Текст книги "Божья кузница (сборник)"

Автор книги: Грег Бир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 60 страниц)

– Не совсем так, – ответил Эдвард. – Гулял сегодня?

– Да. В пять утра побродил немного. Приятно вставать в темноте. Восход – потрясающее зрелище. Мои привычки меняются день ото дня. Я успокоился. Смешно, правда?

– Отрицание, гнев, апатия… смирение, – перечислил Эдвард. – Четыре стадии.

– Я ни с чем не смирился, – заявил Минелли. – Просто спокойно отношусь к тому, что должно случиться. Куда направляешься?

– К водопадам. Никогда не бывал там.

Минелли кивнул.

– Знаешь, я отыскал место, где хотел бы находиться, когда грянет катастрофа. – Он указал пальцем в сторону Глесьер-Пойнта. – Оттуда видно все; отличный обзор. Я поднимусь и разобью лагерь. Проведу там неделю или около того, чтобы подготовиться.

– А если повезет и подвернется какая-нибудь сердобольная дамочка?

– Возьму ее с собой, но я не надеюсь. – Минелли почесал бороду и холодно усмехнулся. – Я парень второго сорта.

Эдвард взглянул на наклейку на боковом стекле: «Рожденный служить Сатане».

– Изыди» – бросил он через плечо и двинулся на восток.

– Я католик. Мне все равно, что ты скажешь.

– А я англиканец.

– Когда вернешься?

– К началу встречи, в пять часов.

Эдвард шагал по головокружительно извилистой Мьюир-Трейл, останавливаясь на смотровых площадках и подолгу глядя сверху на ущелье, наполненное ревущей, белой от пены водой. К одиннадцати часам он уже преодолел половину пути. Запах мха, водяных брызг и сырого перегноя опьянял его. Водопад Вернел-Фолл грохотал слева внизу. Легкие облака пропитали одежду влагой и каплями остались на лице и руках. Он поежился от холода, но не стал надевать штормовку, боясь потерять ощущение полного единства с природой.

В мокрых камнях отражалось небо, отчего они казались оранжево-коричневыми. Подул ветер, принеся тучу брызг, и Эдварду почудилось, что он парит в мглистой пустоте, теплом янтарном тумане, скрывшем от глаз покрытые мхом гранитные стены.

– »Мне вечность встретилась в горах», – процитировал он и, не зная всего стихотворения, перешел к последней строчке: – «И в сердце поселился страх…»

На вершине Вернел-Фолла он остановился, потом прошелся по широкой площадке из белого гранита, держась одной рукой за металлические перильца. Наконец он выбрал место поближе к серебристому водному потоку, отвесно падающему вниз. Отсюда он мог внимать шуму и мощи водопада; брызги особенно не донимали его. Здесь он чувствовал себя в абсолютном уединении, хотя жизнь грохотала близко. Хорошо бы, подумал Эдвард, броситься в середину потока и низвергаться вместе с ним, в холодных зеленых и белых водах, меж брызг и пузырей, и глядеть оттуда на землю и небо, искаженные прозрачной, почти стеклянной гладью вертикальных струй! Жить, как водяной дух, обладать магической способностью удерживаться в смертоносных волнах водопада.

Эдвард посмотрел на Либерти-Кеп и вновь вспомнил о недоступных пещерах под сводами скал. Отчего так неудержимо влечет именно то, что скрыто от глаз?

Он нахмурился, пытаясь сосредоточиться на мыслях, мелькавших в голове. Живые существа видят только то, что на поверхности. Они не могут существовать в глубине Земли, в ее тверди. На поверхности жизнь приобретает черты реального. Смерть – огромное неизведанное пространство. Смерть рождается в недосягаемых пределах. «Смерть» и «твердь» – звучит очень похоже…

Этим утром Эдвард встретил на тропе только трех человек – один спускался, двое других шли позади геолога. Наверху он увидел четвертого – молодую высокую блондинку в бурой штормовке и темно-голубых шортах. Она стояла с большим, тяжелым с виду рюкзаком на спине на противоположной стороне площадки. Перед ней открывался вид на Эмералд-Лейк – озеро, в котором собиралась вода, упавшая с шестисотметрового водопада Невада-Фолл, и запасалась силами, чтобы излиться другим, менее высоким Вернел-Фолл. Должно быть, женщина провела здесь в палатке ночь или утром пришла через долину.

