Текст книги "Сосновские аграрники"

Автор книги: Илья Земцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 40 страниц)

– Старый ты негодяй, в бога мать! – кричал Кузнецов.

– Перестань, не кричи, – предупредил его Шерстнев. – Все ясно, товарищи. На воре и шапка горит.

Из избы на улицу Кузнецов вышел сам. Может от расстройства, а может от избытка выпитой водки он идти занемог. С большим трудом его дотащили до автомашины на смех всего села. Довезли до родной деревни и выгрузили у ворот его дома.

В понедельник Шерстнев подробно доложил Чистову о поездке.

– Ну и артисты, – сказал Чистов. – Вместе лосей бьют и друг на друга жалуются.

Каждый вторник в Сосновском райкоме партии по традиции, существовавшей десятилетия, собиралось очередное бюро райкома, где решались все вопросы деятельности района как по промышленности, так и по сельскому хозяйству. Вели разговор об идеологической работе, пропаганде и агитации. Каких только вопросов не ставилось в течение одного месяца, не говоря о годе. Лучших людей утверждали кандидатами в члены партии, кое-кого наказывали. Решение бюро, справедливым оно было или несправедливым, являлось законом для каждого руководителя и коммуниста. Более важные вопросы, например, награждение, то есть распределение выделенных областью медалей и орденов, решались на закрытых заседаниях бюро. Туда, кроме членов и кандидатов в члены бюро, никто не допускался. Кое-какие вопросы решались объединенным способом, то есть бюро райкома и исполкома районного совета. Здесь по закону имели решающий голос не только члены бюро, но и члены исполкома райсовета. На деле выглядело все по-другому. Каждый вопрос, выдвинутый секретарем райкома Чистовым, никем не оспаривался. Был он справедлив, актуален или нет, всегда сходил за чистую монету. Храбрецов выступать против не находилось. Иногда одна Тихомирова не соглашалась, возражала, но при голосовании не отставала от других.

Очередное бюро, где были поставлены вопросы о мелиорации, вывозке органических и минеральных удобрений, зимовке скота и выполнении плана сдачи государству мяса и молока, вначале хотели провести закрытым. Затем открыли. После бюро было намечено провести районный партийно-хозяйственный актив, поэтому были приглашены все директора и секретари партийных организаций совхозов, заводов, организаций. На бюро, как правило, благодарностей не выносили, а искали порочные стороны. На закрытом бюро райкома партии, которое началось ровно в 8 часов утра, выступил Чистов. Он сказал:

– Обком партии на наш район выделил два ордена Ленина, три – Трудового Красного Знамени, четыре «Знака Почета» и десять медалей «За доблестный труд». Этими наградами надо наградить как работников сельского хозяйства, так и промышленности. За успешное руководство районной партийной организацией орденом Красного Знамени обком рекомендовал наградить меня, орденом «Знак почета» – Бойцова. Остальные ордена раздать за достигнутые успехи. Один орден Ленина предназначен доярке, другой – лучшему рабочему. Трудовым Красным Знаменем надо наградить Тихомирову, директора совхоза «Панинский». Орденом «Знак Почета» – директора Барановского совхоза Козлова, медалью «За доблестный труд» – Трифонова, директора Рожковского совхоза, мужик старается. Все остальные предназначены рабочему классу, – и прочитал, на кого заполнять документы.

Ни за, ни против не голосовали. Бюро открыли и заседали с деловым видом до 11 часов. Кое с кого сняли стружку.

В 12 часов начался партийно-хозяйственный актив. Зимин сел рядом с главным агрономом управления сельского хозяйства Пономаревым Русланом. Они были большие друзья.

– Давненько не виделись с тобой, – сказал Руслан. – Я два раза заезжал к тебе в ММС, пытался много раз вызвать к телефону, никак не застану на месте. Помнишь, мы с тобой были однажды в гостях в Павлово у моего свояка, что работал в горкоме партии?

– Помню, – ответил Зимин.

– Сейчас он, – продолжал Руслан, – директор Павловского мясокомбината. Через него можно достать все – дешевое мясо, колбасу и сосиски. Давай к нему съездим. Сегодня не поспеем, долго проболтают. Давай завтра выедем часов в одиннадцать. Со свояком я говорил по телефону, велел приезжать.

