Текст книги "Империя"

Автор книги: Гор Видал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 39 страниц)

Каролина поздоровалась с мальчиком с той же почтительностью, как если бы это был его отец, чья спина виднелась в гостиной за одним из дюжины карточных столов.

– Он станет Джоном Джекобом пятым? Или шестым? – спросила Каролина. – Ну прямо ганноверская династия с ее бесконечными Георгами.

– Я нарушила традицию. Он – Уильям Винсент. Ужасно простецкое имя, правда? – сказала миссис Джек, когда няня уводила мальчика. – Это один из тех редких случаев, когда отцовство не вызывает никаких сомнений. У него те же гнетущие черты, что и у Джека, и те же испуганные глаза. А вот материнство под большим сомнением. Он совершенно на меня не похож. Расскажи мне об этом красавчике, твоем сводном брате.

Миссис Джек с интересом слушала рассказ Каролины.

– Мы должны пригласить его к обеду вместе с Блэзом. Я приглашу всех обитателей Каменной виллы, тебя, конечно, и миссис Делакроу, если она в этом году меня не осуждает.

– Просто не надо пускать ей дым в лицо.

– Как капризны старые люди! Он очень молодо выглядит для тридцати семи лет, – добавила она. Бедняга Плон, посочувствовала ему Каролина. У него уже столько портсигаров, что он не знает, что с ними делать. Теперь, кажется, есть шанс получить еще один. В конечном счете ему придется вернуться к жене, которая хотя бы оплачивает папиросы для этих портсигаров.

Если Каролине казалось, что она видит в Плоне их покойную мать, то в Блэзе она не находила ничего общего с их отцом. Безусловно, миссис Делакроу не преувеличивала, когда говорила о том, как поразительно он похож на Дениз. Одеваясь к обеду, Каролина представила себе глаза Эммы на лице Плона и лицо Дениз, воплощенное в Блэзе. Как поступят эти молодые люди? И если история, рассказанная миссис Делакроу, – правда, то угрожает ли Блэзу опасность? Вряд ли, решила она, когда Маргарита облачала ее в бальное платье от немодного Уорта.

– Мы должны чаще сюда приезжать, – сказала Маргарита, нанося последние штрихи на платье цвета слоновой кости. – Это почти цивилизованное место.

– Ты хочешь просто сказать, что тебе не надо с утра до вечера говорить по-английски.

– И братья твои здесь. Знаешь, это очень правильно. Иметь семью. – Старая дева, без родственников, Маргарита обожала морализировать о тех радостях, заботах и наградах, которые приносит семейная жизнь. Она с нетерпением ждала, когда Каролина выйдет замуж и станет такой же несчастной, как и все дамы ее круга. Счастье кого-то другого действовало на Маргариту удручающе, она больше всего на свете любила проявлять сочувствие к отчаявшимся женщинам и протягивать им батистовый платок с запахом лимонной вербены для утирания горючих слез.

Плон поджидал Каролину в мраморном зале. Миссис Делакроу легла спать, и Плону предстояло сопровождать Каролину в Казино на танцы в честь какого-то события. Ни Плон, ни Каролина не могли вспомнить, что это было за событие. Плон полагал, что это как-то связано с автомобилем Вандербильта. В открытом экипаже теплым лунным вечером они отправились в Казино, освещенное огнями японских фонарей и оглашаемое звуками музыки. Плон сообщил ей последние новости. Миссис Джек оказалась на удивление холодной даже для человека англосаксонской расы, так что никакого портсигара здесь не предвидится; того хуже, несмотря на то, что он недвусмысленно давал всем понять, что женат, ньюпортские хозяйки неизменно подсаживали его за столом к незамужним девицам или, и это было еще ужаснее, к жизнерадостным вдовам, готовым попытать счастья вторично.

– Не могу же я им объяснить, что я предпочитаю замужних дам.

– Конечно, не можешь.

Они чинно вошли в Казино. Плон вскоре куда-то исчез, подхваченный леди Понсефот и одной из ее бесчисленных незамужних дочерей. В простом вечернем сюртуке лорд Понсефот выглядел на редкость заурядным. Каролина предпочитала его с золотыми лентами и орденами на животе. Он быстро отыскал Элен Хэй, и Каролина присоединилась к ним, чтобы помочь Элен, которой пришлось выслушать подробный и предвзятый отчет о войне англичан против буров. Элен заключила Каролину в объятия.