Женщина обернулась, и Эдвард увидел, что она потрясающе хороша собой. Длинное лицо скандинавского типа, правильной формы нос, ясные голубые глаза и губы – чувственные и недовольно нахмуренные. Эдвард быстро отвел взгляд, отлично осознавая, что он ей не пара. Он уже давно понял, что такие красотки не обращают внимания на подобных ему мужчин, которые выглядят не особенно мужественно и занимают не слишком высокую ступень на социальной лестнице.

Тем не менее, складывалось впечатление, что она одинока.

В душе Эдварда звучала чистая пронзительная мелодия, зарождавшаяся всегда, когда ему доводилось встретить желанную, но недоступную женщину, когда он испытывал не страсть, а почти религиозное томление. Сейчас он сопротивлялся этому чувству; ему не хотелось, чтобы кто-то мешал боготворить природу, Землю; было жаль растрачивать восторги на женщину, которой он, скорее всего, не мог обладать. От женщины или женщин, о которых Эдвард мечтал накануне, он ожидал другого: они обязаны быть надежными и терпимыми, но не должны причинять страданий. Вежливо улыбнувшись и кивнув, он быстро прошел мимо незнакомки и продолжил прогулку.

За Эмералд-Лейк он отыскал каменную площадку с гранитным выступом под деревьями, служившим скамейкой. Он остановился, вытащил из рюкзака несколько сэндвичей с сыром и сушеные фрукты. Все это напомнило ему завтраки, приготовленные матерью, когда они путешествовали здесь все вместе. Устроившись лицом к белому перистому водопаду Невада-Фолл, находящемуся в нескольких сотнях ярдов, он откусил кусочек сушеного абрикоса и заварил на переносной плитке чай.

Кто-то приблизился сзади легкими, почти неслышными шагами.

– Прошу прощения.

Он резко обернулся и увидел все ту же блондинку. Она улыбнулась. В ней было не меньше шести футов росту.

– Да? – выговорил Эдвард, проглатывая недожеванный кусок.

– Ты не видел здесь мужчину – чуть выше меня, с черной окладистой бородой и в красной штормовке? – Она подняла руку над головой, показывая рост нужного ей человека.

Эдвард не видел никого, кто соответствовал бы описанию, но встревоженный вид девушки подсказывал, что нельзя отвечать сразу. Он притворился, что пытается вспомнить, потом сказал:

– Нет, не думаю. Сегодня здесь не так много людей.

– Я жду его уже второй день, – вздохнула она. – Мы договорились встретиться возле Эмералд-Лейк.

– Сожалею.

– А ты не видел никого похожего в долине? Ты ведь оттуда, да?

– Да. Но я не помню никого с черной бородой и в красной штормовке. Вообще никого с черной бородой!

– Понятно. – Она покачала головой и повернулась. Потом бросила через плечо: – Спасибо.

– Не за что. Может, хочешь перекусить? Чай, фрукты?

– Нет, спасибо. Я ела. У меня еды хватит на двоих.

Эдвард наблюдал за ней со смущенной улыбкой. Она, казалось, не знала, что делать дальше. В глубине души он хотел, чтобы девушка ушла; влечение ранило его.

– Я говорю о своем муже, – объяснила она, уставясь на Либерти-Кеп и чуть прищурясь от слепящей дымки. – Мы в разводе. Наша первая встреча произошла в Йосемите, и мы решили, что если вернемся сюда до того, как… – Ее голос дрогнул, и она поежилась. – Мы решили быть вместе. Договорились встретиться возле Либерти-Кеп.

– Не сомневаюсь, что он где-то неподалеку. – Эдвард показал на озеро и тропу.

– Спасибо, – вымолвила женщина. На этот раз она не улыбнулась, а просто повернулась и пошла по направлению к Вернел-Фоллу и ведущей вниз тропе Мист-Трейл. Эдвард долго смотрел ей вслед, потом глубоко вздохнул и принялся за второй бутерброд. Жуя, он презрительно оглядел свой завтрак. – Если бы у меня был белый хлеб! – сказал он самому себе. – Такую красавицу можно приворожить только лучшими сортами пшеницы.

