Текст книги "Музыка под занавес"

Автор книги: Иэн Рэнкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)

– Черт побери! А Потрошительница знает?

Уиллс покачал головой и пояснил специально для Ребуса:

– Так мы прозвали свою начальницу, потому что она носит черный плащ с капюшоном. И она единственная из всех боссов, кто иногда сюда заглядывает.

Ребус кивнул в знак того, что понял.

– Мне нужно будет снять с вас показания, – сказал он Гэри.

При этих его словах Уиллс внезапно заторопился. Запихивая в сумку какие-то мелочи, он покачал головой.

– Это случилось в твою смену. Потрошительница будет очень недовольна.

– В самом деле, вот уж неожиданность так неожиданность! – Гэри попятился, давая напарнику возможность выйти из будки. Ребус тоже вышел – ему вдруг захотелось глотнуть кислорода.

– Мы с вами еще поговорим, – бросил он вслед быстро шагавшему прочь Уиллсу.

Тот, не оборачиваясь, помахал рукой, и Ребус перенес свое внимание на Гэри. Тот был не только худощав, но и слегка сутулился, как многие чересчур высокие люди. Длинное лицо, мужественная челюсть, густые темные волосы… «Такому на сцене с рок-группой выступать, а не на этой стариковской работе штаны просиживать», – подумал Ребус, но Гэри, по-видимому, считал иначе. По-мужски он был довольно привлекательным, чем, возможно, и объяснялась его женитьба на «потрясно красивой бабе». Правда, Ребус понятия не имел, каких женщин считал красивыми Джо Уиллс.

Следующие двадцать минут не принесли ему ничего интересного. Фамилия Гэри была Уолш, он жил в маленьком доме в Шэндоне, на парковке работал девять месяцев, до этого водил такси, но не смог выдержать частые ночные смены, вчера вечером не видел и не слышал ничего особенного.

– Что происходит в одиннадцать, в конце вашей смены? – спросил Ребус.

– Я закрываю лавочку: опускаю стальные жалюзи на въезде и на выезде.

– И после этого никто не может ни войти, ни выйти?

– Точно.

– А вы не проверяете, не остался ли кто-нибудь внутри?

Кивок.

– Когда вчера вечером вы закрывали парковку, на первом уровне оставались какие-нибудь машины?

– Не помню.

– Вы всегда ставите свою машину перед дежуркой?

– Да.

– Значит, на пути домой вы проезжаете почти через весь первый этаж?

Снова кивок.

– И вы ничего не видели?

– И не слышал тоже.

– На асфальте остались следы крови.

Гэри пожал плечами.

– Вам нравятся ваши записи, мистер Уолш?

– Очень.

– И вы, вероятно, часто их слушаете: откидываетесь в кресле, кладете ноги на стол, натягиваете наушники и… и какой же из вас после этого охранник?

Не обращая внимания на сердитый взгляд Уолша, Ребус снова повернулся к мониторам.

Только сейчас он понял, что первый уровень стоянки показывают сразу две камеры: одна из них была направлена на шлагбаумы, вторая смотрела куда-то в дальний угол. Проку от них было еще меньше, чем от охранников.

– Мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь, – проговорил Гэри Уолш голосом, по которому было сразу видно – ни капельки ему не жаль. – Кстати, кто был этот бедняга?

– Известный русский поэт по фамилии Федоров.

Уолш нахмурился:

– Федоров? Не слыхал. Правда, я вообще не читаю стихов.

– Я тоже. – Ребус кивнул. – Но между нами все-таки есть разница, вы не находите?..