– Согласен, – сказал Зимин. – Завтра жди, приеду точно в одиннадцать, а может и раньше.

С докладом выступил Чистов. Критиковать было некого и хвалить тоже. Самое плохое положение было в Рожковском совхозе и чуть лучше – в Сосновском. Чистов говорил об освоении болот, мелиорации всех земель, коренном улучшении лугов и пастбищ. Большое внимание уделил вывозке торфа и завозу аммиачной воды. Он утверждал, что одна тонна аммиачной воды, внесенная в почву, дает прибавку на одном гектаре в 2 центнера зерновых. Говорил он об этом с трибуны и без трибуны десятки раз, поэтому никто его не слушал. В зале занимались и думали каждый о своем. После Чистова выступали заранее подготовленные директора или секретари партийных организаций, две доярки, с трудом читая подготовленные им записки. Все хвалились. Обещали добиться и перевыполнить взятые обязательства. Всеми повторялось одно и то же.

– Как ты думаешь, Ульян, – спросил Пономарев Зимина, – если бы наши слова и взятые обязательства сходились с делами, много бы достигли?

Зимин, не задумываясь, ответил:

– Достигли бы уровня 2501 года.

– Беда в том, – продолжал Руслан, – у нас пока одни планы, перспективы, топчемся на одном месте. Давай не будем думать о деле. Пусть Чистов думает, он все взял на себя, но от него пока одна болтовня.

Зимин предупредил Пономарева:

– Поосторожнее.

Пономарев строго посмотрел на выступавшего с заключительным словом Чистова, сказал:

– Я не боюсь правды. Один раз уже говорил прямо Чистову, не пора ли нам перейти от разговоров к делу. Ты вот в основном только и работаешь в Рожковском совхозе. Возишь торф, улучшаешь луга, осушаешь болота. Но я тебе авторитетно скажу. Отдачи там от затраченных денег не будет. Государственные деньги зря бросаем. Ты думаешь, введешь в эксплуатацию торфяник поймы реки Чары, о котором так много говорит Чистов, – улучшится положение в совхозе. Нет, там как бы ни помогали, ничего не изменится, пока директором работает Трифонов. Все средства бросаем на ветер. Что там творится, хотя ты не меньше моего знаешь. Набивают себе карманы за счет торговли тесом и дровами, используя совхозные трактора и автомашины, начиная от шофера, тракториста и кончая директором.

– Не надо расстраиваться, Руслан, – шепнул Зимин. – Если в наше время быть человеком скупым, бережливым, как Иудушка Головлев, только беречь не личное добро, а государственное, то лучше сразу покончить самоубийством, иначе умирать придется в психиатрической больнице в Ляхово.

– Ты прав, – ответил Пономарев.

На следующий день в условленное время, то есть в 11 часов, Зимин подъехал к управлению сельского хозяйства. Пономарев был готов к поездке, ждал его. Зимин заглянул в кабинет новоиспеченного начальника управления Михайловского, у него сидел Трифонов и о чем-то жалобно рассказывал. Зимин по тону разговора понял, что у Трифонова что-то произошло.

– Что случилось у Трифонова? – спросил Зимин.

– Ничего особенного, – ответил Пономарев. – Поехали, по дороге расскажу.

Шофер Зимина Туруткин быстрой езды не любил. Водил автомашину уверенно. Тоже любил поговорить в дороге. Он спросил Пономарева:

– Что нового, Руслан Сергеевич?

– Да вроде ничего, – ответил Руслан. – Только вот у Михаила Ивановича Трифонова вчера вечером угнали автомобиль, и до сих пор не нашли.

– Я это слышал, – ответил Туруткин. – Шофера мне со всеми подробностями рассказали.