Нигде – ни на площадке, ни в окрестностях озера и водопадов, ни на тропе – не было ни души. Единственный человек на много миль – это он, Эдвард. Шоу пересек мостик и зашагал между деревьями. В ушах стоял грохот воды и птичье пение. Он знал все типы скал и камней, но плохо разбирался в птицах. Краснокрылые дрозды, малиновки, сойки, правда, не представляли загадки для него; он решил купить книгу, чтобы прочитать и о других пернатых. Но есть ли смысл в заучивании названий? Если его памяти суждено развеяться по космосу, стоит ли терять время на новую информацию?

Самое важное – найти и укрепить стержень своего бытия, поймать момент истины и сосредоточиться на нем. Он считал, что присутствие людей отвлекает, теперь же у него есть шанс ответить на все вопросы.

Молиться? Бог – зияющая пустота, бабушкины сказки – редко становился предметом его размышлений, но Эдвард не хотел оригинальничать в то время, когда планета замерла в ожидании последнего удара. Однако и в том, чтобы следовать за всеми, он тоже не видел смысла. Это так же бесполезно сейчас, как и изучение естественных наук, только менее интересно.

Солнце все еще освещало долину, и только Либерти-Кеп погрузился в тень. Дым немного рассеялся, небо стало ярко-голубым, а там, где оно соприкасалось с дымкой – зеленым, более естественным, чем раньше.

– Я умру, – ровно произнес Эдвард. – То, что я сейчас из себя представляю, исчезнет без следа. Я перестану мыслить. Я ничего не испытаю, даже не пойму, что пришел конец. Вздыбившиеся скалы, и дым, и лава… Нет, наверно, случится иначе. Будет ли больно? Останется ли хотя бы мгновение, чтобы почувствовать боль?

Массовая гибель: Господь, вероятно, занят тем, что внимает массовым молитвам.

Бог.

Он не защитит, если только не свершится чудо.

Эдвард разгреб носком ботинка пыль на тропе.

– Что, черт возьми, я здесь ищу? Озарение? – Он покачал головой и выдавил улыбку. – Наивный ублюдок, тебе следовало бы больше тренироваться: твои мышцы, предназначенные для молитвы, твои бицепсы, способствующие прозрению, не в форме. С их помощью тебе не прыгнуть выше собственной головы.

Эдварда потрясла горечь, которую он неожиданно услышал в своем голосе. Неужели он действительно ждал озарения, неужели и впрямь хотел убедиться, уверовать в то, что за последней чертой скрывается жизнь или смысл?

– Бог – это то, что ты любишь, – тихо проговорил он и сам удивился глубине своей веры. Хотя он никогда не преуспевал в любви – ни к людям, ни к чему-то еще, кроме, пожалуй, любви к работе. – Я люблю Землю.

Но фраза звучала слишком пространно. Земля предлагала любить, ко всему прочему, и катаклизмы: бури, лавины, извержения вулканов, землетрясения. Необузданность стихий. Земля не может справиться с ней. Легко любить прародительницу…

Подул сильный ветер и пронес над водопадом и лесом облако тумана, упавшее холодными, чуть жалящими капельками воды ему на лицо. Эдварду вновь вспомнилось время, когда он был безбородым юнцом. Тогда больше всего на свете он желал, чтобы отец остался с ним, и, вместе с тем, уже тогда знал (неужели он до конца осознавал это?), что ослабленный узел вскоре и вовсе развяжется.

На самом деле, то давно прошедшее время не было таким уж счастливым. Он вспомнил мальчика, наблюдавшего растерянным, но пытливым взглядом за мужчиной и женщиной, которые пытались разыгрывать роли отца и матери, мужа и жены. Но ведь и в то лето они давно были чужими друг другу.

Мальчик не мог представить себе, что произойдет после разрыва. Не мог предвидеть очевидное и неотвратимое.

Эдвард размышлял.

Земля – мать. Бог – отец. Отсутствие Бога равно отсутствию отца и равно невозможности связи с будущим.

– Ну вот, – пробормотал Эдвард, – ответ сошелся.

