Текст книги "Сосновские аграрники"

Автор книги: Илья Земцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 40 страниц)

Через неделю после конференции он поехал на Елизаровский завод. Погрузил в мешок все бухгалтерские отчеты, связанные с выплатой денег через кассу завода, привез в прокуратуру. Директор завода Горшков по телефону сообщил Чистову о самоуправстве прокурора. Чистов пригласил к себе прокурора, еще не поспевшего раскрыть ни одной папки с документами. Алимов незамедлительно явился.

– Товарищ Алимов, – с большим трудом сдерживая себя, чтобы не сорваться на крик, сказал Чистов. – С какой целью вы привезли в прокуратуру бухгалтерские документы и отчеты за целый квартал?

– В порядке надзора прокурора, – ответил Алимов. – В дополнение на них поступила жалоба на присвоение денег мастерами и начальником цеха.

– Кем присвоены деньги? – спросил Чистов.

Как назло, фамилии мастеров испарились из головы Алимова, поэтому с ответом замялся, как школьник, не выучивший урока. Он краснел и немигающими глазами смотрел на Чистова, находился словно под действием гипноза, не находил слов в свое оправдание.

– Дорогой и уважаемый товарищ Алимов, – сказал Чистов, – немедленно отправь документы обратно на завод. Если только сегодня не отправишь, на очередном бюро мы обсудим твои поступки и поведение со всеми вытекающими последствиями. Короче говоря, выгоним тебя с треском с работы.

– Сегодня же лично отвезу обратно, – взмолился Алимов. – Все сделаю, все ваши указания выполню.

– Да пойми ты, – дружелюбно сказал Чистов. Хотел добавить «дурья твоя голова», но сдержался. – Я не запрещаю тебе проводить расследование, но все надо делать по-умному. Не мне тебя учить, ты же юрист с высшим образованием.

От дружелюбного тона Алимов оживился. Страх пропал, на душе потеплело.

– Анатолий Алексеевич, – сказал Алимов, – я давно собирался посоветоваться с вами, откровенно стесняюсь к вам приходить.

– А ты не стесняйся, – посоветовал Чистов. – Мы с тобой дела решаем не личные, а сугубо государственные.

– Скажите, пожалуйста, – спросил Алимов. – Как мне поступить с жалобами на Трифонова Михаила Ивановича?

– А много жалоб? – посерьезнев, спросил Чистов.

– Очень много накопилось, и все по Николаевскому колхозу.

– Ты же прокурор, вот и расследуй, – сказал Чистов. – Трифонова не тревожь пока. Не вызывая подозрений, не спеша допрашивай жалобщиков, свидетелей. Поступай согласно закону. Когда весь материал подготовишь, придешь ко мне. Я думаю, мы найдем общий язык, что делать с Трифоновым.

– Все ясно, – ответил Алимов и подумал: «Может быть, доложить Чистову, что для ареста Трифонова уже достаточно материалов? Пока воздержусь», – решил он.

Шел от Чистова в приподнятом настроении. Он понял, что с Трифоновым можно поступать согласно Уголовному кодексу. «Ну, держись, товарищ Трифонов, сейчас ты от меня никуда не уйдешь. Придется тебе посидеть за решеткой большой срок. За год работы в колхозе ты присвоил немногим меньше, чем Миша Попов. Миша выкарабкался, поступил в милицию. Для тебя, тоже Миша, вакантных мест в милиции не будет. Придется тебе сесть на скамью подсудимых. Тебя уже ничего не спасет, санкция на проведение следствия получена от самого Чистова», – так думал Алимов.