6

«Риордан студиоз» размещалась неподалеку от Конститьюшн-стрит на верхнем этаже бывшего склада, перестроенного под офисный центр. Ладонь владельца студии Чарльза Риордана, с которым Шивон обменялась рукопожатием, была пухлой и какой-то влажной. Казалось, после этого обмена приветствиями у нее на коже осталась противная тонкая пленка, от которой Шивон не сумела избавиться, даже после того как украдкой вытерла руку об одежду. Она обратила внимание, что Риордан носил несколько колец и перстней, но почему-то только на правой руке – левую украшали только массивные золотые часы, свободно болтавшиеся на запястье. Под мышками у него на розовато-лиловой рубахе расплывались большие пятна пота, а рукава были закатаны, обнажая покрытые курчавыми черными волосами предплечья. По суетливым, чуть нервным манерам владельца «Риордан студиоз» Шивон без труда угадала человека, который хочет казаться окружающим чрезвычайно занятым. Кроме него и секретарши в студии находился еще один человек – инженер или техник, который сидел за микшерным пультом, крутя какие-то рукоятки и передвигая ползунки. При этом он не отрывал взгляда от большого экрана, по которому стремительно неслись какие-то зигзаги. Шивон решила, что это, вероятно, звуковые волны.

– Это наше Королевство шума, – пояснил Чарльз Риордан.

– Здорово. – Шивон кивнула. Сквозь стеклянную стену она видела две кабины с звукоизоляцией, но там никого не было.

– А для больших групп не тесновато? – поинтересовалась она.

– Для авторов-исполнителей в самый раз, – пояснил Риордан. – Певец с гитарой, иногда еще аккомпаниатор… Но вообще-то мы больше занимаемся записью речевых программ – реклам для радио, аудиокниг, закадровых комментариев для телевидения и тому подобным.

Шивон не могла не отметить, что «Королевство» Риордана было весьма специцифическим, но сейчас ее это не волновало. Она спросила, где они могут поговорить, но Чарльз только развел руками.

«Королевство» оказалось не только специфическим, но и совсем маленьким.

– Так вот… – начала она. – Как я сказала вам в телефонном разговоре…

– Да!.. – выпалил Риордан. – Я помню. Не могу поверить, что он мертв!

При этих словах ни звукооператор, ни секретарша и ухом не повели. По-видимому, Риордан сообщил им страшные новости сразу после разговора с Шивон.

– В настоящее время мы пытаемся восстановить во всех подробностях последние минуты жизни мистера Федорова, – сказала она, для пущего эффекта доставая блокнот и карандаш. – Насколько нам известно, позавчера вечером вы с ним выпивали в пабе.

– Я видел его и позже, дорогая моя, – хвастливо заявил Риордан. Когда Шивон вошла, он был в солнцезащитных очках; сейчас Риордан их снял, и она увидела, что его большие глаза обведены черными кругами. – Я угощал его карри.

– Это было вчера? – уточнила Шивон. – Где именно? – спросила она, когда Риордан кивнул.

– На Уэст-Мейтленд-стрит. Мы взяли по паре пива на Хаймаркет. Видите ли, Алекс на один день ездил в Глазго…

– Вы не знаете – зачем?

– По-моему, просто посмотреть город. Он хотел понять, в чем состоит разница между этими двумя городами, чтобы лучше узнать страну, шотландский национальный характер… Мне оставалось только пожелать ему удачи. Я сам прожил в Шотландии большую часть жизни, но до сих пор ни черта не понимаю в этом нашем национальном характере! – Риордан задумчиво покачал головой. – Алекс пытался мне объяснить: у него была насчет этого какая-то теория, но я, признаться, не особенно вникал.

Шивон заметила, что звукооператор и секретарша переглянулись. Очевидно, они были в курсе.

– Значит, вчерашний день Федоров провел в Глазго, – резюмировала она. – Во сколько вы встретились?

– Около восьми. Алекс хотел сэкономить на билете и ждал, пока закончатся часы пик. Я встретил его на вокзале, и мы отправились по пабам. Впрочем, я заметил, что в тот день Алекс уже пил.

– То есть он был пьян?

– У него язык развязался. У Алекса была такая черта: стоило ему выпить, как его начинало тянуть на умные разговоры. Меня, по правде сказать, это раздражало, потому что в подобных случаях понять, о чем речь, было совершенно невозможно. Особенно если ты и сам слегка принял на грудь.

– Хорошо, вы угостили его карри. Что вы делали дальше? Куда отправились?

– Да никуда, в общем. В тот день мне нужно было пораньше вернуться домой, а он объявил, что ему охота выпить еще. Насколько я его знаю, он, скорее всего, отправился в «Мадерс».