– Что тебе пишет Дел?

– Последнее его письмо я отправила твоему отцу в Нью-Гэмпшир.

– Молодой человек произвел в Претории отличное впечатление, – поспешил вставить лорд Понсефот.

– Ты не жалеешь, что не поехала с ним? – лукаво спросила Элен.

– О, я очень пригодилась бы ему… в вельде. Так это называется?

– Звучит почти как немецкое слово «богатство», – сказал Блэз из-за спины Каролины. – Тебя ищет Пейн, – сказал он Элен, освобождая ее от лорда Понсефота, которого в этот момент в свою очередь пленил Джеймс Ван Ален.

– Черт возьми, лорд! – воскликнул он и повел Понсефота к бару. – Мне сдается, что вы чересчур трезвы.

– В Ньюпорте полным полно очень серьезных зануд.

– Сводных братьев в том числе?

– Это полузануды, наверное. Мне кажется, что мы с тобой в этом году не в отношениях.

Блэз взял ее за руку и отвел, вопреки ее притворному сопротивлению, в уставленный цветами альков подальше от оркестра Муллалая. Здесь они уселись рядом, строго, как в школе, на деревянных стульях.

– Сегодня за ланчем я встретил бабушку. У миссис Астор. Ты ее очаровала.

– Миссис Астор?

– Миссис Делакроу, очаровать которую гораздо труднее.

– Ты говоришь так, будто у меня какие-то виды на твою бабушку.

– Это не так?

Каролина посмотрела на него и подумала о Дениз.

– У меня нет видов ни на что, кроме моей собственности.

– Суды…

– Нет, Блэз. Часы. Календарь. С каждым вздохом я все ближе к тому, что мне принадлежит.

– Не искушай судьбу. – Блэз перекрестился, как бы защищаясь от дурного глаза. – Моя мать умерла, когда ей не было двадцати семи.

– Я не собираюсь иметь детей. Чтобы не рисковать.

– Ты не выйдешь замуж?

– Этого я не сказала. Но детей я не хочу.

– Все это не так уж легко.

– Как поживает мадам де Бьевиль?

– Она в Довиле, – бесстрастно ответил Блэз. – Что слышно от Дела?

– Он в Претории.

– Шеф задал перца мистеру Хэю.

– Это ведь его специальность, не так ли?

– Уж этим летом, конечно. Он собирается всемерно поддержать Брайана.

– Всемерно? – улыбнулась Каролина. – Он же не принимает всерьез всю эту брайановскую чепуху насчет серебра, и к тому же ему нравится империя, на которую обрушивается Брайан.

Блэз непроизвольно засмеялся.

– Они оба не любят тресты и не любят Марка Ханну.

– Здравая позиция. Я слышала, что «Чикаго америкэн» приносит убытки.

– И немалые.

– Не мои ли это деньги?

– Частично это мои деньги. Но в основном это деньги старой миссис Херст. Она все время находит золото в Южной Дакоте. – Мимо прошествовал Гарри Лер под руку с молодой девушкой.

– Элизабет Дрекслер. – Он назвал ее имя, как будто сводные брат и сестра просили их познакомить. – Я, – добавил он, метнув стремительный взгляд на Блэза, – выступаю здесь в роли шута.

– Вы могли бы попытаться развеселить моих многочисленных братьев. – Чувствуя, какую неприязнь Гарри Лер вызывает в Блэзе, Каролина ощущала к Леру почти симпатию.

– Во-первых, вам надо заказывать костюмы у Ветцела, а пижамы и нижнее белье у Каскела.

Публичная ассоциация Блэза с пижамами, непристойность намеков на нижнее белье заставили Блэза зайтись в приступе кашля, когда он, поперхнувшись, едва не задохнулся – разумеется, от гнева, удовлетворенно подумала Каролина. Лер был доволен эффектом своих слов, а девица Дрекслер – будущая миссис Лер? – как и Блэз, покраснела от чувства неловкости. Их спасло величественное приближение мадам Астор с ее невесткой миссис Джек. Каролина испытала непреодолимое желание отвесить поклон, и даже Блэз, справившийся с кашлем, – низко поклонился великим дамам. Лер крутился вокруг старой повелительницы наподобие старого пса светлой масти. Обе миссис Астор взирали на него как бронзовые совы, украшавшие ворота в Казино. Ясно, что Леру приходится расплачиваться за дезертирство.

