Текст книги "Семнадцатилетние"

Автор книги: Герман Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)

– Значит, вы согласны?

– Мне нравится ваша идея, Сергей Иванович. Возможно, что вы несколько сужаете идею политехнического образования и есть опасность ранней профессионализации, но, с другой стороны, сейчас подготовка к любой профессии охватывает так много предметов... Сельское хозяйство, например, немыслимо без механизации и электрификации во всех областях... Да, мысль Интересная! Но мне кажется, что наше министерство с задачей не справится...

– Абсолютно верно! Ваше министерство забюрократилось. Очень уж там силен чиновничий дух... Как они изучают детей? В кабинетах?.. Даже зоологи не мыслят своей работы иначе, как постоянно наблюдая зверей. Дети же меняются... Сейчас они не такие, какими были до войны или во время войны... Нет, нет... С педагогикой у нас совсем уж не так хорошо, как хотелось бы. Ведь не случайно Макаренко появился в системе Наркомата внутренних дел, а не в системе Наркомпроса...

Ему не удалось развить свою мысль. В кабинет вошла Лида.

– Хозяйка просит дорогих гостей к столу! – сказала она нараспев, делая глубокий реверанс.

– Подожди минутку, Лидуся... – остановил ее Сергей Иванович. – У нас тут интересный разговор.

– Нет, папа, Константин Семенович гость, а ты, наверно, замучил его своими теориями. Разговор можно продолжать за столом, – сказала она тоном, не допускающим никаких возражений.

Небольшой круглый стол был сервирован старинным фарфором. Константин Семенович не был знатоком фарфора, но и он залюбовался удивительно нежным рисунком сервиза.

– Это Мейссенский! – не без гордости пояснил Сергей Иванович. – Восемнадцатый век.

Но Константин Семенович успел заметить не только уникальный сервиз, но и то, что водка была подана не в графине, а просто в пол-литровой бутылке, что на белой накрахмаленной скатерти лежал кусок батона, что ветчина, поданная на великолепном блюде, была не нарезана, а накромсана. «Да, хозяйки-то в этом доме, очевидно, нет, – подумал он. – И Лиду все это, должно быть, совсем не интересует. Вот – один из результатов «свободного воспитания».

– Прошу!.. Папа, ты на свое место... Константин Семенович, сюда! – оживленно распоряжалась Лида. – Прошу вас сюда...

Она усадила учителя напротив отца и села рядом.

В это время пришла пожилая, круглолицая, с заплывшими глазками женщина. Она была одета в пышное с воланами платье темно-фиолетового цвета. В ушах болтались голубые шарики на тонкой цепочке, на груди приколота круглая брошка, а на пухлых пальцах кольца. Она подошла к Константину Семеновичу и бесцеремонно протянула руку:

– Здравствуйте!

– Наша домоправительница, Прасковья Андриановна, – с запозданием представил ее Сергей Иванович.

– Это она для вас нацепила все свои драгоценности, Константин Семенович, – усмехнулась Лида.

– Ну, уж ты и скажешь, Лидочка, – жеманно проговорила Прасковья Андриановна, чинно усаживаясь за стол. – Разве это все?

С появлением этой домоправительницы учителю стали понятно, что он был прав: хозяйки в доме нет. «Много лет назад приехала из деревни вот эта Прасковья, – подумал он, – устроилась у Вершининых и стала своим человеком. Ничему она за это время не научилась, ни и чем не нуждалась, и все ей сходило с рук. Отчета от нес не требуют, ни во что не вмешиваются, а потому и хозяев своих она ни во что не ставит. Очевидно, и тут свободное воспитание».

– Папа, мы тебя ждем, – напомнила Лида.

Сергей Иванович звонко захлопал в ладоши, хотя и было совсем тихо.

– Ну-с, дорогой гость... Надеюсь, вы не откажетесь? – сказал он, беря бутылку с водкой. Вопросительно взглянув на Константина Семеновича, наполнил его рюмку и налил себе. – В целях борьбы с алкоголизмом, дамам предписывается пить только красное, – провозгласил Сергей Иванович, наливая в Лидину рюмку кагор.

– Что вам положить, Константин Семенович? – спросила Лида. – Остренького? Папа, например, любит селедку...

