Текст книги "Семнадцатилетние"

Автор книги: Герман Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 34 страниц)

– В наше время нехорошо быть виденьем! Вы то являетесь, то исчезаете...

– Ах, вот что! – с улыбкой сказала она. – А где Светлана?

– Она со своим принцем или пажем... не знаю, как это точнее назвать. Вон, видите?

Встретились на середине катка. Светлана, раскрасневшаяся от мороза, радостная, обняла Лиду за талию.

– Какой лед замечательный! – воскликнула она, сияя.

Алеша сдержанно поклонился, пожимая протянутую Лидой руку.

– Вы тоже, как Игорь, катаетесь? – спросила она.

– Даже хуже! – ответил за него Игорь. – Давайте в пятнашки поиграем? – предложил он. – Вспомним молодость!

– Давайте, – согласилась Светлана. – А кто пятна?

– Считаться, считаться!

– Дядя, меня возьмите, – попросился мальчишка, вертевшийся около них и слышавший разговор.

Коньки его были привязаны к валенкам толстыми веревками и закручены неровными палками. Отцовская шапка была велика и съезжала набок. Мальчишка непрерывно шмыгал носом.

– Немедленно вытри нос! – грозно сказал ему Игорь. Замечание не смутило мальчишку.

– А ну, догоните меня! – улыбаясь во весь рот, крикнул он и бойко зашлепал коньками по льду.

– Становитесь в круг! – скомандовал Игорь. – Считаю! Энике, бенике, сика, лиса, энике, бенике, ба! – остановился он на Светлане, и все сразу разбежались от нее в разные стороны.

Светлана сначала побежала за Лидой, но та свернула влево и спряталась за Игоря. Светлана бросилась к брату. Игорь не растерялся, увернулся от протянутой руки и побежал. Началась погоня. Светлана не отставала и упорно бежала за ним. Алеша подъехал к Лиде.

– Теперь Света не успокоится, пока...

– Ей не догнать.

– Догонит!

– Нет! – упрямо сказала Лида. – Хотите пари?

– Пари? – удивился Алеша. – Пожалуйста. На что?

– На что угодно! – Она сняла перчатку.

– Хо-ро-шо, – как-то растягивая слово, нерешительно сказал он, пожимая протянутую руку.

Как раз в этот момент, на повороте, Светлана срезала угол, догнала брата и хлопнула его по плечу.

– Ну, вот и догнала! – сказал Алеша, не выпуская руки. – Значит, пари не состоялось.

– Почему же?

– Мы не успели разнять руки.

– Это ничего не значит. Раз проиграла, ничего не поделаешь.

– Значит, за вами долг?

– Пожалуйста... Но обещанного три года ждут, – сказала она с усмешкой и приготовилась бежать.

Игорь явно направлялся к ней. Лида переменила намерение и спряталась за Алешу. Когда Игорь был в нескольких шагах, они разбежались. Игорь погнался за Лидой. Она петляла, меняла направление, но Игорь скоро ее догнал и слегка хлопнул по плечу.

Лида решила запятнать во что бы то ни стало Алешу, и он это понял. Видя, что шансы у них неравные и бегает он сильнее, Алеша стал ее дразнить. Подпускал близко и увертывался. Поймал на ходу какого-то мальчишку и, держа его за плечи на вытянутых руках, прикрылся им. Мальчишка был счастлив и от удовольствия только повизгивал. Лида смотрела в чуть насмешливые глаза Алеши, выбирая момент, чтобы броситься к нему, но лишь только она сделала движение, как он, слегка толкнув мальчишку ей навстречу, отбежал в сторону. Гонялись долго. Светлане и Игорю надоело ждать, и они, взявшись за руки, плавно пошли по кругу.

Наконец, Лида выбилась из сил.

– Довольно! Сдаюсь! – сказала она.

Снова собрались на середине и по очереди стали делать фигуры.

Лида чувствовала сильную усталость, но уходить ей не хотелось. Она была в ударе, метко и остроумно отвечала на шутки Игоря, звонко смеялась и показывала такие образцы фигурного катанья, которые никто из них не мог повторить. Ей казалось, что Алеша не спускает с нее глаз.