– Вы должны навестить меня, мисс Сэнфорд. – Крупный темный парик посверкивал рубинами. – И вы, мистер Сэнфорд, хотя, слышала я, у вас не находится времени для пожилых дам.

Блэз снова покраснел.

– Мы только что приехали, миссис Астор, я и мой сводный брат.

– У князя хватает времени на женщин, – сказала миссис Джек, растягивая слова, – любого возраста.

– Как это утешительно. – Свекровь с неприязнью посмотрела на невестку, которая в свою очередь оценивающе разглядывала Блэза.

– Не женитесь, – сказала миссис Джек.

– У меня пока нет таких планов, – Блэз наконец совладал с растерянностью. Он был под стать миссис Джек, если не мадам Астор.

– Как наш дорогой Гарри? – спросила мадам Астор, обратив наконец внимание на льстиво согбенную фигуру сбоку от нее.

– Это мне неизвестно. – Блэз посмотрел прямо в глаза миссис Джек, которая вдруг отвела глаза. Действительно ли она холодна? подумала Каролина, и что такое холодность, как не стратегия в опасном американском мире, где прегрешение дамы может повлечь за собой изгнание из единственного круга, к которому стоит принадлежать, как бы звучно ни было ее имя и как бы богата она ни была? В Париже встретишь множество изгнанных американских дам, которым приходится дорого расплачиваться за адюльтер, за который французская дама заслужила бы только аплодисменты.

– Я не вечно буду холост, – пролепетал Лер. Девица Дрекслер поджала губки, словно собираясь поцеловать воздух. Да, это бедная избранница, подумала Каролина. Но вполне возможно, что они стоят друг друга. Из меня выйдет еще одна мадемуазель Сувестр, решила она.

– Мы слышали, – сказала мадам Астор, – что вы и Мэми, такая оригиналка, право же, – в голосе мадам Астор слышался королевский в своей самоуверенности сарказм, – собираетесь устроить обед для собак.

– Для собак? – низкий голос миссис Джек упал на регистр ниже и стал почти похож на собачий.

– Да-да, для собак, – взвизгнул Лер. – Каждая с хозяйкой или хозяином.

– Забавно. – Это слово мадам Астор растянула на три протяжных слога.

– За одним столом? – спросила Каролина.

– Столы, конечно, будут разные.

– Так что отличить собак от хозяев не составит никакого труда? – Уже начав, Каролина поняла, что снова заходит слишком далеко. В Ньюпорте к остроумию относились с подозрением и даже побаивались его, но остроумие в женщине считалось достаточным основанием для сожжения ее на костре, причем не только в Ньюпорте.

Обе Асторши предпочли оставить промах Каролины без внимания. Но она хорошо знала, что если ее будут судить как ведьму, обе дадут уничтожающие показания.

Лер взял на себя обеих дам и повел их к гостям.

– Он ужасен, – сказал Блэз.

– Ты только представь, каким скучным без него был бы Ньюпорт.

– Плону нужна богатая вдова, – Блэз решил переменить тему.

– Тут я ему не помощница. Я не принадлежу к этому кругу. В Вашингтоне…

– Почему бы тебе не взять его туда осенью?

– Я готова взять его куда угодно. Я, как ты знаешь, просто обожаю его…

– Знаю. – Они посмотрели друг на друга. Оркестр исполнял «Сказки Гоффмана». – Я слышал, что у кузена Джона умерла жена.

Каролина едва заметно кивнула.

– Как поживает мистер Хаутлинг?

– Да бог с ними, этими адвокатами! – Блэзу не понравился оборот, какой принимал разговор. – Я объяснил Плону, что младшая миссис Астор только флиртует.

– Думаю, он и сам это понял. Но ему кажется, что он лучше понимает американок, потому что соблазнил их немало в Париже.

– Он рассказывает тебе такие вещи?

– А тебе?

– Да, но я же мужчина.

– Видишь ли, я не американка. И потом, чем они занимаются в Париже – совсем другое дело. – Каролина подумала о прекрасной миссис Камерон и ее красавчике-поэте, а также о внушительных рогах, снова выросших на голове Дона Камерона, не говоря уже об изящном носорожьем роге над розово-мраморной лысиной Генри Адамса.

Подошел лорд Понсефот, без сомнения уже утомивший Элен Хэй своими привычно долгими и значительными ответами на вопросы, которые ему никто не задавал.

