Текст книги "Сосновские аграрники"

Автор книги: Илья Земцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 40 страниц)

Глава девятнадцатая

Август – самое благодатное время года. Август – самый трудный для крестьянина месяц. Мудра старая русская пословица: «День год кормит». Нерадивые хозяева еще не завершили сенокос, как переспели озимые, наступила пора уборки яровых. Август – это спелые ароматные яблоки, краснощекие помидоры, потемневшая, переспелая вишня и налитая соком мягкая груша. Пора спелости фруктов и овощей.

В воскресенье в середине месяца в квартире Зимина рано утром раздался телефонный звонок. Зимин еще лежал в кровати с открытыми глазами, наслаждаясь тишиной и яркими лучами солнца с изображением оконной рамы на полу. Он не спеша встал, подумал: «Кому-то не спится», – снял трубку с аппарата, хрипло сказал:

– Слушаю.

В трубке раздался голос Чистова:

– Ульян Александрович, с добрым утром.

– Здравствуйте, Анатолий Алексеевич, – ответил Зимин.

– У меня к тебе просьба, – сказал Чистов. – Надо сходить за шофером Дегтевым. Пусть через час подъедет ко мне. Чем сегодня думаешь заниматься?

– Не знаю, – ответил Зимин. – Плана работы и отдыха на сегодня еще не составил, но работы в саду и огороде непочатый край.

– Может быть, прокатишься со мной в Богородск? – спросил Чистов.

– Я бы с большим удовольствием, Анатолий Алексеевич, – сказал Зимин, – да у меня сегодня жена дежурит в больнице. Дома мы вдвоем с Олей.

– Вот и отлично, – подхватил Чистов. – Запирай покрепче дом, Ольгу возьмем с собой, не помешает. На крайний случай Дегтев понянчится.

– Согласен, – сказал Зимин.

Зимин сходил к Дегтеву, сказал ему, что Чистов собирается поехать в Богородск.

– Я с ним поеду, заедешь за мной.

Через час автомашина «Волга» подъехала к дому Зимина. Зимин с пятилетней дочкой Олей ждал ее за воротами дома. Чистов уже сидел в автомашине.

В умелых руках Дегтева «Волга», набирая скорость, неслась по узкой, местами изуродованной асфальтированной дороге Сосновское-Павлово, Павлово-Богородск. Мимо пробегали поля с убранными хлебами. Золотистая стерня напоминала прибранную к празднику деревенскую избу. Зеленели квадраты с зеленой кукурузой, подсолнухом и картофелем. Неубранная пшеница и ячмень низко склоняли тяжелые колосья, ждали очереди на уборку.

Зимин не знал, зачем Чистов едет в Богородск. Чистов тоже молчал о цели поездки. Разговор вели на отвлеченные темы. Чистов, вздыхая, говорил:

– О, день-то какой! Такие дни бывают только в августе.

Или:

– У нас в селе Давыдково был такой случай, – и начинал рассказывать.

День действительно был прекрасный. Чистое голубое небо. Ни одной тени от облаков. Высоко над горизонтом висело яркое солнце. Оно припекало, не жалея своих горячих лучей.

Проехали город Богородск. Напротив аэродрома ДОСААФ на обочинах, лужайках, за кюветами стояли десятки грузовых и легковых автомашин. На противоположной стороне дороги полоса шириной до 100 метров тянулась от аэродрома до защитного лесонасаждения почти на километр. На этой площади возле самого леса была организована районная сельскохозяйственная выставка. Полоса шириной до 50 метров и длиной до 300 метров была огорожена от леса редким полутораметровым забором.

Богородчанам было чем похвалиться. В оборудованных временных загонах на привязи стояли 8-10-месячные бычки красногорбатовской породы. Живой вес их достигал 350-400 килограмм. Они больше походили на двухлеток. Коровы-рекордистки с надоями молока свыше 5000 литров. Свиньи, овцы, лошади. Все лучшее было выведено на показ.