Он раздавил муравья и забросил рюкзак за спину. Потом геолог начал спускаться по мокрым каменным ступенькам, выложенным недалеко от водопада. Затем он выбрался на тропу и зашагал над пенистой быстриной Мерсед.

Через некоторое время он улыбнулся и, свернув в тропы, поднялся на гранитный валун, нависший над шумной рекой. Он долго любовался зелеными волнами, бурлящими среди белых пузырей. Грохот, казалось, стихал. Эдвард замер, словно загипнотизированный. Он может просто-напрсото нагнуться, скользнуть одной ногой вниз – и все кончится в одно мгновение. И не будет тревожного ожидания. Не будет выбора.

Но отчего-то такая перспектива не привлекала его. Он покачал головой и посмотрел вверх, на кроны деревьев, растущих на противоположном берегу. Сквозь листву блестели и двигались по стволам серебряные точки. Эдварду потребовалось несколько секунд, чтобы получше разглядеть их. Деревья были покрыты блестящими пауками размером с кулак. Два странных насекомых ползли по ветке, таща за собой то, что осталось от мертвой сойки. Еще один паук отрывал кусочек коры от сосны, обнажая белый треугольник древесины.

Эдвард вспомнил Гостя и не усомнился в реальности увиденного.

– Кто управляет ими? – спросил он себя. – Чего они хотят?

Он наблюдал за пауками несколько минут, бессознательно удивляясь их равнодушию к присутствию человека, потом пожал плечами – подумаешь, еще одно неразгаданное чудо – и ступил на тропу.

В пять часов, как он и обещал себе, Эдвард вернулся в долину, принял душ и переоделся в чистые джинсы и белую рубашку. Этим вечером в летнем театре собралось больше народа, чем накануне. Ожидались выступления министра, психолога и одного лесничего. Элизабет представила их. Минелли поворчал по поводу «состава золотой труппы Нового Века», но остался. Между людьми постепенно возникала связь – даеж между незнакомыми. Они готовились к катастрофе вместе, и вместе было лучше, чем по отдельности, даже если это «вместе» подразумевало всего лишь выслушивание недалеких ораторов.

Эдвард поискал глазами блондинку, смутившую его покой, но ее нигде не было.

Лишившись поста, сенатор Джилмон сел в машину и приказал шоферу ехать на восток. Позади – три дня допросов в ФБР и Управлении национальной безопасности и шесть часов откровенной беседы с министром военно-морских сил. Никто не смог, да, собственно, и не хотел – предъявить сенатору серьезные обвинения, хотя к нему сходились все следы из «Сараготы». Если бы расследование продлилось, как полагается, два с половиной месяца, Джилмона, наверняка, ожидали бы неприятности, а капитан «Сараготы», очевидно, понес бы суровое наказание. Но порядки в Соединенных Штатах изменились. В стране жила другая нация, работало другое правительство – оно принимало решения и действовало, не имея лидера. Президент, которому грозил импичмент, все еще находился у власти, но, фактически, все его попытки контролировать ситуацию проваливались.

Уже полгода назад арест Джилмона был бы не чем иным как проформой. Теперь этот вопрос даже не обсуждался.

Так каков же итог? Они убили полковника Роджерса и, быть может, человек тридцать из «Кузницы Господа», отказавшихся покинуть окрестности Фантома. Они взорвали вражеский корабль и превратили его в пыль и камни. И, тем не менее, почти все заговорщики понимали, что не только не отменили, но даже не отсрочили смертный приговор, нависший над Землей.

Джилмон стоял на песке возле гравийной дороги. В двух милях от него находились Территория и остатки Фантома. На шее сенатора на кожаном ремешке висел бинокль, из-под шляпы на лицо стекали капли пота. Белый лимузин, арендованный Джилмоном, ждал в сторонке. Водитель, невозмутимый парень в темных очках и синей униформе, сидел в машине.

Армейские и правительственные грузовики каждые пять минут проезжали по дороге, на некоторых – знак, предупреждающий о радиационной опасности. Многие из этих машин, как понимал сенатор, перевозили куски бывшей горы. Джилмону было неизвестно, что найдено на месте взрыва. Теперь, когда в результате заговора свершилось то, чего втайне желали все, непосредственные участники акции оказались не у дел. Козлы отпущения – не иначе. Хотя, может, слишком сильно сказано… А может, и нет.

