Текст книги "Семнадцатилетние"

Автор книги: Герман Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 34 страниц)

Константин Семенович посмотрел по сторонам. В учительской никого не было.

– Разговор большой? – спросил он.

– Не знаю.

– Начнем здесь, а если кто-нибудь придет, переберемся в методкабинет.

– Я хотела поговорить... Дело в том, что я слишком опрометчиво согласилась... Вернее, я не знала... Ну, одним словом, сегодня я поняла, что преподавать историю в восьмом «Б» – это с моей стороны неэтично...

– Почему?

– По отношению к Лидии Андреевне...

– Вот тебе и раз! – с искренним удивлением сказал Константин Семенович. – А при чем тут Лидия Андреевна? Ведь Анна Васильевна преподавала там историю.

– Нет... Я имею в виду другое...

– Так вы говорите прямо, Наташа, – нахмурившись, сказал он. – Без этих... без подходов. – При этом он поднял руку, растопырил пальцы и так комично покрутил кистью, показывая «подходы», что Наталья Николаевна засмеялась.

– Хорошо, буду без «подходов», – согласилась она. – Мне показалось, что в класс Лидии Андреевны я попала не случайно. Наталья Захаровна советовала присмотреться и поближе познакомиться с ученицами. В общем, я боюсь склоки.

– Я тоже боюсь склоки, – просто сказал Константин Семенович. – А вы думаете, что она будет?

– Конечно, будет. Мы с вами плохо знаем Орешкину. Говорят, что это такая женщина, что лучше не связываться!

– Да, меня предупреждали, но... как бы это сказать... «В согласном стаде волк не страшен». Я понимаю, что вас беспокоит... Давайте решим, Наташа. Отложите в сторону все ваши домыслы. Вы преподаете историю и больше ничего не знаете и знать не хотите. Какое вам дело до того, что думает Наталья Захаровна? Наверно, что-нибудь думает. Ей и полагается думать. Вам дали восьмой «Б», и вы, как всегда, честно и добросовестно работайте. А что будет дальше, посмотрим... Зачем забегать вперед?.. А девочки там и в самом деле хорошие. Я уверен, что вы им понравитесь...

– Вы знаете, мне, кажется, удалось заинтересовать их. Вчера во время большой перемены они забросали меня вопросами.

– Вот видите! Им как раз не хватает такой, как вы... Но пользуюсь случаем и предупреждаю вас, Наташа. Не ищите их любви. Никогда не ставьте такой задачи перед собой. Держитесь естественно и просто. В этом – тоже проявление уважительного отношения к детям. Вы слышали, как Орешкина отозвалась о детском коллективе вообще? Мария Михайловна ответила ей правильно, но, кажется, ни в чем не убедила. И я не знаю, можно ли ее в чем-нибудь убедить. Рядом, буквально рядом, в соседнем классе, коллектив живет совсем иначе, а она не видит разницы... И не хочет ее видеть. В результате своей порочной работы, своих ошибок она сделала неверные выводы о свойствах детей и считает это каким-то правилом, какой-то нормой. Она возражает против очевидных фактов и даже не пытается их осмыслить. Что это такое? Близорукость, упрямство или просто тупость? Честно признаюсь, я этого не понимаю... Ну, если бы, скажем, она любила своих девочек... Вы знаете, что родители, ослепленные любовью, не замечают пороков своих детей. Но ведь она их не любит. Сегодня я в этом убедился. Наталья Захаровна права. И очень хорошо, что она наметила на смену вас. Я тоже верю, что вы справитесь, Наташа. А если будет трудно, мы поможем.

ОБСЛЕДОВАНИЕ

В напряженной работе время бежало незаметно. Экзамены приближались, и десятиклассницы занимались, по выражению Тамары, «как проклятые».

Дни заметно прибавлялись. После третьего урока все чаще заглядывало солнышко, и лучи его постепенно перебирались с последнего ряда парт к первым. Открывая в перемену форточку, Женя задерживалась на подоконнике и, вдыхая струю свежего воздуха, мечтательно говорила:

– Ох, девочки! Что на улице творится! Весна... Тепло... Солнышко...