– На Квинсбери-стрит?

– Точно. Впрочем, он мог зарулить и в «Каледониан».

В уме Шивон быстро прикинула: и отель «Каледониан», и паб «Мадерс» находились совсем недалеко от западного конца Принсес-стрит, откуда рукой подать до Кинг-стейблз-роуд.

– Во сколько это было?

– Наверное, уже около десяти.

– В Шотландской поэтической библиотеке мне сказали, что накануне вечером вы записывали выступление мистера Федорова.

– Все правильно. Я записывал многих поэтов.

– И не только… – добавил звукоинженер.

Риордан нервно рассмеялся:

– Мистер Гримм имеет в виду мой собственный проект. Я записываю и монтирую городской шум – своего рода звуковой ландшафт Эдинбурга, понимаете? Шум машин на Принсес-стрит, поэтические вечера, разговоры в пабах, журчание воды в Лите на восходе, рев болельщиков на стадионе, смех и музыку на пляже в Портобелло, лай собак в парке… У меня уже скопилось несколько сот часов записи, и это еще не конец.

– Скорее уж несколько тысяч, – поправил его инженер Гримм.

Все это было очень любопытно, но Шивон не позволила отвлечь себя от главного.

– Вы были знакомы с мистером Федоровым раньше?

– Да. Я записывал еще одно его выступление.

– Где именно?

– В одном кафе. – Риордан пожал плечами. – По заказу книжного магазина «Сила слова».

Шивон машинально кивнула. Она знала этот магазин – видела его как раз сегодня. Он находился напротив паба, где они обедали с Ребусом. В одном из стихотворений Федорова была такая строчка – «Одно не связано с другим», но сейчас Шивон подумала, что поэт ошибался.

– Когда это было?

– Две недели назад примерно. В тот вечер мы тоже выпили.

Шивон постучала кончиком карандаша по блокноту.

– Надеюсь, у вас сохранился счет из ресторана, где вы были в последний раз?

– Не исключено. – Риордан достал из кармана бумажник.

– В первый раз за год, – подсказал звукоинженер, заставив рассмеяться секретаршу, игравшую с зажатой в зубах ручкой. Шивон почему-то была уверена, что эти двое – любовники, хотя их босс мог об этом и не знать.

Риордан извлек из бумажника пачку квитанций.

– Хорошо, что попросили, – пробормотал он, перебирая листки. – Вот бумажки, которые я давно должен был передать бухгалтеру… Ага, вот он, – сказал Риордан, протягивая Шивон квитанцию. – А зачем он вам?

– На счете должно быть проставлено время. Вот, девять сорок восемь, как вы и говорили. – Шивон спрятала счет между задними страницами своего блокнота.

– Вы не задали мне еще один вопрос, – улыбнулся Риордан. – Зачем мы с Алексом вообще встретились…

– Зачем?

– Алекс просил сделать ему копию записи. Ему казалось, что вечер прошел успешно, и он хотел иметь ее у себя.

Шивон мысленно вернулась в квартиру Федорова.

– В каком виде вы передали ему эту запись?

– Я прожег ему компакт-диск.

– У Федорова не было CD-проигрывателя.

Риордан пожал плечами:

– Ну и что? CD есть не у каждого.

Это было справедливое замечание, но Шивон помнила, что и компакт-диска у Федорова с собой не было. По-видимому, грабители прихватили его вместе со всем остальным сколько-нибудь ценным имуществом.

– Вы можете записать для меня еще одну копию, мистер Риордан? – спросила она.

– Вы думаете – это вам чем-то поможет?

– Пока не знаю. Просто мне хотелось составить свое мнение о выступлении.

– Оригинал записи находится в моей домашней студии. Копия будет готова к завтрашнему дню.

– Я работаю в Гейфилдском полицейском участке. Вы сможете прислать диск туда?

– Его завезет вам кто-нибудь из моих ребятишек, – сказал Риордан, косясь на звукоинженера и секретаршу.

– Большое спасибо, – поблагодарила Шивон.