На выставку съехались двенадцать правобережных районов области. Приехали первые секретари райкомов и горкомов партии, председатели райисполкомов и начальники управлений сельского хозяйства. Чистов приехал с Зиминым. С Бойцовым он накануне поссорился из-за пустяков. Теняева он не любил за его скупость. Вернее, скупость жены и тещи, которые не доверяли ему деньги, кроме как на папиросы и обед. Чистов дорогой думал, как бы избавиться от Бойцова, а когда приехал в Богородск, сожалел, что не пригласил его с собой. Надо было позвонить утром, не помня обиды, ведь вместе у Трифонова в Рожке пили водку, ели наваристую уху. «Не надо на пьяного человека сердиться, – думал Чистов. – Мало ли что ему в голову придет по пьянке».

Для начальства в конце выставки была выстроена деревянная трибуна. Чистова сразу же подхватили на нее. После короткого приветствия и рукопожатия с находившимися там гостями и хозяевами Чистов встал с краю. Взор его блуждал то по верхушкам деревьев, то по территории выставки и стоявшим машинам. Он думал: «Надо с Теняевым вопрос решать, чем скорей, тем лучше». Его спрашивали: «С кем приехал на выставку?» Даже отвечать было неудобно. С директором ММС, не имевшим никакого отношения к выставке.

Чистов вместо Теняева подбирал подходящую кандидатуру: «Неплохо бы в начальники управления сельского хозяйства провести Зимина. Кандидат отличный, сельское хозяйство знает до тонкостей. Труд крестьянина испытал с детского возраста, но не специалист сельского хозяйства: ни агроном, ни зоотехник, ни механик, ни экономист, а агролесомелиоратор, что-то смежное. Поэтому обком партии может не поддержать. Да Зимина за его прямоту кое-кто из членов бюро и членов исполкома недолюбливает. Втихаря говорят: «Что за друга себе Чистов нашел?» Не так давно Сулимов влепил ему строгий выговор с занесением в учетную карточку. Если коснется, все припомнят. Но пора замены кое-кого наступила. Чем дальше в лес, тем больше дров. Чего доброго, обрушатся против меня. С недоверием ко мне относятся многие. Вот с них-то и надо начинать, и в первую очередь с Теняева.

Пожалуй, лучшая кандидатура в начальники управления сельского хозяйства – это Михайловский. Человек преданный мне, которого я знаю с детства. Правда, большой подхалим. Но ведь кто лести не любит. В народе говорят, ласковый теленок двух маток сосет. Зимин мужик неглупый, решительный, он, не задумываясь, за меня жизнь отдаст, но надо придерживаться и общественного мнения. А может, просто все мне льстят, – откуда-то из глубины головы возникла мысль. – Верить даже верной жене нельзя, при удобном случае все равно сплутует, – добрые мысли перебороли сомнительные. – Самый подходящий кандидат – Михайловский. Но ведь он не специалист сельского хозяйства. За его плечами семь классов и двухгодичная партшкола, – снова вернулась противоречащая мысль. – Да какая разница – специалист он или не специалист. Человек родился и вырос в деревне. Всю жизнь работает в сельском хозяйстве. Это уже специалист. Он до тонкостей знает все сельскохозяйственное производство. Секретарем райкома я его протащил, будет и начальником управления сельского хозяйства».

– Что задумался, Анатолий Алексеевич? – спросил его сосед.

– Просто так, – ответил Чистов. – У богородчан есть что показать, а у нас, к нашему стыду, пока ничего нет.

– Так уж и нечего, – возразил сосед. – Со всего района можно кое-что подобрать для показа.

За изгородью или забором выставки расположились торговцы. Торговали с наспех сколоченных фанерных ларьков, с фургонов автомашин и даже с установленных палаток. Продавали пиво, вино-водочные изделия, колбасу, овощи, фрукты, а также промтовары. Колбасы и ветчины в Богородске были редкостью. Коврами и ковровыми дорожками торговали только по спискам, лучшим животноводствам. Народ с завистью смотрел на обладателей ковров. За продуктами и промтоварами выстраивались большие очереди. Зимин, припадая и закидывая при ходьбе правую ногу, смотрел на выставочных животных, объясняя пятилетней дочке кто это.

Солнце поднималось к зениту, стояла тридцатиградусная жара. К автомашине Чистов пришел уже в три часа.