Но тут же строго обрывала себя:

– Никакой весны! Забудьте про солнце! Это не для вас. Помните про экзамены!

В помощь солнцу скоро подул южный ветер, и дворники взялись за скребки и лопаты. Забегали грузовики по проспектам, забирая кучи грязного льда, и в один день улицы очистились, асфальт заблестел, а ночью на морозе высох. От зимы остались только колючие заморозки по ночам да меховые шапки и зимние пальто. Ребята по утрам канючили:

– Мама, я в ушанке не пойду...

– С ума ты сошел! Простудишься!

— Да-а... смотри, уж сухо и солнышко греет.

– Не выдумывай! Сейчас самое опасное время.

– Ну тогда я без калош пойду.

Около школы девочки разлиновали мелом асфальт и прыгали на одной ноге «из класса в класс». Мальчики неутомимо подкидывали ногой «маялку» или играли в лапту.

И только десятиклассницы ничего не видели и не замечали. Выпускные экзамены надвигались, как медленно ползущий ледник.

В конце марта началось очередное обследование школы. Обследования всегда несколько нарушали привычный ход работы; об этом знали все, в том числе и обследователи. Учителя понимали, что такие комиссии время от времени необходимы, но в этом году роно не сговорилось с райисполкомом, и до зимних каникул прошли два обследования. После нового года работу школы обследовал райком, и вот сейчас пришла комиссия из горкома.

Первые дни обследование шло обычным порядком, но скоро девочки заметили, что члены комиссии интересуются главным образом уроками литературы в старших классах. Затем комиссия стала вызывать учителей, и на их лицах после такой беседы появилось хмурое выражение. Все это было странно и непонятно. Многие ученицы стали почему-то утверждать, что это не очередное обследование, а нечто другое, более неприятное. Неизвестно откуда появился слух о том, что комиссия интересуется исключительно Константином Семеновичем. Поползли слухи один нелепее другого.

Десятиклассницы заволновались. Они ближе всех принимали к сердцу это таинственное обследование и всеми средствами пытались выяснить правду.

Вызывали в комиссию и Анну Васильевну. Узнав об этом, Женя выбрала подходящий момент и почти со слезами на глазах обратилась к ней:

– Анна Васильевна, знаете, о чем я хочу спросить вас?

– Знаю...

– Ну ясно же... Нельзя же так... Вы же сами понимаете, как это невыразимо тяжело... такая неизвестность. Скажите... мы очень просим вас. Что случилось?

– Чепуха! Ничего не случилось. Обычное обследование.

– Вы не хотите сказать, Анна Васильевна, мы же не маленькие. Говорят, что Константин Семенович в чем-то виноват... Такие слухи гадкие... что он вредитель...

– А зачем вы слушаете всякую ерунду? Вы бы лучше узнали, кто распускает такие слухи. Это было бы интересно... выяснить источник.

– Как же это узнать? Многие девочки говорят, – безнадежно сказала Женя.

Десятиклассницы уже делали попытки выяснить, откуда ползут слухи. Не могут же сплетни возникать сами по себе. У всякой клеветы есть автор. Всегда есть кто-то, кто пустил слух первым.

Константин Семенович в течение всего времени, пока шло обследование, держался, как всегда, спокойно; и казалось, что он никакого отношения к обследованию не имеет и работа комиссии его мало интересует. На прямой вопрос Кати он сухо ответил:

– Почему вас беспокоит эта комиссия? Горком по плану проводит обследование. Надеюсь, вы понимаете, что школа не может работать бесконтрольно. Если у вас совесть чиста, то занимайтесь, пожалуйста, своим делом и забудьте об этой комиссии. Правда суда не боится.

Обследование продолжалось целую неделю. Председателем комиссии была инструктор школьного отдела горкома, а два члена – учителя других школ. Они сидели на уроках, перечитали все протоколы, познакомились с работой партийной организации и комсомола, поговорили со многими учителями и получили полное представление о жизни школы.