Глава тринадцатая

Зимние дни медленно уходили в темноту. Поздним утром темнота сменялась серой мглой. Медленно наступал короткий холодный день. Чистову казалось, время идет в замедленном темпе. Нужна самая ранняя весна. В совхозах «Рожковский» и «Сосновский» начался падеж скота. О продуктивности пока говорить было излишне. Надеялись на переданную Барановским совхозом солому и приобретенную за пределами области. Поэтому поголовье скота на зимне-стойловый период оставили значительно больше, чем имелось своих кормов. Привозная солома поступала нерегулярно. То железная дорога не давала вагонов для погрузки, то не хватало транспорта для вывозки с железной дороги в хозяйства. Да и сама пшеничная солома была малопитательна, требовала хорошего приготовления: запаривания, сдабривания концентратами и витаминной подкормкой. К сожалению, все это делалось только на бумаге. «Перезимовать бы зиму, – думал Чистов. – С наступлением весны в обоих совхозах дела должны поправиться». Остальные два совхоза, «Панинский» и «Барановский», кормами были обеспечены полностью, и дела у них шли на уровне среднеобластных показателей.

Чистов душой и телом болел особенно за Рожковский совхоз. Все его усилия были направлены на то, чтобы это хозяйство в недалеком будущем сделать передовым в районе. «И я это сделаю, – думал Чистов. – В конце концов, и с супесей и серых суглинков можно получать высокие урожаи. У совхоза для этого есть все необходимое. Самое главное – создать хорошую кормовую базу. Превратить заросшую лесом пойму Сережи в высокопроизводительные луга. Торфяники Горского болота и поймы Чары превратим в сельхозугодия. Не пройдет и года, как торфяное месторождение поймы Чары на всей площади двести пятьдесят гектаров Лесуновской ММС будет передано совхозу для эксплуатации. Это лакомый кусочек. Совхоз будет заниматься выращиванием овощей и корнеплодов. Организует травосеменное хозяйство. После освоения торфяного месторождения поймы Чары сразу же приступим к освоению Горского болота на площади четыреста пятьдесят гектаров. Через пять-шесть лет возьмемся за освоение большого Лесуновского и Горелого болот площадью свыше трех тысяч гектаров. Тогда можно будет ставить вопрос об организации специального совхоза на торфяниках».

Думы Чистова о хорошем будущем прервал Трифонов Михаил Иванович. Он вошел в кабинет с подрумяненными морозом щеками. От черного полушубка тонкими струями клубился пар. От соприкосновения холодной поверхности полушубка с теплым воздухом в кабинете запахло уличной свежестью.

– Рад вас видеть, Михаил Иванович, – сказал Чистов и вышел из-за стола навстречу Трифонову. – Все мои мысли были сосредоточены на твоем совхозе. Перспективы его хорошие и весьма заманчивые. Я считаю, максимум через три-четыре года ваш совхоз будет иметь семьсот гектаров осушенных торфяников и более тысячи гектаров улучшенных сенокосов в поймах Сережи, Соловьевки и в верховьях Чары. Вот тебе и кормовая база чуть ли не районного масштаба. Ты прикинь, даже в неурожайные годы будешь собирать по две с половиной тонны с гектара, это уже в пределах четырех тысяч тонн сена, да плюс лесные сенокосы, сеяные травы на полях, кукуруза на силос и так далее. В итоге нет перспективнее вашего совхоза во всей области. Затраты большие, но они окупятся за год. Государство поможет, Михаил Иванович.

Трифонов в подтверждение кивал и умильно улыбался, а когда Чистов замолчал, сказал:

– Золотые ваши слова, Анатолий Алексеевич, и вовремя их говорите. С вашей помощью все будет сделано.

– Я считаю, – продолжал Чистов, – тогда совхозу надо будет отказаться от малоурожайных и трудоемких лесных сенокосов. Полностью механизировать, от начала до конца, весь процесс уборки сена.

– Правильно, Анатолий Алексеевич, – подтвердил Трифонов. – Из-за пяти-шести центнеров с гектара лесного малопитательного сена стоит ли скандалить с лесниками.

– Да, не стоит шкурка выделки, – сказал Чистов. – Ты приехал на бюро, Михаил Иванович?

– Да, – ответил Трофимов. – Я кое-что привез вам, Анатолий Алексеевич. Сейчас поеду к вам домой. Куда все выложить?

Чистов протянул ему ключ от дома и попросил положить в коридоре.

– Тоня придет обедать, приберет все. Пока иди, мне надо подготовиться к бюро.

Вызвал из приемной делопроизводителя, наказал:

– До бюро никого ко мне не пускайте.