– Пожалуйста!

– Селедку я всегда сама делаю, – Похвасталась Лида. – Паша так не умеет.

– У всех налито? – спросил Сергей Иванович и поднял рюмку. – Говорят, что русский человек без повода не пьет. На этот счет даже есть много анекдотов. Повод у нас, конечно, исключительный, но, знаете, Константин Семенович, не хочется как-то попросту... «со свиданьицем». Настроение сегодня почему-то приподнятое, – сказал он каким-то извиняющимся тоном и, подумав несколько секунд, заговорил торжественно и с чувством: – Нет дела более благородного, более ответственного и трудного, чем воспитание молодого поколения. Вам, учителям, доверило государство и вот мы, родители, самое дорогое, что у нас есть... От вас, в очень большой мере от вас, зависит сделать их упорными, стойкими, трудолюбивыми, образованными... Ну, одним словом, настоящими людьми...

Сергей Иванович замолчал, чтобы собраться с мыслями, но Лида воспользовалась паузой и не дала ему продолжать.

– Все понятно! – сказала она, вставая и чокаясь с учителем. – За учителей вообще и за Константина Семеновича в отдельности!

– Вот-вот. За учителей вообще и за вас в отдельности! – подтвердил с улыбкой академик. – Она у меня противница пышных фраз и всякой парадности. А я не могу так утилитарно...

– Папа... водка выдохнется!

– Сейчас, Лидуся, – поморщившись, остановил ее Сергей Иванович. – И знаете, Константин Семенович, я встречаю среди современной молодежи много таких вот рационализаторов в кавычках. Во времена моей молодости выпить рюмку водки... это было связано с каким-то событием. Мы часто собирались, спорили, веселились, но водка нам при этом была не нужна. А теперь?.. Если собралась компания, смотришь, обязательно и бутылочка появилась. Впрочем, может быть, это в моем лице отживающее поколение ворчит на новое...

После первой рюмки Сергей Иванович с аппетитом закусил и обвел всех веселыми глазами:

– А вы знаете, друзья мои, я так давно не пил, что даже забыл, какая она на вкус – водка-то! Придется немедленно повторить. – Выпьем теперь за новое поколение вообще и за присутствующее в отдельности. – А тебе, моя умница, – повернулся он к дочери, – желаю тебе отлично закончить школу!

– Наилучших тебе успехов, Лидочка! – громко пожелала Паша.

Лида повернулась к учителю и, не протягивая рюмки, с улыбкой ждала. Выражение глаз девушки напомнило Константину Семеновичу ее утреннее выступление на дискуссии, когда она чуть не поссорилась с Тамарой. Видимо, вопрос о счастье имел для нее какое-то особое значение.

– А я желаю вам, Лида, чтобы вы не прошли мимо своего счастья... и не ошиблись в нем.

В глазах у Лиды появился испуг, и, чтобы скрыть свое смятение, она резко повернулась к отцу.

– Ну вот, папа... слышал? – взволнованно сказала она и глубоко вдохнула в себя воздух, словно собиралась нырнуть под воду.

Сергей Иванович, кивнув головой, выпил. Через минуту он снова заговорил о школе, утверждая, что педагогика – это искусство, а не наука, и что в школе много хороших преподавателей, но, к сожалению, мало хороших педагогов.

– Папа, не надо сегодня больше серьезных разговоров... – умоляюще попросила Лида. – Константину Семеновичу, наверно, и в школе они надоели. Я лучше музыкой вас угощу. Хотите? Нам недавно привезли радиолу...

Не дожидаясь согласия, она ушла в гостиную, и скоро там с большой силой зазвучал симфонический оркестр. Лида вернулась на место.

– Хорошая радиола! Правда?

– Звук прекрасный!

– Никакого постороннего шума. И знаете, Константин Семенович, она сама меняет пластинки. Я зарядила сразу пять пластинок...

– Я вас просто не узнаю. Вы дома всегда такая? – вполголоса спросил учитель. Музыка заглушала его и слышала их только Лида.

– Нет, я только сегодня такая, – многозначительно произнесла девушка. – Я очень вам верю, – добавила она тихо. – Вы, наверно, умеете читать мысли. Мне даже стало немного страшно...