Наконец, она измучилась.

– Довольно! Я больше не могу. Вы остаетесь?

– Хватит, хватит. Пора домой, – согласился Игорь. Возвращались пешком. Лида взяла Светлану под руку, по бокам шли моряки. Счастливые молодостью, довольные друг другом и проведенным временем, они без умолку болтали, смеялись, не замечая никого и ничего.

Скоро дошли до дома, где жила Лида.

– Знаете, что! Пойдемте ко мне, – пригласила она. – Посидим, поскучаем, поиграем. Папа будет очень рад.

Моряки переглянулись, но Светлана решительно отказалась:

– Нет, Лида. Нас мама ждет. Когда-нибудь в другой раз.

– Извините, Лидочка, но знаете – долг сына, и вообще планы у нас были другие, – сказал Игорь.

– Ну, вот вы какие... – капризно протянула Лида, но сейчас же изменила тон: – Хорошо, тогда в другой раз! В следующее воскресенье, после катка. Хорошо?

– Что касается меня, то я за! Они тоже! – сказал Игорь за всех.

– Это твердо?

– Как алмаз!

Простившись, Лида медленно поднялась по лестнице, вошла в прихожую, лениво разделась и долго стояла перед зеркалом, смотря себе в глаза.

– Вот видишь, Алеша, какая я... – прошептала она и еще через минуту закончила: – Смешная!

Затем тряхнула головой и, сбросив с себя оцепенение, прошла к отцу.

– Ого! Молодец! Теперь ты, как яблочко, разрумянилась! – сказал Сергей Иванович улыбаясь.

Лида медленно подошла к нему и остановилась в двух шагах.

– Папа, ты без меня не соскучился? – спросила она.

– Вот тебе и раз!..

– А я почему-то соскучилась, – сказала она, садясь на ручку кресла и обнимая отца.

Он внимательно посмотрел на дочь и положил на стол рукопись, которую читал перед ее приходом.

– Набегалась досыта?

– Да. Устала очень.

– Что ты собираешься делать вечером?

– Не знаю.

– Поедем в Филармонию, – предложил отец. – Что-то захотелось встряхнуться, музыку послушать. Засиделся.

– Это неплохо. Давай отчалим в Филармонию!

– Что сделаем?

– Отчалим, – повторила Лида и расхохоталась. – Так моряки, кажется, говорят.

– Что это за настроение у тебя сегодня?

– Ты же ученый, папа. Ты все на свете изучил и должен знать, что настроение у меня должно быть чудесное... Только вот устала, ноги прямо чужие... отнялись. Я пойду полежу.

– А в Филармонию-то... это самое... «отчалим»? Надо же билеты заказать...

– Закажи, – сказала Лида на ходу.

Она прошла в свою комнату и со счастливым смехом растянулась на диване.

САМОКРИТИКА

Темно-русые волосы Василисы Антоновны серебрит седина, но выглядит она значительно моложе своих лет. Впрочем, годами ее мало кто интересуется и знают о них только в канцелярии. Одета она всегда в черный костюм, держится прямо, ступает твердо и не спеша.

Ученицы относятся к Василисе Антоновне с большим уважением и ценят как требовательную и справедливую преподавательницу. Она прекрасно знает свой предмет, и, как правило, математику в старших классах любят.

Отношения с людьми – как с учителями, так и с ученицами – у Василисы Антоновны деловые, сдержанные, и когда кто-нибудь дает ей характеристику, то обычно говорит: «Она внимательный человек».

Василиса Антоновна действительно была внимательна к людям, но ни сердечности, ни теплоты, ни участия в личных делах она никогда не проявляла. Многие считали, что школа для нее только место службы. На совещания она являлась точно к назначенному часу, просиживала до конца, но выступала только по вопросам, имеющим отношение к ее предмету.