Джилмон, не таясь, проклинал Крокермена за то, что тот вверг их в безнадежное и незаконное мероприятие, в удушающую атмосферу обмана и заговора.

Несмотря ни на что, глубоко в Земле летели навстречу друг другу «пульки», как называли их одни ученые, или «товарные поезда» – как говорили другие, в основном, геологи. За «пульками» уже не уследить, но нет сомнения, что они никуда не исчезли. Конец света – дело дней или недель.

Джилмон открыл заднюю дверь лимузина и, сев в машину, налил себе шотландское виски с содовой.

– Тони, – спросил он, медленно перекатывая стакан между ладонями, – где бы ты хотел находиться, когда это произойдет?

Водитель не колебался.

– В постели, – ответил он, – и пустить себе пулю в лоб, сэр.

Со времени отъезда из Лонг-Бич они много говорили на эту тему. Тони женился всего лишь шесть месяцев назад. Джилмон вспомнил о Мадлен – они женаты уже двадцать три года. Он тоже хотел встретить страшный час вместе с ней, но не думал, что пустит себе пулю в лоб. Рядом с ними будут дети и два внука – возможно, они съедутся на ранчо в Аризоне. Сбор большой семьи. Уже пять или шесть лет им никак не удавалось организовать встречу клана.

– Мы не успели сделать и самой малости, Тони, – сказал Джилмон неожиданно горько. Впервые после смерти сына он почувствовал желание проклясть Господа.

– Но ведь мы не знаем этого наверняка, сенатор, – ответил шофер.

– Я знаю, – сказал Джилмон. – Если человеку дано право знать, что он потерпел крах, то я знаю это.

Hostias et preces tibi, laudis offerimus

27 марта

В течение нескольких последних часов Тревор Хикс сидел за компьютером, просматривая и разбирая записи, присланные из общины мормонов в Солт-Лейк-Сити. Он остановился в доме инженера, специалиста по аэрокосмическому оборудованию. Хозяин – его звали Дженкинз – предоставил Хиксу большую гостиную, из окон которой открывалась панорама Сиэтла и залива. Работа не увлекала Тревора, однако он считал ее поолезной и потому чувствовал себя умиротворенным и спокойным перед лицом будущей катастрофы. Несмотря на репутацию невозмутимого человека, Тревор Хикс в действительности никогда не был ни хладнокровным, ни сдержанным. Воспитанный в английских традициях писатель за умением вести себя и спокойными манерами скрывал свое истинное «я», которое, как считал он сам, окончательно сформировалось где-то в возрасте двадцати двух лет и неизменно оставалось впечатлительным, энергичным, необузданным. Только, может, прибавилось воспоминаний да внешнего лоска.

Он откатил стул от стола и поздоровался с миссис Дженкинз – Эбигейл; она вошла в комнату с двумя пластиковыми пакетами, доверху наполненными продуктами. Эбигейл не была Подневольной. Она знала только, что ее муж и Тревор занимаются чрезвычайно важным и секретным делом. Те работали днем и ночью, с трудом находя несколько часов для сна, а она, желая помощь мужчинам, ходила за покупками и готовила.

Миссис Дженкинз оказалась хорошей хозяйкой и неплохим кулинаром.

В семь часов они пообедали – жареное мясо, салат и бутылка отличного «кьянти». В семь тридцать Дженкинз и Хикс вновь приступили к работе.

Ощущение внутреннего покоя, заметил Хикс, волнует его… Он не доверял слабым невыразительным эмоциям. Уж лучше легкое волнение: оно не позволяет расслабиться.

Сигнал тревоги пронзил мозг Хикса подобно раскаленному стальному копью. Писатель взглянул на часы – он и не заметил, что они отстали. Время позднее. Тревор отбросил в сторону очередную дискету. Потом отодвинул стул и подошел к окну. Дженкинз с удивлением взглянул на него из-за кипы бланков с заявками на медицинское оборудование.

– Что случилось?

– Вы не чувствуете? – спросил Хикс, дергая за шнур, чтобы раздвинуть занавески.

– А что я должен чувствовать?