– Теперь еще я расскажу, – начал Руслан. – Трифонов вчера после партактива поехал в Павлово, якобы по делам совхоза в «Сельхозтехнику» и на межрайбазу облпотребсоюза. Выехал из Сосновского уже полпятого. Тут и дуракам понятно зачем поехал, так как все организации работают только до пяти. Приехал он в Павлово к одной знакомой. Она уже пришла с работы. Ну и, как подобает, он с ней пил водку, ел, трудно сказать что. Так как в комнате было слишком жарко, разделся до трусов. Да и кровать была разобрана, было где полежать. Время бежало быстро. Она ему напомнила: «Если будешь ночевать, то надо слить воду из радиатора и блока автомашины». «Задержусь у тебя еще часа на два и поеду, – ответил Трифонов, – а сейчас выйду, прогрею мотор». Не спеша собрался и вышел, а автомашины у дома не оказалось. Нашелся любитель прокатиться на чужом автомобиле и уехал в неизвестном направлении.

Позвонили по телефону в милицию. Дежурный зарегистрировал угон. До утра Трифонов остался ночевать у знакомой. Ему уже было безразлично все: водка, закуска и даже знакомая. Утром на попутном транспорте приехал в Сосновское, зашел в милицию, начальника еще не было, позвонил ему на квартиру. Потом отправился в райком к Чистову, от Чистова – в управление сельского хозяйства к Михайловскому. Всем несогласованно врал. В одном месте говорил, что автомашину угнали от конторы «Сельхозтехники», в другом – от ворот межрайбазы, от железнодорожного вокзала и так далее. Автомашину пока не нашли.

– Вот это дела, – сказал Зимин. – Я знаю, к кому он ездит.

– Я тоже догадываюсь, – сказал Пономарев.

До Павлово доехали за полчаса. Пономарев зашел в контору мясокомбината, выписал мяса и заплатил деньги. Поехали на бойню. Руслан ушел на бойню. Зимин с шофером Туруткиным остался в автомашине. К автомашине подбежала маленькая лохматая собака. Вся ее морда была покрыта длинными волосами, даже нависли над глазами. Туруткин открыл дверку автомашины, она без помощи прыгнула внутрь. Села у рычага переключения скорости между передними сидениями. Казалось, с улыбкой рассматривала Зимина и Туруткина.

– Все понимает, шельма, – сказал Туруткин, – только говорить не умеет. Вам она нужна, Ульян Александрович?

– Никак нет, – ответил Зимин. – Мой кот Барсик ее за одну ночь всю обдерет. Он не любит собак. А хитер, шельмец. Прямо на спину собаке прыгает.

Руслан быстро вернулся, сказал:

– Сегодня забоя скота не было. Подходящего мяса на складе нет. Велели приезжать послезавтра.

Он внимательно посмотрел на собаку, которую Туруткин собирался выдворить из автомашины.

– Где вы собаку взяли? – спросил Руслан.

Туруткин, улыбаясь, ответил:

– Купил. Один пьяный мужик шел с ней, предложил мне купить за два рубля. У меня своих денег не было. Я два рубля позаимствовал у Ульяна Александровича.

– Володя, продай мне собаку, – сказал Пономарев. – Два литра водки покупаю за нее.

– Неплохо дает, – смеясь, сказал Зимин. – Припроси, Володя, еще на закуску и по рукам.

– Пить и закусывать будем у меня дома, – пригласил Руслан. – Соленые огурцы, помидоры и капуста есть. Тушеная картошка с мясом в печи, меня дожидается. Селедка, сыр и колбаса в холодильнике, если устраивает – по рукам.

Туруткин посмотрел на Зимина, прищурил один глаз, выражением лица спрашивая, как быть.

– Я думаю, Володя, по рукам, – посоветовал Зимин.

Туруткин протянул руку Пономареву.

Приехали к дому Пономарева в Сосновское. Собаку Руслан отнес в баню, боясь своей жены Агнеи. Литр водки на троих выпили. Рано утром Руслан с большим трудом поймал собаку в бане, водворил ее без церемонии в мешок и отвез в Горький знакомой даме, работнице управления сельского хозяйства, которой собака понравилась. Трудно сказать, Руслан подарил ей собаку или продал. Туруткин и сегодня утверждает, что Руслан собакой спекульнул. Зимин рассказал о собаке Чистову. Чистов до слез смеялся, сказал:

– Спроси Руслана, может ему кошку надо. Я бы своего кота с удовольствием за пол-литра водки отдал. Плут здоровый, ленивый, но хитер. На столе без присмотра ничего не оставляй, блудник страшный. Тоня давно просит отвезти его в Горький и высадить где-нибудь у большого дома.