– Поехали, друзья, – сказал он. – Володя, держись впереди идущих легковых автомашин.

Целая кавалькада автомашин «Волга» и «ГАЗ-69» медленно, как бы озираясь, шла по Богородску. Широкие двери завода «Кожзаменитель» распахнулись на всю ширину. Часть машин въехала на заводскую территорию, остальные пристроились к заводскому забору и проходной.

– Пошли, Ульян, – сказал Чистов.

– Куда, Анатолий Алексеевич? – спросил Зимин.

– Куда, куда, на кудыкину гору, – ответил Чистов. – Оля посидит с Володей в машине. Мы ненадолго, часик-полтора и поедем домой.

Столовая располагалась на территории завода. Рядом был зеленый сквер из больших раскидистых деревьев – клена американского или ясенелистного. В тени стоял длинный деревянный стол грубой работы. Вокруг него на вкопанные столбики были прибиты доски. Такие же скамейки были установлены на стационар по всей площади сквера. Чистов с Зиминым сели от стола чуть поодаль. Из-за стола, как из рога изобилия, лились сальные анекдоты. Рассказчик был серьезен. После очередного рассказанного анекдота он окидывал присутствовавших серьезным взором, проверял эффективность рассказанного. Все хохотали. Когда взрыв хохота кончался, у него уже был заготовлен новый анекдот.

В старину говорили: «Голь на выдумки хитра». Во второй половине столетия Советской власти эта пословица устарела, так как голи не стало. От голи многое переняли работники партийных и профсоюзных организаций. Они думали только о новом, только о будущем человека, об остальном у них голова не болела. От нечего делать на выдумки они были очень хитры. В кабинетах в обстановке тишины, спокойствия и дум рождалось больше тысячи новых разномастных анекдотов. Их подхватывало уже не сарафанное радио, а солидные мужчины, передавая в узком кругу из уст в уста.

После часового развлечения смехом, то есть слушания анекдотов только из уст одного человека, на все нужен талант, всех позвали в столовую. В зале столовой все столы были поставлены в одну шеренгу. Получился один длинный стол, накрытый всевозможными яствами. При виде такого многим присутствовавшим пришлось глотать слюну. За стол сажали каждый район на заранее распределенное кем-то место. Хозяева, как и подобает им, заняли почетное место. Зимин с Чистовым за столом оказались с краю, но только временно. Когда были поданы горячие блюда, к ним подсели молодые женщины-доярки, исполнявшие роль официанток.

Все пили коньяк. Водка была только для тех, кто не пил коньяк. Коньяк пили вначале маленькими дозами, а потом переключились на стаканы. Чистов сдерживал себя и до самого конца пил маленькими глотками. Зимин цепко держался за Чистова и подражал ему во всем. Женщины, их просили пить больше, сами показывали пример. Уговоры на них не действовали. Женщины хотели организовать танцы, но Хоменко, как и всегда, пил очень мало, запретил.

Под аплодисменты присутствовавших юморист пытался продолжить рассказ анекдотов и завязать что-то покрепче, но от излишка выпитого, а может быть съеденного, пропал голос. Вместо слов из гортани вылетали звуки, похожие не то на пение, не то на рычание.

Богородское руководство кидало острые шутки в адрес председателя колхоза, Героя Социалистического Труда Демина Павла Михайловича. После смерти жены Павел Михайлович на шестьдесят восьмом году жизни женился на тридцатипятилетней доярке. За торжеством в честь выставки они сидели рядом. Она кидала хмельные взоры на лица мужиков. Трудно сказать, о чем она тогда думала. Демин отшучивался, ехидно смеясь в свою бороду от бросаемых в его адрес острот.

– Ну что, товарищи, – раздался чей-то голос, – пора и честь знать. Поблагодарим наших радушных гостеприимных хозяев от лица всех присутствующих, пожелаем им плодотворной работы на благо родины. По коням, товарищи.

Все встали, раздались аплодисменты.

– Товарищи, а посошок?! – крикнул Хоменко. – Давайте наполним бокалы и выпьем за нашу дружбу.

