Текст книги "Империя"

Автор книги: Гор Видал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 39 страниц)

– Я видел вас в Казино, в Ньюпорте, – сказал он.

– Вы пойдете далеко в политике, – сказала молодая особа умирающим голосом, а глаза ее смотрели не на Блэза, а на Джеймса Бэрдена Дэя.

– Но мистер Сэнфорд вовсе не думает делать политическую карьеру, – сказал Дэй. – Ему, счастливчику, это и не нужно.

– Вечно я все путаю, – мило ответила Фредерика. Блэз заметил, что ей нравится Дэй, а вовсе не он. Началось мужское соперничество, которое вспыхивает без всякой причины, кроме положения луны, как прилив, или это сирень, или причина не в этом?

Подошла Каролина. И она тоже находит Дэя привлекательным, это было очевидно. В нем вспыхнула буря мужской решимости, вспыхнула где-то внутри, где только и рождается такая решимость. Мужчина выше него ростом, скорее всего именно по этой причине привлекателен для двух женщин. Необходимо каким-то образом утвердить собственное превосходство.

– Вы вернулись, как и обещали, – Каролина тепло поздоровалась с Дэем. – На этот раз в конгресс.

– Отец хочет, чтобы вы предприняли что-то насчет молока, – сказала Фредерика, задумчиво глядя на Блэза. По крайней мере, он вынудил ее обратить на себя внимание.

– Но я не из молоководческого штата, – сказал Дэй, отвечая вместо Блэза.

– Как вы наивны! – Похоже, Каролина подразумевала, что это комплимент, но Дэй покраснел, чего она в конечном счете и добивалась. – Тот факт, что в вашем штате нет ни единой коровы, означает, что когда вы предпримете что-то во имя всех коров страны – не знаю, право, что это будет, но мистер Бингхэм вам подскажет – вы покажете этим свою незаинтересованность и альтруизм и зарекомендуете себя лучшим другом…

– …молочных интересов, – закончил за нее Дэй, и лицо его снова стало бронзовым.

– Ни в коем случае! Только коров, – возбужденно сказала Каролина.

– Отец их обожает. – Фредерика улыбнулась Блэзу своей чуть кривой улыбкой. – Коров, я хотела сказать. Он может целыми днями ходить вокруг своих коровников в Чеви-Чейз.

– Я его хорошо понимаю. – Блэз чувствовал, что Каролина готова сымпровизировать на эту тему целую арию. Она умела с удивительной непосредственностью говорить то, что другие хотели услышать. – В Сен-Клу-ле-Дюк я вела себя точно так же. Помнишь, Блэз? Коровы, коровники, маслобойки, где до сих пор делают масло так, как делали его, когда там останавливался Людовик Пятнадцатый. Это был рай, в центре которого помещался не Бог, а Корова… – Прежде чем Каролина успела закруглить свой панегирик, Дэй притянул к себе хорошенькую и пухленькую миниатюрную женщину и сказал:

– Это Китти, моя жена.

– Корова… – рассеянно еле слышным голосом повторила Каролина и вежливо протянула женщине руку. – Как это неожиданно…

Блэз отлично видел ее разочарование. Коль скоро Джеймс Бэрден Дэй столь привлекателен, Блэз подозревал, что он мог когда-то быть в некоем списке ее поклонников. Скорость, с которой она принялась очаровывать Китти, убедила Блэза в своей правоте. – Мистер Дэй даже намеком не обмолвился… про вас! – воскликнула она, и глаза ее светились восхищением. – Как ему повезло! И как повезло нам, что вы теперь в Вашингтоне. Правда, Блэз? Хотя ты ведь живешь в Балтиморе…

– Отнюдь нет, – огрызнулся Блэз.

Но Каролину было не остановить.

– Это произошло неожиданно! Мы здесь ничего не слышали, а ведь считается, что мать Фредерики и рубрика «Дама из общества» в моей «Трибюн» осведомлены обо всем.