Учитель молчал. Он понял, что она говорит о его пожелании и что в душе у нее творится что-то неладное, словно она ищет выхода из какого-то тупика.

Вторая половина вечера прошла иначе. Неожиданно явился старый приятель Сергея Ивановича, врач, знавший Лиду с пеленок. Этот суетливый худенький старичок сразу снял торжественно-натянутое настроение и с первого взгляда понравился Константину Семеновичу. Он поцеловал Лиду и одновременно с этим побранил за то, что в доме нет молодежи, песен и танцев; похлопал по спине Сергея Ивановича; отправил на кухню Пишу заваривать крепкий чай; налил рюмку водки и, стоя, выпил; все это он сделал каким-то одним движением, без перерывов. Константин Семенович ждал, что ми он спросит о ранении, но Василий Игнатьевич, поздоровавшись, взял из рук учителя палку, постучал об пол и спросил:

– С фронта?

– С фронта.

– Не мешает?

– Мешает, но не очень.

На этом у них разговор кончился. Зато в Сергея Ивановича он сразу, вцепился и начал доказывать, что советская наука не имеет права отрываться от конкретных задач промышленности, сельского хозяйства и заниматься какими-то отвлеченными, никому не нужными исследованиями. Специально для этого разговора у него было заготовлено несколько анекдотических тем докторских и кандидатских диссертаций, опубликованных в газетах, и он начал ядовито издеваться над ними.

– Ну, это теперь надолго, – недовольно сказала Лида. – Пойдемте туда...

Люстра в гостиной не горела. От лампы под синим абажуром, стоявшей на пианино, падали уютные тени.

– Хотите, я вам сыграю? – предложила Лида.

– Сыграйте.

– Садитесь сюда...

Она подвинула к пианино стул, села и, потирая пальцы, как настоящая пианистка, спросила:

– Что вам сыграть?

– На ваше усмотрение. Я люблю всякую музыку.

– Ну, хорошо... Думаю, что это вам понравится, – сказала она и мягко, едва касаясь клавишей, заиграла что-то из «Времен года» Чайковского.

Это была приятная неожиданность. Играла Лида вполне прилично, и у нее была какая-то своя манера. Звуки таяли, расплывались по комнате, и, слушая их, Константин Семенович думал о том, что дочурке своей нужно обязательно дать музыкальное образование.

Лида играла до тех пор, пока не пришла Паша снова приглашать к столу. Чай она заварила «на совесть», и Василий Игнатьевич остался доволен.

Около двенадцати часов учитель начал прощаться.

– Папа, я провожу немного Константина Семеновича, – предупредила Лида отца, когда он направился к телефону.

– Поздно, Лидуся. Я вызову машину.

– Нет, я хочу освежиться. Погода хорошая. Вместо ответа Сергей Иванович только пожал плечами.

Шли неторопливо по ярко освещенному, но безлюдному проспекту. Лида глубоко засунула руки в карманы пальто и, опустив голову, молчала. Учитель понял, что ей трудно начать разговор.

– Лида, мне кажется, что за последние дни вы утратили присущую вам уверенность и ясность. Что с вами?

– Мне очень трудно, Константин Семенович. Вы первый человек, которому я поверила...

Эту книжную, вычитанную откуда-то фразу она сказала так просто и взглянула на учителя с таким доверием, что ему стало ее жаль.

– Я буду рад вам помочь, если, конечно, смогу, – ответил он.

– Только вы на меня не сердитесь, – предупредила девушка и, вздохнув, еле слышно заговорила: – Смешно сказать, но я разочаровалась в жизни. Я не знаю, что мне надо. Куда стремиться? Чего добиваться? Кругом какая-то пустота. Заученные фразы. Я же тысячу раз их слышала и читала. Мне очень хочется посоветоваться с другом... Я сознаюсь вам. Я очень одинока. У меня ведь никого нет... Девочки? Но почему я должна думать, что они разбираются во всем лучше, чем я? Возьмите, например, Тамару. Она неплохая, но мы совсем не понимаем друг друга. С ней можно проводить время, делать уроки и только... А мальчиков я просто презираю.