Отчетный доклад Софьи Борисовны она прослушала с обычным для нее вниманием и хотя выступать не собиралась, но на всякий случай записала некоторые цифры и проценты, относящиеся к преподаванию математики.

Собрание протекало спокойно. Выступавшие говорили о нагрузках, о распределении часов, о партийной учебе, избегая при этом называть фамилии, или, другими словами, «не касались личностей». Критика и самокритика не пользовались особым успехом среди учителей. Не хотелось портить отношений, а к тому же постановление партии, в котором запрещалось учащимся подвергать критике и обсуждать действия учителей, хотелось понимать гораздо шире.

Василиса Антоновна смотрела на представителя райкома, сидевшего напротив, и всей душой сочувствовала ему. У нее и самой от скуки несколько раз сводило скулы, и она с трудом сдерживала зевоту. Казалось что собрание подходит к концу, когда слово взял. Константин Семенович:

– Товарищи! Я человек новый, и мне трудно что-нибудь прибавить к тому, что здесь говорили выступавшие, – начал, как всегда спокойно, Горюнов, но по тому, как он нервно перекладывал листочки бумаги, все чувствовали, что Константин Семенович волнуется. – Однако есть вопрос, о котором почти никто не говорил и который, как мне кажется, должен волновать нас больше всего... Годы войны и ранение оторвали меня от школы, и мне казалось, что когда я вернусь на работу, то найду много перемен, найду большой сдвиг. Собственно говоря, так оно и есть. Предметные программы упорядочены, учебники заметно усовершенствованы, и появилось много методической литературы. Но в то же время школу захлестывают инструкции, указания, распоряжения, предложения. Кто-то, очевидно, убежден, что этот бумажный поток должен отразить большую заинтересованность и заботу о школе со стороны некоторых учреждений. Об этом следовало бы поговорить отдельно и принять какие-то меры... Как-то охладить эту пылкую любовь к циркулярам. – Он окинул взглядом улыбающиеся лица и продолжал; – Нашел я еще одну существенную перемену. Раздельное обучение. Эта мера сильно изменила лицо школы. Устранив одни недостатки, она породила: другие и поставила целый ряд сложных вопросов перед нами. Естественно, что появились сторонники и противники раздельного обучения... О целесообразности раздельного обучения и педагоги и родители спорят страстно и горячо до сих пор. Но мне кажется, что в этом споре мы топим другой, более важный вопрос... Вопрос коммунистического воспитания детей. Вот куда следует направить всю педагогическую страсть, всю горячность, весь темперамент, способности, опыт и. самокритику.

Партия, правительство и весь народ ждут от нас большой работы в этом направлении... А что мы делаем? Очень мало, товарищи! Доклад Софьи Борисовны и выступления это доказывают. Я ждал, что половину доклада наш секретарь посвятит вопросу воспитания «человека в человеке» или, вернее, «коммуниста в человеке»...

Константин Семенович нагнулся к столу, переложил листочек, выпрямился и снова заговорил:

– Никого из нас не может удовлетворить, конечно, состояние теории воспитания в советской нормальной школе. В этом вопросе по-прежнему чувствуется какая-то самодеятельность, и воспитательская работа лежит на совести отдельных педагогов. Мне кажется, что в нашей школе нет единой линии, нет единства требований, строго говоря, нет школьного коллектива в высоком понимании этого слова... Почему это происходит? Как это преодолеть? На эти вопросы я и надеялся найти ответ в докладе секретаря...

– Как это нет единой линии? – с недоумением спросила Софья Борисовна.

– А разве среди учителей совсем исчезло мнение, что детей воспитывает семья, а школа обязана дать им только образование? – ответил вопросом на вопрос Константин Семенович.

– Есть такое мнение! – громко подтвердила Василиса Антоновна.

– Таким образом, мнение плохого чиновника старой школы благополучно перекочевало к нам, а вы спрашиваете: «Как это нет единой линии?» А скажите, разве среди нас нет таких педагогов, которые до сих пор смотрят на детей, как на «объект воспитания»?

– Как на подопытных кроликов, – прибавила Василиса Антоновна.