– Ваш друг мистер Херст в отличной форме, – начал он, проявляя осведомленность о занятиях Блэза. – Он назвал бедного мистера Хэя креатурой Англии.

– Да это так, для красного словца, – сказал Блэз.

– Между репортажами об убийствах, – добавила Каролина.

– Вообще-то он намерен вдохновенно поизмываться над Рузвельтом.

Понсефот надолго закрыл глаза, что всегда было признаком его глубокой заинтересованности. Это значило, что в Форин оффис скоро помчится очередная зашифрованная депеша.

– Да? – глаза его снова открылись.

– Шеф общался с некоторыми лидерами гугушников…

– Кого?

– Гу-гу, – сказала Каролина, – так называют здесь сторонников реформы государственной службы; называют те, кто существующей системой вполне доволен. Гу-гу это сокращение слов «хорошее правительство», которые не вызывают восторга у мистера Рузвельта, как и у всех добропорядочных американцев. Я права, Блэз?

– Ты меня просто поражаешь, – не без зависти похвалил Блэз сестру.

– Гу-гу, – пробормотал Понсефот без восторга.

– Гугушники нападают на Рузвельта, потому что он креатура боссов, но любит рассуждать о реформах, хотя в душе он, как и сенатор Платт, против них. Когда начнется избирательная кампания, Шеф попытается извлечь из этого все, что только возможно.

– Мне кажется, – сказал Понсефот, – что губернатор Рузвельт простой солдат, которому чужда эта бурная политическая жизнь.

– Солдат! – громко расхохотался Блэз. – Да это политикан, которому выпала редкостная удача на Кубе.

– А как же славная победа над Испанией, для которой он…

– Да, он был ее архитектором, – сказал Блэз, и Каролина была изрядно удивлена тем, что брату известно о заговоре, который составили Рузвельт с Лоджем, совместно с Адамсами и капитаном Мэханом. – Но не солдатом. Подлинная история того, что произошло на Кубе, которую Шеф никогда не напечатает, не в том, как мы решительно разгромили испанцев, а как семьсот храбрых испанцев едва не разбили на голову почти шесть тысяч неумелых янки.

Понсефот смотрел на Блэза широко открытыми глазами.

– Я не читал ничего похожего на это ни в одной газете.

– И не прочитаете, – сказал Блэз. – Во всяком случае, в этой стране.

– Пока это не напечатаю я. – Каролину действительно подмывало проколоть этот громадный и все раздувающийся мыльный пузырь американского самодовольства и джингоизма.

– Ты никогда этого не сделаешь, – отрезал Блэз. – Потому что потеряешь тех немногих читателей, какие у тебя есть. Газетчики творят новости, лорд Понсефот.

– А заодно и империи? – к послу вернулась его профессиональная хватка.

– Одно вытекает из другого, если пришло время, – произнес Блэз равнодушным тоном, под стать Херсту, подумала Каролина.

– Придется пересмотреть карьеры Клайва[113]113
  Клайв, Роберт (1725–1774) – английский генерал, колониальный деятель, губернатор Бенгалии.


[Закрыть] и Родса[114]114
  Родс, Сесил Джон (1853–1902) – английский колониальный деятель в Африке.


[Закрыть], внимательно вчитываясь в «Таймс» того времени.

– Карьера лорда Норта[115]115
  Норт, Фредерик, лорд Норт (1732–1792) – английский премьер-министр, жесткая политика которого по отношению к американским колониям привела к Войне за независимость Америки от Англии.


[Закрыть] была бы более поучительной, – жестко сказал Блэз. Интересно, подумала Каролина, кто учил его истории; уж, конечно, не Херст. Подошел Плон, и лорд Понсефот поспешил удалиться.

– Нашел богатую даму? – спросила Каролина.

– О, они – как это говорится по-английски? – слишком твердо стоят на земле. И не умеют поддерживать разговор.

– Привези его в Вашингтон. – Каролина повернулась от Блэза к Плону. – Там полно дам, чьи мужья давно под землей. И они умеют разговаривать – конечно, я имею в виду дам.

– Пожалуй, мы приедем вместе, после выборов. – Блэз с любопытством смотрел на приближающуюся к ним бледную блондинку под руку со смуглым молодым человеком. Интересно, подумала вдруг Каролина, какие будут дети у такой пары? – Хотя, конечно, Нью-Йорк был бы для Плона более подходящей золотой жилой.