Трифонов торопливо вышел. Дела в Рожковском совхозе шли очень плохо. Трифонов старался, порой пытался из собственной шкуры вылезть, но от этого ничего не менялось. Начался падеж крупного рогатого скота, главным образом, истощенных при отелах коров и слабых телят. Поголовье лошадей пришлось сократить до минимума. Истощенных лошадей мясокомбинат не принимал, поэтому часть продавали татарам, цыганам, остальных забивали на мясо для кормления свиней. Оставшиеся лошади были розданы на содержание населению. Удобрения на поля почти не вывозили. Трифонов уже сожалел, что согласился принять солому от Барановского совхоза и отказался от заготовки за пределами области. Если из-за пределов области солома доставлялась по железной дороге и за ее доставку беспокоилось не только районное руководство, но и областное, то взять солому с полей Барановского совхоза Трифонову оказалось труднее, чем привезти из Саратовской или Сталинградской областей. Приходилось делать и думать только самому. Совхозный транспорт формально был занят на вывозке удобрений на поля, о чем ежедневно передавались дутые сводки в район. Фактически весь транспорт – трактора и автомашины – был занят перевозкой дров и теса на продажу в Павлово и безлесный Вачский район.

Торговля с использованием совхозного транспорта шла полным ходом. В совхозную кассу денег ни одной копейки не поступало, ни за древесину, ни за использование пилорамы и транспорта. Директор Трифонов продавал лично для себя, как он выражался, для угощения шефов, две автомашины тесу и три автомашины дров в неделю. Его примеру следовали заведующие отделениями, бригадиры, трактористы, шоферы и даже рабочие пилорамы. Каждую ночь ближе к утру шли все исправные автомашины, трактора МТЗ, даже гусеничные трактора, груженные дарами леса. Управляющий Венецким отделением Кузнецов, Николаевским – Батурин мало уступали Трифонову.

Дисциплина в совхозе резко упала. Каждый думал: «Пусть Трифонов только тронет меня, тогда и ему несдобровать». Все были зависимы друг от друга и каждый старался только для себя. Механизаторы приходили на работу в пьяном виде. В столовой ими устраивались кутежи и попойки, часто кончавшиеся дракой. Нетрудовые, легко добытые деньги от продажи дров и теса без сожаления пропивали.

Директор совхоза был бессилен что-либо предпринять. Казалось, на все это он не обращал никакого внимания. Легонько журил провинившихся, а чаще уговаривал. Раскаивался в своих поступках. Думал только о наведении дисциплины, от которой зависело все. Но перед легко добытыми деньгами он устоять не мог. В неделю раз к нему заходили управляющие отделениями Кузнецов и Батурин. Выжидали, оставались в кабинете наедине с директором и каждый почти шепотом говорил:

– Я для вас приготовил две-три автомашины теса. Пришлите шоферов, или я пошлю с шофером Мартемьяновым или Ушиловым. Деньги вам завезут.

Авторитет директора Кузнецовым, Батуриным и даже бригадирами зачастую использовался в личных целях. Трактористам давались распоряжения возить лес хлыстами к пилораме для директора. Шоферам – увозить продавать дрова и тес тоже для директора. Через полгода работы Трифонов стал зависим от многих. Трактора и автотранспорт приносили большие убытки. Полугодовой фонд зарплаты был израсходован за два месяца. Горюче-смазочные материалы списывались на вывозку удобрений и прочие подсобные работы. Обо всем этом Чистов знал, но особого значения не предавал. Он думал: «В конце концов, надо же иметь одного человека в районе – преданного организатора – для встречи и провода гостей». Он собирался поговорить об этом с Трифоновым, но, встречаясь, забывал.

Финансовое состояние совхоза было таким, что хуже придумать нельзя. Каждый рубль на приобретение запчастей, горюче-смазочных материалов и получение зарплаты от госбанка выбивался только благодаря Чистову и с большим трудом. Управляющий госбанком Соколов при каждом вмешательстве Чистова говорил:

– Выдачу разрешаю в последний раз. В следующий раз можете меня расстрелять, но не разрешу.