– Вот именно, – согласился Константин Семенович: – И разве такие педагоги не держат в запасе набор средств, приемов, мер воздействия, педагогических в кавычках фокусов и других трафаретов, которые они применяют в подходящих, по их мнению, случаях, не сообразуясь ни с характером детей, ни с обстановкой, ни с общими задачами...

– Но ведь человек – предмет воспитания! – раздался за спиной чей-то женский голос.

«Человек как предмет воспитания» – так назвал Ушинский свой педагогический трактат, но говорившая выделила слово «предмет» и, тем самым, извратила смысл.

– Это, видимо, и сказал «предмет», а поэтому я даже не знаю, что ответить, – добродушно заметил Константин Семенович, и все засмеялись. – Возвращаюсь к вопросам воспитания. Почему в школе до сих пор иногда живет скептическое отношение к Макаренко? И не только среди старых учителей, но и среди молодых, недавно окончивших педагогические вузы? Правда, иные скептики говорят: «У Макаренко – интернат, а у нас папаши, мамаши, да еще и улица»... Возражение это не оригинальное и, прямо скажем, с пе-до-ло-ги-ческим душком, – раздельно произнес Константин Семенович. – А знаете, что я выяснил, товарищи? Скептики просто-напросто не знают Макаренко. Конечно, они читали «Педагогическую поэму», «Флаги на башнях», а кое-кто и «Книгу для родителей»... Нельзя советскому учителю не знать таких произведений. Но читали они их не задумываясь, как беллетристику. А если говорить о теоретических работах Макаренко, о его выступлениях, лекциях, статьях, то этого большинство учителей просто не знают. А ведь таких скептиков немало и даже среди нас, коммунистов. Само собой разумеется, что открыто они не выступают, сопротивляются молча, но что же получается в результате, товарищи? Здесь я должен сослаться на Ушинского.

Константин Семенович взял один из листочков.

– «Главнейшая дорога человеческого воспитания есть убеждение, а на убеждение можно только действовать убеждением. Всякая программа преподавания, всякая метода воспитания, как бы хороша она ни была, не перешедшая в убеждение воспитателя, останется мертвой буквой, не имеющей никакой силы в действительности. Самый бдительный контроль в этом деле не поможет. Воспитатель никогда не может быть слепым исполнителем инструкции: не согретая теплотой его личного убеждения, она не будет иметь никакой силы», – прочитал он и, отложив листочек, продолжал: – Вот что говорит великий русский педагог, имя которого носит наша школа. Как же может работать учитель в советской школе, не принимая в душе так называемую «систему Макаренко»? Кого и что он может воспитать?.. Товарищи! Я нисколько не беспокоюсь за Макаренко. С каждым годом он все глубже проникает и будет проникать в школу и, в конце концов, победит окончательно. Иначе и быть не может. Меня беспокоит другое. Вынужденные сегодня воплощать в жизнь макаренковские принципы, скептики проводят их по обязанности, формально, без души. Приведу хотя бы один пример. Нам приходится говорить детям о чести школы. В этом понятии заложен большой воспитательный смысл, но только в том случае, если есть коллектив школы, если наши ученики гордятся этим коллективом, если, наконец, у школы есть лицо, задачи, перспективы. При желании все это можно создать, и тогда понятие о школьной чести явится само собой. А теперь? Мы повторяем слова инструкции, а сами не убеждены в том, что делается это с пользой. И как тут снова не вспомнить Ушинского, который писал, что, приучая детей слушать высокие слова нравственности, смысл которых ими не понят, не прочувствован, учитель приготовляет лицемеров, «которым тем удобнее иметь пороки, что вы дали им ширмы для закрытия этих пороков».

– Это верно, но как же быть? – раздался взволнованный голос Натальи Николаевны.

– Как быть? – переспросил Константин Семенович. – По-моему, каждый из нас обязан поставить этот вопрос перед своей совестью и ясно ответить на него. Если мы не знаем или не понимаем Макаренко, то нужно узнать и понять! А если выяснится, что кто-то не принимает его, то ему следует покинуть школу.

