Текст книги "Сосновские аграрники"

Автор книги: Илья Земцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 40 страниц)

Судья спросил:

– Почему ты не обращался к жителям Лесуново для сбора сена и овса? У тебя же казенный бык.

– Много раз обращался, но никто не хотел помогать. Вот вам справка, – подал судье справку. – Сено на рынке 4 рубля пуд, овес – 80 копеек. Ежедневно я скармливал быку на 6 рублей 40 копеек. Всего за четыре месяца скормлено быку на 770 рублей, да уход 2 рубля в день – это еще 240 рублей. Бык меня совсем разорил, на него мною затрачено 1110 рублей, – последние слова Бирюков произносил со слезами на глазах. – Вы за быка платили всего 600 рублей. Будьте добры доплатить мне еще 510 рублей.

Суд Бирюкову не присудил платить за быка и посоветовал подать иск на жителей Лесуново на 510 рублей. Боясь самосуда, Бирюков не решился взыскивать 510 рублей.

Всех проделок Бирюкова не опишешь, их сотни. Как заступил Бирюков лесником на кордон, рыбу в Богатом омуте ежегодно стали глушить взрывчаткой, так как больше ее ничем не взять. В результате от осени до весны омут стал пустым. Весной заходила новая рыба. Взрывчатку в магазинах не продавали, поэтому ей пользовался только определенный круг людей. Зимин не раз по этому вопросу выступал на районных форумах и лично докладывал Чистову.

В этом году не прокараулили и поймали браконьеров. Для этого Зимин установил на омуте дежурство. Третьего ноября в пятницу на кордон приехали на двух легковых вездеходах «ГАЗ-69А». Надули резиновые лодки. Осмотрели омут. На берегу были Каблуков и мужики с поселка. Каблуков бегом прибежал в поселок и позвонил на квартиру Зимину. Зимин вызвал по телефону Чистова, который оказался дома. Чистов сказал Зимину:

– Быстро собирайся, поедешь с нами. Я поеду с Бойцовым и начальником милиции Асташкиным. На всякий случай захвати с собой ружье. Передай Каблукову, чтобы он был на берегу омута.

– Все передано, – ответил Зимин.

Через полчаса на большой скорости подошла к дому Зимина автомашина «ГАЗ-69А» райисполкома, за рулем был сам Бойцов. В машине сидели Асташкин и Чистов. Зимин их ждал у дома. Бойцов был любитель ездить с ветерком, а особенно когда при настроении. По поселку «газик» мчался по центральной улице. Шедшие встречные далеко сторонились и говорили:

– Иван Нестерович загулял.

Не сбавляя скорости повернули на Лесуново.

Бойцов и Чистов на всякий случай прихватили с собой вверенное им оружие – пистолеты. Чистов строго спросил Зимина:

– Почему не захватил с собой ружье?

Зимин ответил:

– Мне кажется, дело до стрельбы и атаки не дойдет. Для браконьеров достаточно человека в форме работника милиции. Номера автомашин мне уже известны.

Асташкин спросил:

– Дай я запишу номера.

Зимин назвал номера обеих автомашин.

– Это автомашины с города Горького. Никуда браконьеры от нас не уйдут, будут разысканы.

– В мирное время, – сказал Зимин, – оружие для человека, да еще в такой ситуации, куда мы едем, это враг. При горячке, не задумываясь можно пустить его в ход, а там сами знаете какие последствия. Без оружия покричишь, погорячишься и на этом конец.

– Оружие нам дано для защиты себя, природы и государственных ценностей, – заметил Бойцов.

– Иван Нестерович, – возразил Зимин. – Если бандит задумает подстеречь любого из нас, то не спасет ни ружье, ни пистолет и даже пулемет.

– Ты не прав, – сказал Асташкин. – В нашей милицейской практике очень много случаев, когда подстерегатели оказывались потерпевшими.

Он рассказал несколько случаев, как ему удавалось обезоруживать и брать рецидивистов.

– На то вы и милиция, – сказал Чистов. – Пока мы с Иваном Нестеровичем вынимаем пистолеты, опытный бандит на нас и пули тратить не будет. Он кулаками с нами справится.

– Ты про себя говори, – запротестовал Бойцов, – а меня не трогай. Я как-никак партизан. В партизанском отряде растяпы и зеваки долго не жили.