На последнем заключительном заседании, в присутствии Натальи Захаровны, Варвары Тимофеевны и Константина Семеновича, председатель сказала:

– ...Наши выводы для вас никакого практического значения не имеют, но должна сказать, что выводы положительные. Школа работает хорошо, а ваше желание поглубже овладеть наследием Макаренко заслуживает всяческой похвалы и поощрения.

– Это верно! Вы знаете, Наталья Захаровна, – сказал один из членов комиссии, – я очень благодарен случаю, что он дал мне возможность познакомиться с постановкой дела у вас... Все это мне пригодится в нашей школе. Я узнал много интересного и об учебной работе и о воспитательной. Я буду просить вас сделать нам доклад...

Заседание проходило у директора. В канцелярии, неподалеку от двери кабинета, одиноко сидела Фенечка. Ей было поручено наблюдать за порядком, не пускать учениц второй смены к телефону и тем более к директору. Прислушиваясь к голосам заседающих, «тайный советник» старалась понять, что там обсуждают, но не могла разобрать ни одного слова. Она, как и все остальные работники школы, волновалась за исход обследования, по опыту угадывая, что комиссия пришла неспроста. Беспокоилась она главным образом за Наталью Захаровну, уверенная почему-то, что ее подвел завхоз.

Монотонно тикали круглые стенные часы, и, поглядывая на них, Фенечка думала о том, сколько времена ей придется здесь сидеть. Школьные заседания обычно затягивались. Наталья Захаровна не любила совещаний, старалась проводить их пореже. Поэтому на каждом совещании разбиралось множество вопросов.

Неожиданно голоса в кабинете стали громче, заговорили все разом, а через минуту дверь открылась, и Варвара Тимофеевна торопливой походкой прошла через канцелярию. Следом за ней вышли два учителя – члены комиссии, в сопровождении Константина Семеновича. Заседание кончилось. В кабинете остались директор и председатель комиссии. Фенечка знала, что сейчас Наталья Захаровна ее позовет, и подошла к полуоткрытой двери.

– ...Наталья Захаровна, я решила вам сказать, что это обследование было вызвано жалобой, – говорила председатель. – Мы получили письмо и вначале думали, что писал кто-нибудь из родителей, член родительского комитета. Автор хорошо осведомлен о работе школы, знает людей и, видимо, очень недоволен... Такие случаи бывают, но в процессе обследования я убедилась, что письмо написано не родителем...

– Оно без подписи? – спросила Наталья Захаровна.

– Да. Письмо анонимное.

– Так зачем же тратить столько усилий?.. Анонимные письма пишут обычно негодяи, сводящие личные счеты.

– Что делать! Считается, что автор может бояться последствий своей критики. Обвинения очень серьезные, с политической окраской. Я вам дам прочитать, – сказала председатель и зашелестела бумагой... – Вот!

Наступила тишина. Фенечка чувствовала, что случайно присутствует при разговоре, который ей не полагалось слышать, но не могла же она выйти из канцелярии или заткнуть уши. С какой стати! Пока директор читала жалобу, она для приличия немного попятилась и села под часами на стул машинистки.

– Зинаида Алексеевна, но ведь это сплошная ложь и клевета! – с плохо скрываемым возмущением сказала директор.

– Да. В этом мы убедились, и именно поэтому я дала его вам прочитать.

– Я не понимаю, как можно верить? Да неужели у нас есть такие школы? – сказала Наталья Захаровна и, немного помолчав, ответила сама себе: – Ну, люди, положим, есть и похуже...

– Наличие этой анонимки доказывает, что люди есть всякие.

– Да. Удивительная подлость! – сказала Наталья Захаровна. – Я очень вам благодарна, Зинаида Алексеевна, что вы показали мне письмо.

– Это писала учительница?

– Ну, конечно... И такая растленная особа учит наших детей... Мне обидно за Константина Семеновича. Он болеет душой за дело, любит школу и не жалеет сил. Кроме того, он по натуре очень доброжелательный, терпеливый и сдержанный человек. За весь этот год он, по-моему, не произнес ни одного грубого слова и никого не обидел...

Проводив членов комиссии, Константин Семенович вернулся в кабинет и плотно закрыл за собой дверь. С его приходом разговор на некоторое время прекратился. Скоро в кабинете опять заговорили, но Фенечка уже не могла разобрать слова.

