директор совхоза Трифонов вместо копки картофеля разрешил Зимину выделить трактор для вывозки леса хлыстами на пилораму в деревню Рожок и бортовую автомашину для вывозки минеральных удобрений со станции Металлист в городе Павлово. Трифонов эту автомашину использовал для перевозки теса и дров на продажу. Шофер Галочкин Иван вырученные от продажи деньги вручал лично ему.

22 сентября 1968 года у Зимина был юбилей. Ему исполнялось пятьдесят лет, это полвека жизни, притом века календарного, который проживают только единицы. К празднованию дня рождения Зимин готовился. Возможность встретить его была. На праздник было приглашено все руководство района: Чистов, Бородин, Бойцов, Шерстнев, Михайловский и Черепков, начальник ПМК-514. Черепков – лучший друг Бойцова, охотник и рыбак-браконьер. Зиминым он был приглашен как баянист, а баянист он был хороший. Зимин как лучшего друга приглашал и Кузнецова, но тот сослался на болезнь.

Все гости явились в указанное время, с 7 до 8 часов вечера. Все пришли с женами. Пока женщины накрывали столы, Чистов предложил сыграть в домино. Играли Чистов и Бойцов, против них – Михайловский с Шерстневым.

– Вы не слышали новости? – смеясь, сказал Чистов. – Наш начальник милиции Асташкин ежедневно зачастил в деревню Рожок. Аптекарша там проторговалась. Растрата у нее составила более 1000 рублей. Вначале Асташкин сам взялся расследовать это дело. Вел следствие, а она девка молодая, симпатичная. Ей всего двадцать лет. Асташкин влюбился в свою подследственную. Она ему ответила взаимностью. Дело на нее, ясно, прекратил за неимением улик. Она сколько-то денег внесла, да, по-видимому, и он ей помог. Сейчас придумал на ней официально жениться.

– Но ведь у него жена, – сказал, смеясь, Бородин, – или он собирается устроить гарем?

Чистов, задыхаясь от смеха, ответил:

– Гарем не гарем, и свою жену вроде не собирается бросать. Я вызывал его. Он сказал, что вопрос решен: «Буду жениться. Никто мне это запретить не может». Я ему доказывал: «Ты уже старик. Тебе скоро сорок пять, а ей двадцать. Она тебе не невеста, а дочь». Но разве милиционеру докажешь. Это народ упрямый. Если надумал, то и трактором не своротишь. Ну, думаю, ее уговорю. Докажу ей, что Асташкин ей не пара. Вызвал ее. Она пришла ко мне.

– Ну, как, – спросил Михайловский, – она красива или так себе?

– На вкус и цвет товарищей нет, – продолжал Чистов. – На мой вкус и взгляд, хороша, но только не для Асташкина, а для молодца двадцати – двадцати пяти лет. Я ей предложил сесть. Она села далеко от меня. «Проходите ближе, не стесняйтесь», – предлагал я. Она сказала: «Слух у меня хороший, хорошо слышу вас и отсюда». «Знаете, зачем я вас пригласил?» Она ответила: «Догадываюсь». «Тогда скажите, что вы парня не можете найти. Решили выйти замуж за женатого мужика. По возрасту он вам отец». «Я его люблю, а раз решила, то он будет моим мужем. Возраст для меня не помеха».

Бородин внимательно посмотрел на Зимина и сказал:

– А не послать ли нам, Анатолий Алексеевич, Ульяна разобраться, что к чему?

Все дружно захохотали.

– Ульян разберется, но, я боюсь, Асташкин потеряет свою любовь.

Снова взрыв хохота.

– Козлы, – провозгласил Михайловский.

– Не надо, Анатолий Алексеевич, увлекаться посторонним, когда играешь в домино, – упрекнул его Бойцов.

– Я не считаю себя козлом, – лицо Чистова побагровело, в глазах появился злой блеск, но он воздержался, промолчал.

В это время хозяйка дома, Зоя Петровна, объявила:

– Прошу за стол.

За столом сидели долго, разговаривали, пели песни.

– Не пора ли устроить перекур? – сказал Бойцов.

Мужчины все как по команде встали и вышли из-за стола. Женщины остались. Пили чай с вареньем, ели конфеты.

Мужчины снова стали играть в домино. Бородин объявил:

– Игра на мусор.

Это значит, проигравшие должны уступить место новым игрокам. Чистов играл снова с Бойцовым. Михайловский – с Бородиным.

– Нестерович, как ты думаешь, – сказал Чистов. – Мне одна хорошая мысль пришла в голову.

Бойцов внимательно посмотрел на него, и свой взгляд снова устремил на домино.

– На возражаешь, если мы сделаем Ульяна директором лесхоза? Ульян – специалист лесного хозяйства с высшим образованием. В нашем лесхозе пока нет ни одного человека с высшим образованием. Ульян там наведет порядок.

– Не возражаю, Анатолий Алексеевич, но ты лучше смотри на карты, – и мимикой ему показал, что ставить.

Чистов выставил карту, Бородин проехал.

– Вот так надо играть, – похвалился Бойцов. – Правильную ты идею подал. Зимина надо перетащить в лесхоз. Зачем человеку каждый день в такую даль ездить, когда лесхоз от него в двух минутах ходьбы.