Руки потянулись к бутылкам с коньяком. Стоявшая рядом с Чистовым женщина положила Чистову руку на плечо и шептала ему на ухо: «Пью за ваше здоровье, Анатолий Алексеевич, мимо поедешь, заезжай, я буду ждать». Чистов легонько отстранил руку и пробурчал: «А я пью за ваше». Она улыбнулась ему и одним глотком осушила наполненный стакан.

Богородское руководство решило проводить своих западных соседей. Их горкомовская «Волга» с сидевшими внутри Хоменко, Тепиным, Подобедовым и председателем колхоза Кузнецовым шла впереди, сзади нее – бортовая автомашина «ГАЗ-51» с ящиками пива, коньяком и закусками. Автомашины въехали в край Ворсменского леса. На лужайке был раскинут брезент, на который женщины поставили закуски и выпивку. У Чистова аппетит на коньяк пришел на природе. Он пил много, с аппетитом закусывал, лицо его наливалось багровым румянцем.

Секретарь Павловского горкома Логинов произнес здравницу:

– Товарищи, умеем не только работать, но и отдыхать, устраивать банкеты не хуже русских помещиков и князей, хотя эти сословия нам чужды. Надо сказать правду, они умели хорошо жить, и нам надо к этому стремиться. Мы здесь все свои и за сказанное мною вы меня не осудите. Живем один раз. Прожитое, как ни печально, больше не возвратится.

Зимин вынужден был сидеть у автомашины, не принимая участия в выпивке. Оля не отставала от него ни на шаг. Просилась домой. Со слезами на глазах говорила: «Хочу домой к маме». Никакие уговоры ни Зимина, ни шофера Дегтева на нее не действовали.

– Ты что, Ульян, скучаешь? – раздался сзади голос Чистова. – Пошли в компанию. Выпей стаканчик коньяку, легче будет.

Он присел на корточки против стоявшей Оли.

– Ты что папу от себя не пускаешь ни на шаг?

– Я хочу домой, – говорила Оля, – хочу к маме.

– Положение твое, Ульян, незавидное, – продолжал Чистов.

– Анатолий Алексеевич! Нескромный вопрос, – пользуясь отсутствием Дегтева, сказал Зимин. – Почему вы поехали на выставку один?

– Как один? – удивленно переспросил Чистов. – А разве ты не в счет? Я приехал с тобой, с моим лучшим другом.

– Но ведь… – начал Зимин.

– Знаю, знаю, что ты скажешь, – перебил Чистов. – Почему не взял с собой Теняева, Бойцова, Михайловского? Отчитываюсь, Михайловский уехал на выходной день в Бараново. С Теняевым, сам знаешь, у нас никак не клеится. Он просто не хочет меня понимать. Три дня назад приезжал к нам один товарищ с отдела сельского хозяйства обкома партии. Приехал к концу рабочего дня. Остался ночевать. Теняев даже не пригласил его ужинать, воровским путем от него скрылся. Хорошо, я в райкоме был и увел его к себе. Иначе могла бы быть неприятность.

– Надо в этом посочувствовать и Теняеву, – сказал Зимин. – Я слышал, жена с тещей ему не доверяют денег, кроме как пятидесяти копеек на обед. В его положении любой сбежит. Домой привести тоже нельзя.

– Такой начальник нас не устраивает, – сказал Чистов. – Надо вопрос решать, чем скорей, тем лучше.

– Но ведь спешка нужна только при ловле блох, – возразил Зимин. – Теняев мужик…

Чистов прервал:

– Знаю, знаю, что ты скажешь. Теняев мужик умный, выдержанный, непьющий, эрудированный и так далее. Пусть он со своей эрудицией в другом месте работает. Пусть узнает, почем фунт лиха. Думает всю жизнь работать за чужой спиной. Не прочь и в рай прокатиться на чужом горбу. Не выйдет у него этого. Нам нужен человек, который бы мог принимать и угощать гостей из области, а гости, сам знаешь, каждую неделю.

Подошел Подобедов.

– Товарищи, – сказал он, – если вы себя не уважаете, то, будьте добры, уважайте нас.

– Семен Емельянович, – ответил Чистов. – Мы вас очень уважаем, но у нас есть еще один член делегации – это Оля. Никак не хочет пускать папу.