На другой день всей школе стало известно, что обследование закончено, что комиссия сделала положительные выводы и что теперь до конца года можно работать спокойно.

Три дня Фенечку мучила тайна. Она одна знала о причине обследования, но, как ни ломала голову, никак не могла догадаться, кто написал эту подлую жалобу. Фенечка была патриоткой своей школы и не могла примириться с тем, что подлюга, замаравшая «честь школы», останется ненаказанной. Но кто она? Известно, что писала учительница, а значит, подозревать можно кого угодно... Спросить Наталью Захаровну она не решалась, понимая, что за подслушивание ей крепко влетит.

На третий день Фенечка решила, что надо с кем-то посоветоваться, и наметила для этой цели Женю Смирнову. Женя была старостой десятого класса, а самое главное, Фенечка почему-то особенно доверяла этой девушке.

В большую перемену она разыскала глазами среди гуляющих в коридоре Женю и поманила ее пальцем.

– Идем-ка... что я тебе скажу, – таинственно шепнула она, когда Женя подошла к ней вплотную.

В конце вешалки, спрятавшись за одеждой, Фенечка подробно пересказала Жене весь разговор об анонимном письме.

– ...Видишь, как... Написала мерзавка, а фамилию свою не поставила. Хуже нет, когда такая змея притаится и жалит из-за угла... Как ты полагаешь, Женя, кто это писал? – спросила она.

– Марина... – с трудом сдерживая волнение, уверенно произнесла Женя. – Это она... больше некому. Она, понимаешь, Константина Семеновича с первых дней возненавидела... Ты правильно сказала... Она все время жалила...

Фенечка недоверчиво посмотрела на девушку и медленно покачала головой:

– Вот уж не думала!.. Не из таких она, Марина-то Леопольдовна. Если надо, она и в глаза отчитает. Что ей бояться?

– Она, она! Больше некому! – стояла на своем Женя. – Какая подлость! Это же ужас...

Первый раз в своей жизни Женя столкнулась с таким гнусным поступком взрослого человека. Мелкие недоразумения, ложь и хитрость подруг хотя и возмущали и огорчали ее, но за этим всегда стояло что-то такое, что можно легко объяснить и простить: опрометчивость молодости, лень, самолюбие, горячность, упрямство. Потрясенная до глубины души, вернулась она в класс. Перемена еще не кончилась, форточка была открыта, но Женя не чувствовала холодного воздуха. Она села за свою парту и, облокотившись, сжала ладонями виски. «Как она могла!.. Зачем?.. Неужели ненависть может толкнуть человека на такую подлость?» – думала девушка.

Женя, как и все остальные дети, привыкла слышать и читать о благородных поступках замечательных советских людей, о подвигах, о честности, о долге, смелости, стойкости, упорстве, и вдруг – клеветническая анонимка!.. Поступок, которому трудно найти название и не с чем сравнить. Однажды Константин Семенович сказал, что честному человеку не легко бороться с негодяем потому, что негодяй пускает в ход ложь, клевету, а честный человек этого не делает. Он борется честно. Со стороны же иногда бывает трудно сразу разобрать, кто негодяй, а кто честный. На лбу у людей ничего не написано. Сейчас Женя вспомнила об этом и поняла, как был прав учитель.

– Женя, ты что? – спросила Светлана, незаметно войдя в класс и подсаживаясь рядом.

Женя повернулась к подруге, посмотрела на нее ничего не выражающим взглядом, словно на чужую, и вздохнула:

– Что ты говоришь?

– Я спрашиваю, что с тобой?

– Ой, Светка... я не знаю, как тебе и сказать...

В это время зазвенел звонок и в класс вошли Надя и Аня.

– Девочки! А почему форточка открыта? Вы простудитесь! – предупредила Надя и полезла на окно. – Заболеть сейчас... этого еще не хватало!

Одна за другой входили десятиклассницы, Но, занятые своими делами, не обращали внимания на необычное состояние старосты.