Когда в прошедшем марте был обнародован запрет на курение в общественных местах, Ребус опасался, что пабы, обслуживавшие самые простые потребности клиентов (пинта горького, сигаретка, скачки по телевизору и телефон, чтобы сделать звонок в ближайшую букмекерскую контору), разорятся. К счастью, он ошибся, и большинство его излюбленных заведений, в том числе «Оксфорд-бар», сумели каким-то чудом удержаться на плаву, хотя сигареты и исчезли из их ассортимента. В ответ на организованное давление сверху курильщикам оставалось только одно: теснее сомкнуть ряды. Формально они соблюдали «идиотский» закон, однако отказываться от своих привычек никто из них не собирался. Любители подымить собирались теперь на улице перед входом; там они не только с удовольствием отравляли жизнь себе и прохожим, но и обменивались последними сплетнями и новостями.

Сегодня тоже все было как обычно. Кто-то высказывал свое мнение относительно пооткрывавшихся в последнее время испанских закусочных, какая-то женщина пыталась узнать, в какое время лучше всего посетить «Икею», мужчина с трубкой во рту отстаивал идеи полного суверенитета Шотландии, тогда как его оппонент (англичанин, судя по выговору) насмешливо утверждал, что юг будет только рад разводу – «и никаких алиментов!».

– Нефтяные месторождения Северного моря – вот единственный вид алиментов, который нам нужен! – парировал шотландский патриот.

– Они уже почти истощены. Через каких-нибудь двадцать лет вы снова окажетесь у нашего порога с протянутой рукой.

– Через двадцать лет мы будем богаты, как Норвегия.

– Или бедны, как Албания.

– Проблема в том, – вмешался еще один курильщик, – что лейбористы могут потерять своих шотландских депутатов в Вестминстере. И тогда за них уже никто никогда не проголосует – во всяком случае, к югу от границы.

– Это верно, – подтвердил англичанин.

– Сразу после открытия или незадолго до закрытия? – продолжала допытываться женщина.

– Кусочки осьминога в томатном соусе… – рассказывал ее сосед. – Очень неплохо, когда распробуешь.

Ребус затушил сигарету и вошел в паб. На стойке его дожидались бокалы и сдача. Из зала появился Колин Тиббет, чтобы помочь донести выпивку до стола.

– Между прочим, галстук можно снять, – пошутил Ребус. – Мы не на службе.

Тиббет улыбнулся, но ничего не сказал. Ребус опустил в карман сдачу и взял со стойки два бокала. Ему нравилось, что Филлида Хейс пьет пиво. Шивон предпочитала белое вино, а Тиббет и вовсе налегал на апельсиновый сок.

Их столик находился в самом дальнем углу. Шивон листала свой блокнот. Филлида приняла из рук Ребуса полный бокал и отсалютовала в знак признательности. Ребус сел.

– Прошу прощения за задержку, – сказал он. – Бармен был очень занят…

– Зато перекурить ты успел, – насмешливо сказала Шивон, но Ребус предпочел не услышать.

– Ну, что у нас есть на данный момент? – спросил он, устраиваясь поудобнее.

Как выяснилось, было у них немного. Они имели довольно точное представление о последних двух-трех часах жизни Федорова и составили примерный список того, что у него могло быть похищено. И наконец, они точно знали, что основным местом преступления была не улица, а платная автомобильная парковка.

– Есть ли среди всего этого что-то, что указывало бы не на заурядное ограбление, пусть и с трагическими последствиями, а на что-то другое? – спросила Филлида.

– Нет, – сказала Шивон. – Но…

Она встретилась взглядом с Ребусом, и тот слегка моргнул. В обстоятельствах убийства было что-то подозрительное, и оба это чувствовали, хотя никакими фактами пока не располагали. Но развить эту тему Шивон не успела. Валявшийся на столе мобильник Ребуса завибрировал, и по поверхности стоявшего рядом бокала с пивом побежали частые кольцевые волны. Извинившись, Ребус схватил аппарат и двинулся прочь, чтобы лучше слышать: качество приема в пабе оставляло желать лучшего, а кроме того, в нем было довольно-таки шумно. Трое туристов за соседним столом громко восхищались развешанными по стенам старыми плакатами и рекламами, за другим столом ожесточенно спорили о чем-то двое мужчин в деловых костюмах, а телевизор на стене передавал нечто вроде викторины с розыгрышем стиральных машин или пылесосов.