Чистову надоело слушать упреки Соколова, и он решил раз и навсегда с этим покончить, то есть откровенно поговорить с Соколовым. Чтобы не оглашать сверхплохое положение Рожковского совхоза, решил провести внеочередное закрытое бюро райкома партии без приглашения даже инструкторов и завотделами. Были приглашены только члены бюро и Соколов с Трифоновым.

В назначенное время в кабинете Чистова собрались все. Не явился только Соколов. Чистов позвал его к телефону и грозно сказал:

– Михаил Иванович, вы не уважаете не только меня как секретаря, но и все бюро в целом. Все собрались, одного вас нет.

В тишине кабинета из трубки раздался голос Соколова:

– Иду, Анатолий Алексеевич. Из Горького привезли пополнение, надо же оформить.

Чистов положил трубку, попытался улыбнуться, но вместо улыбки лицо вытянулось, длинный прямой нос заострился.

– Тяжелый человек наш управляющий госбанком, – сказал Сафронов.

– Тяжелый, но честный и справедливый, – сказала Тихомирова, директор Панинского совхоза.

Чистов думал: «Надо от него как-то избавляться, но не так-то просто. Он пользуется большим авторитетом в облфо и областном отделении госбанка. Надо что-то придумать. Сейчас мы дадим ему хорошую трепку, а там видно будет».

В кабинет вошел Соколов. Чистов посмотрел на него исподлобья, сурово сказал:

– Проходите, Михаил Иванович, ближе.

Соколов оценил обстановку. Члены бюро сидели на своих местах за приставным длинным столом. Возле стен все стулья были пусты, сидел один Трифонов. Не спеша прошел и сел на противоположную от Трифонова сторону. Подумал: «Значит, бюро собрали по жалобе Трифонова».

– Товарищи члены бюро, – объявил Чистов, – мы с вами собрались обсудить один очень важный вопрос. О финансовом положении в совхозе «Рожковский». Совхоз организован, все знаете, полгода тому назад на слабой материальной базе. Управляющий госбанком Соколов Михаил Иванович не хочет понимать нужд совхоза, сел на инструкции и встал на букву закона. Для пользы дела закон порой можно и обойти, но Соколов упрям. В Рожковском совхозе временно создалось такое положение, что не на что купить горюче-смазочные материалы, выкупить комбикорма. Нет денег для выплаты зарплаты и так далее.

Вину в плохом финансовом состоянии в совхозе Чистов косвенно свалил на Соколова, на человека от природы восприимчивого, не терпящего несправедливости. Соколов, не дослушав до конца речи Чистова, поднялся и громко сказал:

– Анатолий Алексеевич! Я отказываюсь от должности управляющего госбанком. Это мое официальное заявление. Сейчас напишу заявление об уходе и поеду в областной госбанк. Считаю, работу в Сосновском найду без вашей помощи. Если вы будете препятствовать, уеду из поселка.

Чистов не думал, что его речь произведет на Соколова такое впечатление. Он считал, что Соколов обеими руками крепко держится за свой стул и титул. В этом он ошибся. Соколов давно думал перейти на другую работу, даже из-за материальной стороны. Оклад управляющего госбанком составлял сто десять рублей, когда как заведующий планово-экономическим отделом завода «Металлист» получал двести десять. Не надо вдаваться в описание этих должностей. Следует сравнить только ответственность.

Не окончив своего выступления, Чистов сел и, принужденно улыбаясь, сказал:

– Михаил Иванович, успокойтесь, садитесь, – и думал: «Подходящий момент дать согласие на уход Соколова. Но как поймет это управляющий областным госбанком? Поднимет шум на всю область. Самое главное, Соколов может предать меня и обвинить в незаконном перечислении денег заводами и организациями для встречи шефов и устройства банкетов. За эти вещи обком партии по голове не погладит. Надо менять пластинку».

Улыбаясь, Чистов продолжал:

– Михаил Иванович, не принимайте критику близко к сердцу. Вместо вас следовало бы критиковать уважаемых наших членов бюро товарищей Теняева и Бойцова. До сих пор не могут добиться льгот для Рожковского совхоза. Сказанные в ваш адрес слова я беру обратно.