Собрание загудело. Видимо, такая постановка вопроса задела многих. Константин Семенович выждал, взглянул на директора и более спокойно, чем раньше, продолжал:

– Я не случайно цитировал Ушинского. Макаренко появился не на пустом месте, но он жил в советское, время и разрабатывал на практике педагогику Ушинского под определенным политическим углом, открыто заявляя, что советские педагоги не могут просто воспитывать человека, а обязаны при этом ставить перед собой определенную политическую цель. Кстати сказать, и Ушинский говорил, что если мы хотим достигнуть какой-нибудь цели воспитания, то должны прежде всего осознать эту цель. Поэтому и выражение Ушинского – воспитать «человека в человеке» – нам нужно понимать современно: «воспитать коммуниста в человеке». Цель у нас очень ясная, товарищи, и задачи определенные, и учителя, каждый в отдельности, способные, любящие свое дело. Надо, чтобы мы в кратчайший срок превратились в единый, сцементированный общей ясной целью коллектив.

Кто-то сказал «правильно», кто-то захлопал.

Константин Семенович нагнулся к разбросанным на столе листочкам и, пока собрание шумело, разыскал среди них еще один.

– Товарищи! Я призываю вас не бояться самокритики, а по-большевистски, откровенно и прямо поговорить сегодня на эту главную для нас тему. Вопросы воспитания не терпят никакого разброда. Мы не имеем права выпускать брак. Нельзя закрывать глаза на недостатки, ссылаться на семью, на улицу. Нельзя свои грехи маскировать хорошей успеваемостью. Пятерки еще не доказывают, что мы воспитываем «коммуниста в человеке». Воспитательную работу очень трудно контролировать, и только мы сами в повседневной жизни можем выяснить наши недостатки и помогать друг другу... На этом я закончу свое затянувшееся выступление.

Некоторое время стояла тишина. Учителя переглядывались, и хотя многим хотелось поговорить, но никто не решался начать первый. И вдруг слово взяла Василиса Антоновна. Слегка побледнев, она встала, поднесла к глазам пенсне и, пристально посмотрев на воспитательницу восьмого «б» класса Лидию Андреевну Орешкину, которая бросила реплику «Человек – предмет воспитания», взволнованно начала:

– С чувством большого интереса слушала я выступление Константина Семеновича. Это чувство было вызвано тем, что вообще всегда любопытно послушать нового человека, выступающего в коллективе, а, во-вторых, тем, что многие мысли, высказанные им здесь, волнуют меня уже давно, и я почти уверена, что волнуют они не одну меня. Мы, товарищи, называемся школой имени Ушинского. А почему? Спросите любую из наших девочек, кто такой Ушинский, и, в лучшем случае, она ответит так: «А это был такой знаменитый учитель, он писал для малышей разные сказки». И только. Про Макаренко мы слышали, конечно, больше, но многие продолжают считать, что раз он воспитывал беспризорников и правонарушителей, то честь ему и хвала, но нам с ним не по дороге. Ведь у нас дети нормальные. Их не надо перевоспитывать. Их надо воспитывать. А как? Вот, например, растут эгоисты. И таких немало. Что с ними делать? Стыдить, упрашивать, уговаривать, запрещать или просто не замечать? Конечно, мы, педагоги, не сидим сложа руки. Мучаемся, ломаем голову, применяем всякие меры, кроме одной... Как раз той, которую рекомендует Макаренко. Действовать через коллектив, организовать советское воспитание при помощи единого, влиятельного коллектива. И такой коллектив Макаренко прежде всего хотел видеть в школе, где организованы все воспитательные процессы, где каждый член этого коллектива чувствует свою зависимость от всего коллектива и должен быть предан интересам коллектива, дорожить его интересами. «Могучая сила детского коллектива – могущества почти непревзойденного»... Так учит нас Макаренко, и это не теоретические измышления, а проверенное на опыте положение. Вот куда мы должны стремиться... Особенно мы, коммунисты.