«Немецкого сегодня нет. Ее урок завтра, – подумала Женя, и на душе стало легче. – Значит, время еще есть. Успеем все обсудить и что-то решить». Женя не знала, какое может быть решение по этому поводу, но чувствовала, что оно должно быть. Не может не быть.

До конца учебного дня она держалась спокойно, и волнение ее проявлялось только в рассеянности и молчаливости. В конце последнего урока, когда Марфа Игнатьевна, захватив под мышку треугольник, циркуль и линейку, вышла из класса, Женя крикнула:

– Девочки! Задержитесь. У меня есть новость...

– Только скорей, Женя, – недовольно протянула Лариса.

– Мы тебя держать не будем. Новость касается всех, но если ты не хочешь, иди.

Лариса в ответ пробормотала что-то непонятное и вернулась за свою парту. Женя вышла к столу и, повернувшись к Аксеновой, попросила:

– Таня, постой у двери. Новость секретная. Наступила тишина. Девушки вопросительно смотрели на старосту.

– Девочки... я сегодня узнала... сегодня мне точно в душу плюнули... – проговорила она, и крупные слезы потекли по ее щекам. – И кто... кто?.. Мы ее столько лет знаем... верили ей! – Женя вытащила платок, вытерла глаза и громко высморкалась. – Ну, ладно... В общем я узнала, что обследование горкома было совсем не по плану. Они получили жалобу, что у нас черт знает что творится... какое-то вредительство. Я не знаю, что там было написано, я не читала, но Наталья Захаровна назвала это письмо подлой ложью и клеветой на Константина Семеновича. А председательница с ней согласилась и сказала, что писала мерзавка, и дала ей прочитать...

– А кто писал? – вырвалось у Ани.

– Письмо без подписи. Анонимка, – сказала Женя и, немного подождав, спросила: – А вы не можете догадаться?

– Неужели Марина?! – с ужасом прошептала Клара, и, словно в ответ ей, раздалось несколько голосов:

– Это Марина!

– Подождите, девочки! – твердо сказала Катя, выходя вперед. – Сначала послушаем и все выясним. Нельзя так... с бухты-барахты. Говори, Женя, все по порядку. Где ты узнала, как узнала, что узнала? И, пожалуйста, поподробней. Это не шутка – такое обвинение... Страшное дело!

Почти слово в слово Женя пересказала свою беседу с «тайным советником», сообщила свои подозрения и напомнила, как Марина Леопольдовна отнеслась к приходу нового учителя. Последнее она могла и не говорить. Неприязнь Марины Леопольдовны к Константину Семеновичу была памятна всем. Ни у кого сейчас не было никаких сомнений в том, что анонимку послала Марина Леопольдовна.

ОШИБКА

Бывает, что прошлые, давно забытые ошибки, вернувшись, врываются в жизнь и наносят удар, когда его меньше всего ждут.

Марина Леопольдовна шла в школу в прекрасном настроении. Такое настроение объяснялось не только солнечной погодой. В руках у нее была солидная стопка тетрадей. Письменная работа в девятом «А» прошла в основном на четверки и пятерки. Одна двойка и три тройки не могли влиять на общий успех.

В переулке учительнице пришлось задержаться. Ее догнали две ученицы девятого «А» класса, поздоровались и, увидев тетради, предложили свою помощь. Пока она передавала стопку, их перегнали Таня Аксенова и Нина Косинская. Обе девушки прошли мимо, не поздоровавшись, причем Нина сильно покраснела. Неужели не заметили? Это было маловероятно, тем более, что Марина Леопольдовна встретилась взглядом, с Таней и приветливо ей улыбнулась. «О чем-то мечтают и ничего вокруг себя не видят», – решила учительница.

Урок немецкого языка в десятом классе был вторым. В перемену Марина Леопольдовна встретила в коридоре десятиклассниц: Алексееву, Кравченко и Вершинину. Они шли навстречу, но, когда поравнялись, ни одна из них не поклонилась. Выражение лиц было строгое, почти суровое, а в глазах горело что-то такое, что заставило учительницу насторожиться, и ей стало не по себе. Она хотела остановить девушек и потребовать объяснения, но раздумала, отложив разговор до урока. Там она их научит вежливости!