На серьезном лице Соколова мелькнула еле заметная улыбка.

– Посоветуете, Михаил Иванович, – заискивающе говорил Чистов, – как и чем помочь Рожковскому совхозу.

Соколов встал. На его бледном лице появилось чуть заметное покраснение.

– Что я могу посоветовать, Анатолий Алексеевич, – хрипло заговорил Соколов. – В первую очередь, директору совхоза Трифонову надо думать не о своем собственном кармане, а о совхозной кассе. По слухам, там творится что-то невероятное. Если доля их справедлива, то Трифонову совхоза никогда не поднять. Второе, надо дать свободу Трифонову думать самому, а не головами райкома партии и райисполкома. Если этого он не может, то поставить оргвопрос. Дело порой доходит до абсурда. Например, Трифонову надо перечислить деньги на нефтебазу или в «Заготзерно». Он не обращается в госбанк, а идет к Чистову или Бойцову. За директора совхоза у госбанка просит помощи секретарь райкома. Что может сделать управляющий госбанком, если на расчетном счете совхоза полумиллионная картотека? Мы не можем лезть в чужой карман, то есть воровать и давать Рожковскому совхозу.

– Не путай личное с государственным, – бросил реплику Трифонов.

Соколов, не повышая голоса, но сосредоточенно возразил:

– Я не путаю, государственный карман – это личный карман государства. Совхозный карман – это личный карман совхоза. Путать карманы – это одинаково что твой, товарищ Трифонов, и мой. Поэтому если у совхоза на счетах денег нет и большая задолженность, то госбанк не в силах помочь. Никто не имеет права свободные деньги того или другого предприятия переложить на счет совхоза. Я, не задумываясь о последствиях, часто шел на нарушения и по мере моих возможностей оказывал помощь Рожковскому совхозу. За бескорыстную помощь я почти оказался на скамье подсудимых. Поэтому с сегодняшнего дня давайте будем придерживаться только закона.

Пока Соколов говорил, Чистов внимательно смотрел на него и думал: «Это моя очень большая ошибка. Соколов – финансовый прокурор. Попробуй его тронь, пожалуй, легкими ушибами от него не отделаешься. Он все наши ошибки и промахи записывает. Его не обойдешь, не объедешь. Все наши дела ему известны».

Соколов однотонно, казалось, без всякой резкости продолжал говорить. Его слова насквозь прожигали не только Трифонова, но и Чистова.

– Анатолий Алексеевич! Вот вы говорите, что в недалеком будущем Рожковский совхоз добьется стопудового урожая зерновых. При такой огромной помощи государства не надо откладывать на будущее, а надо получать сегодня. В мою бытность управляющим госбанком колхозы всей лесной зоны, а их было двенадцать, в среднем собирали по тринадцать центнеров овса и ржи с гектара, а «Венецкий», «Рожковский» и «Старо-Пустынский» – до ста пудов, без всякой помощи государства. Сейчас чем государство больше помощи оказывает, тем дела идут хуже. Потому что руководители думают только об одном – как ухватить больше государственной помощи, забывают о своих прямых обязанностях.

– О Рожковском совхозе рано проявлять беспокойство, товарищ Соколов, – прервал его Чистов.

– Уже поздно, Анатолий Алексеевич, – возразил Соколов. – Если в колхозах дела кое-как шли, то в Рожковском совхозе можно уверенно говорить, что за шесть месяцев шагнули далеко назад. Поголовье крупного рогатого скота и свиней совхоз уже сократил. Поголовье лошадей почти все уничтожил. Овец, по-видимому, добьют. От тракторов и автомашин большие убытки. Во всех совхозах, кроме Рожковского, трактора и автотранспорт используются ритмично и приносят большие прибыли. Например, в Панинском совхозе. Мне кажется, Анатолий Алексеевич, надо детально разобраться в делах Рожковского совхоза.

Соколов сел на место.