– Василиса Антоновна, разве у нас нет коллектива? – с упреком спросила Варвара Тимофеевна.

– Что называть коллективом, Варвара Тимофеевна. Я убеждена, что настоящий советский коллектив должен иметь перспективы, традиции, решать какие-то вопросы своей внутренней жизни...

– А кто же их решает у нас?

– Мы решаем, Варвара Тимофеевна. Мы – начальство! Мы детей за ручку водим, опекаем, мы за них резолюции пишем, речи им составляем... Правда, нужно быть справедливым. В некоторых классах есть коллективы, и неплохие, но общешкольный коллектив наш оставляет желать лучшего, чтобы не сказать больше. Константин Семенович в своем выступлении не называл фамилий. Я хочу исправить эту его неуместную, в данном случае, деликатность. Вот, например, Лидия Андреевна. Она ведет восьмой «б», класс. Куда она его ведет, – боюсь, что она и сама этого не знает толком. Готовит девочек к жизни и забывает, что они уже живут, что жизнь эта имеет свои права и свои потребности. Так, кажется, сказал Ушинский? – обратилась она к Константину Семеновичу.

– Не помню, – с улыбкой ответил он.

Ему нравилось, что эта обычно молчаливая, сдержанная женщина выступила после него и заговорила так откровенно, даже резко.

– Лидия Андреевна, – продолжала Василиса Антоновна, – довольно своеобразно поняла разделение школы и скатывается на позиции... только не обижайтесь на меня, – сказала она в сторону пунцовой от смущения и обиды учительницы, – скатывается на позиции классной дамы института для благородных девиц. Она решительно отгораживает от жизни своих воспитанниц и создает какой-то ей одной известный идеал скромности, чистоты, святой наивности... И даже не понимает, что вместо этого она приучает девочек лгать, притворяться, лицемерить... Да, да! Я уж давно наблюдаю. Они со мной откровенны, и ваши беседы мне известны...

– Василиса Антоновна, вы говорите не по существу доклада, – заметила Софья Борисовна.

– То есть как не по существу? Вы думаете, что нас интересуют только проценты успеваемости? Нет, нас не меньше интересует воспитательская работа всех преподавателей, и ваша в том числе.

– Я не воспитатель.

– Как это не воспитатель? У вас такой предмет – Конституция! Вы направляете сознание детей, формируете его больше, чем кто-нибудь другой. Я, математик, и то на своих уроках думаю о воспитании, а уж вы тем более должны об этом думать. Куда же вы направляете сознание детей, Софья Борисовна? Какие качества воспитываете у них?..

Все с изумлением слушали Василису Антоновну. Никогда еще она не выступала так резко, горячо и прямо. Не считаясь с тем, что она задевает самолюбие и обижает своих товарищей, Василиса Антоновна приводила примеры формализма в учебно-воспитательной работе, называла фамилии.

«Уж не собирается ли она перейти работать в другую школу?» – промелькнуло в голове Натальи Захаровны.

Но это было не так. Уходить она никуда не собиралась, а молчала до сих пор лишь потому, что такое выступление, как ей казалось, никакой пользы не принесет и ничего, кроме раздражения, не вызовет. Появление Константина Семеновича, его разговоры в учительской, сегодняшняя речь окрылили учительницу. Она давно и много думала о «педагогическом чуде Макаренко», прочла всю литературу о нем и поняла, какое сильное оружие дает он в руки советских педагогов.

Наталья Захаровна переживала сложное чувство. С одной стороны, все, о чем говорили Константин Семенович и Василиса Антоновна, имело прямое отношение к ней, и она, как руководитель школы, несла ответственность за все недостатки, с другой стороны, ей было радостно. Она чувствовала явный перелом и видела, что жизнь может пойти по-другому, если сегодняшние выступления будут поддержаны и закреплены на деле. Она не сомневалась, что Константина Семеновича выберут секретарем, и это будет как раз тот помощник, которого ей так не хватало. И вот, кажется, намечается дельный, надежный актив...