– Мы четверо должны постараться попасть в одну команду, – сказал Тиббет, глядя вслед Ребусу.

Филлида Хейс поинтересовалась, что он имеет в виду.

– Примерно за неделю до Рождества полицейское начальство тоже планирует провести что-то вроде праздничной интеллектуальной викторины. – Тиббет кивнул на экран телевизора. – Вопросы и ответы… Думаю, мы можем претендовать на главный приз, только я не знаю, каким он будет.

– К Рождеству нас останется трое, – напомнила Шивон.

– А как насчет твоего повышения? Есть какие-нибудь новости? – спросила Филлида, но Шивон только покачала головой. – Ну, это понятно… – Хейс вздохнула. – Начальство ужасно не любит распространяться о повышениях, наградах, премиях и тому подобных вещах – вдруг в последний момент что-нибудь случится.

Для Шивон эти слова были все равно что соль, посыпанная щедрой рукой на свежую рану, но возражать она не собиралась, к тому же к столу вернулся Ребус.

– Чем дальше в лес, тем больше дров, – проговорил он, качая головой, и снова сел. – Звонили из Хоуденхолла. По данным последних экспертиз, наш русский поэт имел в течение дня как минимум одно половое сношение. Думаю, они обнаружили на его штанах соответствующие следы.

– Может быть, он осчастливил кого-нибудь в Глазго? – предположила Шивон.

– Может быть, – согласился Ребус.

– А как насчет Федорова и этого… как его… ну, мужика, который записывал его выступление? – предположила Хейс.

– У Федорова была жена, – возразила Шивон.

– Это верно, – согласился Ребус. – С другой стороны, с поэтами ни в чем нельзя быть уверенным до конца. В любом случае с тех пор, как они ели карри, и до момента убийства прошло достаточно много времени… – Шивон и Ребус снова обменялись взглядами.

Тиббет заерзал на стуле.

– Но ведь это могла быть просто… ну, вы понимаете… – Он поперхнулся и покраснел.

– Что именно? – строго уточнила Шивон.

– Ну…

– Мне кажется, Колин имеет в виду мастурбацию, – спокойно пояснила Филлида, и по лицу Тиббета скользнуло выражение, в котором смешивались облегчение, благодарность и неловкость.

– Джон!.. – К их столику незаметно приблизился бармен.

Ребус обернулся.

– Взгляните, мне кажется, вам это будет интересно. – Бармен показал ему развернутую газету – последний, вечерний выпуск «Ивнинг ньюс».

На первой полосе красовался набранный крупными буквами заголовок «НА СМЕРТЬ ПОЭТА» и чуть помельче – «человек, который сумел сказать «нет». Архивное фото запечатлело Александра Федорова на фоне Эдинбургского замка. Шея поэта была обмотана клетчатым шотландским шарфом – по-видимому, снимок был сделан в один из первых дней после его приезда в Эдинбург. Тогда еще никто не мог и предположить, что Федорову остается жить не больше двух месяцев.

– Все тайное становится явным, – сказал Ребус и, взяв предложенную газету, оглядел сидящих за столом коллег. – Кто в курсе, откуда пошло это выражение?..

17 ноября 2006 года. Пятница
День третий

7

В отделе уголовного розыска полицейского участка на Гейфилд-сквер витал необычный запах. Отчетливее всего он ощущался в разгар лета, но в этом году не спешил исчезать, даже когда жара отступила. На несколько дней или даже недель он вдруг слабел, но потом заявлял о себе с новой силой.

Сотрудники жаловались, а Шотландская полицейская федерация даже угрожала забастовкой. Несколько раз в здании поднимали полы, чистили канализационные стоки, ставили ловушки на крыс и мышей, но причину странного запаха обнаружить так и не удалось.

– Так пахнет смерть, – говорили по этому поводу ветераны полиции.