Бойцов гнал автомашину по принципу «Больше газу – меньше ям и рессоры пополам». До кордона Богатый омут доехали за один час, рессоры были целы. Асташкин на ходу выскочил из автомашины. Подбежал к двум стоявшим вездеходам «ГАЗ-69А», открыл капот у одного, затем у другого. Аккуратно вскрыл и закрыл трамблеры, изъял роторы. Когда Чистов с Бойцовым вышли из автомашины, он, улыбаясь, сказал:

– Сейчас пусть удирают, посмотрим, далеко ли уедут.

От кордона до омута было 200 метров. На берегу омута горел большой костер. Двое браконьеров копошились у костра. На двух резиновых лодках собирали оглушенную рыбу, применяя сачки. С лодки лесника трое снимали поставленные сети с богатым уловом.

Чистов с Асташкиным подошли к костру.

– Здравствуйте, дорогие товарищи, – громко сказал Чистов. – Чем вы тут занимаетесь?

– Рыбку ловим, Анатолий Алексеевич, – ответил один из стоявших. – Ты нас разве не узнаешь?

– О, здравствуйте, – уже ласково заговорил Чистов. Раздался предостерегающий шепот: – Не называй меня, на том берегу нас караулит целая ватага мужиков с ружьями.

– Мы ждали вас, думали кто-то должен приехать. Иначе ваши браконьеры за спасибо нас бы не отпустили. Анатолий Алексеевич, постарайтесь отправить ваших браконьеров по домам. Рыбы мы им дадим.

– Не надо рыбы давать, – полушепотом ответил Чистов. – Вам надо уехать, чем скорей, тем лучше. Есть пословица: «На каждый роток не накинешь платок». Кто на том берегу сидит, я не знаю.

– Мы хотели провести здесь два дня, – говорил один и тот же. – Засолить и часть рыбы закоптить.

Асташкин стоял неподалеку, держался за расстегнутую кобуру и в недоумении смотрел то на браконьеров, то на Чистова. Бойцов с Зиминым стояли в 10 метрах.

– Свои, – сказал Бойцов.

В это время подбежал Чистов и сказал:

– Ульян, сейчас тебя переправят на другой берег омута. Объясни мужикам, что мы отправляемся на кордон, а затем в Сосновское составлять акт на браконьеров. Несобранную оглушенную рыбу пусть они собирают.

Зимина перевезли на другой берег, к нему подбежал Каблуков.

– Зацапали голубчиков? – громко сказал он.

– Зацапали, – сказал Зимин. – Где твоя лодка?

– Рядом, – ответил Каблуков.

– Гони ее сюда, будем собирать рыбу, ту, которую браконьеры не успели забрать.

– Крупную всю взяли, – сказал Каблуков. – Осталась одна мелочь.

К Зимину подошли остальные, все мужики с поселка, их было восемь человек с ружьями. Задавали Зимину вопросы:

– Кто такие браконьеры? Почему Чистов так дружелюбно с ними разговаривает? Что-то здесь не совсем чисто.

Зимин не знал этих рыбаков-браконьеров, ответил:

– Начальство с ними разберется, а как – не нашего ума дело. Чтобы не упустить момента, займитесь сбором рыбы.

– Ничего мы не соберем при такой темноте, – ответил кто-то сиплым голосом. – У них аккумуляторы и лампочки с отражателями установлены на лодках, да и сачки. У нас зрение не кошачье. Вы как хотите, мужики, а я пошел домой.

– Я тоже, – раздались голоса.

С Зиминым остался один человек. Когда подъехал Каблуков на лодке, они с ним сели внутрь.

– Попробуем половим, – сказал Каблуков. – Присмотришься – на поверхности воды видно, – кинул в сторону сачок и вытащил большого леща. – Вот он, миленький, уже третий. Что им за это будет?

– К ним будут приняты меры, – ответил Зимин. – Рыбу у них отберут и сдадут в столовую в Лесуново или Сосновском.

– Что-то они очень мирно разговаривают, – усомнился Каблуков. Снова нырнул сачок. – Да это щука, и большая, за четыре кило ручаюсь. Она уже ожила, но еще пьяная.