– Текучка нас заедает, – говорила уже Анна Васильевича. – Все мы были молоды, все горели, начиная работать, хотели что-то свершить и... стоп! Сегодня – уроки, проверка тетрадей, подготовка... Завтра снова: уроки, проверка тетрадей, подготовка. Все расписано, распределено, заранее размечено, и такая, знаете ли, ритмичность жизни... А кроме того, у некоторых, набивших себе по молодости лет шишки, и руки опустились. Вот, например, Наталья Николаевна! Обожглась она в десятом классе...

– Нет, нет... наоборот! Я рук не опустила! – горячо запротестовала та.

– Тем лучше... А могло случиться иначе. По неопытности не сумела поставить себя, найти верный подход и, пожалуйста... Начинается разочарование, может быть, даже раздражение... и прощай мечты! Я согласна с Константином Семеновичем. Мы недооцениваем Макаренко и должны потрудиться, чтобы познакомиться с ним основательно. Многие школы уже это делают. Механически переносить все... это было бы неверно, но принципы его применимы и в общих Школах. Надо пробовать, дерзать, рисковать. Права Василиса Антоновна, когда говорит, что девочки не знают, кто такой Ушинский. Они должны гордиться и называть себя «ушинцами»... Надо что-то придумать. Сборы, что ли, провести или, день рождения его справлять... Не знаю...

– Престольный праздник устроить, – с усмешкой сказала Варвара Тимофеевна.

– Предложите что-нибудь более удачное, и я первая порадуюсь, – ответила Анна Васильевна. – Но главный вопрос, – я о нем давно думаю, – самостоятельность! Ведь на самом деле, мы их до десятого класса за ручку водим. Никуда это не годится, товарищи воспитатели. Пускай они учатся мыслить, говорить, делать, пускай учатся жить и бороться... Они все могут, если захотят. Лидия Андреевна не одна грешит такой опекой. Мне очень нравится, как ведет свой класс Константин Семенович. Сколько мы возились с ними! Постоянные жалобы. А сейчас? Смотрите, какая там пошла работа... Активность, инициатива. Есть, конечно, и недостатки, но девочки преодолеют их. Дайте детям самостоятельность, требуйте с них и руководите. Я даже думаю, что иногда нужно сознательно создавать кое-какие трудности, чтобы они учились преодолевать их.

– Верно, – сказал Константин Семенович.

– А неумелые мамы и папы не так уж страшны, когда есть крепкий коллектив, и никакая «улица» не собьет тогда ребят с толку. Наоборот. Они будут сами наводить порядок на улице.

Один за другим учителя брали слово и, в зависимости от характера, говорили то резко и горячо, то мягко и добродушно, но все выступления были содержательны и во всех выступлениях звучало искреннее желание поднять воспитательскую работу.

Собрание затянулось за полночь. Когда часы пробили половину первого, слово взяла Наталья Захаровна.

– Я вас долго не задержу, товарищи! – начала она, как всегда, бодрым тоном. – Всем известно, что самая существенная, самая человечественная потребность в человеке есть потребность к совершенствованию и развитию... Это лишний раз и доказано было сегодня. Все мы не удовлетворены воспитательской работой в нашей школе, в том числе и я. Все мы хотим избежать брака в своей работе, но у нас действительно не было единой линии. И очень хорошо, что Константин Семенович и другие товарищи подняли этот вопрос в такой непримиримой форме. Замалчивать, замазывать недостатки – преступление с нашей стороны. Партия доверила нам самое дорогое, самое ценное – будущее нашей Родины и мы не имеем права проходить мимо самых Незначительных ошибок. К сожалению, отсутствие ясной линии в вопросах воспитания наблюдается не только у нас. Мы сталкиваемся с этим и выше. Но это, конечно, не снимает с нас ответственности. Макаренко жил и работал в трудной обстановке. Враги мешали ему, травили, преследовали, но он был убежденным педагогом, твердо вел свою линию и победил. Перед нами не стоят такие препятствия, и трудности у нас другие, главным образом внутренние. С ними мы, надеюсь, справимся. Общешкольного коллектива, в полном смысле этого слова, у нас, пожалуй, нет. Согласна и с примером, который привел Константин Семенович. Вчера ко мне подходит Аля Блинова – наша лучшая лыжница – и просит разрешения выступить нынче в команде другой школы, где учится ее двоюродная сестра. Это очень грустно, товарищи, и доказывает, что мы плохо работаем. Понятие о школьной чести для наших школьниц – понятие, лишенное конкретного содержания. Такое положение надо менять. «Ушинцы» должны гордиться своей школой. Пускай это случится не скоро... но направление нам понятно. Давайте примем на вооружение Макаренко, но сначала изучим его оружие, чтобы оно било без промаха, – закончила директор, глядя на Константина Семеновича.