Последний месяц был трудный и тяжелый. Но было над чем и посмеяться. Ты слышал, как Шерстнева, прокурора и начальника милиции, накормили лосятиной, которую они приехали искать? Про автомашину Трифонова тоже. Автомашину нашли в Рожке в гараже на усадьбе совхоза. Кто-то свой подшутил над ним.

– Все слышал, – ответил Зимин.

Глава двадцать первая

К весенней посевной каждый совхоз, каждый директор готовился по-своему. Зима спрашивает крестьянина, что летом делал, но и лето спрашивает, что зимой делал. В совхозах района для этого в конце марта и в начале апреля устраивали смотры готовности техники и сельхозинвентаря к весенне-полевым работам.

Попов принял от Андрианова совхоз и с первого дня работы все внимание уделил надою молока на фуражную корову и сдаче мяса государству. Используя опыт работы в Венецком колхозе, в совхозе в первую очередь подобрал себе двух надежных шоферов для организации продажи дров и теса. Две пилорамы в совхозе стучали, пилили тес для нужд хозяйства. Автомашина теса в неделю, по 3-3,5 кубометра каждая, стала давать доход для нужд и мелких расходов директора. Оба преданных шофера тоже в неделю раз возили прямо с лесосеки, выделенной для совхоза, дрова в города Павлово и Ворсма. Шоферы хотя и преданные, но Мишу Попова с первого дня обманывали. За автомашину дров выручали 70-75 рублей. Попову отдавали 50. За автомашину теса – 200-220 рублей, Попову давали 170, а то и 150 рублей. Миша знал об этом, но не обижался на них, так как карманы его с каждым днем пухли.

На угощение районного руководства денег он не жалел. Поэтому Миша, невзирая на его ограниченные способности, стал средним руководителем по оценке бюро райкома партии. Всю вину в своих ошибках и неудачах он сваливал на Андрианова. Во всем был виноват один Андрианов. Чтобы Андрианова при выздоровлении не возвратили на пост директора, немало трудов стоило Попову валить все грехи с больной головы на здоровую. Однако ему удавалось внушить это Чистову. Он туго знал свою заповедь: Чистов – это все, его первое и последнее слово закон. Попов, выступая на всех совещаниях, шумел, что к весенней посевной совхоз готов не будет, так как весь прицепной инвентарь и оборудование находились под снегом, и к ремонту пока не приступали.

– Трактора и автомашины не ремонтируются из-за отсутствия запасных частей. Вина во всем Андрианова.

Сам вел разгульный образ жизни. Появилось несколько любовниц в деревнях и самом поселке. Бабы, как мухи мед, деньги по запаху чуют, а у Попова они текли ручьем.

Во второй половине марта Горьковским областным управлением сельского хозяйства был организован двухнедельный семинар для директоров совхозов и председателей колхозов. У Чистова выбор, кого послать на семинар, пал на молодых перспективных директоров Попова и Трифонова. Попов отговаривался от поездки, ссылался на занятость, на неотложные дела, но Чистов настоял, и пришлось ехать. Семинар проходил в сельхозинституте, все приехавшие были размещены в студенческих общежитиях без всякого комфорта.

Попов с Трифоновым разместились в одной четырехместной комнате. К ним на другой день подселили двух председателей колхозов с северных районов области, одного из Воскресенского района, другого – из Семеновского. На проводимых лекциях ученые сельхозинститута, работники обкома партии и управления сельского хозяйства рекомендовали попутно с основной отраслью сельскохозяйственного производства заниматься побочными промыслами. В лесных зонах – деревообработкой, в лесостепных и степных – консервированием овощей и фруктов, швейным и трикотажным производством. Приводили массу примеров, когда колхозы и совхозы при организации побочных производств превращались из убыточных хозяйств в прибыльные. Один председатель колхоза во всех бригадах организовал швейное производство. Шили только рукавицы для рабочих, то есть спецодежду. За три года стал миллионером.