– За что?

– Потому что они влюбляются и говорят пошлые вещи!

– Лида, что вы говорите! Вам семнадцать лет, а вы считаете любовь пошлостью?

– Не любовь, а мальчишки говорят пошлости. Разве комплименты не пошлость? – спросила она и, видя, что учитель молчаливо согласился, продолжала: – Я знаю заранее, что они будут говорить и делать. И в книгах об этом все рассказано... Я очень много читала про это, Константин Семенович...

– Я уже догадался...

– Как в жизни все однообразно и неинтересно! Другие девочки о чем-то мечтают... Тамара даже спит на походной кровати. У них есть какой-то интерес, а мне ничего не надо... Я просто Чайльд Гарольд в юбке...

Сказав это, Лида вопросительно взглянула на учителя, ожидая увидеть на его лице ироническую улыбку, но ошиблась. Константин Семенович оставался серьезным. Глаза его были задумчиво устремлены в даль проспекта, туда, где сходились цепочки фонарей. Можно было подумать, что он ее не слушает и размышляет о чем-то своем. «Он так поражен моим признанием, что не знает, что мне сказать, – решила Лида. – Сочувствовать, утешать, возмущаться или разубеждать?»

Но Константин Семенович думал о другом. Вспоминая свой разговор с отцом Лиды о «свободном воспитании», а точнее выражаясь – о безрассудной любви родителей, он думал о том, что результаты избалованности дают самые неожиданные последствия. У одних требования так растут, что перегоняют возможности родителей. Но не привыкнув к отказам, такие дети не останавливаются уже ни перед какими средствами, чтобы удовлетворить свои желания. Что же удивительного, если некоторые из них кончают скамьей подсудимых. Другие превращаются в пустых и пошлых бездельников, франтов, барчуков. Третьи делаются честолюбивыми, лицемерными карьеристами. У четвертых непомерно развиваются высокомерие, душевная черствость и жестокость... А у таких, как Лида, появляется разочарование в жизни. Учитель прекрасно понимал, что все это только слова и за ними скрывается другое. Угадать, что подсознательно волнует девушку и о чем она хочет говорить, было не трудно.

– Ну что ж... Кое с чем я согласен. Пошлость, например, действительно встречается нередко, – сказал он. – Особенно в вопросах любви. К сожалению, у нас не принято говорить с молодежью о любви, и она вынуждена сама решать эти вопросы... Да... пошлости тут не мало. Но разве не от вас зависит сделать любовь красивой, значительной...

– А вы думаете, что я могу полюбить?

– Конечно!

– Нет. Я пробовала, но у меня ничего не выходило. Учитель с трудом сдержал улыбку.

– А вы и не пробуйте, – серьезно сказал он. – Заранее вам скажу, что «из пробы» у вас ничего не выйдет. Любовь придет сама, вы и не заметите.

– А если не придет?

– Не придет, – значит, не придет. Хочется мне вас предупредить. Не обманитесь! Около вас толпится много людей. Имейте в виду: наиболее наглые, наиболее опытные и нахальные всегда опередят. В вопросах чувства смелость нужна особого рода. Помните, что цельная натура, настоящий человек, как правило, – скромный и даже робкий. Сумейте разглядеть и отличить фальшивое, временное от глубокого, настоящего. Повторяю, любовь придет сама. Не ищите ее и не торопитесь, а самое главное, не разменивайтесь. Я приведу вам такой пример. Представьте себе бриллиант. Большой, красивый бриллиант стоимостью в миллион рублей. А если его разбить на куски и сделать из него, скажем, сто бриллиантов, то каждый будет стоить не более тысячи рублей. А значит?

– Сто тысяч.

– Да. Вместо миллиона... Мне думается, что то же и с чувством...

– Это хороший пример, – согласилась Лида. – Но как узнать, настоящее это или фальшивое?

– Не знаю. Это трудно. Главное, не торопитесь. Не забегайте вперед жизни. Всему свой час... Что касается вашего разочарования в жизни, то это происходит потому что вы пользуетесь всеми благами жизни, считая это вполне естественным и не думая, что ваша жизнь может сложиться по-иному. Вам, вероятно, никогда не приходило в и голову, что вот это пальто, которое сейчас на вас, для большинства девочек вашего класса недосягаемая мечта. Думали вы когда-нибудь об этом?

