Текст книги "Сосновские аграрники"

Автор книги: Илья Земцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 40 страниц)

– Да, последнюю корку хлеба мы с ним делили пополам, – кинул реплику Попов.

– Не перебивай, – строго сказал Зимин. – Свою корку ты не разделишь, потому что ты жаден, как голодный тигр, и скуп, как Иудушка Головлев. За что вы с Тишиным съели Арепина? Он тебе не нравился своей прямотой.

Зимина и Попова ждали к столу. Кричали Чистов и Трифонов.

– Поговорим еще, – сказал Попов, – а сейчас пошли. Люблю людей за прямоту.

Когда Попов с Зиминым появились у столов, за которыми сидели все, Чистов, улыбаясь, сказал:

– Три часа назад ругались, дело почти до рукопашной дошло. Вот что значит друзья.

Попов, картавя, произнес:

– Да еще какие.

Женщины разливали в тарелки уху и разносили по столам. На столах в больших блюдах лежали килограммовые куски баранины и вяленые лещи. Бутылки с водкой, пивом, минеральной водой дополняли богатое убранство стола.

– Тост, – произнес Чистов. – Товарищи, – начал он, немного заикаясь, – выпьем за стопудовый ожидаемый урожай. Мы еще кое с кем посоревнуемся, – и посмотрел на гостей из Вачского района.

Кондуков, криво улыбаясь, а улыбка у него всегда была кривой, так как голова свешивалась под углом в 30 градусов, бросил реплику:

– Вызов, Анатолий Алексеевич, поддерживаю, а сейчас ближе к делу.

Но Чистов продолжал:

– Товарищи! Вы все свидетели, виды на урожай у нас хорошие. Наша главная задача – сохранить выращенное и качественно убрать. Даже виновники нашего сегодняшнего торжества, рожковцы, вырастили небывалый в истории Венца и Рожка урожай.

Чистов набирал темпы. Говорил громко, хвалебно и, может быть, хватил бы свою речь на целый час, но не выдержали нервы Бойцова. Он встал на ноги и крикнул:

– Выпьем, товарищи, за богатый урожай!

Все встали. Раздался звон стекла, затем звуки глотания водки. Пили все по-разному. Одни с удовольствием малыми глотками, другие одним глотком, как говорят, залпом. Только один Черепков гонял ртом стакан с водкой. Он держал стакан в 20-30 сантиметрах от головы. Приближался к нему ртом и в то же время удалял рукой. Со стороны казалось, что стакан с водкой убегает от его рта. При этом он вытягивал шею к стакану и как бы ловил его ртом. После мучительных тридцати – пятидесяти секунд наконец подносил стакан ко рту и содержавшуюся водку тянул в себя, задыхаясь. Смотреть на него во время обеда было неприятно.

На несколько минут воцарилась тишина. Все с аппетитом ели.

– Михаил Иванович! – воскликнул Зимин. – Ты нас угощаешь ухой или харчо? Не пойму. Вроде варили рыбу, а уха рыбой не пахнет.

Трифонов, улыбаясь, ответил:

– Дорогие гости, мы решили угостить вас ухой, сваренной на бараньем бульоне. Кушайте, это очень вкусно. Выпьем еще по одной перед ухой.

Все наливали, пили. Пир набирал силу. Все становились добрые, угощали друг друга. Говорили друг другу комплименты, смеялись. Простые, обыденные слова казались смешными. Чистов своему коллеге Шутову стал рассказывать, как он воевал где-то на Дону в районе Калача. Сидевший через двух человек от него Бородин громко сказал:

– В сотый раз завел панихиду. Рассказывает не свое, а слышанное от кого-то.

Русские люди пьют стаканами, любят по-мирному поговорить, показать свою удаль, силу, а в случае конфликта кулаков в драке не жалеют. Бойцов немного не рассчитал, хватил лишка. Он кричал:

– Я партизан и пью по-партизански!

Женщин Трифонов отправил на автомашине в деревню, так как нашлись любители слабого пола и открыто стали приставать к ним. Надежда Тихомирова и ее главный агроном Рощина, сославшись на гипертонию, уехали. Их шофер был не прочь продолжить начатое, но Тихомирова строго посмотрела на него и сказала:

– Жми на всю катушку подальше от греха.