– Это ваша дочка, Ульян Александрович? – спросил Подобедов.

– Моя, Семен Емельянович. На дочерей я способен – три, и ни одного сына.

– Я очень сожалею, Ульян Александрович, – сказал Подобедов, – что мы вас в свое время не поняли, и только благодаря Диме Юрину. Он, не знаю из каких соображений, лил на вас грязь из ушата.

«Странное объяснение», – подумал Зимин и не нашел слов для ответа.

Подобедов с Чистовым ушли туда, откуда уже раздавались песни. Зимин остался у автомашины. Мысли углубились в недалекое прошлое.

В 1962 году после реорганизации Сосновского района, его просто разорвали по кускам между Павловским и Вачским, но через три месяца такая же участь постигла Павловский, Вачский и Дзержинский, всех их объединили в один Богородский район, начальником Богородского управления сельского хозяйства стал Подобедов, секретарем парткома вначале – Борис Коровкин, а затем – Хоменко. Вся сельская власть была сосредоточена в руках управления сельского хозяйства. Райисполком и партком были подчинены управлению. Подобедов был главой района, но только сельского. Власть была разделена на сельскую и промышленную. Даже были два облисполкома, промышленный и сельский. Это незабываемое творение Никиты Сергеевича Хрущева. В городах Богородске, Павлове, Дзержинске были промышленные горкомы и горисполкомы. Все промышленные предприятия, находившиеся в рабочих поселках Вача, Сосновское, Ворсма, а также в деревнях и селах, были подчинены горкомам и горисполкомам. Между сельским хозяйством и промышленностью была создана непреодолимая стена. Творилась неразбериха.

До реорганизации Сосновского района Зимин работал директором Лесуновского торфопредприятия. Секретарь райкома Сулимов, имея протеже в обкоме – своего тестя, был назначен начальником Городецкого управления сельского хозяйства. Он с радостью ринулся на этот пост, считая, что единоначалие у него сохранится на всю жизнь. Временно исполнять обязанности первого секретаря Сосновского райкома стал Чистов. Чистов, человек завистливый, эгоистичный, себялюбивый, никак не мог примириться с тем, что Зимин построил себе большой дом, а у него, у Чистова, был маленький. Только лишь за это невзлюбил Зимина, хотя его совсем не знал. Когда Зимин приехал в район, Чистов учился в высшей партийной школе. В 1961 году окончил, приехал в Сосновское заворготделом райкома и только весной 1962 года за два месяца до реорганизации района был временно назначен вторым секретарем, за две недели стал первым. В это время Чистов от дружбы с Зиминым был далеко.

Зимин, мужик прямой и резкий, при разговоре по телефону с управляющим «Горэнерго» Ежеловым, которому подчинялось в то время торфопредприятие, высказал наболевшее. Ежелов, человек высокомерный, вознес себя высоко. Мнил себя непогрешимым во всех вопросах, отсюда был эгоист и себялюб. После телефонного разговора по поводу неполучения к сезону торфодобычи тракторов со Сталинградского тракторного завода обвинил в этом Зимина. Фактически был виновен начальник ПТО Брек, который заказал трактора с установкой агрегата навесной гидравлической системы, которой в тот период на заводе не было и которая была не нужна для добычи торфа. Ежелов после разговора тут же решил освободить Зимина от должности директора. С оргвопросом в Сосновский райком партии направил Брека с кандидатом на пост директора Угаровым Юрием. Чистов вместо того, чтобы разобраться, выяснить истинное положение, дал согласие на замену Зимина Угаровым.

Угаров за полгода развалил торфопредприятие до основания. Пил каждый день, о работе и людях забыл. Был период неразберихи, объединения районов, поэтому до торфопредприятия никому не было дела. Ежелов, видя свою ошибку, сделал другую – Лесуновское торфопредприятие решил объединить с Сормовским, находились они на расстоянии 180 километров друг от друга.