– Какое-то несчастье. Я слышу из… – Он попытался понять, откуда идет сигнал, но Сеть замолчала. – Мне кажется, что-то происходит в Шанхае.

Дженкинз встал с кресла и позвал жену.

– Начинается? – спросил он.

– О, Боже, не знаю! – крикнул Хикс, почувствовав новый тревожный укол. Сеть повреждена, связь оборвана – ничего другого он понять не мог.

За окном мириадами огней сверкал ночной Сиэтл. Хиксу от холма Королевы Анны был виден весь город. Небо пасмурное, хотя прогноз не обещал осадков… Яркие вспышки осветили верхний слой облаков. Одна, вторая… Пауза. Когда миссис Дженкинз появилась в гостиной, небо вспыхнуло в третий раз.

Миссис Дженкинз испуганно посмотрела на Хикса.

– Обычная молния, правда, Дженкс? – спросила она мужа.

– Это не молния, – ответил Хикс.

Сеть передавала противоречивую отрывочную информацию. Даже если на связь вышел один из Боссов, Хикс не мог различить его голос в общем сумбуре. Потом, отчетливый и недвусмысленный, пришел сигнал. Хикс и Дженкинз услышали его одновременно.

Враг атакует вашу территорию и судно.

– Атакует? – громко переспросил Дженкинз. – Они что, начинают прямо сейчас?

– Один из ковчегов находился в Шанхае, – сказал Хикс с недоумением. – Теперь Шанхай отрезан от Сети. Никто не может связаться с городом.

Что?.. Что?..

Будучи местным организатором деятельности Сети и поставщиком необходимого оборудования, Дженкинз привык к более частным и конкретным проблемам.

– Я полагаю…

Собственная – не чужая, не навязанная таинственным Боссом – мысль, промелькнула в мозгу Хикса, прежде чем он закончил фразу.[2]Они защищают нас, но не могут предотвратить гибель планеты. Враги наверняка запустили на орбиту корабли, или станции, или что-нибудь в этом роде, чтобы следить за Землей.

– …что сейчас начинается бомбардировка.

За облаками вспыхнул свет и озарил все вокруг.

…в конце концов, идет настоящая война, но мы не ожидали, не предполагали такого поворота событий…

– Дженкс…

Дженкинз обнял жену. Хикс увидел красные и белые вспышки, струи воды, взлетающие на воздух камни – и черная взрывная волна опустилась на город. Оконное стекло разлетелось вдребезги, Хикс закрыл глаза и, испытав мгновенный приступ боли, погрузился в темноту…

Артур летел на предельной скорости в Сан-Франциско по шоссе N 101 и наконец притормозил после марафонской гонки. Он вдруг почувствовал острую боль в затылке и, крепко сжав руль, остановился у обочины, ощущая напряжение во всем теле.

– Что случилось? – спросила Франсин.

Он повернулся к жене и посмотрел на небо над Санта-Розой и виноградниками.

– Астероиды! – крикнул Марти. – Взрываются!

На этот раз свет вспыхивал ближе и ярче, слепил глаза, как паяльная лампа, оставляя в небе красные следы. На высоте сотни миль над Сан-Франциско что-то происходило, скорее всего, сражение.

Франсин хотела выйти из машины, но Артур остановил жену. Она посмотрела на него, однако ничего не сказала, только лицо ее исказилось от страха и гнева.

Еще несколько вспышек над головой – и вновь вокруг воцарилась темнота.

Артур почти удивился, поняв, что плачет. Злость и ненависть душили его.

– Сволочи! – простонал он, уронив руки на руль. – Будь они прокляты!

– Папа… – захныкал Марти.

– Замолчи, черт возьми! – крикнул Артур, потом одной рукой сжал ладонь Франсин, а другой дотянулся до сына. – Никогда не забывай того, что видел. Если мы выживем, никогда, никогда не забывай!

– Что случилось, Арт? – спросила Франсин, стараясь сохранить спокойствие.

Марти плакал. Артур закрыл глаза, уже ругая себя за то, что дал волю эмоциям. Он прислушивался к голосам, звучавшим по каналам Сети, и попытался понять, что к чему.

– Сиэтла больше нет, – сказал он.

Тревор Хикс и все остальные.

– А Годж? – спросил Марти сквозь слезы. – Где он? Он жив?