Ребус понимал, что они имеют в виду. Время от времени из Лита вылавливали утопленника или в полуразвалившемся одноквартирном доме постройки шестидесятых годов находили разложившийся труп одинокого старика. Для таких даже в морге был выделен отдельный зал. Санитары, обслуживавшие этот зал, ставили на пол радиоприемник, который можно было включить в любой момент. «Отвлекает от вони», – говорили они.

В Гейфилдском участке бороться с запахом можно было, только открыв все окна, отчего температура в помещениях стремительно падала. В такие дни кабинет старшего инспектора уголовного розыска Макрея, отделенный от общей комнаты стеклянной перегородкой, и вовсе напоминал холодильник; впрочем, сегодня Макрей проявил завидную предусмотрительность, притащив из дома в Блэкхолле электрический обогреватель. Ребус где-то слышал, что в Блэкхолле живут самые состоятельные горожане, хотя на первый взгляд этот район, застроенный одноэтажными бунгало, не производил впечатления респектабельного. В том же Баритоне или Нью-Тауне дома и даже квартиры стоили миллионы. Впрочем, возможно, именно этим и объяснялось, что тамошние жители были намного беднее обитателей эдинбургских бунгало.

Воткнув шнур в розетку, Макрей включил обогреватель, однако, поскольку прибор стоял с его стороны стола, большая часть излучаемого им тепла оставалась на его половине кабинета. Вызванные им детективы продолжали отчаянно мерзнуть, а Филлида Хейс непроизвольно придвинулась к столу настолько близко, что казалось – еще немного, и она окажется на коленях у старшего инспектора.

Макрей заметил ее маневры и осклабился.

– Итак!.. – пролаял он, крепко сжимая ладони перед собой жестом, который показался бы умоляющим, если бы не начальственный тон. – Доложите, как продвигается расследование.

Ребус уже открыл рот, чтобы начать, но Макрей, словно предчувствуя неприятности, приказал Тиббету:

– Прикрой дверь, Колин. Побережем тепло для себя.

– Боюсь, тогда нам будет тесновато, сэр, – ответил Тиббет. И действительно – в кабинете, где находились сам Макрей, а также Ребус, Шивон и Филлида, места было настолько мало, что самому Тиббету приходилось стоять в дверях.

– Тогда отправляйся на свое рабочее место, – отрезал Макрей. – Думаю, Филлида вполне в состоянии рассказать о ваших достижениях.

Но подобный расклад Тиббета ни в коем случае не устраивал. Если Шивон повысят, освободится вакансия сержанта, а значит, он и Филлида, оставаясь напарниками, станут соперниками. И, втянув живот, Тиббет кое-как втиснулся в кабинет и закрыл за собой дверь.

– Я слушаю, докладывайте, – повторил Макрей, но тут зазвонил телефон на столе, и он со сдавленным проклятием снял трубку.

Взглянув на него, Ребус невольно задался вопросом, как обстоят дела у босса с давлением. Он и сам не отличался отменным здоровьем, однако у него никогда не бывало такого свекольно-апоплексического лица. Кроме того, волосы на макушке старшего инспектора давно поредели, хотя он и был на два с половиной года моложе Ребуса. Как сказал Ребусу врач на последнем медицинском осмотре: «Вам пока везет, Джон, но любое везение когда-нибудь кончается».

Несколько раз сердито хрюкнув в трубку, Макрей дал отбой и в упор посмотрел на Ребуса.

– Внизу ждет представитель российского консульства.

– А я-то гадал, когда они спохватятся, – отозвался Ребус. – Мы с Шивон займемся этим, сэр, а Колин и Филлида пока введут вас в курс дела. Вчера вечером у нас как раз было… производственное совещание.

Макрей кивнул, и Ребус повернулся к Шивон:

– Отведем его в одну из комнат для допросов?

– Я тоже об этом подумала, – кивнула она.

Покинув кабинет старшего инспектора, они двинулись к выходу из отдела. Пробковые доски на стенах все еще были пусты. Позднее они заполнятся фотографиями с места преступления, картами, схемами, списками имен и фамилий, расписаниями дежурств и тому подобными документами. Правда, при работе по некоторым делам штаб расследования мог располагаться и непосредственно на месте преступления, однако сейчас Ребус не видел в этом необходимости. Достаточно будет, рассуждал он, повесить у въезда на парковку объявление с просьбой ко всем потенциальным свидетелям обратиться в полицию. Кроме того, можно послать Хейс и Тиббета или нескольких патрульных разместить соответствующие листовки под дворниками припаркованных на стоянке машин, однако в самом ближайшем будущем их штабом останется эта большая, холодная комната. Отсюда они и будут действовать.