Трифонову затея с рукавицами очень понравилась. Он думал: «Обязательно организую такую швейную мастерскую в Николаевке для деревень Ольгино и Марфино, откуда народ начал уезжать. Займу народ работой, особенно женщин. Шить рукавицы – это женская работа, да и заработки будут хорошие».

Вдобавок к рукавицам жившие в одной комнате председатели колхозов внушали, что самое выгодное дело – это мочало.

– Мы за счет мочала только и подняли свои хозяйства. Мочало перерабатываем в мочальную ленточку. Женщины на этой ленточке зарабатывают на дому по 100-120 рублей в месяц. Только одна беда – с наших районов липа почти вся исчезла, поэтому приходится ездить закупать в другие районы. Покупаем по 1000 рублей за тонну, переделываем в ленточку, и каждая тонна дает 5000 рублей дохода. Сейчас с мочалом стало плохо, готовим в своих лесах виноградный кол, стойку вагонную и для грядок. Но молодняки в колхозных лесах давно истребили, лесхозы свои леса оберегают и только под нажимом райкома иногда разрешают. Только ради побочных промыслов прививается в деревне молодежь.

– Куда вы продаете свои товары? – спрашивал Трифонов и записывал адреса.

Виноградный кол – Крым, Молдавия, Ставрополье. Вагонная стойка и для грядок, подтоварник – Средняя Азия, Украина.

В голове Трифонова возникали планы: «До организации совхоза три колхоза делали ящики для заводов Сосновского и Павлово. До сих пор мы продолжаем делать эти ящики, с ними одна морока. Венецкий колхоз занимался токарными изделиями из дерева. Точили ручки для ножа, отвертки, пилы, ножки стола, стула и так далее. Тоже только морока. Надо токарный цех из Венца перевозить в Николаевку и заниматься пошивом рукавиц и изготовлением мочальной ленточки».

На Мишу Попова никакие лекции не действовали и не запоминались ему. Он думал о своих делах: «Надо установить через отца и братьев, проживающих в Одессе и Одесской области, связь для сбыта делового леса и пиломатериалов за наличные деньги. Достроить личный дом. В случае неудачи продать и ехать к родным в Одесскую область». Личные вопросы им продумывались с точностью до микро.

С семинара оба вернулись, как говорил Чистов, духовно и научно подкованными.

Весна выдалась ранняя и теплая. В половине апреля в Сосновском появился цыганский табор. Народ говорил: «Ранняя весна – и ранние цыгане». Табор расположился в березовой колке рядом с усадьбой Сосновского совхоза. О цыганах в народе сложились разные мнения, но сводились они к одному: цыгане – паразитирующая национальность, которая не работает и живет за счет других, это плуты, обманщики и воры. Деревенский народ цыган и их повадки хорошо знал и поэтому им не доверял. Вести кочевой образ жизни цыганам правительством было запрещено. Однако приучить цыгана работать, разлучить его с лошадью и природой тоже невозможно. Оседлость цыганам прививалась так же, как дрессировка диким животным. С наступлением первых проталин их сильнее магнита тянуло на простор в голубые дали нашей родины.

Глава табора, пожилой цыган с опущенной для солидности большой черной бородой, в первый же день после приезда посетил директора совхоза Попова. Когда в кабинете остались вдвоем, цыган сказал:

– Дорогой мой, ты тоже выходец из цыган или молдаван.

– Ни то, ни другое, – ответил Миша. – Я болгарин.

– Это одно и то же, – поддержал его цыган. – Ты нам родной человек. В моих жилах тоже течет болгарская кровь. Моя бабушка говорила, что все цыгане – выходцы из болгар. Как своему человеку мы тебе всем табором кланяемся и окажем большую помощь, не гнушайся, принимай от нас эту помощь. В нашем таборе много мастеровых: кузнецов, электросварщиков, слесарей, даже имеем двух токарей. Если в твоем хозяйстве найдется для нас работа по ремонту плугов, борон, культиваторов, сеялок и так далее, мы все тебе отремонтируем очень дешево, за небольшую плату.

– Такие работы у нас найдутся, – сказал Миша.