– Правильно, Иван Нестерович, правильно, Анатолий Алексеевич, – поддержали Шерстнев и Бородин.

– Мужики, не пора ли по маленькой? – сказал Зимин, неся на подносе стаканы с водкой и закуску.

– Неплохо придумал, Ульян, – похвалил его Чистов.

Игра приостановилась. Все взяли с подноса по рюмке водки, выпили и не спеша закусили.

– Как в ресторане, – сказал Шерстнев. – Ульян умеет культурно обслужить.

– Уметь-то умеет, – сказал Михайловский, – но в ресторане из него официанта бы не получилось. Хромает сильно, а там народ всякий собирается. Положит кто-нибудь в проход между столами шапку, Зимин запнется и упадет. Тогда, считай, все пропало.

Все хохотали.

– Надо что-то доброе и Ульяну сделать, – продолжал Михайловский. – Давайте его представим к правительственной награде, нам на район их немало дали.

– Все распределено, – сказал Бойцов. – Сейчас уже трудно что-либо менять. А вообще-то можно бы дать ему орден «Знак почета».

– Я бы ему выше дал, – возразил Шерстнев. – Я бы ему дал Октябрьской Революции, а то и Красного Знамени.

– Разбежался, – возразил Чистов. – Нас ведь тоже обком партии и облисполком представляет к награде из количества выделенных району орденов. Мне нужна награда, Бойцову тоже, и вы все не против. Поэтому давайте о Зимине вспомним на будущий год. Нам снова дадут. А сейчас представления переписывать не будем.

– Анатолий Алексеевич, а все-таки неправильно мы решили, не много ли даем: Тихомировой – орден Ленина, Козлову – Красного Знамени, даже Трифонову – «Знак Почета»! – возмущенно протестовал Шерстнев. – Что они такого сделали, чтобы их награждать? Куда ни шло Козлову за рыбалку и охоту можно было бы дать медаль. Тихомировой – орден «Знак Почета», и даже лишка ей. Трифонову вместо ордена следовало бы из директоров совхоза перевести бригадиром тракторной бригады.

Пока Шерстнев говорил, Чистов посерьезнел. Лицо его налилось кровью, в глазах даже появились красные прожилки, но он слушал не перебивая. Когда Шерстнев сделал небольшую паузу, Чистов громко сказал:

– Александр Федорович! Я не знал, что ты такой, – он посмотрел на Бойцова. – Сейчас я убедился и верю Ивану Нестеровичу. Знаешь ли ты о том, что все сельское хозяйство района держится на этих трех совхозах? Пока я первый секретарь райкома партии, даю вам слово. Что бы для меня ни стоило, я Тихомировой Надежде присвою Героя Социалистического Труда, Козлова и Трифонова награжу орденом Красного Знамени. Пусть в этом никто из вас не сомневается.

На громкие выкрики все женщины повернули головы в сторону игравших. Жена Чистова, Антонида Васильевна, вышла из-за стола, подошла к мужу и тихонько ему сказала:

– Анатолий, это разговор кабинетный, переключитесь на праздничный.

Бойцов подтвердил:

– Не пора ли нам, братцы, пересмотреть наш служебный разговор? Перейдем-ка мы на темы рыбалки и охоты. Ульян! Можно тебя на минутку.

Зимин подошел.

– Слушаю вас, Иван Нестерович!

– Я слышал, – сказал Бойцов, – вы на Горском болоте построили для трактористов дом. Далеко это от реки Сережи?

– Да, Иван Нестерович, построили, в 20 метрах от реки.

– Прекрасно, Ульян, – продолжал Бойцов. – Нельзя ли нам вместе с женами устроить там пикник? Денег на водку ты сумеешь найти, а закуски привезем.

– Можно, Иван Нестерович! – сказал Зимин. – Но сейчас мы туда на автомашинах не проедем. Поездку отложим, как замерзнет.

– Можно и отложить, – сказал Чистов. – Вот освоим Горское болото да плюс торфяник поймы реки Чары. Рожковский совхоз будет самым богатым, самым перспективным совхозом, а со временем, лет через семь-десять, мы организуем совхоз, специализированный на торфяниках.

– Анатолий Алексеевич, – сказал, улыбаясь, Михайловский, – мы снова перевели разговор на служебный.

– Но о чем же нам говорить, – возразил Бородин. – Это самый насущный разговор. У кого чего болит, тот о том и говорит. Вот и мы тоже. Думаем, чтобы наш район по всем показателям не отставал от передовых. Поэтому при каждом удобном случае переключаемся, что же нам для этого сделать надо. О чем же нам больше говорить, как не о работе, охоте, рыбалке и так далее.

– Правильно, Михаил Яковлевич, – поддержал его Бойцов. – Не говорить же нам о бабах в присутствии жен. Для этого мы найдем более подходящие время и место.

– Что верно, то верно, бляха-муха, – сказал Чистов. – Вы только вдумайтесь в настроение и слова Шерстнева.

Шерстнев сидел с Черепковым в кругу женщин, под баян пели песни.