– Разрешите, Анатолий Алексеевич, – подняла руку директор Панинского совхоза Тихомирова. – На обсуждение этот вопрос поднят своевременно. Я считаю, Соколов прав. В Рожковском совхозе надо немедленно провести хирургическую операцию. Для каких целей использует Трифонов транспорт, я вам скажу. Для личного обогащения. Шофера и трактористы Рожковского совхоза со дня организации в деревнях нашего совхоза ночами спать не дают. Ходят под окнами, стучат, предлагая купить тес, деловую древесину, дрова. Осенью тес везли даже на лошадях. Я думаю, Трифонов совсем распустит народ, будут возить на быках и коровах. Товарищи члены бюро, нам надо серьезно подумать и оказать помощь товарищу Трифонову. Освободить его от работы директора, пока он совсем не развалил все хозяйство. У меня все.

Все члены бюро заулыбались.

«Здорово оборачивается, – подумал Чистов. – Надо немедленно прекращать выступления. Не дай бог еще кто-нибудь выступит, хочешь или нет, а Трифонова надо будет освобождать».

Чистов встал, окинул всех орлиным взглядом, улыбаясь, громко сказал:

– Зря вы, Надежда Александровна, наговариваете на Трифонова. Под видом механизаторов Рожковского совхоза могут торговать тесом, лесом и дровами механизаторы ММС, сельпо, Кулебакского леспромхоза.

– Анатолий Алексеевич! Не считайте нас дураками, – покраснев, крикнула Тихомирова. – Если говорю, значит знаю и отвечаю за свои слова. Напрасно обвиняете директора ММС Зимина. Он своих механизаторов держит в ежовых рукавицах.

– Надежда Александровна, – с упреком сказал Чистов, – я вам слова не давал.

– Извините, Анатолий Алексеевич, – ответила Тихомирова, – но Трифонов совхоза не поднимет и при любой госпомощи все развалит.

«Чем дальше в лес, тем больше дров, – подумал Чистов. – Надо немедленно заканчивать этот вопрос».

– Товарищи, – сказал Чистов. – Давайте отпустим наших приглашенных товарищей Соколова и Трифонова. Они без нас договорятся, как лучше, а мы поговорим по другому вопросу. Товарищ Соколов и товарищ Трифонов, вы свободны.

Трифонов вышел из кабинета Чистова и облегченно вздохнул. Он понял, что Чистов пока не всесильный. «Уперся Соколов, и Чистов оказался бессильный. Он даже не нашел в себе сил дать отпор бабе Тихомировой. Как она меня расчихвостила. Хорошо, что все кончилось хорошо. Спасибо Чистову, все сгладил. Иначе можно запросто распрощаться с должностью директора совхоза. Надо быть осмотрительнее. Правильно говорят, семь раз отмерь, один раз отрежь».

Вместо второго вопроса Чистов объявил:

– Через неделю к нам из Горького приедет группа ученых во главе с доцентом Сироткиным, возглавляющим кафедру растениеводства в сельхозинституте. Сироткин практически доказал, что растения могут обходиться без органических удобрений в почве. При внесении в почву одних минеральных удобрений можно получать рекордные урожаи, притом на любой почве. Вот это открытие, вот это перспектива! Гениальный человек Сироткин. ТМАУ он считает только переводом государственных денег.

– Появился второй Лысенко, – бросила реплику Тихомирова. – По-видимому, тоже мечтает преобразовать всю биологическую науку для выставления своей кандидатуры в ученые деятели.

– Но это ты зря, Надежда Александровна, – резко оборвал ее Чистов. – Сироткин – человек умный. Обладает незаурядными способностями. В недалеком будущем будет ученым с мировым именем. Он мой учитель. Все знаете, я заочно оканчиваю второй курс сельхозинститута. Его способностями мы, студенты, восхищены. Все научные открытия в области биологии он доказывает практически, а не гипотезами! Правильно утверждает, что на водных растворах, то есть в гидропонных установках, можно выращивать все сельскохозяйственные культуры.

– Вот это здорово, – сказал директор завода «Металлист» Шурочков. – Анатолий Алексеевич! У меня есть предложение. Может быть, нам на первый случай посеять что-нибудь для пробы на воде озера Масленское. Площадь озера – более двадцати гектаров. При получении хорошего урожая в последующие годы засеем все озера. У нас в районе, слава богу, много.