Лида с удивлением взглянула на учителя.

– Вот если бы жизнь вас слегка «помяла», то не было бы никакого разочарования, а были бы и желания и стремления, появилось бы чувство долга...

Они вышли на Кировский проспект, и учитель остановился:

– Я очень рад, что вы поверили мне и говорили откровенно. Я думаю, что до конца года мы еще не раз вспомним этот разговор.

Домой Лида возвращалась с таким чувством, словно с нее свалилась громадная тяжесть. На душе было легко, радостно. Она честно рассказала о том, что считала невозможным, стыдным открыть даже отцу. И Константин Семенович не удивился, не упрекал ее за пессимизм, не говорил о комсомольском долге, о внутренней дисциплине и воле... Значит, ничего ужасного в ее настроениях нет. Все это случайное, временное, и она может от этого избавиться. Самым приятным было то, что он сказал о любви. Теперь Лида была уверена, что, может быть, и не скоро, но любовь обязательно придет и будет похожа на большой бриллиант. Нет... Конечно, она не разменяется, не позволит разбить на кусочки свое большое счастье. А счастье может быть только большим...

На повороте улицы шла работа. К трамвайному проводу был прицеплен шест, а на нем ярко горел ряд лампочек. Немного дальше стоял вагончик. От него тянулись провода электросварки. Бригада женщин, рассыпавшись в линию, снимала рельсы, весело перекликаясь между собой. Все это делалось так дружно и с такой охотой, что девушке самой захотелось принять участие в этой работе.

Она долго стояла на углу, наблюдая слаженный, умелый труд ночных рабочих.

«К утру они закончат ремонт, а потом получат за это деньги. Труд их превратится в деньги», – подумала она и вдруг ясно представила, как-то физически ощутила, что деньги – это не просто напечатанные в типографии бумажки, а выражение какой-то ценности, созданной человеческим трудом. Эта мысль явилась так внезапно, что сначала даже удивила ее.

Лида медленно пошла к дому.

«Вот мех на воротнике моего пальто, – думала она. – Охотник ходил по лесу, искал, выслеживал зверя и, наконец, убил. Мех он сдал государству и получил деньги. Его труд превратился в мех, а мех в деньги. Папа за работу получил деньги и купил мне пальто и этот мех».

Она вспомнила фразу учителя относительно ее пальто.

Действительно, почему у Ани Алексеевой, у Клары Холоповой старенькие, с потертым дешевым мехом пальто, из которых они уже выросли? Почему у Светланы зимнего пальто совсем нет... Почему? Почему же у нее такое хорошее пальто? Разве она лучше их? Нет! Конечно, нет. Просто потому, что она дочь академика... Но ведь не может же она всю жизнь прожить на иждивении отца. Придет время, когда ей нужно будет самой думать о покупке пальто, хлеба и вообще обо всем, что требуется культурному человеку: пища, одежда, обувь, театры, кино, книги... До сих пор все это, приходило само собой, и Лида считала, что так и должно быть и всегда... Что же это такое? Почему она никогда не думала об этом? Жила как... как попрыгунья-стрекоза из басни Крылова...

«БУДЕМ КРАСИВО УЧИТЬСЯ»

Три девушки, оживленно болтая и звонко смеясь, быстро шагали по Большому проспекту Петроградской обороны. Они уже свернули в переулок, где стояла их школа, как вдруг одна из них остановилась, схватила подруг за рукава и крикнула:

– Стой, Лариса!

– Что ты? – спросила Аня Алексеева.

– Ой, девочки! Я пропала. Смотрите! – с неподдельным испугом сказала Надя Ерофеева, показывая пальцем в переулок.

– Куда смотреть? – спросила Аня.

– Кошка! Черная кошка! Неужели вы не видите?

– Не черная, а серая, – поправила Лариса.

– Все равно!

Сейчас и Аня увидела кошку, мирно сидевшую у подъезда дома противоположной стороны.

– Ну так что?

– Дорогу нам перебежала! Вы представляете? С той стороны… Это же к несчастью! Я не пойду! Психичка обязательно спросит!