Он вызвал к себе секретаря Коровкину Тамару и приказал немедленно найти своего мужа, главного инженера Виктора Коровкина. Тамара хорошо знала повадки своего мужа. После обеда его можно было найти только в столовой за кружкой пива с шоферами. Через десять минут Коровкин был доставлен к Попову.

– Чем занимаешься? – строго спросил Попов.

– Ремонтом, – ответил Коровкин.

– Ты все стонешь, что ремонтировать некому, народу нет, – строго говорил Попов. – На ловца и зверь бежит. Вот пришел ко мне почтенный человек и просит работы. У него в таборе двадцать человек специалистов: слесаря, кузнецы, токаря, электросварщики. Только подавай работу, все сделают.

Коровкин недоверчиво посмотрел на цыгана и что-то хотел возразить, но цыган опередил его:

– Мы с вами заключим договор, отремонтируем все. Будете нас вспоминать всю жизнь. Директор нам этот договор утвердит, и заверим печатью. Сразу же приступим к работе.

– Договор дак договор, – ответил Коровкин.

– Что верно, то верно, – сказал Попов. – Напиши с ним черновик договора, приди ко мне, все взвесим, просмотрим, а потом Тамаре отдадим, пусть напечатает в четырех экземплярах.

Цыган и Коровкин пошли писать договор. Попов думал: «Как здорово, повезло. Сейчас к полевым работам все отремонтируют. Через несколько дней управлению сельского хозяйства и Чистову можно будет доложить: «Готовность номер один». Блесну перед всем районом».

Коровкин с цыганом проект договора составили быстро. Собственно говоря, Коровкин только писал, не думая ни о чем. Цыган оказался на редкость грамотным в сельскохозяйственной технике человеком. Он заученно говорил Коровкину:

– Выточить на токарном станке 14-миллиметровый болт – 10 копеек. Заменить зуб бороны с ковкой его в кузнице – 15 копеек. Сменить лапку культиватора с изготовлением в кузнице – 30 копеек. Отвернуть и завернуть болт с гайкой со смазкой солидолом – 10 копеек, – и так далее.

С черновиком договора Коровкин и цыган вернулись в кабинет к Попову. Попов бегло пробежал взглядом по всем перечисленным работам, а их была не одна сотня, и сказал:

– Можно отдать Тамаре печатать – все близко к расценкам, утвержденным Государственным комитетом Совета Министров СССР по вопросам труда и заработной платы.

– Так точно, мой дорогой директор, – сказал цыган. – Все работы согласуются с нормами и расценками. Пока ваша красавица печатает, я выйду на минутку. Пусть мне покажут все хозяйство, сразу же приступим к работе. При таком договоре следовало бы по русскому обычаю выпить магарыч. Мы хотя с тобой и не русские, но их обычаи уважаем. Что вы пьете, мой дорогой, любезный директор? Водку, коньяк или вино?

– Без магарыча обойдемся, – сказал Попов.

– Так не пойдет, – продолжал цыган. – Выпиши нам аванс рублей пятьдесят, и мы его пропьем. С тебя нам ни одной копейки не надо.

– Как думаешь, Виктор Васильевич? – спросил Попов Коровкина.

– Грешно отказываться, – сказал Коровкин. – Человек нас хочет угостить. Почему после работы не выпить.

Попов внимательно посмотрел на Коровкина, затем на цыгана. Вынужденная кривая улыбка поползла по его лицу.

– Уговорили, согласен, – сказал он. – Пить будем в столовой, еще кое-кого пригласим.

Цыган от нетерпения не мог сидеть на месте. Он ерзал толстым задом по стулу, улыбаясь смотрел то на Попова, то на Коровкина. Трудно сказать, о чем он думал, но кажется: «Надую здорово я вас, дураков. Не всякие на удочку нам попадаются. Проехали с Сергача больше ста километров. Многим предлагали свой труд, все отказывались».

Тамара принесла отпечатанный на машинке договор. Коровкин с цыганом не спеша его подписали, Попов утвердил. Один экземпляр отдали цыгану. Цыган попросил на всякий случай два и заверил печатью.

– Дорогие люди, разрешите мне получить аванс в пятьдесят рублей, – сказал цыган, – и приходите в столовую, а пока покажите работу.

Попов вызвал к себе главного бухгалтера, отдал ей один экземпляр договора и велел выдать цыгану 50 рублей.

Из кабинета все ушли. Попов остался один. Он вызвал по телефону Чистова. Чистов очень редко бывал в кабинете после обеда. На сей раз куда-то уезжал и вернулся. Попову он сказал:

– На звонок телефона я вернулся из приемной. Собрался ехать в Рожок.

Попов обстоятельно доложил о договоре с цыганами и пригласил пить магарыч.

– А цыганочки перед нами выступят с песнями и пляской? – спросил Чистов.

– Обязательно выступят, – ответил Попов.

– Тогда мы с Бойцовым придем, – сказал Чистов. – Но ты при заключении договора все взвесил? Смотри, чтобы они тебя не обманули. Народ этот очень хитрый.

– Кто меня обманет, тот трех дней не проживет, – смеясь ответил Попов.

Цыгане всем табором сразу же приступили к работе. Одни ходили по механической мастерской, просили у слесарей болтов и гаек, давали им за это на пиво и даже на водку. Другие заняли кузницу, стучали, ковали, третьи стояли у токарных станков и электросварочных аппаратов. Варили, ковали, точили. Тащили из мастерской ящиками болты и гайки. Нашлись среди цыганок и маляры. Красили отремонтированные плуги, бороны, культиваторы и так далее.

Чистов с Бойцовым приехали и вошли в кабинет Попова, затем все трое направились в столовую мимо работавших цыган.

– Здорово, черт возьми, работают, – сказал Бойцов. – Работа у них здорово спорится.

В столовой был накрыт стол. Цыган с Коровкиным их ждали. Сели за стол, выпили за здоровье вожака цыган. Затем выпили за Чистова, Бойцова и Попова. За Коровкина не пили и не собирались пить.

– Чего-то не хватает, – сказал Бойцов.

Чистов шепнул на ухо Попову:

– Ты обещал цыганок.

– Будет сделано, – ответил Попов.

Сидевшему рядом цыганскому вожаку сказал:

– Повесели нас, старина. Пригласи хороших цыганочек, певуний и плясуний.

– Можно, – ответил цыган, – но на это мы с вами договор не заключали. За это надо добавить к договору десятка два борон.

– Согласен, – сказал Попов. – Борис Васильевич, будете наряд составлять на выполненную работу – добавьте.

– Будет сделано, – ответил Коровкин.

– Только без обмана, – сказал цыган. – Верю вам на слово.

Он вышел на крылечко столовой, что-то крикнул. Подбежали к нему два подростка-цыганенка. Цыган гортанно повелительно сказал несколько фраз, затем перечислил по именам.

Через десять минут в столовую пришли три цыгана с гитарами, старая цыганка со скрипкой и восемь молодых цыганок. Начался настоящий праздник. Цыганки пели, плясали, садились на колени к пьяным мужикам Чистову, Бойцову, Коровкину и Мише Попову. Целовали их, просили позолотить ручки. Чистов с Бойцовым никогда с собой денег не брали. Знали, что их везде напоят и накормят, но на сей раз у того и другого в кармане оказалось по десятке. Без сожаления отдали цыганкам, а когда протрезвели – пожалели. Миша Попов с первого взгляда влюбился в одну цыганку и за это поплатился двумя автомашинами дров, то есть сотней рублей. У одного Коровкина в кармане не было ни гроша. Поэтому цыганки его избегали. Он к ним много раз пристраивался сесть, но они убегали. Гуляние с цыганками продолжалось до позднего вечера. Миша Попов два раза посылал шофера за водкой и пивом. За посошком Чистов сказал:

– Молодец ты, Михаил Федорович. На всю жизнь мне запомнится этот замечательный вечер и красавицы-цыганки.

Два дня цыгане работали всем табором, только один вожак ходил и внимательно разглядывал результаты работы. На третий день утром всей ватагой пришли в кабинет Попова. Цыганский предводитель сказал:

– Принимай, хозяин, работу и не забудь обещанные бороны за песни и пляски нашего таборного хора.

Попов пригласил Коровкина.

– Пиши, Виктор Васильевич, наряд на выполненные работы. Думаешь, как качество работы?

– Отличное, – сказал Коровкин, – делали все на совесть, но наряда я писать не буду. Приглашу заведующего мастерской, дайте ему задание.

Завмастерской через пять минут сидел в кабинете Попова и слушал что надо делать. Два часа ходили, считали болты и гайки, поставленные цыганами. Составили наряд выполненных работ и, когда сосчитали заработную плату, не поверили своим глазам – 16500 рублей. Пошли в бухгалтерию совхоза, чтобы сосчитать точнее.

– Все правильно, – сказала главный бухгалтер. – Прежде чем договор подписывать и утверждать, надо было головой думать.

Доложили Попову, он закричал, путая болгарские слова с русскими:

– Не может быть! Откуда столько набрали?

Цыгане требовали уплаты денег. Попов создал комиссию под своим председательством. Пошли считать каждый болт, каждую гайку и насчитали на 200 рублей больше. Вызвал по телефону Чистова. Чистов сказал:

– Только не впутывай меня в ваши дела.

Он боялся цыган. Цыгане могли жаловаться, в том числе на него. Однако подключил для проверки главного инженера управления сельского хозяйства Пиногорова, начальника милиции и прокурора.

Цыгане всем табором переселились в контору совхоза, заняли коридоры и красный уголок. У повозок остались одни дежурные старухи и собаки. Попов пытался уехать и скрыться. Сел в автомашину. Цыганята по команде взрослых легли под колеса. Попов вытащил одного из-под колеса, на его место легли трое. Пытался уйти пешком, но его бесцеремонно задержали и привели в кабинет, требуя расплаты.

Прокурор прочитал договор и сказал Попову:

– Расплачивайтесь, пока не поздно, иначе суд присудит, возьмет судебные издержки, да вдобавок придется платить цыганам за вынужденный простой. Это обусловлено договором.

Когда прокурор доложил Чистову, что надо платить, Чистов посоветовал ему:

– Припугните их как следует.

– Ничем их не припугнешь. Они говорят, если сегодня деньги не получат, завтра поедут в Горький в обком партии и будут жаловаться на вас и Бойцова.

«Вот влип», – подумал Чистов и повесил трубку.

Прокурор снова вызвал по телефону Чистова и просил распорядиться Попову об уплате.

– Ты что, перекинулся на сторону цыган?! – закричал Чистов.

Прокурор спокойно ответил:

– Юридически они правы. Попову надо было надеть очки, если плохо видит, а потом уж утверждать договор.

– Сейчас я подошлю к вам Шерстнева. Он их сумеет припугнуть. Они же кочевать не имеют права.

– Не считай их дураками, Анатолий Алексеевич.

Чистов повесил снова трубку.

На усадьбу совхоза приехал Шерстнев. Разговор начал на высоких тонах.

– Кто вам разрешил располагаться табором рядом с усадьбой совхоза?

Цыганский вожак спросил Шерстнева:

– Кто ты такой?

– Я председатель райисполкома, – гордо сказал Шерстнев.

– Нет, ты не председатель, – возразил цыган. – Ваш председатель – Бойцов Иван Нестерович, хороший человек. Мы с ним два дня назад встречались в столовой совхоза. Я для него устраивал таборный концерт. Попросите его, пусть он приедет, мы с ним друзья. Табором мы не кочуем, а переезжаем на новое место жительства. Мы не кочевники, а цыгане-труженики, едем в Ивановскую область работать в колхозе. Жили мы в Мордовии, тоже работали.

– Ты мне мозги не крути! – закричал Шерстнев. – Видите ли, даже Бойцов ему друг, может скажешь и Чистов тоже.

– Ты не кричи на нас, – сказал глухо цыган, – и Чистов тоже мне друг. А вот ты на начальника не похож. Лучше бы тебе работать сапожником. Сапожнику можно в любое время пить в стельку, как уважаемому директору Попову. Ругаться двадцатипятиэтажным матом. Вашему задрипанному совхозу вместе с его директором-болгарином провалиться в тартарары! Чтобы его молнией разнесло в пыль! Чтобы он исчез с лица земли! Чтобы директор Попов подох собачьей смертью!