В руках Черепкова появился баян. По лесу и зарослям поймы разносилась песня Стеньки Разина. Пели все такими же голосами, как и разинцы. Небесное светило давно уже спряталось за горизонт. На ясном небе появились тусклые звезды. Пьяные голоса выводили сложные мелодии русских народных песен.

– Не пора ли, братцы, по домам? – кричал Чистов. – Нашим гостям и природа надоела.

Чистов с Бойцовым прихватили с собой дюжину бутылок водки, закуски и на двух автомашинах поехали провожать гостей. Провожали до 2 часов ночи.

«Летний день год кормит. Началась сенокосная страда», – говорили старики. В былые времена народ действительно страдал, трудился весь световой день, а жадные мужики даже ночи прихватывали. Спали на своем лугу, полосе. Часто от изнеможения валились не доходя до дома. Вот поэтому-то летние работы называли страдой.

Трифонов к сенокосу готовился. В каждой деревне были организованы бригады косцов, в основном из людей, не работавших в совхозе, – шабашников. К сенокосу, как правило, все возвращались с заработков. С большими деньгами приезжали бригады лесорубов с Кировской области, плотников и каменщиков из соседних районов. Всем надо было обеспечить свои хозяйства сеном, а затем снова отправиться на заработки. Трифонов шел им навстречу. За участие в заготовке сена совхозу всех наделял сенокосными участками. Сена из года в год накашивали с избытком. Зато совхоз сеном себя обеспечивал только на бумаге. Почему, трудно сказать.

Трифонов кидался за птахой, а гуся из рук выпускал. Основные свои сенокосы в поймах рек Сережи, Чары, Соловьевки, а также полевые откладывал на задний план, устремлялся в лес – на площади лесных посадок, уже вышедших из рубок лесосек, где в лучшие годы собирал 3-4 центнера сена с гектара. В результате причинял большой вред лесному хозяйству и наносил большой ущерб совхозу. Отношения между совхозом и лесхозом осложнялись, шла тяжба. Трифонов не признавал работников лесной охраны. Партизанил, посылал косцов на сенокосы, закрепленные за лесхозом. Косил посадки, вместе с травой уничтожал, то есть скашивал молодые деревца. Особенно, назло надменному лесхозу, косцы уничтожили двухлетние посадки на площади 30 гектаров.

Лесничий Бородавина подключила всю лесную охрану для спасения посадок. Кроме того, по распоряжению директора лесхоза Ладыжева, докладывала о результатах каждое утро и вечер, и, как правило, с преувеличением. Ладыжев доложил начальнику управления Благову и в то же время попросил отпуск для поездки на курорт. Чтобы спасти Ладыжева, Благов предоставил ему отпуск. Одновременно послал начальника отдела охраны Сулимова и инженера лесных культур Бушеву составить на Рожковский совхоз акт о лесонарушении.

Сулимов и Ладыжев пришли на прием к Чистову, чтобы попросить представителя от райкома или райисполкома для обследования площадей посадок, уничтоженных совхозом. Чистов был от природы человеком выдержанным, но спокойный вид и выдержка Ладыжева были как тугая пружина, которая натянула нервы, а потом резко оборвалась. Он вразнос завелся, как неисправный мотор.

– Сергей Михайлович! – крикнул Чистов на Ладыжева. – Я вам не раз говорил: сору из избы не выносите. А вы! Вы что, не знаете, чем это все для вас может кончиться? Мне кажется, прежде чем вызывать товарищей из управления лесного хозяйства, надо было разобраться на месте.

– Простите, Анатолий Алексеевич, – спокойно сказал Ладыжев. – На месте никто разбираться не хотел. Я вам тоже неоднократно докладывал.

– Знаете, что я с вами сделаю?! – закричал Чистов. – Сегодня же соберу бюро. Выгоним тебя не только с работы, но и из партии.

– За что? – резко оборвала его Бушева. – За бдительность? Пошли, товарищи, у такого секретаря истины не добьешься.

Все трое поднялись и вышли. Чистов вслед кричал:

– Вопрос решен! Сегодня же приглашаю, товарищ Ладыжев, на бюро райкома, а с вами, товарищи, поговорим в другом месте!