– Культурные люди, – ответил Зимин, – не ругаются. Это мы с вами привыкли разговаривать на высоких нотах.

Каблуков захохотал.

– Браконьеры очень много рыбы взяли, – сказал он. – Они в три ряда перегородили сетями вход и выход из омута. Когда бросили взрывчатку, взрыв был сильный. Живая рыба кинулась бежать из омута и попала в сети. На выходе из омута все три сети были повалены. Поймали, гады, много.

Лодка ткнулась носом в берег. Зимин вышел на сушу и поднялся по откосу вверх. В это время к берегу подошли автомашины браконьеров. Из сетей рыбу не выбирали, все загрузили в багажники. Наполнили рыбой четыре здоровенных целлофановых мешка и шесть сумок. Переехали Кузьматку, где собирались варить уху. Из передней автомашины вылез один из браконьеров и подошел к автомашине Бойцова. Он подал Чистову сумку с рыбой и две пол-литровые бутылки:

– Вот вам, мужики, спирт и рыба, только сумку верните.

Бойцов принес из багажника запыленную сумку и перевалил рыбу.

– Дальше нам, мужики, не по пути. Мы поедем к Петрову мосту, там тихий угол. Улов надо в дело произвести, засолить и закоптить.

– А мы думали, вы домой, – заикаясь, сказал Чистов.

– Дома в выходные дни делать нечего, кроме как за юбку жены держаться, – последовал ответ. – Вы выходной день дома проводите, потому что каждый день на природе. То в одном совхозе уха, то в другом. У нас другое дело. Коридоры, кабинеты, дела. Извините нас, а если желаете – поедемте с нами. Жалеть не будете, день проведем с пользой, на природе.

– Ехать с вами мы не можем, – сказал Чистов, – так как дома поднимут тревогу, а могут еще наряд милиции послать на розыск. Ни пуха вам ни пера.

– Смотрите не отравитесь, – предупредил браконьер. – Спирт неразбавленный, до свидания, – и ушел.

Автомашины браконьеров уехали.

– Выпьем, товарищи, – весело сказал Чистов. – Спирт мы разбавим, это делать умеем. У ну-ка, Ульян, ты человек бывалый, неси воды. Иван Нестерович, что у тебя для воды есть?

– Котелок, – ответил Бойцов и подал Зимину котелок. – Я приготовил его уху варить.

– А мы еще сварим, – сказал Чистов.

Зимин не спеша спустился в овраг Кузьматки, прошел немного рядом с руслом. Зачерпнул в яме воды, принес к автомашине. При свете фар спирт наливали в два стакана, разбавляли водой из котелка, по очереди пили.

– Ульян, – смеясь, сказал Чистов, – ты воду-то принес грязную.

– Бог ее знает, какая она, – ответил Зимин. – Ночь, не видно ничего. Браконьеры над нами просто издеваются, – продолжил он. – Уничтожили всю рыбу в Богатом омуте, это почти половина рыбы на протяжении семи километров реки. Мне кажется, невзирая на личность, их надо было призвать к ответу.

– Замолчи, Ульян, – сказал Чистов. – Мы лучше тебя знаем, что делать.

– Ты знаешь, кто они? – крикнул Бойцов.

– Не знаю и знать не хочу, – ответил Зимин, – а к порядку призвать надо было. Сегодня они на Сереже, завтра на Пьяне, послезавтра – на Керженце и Усте.

– Бросьте ругаться, – сказал Чистов, – поехали уху варить.

Снова вернулись на берег Богатого омута. Зимин крикнул Каблукова. Каблуков откликнулся не сразу.

– Иди сюда, что ты спрятался, – кричал Зимин.

– Я здорово испугался, – признался Каблуков.

Чистов захохотал и спросил:

– Кого?

– Я думал, с района приехали другие и будут искать нас.

– Да кто еще приедет, – возразил Чистов.

– Кто, кто, – продолжал Каблуков. – Приедут, составят акт и судить, а там доказывай, что ты не осел. Есть очень мудрое сказание. Идет верблюд, а навстречу ему заяц. «Куда, косой, спешишь?» – спросил верблюд. «Убегаю, – ответил заяц, – там кастрируют осла». «Зачем тебе убегать, ты же не осел, и тебя не тронут». «О, милый мой, – ответил заяц, – когда все вырежут, тогда не стоит и убегать, а пока не поздно – беги».