– Да, это случилось внезапно, – сказала Китти. У нее был низкий гнусавый голос, который Блэз так не любил в стране, где манера говорить едва ли не всех людей подряд действовала ему на нервы.

– Мы поженились в день выборов, – сказал Дэй. – Мы так и планировали заранее.

– Но только в случае твоей победы, – скорее прямолинейно, чем с юмором, сказала Китти. – Я не собиралась выходить замуж за человека, который захотел бы остаться в провинциальном городе и как все заниматься юриспруденцией. Нет, сэр, – обратилась она к Каролине, легко проглотившей это обращение. – Я хотела выбраться из нашего штата, как и Джим, конгрессмен Дэй, как мне, вероятно, надлежит теперь его называть.

– Разумеется, не за завтраком, – любезно вставила Каролина.

Миссис Бингхэм, почувствовав возникшую неловкость или даже некоторую драматичность ситуации, приблизилась к ним; Фредерика тем временем исчезла.

– Ну разве это не сюрприз!? – в ее голосе слышались осуждающие нотки. – Мистер Дэй никогда не говорил нам, что он возвращается домой, чтобы избраться в конгресс и жениться на дочери судьи Холлидэя. А судья Холлидэй для своего штата то же самое, что Марк Ханна для штата Огайо и не только.

Блэз заметил, что Дэй улыбался слегка растерянно. Китти, напротив, выглядела, как кошка из басни, проглотившая канарейку. Пока Каролина собиралась вознестись на новые высоты неискренности, Блэз внезапно понял всю глубину и интенсивность сексуальности своей сестры, не менее мощной из-за ее невинности или, скорее, неосведомленности. Он вдруг назло себе подумал, что было бы, если б он поменялся с ней ролями; затем, посмотрев на Дэя и Китти, решил, что этого лучше не делать. Стена, которую может сломать мужчина, не под силу женщине, по крайней мере в их мире. Здесь пасьянс был разложен против женщин, действовать относительно свободно могли только мужчины.

Китти заговорила о домах и слугах, и Каролина предложила помочь и в том, и другом. Дэй повернулся к Блэзу.

– Надеюсь, мы будем видеть вас чаще, коль скоро вы неподалеку.

– И я надеюсь, – ответил Блэз и решительно заявил: – Но я буду не близко, я буду здесь.

– В Вашингтоне? – песчаные брови выгнулись.

– Да, в Вашингтоне. Нью-Йорк слишком далеко, а Балтимор вообще нигде. Я ищу дом, – сымпровизировал он, вдохновленный Каролиной. Не только она умела плести яркую светскую паутину.

– Значит, мы действительно сможем видеться чаще. – Дэй держался легко и непринужденно. – Хотя, конечно, нам будет не хватать Дела.

– Думаю, я построю здесь дом, – сказал Блэз, не поддаваясь на сантименты. – На Коннектикут-авеню. Все прелести городской и сельской жизни одновременно. А она никогда бы… – Блэз понизил голос, хотя Каролина и Китти все равно не слышали их разговора в шумной комнате, – …не вышла за Дела.

– Почему вы так в этом уверены?

– Я знаю ее, – солгал Блэз. – Лучше, чем самого себя, – сказал он правду.

4

Джон Хэй стоял у окна в кабинете Адамса и смотрел вниз на прохожих. Дикобраза всегда поражало количество людей, которых Хэй узнавал, особенно теперь, когда всех знакомых разительно изменила старость.

– Генерал Сиклс на костылях, – возвестил Хэй, увидев, как под окном по морозной Эйч-стрит проковылял постаревший, с замутненными глазами солдат, убийца, и некогда любовник испанской королевы.

– Да он давно умер. – В этом году Адамс считал, что все их знакомые мертвы, пока ему не доказывали обратное.

– Вполне возможно, что умер, – рассудительно сказал Хэй. – Но, подобно Лазарю, начал двигаться. Кстати, где его нога?

– Он потерял ее в сражении при Геттисберге, которое едва не проиграл, старый блефун.