Когда за ними закрылась дверь, Чистов понял свою невыдержанность и, чтобы исправить ошибку, вызвал к себе Бойцова, Бородина, Михайловского и Николаева. Совещались долго, на всякий случай представителя для участия в обследовании площадей от района решили не выделять, но и не обострять отношения с управлением лесного хозяйства, то есть не препятствовать в составлении акта. В тот же день лесхозом был составлен акт о лесонарушении с причиненным ущербом в размере 800 тысяч рублей. Трифонов знал, что его в обиду не дадут, поэтому косьбу в лесу продолжал.

Акт лесхозом был спешно направлен в арбитраж для взыскания причиненного ущерба. Ладыжев, не ожидая вызова на бюро райкома, уехал на курорт. Чистов с Бойцовым поехали в обком к Семенову. В черных красках нарисовали картину, обвинив лесхоз. Семенов вызвал Благова и попросил отозвать акт из арбитража. Просьба походила на распоряжение. Благов, не умевший написать даже заявления, начальству никогда не возражал.

– Будет сделано, Василий Иванович, – пообещал Благов.

Но, появившись в управлении, своего двуличия показать не хотел. Сулимов спросил Благова:

– Что передать Сосновскому лесхозу? Секретарь райкома требует отозвать дело из арбитража.

– Никаких отзывов, – сказал Благов. – Пусть платят штраф. На поводу у секретаря Сосновского райкома мы не пойдем.

Благов не поспел еще войти в кабинет, его просил к телефону Чистов.

– Александр Петрович, – раздалось в трубке, – я с вами говорю по поручению Василия Ивановича. Вы ему обещали отозвать из арбитража дело на Рожковский совхоз.

Благов слушал, тяжело дыша. В это время дверь приоткрыл Сулимов. Благов дал ему понять, что входить нельзя. Вызвал секретаря и сказал:

– В кабинет никого не пускайте.

Чистов говорил и говорил, а Благов его не слушал. Чистов передал трубку главному лесничему лесхоза Крутову. Крутов вывел Благова из оцепенения. Он кричал в трубку:

– Александр Петрович, вы меня слышите?

Почти через минуту Благов ответил:

– Слышу.

– Что мне делать, Александр Петрович? Райком заставляет отозвать акт из арбитража.

– Отзовите, – выдавил из себя Благов и повесил трубку.

Ссылаясь на болезнь, чуть ли не на сердечный приступ, уехал на квартиру и в управлении не появлялся неделю.

– Вот так, дорогой товарищ Крутов, – сказал Чистов. – Передайте вашему директору, товарищу Ладыжеву, как он вернется с курорта, по-видимому, недолго ему работать в нашем районе. Скатертью ему дорога. Чем скорей, тем лучше для него. Не уедет – пусть пеняет на себя.

– У него, Анатолий Алексеевич, при заполнении курортной карты признали туберкулез. Путевку на курорт ему тут же заменили на более длительную, кажется, месяца три пробудет на лечении, а там вы забудете.

– Такие вещи, Поликарпович, не забывают, – ответил Чистов. – Вы можете идти.

Чистов поднял телефонную трубку, попросил вызвать директора Рожковского совхоза. Трифонов оказался на месте.

– Как дела, Михаил Иванович? – громко говорил в трубку Чистов.

– Отлично, Анатолий Алексеевич, – ответил Трифонов.

– Не пора ли тебе кончать с сенокосом, дорогой товарищ. Все совхозы, кроме твоего, приступили к уборке зерновых. Рожь в Николаевском и Рожковском отделениях начинает осыпаться, а ты все медлишь с уборкой.

– Уберем, Анатолий Алексеевич, – заверил Трифонов. – У нас еще рабочие для себя не косили. Надо разрешить дней на десять, иначе народ в совхозе работать не будет.

– Разреши, – сказал Чистов, – но всех комбайнеров отправь на уборку зерновых. Выдели им готового сена по тонне и дай яровой соломы. Пользы будет больше, чем все разбегутся по лесам. Лесхоз остался в дураках. С актами носиться больше не будут. Директора лесхоза, как только вернется с курорта, освободим от работы.