– Что верно, то верно, – ответил Чистов. – Надо бы, Димитриевич, уху сообразить.

– Это проще пареной репы, – сказал Каблуков. – Сейчас схожу к Бирюкову на кордон, возьму ведро, соли, луку, картошки, хлеба и дров. Рыбы я поймал много.

– Кроме тебя с нами никого не должно быть, – сказал Бойцов.

– А как же, – возразил Каблуков, – со мной Федяев Васильевич, он один остался.

– Ты понял меня? – повторил Бойцов.

– Как не понять, – ответил Каблуков.

– Федяев пусть ловит рыбу, а ты поедешь с нами, – сказал Чистов.

Каблуков крикнул:

– Васильевич, ты слышишь меня?

В ответ раздался глухой голос:

– Слышу.

– Я сейчас уеду, а ты останешься здесь. Жди меня, рано утром я приду.

Каблуков сел в автомашину. Подъехали к кордону. Каблуков постучал в окно. Бирюков притворился спящим и не сразу подошел. Стук повторялся несколько раз. Скрипнула дверь из избы, зашумел деревянный внутренний запор в сенях. Каблуков скрылся в сенях. Окна избы осветились тусклым светом керосиновой лампы. Через десять минут Каблуков вышел из избы с ведром, наполненным всем необходимым для ухи. Ведро отдал Зимину. Нагрузил багажник автомашины сухими дровами.

Уху варили на берегу реки Сережи за сушильным заводом в Лесуново. Каблукову поручили костер. Обязанности коха взял на себя Бойцов. Картошку и рыбу чистили все. Уха была готова. При свете фар автомашины уселись все вокруг ведра. Пили разбавленный спирт, закусывали вареной рыбой и ухой. Ели и пили молча. Первым заговорил Чистов:

– Много ли русскому мужику надо. Наваристая уха на природе, на берегу реки, и стакан-второй водки.

– После всего этого не мешала бы хорошая баба, – поправил его Бойцов.

– Сластник ты, Нестерович, – засмеялся Чистов. – А у нас в Давыдково был такой случай. Один мужик купил портрет Сталина и повесил его в угол вместо икон. Куда ни сядет, что ни делает, а любопытные глаза с портрета смотрят на него.

С портрета Чистов переключился на будущее сельского хозяйства в районе. Эта тема волновала его при любом настроении, даже во сне снились торфяники, улучшенные луга, культурные пастбища и стадо породистого крупного рогатого скота. Каблуков сидел между Бойцовым и Чистовым. Чистов его принимал за активного слушателя и говорил ему: «Через пять лет мы добьемся урожаев зерновых 20 центнеров с гектара, надоя молока от каждой коровы – 4000 литров», – и так далее. Бойцов его не узнал, ему казалось, что Каблукова видит впервые. Он договаривался приехать к нему на рыбалку и охоту. Каблуков их обоих слушал, казалось, внимательно, трудно сказать, воспринимал ли он слова Бойцова и Чистова. В знак согласия Каблуков тому и другому кивал головой и произносил: «Да».

Асташкин говорил Зимину:

– Мы с тобой почему-то так близко ни разу не встречались. Были все время друг от друга далеко. Но я никогда не забуду того случая, как ты мне испортил милицейскую фуражку. Будь это в другом месте и обстановке, я бы тебя не простил.

– Разве это был ты? – спросил Зимин. – Я стрелял не в фуражку, а в диковинного зверя.

– Да, это был я, – сказал Асташкин. – Витька Трифонов из Королевки пригласил меня на охоту, но я ехал не только на охоту, меня тянуло к продавщице. Какая она красавица. Мне кажется, на белом свете нет ни одной женщины красивее ее. Вечером мы пригласили ее, хорошо выпили и до утра я не спал. Не спавши пошел на охоту. Бродил по лесу не так долго. Все мое сознание было направлено не на охоту, а на другое. С восходом солнца решил отдохнуть. Выбрал сухое место между двумя пнями, накидал хворосту и лег. Фуражку повесил, вернее, надел на маленький пень и мгновенно уснул. Вот ты в нее тогда и выстрелил, сделал как решето. Пришлось бросить. Но я не обижаюсь не тебя.