– Я не об этом. – Хэй отвернулся от окна и устроился в кресле, стараясь как можно комфортабельнее прижать спину к мягкой подушке. – Когда ему оторвало ногу снарядом, Сиклс послал кого-то на поиски. Затем заказал прелестный ящик и везде возил ногу с собой. Кажется, он собирался подарить ее одному из своих клубов в Нью-Йорке.

– Еще очко не в пользу Нью-Йорка. Я не пустил бы Сиклса ни в один клуб, а уж его ноги там бы точно не было. – Адамс устроился у камина; на нем был смокинг темно-красного цвета. Как всегда по воскресеньям, стол для завтрака был тщательно сервирован. В полдень придут гости. Хэй никогда не знал наверняка, сколько из них приглашены и сколько явятся сами по себе. Когда он задавал этот вопрос, Адамс держался крайне загадочно. – Все дело случая, – бормотал он. – Как и во всей нашей вселенной.

Но в это утро в их жизни не было ничего случайного. Адамс вернулся из Европы в конце декабря, вовремя, чтобы поспеть на похороны Кларенса Кинга в день Нового года. Он задержался в Нью-Йорке дольше обычного. Он был удивлен завещанием Кинга, написал он Хэю, но ничего к этому не добавил.

Вечером накануне за обедом с Хэями Адамс прошептал ему на ухо, что он хотел бы видеть его одного наутро до завтрака. Когда Хэй пришел, Адамс был сама загадочность, он неторопливо перебирал содержимое многочисленных ящиков секретера, ища какие-то бумаги, и Хэй снова принялся разглядывать прохожих, многие из которых оскальзывались и смешно падали на заледеневший тротуар. Только одноногий Сиклс уверенно сохранял вертикальное положение.

– Завещание, – сказал наконец Адамс.

– Состояние?.. – Хэй держался сути.

– Да, будут деньги. Коллекция живописи и антиквариата нашего друга хранится в Нью-Йорке на Десятой улице и, проданная с аукциона, даст достаточно денег при разумных расходах.

– Что означают слова «разумные расходы»?

Но Адамс смотрел на огонь в камине, словно солнцепоклонник на дневное светило.

– Вы давно знаете, Джон, что для Кинга с его здоровым образом жизни и для меня с моими заумными идеями женщина – это все на земле и на небе…

– Ваша Дева двенадцатого столетия…

– Наша Дева, почитаемая в том последнем веке гармонии и нашедшая бессмертие в соборах Мон-Сен-Мишель и Шартрском.

Хотя Хэю никогда не надоедал энтузиазм Адамса, обращенный ныне к идее женщины как девственницы и матери Божьей, он не видел связи между нынешней славной литературной работой Дикобраза и Кларенсом Кингом, который умер холостым. Но Адамса нельзя было торопить, и Хэй снова расположился у окна и стал разглядывать блейковского вавилонского царя, жующего траву, с безумным видом стоя на четвереньках.

– Кинг всегда считал, что мужчина – это нечто вроде панциря краба, который сбрасывается, когда в нем нет больше необходимости, – женщиной, короче говоря. Она – это сущностная энергия, которая пользуется панцирем и потом его выбрасывает. Очевидно, Кинг был более примитивен и органичен, чем я. Хотя каждый из нас поклонялся идее женщины, я видел ее девственной королевой упорядоченного совершенного мира, а он боготворил более земную примитивную мать-богиню, впитавшую в себя всю живую энергию, идущую еще от полипов и кристаллов.

Это чересчур высокопарно даже для Адамса, подумал Хэй. Похоже, что оба его друга слегка сдвинулись на островах Южных Морей, поклоняясь женщинам с кожей цвета темного золота, но сотворить из радостей двух закомплексованных американских джентльменов девятнадцатого века систему мироздания – это уж слишком.

– Так или иначе, нашему другу суждено было найти свой идеал, свое вдохновение, и в восемьдесят третьем году он на ней женился.