Марина Леопольдовна вошла в класс и с недоумением остановилась в дверях. Что это значит? При ее появлении ученицы продолжали сидеть. Некоторые читали, кое-кто писал или перелистывал книгу. Это было до такой степени необычным, что на какое-то время учительница растерялась. Что делать? Как она должна сейчас поступить? Марина Леопольдовна понимала, что это своего рода демонстрация, коллективный протест, но чем он вызван, она не знала и терялась в догадках.

– Смирнова!

Женя поднялась и с ненавистью в упор уставилась на учительницу.

– Что это значит? Женя молчала.

– Вы не желаете отвечать? Я спрашиваю вас как старосту класса, что означает ваше поведение?

Видя, что ее любимица еще крепче сжала губы и застыла без движения, Марина Леопольдовна опустила голову. Может быть, сразу отправиться к Наталье Захаровне? Нет. Она должна сама добиться и выяснить, что случилось, а уж потом принимать какие-то меры.

– Иванова!

Катя, а следом за ней и Светлана поднялись.

– Вы мне можете сказать, что значит эта комедия? Обе девушки молчали.

– Белова!

Валя покосилась на Тамару и, гордо вскинув голову, быстро встала.

– А вы? Вы тоже не желаете со мной разговаривать? Алексеева! Ерофеева! Вершинина! – вызывала по очереди учительница.

Девушки вставали, и по их лицам не трудно было угадать, что происходило в душе. Одни стояли бледные, другие, наоборот, краснели. У одних глаза бегали по сторонам или смотрели в сторону, другие глядели в упор в глаза учительницы.

– Аксенова! Косинская! Тихонова! Холопова! Логинова!

– Я не знаю... Я в этом не участвую, Марана Леопольдовна, – тихо пробормотала Рая.

– Что вы не знаете?

– Я ничего не знаю. Пожалуйста, Не спрашивайте меня, – умоляюще попросила Логинова.

– Так... Кравченко! Шарина! Крылова!

Весь класс стоял и молчал. Тишина сдавила сердце, и Марина Леопольдовна почувствовала, что сейчас может закружиться голова, в глазах потемнеет и она упадет. Вцепившись обеими руками в край стола, она крепко стиснула зубы. «Этого еще не хватало! Не раскисать!» – приказала она себе.

– Ну, что ж, товарищи, очевидно, я большего от вас не заслужила, – проговорила Марина Леопольдовна каким-то незнакомым голосом.

Сделав над собою последнее усилие, она взяла журнал и тяжелой походкой направилась к выходу.

Двери остались открытыми. Было слышно, как удалялись и затихали шаги в коридоре, но девушки продолжали стоять. Их сильно смутила последняя фраза учительницы. Марина Леопольдовна ничего не опровергала, не защищалась. Нет... Совсем не такой реакции они ждали. «А что, если не она писала анонимку?» – мелькнуло в голове у каждой, и на какой-то момент в душе появилось жгучее чувство стыда и раскаяния. Но это продолжалось недолго. Слишком были живы воспоминания о первых днях работы Константина Семеновича и об отношении к нему Марины Леопольдовны.

– Рая, как ты смела с ней разговаривать? – тихо спросила Тамара, и все повернулись в сторону Логиновой.

– Я же ничего ей не ответила... – сильно покраснев, пробормотала та. – Вы же сами слышали.

– То есть как не ответила? Мы решили вообще не разговаривать, не здороваться, а ты что сделала? Ты вчера голосовала с нами?

– Нет. Я не поднимала руки ни за, ни против.

– Как не поднимала?! – с возмущением вмешалась Катя. – Когда я вчера спросила: «Значит, единогласно?» – ты промолчала?

– Катя, я же сказала ей, что ничего не знаю и не буду отвечать, – оправдывалась Рая.

– Но ты же сказала... ты произнесла эти слова! Ты понимаешь, что ты сделала? – все больше сердилась Катя. – Ты всех нас предала... да, да! Это, знаешь, как называется? Штрейкбрехерство!

– Катя, я не поняла... Я же не думала, что надо совсем молчать...