Прежде чем выйти в коридор, Шивон обернулась. Сквозь стеклянную стену кабинета босса ей были хорошо видны Тиббет и Хейс, которые как будто соревновались, кто из них сумеет предложить Макрею наиболее лакомый кусочек информации.

– Сразу видно, – заметил Ребус, – идет битва за место сержанта. На кого бы ты поставила?

– У Филлиды выслуга больше. Пожалуй, в этой скачке она фаворит, – ответила Шивон. – Если место сержанта вдруг достанется Колину, я думаю, что Фил уйдет.

Ребус кивнул.

– Так куда мы поведем нашего русского гостя?

– Думаю, в номер третий.

– Почему?

Шивон усмехнулась:

– В третьей комнате для допросов самый грязный и ободранный стол и самые исписанные стены… Именно туда попадают все, кто подозревается в противоправных деяниях.

Ребус улыбнулся. Шивон была права: даже для человека с чистой совестью пребывание в третьей комнате было нелегким испытанием.

– Заметано, – сказал он.

Представителя русского консульства звали Николай Стахов. Он сам назвал им свое имя, скромно улыбнувшись. Молодой, с гладкой светлой кожей и пробором в русых волосах, он выглядел почти мальчиком, однако роста в нем было никак не меньше шести футов, а длинное черное пальто чистой шерсти только подчеркивало атлетический разворот плеч. Пальто с поднятым воротником было перехвачено поясом, а из кармана выглядывали черные кожаные перчатки, или, точнее, варежки: Ребус заметил, что пальцев на них нет. «Кто тебя одевал, мальчик?» – захотелось ему спросить, но он сдержался и только пожал протянутую руку русского.

– Мы сожалеем о смерти мистера Федорова, – сказала Шивон, в свою очередь протягивая Стахову руку.

Тот не только ответил на рукопожатие, но и слегка поклонился.

– Наше консульство надеется, вы сделаете все возможное, чтобы задержать преступника, – проговорил он.

Ребус кивнул.

– Идемте. Нам будет удобнее разговаривать в одной из наших комнат…

Они провели русского по коридору, остановившись перед третьей дверью. Она была не заперта. Ребус толкнул ее и жестом пригласил Шивон и Стахова войти. Сдвинув указатель на двери из положения «Свободно» в положение «Занято», он тоже шагнул внутрь.

– Присаживайтесь, – радушно предложил он.

Оглянувшись с некоторым недоумением, Стахов опустился на стул. В первое мгновение он собирался опереться о столешницу, но потом благоразумно решил этого не делать и сложил руки на коленях. Шивон села напротив, Ребус прислонился к стене у двери и скрестил руки на груди.

– Что вы можете рассказать нам об Александре Федорове? – спросил он.

– Я приехал принять уверения вашей стороны в том, что для поимки преступника будут предприняты все необходимые меры. Этого требует официальный протокол. Вам должно быть известно, что, будучи дипломатом, я не обязан отвечать на ваши вопросы, – парировал Стахов.

– Да, закон предоставляет вам такое право, – согласился Ребус. – Но мы полагали, что вы захотите всемерно содействовать расследованию обстоятельств гибели вашего соотечественника. Широко известного соотечественника, – добавил Ребус, постаравшись принять скорбный вид.

– Разумеется, разумеется, – кивнул дипломат. – Мы готовы помочь…

Пытаясь разговаривать одновременно с обоими, он вынужден был постоянно вертеть головой. Это не могло не вызвать в нем ощущения дискомфорта, чего и добивался Ребус.

– Превосходно, – сказала Шивон. – В таком случае будьте добры рассказать, насколько сильной головной болью был для вас Федоров.

– Головной болью? – По тону Стахова было не ясно, действительно ли его подвели познания в английском.