– Спасибо, Анатолий Алексеевич, – благодарил Трифонов.

– Сегодня я договорился с товарищем Семеновым в отношении Горского болота. На следующей неделе обещался прислать завотделом водного хозяйства и мелиорации облисполкома Коврижных Бориса и начальника областного управления сельского хозяйства Миронова. Готовься к встрече, приедем смотреть Горское болото. Готовьте хорошую уху со всеми добавками.

– Все будет, Анатолий Алексеевич.

Трифонов скрывал истинное положение, в совхозе был объявлен аврал. Все косили лично для себя, в том числе и семья Трифонова. В погоне за большим сеном все полевые и пойменные сенокосы остались нетронутыми. Народ их делил между собой. В совхозе никто не работал. Все вышли из повиновения, и найти комбайнера или тракториста было трудно. При виде «газика» директора все убегали с лугов в лес и прятались. Ночами трактора, автомашины и даже комбайны везли траву, недосушенное сено и сваливали около своих домов. Днями нетрудоспособное население сушило. К вечеру высохшее сено исчезало на сеновалах или, по-местному, на сушилах.

Днем комбайны сиротливо стояли на линейке готовности напротив конторы. Трифонов, объезжая поля, смотрел на переспевшую рожь, но сердце его не болело. Ведь это было не его. О беспорядках в Рожковском совхозе Чистову докладывали ежедневно. Он лучше Трифонова знал все подробности. Казалось бы, должен был дать Трифонову хорошую порку. Но не тут-то было. Трифонов умел оправдываться перед Чистовым. За распущенность своего народа всю вину валил на работников лесхоза: «Это они разрешили косить везде».

Трифонов дважды в день разговаривал по телефону с Чистовым. Чистов спрашивал:

– Приступил или нет к уборке зерновых?

– Нет, – отвечал Трифонов. – Народ собрать невозможно, все разбежались по лесу. Виной всему лесхоз. Он первый разрешил своим рабочим косить. Следом за ним кинулись и наши.

– Опять этот лесхоз встал на пути совхоза, пора с ним покончить.

Чистов уже забыл, что сам разрешил Трифонову распустить людей косить. Он вызывал по телефону Крутова, кричал на него:

– Почему дезориентируете все работы в совхозе?!

– Анатолий Алексеевич, – спокойно отвечал Крутов, – вы разберитесь, ради бога. Ведь рабочие совхоза все косят на землях совхоза.

Чистов приходил в себя, делал серьезную физиономию и вешал трубку. На следующий день начиналось снова, все одно и то же. Походило на сказку о белом бычке.

Чистов уговаривал Трифонова:

– Михаил Иванович, не мути воду. Прекрати самовольщину. Организуй народ на уборку урожая. Если соберешь по десять центнеров с гектара, представлю к награде орденом.

– Постараюсь, Анатолий Алексеевич, – говорил Трифонов. – Приезжай к нам вечером. Шофера привезли из Павлово стерляди и лещей, сварим уху.

Друзья снова встречались у костра с котелком ухи на берегу большого омута реки Сережи. Оба забывали не только об уборке урожая, но и о своих женах, тянуло в небеса, в райские гаремы.

Только через десять дней наладилась работа в совхозе. Измученные своими сенокосами люди работали с неохотой. Женщины выходили на работу только на два-три часа. Главный момент уборки был упущен. Уборка затянулась. Трифонов и здесь искал виновных. Винил «Сельхозтехнику», которая слабо помогала запчастями. Винил и районное руководство, которое мало давало промышленных рабочих.

Семенов сдержал свое слово. Для осмотра Горского болота приехали Коврижных и Миронов. Болото поехали смотреть сам Чистов, Бойцов, пригласили из лесхоза Крутова, из ММС – Зимина, из совхоза – Трифонова и агронома Леванова. Подъехали к краю болота на автомашинах. Постояли у автомашин, потоптались с ноги на ногу.

– Болото есть болото, – сказал Чистов. – Чего там смотреть, когда не влезешь. Площадь его более двух тысяч гектаров. На первый случай возьмем у лесхоза 500 гектаров, освоим, а там еще и еще на три приема. Когда товарищ Зимин осушит, тогда снова все соберемся, будет что посмотреть. Сейчас, товарищи, не пора ли полюбоваться нашей природой и закусить чем бог послал? Как думаешь, Михаил Иванович?