– Вы что там обсуждаете? – спросил Чистов, только что кончивший свое повествование. – Давайте попросим Каблукова. Пусть он что-нибудь интересное расскажет.

Каблуков заулыбался, показывая ровные белые зубы:

– Хорошо, расскажу я вам один случай из своей жизни. Это произошло в тот самый год, когда я умирал и только чудом не был похоронен. Жил я тогда в городе, работал на пристани и учился на платных курсах шоферов. Учили нас всем наукам, мне думается, лучше, чем в институте. Работал я три дня в неделю. Остальные четыре учился. Денег не хватало, еле-еле концы с концами сводил. Жил на квартире у одного друга, тоже грузчика с пристани. Наши соседи по квартире, как говорили, были из бывших купцов. У них была единственная дочка-красавица. Часто я заглядывался на нее, и мои несбыточные мечты витали выше облаков.

Красавице не суждено было жить. В сентябре месяце она скоропостижно умерла. Отец решил похоронить ее в склепе. Делать склеп помогали каменщику и мы с другом. Копали яму, подавали раствор и кирпич. Похоронили ее со всеми почестями, то есть с музыкой, попом и хором церковных певчих. Ставить гроб в склеп помогали и мы. Склеп закрыли громадным могильным камнем. На камне была сделана красивая надпись, кто она, когда родилась и умерла. На похоронах мы с другом погрустили о ней. Друг меня спрашивает: «Если бы она была жива, ты бы согласился на ней жениться?» Я ему отвечаю: «Об этом всю жизнь мечтал, согласен». А он мне говорит: «А ты женись на мертвой». «Как, разве это возможно?» «Невозможного ничего нет, считай ее своей невестой. Завтра ночью, пока она не попортилась, мы отправимся к ней в гости в склеп. На ней навешано много золота: браслет, серьги, два перстня с дорогими камнями. В могиле ей все это лишнее. Ты снимешь все. Я думаю, она на тебя как на жениха не обидится. Тем более сейчас мы с тобой живем бедно. Все это нам очень пригодится». После недолгих колебаний я согласился.

В полночь мы с ним пришли на кладбище, с большим трудом сдвинули могильный камень. Я залез в могилу, открыл крышку гроба и приступил к работе. Нащупал на руке перстень и сдернул его. Она села в гробу и повесилась мне на шею. Шептала: «Ты мой, молодец, что пришел за мной». Я с силой оттолкнул ее от себя. Друг мой струсил и убежал с мокрыми от стыда штанами. Я стал вылезать из могилы. Она поймала меня за ноги. С большим трудом я вылез и на своих ногах вытащил ее. Она мне говорит: «Пойдем к моему отцу, женись на мне». Я ей отвечаю: «Приду завтра, а сейчас иди домой, только будь осторожна, не перепугай родителей». К другу я больше не пошел. К трусу было совестно идти. Проспал ночь между могил. Рано утром заглянул в ее могилу. Думал, не приснилось ли мне все это. В могиле стоял пустой гроб без крышки. Значит, она ожила и ушла. К ней идти было нельзя. Меня сочли бы за вора и посадили бы в тюрьму. Поэтому я уехал в другой город.

– Не пора ли, товарищи, бай-бай, по домам? – сказал Бойцов.

Асташкин пытался задать Каблукову вопрос, но Зимин шепнул:

– Не надо.

Когда въехали в село Лесуново, ни в одном доме огней уже не было. Село спало крепким сном. Только лениво лаяли собаки. Лай передавался по цепочке от одной собаки к другой.

Глава двадцатая

Зима подкатила на легких санях незаметно для руководства Сосновского района. Для них она была нежелательным гостем.

«Хотя бы на три месяца продлить пастбищный период, – думал Чистов, – тогда поголовье скота можно увеличить в два раза. Не думать о кормовой базе совхозов района и о кормах. Руководители совхозов «Барановский» Козлов и «Панинский» Тихомирова из года в год обеспечивают свои хозяйства грубыми кормами с большими излишками соломы яровых культур, не говоря об озимой. Совхозы «Сосновский» и «Рожковский» по кормовой базе находятся в лучшем положении, однако кормами себя обеспечивают не более 70 процентов».