– Жилой? – Плон плохо схватывал некоторые американские идиомы.

К удивлению Каролины, блондинка тепло с ней поздоровалась.

– Фредерика, мисс Сэнфорд. – У нее был южный выговор, застенчивые манеры, благородный профиль. – Я дочь миссис Бингхэм. Из Вашингтона. Помните?

– Ты повзрослела. – В Вашингтоне Каролина едва замечала этого ребенка, каким она была до этого лета.

– Все дело в платье. Дома мать не разрешала одеваться по-взрослому.

– Миссис Бингхэм – это и есть Вашингтон, – объявила Каролина.

– Она вдова? – спросил Плон по-французски.

– Нет еще, – прошептала Каролина. Смуглый молодой человек оказался сотрудником аргентинского посольства, представителем, как выражался Джон Хэй, «диего-континента», пока Каролина в силу каприза не начала себя причислять к латинской расе и эта оскорбительная кличка больше не произносилась в ее присутствии.

Фредерика нервничала в обществе сводных братьев, державшихся подчеркнуто индифферентно. Для Плона она была слишком молода и чиста, а мысли Блэза – Каролине даже не пришло в голову слово «сердце» для этой злой белокурой бестии – были где-то далеко.

– Ваша матушка тоже здесь? – Каролина отлично знала, что никаким чудом миссис Бингхэм, жена вашингтонского молочного короля, не проникнет в такой вечер в ньюпортское Казино.

– О нет. Я здесь гощу у друзей. Вы же знаете, мать обожает Вашингтон летом. – В глазах Фредерики внезапно вспыхнули злые, даже вызывающие огоньки. Каролина подумала, что у девушки есть перспективы, а аргентинец тем временем ее увел.

– Ее отец, – сказала Каролина Плону, – делает все вашингтонское молоко.

– Как это смешно! – расхохотался Плон.

– Чем это смешно?

– Да все это мой английский, наверное. Мне показалось, будто ты сказала, что он делает молоко. – Каролина оставила это без внимания. Плону следовало бы оставаться в Париже. Блэз и она лучше подходили этому Новому Свету энергичного и бездумного блеска и расточительства – абсолютного расточительства всего без разбора, а также и всех без разбора, подумала она, внезапно едва не потеряв сознание от этой ужасной мысли.

Глава восьмая

1

Четверо из исконных Пяти червей собрались в кабинете Генри Адамса. Хэй был счастлив. Хотя кабинет заливало бледное апрельское солнце, как всегда у Адамса ярко пылал камин и запах древесного дыма приятно смешивался с ароматом нарциссов и ландышей, которые всюду расставила несравненная служанка Мэгги. Четвертый из Червей, Кларенс Кинг, стоял спиной к огню, Адамс – справа от него с видом восторженной школьницы, слева любящая сестра Клара, а Кинг быстро и как всегда блистательно говорил и кашлял, смеялся над своим кашлем, и снова кашлял.

– У меня в легком пятнышко размером с долларовую монету – почему снова всякий раз доллар, спрашиваю я? Но уж лучше монета, чем целая купюра, зеленая спинка. Я думал, что солнце меня излечит, как излечивало всегда, но Флорида меня подвела, как подвела многих до меня, в том числе и тебя, Джон. Разве ты не хотел баллотироваться от Флориды в конгресс в шестьдесят четвертом году?

– Да, ты прав, именно оттуда, – сказал Хэй. – Я люблю притворяться, будто то была идея президента Линкольна – провести в конгресс побольше друзей. Но саквояж, который я взял с собой во Флориду[116]116
  После Гражданской войны на американский Юг устремились многочисленные искатели счастья, за которыми закрепилось наименование «саквояжники». Впоследствии это слово вошло в политический лексикон для обозначение политика, выдвигающего свою кандидатуру на выборах не по месту жительства.


[Закрыть], был мой собственный… – А потом, – закончил Хэй уже про себя, – когда я уже собрался подать в отставку с должности секретаря президента, его убили. – Хэй снова подумал, как странно, что он, еженощно видя сны, никогда не встречался в них со Старцем.

Хотя Кларенс Кинг умирал, он был полон решимости ни на минуту не ослаблять усилий ума и энергии. Он был бородат, как Хэй и Адамс: вся троица отрастила бороды почти одновременно, начав с лихих юношеских усов, за которыми в зрелые годы последовали внушительные бороды.