Трифонов не поспел раскрыть рта для ответа, опередил Бойцов:

– Отличное предложение, но где расположимся?

– Я считаю, надо ехать на берег озера Родионово, – ответил Трифонов. – Там все готово, нас ждут.

– Тогда, мужики, по коням, – крикнул Бойцов.

На берегу озера под кронами раскидистых сосен была приготовлена уха, поставлены столы, взятые с турбазы. На них по-мужски была поставлена холодная закуска в блюдах: салаты из свежих помидоров и огурцов, колбаса, селедка и заливная говядина. В корневых лапах толстой корявой сосны стояли ящик коньяка и ящик пива.

– Какая красота! – сказал Миронов. – Какое хорошее озеро, да притом среди соснового бора.

– Озеро отличное, – поправил его Чистов. – Видите тот берег? Там выступают замаскированные самой природой каменные глыбы, поросшие мхами и редкой травой. Это известняки, гипсы и доломиты. Здесь их неисчерпаемые запасы. Это озеро карстового происхождения. На месте озера когда-то был бор-беломошник. Так я говорю, Ульян Александрович?

– Так, – ответил Зимин. – Росла здесь чистая сосна. Но когда-то, может триста лет тому назад или больше, вся поверхность земли провалилась в образовавшуюся большую пещеру. На месте провала образовалось озеро с изумрудно чистой водой. На дне до сих пор сохранились стоящие сосны. В районе этого озера в борах вырастает масса белых грибов и ярко красных мухоморов, украшенных, как драгоценными камнями, белыми точками. В урожайные грибные годы бора здесь украшены белыми грибами, как степь тюльпанами.

Озеро казалось пустынным. Выводки уток перелетали с одного края озера на другой. Тосты провозглашали за Горское болото, за товарищей из области, за чудо-озеро. Чистов хвалился, это озеро отдали заводу имени Фрунзе под турбазу.

– Пусть трудовой народ города набирается здесь сил и здоровья. Турбаза строится, на будущий год появятся первые отдыхающие.

Изрядно хватив коньяку и покончив с ухой, обе стороны в принципе договорились. Миронов с Коврижных обещали срочно выслать проектировщиков. Трифонов с Крутовым – составить документы на отчуждение из гослесфонда 500 гектаров болота. Выпили на посошок, сели в автомашины, прихватив с собой коньяк и закуски, поехали провожать гостей.

Крутова вез Зимин. Крутову стоило большого труда сидеть на заднем сидении. Зимин по дороге не давал ему спать, толкал его в бока и говорил:

– Поликарпович, держись, только не спи.

Крутов пытался что-то сказать, но вместо слов из его рта вылетали нечленораздельные звуки. В Сосновском у здания райкома партии гости пересели в свою «Волгу». Зимин подошел к Чистову, спросил:

– Что делать с Поликарповичем?

Чистов грубо ответил:

– Ты что, не знаешь? Надо довезти его до дома.

– Он чуть-чуть тепленький, мне кажется, придется выносить на носилках, – не унимался Зимин.

Чистов подозвал к себе Трифонова:

– Михаил Иванович, помоги Ульяну доставить Поликарповича домой в целости. Мы вас за околицей Сосновского подождем, у моста через Кишму.

Трифонов сел в автомашину рядом с Крутовым. Поликарпович пока сидел, удобно пристроив голову, но почувствовав рядом человека, не то песней, не то мычанием выразил Трифонову свое сочувствие и попытался обнять его. Они подъехали к его дому. Поликарпович послушно вышел из автомашины, опираясь на плечи Зимина и Трифонова, вошел в калитку двора, сел на крыльцо и тут же уснул богатырским сном. Тут ему, по-видимому, спать приходилось не впервые.

Автомашина «Волга» стояла на обочине дороги, пересекавшей широкую пойму не реки, а небольшого ручья Кишмы, который превращался в полноводную реку в период весенней распутицы и летних ливней. Чистов рассказывал гостям, как изрезанная небольшими руслами и вымытыми водой ямами, закустаренная ивами пойма из неудобицы превратилась в прекрасные сельхозугодия.