В результате скудного рациона в феврале в обоих совхозах начался падеж крупного рогатого скота.

«Михаил Иванович Трифонов, пожалуй, прав, – думал Чистов. – Надо ликвидировать овцефермы во всех совхозах, кроме «Барановского». Одни убытки от них. Специализируем все совхозы только на выращивании крупного рогатого скота. На это есть указания свыше. В настоящее время и свиноводство становится помехой. Свиноводческие фермы сжирают в районе более 50 процентов комбикормов, почти 90 процентов картошки и других корнеплодов. Если все это направить крупному рогатому скоту, удои молока наверняка повысятся на 3-4 литра. Средний сдаточный вес возрастет с 200 до 250-300 килограмм. Это уже прогресс. Не будет овец и свиней – не будет доведено и плана на эти виды животных. Надо немедленно готовить материал на бюро райкома с организационным вопросом. Теняев становится помехой в ликвидации овцеводческих и свиноводческих ферм. Он и заикнуться об этом никому не дает. Считает овец и свиней прибыльными животными.

Директора Сосновского совхоза Андрианова надо было давно освободить, бестолковый руководитель. Думаю, что Миша Попов потянет этот совхоз. Не справится – поможем, зато будет свой преданный руководитель, второй по счету – Трифонов и он. В критические минуты поддержка друзей – большое дело. Самое главное – будет еще один резерв, куда свозить гостей или организовать обед. Пока все ложится на плечи Трифонова и Зимина. Директор Елизаровского завода Горшков оказывает помощь деньгами, но это скользкий путь. Деньги перечисляет в Сосновский рабком за хозяйственные товары. Вместо них берем водку, коньяк, продукты. Все это на себя взял Бойцов. В случае неприятности, а ожидать можно всего, останется единственный выход – подставить вместо себя Бойцова и председателя сельпо Верхолетова. Горшков останется в стороне. Могу не удержаться и я, у Бойцова и Верхолетова дерьма хватит, чтобы и меня замазать. Миша Попов будет для меня большим резервом. Все надо хорошо продумать и предварительно переговорить с членами бюро Бородиным и Бойцовым. Что касается Михайловского и Шурочкова, то эти всегда поддержат меня. Опасна одна Тихомирова, которая на каждом бюро ведет себя свободно, чувствуя поддержку обкома партии.

Директор Сосновского совхоза Андрианов был кем-то осведомлен о готовящемся его освобождении. Сделать это мог только Бойцов, он часто ведет двойную игру – нашим и вашим».

Андрианов, чувствуя большую физическую слабость, решил подлечиться, съездить на курорт. При обследовании для заполнения курортной карты у него был обнаружен туберкулез. Без промедления его направили в Павловский тубдиспансер, где он лежал целый месяц, а после был определен в санаторий для туберкулезных. Когда Чистову доложили, что Андрианов заболел туберкулезом, он, потирая рука об руку, сказал: «Выход найден. Миша Попов будет директором Сосновского совхоза, сначала врио на период болезни Андрианова, затем и постоянно». На пост директора Сосновского совхоза Чистов решил предложить Теняева, зная, что тот не согласится. Еще была бы одна причина, чтобы его освободить. Материал на бюро готовился больше месяца.

Наконец состоялось бюро с оргвопросом. Члены бюро знали, что материал готовился на Андрианова и Теняева, но немногие знали, что вместо Андрианова был приготовлен Попов, вместо Теняева – Михайловский, а вместо Михайловского – Николаев, заместитель директора Елизаровского завода, позднее секретарь парткома завода, только что заочно окончивший юридический институт. Человек преданный Чистову и друг его до гробовой доски. Но человек с крайне узким кругозором, не знавший тонкостей промышленности и сельского хозяйства. Человек до мелочей экономный, жадный и эгоистичный.

Открыл заседание бюро Чистов от волнения красный, на лице выступил пот. Теняев, не подозревая, что его освободят, был в хорошем настроении.

– Товарищи члены бюро и присутствующие, – начал Чистов. – У нас остро назрел организационный вопрос. По производству продуктов сельского хозяйства с момента организации района мы топчемся на одном месте. Причина для всех ясна – совхозами района слабо руководит управление сельского хозяйства района во главе с товарищем Теняевым.