Хэя поразила перемена, происшедшая в Кинге; он появился несколько дней назад, измученный и неухоженный. Уильям и Мэгги взяли его в свои руки, уложили в постель и кормили до отвала.

– Туберкулез творит чудеса с аппетитом, – сказал Кинг за первой едой. – Святым причастием назвал это застолье Червей Адамс, и Хэй заметил, что пятое место за столом было оставлено для пятого, никогда не упоминавшегося члена братства, Клоувер Адамс. Кинг, естественно, вспоминал что-то из того, что говорила когда-то Клоувер, но Адамса это не задевало; впрочем, Кинг и не мог причинить боль Адамсу, который называл своего друга величайшим человеком их поколения, вызывая в Хэе постыдную зависть; но ведь Генри Адамс всегда был влюблен – другого слова не подберешь – в геолога, натуралиста, философа, путешественника, создателя горнорудных компаний, человека Возрождения, который теперь, когда его жизнь подошла к концу, умудрился рухнуть в пропасть. Кинг разорился дотла в депрессию 1893 года и хотя снова отправился на исследование Юкона и других уголков мира, он превратился просто в блестящего геолога, состоящего на службе. Никогда уже не будет шахт Кинга, состояния Кинга, вдовы и детей Кинга, только воспоминания Червей о славном собрате, который мог ночь напролет говорить о происхождении жизни; они собирались все вместе отправиться в горы Сьерра-Невада, чтобы увидеть высоченный пик, названный его именем.

Гора и память – это не так уж много, подумал Хэй, но зато какую жизнь прожил Кинг! Пока Адамс и Хэй сидели за письменными столами, читали, писали или суетились на периферии власти, Кинг обследовал и нанес на карту американский Запад и вдохновенно описал этот новый мир, который он открыл, не говоря уже о залежах полезных ископаемых, которые будут добывать другие. Адамс был настолько захвачен Кингом и его идеями, что сбежал из Гарварда на дальний Запад вместе с Кингом, путешествуя и пробуя на вкус суровую жизнь на лоне природы. В более поздние годы они часто путешествовали вместе, а недавно побывали на Кубе. Оба пылали страстью к полинезийским женщинам, «девушкам с кожей темного золота», как они загадочно именовали эти вполне осязаемые видения, недоступные Хэю. В 1879 году Кинг стал директором Геологического Бюро Соединенных Штатов, созданного в немалой степени ради него при всемерной поддержке сенатора Джеймса Г. Блейна[117]117
  Блейн, Джеймс Гилеспи (1830–1893) – в разные годы конгрессмен, сенатор, государственный секретарь. Неудачно баллотировался на пост президента США (1884).


[Закрыть], который был не слишком обрадован, когда в романе «Демократия», написанном, предположительно, одним из Червей, его изобразили в виде продажного сенатора Рэтклиффа. Хэй часто задумывался над тем, что Адамс каким-то образом, инстинктивно что ли, навредил обожаемому им человеку, которому он к тому же больше всех завидовал. В 1880 году Кинг вынужден был покинуть этот единственный пост, о каком когда-либо мечтал; постепенно он вошел в жизнь Джона и Клары Хэй, и с тех пор крайне разборчивые в своих привязанностях сердца Пяти Червей бились, как одно, пока Клоувер Адамс не приняла цианистый калий и вместо Пяти Червей осталось Четверо. Совсем скоро, с грустью подумал Хэй, глядя, как апрельское солнце отражается в лихорадочных глазах Кинга, останутся Трое, затем Двое, Один, ни одного. Почему?

Ответил Кинг, словно заглянув в мысли Хэя.

– Когда в тот день в Центральном парке я лишился рассудка в клетке со львами, я мог поклясться, что увидел Бога; он явился ко мне в виде громадной пасти с острыми клыками, голодный, готовый меня сожрать. Вот зачем мы существуем, подумал я, – чтобы служить ему пищей. Потом какой-то негр, чей-то слуга из дома на Мэдисон-авеню рассердил меня, и я его ударил. В клетке со львом насилие вполне объяснимо, особенно в присутствии Создателя, готового тебя сожрать, и полиция забрала меня в состоянии крайнего возбуждения и поместила в Блумингдейлскую клинику…

– Это было на праздник Хэллоуин, – заметил Адамс, смакуя сакральную историю. – А потом в феврале мы уехали на Кубу. Там львов не было.