Хэй едва не упал с кресла.

– Кларенс Кинг был женат?

Адамс ответил нехарактерным для него робким кивком лысой розовой головы.

– На Двадцать четвертой улице в Нью-Йорке он женился на некой Аде Тодд, которая родила ему пятерых детей.

– Втайне от всех! – Хэю почудилось, что он сходит с ума.

– В такой тайне, что он фактически до самого конца не назвал Аде своего настоящего имени. Он называл себя Джеймсом Тоддом и поселил ее и детей в прекрасном уголке под Нью-Йорком под названием Флашинг.

– Генри, если ты снова занялся сочинением романа…

– Отнюдь нет. Правда чересчур эксцентрична для простого историка. Кинг был в состоянии зарабатывать достаточно денег, чтобы обеспечить комфорт своей семье в этой горациевой сельской обители, где растут китайские деревья гингко, а верные слуги создают им идиллический, хотя и анонимный комфорт.

По мере того как Хэй терял терпение, Адамс становился все более лиричным.

– Как ты можешь предполагать, – я видел, как изменилось твое лицо, когда я произнес слово «анонимный», – были веские причины, почему Кинг не хотел, чтобы мир и даже, замечу с грустью, братство Червей знали о его тайной жизни. Ада была его идеальной, хотя и земной, богиней, хранительницей космической энергии…

– Генри, ради бога…

– Джон. – Поднятая рука Адамса выражала слабый укор. – Я не закончил с его тайной жизнью. Перед самым отъездом на Запад во второй раз он решил, что для его семьи, по-прежнему носящей фамилию Тодд, лучше всего будет перебраться в ту часть мира, которая ныне причиняет тебе столько неудобств из-за глупой проблемы ее границы с Аляской…

– В Канаду?

– Наша Снежная королева. Он перевез их в Торонто, где его сыновья поступили в заведение, – Адамс заглянул в бумаги, лежавшие у него на коленях, – именуемое школой Логана.

– Почему Канада?

– Потому что там есть терпимость, в отличие от свойственной нам одержимости тем, что я назвал бы идентификацией. Там нет присущего нашей нации неприятия любой формы мезальянса.

– Это я понимаю, – кивнул Хэй, – особенно теперь, когда он дал ей свое имя.

– Если, конечно, она захочет им пользоваться. Он ясно высказался об этом в своем завещании. По которому вы являетесь опекуном…

– Почему у тебя есть копия, а у меня нет?

– Друг – наш друг, Гардинер, дал мне этот ранний его черновик. Как только завещание будет утверждено, а антиквариат Кинга продан, вдова сможет жить в умеренном комфорте как миссис Тодд или миссис Кинг в Торонто или Флашинге или…

– Все это звучит, как не лучший рассказ Стивена Крейна. Джентльмен и падшая женщина, незаконная семья, вымышленные имена…

– О, это гораздо более смелая история, чем все написанное Стивеном Крейном. Видишь ли, дорогой Джон, совершенная женщина Кинга, мать пятерых его детей, воплощенная мировая богиня, рядом с которой может быть лишь мужчина, безукоризненный в своих биологических функциях, это славное существо из предыстории, эта Ада Тодд – негритянка.

Хэй шумно вздохнул и кровь внезапно отхлынула от его головы. На мгновение ему показалось, что он теряет сознание. Но тут же собрался с духом.

– Кларенс Кинг женился на негритянке! Но это… невозможно.

– Ты не был на Таити. – Адамс самодовольно посмотрел на огонь в рамке светящегося мексиканского нефрита.

– Ты там был, но я что-то не замечаю в этом доме смуглой миссис Генри Адамс…

– Только потому, что я пошел дальше, в высь и в даль. К Деве Шартра, к более совершенному воплощению изначальной богини, которая…

– Будь я проклят, – сказал Джон Хэй, когда Уильямс медленно открыл дверь в кабинет и объявил, что молодые дамы хотят выразить свое уважение…

Адамс встал, на его лице появилась маска доброго дядюшки, хотя необычный блеск глаз позволял предположить нечто демоническое в его натуре.