Теняев смотрел на Чистова, до него только сейчас дошло, что его освобождают от работы. Лицо его вытянулось, налилось кровью, на лбу выступил пот. Через две-три минуты лицо побледнело, на губах появился белый налет.

Чистов приводил примеры неудовлетворительной работы Теняева:

– Необеспеченность Сосновского и Рожковского совхозов грубыми кормами, в результате гремим на всю область по падежу скота, низкая урожайность зерновых, картофеля, овощей и сеяных трав, – и так далее.

Чистов говорил двадцать пять минут. В конце внес предложение освободить Теняева от работы, вместо него предложил утвердить Михайловского, врио секретаря райкома по сельскому хозяйству.

– На место Михайловского – утвердить секретаря парткома Елизаровского завода Николаева Александра Михайловича. Теняеву предложить должность директора Сосновского совхоза, пока временно, до выздоровления Андрианова. Андрианов вернется, ему предложим другую работу.

Чистов обвел взглядом всех членов бюро и строго спросил:

– У кого какие мнения? Прошу.

Наступила тишина, все молчали. Первым встал Бойцов и сказал:

– Я поддерживаю мнение товарища Чистова.

– Я тоже, – сказал Бородин.

– Тогда ставлю на голосование, – сказал Чистов. – Кто за это предложение, прошу поднять руки. Единогласно.

– Разрешите мне, – сказал Теняев.

– Говори, но только по существу, – предупредил Чистов.

Теняев понял, что вопрос решен, поэтому говорить было бесполезно. Все было поставлено ему в вину, то есть свалено с больной головы на здоровую. Оправдываться и выявлять истинных виновников значило бросать слова как об стену горох, только еще больше усугублять отношения с Чистовым, поэтому он встал и сказал несколько слов:

– В Сосновский совхоз я директором не пойду. Если не предоставите другой работы в районе по специальности, то разрешите уехать в другой район.

– Дело хозяйское, – сказал Чистов, – скатертью дорога.

– Разрешите идти, – сказал Теняев.

– Разрешаю, – сказал Чистов. – Товарищи, на период болезни Андрианова я рекомендую на пост директора Сосновского совхоза Попова Михаила Федоровича. Вы вправе возразить мне, почему руководство совхозом временно до выздоровления Андрианова не возложить на главных специалистов совхоза, главного зоотехника товарища Пискунова или главного агронома Гаммова. Мне кажется, рано еще доверять такое хозяйство молодым специалистам. Молодо-зелено.

Как и ожидал Чистов, товарищ Тихомирова встала первая, не дав Бойцову раскрыть рта в поддержку. Она сказала:

– Я что-то вас не пойму, Анатолий Алексеевич. Руководство Богородского района доверило Попову крупный колхоз «Венецкий». Председателя колхоза из него не получилось, не получится и директора совхоза. Вам пришлось освобождать его. Он до основания развалил хозяйство, да вдобавок еще проворовался. Это мое мнение, – Тихомирова села.

Встал Бойцов и сказал:

– Вы, Надежда Александровна, неправы. Попов заочно окончит в этом году сельхозинститут, имеет опыт партийной и хозяйственной работы. Я считаю, это лучший кандидат на должность директора Сосновского совхоза.

Поддержали Попова Бородин и Михайловский. Поднялся на ноги Чистов. Он громко сказал:

– Товарищи, Попова мы ставим директором совхоза временно, на период болезни Андрианова. Это для него будет испытательный срок. Если он его выдержит, останется постоянно, не выдержит, останется пока Андрианов. Кто за мое предложение, прошу поднять руки.

Воздержалась одна Тихомирова. Она проголосовала против.

Так Миша Попов снова вылез на арену руководителем крупного многоотраслевого совхоза.

Теняев уехал из района, но жена и теща запротестовали, из Сосновского уезжать отказались, поэтому через шесть месяцев он был вынужден вернуться и устроился в редакцию районной газеты.

Обязанности секретаря по сельскому хозяйству взял на себя Чистов. Николаев возглавил промышленность. На Бородина возложили пропаганду и агитацию. Попов еще не ознакомился по-настоящему с совхозом, освободил от работы секретаря парткома Погребенко. Обязанности секретаря парткома возложил на главного зоотехника Пискунова. Председателем рабочкома пригласил своего друга Белова Валентина. Руководство совхоза стало, как правительство Кубы, молодым.