– Ну как тебе не стыдно, Надежда! – возмутилась Аня. – Неужели ты веришь всякой ерунде?

Надя покраснела.

– Нет, я не очень верю, но все-таки... Знаешь, Аня, на всякий случай. Если это неправда, то ведь хуже не будет…

– Ты же комсомолка. Я обязательно скажу Тамаре. Она тебя в сводке так продернет!..

– Да я и не верю! Серьезно, не верю... – нерешительно пробормотала Надя, не зная, что предпринять, но вдруг ее глаза весело блеснули: – Знаете что, девочки, я пойду назад и обойду улицу с той стороны. Это же недалеко. Я успею...

Лариса все время хмуро слушала Надю и, когда та нашла «выход, из безвыходного положения», тоже оживилась.

– Надя, пойдем вместе.

– Слушайте, девочки! Это же самый настоящий стыд и позор! Это знаете, что? Капиталистические пережитки в сознании. Имейте это в виду...

– Правильно! – согласилась Лариса. – Я только ее хочу проводить.

– Понимаешь, Аня... Психичка меня обязательно вызовет, – пояснила Надя. – Если бы она сегодня не собиралась спрашивать, тогда, конечно, я бы и внимания не обратила.

– Ты не выучила урока? – строго спросила Аня.

– Нет, я выучила, но вдруг запутаюсь или что-нибудь перевру. Если бы у нас не было «Обещания», ну тогда другое дело... Представляешь? Ты иди. Я быстро! – сказала она и решительно повернула назад.

– Идем вместе! – крикнула Лариса, спеша вслед за Надей.

Аня знала, что все приметы Надя усвоила от матери, которая была очень суеверна. Ну а Лариса-то почему так поглупела?

– Анечка, здравствуй! – раздался голос Тани Аксеновой. – Ты что стоишь?

– Какие они все-таки дуры! – со вздохом сказала Аня.

– Кто?

– Надежда и Лариса... Испугались, понимаешь, и пошли в обход... Ты веришь в приметы?

– Вот еще!

– Я тоже не верю. Шли сейчас мы втроем – и вдруг кошка улицу перебежала. Вон она сидит...

– Ну, это пустяки! – с презрением сказала Таня. – Я даже сегодня домой вернулась. Спустилась уже по лестнице и вспомнила, что библиотечные книги забыла. Вернулась, хоть бы что! – с гордостью закончила она.

Они пошли вперед.

– Кто это навыдумывал? Пятачок в ботинок положить, за сучок держаться. Палец в чернильнице… А некоторые дуры и верят.

– Ну, это маленькие, – заметила Таня.

– Как маленькие? А Надежда? А ты думаешь, Лариса не верит? Сколько угодно!

Вот и школа. Малыши шумели в раздевалке, торопили «нянечек», укладывали калоши в специальные мешки.

Около лестницы стояли дежурная учительница и две девушки из восьмого дежурного класса.

Аня быстро разделась и, не дожидаясь подруги, пошла наверх.

Первое, что она увидела, войдя в класс, – это «Обещание», окантованное, под стеклом, и рядом с ним две сводки. В одной поздравлялись ученицы, получившие пятерки после подписания «Обещания». Под поздравлениями было помещено несколько коротких заметок, написанных учителями: «Желаю успеха» – за подписью директора, «Готова помочь» – А. В., «Хорошее начинание» – В. Т., «Давши слово, держись» – К. Горюнов.

Вторую сводку повесили только сегодня; она была написана другим языком.

Когда Валя Белова с Кларой Холоповой вошли в класс и остановились в дверях (между ними воскресла старая дружба, и в последние дни они часто приходили имеете), то по лицам собравшихся поняли, что случилось что-то необычное.

– В чем дело, девочки? – спросила Клара.

– Иди почитай.

Будем красиво учиться!

Еженедельная сводка десятого класса

«Каждое действие отдельного ученика, каждая его удача или неудача должны расцениваться как неудача на фоне общего дела, как удача в общем деле.

А. С. Макаренко».