Комнату буквально заполонили три девушки. Хэй никогда не мог понять, как две его дочери и их подруга Элис Рузвельт умудрялись занимать столько пространства, вбирать в себя столько воздуха, создавать такую – за неимением лучшего слова – атмосферу, но они сделали именно это.

Вся троица сгрудилась вокруг дядюшки Генри, к каждой он целомудренно прикоснулся легкими движениями рук и потом воздел их в папском благословении. Элен все более становилась похожей на Клару, а Элис на него самого. Президентская Элис, к счастью, ничем не напоминала отца, если не считать узенького рта, полного крупных выступающих зубов. Элис Рузвельт была не просто хорошенькой, но красивой, у нее была изящная фигура и серые, точно мраморные глаза; она держалась очень прямо и вела себя, как принцесса, каковой себя и считала. Кроме того, она была склонна к вспышкам сумасшедшей энергии, а также недемократического – хотя и вряд ли королевского – остроумия. Генри Адамс иногда ее просто боялся. Желая сделать приятное, она лишь загоняла дядюшку Генри в угол.

– Вы должны прийти на прием. Не каждый день у меня дебют в Белом доме…

– Я слишком стар, милое дитя…

– Ну, разумеется. Мы будем поддерживать вас – кого из древних поддерживали на пире?

– Фемистокла…

– Мистер Хэй, заставьте его прийти! – Элис Рузвельт повернулась к Хэю, воздев вверх руку как богиня победы.

– Сделаю все, что в моих силах.

Элен плюхнулась в кресло напротив Адамса, самое большое, предназначенное для ее матери, которая пока еще была заметно крупнее дочери, с облегчением подумал Хэй. Он испытывал облегчение и оттого, что Элен в следующем месяце выходит замуж за Пейна Уитни. Если она станет еще крупнее… Он боялся даже думать, как это будет – жить в доме между массивной Сциллой, его женой, и возможной старой девой таких же размеров, Харибдой-Элен.

– Придут все. – Элис Рузвельт села на стул. – Конечно же, будет очень скучно. Отец и мать не хотят тратить деньги. Другим девушкам устраивают настоящие танцы, кадриль. А мне? Конечно, нет! Простая республиканская Элис получит простенький танец и пунш. Даже шампанского не купят. Пунш! – воскликнула она так, как ее отец мог воскликнуть «Здорово!»

– Пунш – подходящий напиток для молодежи. – Хэй, рассуждая как добренький дедушка, не мог думать ни о чем, кроме сладострастных чернокожих женщин с гибкой фигурой и тяжелой грудью, этих крабах, пожирающих его панцирь, если следовать отвратительной метафоре Генри. Счастливчик этот Кинг. Даже когда он умирал, рядом с ним была настоящая женщина, причем такая, какой не знал не склонный к приключениям Хэй со времен своей холостяцкой жизни в Европе. А сейчас уже поздно? Конечно, он приближается к смерти, но ведь и Кинг был не в лучшем состоянии. Там, где воля, там и Эрос. Конечно, и Танатос тоже, мрачно оборвал он свои грезы. Никогда больше не прикоснется он к теплой шелковистой коже.

– У нас в Восточной гостиной Белого дома вместо этих ужасных ковров горчичного цвета будут простые деревянные полы, уберут и эти круглые сиденья, из центра которых торчат пальмы. Это ужасный дом, вы согласны со мной, дядюшка Генри?

– Знаешь ли, этот дом никогда нельзя было назвать модным, – начал Адамс.

– Отец собирается все переделать, как только уговорит конгресс выложить деньги. Это просто нестерпимо, мы все наверху, там же и папин кабинет, и все – на таком малом пространстве. Мы хотим перестроить весь этаж, с запада на восток…

– И где же будет кабинет президента? – На памяти Хэя каждая администрация пыталась что-то изменить в Белом доме, но кроме странной ширмы от Тиффани ничего нового с линкольновских времен не появилось.