Все члены бюро захохотали. Только один Чистов сидел сосредоточенный и со злостью смотрел на Шурочкова, тихо заговорил:

– Не до шуток, Борис Михайлович.

Шурочков прикинулся простачком:

– Я не шучу, Анатолий Алексеевич, а предлагаю стоящее дело.

Чистов злился, все ждали, что сорвется. Выручил Бородин. Смеющимися глазами из-под нависших бровей он окинул всех взглядом и, обращаясь к Шурочкову, сказал:

– Борис Михайлович, мы с вами кое-как разбираемся в железках, то есть в напильниках, пилах, слесарно-монтажных инструментах и так далее. В гидропонных, землепонных или звездопонных посевах мы с вами разбираемся как кошки в яблоках. Поэтому давай будем слушать специалистов и учиться у них.

Снова все захохотали. Шурочков раскрыл рот для оправдания, но Бородин строго посмотрел на него. Глаза его говорили: «Надо молчать». Шурочков понял, под его тяжелым телом затрещал стул, так как он решил сесть удобнее, чтобы слушать остальных.

Встала Тихомирова и звонким голосом заговорила:

– Об этом мы давно знаем, Анатолий Алексеевич. Гидропонным способом можно вырастить самое большее два-три килограмма, но не тысячи тонн. Мы люди взрослые. Многотысячный отряд коммунистов района доверил нам руководить районом. Поэтому давайте говорить о деле. Кто как, а я круглосуточно занята. Времени на шутки, сказки и анекдоты сегодня не имею.

Анатолий Алексеевич! Я, может, не поняла вас. Но мне показалось, вы собираетесь по Сироткиному методу прекратить вывозку органических удобрений на поля и применять только минеральные. Не кажется ли вам, товарищи члены бюро, я снова повторю свое мнение, Сироткин пропагандирует абсурд. Его теория пригодна только для черноземов. По приготовлению ТМАУ с ним можно согласиться. Любому дураку понятно: проще, эффективнее и дешевле минеральные удобрения рассеивать на поля, а из торфа с навозом делать компосты. Торфонавозные компосты – это стоящее дело. На приготовление ТМАУ ежегодно устанавливался план. Сколько нам трепали нервы с этим ТМАУ. Нас не просили готовить, не предлагали, а строго обязывали. Однако специалисты руководящих органов знали, что все это пустая трата времени и средств.

Не могу понять, почему у нас такие крайности. Что ни год, то новое, притом с обязательным применением. Трофим Денисович Лысенко опроверг биологическую науку, собиравшуюся по крупицам столетиями. Вильямса признали чуть ли не врагом народа. Травопольная система севооборота была запрещена и признана порочной, чем нанесен непоправимый ущерб полеводству и животноводству. Многие столетия назад наши предки, безграмотные мужики, знали, что по запаханному клеверу в течение трех лет земля давала хорошие урожаи без внесения навоза. Лысенко получил мировую известность, в Советском Союзе в глазах руководящих партийных органов стал Колумбом науки. Одни ему аплодировали. Ученые-биологи, те, кто не был задет и проскользнул в полуоткрытую дверь, не верили Лысенко, втайне смеялись над ним. Крупные советские ученые с мировым именем были обрызганы грязью вместе с ядовитой слюной. Мы, простые смертные, работники низшего звена, знали по опыту и брехне Лысенко не верили. Нам говорить было нельзя. Знали об этом и в вышестоящих парторганах, но и они молчали.

Сейчас, мне кажется, пропаганду, вернее, учение Сироткина за аксиому принимать не надо. Пусть они вначале хорошо проверят в своем опытном хозяйстве, в селекционных станциях. Вы подумайте, если мы на поля не будем вывозить органических удобрений и применять будем только минеральные, то наши тяжелые и средние почвы через пять лет сцементируются и в сухую погоду будут неотличимы от асфальта.