Сафронов, Каташин и Теняев случайно встретились в Горьком. Все трое были обижены Чистовым. Начальник областного управления сельского хозяйства Миронов был другом Сафронова и однокашником по институту. Обиженные пригласили Миронова в ресторан «Москва» в отдельный кабинет. Разговор за ужином был долгий. Миронову внушили, что Чистов разгоняет лучшие кадры района и на их место ставит своих друзей и подхалимов, что было правдой. Миронов, свободно входивший в кабинет председателя облисполкома Чугунова, доложил об этом Чугунову. Чугунов сказал:

– Я этого выскочку давно знаю. Вообще руководство в Сосновском районе – бестолковые аграрники. Создают много шума, а дела нет.

Чугунов, имевший большой авторитет, порекомендовал Катушеву, секретарю обкома, освободить Чистова от должности секретаря райкома и направить его директором в Сосновский совхоз.

Секретарь обкома по сельскому хозяйству Семенов защитил Чистова как лучшего друга. Внушил Катушеву, что Чистов как руководитель не так уж плох, за короткий период в районе им сделано многое. Привел массу примеров и порекомендовал:

– Давайте дадим Чистову другой район. Будем рекомендовать его в Дальнее Константиново, а там посмотрим, что получится. Район чисто сельскохозяйственный, в отличие от Сосновского. Как специалисту сельского хозяйства, агроному и карты в руки.

Катушев согласился и вызвал Чистова, предложил ему перевод в Дальнеконстантиновский район. Чистов попросил одну неделю на раздумье, чтобы посоветоваться с женой. Катушев согласился и предупредил:

– Быть тебе первым секретарем Дальнеконстантиновского района.

Чистов отлично знал, что возражать Катушеву – не быть первым секретарем нигде. Чистов поехал домой расстроенный. Пригласил к себе на квартиру Зимина, зная, что тот даст лучший совет. Зимин прихватил с собой бутылку коньяка, без промедления явился к Чистову.

– Ульян Александрович! – возбужденно начал Чистов. – Придется нам с тобой расстаться. Меня хотят перевести в Дальнее Константиново. Работать я там вряд ли смогу. В Сосновском районе я родился, почти двадцать лет работал в МТС и райкоме партии еще до секретарства. Весь народ знаю, много друзей. Меня знают и верят мне. Главное – здесь свой дом, сад. Все свое, родное, трудами нажитое. Готовился поднять дом на кирпичный фундамент, сделать кирпичный пристрой, увеличить жилплощадь в четыре-пять раз. Все мои планы лопнули как мыльный пузырь.

– Успокойся, Анатолий Алексеевич, – сказал Зимин. – Еще не все потеряно. Неделя – срок большой. Вам надо немедленно поехать в Горький. С Семеновым у вас дружеские отношения. Он должен помочь вам.

– Я с ним уже разговаривал. Он сказал: «Многое для тебя уже сделал, больше ничем помочь не могу».

– С Коровкиным разговаривал? – спросил Зимин.

– Нет! – ответил Чистов.

– Надо немедленно ехать к нему. Он как-никак, а все-таки временно исполняет обязанности заведующего организационным отделом обкома. К Катушеву в кабинет входит в любое время без стука. Разговаривает с ним непринужденно. Катушев к его мнению прислушивается. Я не знаю, какие у вас с ним отношения.

Зимин знал, что Коровкин был большим другом бывшим председателям райисполкомов Гусеву, Сабанову и Тарасову, врагам Чистова. В то время руководство района делилось на две группы. На группу Сулимова, куда входил Чистов, и на группу Гусева. В этой междоусобной схватке выиграла группа Сулимова, а потом Чистова. Гусев и его верные помощники все с арены руководящих сошли или, вернее, были изгнаны. Надо было отдать им должное, в открытые схватки они не вступали. Все вопросы решали сообща. На банкетах, устроенных в их честь, пьянствовали вместе. Даже к бабам ездили вместе. Не искушенные в их делах люди думали: «Вот друзья – водой не разольешь». На самом деле они при любой возможности друг на друга капали в вышестоящих органах.