– Катя, оставь ее, – вмешалась Светлана. – С ней мы поговорим в другой раз. Сейчас нужно думать о другом. Предположим, что она вернется с Натальей Захаровной. Что мы должны делать?

– Наталье Захаровне мы объясним все. Она же знает про анонимку.

– А кто скажет? – спросила Тамара и сейчас же предложила: – Хотите, я скажу?

– Почему это ты? Я и сама могу сказать, – обиделась Женя.

– Фенечку не выдавать! – предупредила Катя.

– Девочки, я думаю, что говорить должен тот, кого спросят, – примирительно сказала Светлана.

– Правильно! – согласилась за всех Аня. – Но только не Логинова!

Прежде чем отправиться к директору, Марина Леопольдовна зашла в учительскую. Здесь она хотела немного прийти в себя, успокоиться и подумать о том, что произошло. Никакой вины за собой она не чувствовала, но отлично сознавала, что случилась страшная, непоправимая для всякого учителя скандальная история. Класс единодушно отказался признавать ее и даже разговаривать с ней. Если она пойдет к Наталье Захаровне, то та будет обязана принять строгие меры, вплоть до исключения заводил из школы. «Не надо терять головы... – подбадривала себя Марина Леопольдовна. – Это недоразумение... скоро все выяснится».

Открыв дверь в учительскую и никого там не застав, Марина Леопольдовна поняла, зачем она сюда пришла. Ей нужен был Константин Семенович. И не только по долгу классного руководителя он должен вмешаться в эту историю, но и как признанный руководитель, которому она с каждым днем доверяла все больше и больше, как секретарь партийной организации.

Весь урок Марина Леопольдовна просидела в учительской. Иногда она вставала с дивана и пересаживалась на стул или принималась ходить вокруг стола, бор моча какие-то слова.

Десятиклассницы долго сидели в напряженном ожидании, не закрывая двери и прислушиваясь к звукам в коридоре. Томительно тянулись минута за минутой. Никто к ним не приходил.

– Девочки, а ведь мы заварили серьезную кашу, – задумчиво сказала Клара. – Интересно, что они с нами сделают?

– Ты думаешь, Наталья Захаровна не догадывается, кто написал эту анонимку? – спросила Лида.

– А если не догадывается... пускай от нас узнает! – заметила Тамара.

– Смешно вы рассуждаете, – спокойно сказала Женя. – Неужели вы воображаете, что Марина сознается? С какой стати! Письмо написано, наверно, измененным почерком, и ни у кого нет доказательств, что писала она. Будьте уверены, что и у Натальи Захаровны доказательств нет.

– Девочки, а вдруг это не она писала? – сказала Надя.

– А кто? – спросила Валя.

– Я не знаю, но вдруг не она...

– А если не знаешь, то молчи!

В коридоре послышались шаги. Все подняли головы и застыли. Шаги были детские, торопливые и чуть со скрипом. Хлопнула дверь, и все стихло.

– Писала, конечно, она, – сказала Лида. – Но Женя права: у нас нет никаких доказательств, и Наталья Захаровна страшно рассердится. Имейте это в виду.

– А пускай сердится...

– Ну, а дальше что будет? – спросила Катя. – Мы, конечно, будем стоять на своем, но ведь немецкий язык не отменят из-за этого?

Так, перекидываясь фразами, девушки просидели весь урок. Когда раздался звонок и в коридоре поднялся шум, они закрыли дверь и решили никуда не выходить. Каждую секунду могла нагрянуть Наталья Захаровна. В эти ответственные минуты всем хотелось быть вместе.

Ждать пришлось недолго. Дверь открылась, и в класс вошел Константин Семенович.

– Иванова Екатерина! – сразу вызвал он, – Марина Леопольдовна сказала мне сейчас, что класс отказался с ней разговаривать и даже не пожелал дать объяснение столь неслыханному решению. Это так?

– Да.

– В чем дело?

– Константин Семенович, вчера мы точно выяснили, что Марина Леопольдовна написала лживую, клеветническую жалобу в горком партии... Мы не можем уважать такую учительницу.

– Подождите. Выводы сделаем позднее. Сначала о фактах... О какой жалобе вы говорите?