– Отец хочет снести оранжереи и на их месте сделать себе кабинет. Он окажется совсем рядом с вами, с государственным департаментом.

– Мудро ли это? – даже иконоборец Адамс – а есть ли более заплесневелая икона, чем Белый дом? – был в растерянности.

– Либо наша семья должна уменьшиться, либо Белый дом расшириться, – заявила республиканская принцесса.

– Элис твердо решила, твердо решила! – захлопала в ладоши Элен.

В дверях снова появился Уильям, на этот раз он держался подчеркнуто прямо.

– Президент, – объявил он.

Все встали, в том числе и республиканская принцесса, когда Рузвельт в утреннем костюме буквально впрыгнул в комнату, как он обычно вбегал на второй этаж, перепрыгивая через ступеньку; рано или поздно, не без злорадства размышлял Хэй, этот полный коротышка рухнет, не выдержав взятого темпа.

– Я был в церкви! – поделился со всеми этой великой новостью президент. В последнее время он взял за правило заглядывать после церкви к Хэю, что давало суверену и его министру возможность несколько минут провести вдвоем, без секретарей и посторонних, что было очень важно. Президент, обратил внимание Хэй, не выносил одиночества. Даже когда он читал, что у Рузвельтов было семейной страстью, он любил, чтобы рядом с ним тоже читали. – Мне сказали, что вы завтракаете здесь…

– Позавтракайте с нами, – кротко сказал Адамс.

– Нет, нет! Для меня у вас слишком изысканная еда.

– Бефстроганов – любимое блюдо президента, – скорчила гримасу Элис. – А также рубленое мясо, залитое яйцом. И кетчуп.

– Замечательный завтрак! Если бы Элис занималась спортом, она бы тоже любила рубленое мясо. Князь Генри Прусский… – Рузвельт назвал это имя Хэю, затем занял имперскую позицию у камина и троекратно щелкнул зубами.

– Папа! – Элис передернуло. – Не делай так. У меня от малейшего движения воздуха качаются нижние зубы…

– Разве я сею ветер?

– Но ты стучишь зубами, и это мне напоминает… Смотрите, – Элис широко открыла рот. – Видите, какой ужас!

Но Хэю удалось увидеть лишь ряд нижних зубов, значительно более мелких, чем надгробные камни над ними.

– Они все шатаются, – сказала Элис торжествующе и не вполне разборчиво, потому что рот ее так и не закрылся.

– Пожалуйста, закрой рот. – Рузвельт, точно подавая родительский пример, плотно сжал губы.

– Нужно было их все вырвать. Все дебютантки стали бы мне подражать. Получилась бы нация беззубых девушек – вроде китаянок с их перебинтованными ногами.

– Элис, твои зубы как тема для разговора всем уже надоели.

– Что касается меня, – сказал Адамс, – то меня изрядно забавляет эта трансформация молодой американки Генри Джеймса.

– Изнеженный сноб! – просиял Рузвельт.

– Князь Генри Прусский. – Хэй отыскал потерянную нить.

– Ах, да. Он приедет в феврале забрать яхту, которую мы строим для кайзера; во всяком случае, так мне сказал в церкви Холлебен, который, по крайней мере на сегодня, перешел в пресвитерианскую веру. Что будем делать?

– Дадим ему государственный обед. Но постараемся не позволить ему разъезжать по стране…

– Поскольку я дебютантка, – сказала Элис, – вы могли бы поручить мне его обаять. Он женат? – Элис теперь кружила по комнате в подражание отцу и край длинного платья, подобно королевскому шлейфу, взметался при каждом ее шаге. – Если я выйду за него замуж, я стану княгиней Элис Прусской. Уж лучше, чем Ойстер-бейской…

– Княгиней Генри, я полагаю. – Адамс наслаждался излюбленной ролью доброго дядюшки. – Ты цивилизуешь тевтонов. Если только это возможно.