– Да, но пасть всегда где-то рядом и ждет своего часа. Она вечно голодна. А что Теодор, он так же невыносим и на посту вице-президента?

– Я искренне надеялся, что это имя не будет упомянуто в священный для нас день, – сказал Адамс. – Удача всегда шествует рядом с Теодором, неуклонно и, я бы даже сказал, неумолимо, как Чикагский экспресс.

– Он слегка поутих, – справедливость была девизом Клары. – Вы не можете ему в этом отказать, Генри.

– Просто у него стало меньше поводов поднимать шум. – Хэя приятно поразило сдержанное достоинство инаугурационной речи Рузвельта в сенате, произнесенной во время краткого затишья после очередной отвратительной обструкции. В этой пропахшей сигарным дымом палате, пока утомленные сенаторы подремывали, Рузвельт принял присягу вице-президента; а затем он начал говорить загадочные вещи о великих делах, которые предстоит совершить нынешнему поколению американцев. «В зависимости от того, преуспеем мы или провалимся, будущие поколения возвысятся или зачахнут». В этот момент над Капитолием разразилась гроза, и звуки дождевых струй, падающих на застекленную крышу зала заседаний сената, закономерно настроили Хэя на военный лад. Если подвернется шанс, Тедди попытается расширить американскую империю, но вице-президентам такие возможности не выпадают, и Тедди это было отлично известно. «Эта должность – последнее успокоение моей политической карьеры», – сказал он Лоджу с укором; он постоянно ставил Лоджу в вину, что тот заставил его согласиться с выдвижением его кандидатуры, чего ему не предложили ни президент, ни партийные лидеры. Тедди просто выхватил этот приз – или, как всегда Хэй называл вице-президентство, «вяжущую хурму». Осенью он выступил с речами в двадцати четырех штатах, и публика так сильно его возбуждала, что он начал говорить об Уильяме Дженнингсе Брайане как о «моем оппоненте». Майор сказал, что его изрядно позабавили эти оговорки, однако Хэй склонен был думать, что терпение Майора не беспредельно. И, конечно, ошеломляющая победа республиканцев в ноябре оказалась для Маккинли подпорченной разговорами о том, что не он обеспечил те миллионы голосов, давшие перевес республиканцам, а его чарующий напарник.

– В Вашингтоне Тедди пробыл совсем не долго, – сказал Адамс. – Он председательствовал на заседании сената четвертого марта. Затем конгресс ушел на каникулы до декабря, и Рузвельт отправился в свой уродливый дом на Лонг-Айленде.

– Я все думаю – где они будут жить. И как. Эдит говорила, что денег нет, а ведь у них куча детей. Его сестра Бейми нашла здесь дом, но только для себя.

– Наша мадам Ментнон[118]118
  Мадам Ментнон, Франсуаза д’Обинье (1635–1719) – вторая жена Людовика XIV.


[Закрыть]? – спросил Кинг и, отойдя от камина, опустился в кресло, слишком узкое и низкое для второго по размерам члена братства. У Клары, самой крупной из всех, было в этом доме свое кресло неадамсовских пропорций.

– В твоем кабинете мне негде даже присесть.

– Могло быть и хуже. – Адамс протянул свои алебастровые руки к бледно-желтому пламени. – Она гораздо разумнее брата. Но Тедди исчезнет теперь из общественной жизни. Он с удивлением обнаружил, что между четвертым марта и декабрем у вице-президента вообще нет никаких функций. Наверное, напишет еще дюжину книг.

– Нет, – сказал Хэй, довольный, что может порадовать Червей сплетней из высоких сфер. – Тедди внезапно поддался искушению. Он намерен… какое же слово употребить? Он намерен делать то, что среди нас позволил себе лишь Кларенс.

– Предаваться распутству в странах Южных морей? – сверкнул глазами Адамс.

– Нет. Он придумал себе занятие весьма необычное и куда более тревожное.

– Так что же это? – воскликнула Клара.

– Он собирается работать! – крикнул Хэй.

– Упаси нас боже! Упаси и его! – Кларенс опустился с кресла на пол и, стоя на коленях, сложил руки в молитве. – Теодор Рузвельт будет трудиться, чтобы заработать на пропитание?