– Насколько он был вам неудобен, – перефразировала свой вопрос Шивон. – Ведь по нашим сведениям, Федоров был не только известным поэтом, но и известным диссидентом.

– Он вовсе не был нам неудобен.

– То есть власти вашей страны хорошо к нему относились? – Шивон сделала попытку зайти с другой стороны. – Скажите, быть может, в консульстве состоялось что-то вроде приема в честь приезда в Эдинбург возможного лауреата Нобелевской премии?

– В сегодняшней России Нобелевским премиям уделяется не слишком большое внимание.

– В последние несколько дней мистер Федоров дважды выступал перед публикой. Вы присутствовали на его поэтических вечерах?

– Нет. У меня было много других важных дел.

– Но, быть может, кто-то из вашего консульства?..

– Я не совсем понимаю, – счел необходимым прервать ее Стахов, – какое отношение к расследованию имеют подобные вопросы. В настоящий момент я могу расценить их только как дымовую завесу, попытку отвлечь внимание… Как относилось наше правительство к присутствию Федорова в Шотландии, не играет роли. Главное в том, что именно здесь, в вашем городе, в вашей стране, он был убит, и мы вправе требовать всестороннего и тщательного расследования всех обстоятельств этого трагического происшествия. Эдинбург, к несчастью, не самый безопасный в мире город. Нам известно о случаях нападения на польских иммигрантов на национальной почве. Вспышки насилия иногда провоцирует даже символика не того футбольного клуба.

Ребус бросил на Шивон многозначительный взгляд.

– Дымовая завеса, говорите?.. – пробормотал он.

– Я говорю правду! – Голос русского дипломата задрожал, но он постарался взять себя в руки. – Консульство Российской Федерации настаивает, чтобы вы сообщали нам о ходе расследования убийства. Только в этом случае мы сможем уведомить Москву о том, что расследование было тщательным и беспристрастным. И только на основании этой информации наше правительство примет решение о дальнейших действиях.

Ребус и Шивон сделали вид, что обдумывают услышанное. Наконец Ребус пошевелился и сунул руки в карманы.

– Наше расследование, как вы понимаете, пока находится в самом начале, – сказал он примирительным тоном. – И на данном этапе мы не исключаем возможности, что на мистера Федорова напал не обычный преступник, а человек, руководствовавшийся какими-то иными мотивами. И этот человек мог быть членом местной русской общины. В консульстве, вероятно, имеются списки ваших соотечественников, которые в настоящее время живут или работают в Эдинбурге?

– Я продолжаю придерживаться мнения, инспектор, что Федоров стал жертвой вашей уличной преступности.

– На данном этапе расследования, – повторил Ребус как можно внушительнее, – было бы неразумно исключать какую-либо из версий.

– И подобный список нам бы очень пригодился, – добавила Шивон.

Стахов молча переводил взгляд с одного на другую, и Ребусу очень хотелось поторопить его с решением. Выбрав комнату номер три, они допустили только один серьезный просчет: здесь было дьявольски холодно. Русского от холода и промозглой сырости защищало толстое шерстяное пальто, но Шивон разве что зубами не стучала. Ребус только удивлялся, как это их дыхание не превращается в стылом воздухе в пар.

– Я постараюсь вам помочь, – проговорил наконец Стахов. – Но – quid pro quo <sup>[2]2
  Здесь: услуга за услугу (лат.).


[Закрыть]</sup> – за это вы должны держать меня в курсе событий. Договорились?..

– Оставьте нам ваш номер телефона, – предложила Шивон.

Русский принял ее слова за выражение готовности сотрудничать, но Ребус знал: это было все, что угодно, только не согласие.

Ребус вышел на улицу, чтобы перекурить и заодно взглянуть на шофера Стахова, а Шивон остановилась у стойки дежурного, где ее дожидалась небольшая посылка. Вскрыв конверт, она обнаружила внутри компакт-диск, на котором толстым черным фломастером было написано только одно слово: «Риордан». То, что вместо имени Федорова хозяин звукозаписывающей студии использовал свое, весьма красноречиво свидетельствовало о некоторых особенностях его характера.