– Скорее, ты сделаешь их еще большими варварами, – живо отреагировал Рузвельт. – Как бы там ни было, он женат, и никто из Рузвельтов не выйдет замуж за пруссака.

– Разве что до выборов будут оставаться считанные дни, – вставил Хэй.

– Это невероятно! – Рузвельт растянул как бы на несколько слогов это и без того длинное слово. – Как лояльны простые американцы к Германии. Только представьте, если бы мы так же относились к Голландии[129]129
  Семья Рузвельтов – голландского происхождения.


[Закрыть].

– Мы очень давно оттуда уехали, – сказала Элис. – Пошли, девочки. – И она выпорхнула из комнаты в сопровождении дочерей Хэя.

– Вы так добры, что взяли Элис к себе. – Рузвельт опустился в кресло, в котором сидела Элен. – Она такая непоседа.

– Вся в отца. – Хэй подумал о чернокожих женщинах и заговорил о принце Генри. – Он приезжает с определенной целью. Он попытается всколыхнуть американцев немецкого происхождения.

– Этого мы ему не позволим. Надеюсь, он джентльмен. В отличие от своего брата. Кайзер в общем и целом грубиян. Однажды он зайдет слишком далеко. Он вытянет шею и уложит ее на плаху. – Рузвельт хлопнул правой ладонью о левую, получился звук выстрела. – Не будет головы. Не будет кайзера.

– И мы останемся королем в замке? – медоточивым голосом произнес Адамс, и Хэй знал, что это дурной знак. Адамс становился все более нетерпимым не только к воинственному президенту, но и своему брату Бруксу, который все время заставлял кричать американского орла.

– Вполне возможно, – столь же мягко ответил насторожившийся Рузвельт.

– Брукс считает, что мы подошли к судьбоносной черте. – Адамс улыбнулся Навуходоносору. – Господство над миром достанется либо нам, либо Европе. Так кому же?

– О, приходите в четверг и просветите нас. – Рузвельт не хотел ввязываться в полемику. К удивлению Хэя, он оказался с хитрецой. За всем этим шумом скрывалась счетная машина, ни на минуту не прекращавшая работу. – Мы встретимся в девять и послушаем…

– Моего брата. Я этого не вынесу, мистер президент. Я вынужден его слушать, когда этого хочет он, а не я.

– Мы выберем такой четверг, когда его не будет. – Рузвельт встал. – Скоро явятся ваши гости. Джентльмены. – Адамс и Хэй встали, их суверен лучезарно им улыбнулся и вышел из комнаты.

– Он втянет нас в войну, – мрачно сказал Адамс.

– Я в этом не уверен. – Хэй подошел к камину, ему вдруг стало зябко. – Но он хочет, чтобы мы господствовали над миром…

– Не мы, а он. Забавный коротышка, – сказал Адамс, который был одного с Рузвельтом роста; кстати, и с Хэем тоже. Три забавных маленьких человечка, подумал Хэй.

– Нас трое. – В голосе Адамса вдруг послышалось отчаяние.

– Три забавных коротышки?

– Нет. Тройка Червей, а ведь когда-то была пятерка.

Внезапно Хэй почувствовал возбуждение, какое не посещало его уже многие годы – с тех пор, как он почувствовал приближение смерти.

– А фотография есть? – спросил он, собственный голос гулко звенел в его ушах. – Ее?

– Кого? – удивленно спросил Адамс.

– Чернокожей женщины. – Эти слова вибрировали как в голове у мальчишки, заполненной образами женской плоти.

– В качестве опекуна по его завещанию вы можете попросить у нее фотографию. Droit de l’avocat [130]130
  Право адвоката (фр.).


[Закрыть]как говорится. Кинг обманул нас всех. Мы давно мертвы, но продолжаем жить. Он жил еще долго после того, как должен был умереть.

Двойка Червей ушла, тройка осталась, подумал Хэй. Кто следующий? – спросил он себя, как будто не знал ответ.