– Ни я, ни Генри никогда об этом даже не помышляли…

– О нет, Джон. Ты не вполне чист, – сурово сказал Адамс. – Ты работал редактором, журналистом, занимался бизнесом. Я же никогда не работал…

– А профессором в Гарварде? А редактором «Норт Америкэн ревью»?

– Это не была настоящая работа. И уж, конечно, я не зарабатывал на пропитание всей этой публичной деятельностью.

– Скажите же, наконец, – спросил Кинг, по-прежнему стоя на коленях, – какую же работу хочет взвалить на себя вице-президент?

– Он хочет заняться юриспруденцией! И собирается поступить на юридический факультет. – Хэй был в восторге от произведенного эффекта.

– Действующий вице-президент Соединенных Штатов – студент факультета права? – Ужас на лице Адамса вовсе не был наигранным.

– Не могу себе представить твоего прадеда на лекциях в Колумбийском университете, дожидающимся смерти генерала Вашингтона, но Тедди…

– Потрясающе! – воскликнул Кинг и, с трудом поднявшись с колен, что не ускользнуло от внимания Хэя, снова устроился в кресле. – Откуда ты это знаешь?

– В Белом доме он отвел в сторонку Верховного судью и сказал ему, что он еще молод и у него много свободного времени и он хочет подготовиться к сдаче экзаменов для занятий юридической практикой. Судья, разумеется, встревожился. Но, увидев, насколько серьезно настроен Тедди, сказал, что даст ему список литературы на лето, а когда конгресс снова соберется, он с ним позанимается и по вечерам будет его экзаменовать.

– Все-таки Теодор необыкновенный человек, – сказала Клара с несвойственной ей бесстрастностью.

– Если Кларенс – наш человек Возрождения… – начал Адамс.

– … то Тедди – юноша эпохи барокко, – закончил за него Кинг. – Мы живем в удивительное время. А что об этом думает Майор?

– Если бы я не знал, то я бы вам сказал, – повторил Хэй любимое изречение Сьюарда. – Вообще-то президент в эти дни более чем когда-либо похож на Будду. В конце месяца он на шесть недель отправляется в поездку по стране, среди прочих сопровождать его буду и я. Наконец, – Хэй повернулся к Кингу, – я увижу вашу Калифорнию. Президент будет присутствовать при спуске на воду военного судна в Сан-Франциско, а я – говорить об открытых дверях и мире, пока генерал Макартур продолжает истреблять филиппинцев. – Какой блуждающий электрический импульс в его мозгу, подумал Хэй, заставил его заговорить о том, чего он и администрация президента никогда не признавали. Особенно теперь, когда война – даже для себя иначе это не назовешь – закончилась. Агинальдо взяли в плен в марте, вскоре после инаугурации президента. Перед отъездом Маккинли издаст прокламацию, объявляющую «мятеж» подавленным.

Хэй не позволил собеседникам подхватить случайно оброненное им слово «истреблять».

– В конце месяца все, конечно, закончится. – Он говорил быстро и вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха. Сердце? Внезапно умереть в логове Червей – как это поэтично. – Кстати, я возьму их в свои руки.

– Кого? – спросил Кинг, закашлявшись. Быть может, все члены братства умрут одновременно, словно часы, которые забудут завести.

– Филиппинцев. Майор полагает, что управлять ими должен мой департамент, а не военное министерство. Рут согласен, и это меня радует. В октябре я стану властителем всего архипелага.

– А что с каналом? – Кинга по-прежнему сотрясал кашель. – Будешь ли ты еще и властителем перешейка?

– Сначала надо провести договор через сенат. – Хэй снова почувствовал, что задыхается. Главное не паниковать, сказал он себе. – Они отвергли уже два варианта, несмотря на удивительную покладистость англичан. Понсефот и я подготовили третий вариант, который мы представим нашим сенатским повелителям в декабре. – Хэй сделал глубокий вдох и ему стало легче; он заметил, что Клара с тревогой наблюдает за ним, и огорчился. Неужели его нездоровье столь очевидно на взгляд и на слух? Он посмотрел на Адамса: заметил ли Дикобраз что-нибудь, но тот смотрел на Кларенса Кинга, который прикрыл нижнюю часть лица носовым платком, хотя приступ кашля прошел. Как хрупки все мы стали, подумал Хэй и взял себя в руки. – Из всех друзей Кэбот Лодж мне особенно ненавистен.