Зимин с Угаровым работал замдиректора один месяц, уволился и поступил главным инженером Богородского гортопа. Через месяц работы стал исполнять обязанности директора. Только одно название осталось от старого гортопа. В него были объединены два кирпичных завода, Ключищенский известковый завод, Шонихинский лесопункт с двумя пилорамами и тарными цехами. Все это было похоже не на гортоп, а на объединение. За пять месяцев работы гортоп из отстающих был выведен в передовые.

Зимин у Богородского руководства просил квартиру или участок земли для постройки дома. Секретарь промышленного райкома был Тепин, председатель райисполкома – Хмелев. В том и другом Зимину было отказано. В это время в Горьком организовался трест «Мелиоводстрой» и Богородская ММС, куда Зимин назначенным директором Димой Юровым был приглашен на должность главного инженера. Предложение Зимин принял с радостью. Снова стал просить у Подобедова квартиру. Возможность в этом была, и Зимин остался бы в Богородске. Юрин, боясь за свою карьеру, недолюбливал Зимина, боялся, что он окажется на его месте, поэтому легонько лил грязь на Зимина.

В то время Сормовское торфопредприятие передало Лесуновский торфяник в состав Богородской ММС, и Зимин попросился начальником участка. Просьба была удовлетворена. В марте 1965 года на базе этого участка и была организована ММС. После отделения Лесуновского торфоучастка от Богородской ММС дела у Юрина пошли совсем плохо. Вскоре Юрин был понят и освобожден от работы. Директора из него так и не вышло, он ринулся в науку. Вот сейчас Подобедов высказывал Зимину свои сожаления, что его не поняли только из-за Юрина.

Надвигались поздние летние сумерки. Воздух повлажнел, по поверхности земли стлалась прохлада, пахло осенью. Слова Подобедова глубоко запали в душу Зимина. Невольно в голове, как кинолента, проходили мрачные и светлые дни жизни. Мрачные мысли сменялись веселыми. Оля уже давно спала на заднем сидении автомашины. Зимин сидел возле машины недвижимо, как что-то неодушевленное, мертвое. До него доносились чьи-то громкие крики:

– Не пора ли, братцы, по домам?

– Пора, давно пора, – раздавались пьяные голоса.

Чистов, пошатываясь, подошел к автомашине.

– Володя, поехали бай-бай, – громко сказал он.

Хвалиться Сосновскому району было нечем. Надои молока в среднем по району не превышали 1500 литров. Урожай зерновых шагнул до 9 центнеров. Увеличить поголовье крупного рогатого скота не позволяла кормовая база. Урожай картофеля достиг 100 центнеров. Однако район на областной доске показателей был на среднем месте. Совхозы «Панинский» и «Барановский» по всем показателям шли впереди. Оба хозяйства завершали год с прибылью. В Рожковском и Сосновском совхозах ожидались большие убытки. Самое главное – район без помощи извне справился со всем объемом уборки зерновых и картофеля. В совхозах «Панинский» и «Барановский» на уборку картофеля выходило все население, старики и дети, поэтому оба совхоза закончили копку еще 25 сентября. В остальных совхозах копали с помощью всех организаций района. Даже в Рожковском совхозе все население больших деревень Венец, Лесуново, Вилейка, Рожок и Николаевка работало на уборке картофеля.

Чистову обкомом партии была предоставлена путевка на курорт в Сочи. Бойцов не хотел отставать от Чистова, тоже добился путевки в Сочи. Сопровождать их дикарями на автомашине Рожковского совхоза поехали Трифонов Михаил и Кузнецов Сергей. Оба с длинными рублями, вырученными от продажи дров и теса.

На Трифонова и Кузнецова в совхозе стучали четыре пилорамы в деревнях Рожок, Залесье, Венец и Вилейка. Ежедневно четыре совхозных бортовых автомашины по ночам увозили тес в город Павлово, в безлесные Павловский и Вачский районы. В карманы Трифонова и Кузнецова ежедневно текли струей деньги – 150-200 рублей. Руководил этими махинациями Кузнецов. Он щедро расплачивался с трактористами, таскавшими лес хлыстами, с шоферами, лесорубами и рабочими пилорамы. В обиде не был никто. Не обижали и районное руководство, на угощения не скупились. Поэтому Чистов с Бойцовым на их проделки закрывали глаза.