– Анонимное письмо в горком... Спросите у Натальи Захаровны. Обследование было назначено из-за этого письма.

Константин Семенович с удивлением взглянул на комсорга. Он знал о письме. Наталья Захаровна сообщила ему, что кто-то из учителей послал анонимное письмо в горком и оно вызвало внеочередное обследование. Она не говорила ни о содержании письма, ни тем более о лживости и клевете. Но откуда узнали об этом ученицы?

– Допустим, что такое письмо было.

– Это точно, Константин Семенович!

– Не спорю. Но почему вы решили, что в письме все ложь и клевета? Вы читали его?

– Нет. Но мы точно знаем... Это такое мерзкое, грязное письмо...

– Я письма не читал и не могу возражать... А почему вы решили, что письмо написала Марина Леопольдовна? Ведь оно без подписи.

– Больше некому! – все так же уверенно сказала Катя.

– И это все, что вы можете сказать? – с горестным удивлением спросил он.

Катя молчала. Константин Семенович обвел взглядом класс и понял, что все они убеждены в виновности Марины Леопольдовны и полны решимости отстаивать свое обвинение. Константин Семенович на секунду растерялся. Последнее время он был очень занят, мало уделял внимания своим воспитанницам, или, вернее, слишком доверял им. Ему казалось, что коллектив десятого класса крепко сколочен; что стоит он на правильном пути; все вопросы решаются коллективно; что все они достаточно взрослые, рассудительные и возможность какого-нибудь грубого срыва исключена... И вот сорвались. А виноват, конечно, он.

– Девочки! Что же вы наделали?! Вы оскорбили, глубоко оскорбили ни в чем не повинного человека, – с грустью сказал он.

– Нет! Это она написала, – вполголоса, но внятно и твердо возразила Тамара.

– А я глубоко убежден в обратном! – горячо заговорил Константин Семенович. – Я абсолютно уверен! Понимаете ли, уверен, что Марина Леопольдовна никогда не будет писать анонимные письма, да еще клеветнические. Если она и найдет нужным что-нибудь сказать, то сделает это честно и прямо... Вероятно, у нее есть какие-то недостатки, она же человек, но она правдивая и прямая, в этом я убедился с первых дней...

– Если бы вы знали, Константин Семенович, как она невзлюбила вас и как придиралась... – начала Катя, но учитель ее перебил:

– Я это знал, и она этого не скрывала. Но при чем тут я?

– Жалоба была написана на вас, Константин Семенович, – сказала Женя. – Марина Леопольдовна намерена была подорвать ваш авторитет.

– Значит, вы считаете, что у меня есть авторитет?

– Конечно, есть!

– Ну, а если он есть, то как же его можно подорвать? Как? Клеветой? Чепуха! Я вам уже говорил, что правда суда не боится. Свой авторитет я могу подорвать только сам. И я его, несомненно, подорвал... Сильно подорвал! В этой безобразной истории я виноват больше, чем кто-нибудь другой, и только я несу за нее ответственность. Я не сумел вам объяснить самых простых истин и, видимо, потерял ваше доверие. Девочки, почему вы не посоветовались со мной, прежде чем пойти на такой шаг?

– Константин Семенович... Ведь она учительница. Она должна учить нас самым прекрасным, самым дорогим, высоким чувствам, а сама... Неужели вы будете защищать анонимку? – взволнованно спросила Катя.

– Нет, я защищаю не анонимку. Анонимка – это явление отвратительное... Я хочу, чтобы вы поняли, какой несправедливый, какой жестокий поступок вы совершили. Подумайте как следует. Когда вас обвиняют несправедливо... Возьмем пример. Вы хорошо работали, старались и прекрасно решили задачу. А Василиса Антоновна поставит вам двойку и обвинит вас в том, что вы списали. Как вы себя будете чувствовать? Это мелкий, маленький случай. А вы что сделали? Прежде чем обвинить человека, нужно совершенно точно знать, что он виноват. Вот вы говорите – «больше некому». В школе столько учителей! Как же некому? Кстати сказать, почему вы думаете, что анонимку писала учительница? Ну, а если кто-нибудь другой? Служащий, родитель...