– Думаю, жив, – ответил Артур, содрогаясь от ужаса. – Чудовищно! Они хотят уничтожить наши спасательные корабли, наши ковчеги! Они стремятся к тому, чтобы не выжил ни один человек.

– Что? Почему? – спросила Франсин.

– Запомните! – повторил Артур. – Просто запомните.

Ему потребовалось почти двадцать минут, чтобы овладеть собой и снова выехать на трассу. Сан-Франциско и залив надежно защищены. Внезапно Артура охватила безотчетная, утробная, любовь к Боссам, Сети и всей той работе, которая велась, чтобы защитить и спасти людей. Это было благоговейное чувство первобытного человека.

А что ощущает солдат, видя, как грабят его родину?

– Они бомбили Сиэтл? – спросила Франсин. – Инопланетяне? Или русские.

– Нет. Не русские. Пожиратели планет. Они пытались уничтожить и Сан-Франциско. – И Кливленд, который устоял, и Шанхай, превращенный в руины, и, кто знает, сколько других мест, где скрывались ковчеги. Артура передернуло. – Боже! Что будут делать русские? Как поступим мы?

Руль заходил в руках Гордона. Сквозь шум мотора они услыхали содрогающий душу стон. Отзываясь на гибель города, под колесами машины затряслась земля.

В два часа ночи Ирвин Шварц поднял трубку трезвонившего телефона, соединенного с его рабочим кабинетом, и нажал на кнопку.

– Да?

Только после этого он услышал рокот вертолетных лопастей.

Звонил дежурный офицер из Белого Дома.

– Мистер Шварц, мистер Крокермен эвакуируется. Он предлагает вам место в его вертолете.

Шварц отметил про себя нежелание офицера назвать Крокермена президентом. Просто «мистер Крокермен». Если у вас нет власти – нет и титула.

– Отчего такая срочность?

– Сиэтл подвергся нападению. Кливленд, Чарлстон и Сан-Франциско тоже.

– Господи. Русские?

– Неизвестно. Вы должны быть на месте как можно скорее, сэр.

– Хорошо. – Шварц не успел накинуть даже пальто.

В одной нижней рубахе, в которой спал, и в брюках, он быстро шел по лужайке перед Белым Домом. Он инстинктивно пригнулся под мощными лопастями вертолета и взбежал по лестнице. Дул прохладный ночной ветер, и голова мерзла без шляпы. Дверца самолета захлопнулась за спиной Шварца. Сотрудник секретной службы спустился с трапа и наблюдал, как вертолет поднимается в небо и берет курс на базу военно-воздушных сил в Гримсоне, Индиана.

Крокермен сидел между штабным офицером и морским пехотинцем. Моряк держал на коленях «футбол» – чемоданчик с ядерной кнопкой, – а офицер – переносной центр данных и управления, подсоединенный к системе связи вертолета.

На борту находились три сотрудника секретной службы и Нэнси Конгдон, личный секретарь президента. Если бы миссис Крокермен жила в Белом Доме, то, конечно же, присоединилась бы к мужу.

– Господин президент, – начал офицер. – Министр обороны находится в Колорадо. Госсекретарь – в Майами на встрече губернаторов. Вице-президент – в Чикаго. Полагаю, спикер парламента тоже эвакуировался. У меня есть информация со спутников и других сенсорных устройств. – Офицер говорил громко, чтобы перекричать шум мотора, но в отлично звукоизолированной кабине это было не обязательно.

Президент и его спутники внимательно слушали.

– Они сравняли с землей Сиэтл и разрушили Чарлстон. Эпицентр пришелся на океан. Наши спутники не засекли запуска ракет ни из Советского Союза, ни с подводной лодки. Вообще, в это время в воздух не поднялась ни одна ракета. Похоже, Сан-Франциско и Кливленд, а может, и другие места как-то защищены, что и спасло их…

– У нас нет подобных видов защиты, – едва слышно прохрипел Крокермен и посмотрел на Шварца.

Он похож на мертвеца, подумал Ирвин. Какой тусклый безжизненный взгляд! Завтра должен был бы начаться процесс об импичменте.

– Вы правы, сэр.