...Выборы прошли быстро. Когда подсчитали бюллетени, то выяснилось, что Константин Семенович выбран секретарем почти единогласно. Вычеркнули его трое. Заместителем секретаря избрали Василису Антоновну.

ДВОЙКА

Новый, девятый номер сводки начинался цитатой:

«Сделать как можно более пользы моему Отечеству – вот единственная цель моей жизни».

К. Д. Ушинский

Немного ниже помещена заметка Валентины Викентьевны. Преподавательница физкультуры любила писать, и ее статьи появлялись в стенгазетах всех классов.

«Не забывайте, что:

...Если мы выработаем в себе привычку работать систематически, без срывов, без штурмовщины, жизнь будет во много раз интересней.

...Если создать себе режим дня и строго придерживаться его: вовремя ложиться спать, вставать, заниматься гимнастикой, регулярно питаться, в определенное время учить уроки, читать, то повысится успеваемость, будет укрепляться воля и закаляться здоровье.

...Если вы хотите выработать хорошие качества: жизнерадостность, бодрость, волю к победе и неутомимую жажду к науке, то нужно все это воспитывать и закреплять в школьные годы.

В.»

Дальше шла заметка под названием: «Ум без разума – беда!» (старинная русская пословица).

Пришла зима! Катки открыты! Как приятно, полезно и красиво скользить на коньках! Так бы и каталась с утра до вечера.

Не хочется думать ни о школе, ни об уроках, ни о чем... И я не думаю.

Но вот прошли два часа, назначенных для катка. Стоп-кран! Тормоз! Ни одной минуты больше. Никто меня не гонит, никто не запрещает... Но я сама выработала режим дня, сама за него отвечаю перед собственной совестью. Я сама себе – высший суд!»

В конце стоял шутливый псевдоним: «Очень сознательная девочка». И никто не мог догадаться, кто написал эту заметку. Одни думали, что Катя, другие, – что Лида. На все вопросы Женя с хитрой улыбочкой отвечала: «Редакционная тайна».

– А знаете, девочки, кто это писал? – сказала Нина Шарина и сейчас же ответила: – Это писал Константин Семенович!

Предположение вызвало взрыв смеха, и тайна осталась тайной.

Дальше шли заметки по обычной форме, начинавшиеся с фамилий:

Аксенова Т. – Не снимает своей подписи под «Обещанием» и, будучи больной, решила заниматься и не отставать от нас. Девочки! Наш священный долг – ей помочь, как только можем. Нина Косинская, пользуясь правом близкой дружбы, никому не уступила это дело. Мы согласились, но с условием: если будет трудно, она должна немедленно потребовать поддержку.

Тихонова Л. – Посмотрите в ее дневник, и вы убедитесь, что она стоит того, чтобы ее похвалить.– Молодец, Лариса! Не успокаивайся на достигнутом и докажи своей маме, что из тебя выйдет толк. Мы в этом никогда не сомневались.

Иванова Е. – Опоздала в райком комсомола на двадцать минут. А не ты ли, Катя, говорила, что всякий, руководитель должен действовать личным примером? Хорош пример – нечего сказать!

Ерофеева Н. – Сообщаем тебе одну хорошую примету, о которой ты, вероятно, еще не слышала. Примета такая: если не верить никаким приметам, то никогда не случится того, что не должно случиться, Представляешь?