Директор Панинского совхоза Тихомирова много раз выступала на пленумах, сессиях, партактивах. Критиковала Трифонова за то, что трактора и автомашины совхоза «Рожковский» населению многих деревень ночами спать не дают, предлагая купить тес или дрова. Ее слова в зале заседаний звучали как крик вопиющего в пустыне. Кроме Тихомировой никто не набирался смелости об этом выступать. Трифонов, не пропуская ни одного форума, выступал по порядку, критикуя лесхоз, молокозавод, ДОЗ, сельхозуправление и так далее. Чистов выступлениям Трифонова верил, всю его ложь принимал за чистую монету. Зато ненавидел тех, кто пытался сказать правду о Трифонове. Трифонова он считал гением.

Кузнецов с курорта вернулся быстро, так как был болен хроническим алкоголизмом. Не просыхая пил десять дней. Сначала вместе с друзьями, а затем слег и пил один. Все необходимое ему поставлял Трифонов. Хозяева, где он снимал отдельную комнату, с помощью милиции его выдворили. В милиции его продержали до полного отрезвления. Заплатил штраф и уехал, не простившись с друзьями.

Трифонов выдержал дикий отдых до конца. Удивлялся аппетиту Чистова с Бойцовым на вино и водку. Пили ежедневно с утра до вечера. Трифонов так пить не мог. Если он день пил, то трое суток только чай гонял. В арендованной Трифоновым квартире вечерами раздавались не только мужские голоса, но и звонкие женские – крашеных красоток. Бойцов, хотя и крепкий мужик, но отдых выдержал с трудом. Домой приехал опухший. Целую неделю жена Надя приводила его в норму при помощи чая и кофе. У Чистова заболела печень. Однако все трое говорили, что отдохнули отлично, что эти дни, проведенные вместе, запомнятся навсегда как лучшие дни в жизни.

О Кузнецове разговор не заводили. Все трое знали, а сейчас уже воочию убедились, что он алкоголик. Чистов с Бойцовым оба были о нем хорошего мнения: «Кузнецов может и держаться». Он умел угодить тому и другому. При случае снабжал обоих мясом, медом и не скупился на угощение. Самогон у него не переводился. Трифонов о Кузнецове был другого мнения. Кузнецов пил запоем, по две-три недели не появлялся на работе и отчитывался больничным листом. Запои повторялись чаще, в результате работал не более десяти дней в месяц. Венецкое отделение, которым он руководил в совхозе, было самым большим и ведущим, за Кузнецова руководил агроном Аверин Сергей. Спокойный, выдержанный, он умел работать с народом. Чтобы не обострять отношения с Чистовым, Трифонов терпеливо относился к проделкам и пьянству Кузнецова.

Наступили осенние заморозки. Первый снег выпал 18 октября. Ударил десятиградусный мороз, но через три дня потеплело. Снег упорно держался, не хотел таять, так как днем было тепло, а при прояснениях ночью мороз достигал трех-пяти градусов. С наступлением осенних заморозков вся рыба в реке Сереже собиралась в глубокие омута. Особенно много рыбы собиралось в Богатый омут. Омут был похож на маленькое озеро. Русло Сережи с верховья подходило к нему вплотную, оставалась перемычка не более 10 метров. Затем русло делало петлю длиной около 3 километров и впадало в омут с противоположной стороны. Омут был сильно захламлен, на дне его лежали десятки вымытых рекой двухсотлетних дубов, навсегда погребенных в чрево водоема. Старожилы говорили, еще задолго до революции лесопромышленники сплавляли по реке лес в период весеннего половодья. В Богатом омуте лежали сотни кубометров маринованного дуба, но взять его с 20-метровой глубины было не так-то просто. Да никто и не пытался. В летние тихие вечера на заходе солнца на поверхность воды омута выходили стаи лещей. В это время вода в омуте, казалось, кипела от движения рыбы.

Чем больше мы говорим об охране природы, принимаем решений и законов, организуем добровольных дружин и обществ для охраны природы, тем больше становится браконьеров. Рядом с Богатым омутом был расположен лесной кордон. Двадцать пять лет жил и работал там лесник Меньшов. Он любил вечерами посидеть с удочкой на берегу омута, охраняя его как собственность, поэтому браконьеры боялись его.

После Меньшова по протекции Сергея Кузнецова на кордон лесником был принят его зять Бирюков Иван, отъявленный плут и жулик, на котором негде было ставить пробу. Физически Иван всю жизнь не работал и не хотел работать. Был председателем колхоза в трех деревнях, но народ быстро его понимал и с треском выгонял. Переехал под бочок к своему шурину Кузнецову в Бочково еще в бытность председательствования. Не работая, для получения зарплаты оформлялся на разные должности, то ездовым, то сторожем, даже бригадиром. С выгоном Кузнецова с председательства Бирюков из колхоза тоже был попрошен и опять же при помощи Кузнецова был устроен на завод «Металлист» сторожем для охраны дров и деловой древесины на лесосеках. В течение трех лет он торговал древесиной. Сколько веревочка не тянется, а конец приходит. Казалось бы, пришел конец и Ивану Ивановичу. Была недостача 3000 кубометров. Руководство завода около двух лет с ним судилось, и Бирюков оказался прав. Мало продал. Судьи решили, что для охраны дров и лесоматериалов следовало бы держать четырех сторожей вместо одного. Тогда бы они не дрова охраняли, а сами себя. Можно было бы надеяться, что все в порядке.

Кордон Богатый омут от села Лесуново был расположен в 2,5 километрах. Село было большое, 650 домов. В каждом доме – корова, бескоровников там не было, да молодняк, многие содержали по две головы, поэтому более тысячи голов одного крупного рогатого скота. Когда село было причислено к Сосновскому совхозу, а позднее к Рожковскому, общественное животноводство было ликвидировано. Где был племенной бык, его отправили в мясопоставку. Фермы крупного рогатого скота в соседних деревнях перешли на искусственное осеменение. На сходке лесуновские мужики решили купить быка-производителя для своих коров. Собрали с каждого хозяйства деньги. Бык двух лет был куплен в колхозе Богородского района. Летом бык не нуждался в жилье, ходил по гостям от коровы к корове. Пришла осень, а за ней следом и зима, потребовалась быку постоянная квартира.

При решении вопроса о квартире как член-пайщик присутствовал и Бирюков Иван. Он сказал:

– Что, мужики, с вами делать? Пока бык не нужен, а потребуется не раньше марта, ведите его ко мне на кордон. У меня дворы и хлев большие, есть куда поставить, места хватит, только одно условие – кормами должны обеспечивать вы и за уход платить.

Иван Иванович около месяца покормил быка, в третьей декаде ноября забил. Мясо увез на рынок города Павлово и продал. Бык потребовался в конце февраля. Лесуновские члены-пайщики пригласили Бирюкова и спросили:

– Где бык?

Их разведка уже точно узнала, что быка на кордоне нет.

Иван Иванович, как солдат, вытянулся по струнке перед мужиками и сказал:

– Я вашего быка вчера отвез в город Павлово и продал.

– Как продал, – возмутились члены-пайщики. – Какое ты имел право продавать, бык не твой, а общественный.

Бабы громко кричали:

– Устроить ему самосуд, убить вора.

Рассудительные мужики вмешались, навели на сходке порядок:

– Какой толк его убивать. Надо подать на него в суд. Суд присудит с него быка.

Решено, нашли писаря, написали заявление в нарсуд, уплатили пошлину. В свидетели и обвинители Бирюкова выбрали четырех мужиков и одну женщину.

К суду Бирюков подготовился. Выступил он так:

– Граждане судьи, давайте будем говорить по душам. Быка мне на постой привели 15 октября. Кормов мне не давали, за уход не платили. Если бы я его не кормил, он бы умер с голоду. Но я его кормил, и кормил четыре месяца, 120 дней. Рацион быку вы составляли сами. У меня на это от вас имеется бумага, – бумагу он подал судье. – В бумаге написано: «Быку ежедневно скармливать пуд сена и три килограмма овса». Сено и овес, что у меня были, я все скормил. Даже картошки и той не жалел. Что мне оставалось делать?