– Это не русские, – заметил один из сотрудников секретной службы, высокий негр средних лет.

– Не русские, – повторил Крокермен. На его лице появились признаки жизни. – А кто?

– Пожиратели планет, – отчеканил Шварц.

– Начинается? – спросил морской пехотинец, прижимая к себе чемоданчик, словно кто-то хотел отобрать его.

– Один Бог знает. – Шварц покачал головой.

Из переносного центра данных раздался сигнал. Офицер надел наушники.

– Господин президент» Москва, премьер Арбатов.

Крокермен еще раз внимательно посмотрел на Шварца, прежде чем взять наушники и микрофон. Шварц знал, что означает этот взгляд. Он все еще не сломлен, черт нас всех побери!

Въехав в Ричмонд, Артур свернул на аллею, а потом – к вершине холма, на котором жили Грант и Даниэл. Близилась полночь. Потрясенный Артур не мог забыть о случившемся. Воспоминания о голосе Сети, полном скорби и бессилия, мучили его, как ужасный постоянный горький привкус во рту. Он сидел, положив руки на руль и уставившись невидящим взглядом на грубую деревянную дверь гаража. Потом обернулся к Франсин.

– Ты в порядке? – спросила она.

– Кажется, да.

Артур оглянулся. Марти растянулся на заднем сиденье, закрыв глаза и приоткрыв рот. Голова его чуть свисала.

– Слава Богу, он спит, – сказала Франсин. – Ты испугал нас обоих.

– Я испугал вас? – переспросил Артур. Прорвалась усталость, а за ней и гнев. – Если бы ты могла почувствовать то, что испытал я…

– Пожалуйста. – Франсин переменилась в лице. – Мы не дома. Вон идет Грант.

Она вышла из машины. Артур застыл в смущении. Потом он закрыл глаза, настойчиво прислушиваясь к звукам Сети и пытаясь найти объяснение случившемуся. По радио то и дело передавали сообщения о совершенно необъяснимой трагедии в Сиэтле. С момента разрушения города истек только один час.

Артур и раньше предполагал, что могущественные силы, превратившие Землю в поле сражения, могут развязать ядерную войну. Возможно, те, кто связан с Сетью, даже пытаются сейчас помешать пожирателям планет. Артуру ничего не остается, кроме как довериться Сети. Правда, в данный момент он отрезан от нее.

Артур взял бормочущего что-то во сне Марти на руки. Грант проводил его в спальню с огромной кроватью и раскладной детской кроваткой. Даниэл (она спит, объяснил Грант) заранее приготовила постели и полотенца, а также оставила ужин: фрукты и суп. Франсин укрыла Марти и пошла на кухню, где уже сидели мужчины.

– Ты слышал, что случилось? – спросила она.

– Нет…

Помятая рубашка и взъерошенные седые волосы Гранта свидетельствовали о том, что он дремал в кресле и вскочил, услышав шум подъехавшей машины.

– Мы видели вспышку на севере, – сказал Артур.

– Артур подозревает, что в Сиэтле что-то произошло, – предупредила Франсин. Она посмотрела на мужа почти с вызовом: давай, расскажи то, что знаешь. Расскажи, откуда ты это знаешь.

Артур испуганно уставился на нее. Потом до него дошло: наконец-то она среди своих близких. Он перестал быть единственным человеком, на которого Франсин могла опереться. Она могла отважиться на страхи и сомнения: Марти спит и ничего не слышит. Артур хорошо понимал жену, но все равно почувствовал укол обиды. После боли, пережитой за последние часы, это невинное предательство, казалось, переполнило чашу терпения.

– Мы слышали по радио, – сказал Артур, выбрав самый легкий путь для объяснения. – Что-то случилось в Сиэтле.

– Что же, ради Бога? У меня брат в Сиэтле! – воскликнул Грант.

Стекла в окнах задребезжали. Ветер донес до них отзвуки последних взрывов. Артур взглянул на часы и кивнул.

– Все кончено, – сказал он. – Целый город разрушен.

– Господи! – крикнул Грант и вскочил со стула. Он подошел к телефону и начал набирать номер.

– Мы слышали об этом не по радио, – тихо произнесла Франсин и подняла плечи. Сложив руки на коленях, она уставилась на ковер.