– Вот что значит мелиорация и забота нашего государства о земле.

Для продолжения проводов гостей поехали в Чернеевскую рощицу. Когда-то, говорят, тут была помещичья усадьба, от которой и признаков почти не осталось. Сохранилась плотина давно ушедшей из пруда воды да канава, окружавшая раньше сад, обсаженная акацией и бузиной. Сада уже и признаков не было, но акация с бузиной, сменяя многие поколения своих сородичей, росли. Вместо сада и других культурных угодий тянулась вверх береза, тоже не первое поколение, а, может, пятое.

Березы на этот раз, если бы у них были глаза, увидели бы коричневую автомашину «Волга» и два вездехода «ГАЗ-69». Сосчитать они мужиков не могли, но их было немного. Мужики песни не пели, так как не было музыки, но говорили они все, что было у трезвых на уме. Больше всех говорил Чистов. Он считал очень важным напомнить товарищам, что к 1972-73 году район добьется урожайности зерновых 20 центнеров с гектара и удвоит поголовье всех видов скота. Все это только за счет мелиорации земель и осушения торфяников. Его никто не слушал, так как все думали о более веселом, возвышенном. Расстались уже поздно вечером, и то ради шофера, который не давал гостям покоя, говорил: «Поехали». Выпили на посошок, загрузили в автомашину гостей остатки коньяка и пива. Расстались большими друзьями, вплоть до объятий.

Через два дня Зимин поехал в Горький. Коврижных ему в пьянке пообещал дать два болотных трактора «С-100Б» с правильно-гибочными машинами (МПГ), один с корчевателем и так далее. У большинства пьяных мужиков душа нараспашку, добрая. Зимин застал Коврижных, помятого, бледного, у себя в кабинете.

– Что с тобой, Борис Федорович? – спросил Зимин.

– Что, что, – ответил Коврижных. – Ты еще и спрашиваешь. Чуть-чуть не отправил меня на тот свет. Жена вызывала скорую, совсем сердце останавливалось.

– Душа меру знает, – ответил Зимин и подумал: «Твоя душа меры не знает».

Однако свои обещания Миронов с Коврижных выполнили. Через неделю на Горское болото приехали проектировщики-изыскатели. Рубили визиры, просеки. Трещал и падал лес. Болото огласилось человеческими голосами и криками, звоном пил и ударами топора. Забегая вперед, к Новому году был готов проект на осушение и освоение Горского болота.

Старики говорят, лето заканчивается июлем месяцем. Может, они по старости и преувеличивают, но лета бывают разные, теплые и холодные. В 1967 году лето выдалось теплое. В первых числах августа поздно вечером в квартире Зимина раздался телефонный звонок. Жена Зимина, Зоя Петровна, еще не спала и ворча подошла к телефону. Кому еще не спится в такой поздний час? Зимин, привыкший ложиться рано вечером и вставать около 5 часов утра, храпел на весь дом. Зоя Петровна делала все не спеша, подняла трубку и тихо ответила:

– Я вас слушаю, кого вам?

В трубке раздался нетерпеливый голос Чистова:

– Извините, Зоя Петровна, что потревожил вас в поздний час. Пригласите к телефону Ульяна Александровича. Он срочно нужен мне по неотложному делу.

Она положила трубку рядом с телефонным аппаратом, не спеша прошла в спальню, разбудила мужа:

– Вставай, тебя к телефону приглашает Чистов.

Зимин подбежал к телефонному аппарату, приложил трубку к уху, громко сказал:

– Слушаю вас, Анатолий Алексеевич.

– Слушай, Ульян, если у тебя есть желание, надо бы съездить в одно место. Сейчас мне из Захарово звонил Евсеев. Остальное переговорим по дороге. У тебя где автомашина?

– Во дворе, – ответил Зимин.

– Тогда заезжай за мной, я в райкоме. Пришел за автомашиной, а Костя куда-то самовольно рванул. Ну, этот Костя у меня дождется – выгоню.

– Хорошо, Анатолий Алексеевич, еду, – ответил Зимин.