В сельском хозяйстве специалистом я работаю после окончания техникума почти тридцать лет, с 1938 года. За это время пережито много крайностей и разного рода течений. Покойный Иосиф Виссарионович Сталин залог изобилия сельхозпродуктов видел только в дисциплине. Сельских тружеников считали некомпетентными. Руководили указаниями свыше, директивами, что сеять, в какие сроки, по животноводству без учета кормовой базы давались твердые задания какой скот и сколько держать. Уборку урожая производили только в присутствии уполномоченных. Все зерно, включая семенные фонды, увозили и сдавали в «Заготзерно». Нелегко жилось труженикам деревни. Все было обложено налогом: каждое плодовое дерево, каждый улей, весь скот, даже козы. Платили молоком, мясом и так далее. Народ крепко держался за деревню, ждал, верил партии и правительству. Работали за трудодни, за которые, как правило, денег не платили. В хороших колхозах на трудодень доставалось четыре-пять килограмм зерна, а в остальных, их было девяносто процентов, меньше одного килограмма.

Нагрянула война, мужиков в деревни возвратилось очень мало, в основном нетрудоспособных. Вся тяжесть легла на матерей, женщин с кучей детей. Колхозники знали, что время трудное, и мирились со всеми невзгодами. Они знали, что надо восстанавливать разрушенное народное хозяйство. Шли годы, жизнь в городах быстро наладилась. С каждым годом повышалась заработная плата, улучшались культурно-бытовые условия. Колхозная молодежь на город стала смотреть словно на какое-то чудо. При всяком удобном случае убегала из деревни. Наше старшее поколение работало не покладая рук. Ждали облегчения, но его не было.

Умер Сталин. Политбюро во главе с Маленковым, Булганиным, Молотовым освободило крестьян от непосильных налогов. Открыли ворота уходу из деревни в город. В это время опустела нечерноземная зона России. В деревнях остались только те старики, которым уехать было не к кому. Партия и правительство выход, очень правильный и своевременный, нашли в целинных землях. Плодородные деградированные черноземы оправдали себя. Хрущев жал на ликвидацию частного подсобного хозяйства в деревне и городе. Скот в городах был уничтожен. К нашему стыду, мы не сумели полностью удовлетворить потребность города в мясо-молочных продуктах.

– У тебя все, Надежда Александровна? – резко оборвал ее Чистов. – Ты сама лезешь в болото оппортунизма и нас за собой тянешь. Мы, члены бюро, сидим и слушаем. Об этом всем нам известно, все сами пережили. Ни Сироткин, ни я не собираемся запрещать вывозку органических удобрений. Минеральные удобрения и учение Сироткина – это дело будущего. Сироткин на практике доказал, что при наличии избытка минеральных удобрений можно обходиться без трудоемких органических.

– Все ясно, – звонко сказала Тихомирова. – Учение Сироткина применимо только для черноземов, но не для наших земель.

– Товарищи, не пора ли нам пообедать? – сказал Бородин.

На этом заседание бюро было закрыто.

Сироткин приехал в конце марта. В верхней части центральной улицы Сосновского журча бежали ручьи. Стаи грачей гортанными криками оглашали небольшой поселок. У них появилась личная собственность. Из-за каждого ветхого гнезда они скандалили, кричали и даже дрались. Куры целыми стаями под предводительством грозных стражей – петухов вышли на проезжую часть центральной улицы, усердно работая ногами, разгребали накопившиеся за зиму навоз и грязь.

На встречу с Сироткиным был приглашен весь партийно-хозяйственный актив района и специалисты сельского хозяйства, включая бригадиров и звеньевых. Дом культуры был заполнен празднично одетым народом. Сироткин приехал в сопровождении своих ученых-коллег. Чистов строго предупредил всех руководителей: вопросы задавать разумные, в пререкания с учеными не вступать. Доклад Сироткина был не длинный, всего двадцать пять минут. Свое выступление он начал с гидропонных установок, на которых за границей и у нас, в СССР, уже добились хороших результатов. С каждого квадратного метра их посевных площадей собирали до 30 килограмм помидоров и огурцов. Это называлось «огород без земли». Почвой для растений служили питательные смеси из минеральных удобрений. Свое выступление закончил так: