Текст книги "Сосновские аграрники"

Автор книги: Илья Земцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 40 страниц)

– Дело было две недели назад, – повторил Каблуков. – Поздно вечером на воде еще было видно все, правда, в лесу за пять метров не видно ничего. Мы с Харитоном Зрячевым решили проверить сеть. Прибежал из поселка Юрка Васильев, отец его, наш бухгалтер, послал ко мне за рыбой. Какой-то ревизор приехал в гости. Подошли мы к сетям, а там этот бобер шлепается в воде. Поднимает сети и выбирает рыбу. Прямо скажу, я здорово разозлился. У меня на плече висело ружье, не целясь я выстрелил и наповал убил вора. Мы с Харитоном проверили сети, а там шиш ночевал, варежки оставил. Вытащил я из воды этого бобра и говорю Харитону: «Что делать с ним будем?» В это время прямо над нашими головами на дереве как ухнет. Харитон мужик суеверный, ведьм и чертей боится, упал на землю и начал читать молитвы. Я еще раз спросил Харитона: «Куда будем девать бобра?» Харитон ответил: «Это нечистая сила, брось его в овраг». Я так и сделал, отнес и бросил.

Подхожу к лежащему Харитону, а вокруг него черти пляшут. Он лежит вниз лицом и во все горло кричит молитвы. Я крикнул своему псу: «Бобик, покусай чертей!» Бобик вместо чертей кинулся к Харитону, схватил его за штаны и заставил встать. Чертей как не бывало.

– Это у тебя, Димитриевич, галлюцинации, – сказал Чистов.

– Ты меня, Анатоль, дураком не считай. Твои галлюцинации я от чертей всегда отличу.

Зимин толкнул Чистова в бок и шепнул:

– Не мешай, пусть врет. Если будешь возражать, всю ночь протараторит, будет доказывать, что все он видел, и выставлять свидетелей.

– Дальше что? – спросил Чистов.

Каблуков глубоко затянулся дымом сигареты, погладил по голове сидевшую рядом собаку, продолжил:

– Тут к нам подошел главный черт да как в ладоши захлопает, заухает на всю округу. Харитон с испугу снова упал. Я снял с плеча ружье и крикнул черту: «Уходи по добру, иначе искалечу я тебя, не пожалею последнего патрона», – и выстрелил прямо в него. Он от меня бежать, по лесу пошел страшный треск. Казалось, что валятся сразу тысячи срубленных деревьев. Харитона я поднял, поставил на ноги и говорю: «Не бойся ничего, со мной не пропадешь». Харитон говорит мне: «Бежим в зимницу на Хвостяниху». Он молодой, прыткий, быстро побежал, оставил меня. Зимница отсюда недалеко, не больше километра. Харитон меня ждал у зимницы, в землянку заходить один побоялся, поэтому вошли вместе.

В землянке тускло горела стеариновая свеча. На нарах сидели два старика-рыбака. Я разрядил ружье, такой порядок. Харитон начал рассказывать о случившемся. Вдруг дверь в землянку открылась, ветром задуло свечу. Вбежал внутрь волосатый старик с бородой до колен, в одной рубахе, без штанов, и давай плясать в проходе возле нар и стола. Я схватился за ружье, а оно не заряжено. Хотел ударить прикладом. Он вырвал у меня ружье да как треснет Харитона по ребрам. Обоих стариков из землянки выбросил. Один оказался дома в сарае, а другого забросил в село Салавирь, за сорок километров отсюда. Трое суток шел старик обратно домой.

Чистов, задыхаясь от приступа смеха, сказал:

– Ну и загнул же ты, Димитриевич!

Каблуков зло ответил:

– Загибают у баб подолы, гнут дуги и полозья. Прямо скажу, у меня свидетели. Завтра утром придет сюда Харитон, все вам подтвердит. От удара прикладом моего ружья у него сломались два ребра. В поликлинике выписали больничный. Сейчас старики вечером сюда не ходят, боятся. Приходят утром, а вечером убираются восвояси. Спешат, чтобы по-светлому до дома добраться.

– Димитриевич! Куда же ты девал леща, которого отнял у убитого бобра?

– А-а-а, – протянул Каблуков, соображая о каком леще спрашивают, – я его, кажется, отдал Харитону.

Чистов не успокаивался, снова спросил:

– Убитого бобра покажешь?

– Да!

Каблуков собирал куски, рыбьи кости, все складывал в котелок в недоеденную уху. Котелок поставил сидевшей рядом с ним собаке, которая с аппетитом стала ужинать.

– Что ты делаешь? – с возмущением сказал Зимин. – Мы же из этого котелка только что сами ели.

– Собаку кормлю, – ответил Каблуков. – Она всегда после меня уху из котелка доедает. Собака чище нас с тобой. Она съедает уху, а котелок так оближет, что и мыть его не надо. Язык у нее шершавый, как наждачная бумага. Она умело очищает внутри котелка, любая хозяйка позавидует.

– Ну и ну, – пробормотал Зимин, – накормил ты нас ухой из собачьего котелка.

Чистов сидел насупившись, молчал.

– Пошли смотреть убитого бобра, – сказал Каблуков, – а может, и живых увидим. Здесь этой твари много, ее надо уничтожать. Их развелось столько, что скоро всю рыбу съедят по всей реке.

Он говорил громко, чтобы привить свою тему разговора. Ему было неприятно слушать упреки Зимина. Он считал нормальным самому поесть из котелка и накормить собаку. Были и такие случаи, когда собака первая ела уху, а остатки он доедал. «Какой необразованный народ, это начальство. Ведут себя как старики-рыбаки и Харитон. После собаки не едят».

Каблуков встал, повесил ружье на плечо, сказал:

– Пошли.

– Для чего ружье берешь с собой? – спросил Зимин.

– Как для чего! А если у сети окажется бобер?

– Ты брось мне эти штучки! – со злостью почти крикнул Зимин. – Бобры никогда рыбы не ели. А знаешь ли ты о том, что за убитого бобра тебе придется платить штраф в пятьсот рублей? Это очень ценный зверь, и его надо беречь.

– Здесь никто не докажет, что я убил. Я вам как друзьям признался. Милиция приедет – при любых пытках не признаюсь. На тебя, Ульян Александрович, надеюсь, ты не выдашь.

Он косо посмотрел на Чистова. Чистов догадался, что от него требуется, сказал:

– Я тоже не скажу.

На дне небольшого оврага, вершиной уходившего куда-то в лес и впадавшего в реку, в 10 метрах от реки в густых зарослях кустарников и уродливой липы лежал разложившийся бобер. Запах от него распространялся по ветру на много метров. Чистов брезгливо посмотрел на труп и отошел далеко в сторону. Каблуков перевернул бобра руками. Шерсть с него слезла, были видны плешины оголенной кожи.

– Какая гадость, – сказал Зимин. – Слушай, Димитриевич, его надо немедленно закопать.

– Лопату забываю взять, давно бы закопал, – ответил Каблуков.

Обратно шли молча. Каблуков вел берегом реки по бурелому, сваленным бобрами деревьям. Довел до первой бобровой плотины и начал ругать бобров:

– Какая погань, всю реку засорили. Строят какую-то ерунду да едят и пугают рыбу.

– Пошли к костру, – сказал Зимин. – Выпьем еще по маленькой и спать.

– Не против, – ответил Чистов.

В костре все догорело, еле дымились по краю несгоревшие толстые сучки.

– Димитриевич! Почему ты с бобра не содрал шкуру? Это же ценный мех.

– Зачем она мне? У меня было две шкуры, мне Федяев обдирал, за полгода моль съела. Если вам надо, говорите, могу убить.

– Вообще-то надо бы две штуки. У меня один товарищ из области просил.

– Через неделю будут вам два бобра. Хотя я вам найду готовые. Одна шкурка есть у Сани Ляля, другая у Федяева. Завтра утром я у них возьму. У меня есть одна шкурка выдры. Я ее убил еще в прошлом году. Она тоже из сети рыбу воровала и сети рвала.

Солнце уже давно спряталось за горизонтом. Дневная духота сменилась ночной приятной прохладой. Каблуков с Чистовым на сон грядущий выпили по стакану водки. Каблуков в обнимку с собакой, укутавшись плащ-палаткой, лег на кучу сухого хвороста и сразу захрапел. Зимин отдал плащ Чистову. Чистов лег рядом с Каблуковым и тоже уснул.

Зимин долго не спал, смотрел на звездное небо и думал: «Чистов отличный мужик, хороший семьянин, политически грамотен, скоро окончит сельхозинститут, а все-таки в секретари райкома он не годится. Во многих вопросах совершенно не разбирается. Секретарем райкома, председателем райисполкома должны быть люди, проработавшие на хозяйственной работе не менее десяти лет и показавшие себя эрудированными специалистами, отличными руководителями производства. В этом вопросе у нас что-то недоработано. Большинство секретарей райкомов и других руководящих партийных советских работников рекомендуют после окончания партийной школы. Как правило, до партийной школы работавших рядовыми инструкторами, не имеющих никакого опыта работы и даже специальности. Такой избранный руководящий товарищ иногда не прислушивается к голосу руководителя хозяйства или предприятия, требует решения вопросов по-своему, и что же получается в результате: государство у нас богатое, все выдержит, все спишет. Специалистов у нас много, есть кем заменить умного образованного руководителя, но игнорирующего указания секретаря. Так поступает и Чистов. Он возражений не терпит. Считает себя умнее и эрудированнее всех. Он думает, в любой отрасли разбирается не хуже специалиста. Мнения о себе очень высокого. Что из него дальше будет – покажет время. Главное, он умеет наладить контакт с областным руководством». С этими думами Зимин уснул с восходом солнца. Донимали комары, они целым роем вились над спящими, искали лазейки, щели, редины и пробирались к телу, чтобы напиться крови.

Когда небесное светило поднялось высоко над горизонтом, первым проснулся Зимин. Он разбудил Каблукова. Каблуков выругался по-русски трехэтажным матом, перевернулся на другой бок, пробормотал: «Не мешай спать», – и снова захрапел. Чистов встал, ушел к реке умываться. Долго он полоскал в теплой воде руки, лицо и, возбужденный, раскрасневшийся, подошел к Зимину, спросил:

– Ничего не осталось? – показал на пустую бутылку.

– Есть, – ответил Зимин и налил ему полстакана водки. На закуску дал хлеба и кусок вареной щуки.

Чистов с аппетитом выпил и принялся закусывать. Лежавшая с Каблуковым собака потянулась, затем раскрыла рот, показала желтые зубы, встала, сдернув с Каблукова плащ-палатку. Подошла к Зимину и начала приветствовать его хвостом. Улыбаясь, внимательно смотрела на лежавший перед Чистовым кусок щуки. Каблуков зашевелился, затем крикнул:

– Налей и мне.

– Вставай, умойся, тогда налью, – сказал Зимин. – Ты вечером переворачивал бобра, а руки на ночь вымыть забыл. Вот тебя надо чем будить, – Зимин показал ему бутылку с водкой.

Каблуков сходил умылся и подошел к Зимину, выпил полный стакан водки, от закуски отказался. Обратился к Чистову:

– Сейчас, Анатоль, мы с тобой поедем снимать сети.

– Сейчас чаю попьем, – предложил Зимин, – и позавтракаем, потом за дело.

Каблуков с Чистовым выпили еще по неполному стакану водки и с аппетитом завтракали, Зимин пил чай. После завтрака Каблуков спрятал котелки, стаканы, ложки и плащ-палатку.

– Все в порядке, – сказал он. – Сейчас бы сюда на пять минут Шуру Петрову. Вы, Ульян Александрович, идите тихонько в поселок, а мы с Анатолем проверим и снимем сети, догоним вас. Анатоля я покатаю на лодке, покажу Богатый омут и кордон лесника Меньшова. Пусть полюбуется красотой нашей Сережи.

Зимин не возражал, припадая на правую ногу, не спеша пошел и скрылся в лесу.

В сетях оказалось только три язя, не более двух килограммов. Каблуков выкрикнул массу ругательств в адрес бобров, считая, что именно они снова украли у него рыбу. Провез Чистова на лодке до Богатого омута, три раза пересек омут и возвратился на место ночлега. Лодку спрятал в потайную бухту. Мешок с сырыми сетями загрузил на плечи Чистова, не спеша направились в поселок.

Зимин ждал их у перехода через Хвостяниху. Он знал, что Каблуков сам сети не понесет, а заставит нести Чистова. При виде Зимина Каблуков взял у Чистова тяжелый мешок с сетями и понес сам.

– Дай я немного понесу, – попросил Зимин.

Каблуков лукаво посмотрел на Чистова, сожалел – если бы не Зимин, Чистов донес бы ему мешок до самого поселка. На просьбу Зимина не ответил. Он рассказывал Чистову, что его соседка, Мария Ивановна Брызгалова, – ведьма.

– Прямо скажу, – через каждые пять-шесть сказанных предложений он вставлял свою любимую фразу, – я своими глазами видел, как она оборачивалась черной кошкой и черной собакой, бегала по поселку и колдовала.

Чистов слушал внимательно, задавал ему вопросы и громко смеялся, но мысли его были сосредоточены на торфянике, по которому они шли, и бесценной пойме реки Сережи. У него не укладывалось в голове, почему ММС доводит в трест «Мелиоводстрой» такой мизерный план коренного освоения лугов и торфяников. «С такими планами и такой техникой мы не освоим пойменные земли реки Сережи и за десять лет. Ведь раньше мужик-единоличник с пилой и топором осваивал необходимые ему площади». Но Каблуков отвлекал его от деловых дум. Всю дорогу он внушал ему про ведьм, чертей, которых не боялся, и учил, как с ними бороться.

Когда пришли в поселок, Каблуков пригласил обедать. Чистов не отказался. Зашли на квартиру к Каблукову. Его жена Родина Лиза работала в поселке заведующей детским садом. Пока Лиза готовила окрошку и холодные закуски, Каблуков сбегал в магазин за водкой.

Чистов спросил Зимина:

– Вот ты говоришь, что за год не сумеешь произвести больше трехсот гектаров корчевки?

– Анатолий Алексеевич, вы же знаете, вся основная техника занята на освоении поймы реки Чары и на добыче фрезерного торфа. В пойме реки Сережи работает только один трактор-корчеватель «Д-108».

– Как же раньше мужики без всякой техники с лошадью, топором и пилой осваивали все пригодные для сенокосов площади? – Чистов высказал вслух наболевшее.

– Эх, дорогой мой, – воскликнул Зимин. – Раньше без техники строили города, железные дороги, каналы, и все горбом мужика. Деревенские мужики тоже умели работать. Они трудились круглыми сутками, так как надеяться мужику было не на что, чего посеял, то и пожал. Он сеял и жал для себя, знал, что сосед за него делать ничего не будет. У него работала вся семья – и стар, и млад. Во время уборки урожая дряхлые старики выходили в поле, ползая на коленях, жали и косили. То же самое и с расчисткой лугов. Одно хозяйство, имея двух трудоспособных мужчин, за осень осваивало до двух гектаров пойменных земель. Да дай бы эту пойму Сережи в то время мужикам, за одну осень бы были луга, без единого дерева и кустика. Мужиков-то в деревнях было столько, что пруд пруди.

Сейчас что произошло в деревне? Коренное улучшение. Работать желающих стало мало. До восемнадцати лет молодежь вообще не считают рабочими, стариков тоже. Женщины на работу выходят в период уборки в девять-десять часов. В двенадцать она идет обедать, а потом в стойло корову доить. После обеда выйдет на два часа – и конец рабочего дня. Давайте представим себе, если бы в настоящее время у нас не было такой техники, а жали серпами и косили, что бы тогда было? Мне кажется, десять процентов урожая не убирали бы, остальные девяносто процентов неубранным погибало бы. Если даже при современной технике ежегодно не справляемся с уборкой.

Отдайте мужикам даже сейчас, то есть разделите всю заросшую пойму реки Сережи. К примеру, только трем селам района: Лесуново, где шестьсот дворов, Венец, шестьсот дворов, и Панино, семьсот дворов. Один год – и вся пойма будет освоена. Вот в чем мужицкая сила – в частной, вернее, личной собственности.

Я вам каблуковской фразой прямо скажу, нам и через десять лет не освоить. Потому что администрация совхозов и руководство района за луга берутся только во время уборки, то есть сенокоса. Переругались во время распределения сенокосов, выкосили и снова забыли на год. Мужик-единоличник не забывал свои луга, о них он помнил круглый год. Деревенский труженик вырождается. Вы обращали внимание на рабочих совхоза во время сенокоса? В совхоз на работу народ выходит с неохотой. Ко многим утром бригадир или звеньевой два-три раза стучится в окно с требованием: «Выходи на работу». Когда разрешают косить лично для себя, люди работают сутками, почти не спят. Работают семьями, старые и малые. Приоритет пока во всем – это мое, это твое, а это общественное. Да что там говорить – это все врожденное. Спроси у Лизы, как даже дети относятся к коллективной игрушке. Каждый старается захватить ее себе. Кто силен, смел, тот и съел.

– Но это ты брось, – сказал Чистов. – Народ взрослеет и становится сознательней.

– Живу уже много на свете, скоро пятьдесят, но не встречал ни одного человека, который бы отказался от своих сбережений и своей собственности. Простой пример: не хотят вместе жить женатый сын с отцом, тесть с зятем и так далее.

– Я согласен, у нас еще есть недостатки, – сказал Чистов. – Добьемся, когда будет всего изобилие. Все будут жить в мире.

– Нет, Анатолий Алексеевич, все равно мира не будет между строптивой свекровью и снохой, между тестем и зятем при жизни в одной квартире. При нашем сознании все стремимся жить каждый для себя.

В это время Лиза позвала к столу.

Зимин думал: «Вот ты первый секретарь райкома. Почему же ты не расстанешься с личной собственностью, домом и приусадебным участком с садом? Дом хочешь перестраивать. Готовишь материал, копишь деньги. Почему бы тебе не занять квартиру в коммунальном доме? Личное тебе дорого. Ты не отказываешься, чтобы тебе привозили навоз, торф, дрова и так далее, хотя они уже лишние».

Обед Лиза приготовила на славу. Нажарила свежей рыбы, мясных котлет и картошки. Приготовила вкусную окрошку. Для аппетита выпили как при бесклассовом обществе. Все ели с большим аппетитом.

После обеда Чистов с Зиминым поблагодарили гостеприимных хозяев, сели в райкомовский вездеход и поехали на торфяные поля, где готовили фрезерный торф на удобрение. Используя хорошую погоду, работу организовали по скользящему графику в две смены. На поля приехали в пересменку, когда первая смена окончила работу и принимала вторая. Рабочие, пользуясь присутствием Чистова, жаловались на недостатки: на плохое снабжение спецодеждой, невывоз рабочих на работу и с работы, плохое снабжение продуктами. Зимин оправдывался. Чистов выступил чуть ли не с докладом. Особое внимание он обратил на противопожарное состояние, так как погода стояла жаркая, сухая. Объехали все сектора торфяных полей.

– Ты можешь дать гектаров сорок, то есть один сектор для совхоза «Рожковский» для экспериментального посева зерновых и Панинскому совхозу для посева овощей? – спросил Чистов.

– Пусть сеют, – согласился Зимин.

– У тебя здесь настоящая кладовая кормов, – сказал Чистов, включил скорость, и автомашина, поднимая столб бурой торфяной пыли, понеслась по ровному полю.

С торфяника выехали к одиноко стоявшему на песке дому, смотревшему лицевой стороной на поля.

– Это первенец торфопредприятия, – сказал Зимин. – Выстроили его в 1903 году. Оказывается, еще царское правительство намеревалось освоить торфяник, но для каких целей – не знаю. Лесуновские мужики утверждают, что не то составлялась проектная документация, не то был составлен уже проект на строительство тепловой электростанции. Строительство намечалось в районе села Лесуново. Проектная документация была якобы направлена на утверждение царю Николаю Второму, так она в царских хоромах и застряла – разразилась война с Германией, после была революция. С первых дней Советской власти за болото взялись вплотную. Почти ежегодно приезжали геологоразведчики. До десятка раз прощупывали все болото, доломиты и песок под торфом. Составлялась проектная документация. Намечались сроки освоения, а воз и поныне на месте.

В 1926 году приехал первый директор торфопредприятия Болдин Иван Данилович. Он поселился в этом одиночном доме в лесу на краю болота, да и до сих пор живет в нем. Жена его Таня через полтора-два года пополняла семью сыном или дочкой. Всего она родила двенадцать детей, четверых Бог прибрал, как она говорит, живых осталось восемь. Дети все получили среднее и высшее образование, за исключением первенца Шуры. Шура ходила в школу три года, но так и не смогла преодолеть первого класса. Читать она научилась с большим трудом. С арифметикой дело обстояло хуже. Не могла сосчитать, сколько у коровы ног.

Иван Данилович проработал бессменным директором двадцать пять лет. В подчинении имел только двух сторожей и уборщицу. Двое из них – жена Таня и дочь Шура. Конторой ему служила прихожая комната в доме, с самодельным столом грубой работы, который исполнял двойную обязанность: конторский и обеденный. Иван Данилович был человеком покладистым, с мягким характером, ко всему безразличным. Физически он не любил работать и почти не работал. Алкогольные напитки не употреблял. Любил не спеша пообедать, поговорить с первым встречным. Газеты читал начиная с передовой и кончая адресом редакции. Все хозяйство лежало на плечах жены Тани, а позднее – подрастающих детей.

Тетя Таня, как ее звали все, была полной противоположностью Ивану Даниловичу. Без дела она сидеть не могла ни одной минуты. С восходом солнца в летние дни вставала и до захода крутилась как белка в колесе. Если Иван Данилович не пил водку, то тетя Таня не отказывалась от стакана. Она умела угостить и поговорить. Иван Данилович не любил бабьих сплетен. Он при разговоре навязывал свою тему, о торфе и перспективах его разработки. Он видел наяву большой поселок торфопредприятия, брикетный завод. Дочь его Шура вышла замуж в село Лесуново, нажила двух детей, с мужем разошлась. Трудно сказать, сама решила уйти или муж ее выгнал. Пока Иван Данилович работал директором, Шура с детьми жила с ним.

Когда на смену Ивану Даниловичу пришел новый директор, началось строительство нового поселка торфопредприятия. За короткий срок были выстроены два 40-квартирных барака и двенадцать 2-квартирных деревянных домов, клуб, магазин, столовая. Первенец торфопредприятия – одинокий дом-кордон – так и остался одиноким, так как поселок был выстроен в двух километрах от него. Ивану Даниловичу как ветерану предложили квартиру в особняке. Он был согласен, но тетя Таня заявила протест: «Пока жива, никуда отсюда не уеду. Прожила здесь почти тридцать лет, здесь и умру. Все дети получили путевку в жизнь из этого дома. Дом этот не простой, а родина моих детей». В предоставленную Ивану Даниловичу квартиру вселилась их дочь Шура с двумя уже повзрослевшими детьми – сыном Володей и дочерью Ниной. Одинокий домик, где жил Иван Данилович, от его фамилии получил название Болдино.

Чистов слушал Зимина внимательно, не среагировал при въезде в глубокую колею сыпучего песка, автомашина села на диффер, заглох мотор, отъехав не больше 100 метров от дома. Иван Данилович увидел промелькнувший перед окнами «газик»-вездеход. Чистов с Зиминым вылезли из автомашины. Чистов открыл багажник, подал Зимину лопату. На помощь им шли трое – Иван Данилович, тетя Таня и высокий сухопарый мужчина.

– Кто этот высокий? – спросил Чистов. – Я где-то его видел, но никак не припомню.

– Это наш знаменитый механизатор Мазур. Мужик от скуки – на все руки, тракторист, шофер и машинист паровоза, но доверить ничего нельзя – слаб на выпивку. Как запьет – неделя. Сейчас дежурный слесарь.

Иван Данилович маленькими шагами спешил к застрявшей автомашине. Подойдя к Чистову, снял соломенную шляпу, низко поклонился. Чистов подал ему руку и, улыбаясь, сказал:

– Здравствуй, Иван Данилович. Как ваше здоровье, как живете?

– Отлично, Анатолий Алексеевич, – ответил Болдин.

– Почему вы не переедете в поселок? – спросил Чистов.

– Таня не хочет, я-то бы с удовольствием. Надоело ходить за три километра в поселковый магазин.

Мазур взял у Зимина лопату, откопал задний и передний мосты и попросил у Чистова разрешения сесть за руль и выехать. Чистов в знак согласия кивнул. Мазур без всякой помощи вывел автомашину на проезжую дорогу, вылез и спросил Зимина:

– Куда путь держите?

– В Сосновское, – ответил Зимин.

– В Лесуново не будете заезжать? Я хотел вас попросить, если поедете в Лесуново, жену мою подкинуть. Вот уже почти три часа сидит у дома Болдина, ждет попутного транспорта.

Зимин расхохотался:

– Молодец у тебя жена. За три часа можно два раза сходить в Лесуново и обратно, напрямик по полям всего почти три с половиной километра.

– Так-то оно так, – подтвердил Мазур, – но сегодня очень жарко, не хочется идти пешком.

Тетя Таня приглашала Чистова и Зимина зайти в дом на чашку чая. Чистов колебался и смотрел на Зимина. Зимин категорически отказался:

– Как-нибудь в следующий раз заедем.

– Как фамилия этого человека? – спросил Зимина Чистов, когда выехали с песков на дорогу Сосновское-Лесуново.

– Мазур, я уже вам говорил.

– Он белорус? – интересовался Чистов.

– Нет, с Архангельской области, а откуда точно не скажу, – сказал Зимин. – Вы должны его знать. Он долго жил и работал на лесозаводе промкомбината, вначале механиком, затем электриком, рамщиком на пилораме, шофером и так далее. Прошел весь перечень специальностей.

– Тогда я его знаю, – подтвердил Чистов. – Он моряк, летом и зимой ходил в тельняшке и бушлате.

– Да! Он действительно моряк. В морском флоте служил более десяти лет, то есть с 1937 по 1947 годы. Ему повезло, всю войну провел на Дальнем Востоке. Не повезло в женитьбе. Невеста к нему приехала солдатом-телеграфистом прямо на корабль. Она была призвана в армию в 1942 году. Окончила трехмесячные курсы телеграфистов и была командирована в Тихоокеанский морской флот. Статный, красивый старшина первой статьи с первого взгляда приглянулся девчонке, и она ему. Закрутились над их головами амуры. Не раз они пронзали сердца моряка и морячки стрелами любви. Не дожидаясь конца войны, Мазур с разрешения командования женился. Она уроженка нашего района, из деревни Филюково. После демобилизации из армии приехали на ее родину.

Мазур за десять лет службы во флоте получил специальность судового механика и, надо отдать ему должное, во всех тонкостях нашей техники и прицепного оборудования разбирается, только беда что пьет. Пьет, по-видимому, потому что семейная жизнь плохо сложилась. Живет он с женой как кошка с собакой, но и друг без друга и трех дней прожить не могут.

– Кто из них виноват? – спросил Чистов.

– Трудно сказать, – ответил Зимин. – Чужая семья – потемки. Когда приехали они с Дальнего Востока, первые годы Мазур не пил, стремился обеспечить семью всем необходимым. Детей у них трое, сейчас уже все взрослые, дочь-невеста и два школьника двенадцати и четырнадцати лет.

Беда в том, что жена у него очень ленива. Работать она не хочет. Я приглашал ее на работу, рабочих по сбору пня не хватает. Она мне ответила: «Физически я никогда не работала и работать не буду». Специальности никакой не имеет, четыре класса начальной школы и трехмесячные курсы телеграфистки. Телеграфисткой она никогда не работала, сейчас и азбуку Морзе забыла. Она говорит: «У меня есть муж, и он должен меня кормить и одевать. С меня вполне достаточно того, что я ему родила троих детей. Мое дело – соблюдать все премудрости для сохранения женской красоты для мужа». Живут плохо, он, бедный, крутится как белка в колесе, а она с отращенными и крашеными ногтями, губами и бровями. Превратилась сама для себя в маникюршу. Не только для него, но для детей и себя никогда обеда не приготовит.

Делает он все сам. Готовит обед, кормит и доит корову, а в отдельные годы и поросенка. В огороде копает и сажает картошку и овощи, косит, сушит и привозит домой сено. Даже белье стирает сам. Сейчас ему стало легче, подросла дочь и кое-что взяла на себя.

– Но как это так? – спросил Чистов. – Жена она ему или нет?!

– Вот об этом она ему часто напоминает, – продолжал Зимин, – когда Мазур выходит из себя и заставляет ее работать, применяя физическую силу. Она кричит на весь поселок: «Жена я тебе или не жена? А раз жена, то делай все сам. Это твоя святая обязанность – нас кормить, поить и одевать. Не надо отказываться от своей клятвы. Когда женился, давал клятву как военную присягу и сулил златые горы. Работать не заставлю, одевать и кормить буду как принцессу, любить до гроба. Сейчас от своих слов отказываешься. Нет уж, фигушки», – и показывает ему кукиш.

– От такой жены, действительно, превратишься в алкоголика, – сказал Чистов.

– По-видимому, только из-за нее он и начал пить, – продолжал Зимин. – Вначале после очередного скандала для успокоения нервов рюмочку. Скандалы происходили каждый день. Уходит на работу, а она еще спит. До работы должен собрать в школу детей, приготовить завтрак и управиться по хозяйству: накормить и подоить корову и так далее. Приходит с работы, и снова хозяйственные работы. Он сядет картошку чистить или приступит к стирке белья, а она садится напротив него на стул. На колени кладет выхоленные руки с отращенными, как у обезьяны, и крашеными ногтями. Смотрит на него влюбленными глазами и начинает ему говорить: «Милый мой Саша, ведь ты совсем замучился. Тебе даже побриться некогда. Посмотри на себя в зеркало, оброс, как еж, своими колючками». Он пойдет доить корову, а она ему кричит: «Саша, вымя-то у коровы протираешь грязным полотенцем. Пора его выстирать». Весной пойдет огород копать, она садится на окошко, показывая ему оголенные ноги, и кричит: «Саша, с этого края посадим морковь и лук, в середину огурцы и помидоры».

– Да я бы с ней ни одной минуты не жил, – сказал Чистов.

– Так бы и жил, никуда от нее не делся бы. Она вас нашла бы даже на дне моря. Только с такой женой не бывать бы вам секретарем райкома. Мазур неглупый мужик, но с ней покатился без сопротивления под уклон. Их связывают дети, а может и другое.

– Сам он, по-видимому, виноват, – возразил Чистов.

– Как вам сказать, – продолжал Зимин. – Если от жены нет никакой помощи ни тебе, ни детям, а она здорова, как четырехлетняя кобыла, поневоле опустишь руки и запьешь. Настоящая семья как государство, когда между членами лад, дружба, взаимопомощь.

– Вот и доехали, – сказал Чистов. – Тебя до дома подкинуть?

– Не надо, – сказал Зимин. – Я еще должен зайти в одно место.

В понедельник Каблуков вышел на работу, как и всегда, на полчаса раньше. Бензовоз, на котором он работал шофером, стоял на колодках. Надо было менять резину. К автомашине Каблуков не подходил. По мастерской ходил высоко подняв голову, был на седьмом небе. «Что с ним?» – говорили между собой механизаторы. Ходил Каблуков важно, разговора, как обычно бывало, сам не навязывал. На вопросы отвечал нехотя, отворачивая взгляд в сторону. Жена его Лиза ему объяснила по-своему, кто такой Чистов. Он понял тоже по-своему, что Чистов – царь и Бог, все может. Стоит ему только пожаловаться на Зимина, бухгалтера Васильева и других, любой из них полетит вверх тормашками. Чистова он считал уже своим другом. Поэтому и держался со всеми гордо.

Зимин его предупреждал крепко держать язык за зубами, но разве выдержишь, чтобы не поделиться мнением с другом. Он подошел к шоферу и своему другу Чудину Михаилу, который регулировал у автомашины зажигание, широко улыбаясь, сказал:

– Ты знаешь, Миш, кто у меня в пятницу и субботу был?

– Не знаю, – равнодушно ответил Чудин.

Каблуков оглянулся, поблизости никого не было.