– Ты куда собираешься? – строго спросила жена. Она имя его не любила и никогда по имени не звала. – Опять к любящим тебя подружкам?

– Не знаю, – ответил Зимин. – Спроси Чистова, куда он надумал ехать.

– Я тебя спрашиваю, а не Чистова, – не отставала от него Зоя Петровна. Стояла против него в ночной сорочке.

Зимин быстро оделся и выходя наружу сказал:

– Я человек подчиненный, куда скажут, туда и поеду.

Чистов ждал Зимина у здания райкома партии.

– Куда поедем, Анатолий Алексеевич? – поинтересовался Зимин.

– Жми в Захарово, – ответил Чистов. – Как считаешь, если мы задержимся до завтрашнего утра?

– Утро – это самый важный момент для директора, – сказал Зимин. – От его правильных распоряжений зависит весь ход работ. Он поднимает людям рабочее настроение. Один его вид должен внушать, что мы все обязаны работать. Поэтому я должен быть на своем рабочем месте.

– Ничего, одно утро и пропустишь, – буркнул Чистов, – твоя ММС не развалится. Твои люди как пружины и колесики в часовом механизме, будь ты на месте или не будь – работать будут.

– Все это не так, Анатолий Алексеевич. Работать они будут, но как. Об этом я лучше знаю.

– Но ты брось мне внушать, – упрекнул Чистов. – Я всем районом руковожу и не боюсь, если меня не будет неделю и даже месяц. Все пойдет как запрограммировано.

– Вы не приравнивайте свою работу к работе хозяйственника, – перебил его Зимин. – Вас в течение года не будь в районе, ничего не изменится. Все решается на местах руководителями, отвечающими за свой пост. С вас, например, наш управляющий трестом Афраймович за невыполнение плана спрашивать не будет.

– А с меня обком партии спросит, – возмущался Чистов, – почему Лесуновская ММС не выполнила план.

– Нет, Анатолий Алексеевич, с вас не спросят, а просто посоветуют присмотреться ко мне или другому руководителю, способен ли руководить.

– Что верно, то верно, – смеялся Чистов. – Кто на что способен. Старая пословица. Больше воз, больше и слез. Мой воз, Ульян, по сравнению с твоим в сто раз больше.

– Но это как сказать, – возразил Зимин. – Твой воз, Анатолий Алексеевич, велик, но он катится по наклонной гладкой прямой, и везут его за тебя другие люди. Мой воз хотя и мал, да его нужно не только везти, а тянуть изо всех сил по ухабам, болотам и пескам.

– А справился бы ты, Ульян, если бы тебя избрали секретарем райкома?

– Не только секретарем райкома, но и секретарем обкома и ЦК любой республики, сработал бы не хуже всех предшественников.

– Ух ты, куда махнул, – удивился Чистов.

– На ваше место, Анатолий Алексеевич, ставь любого, даже нашего Ивана Советского, и он справится. Больше важности, строгости – и ума не надо.

– Так мы, Ульян, с тобой разругаемся.

– Тогда давай прекратим разговор на эту тему, – посоветовал Зимин. – Вы вызвали меня на откровенность, прошу не обижаться. Я высказал свое мнение вообще. Прошу правильно меня понять. Есть, были и будут всякие секретари райкомов. Секретарь райкома – это ведущее лицо района. От него зависит очень многое. Поэтому подбор кадров и назначение на эту работу должны быть поставлены осмотрительно. А у нас так: окончил партшколу – годен, невзирая на способности.

– Ульян, опять ты лезешь на рожон, – возразил Чистов. – Ты прекрасно знаешь, у нас всех работников райкома партии, начиная от завотделом и кончая секретарем, выбирают коммунисты. В районных советах, то есть райисполкомах, местных и областных избирает весь народ. Все должности там выборные.

– Извини, Анатолий Алексеевич, я неправильно выразился. Обком партии рекомендует. В принципе это одно и то же, что назначить или рекомендовать. Из тысячи один случай, чтобы рекомендованный обкомом партии не прошел на выборах. Поэтому о выборах говорить не будем, так как оба отлично знаем, что у нас за выборы. Например, кого Чистов включит в список депутатов в районный совет, тот и будет депутатом.