Выполнение установленных правил, бережное расходование времени, – как своего, так и других, – порядок рабочего места, аккуратность, чистоплотность, – все это имеет отношение к воспитанию волевых качеств, внутренней и внешней дисциплины, без которых нельзя хорошо учиться, а значит, и выполнять «Обещание».

Мы открываем беспощадный огонь по расхлябанности, легкомыслию, лени! Мы будем предавать гласности всякий некрасивый поступок.

Аксенова Т. – Книги можно любить, но расставаться с ними нужно в срок, указанный библиотекой. Другие тоже хотят читать!

Ерофеева Н. – 24 сентября перешла неправильно улицу и, вместо того, чтобы извиниться перед милиционером, такого наговорила, что он ее оштрафовал. Надя, вспомни, для кого закон не писан!

Крылова М. – Завитые волосы и крашеные губы школьницы украшают голову, но создают невыгодное впечатление о содержимом головы.

Холопова К. – Почему ты решила, что астры в скверах посажены для тебя? Если ты любишь цветы, то не поленись сама их выращивать, хотя бы на подоконнике.

Тройка.

Клара прочитала сводку, оглянулась и встретила веселый огонек в глазах Кати. Жени еще не было, а Тамара склонилась над учебником и делала вид, что занимается.

– Ну что это такое, девочки? – обиженно сказала Клара, обращаясь ко всем. – Ну если я и сорвала одну астру, что это за преступление?

– Сегодня одну, завтра букет, а послезавтра весь парк утащишь! – проворчала Тамара.

– Они все равно скоро замерзнут... И какое вам дело до этого?

– Клара! Ведь мы решили, что будем говорить друг другу всю правду и ничего не скрывать, – напомнила Катя.

– А ну вас! – махнув рукой, сказала Клара и вышла из класса.

Пришла Надя. Ее встретили аплодисментами. Она остановилась посреди класса растерянная, не зная, к чему это относится.

– Надюша, оказывается, ты ведешь дискуссии с милиционерами? – спросила Лида.

– Какие дискуссии? Что ты выдумала!

— Прочитай, прочитай...

Надя прочла сводку и заморгала глазами!

– Ну что! Неправда? – спросила Аня.

– Я же не ругалась... Я только сказала ему, что все неправильно переходят, а он ко мне одной прицепился...

Дружным смехом встретили девушки такое оправдание.

Таня, ни слова не говоря, достала из портфеля принесенные книги и подняла их над головой.

– Вот они! Убедитесь, что принесла... И можете вычеркнуть.

Крылова пришла позднее и, прочитав сводку, сейчас же затеяла спор:

– По-вашему, все, кто завивается и красит губы, дуры? Так?

– Не дуры, но около того, – ответила Катя и тотчас же прибавила: – Если они, конечно, учатся в школе.

– А остальные женщины?

– Остальным никто не может запретить. Мы же говорим об ученических правилах. Ты не путай разные вещи. Если есть правила, ты должна им подчиняться.

– Подожди, Катя, – вмешалась Тамара. – Ты мне ответь на такой вопрос, Крылова. Зачем ты завиваешься и ходишь в театр с накрашенными губами? Для какой цели?

– Что значит – для какой цели? Для чего другие красятся?

– Ну для чего?

– Спроси у них.

– Нет, ты не увиливай! – наседала Тамара. – Отвечай честно. Зачем красятся?

– Так принято.

– А зачем принято?

– Что ты пристала... Подумаешь, важность! Пошла в театр и завилась.

– Нет, ты отвечай – зачем?

– Чтобы быть интереснее, – ответила за подругу Лариса. Она и сама нарушала школьные правила: носила высокие каблуки, иногда завивалась.

– А зачем быть интереснее? – не отставала Тамара.

– А ну тебя!

Рита хотела идти, но Тамара загородила ей путь. Остальные с интересом ждали, чем кончится этот спор.

– Подожди... Я тебе скажу, зачем красятся, завиваются, кольца носят, шляпки, тряпки! – горячо сказала Тамара. – Потому что головы пустые и другого занятия себе не могут придумать... Это во-первых. Во-вторых, друг перед другом задаются. А в-третьих, хотят, чтобы в них влюбились...

– Ну во-от... – протянула Рита.

– Да, да... Ты, например, хочешь казаться взрослей и подражаешь модницам, а про себя думаешь... Я знаю, что ты думаешь!

– А что?

– Не хочу говорить. Заплачешь, пожалуй!

– Ничего ты не знаешь! – обиделась Рита. – Ну, а если ты все знаешь, скажи, почему Софья Борисовна красится? Она учительница и даже секретарь партийной организации.

– Она не красится, – неуверенно возразила Тамара. – У нее от природы нос сизый. Она только пудрится.

– Да, да, не красится! И волосы крашеные, и губы красит, и пудрится, и даже глаза подводит.

– Не ври, пожалуйста! Глаза она не подводит, – снова вмешалась Лариса, чтобы восстановить истину. – А если и красится немного, то это не наше Дело.

– А им какое до меня дело? Подумаешь – преступление!

– Ты же ученица...

– В школу я не хожу так. Я в театре была.

– Все равно! – упрямо стояла на своем Лариса. Она знала, что с подругой предстоит крупный разговор наедине, а может быть и ссора, но отступиться уже не могла.

Как комсомолка, она должна отстаивать правду до конца.

– Нет, не все равно! Там никто не знает, что я ученица. Вот если бы я форму надела...

– Ну что с ней спорить! – безнадежно махнув рукой, сказала Тамара. – Катя тебе объяснила, что ты обязана выполнять школьные правила, вот и весь разговор.

– Какие правила? – не сдавалась Рита. – Какие правила? Для учащихся, что ли? Ничего там нет про завивку. Ровным счетом ничего! Какой параграф? Ну, скажи!

Тамара не знала, каким параграфом запрещалось красить губы и завиваться,

Она взглянула на Катю, но та сидела за партой и перелистывала тетрадь.

– В тринадцатом, – подсказала Светлана.

– А что там сказано? Что-то я не помню...

– ...Вести себя скромно и прилично в школе, на улице и в общественных местах.

– Ну? Дальше? – спросила Рита.

– Все.

– Где же там насчет завивки?

– Довольно, Рита! – возмутилась Светлана. – Ты все прекрасно понимаешь сама. Не будут же в правилах перечислять всякую мелочь. Не красить губы, не мазать чернилами пальцы.

– Не выщипывать брови, – подхватила Тамара.

– Не грызть ногти, – поддержала Нина Шарина.

– Не подсказывать на уроках...

– Не ходить вниз головой!

Катя не слышала всего разговора, но, когда раздался общий смех и девушки наперебой начали выкрикивать какие-то нелепые фразы, подняла голову. Крылова, прищурив глаза, смотрела на смеявшихся и на каждую реплику пожимала плечами, говоря:

– О! Очень остроумно! Ты сама придумала?

– Не носить в носу сережек...

– Не драться...

– Не спать на уроках...

– Девочки, давайте составим специальные правила для Риты? – предложила Нина Шарина.

Крылова, наконец, поняла, что никто ее не поддержит, и вышла из класса. Бесполезно спорить одной против всех. «Даже Лариса, и та встала на их сторону, – подумала она. – Ладно! Это я ей припомню. Лицемеры!» Она была убеждена в том, что все девочки, и не только их класса, а все вообще, у кого волосы от природы не пьются, хотят их завивать. «Зачем же тогда волосы отращивать, каждый день причесываться, косы заплетать? Ходили бы растрепанные или стригли, как мальчишки».

После ухода Крыловой в классе установилась относительная тишина. Аня Алексеева с улыбкой наблюдала за обиженной подругой. Надя походила на нахохлившегося в холод воробья.

– Ну, а ты чего надулась? – спросила Аня, подсаживаясь к подруге, – Ты же на самом деле виновата.

– Подумаешь, что я наговорила милиционеру... Всем можно, а мне – нет! И вообще, это ни на что не похоже... – проворчала Надя. – Обещание, обещание, а начали в газете продергивать. Если бы я двойку получила...

– Не беспокойся! И за двойку не спустим! Мы тебя еще за кошку продернем.

– Нет... Анечка, ты им ничего не говори! – испугалась Надя и умоляюще посмотрела на подругу. – В другой раз я не буду... Честное слово, не буду... Не скажешь? Да?

Вместо ответа Аня протянула ей карандаш.