– Ульян! – крикнул Чистов. – Далек ты от истины. Наш народ на выборах голосует в обстановке большого подъема, с большой радостью.

– Как научил его голосовать Сталин в обстановке диктатуры под страхом, – возразил Зимин, – так и осталось до сих пор. Народ перекладывает готовые бумажки с намеченными депутатами из рук уполномоченных в урны. Мне кажется, уже наступила пора в эти бумажки вписывать не одного, а двух или трех депутатов. Вот тогда бы многим, в том числе и тебе, не быть депутатом.

– От тебя, Ульян, так и воняет оппортунизмом. Вообще с тобой как с членом партии и депутатом райсовета надо разобраться.

– Не я один так думаю, Анатолий Алексеевич. Нельзя считать всех дураками, а себя умным. Период репрессий давно ушел в историю, но при активизации народа может быть и непредвиденное. Если будешь слушать, я могу рассказать интересный случай, притом весьма поучительный. Время, кажется, у нас еще есть.

В знак согласия Чистов кивнул головой.

– В Сосновское я приехал из бывшего ликвидированного в октябре 1957 года Заветлужского района, где работал директором лесхоза, в связи с реорганизацией Заветлужского района и укрупнением Воскресенского, в состав которого он целиком влился. Очередную отчетно-выборную партийную конференцию обкомом партии было намечено провести в декабре месяце. Первым секретарем ликвидированного Заветлужского района был Матюшин, Воскресенского – Преклонский. Обком партии секретарем Воскресенского объединенного района рекомендовал Преклонского, Матюшина – в Ковернинский район. Матюшин не мог себя держать в рамках. Любил женщин, любил хорошо выпить и два-три дня похмеляться. Не имея за плечами ни партийного, ни специального образования, он знал, что попади в незнакомый район и новое окружение – долго не продержится. Поэтому принял решение на шахматной доске объединенного района сделать ход конем. У него было много закадычных друзей – председателей колхозов, директоров леспромхозов и так далее. Он с ними провел ряд встреч в домашней обстановке.

В назначенное время в райцентре Воскресенское собрались на районную партийную конференцию делегаты. Традиционный порядок конференции открывал представитель обкома партии, он же рекомендовал на пост первого секретаря. В Воскресенском им была зампредседателя облисполкома Перминова. Перед собравшимися делегатами она выступила с краткой речью, с рекомендацией открыть партийную конференцию. Как подобает, спросила: «Может быть, у делегатов будут предложения или вопросы?» Она не ожидала, что кто-то может возразить или выступить против открытия конференции. Такого еще в истории края, области не было с момента появления на посту генерального секретаря ЦК компартии Сталина и установления диктатуры пролетариата.

«Разрешите задать вопрос», – раздалось в зале, как эхо. После продолжительной паузы Перминова, окидывая начальственным взором всех присутствующих в зале, сказала: «Пожалуйста». Встал на ноги председатель Отарской промартели Худяков, лучший друг Матюшина: «Почему на конференции не присутствует наш бывший секретарь Заветлужского райкома Матюшин? Он нами избирался делегатом на конференцию. Кроме того, за проделанную работу обязан отчитаться перед коммунистами».

Чтобы ответить на заданный вопрос лаконично, Перминова, по-видимому, растерялась и по-бабьи выразилась: «Обком партии Матюшина Михаила Ивановича назначил секретарем Ковернинского райкома партии, и он уехал на отчетно-выборную конференцию туда». В зале наступила тишина. Все присутствующие превратились в слух и внимание. Худяков с трудом выдавил из себя слова: «Разве вы назначаете секретарей? Тогда зачем нужны мы, делегаты, на конференции?»

Тут на ноги встали три старика с дореволюционным стажем в партии, сначала кричали все трое, затем заговорил один: «Товарищи коммунисты, раз секретарей назначает обком партии, на конференции нам делать нечего». В зале поднялся шум. Худяков воспользовался сумятицей, крикнул: «Товарищи коммунисты, заветлужцы! Раз Матюшину запретили быть на конференции, давайте и мы покинем зал. Нам здесь делать нечего». Вместе с заветлужцами встали и воскресенцы.