Текст книги "Семнадцатилетние"

Автор книги: Герман Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)

Как и всегда, разговор кончился полной «победой» Арины Тимофеевны, и она ушла, вполне удовлетворенная тем, что у нее такой толковый зять. Уж если понимает, что сам виноват, то на других не пеняет, а признает свою вину и даже просит извинения. И к ней он всегда относится почтительно.

ПЕРВАЯ ТРОЙКА

Константин Семенович вошел в класс, и все увидели в руках у него тетради.

– Ой, девочки! Сочинение! – вырвалось у Нади. Вместе с учителем пришла Варвара Тимофеевна. Она встала за стол и необычно весело, сказала:

– Здравствуйте, девочки! Садитесь! Я хочу вас порадовать. Получены результаты городских контрольных работ, и ваш класс... – она сделала паузу, обвела взглядом насторожившихся учениц и с улыбкой закончила: – Ваш класс отмечен, как один из лучших!

Шумными аплодисментами встретили девушки это сообщение. На лицах вспыхнуло торжество, радость, гордость... Вот они – первые плоды их упорной работы. Теперь уж никто не скажет, что «Обещание» – пустая, хвастливая бумажка. Они умеют держать слово, как настоящие большевики.

– Девочки, успокойтесь! – подняв руку, продолжала завуч. – Наталья Захаровна хотела сама передать вам такую приятную новость, но она, к сожалению, на совещании и поручила мне поздравить вас. Следует прибавить, что это большая победа, если принять во внимание, что до сих пор вы отнюдь не блистали. Вас нельзя было назвать худшими, – поправились она, – но и от лучших вы были далеки... Успокойтесь! Почему шум?.. Вот, собственно, и все, что я хотела вам сказать. Надеюсь, что вы не удовлетворитесь достигнутым и закрепите ваши успехи...

Когда Варвара Тимофеевна ушла, Константин Семенович занял свое место у стола.

– Все это было бы очень хорошо,– если бы не было «бы»! – начал он, когда в классе установилась тишина. – Под этим «бы» я имею в виду две последние тройки, а затем вот эту работу. Я умышленно приурочил раздачу тетрадей к такому приятному сообщению, чтобы испортить вам настроение. Да, да. Я не шучу, – подтвердил, он, увидя улыбки. – Говорят, что «нет худа без добра», но, видимо, иногда «нет и добра без худа». Что случилось, девочки? Головокружение от успеха? А может быть, вы решили, что после контрольных работ можно сделать перерыв? Или это праздники на вас подействовали? Так или иначе, но к последнему сочинению вы отнеслись спустя рукава.

Слова Константина Семеновича не звучали обычной учительской нотацией. В них была настоящая горечь, разочарование, и это сильно подействовало на девушек. Большинство сидело опустив глаза. Белова чувствовала себя своего рода «победительницей». Она не была связана «Обещанием», и упрек учителя к ней не относился.

– Сейчас вы получите ваши работы, – продолжал Константин Семенович. – Тема сочинения – «Широка страна моя родная!» – давала вам большие возможности. Это совсем не географическая тема, и мы об этом подробно говорили. Я ждал от вас большего. – Он взял сверху первую тетрадь. – Аксенова!

Все подняли головы, а Таня встала.

– Не нужно торопиться. Когда вы торопитесь, то забываете о грамматике. Обратите внимание на запятые. Поставил вам с трудом четверку.

Он передал тетрадь и взял следующую. Аня слегка побледнела, и в широко открытых глазах ее не трудно было прочитать страх.

– Алексеева. У вас та же беда. Начали вы хорошо, но потом заторопились и сильно испортили интересную работу. Четверка.

У девушки немного отлегло от сердца, но пальцы дрожали, когда она брала тетрадь.

– Белова!

Учитель взглянул на поднявшуюся девушку. В глазах этой самоуверенной, избалованной ученицы он прочел спокойное ожидание. Она привыкла получать пятерки.

– Я не сомневаюсь, что вы знаете песню, но пересказали вы ее плохо. У вас нет ни одной своей, свежей мысли. Вы или забыли, или не пожелали считаться с нашими условиями. Чужие слова, чужие мысли. Тройка.

Это было так неожиданно, что у девушек вырвался шумный вздох.

Побледнев, Белова взяла тетрадь, и глаза ее забегали по сторонам, ища сочувствия.

– Вершинина, – продолжал Константин Семенович. – От тройки вас спасла грамотность и отличное знание географии Советского Союза. Ваше путешествие не отличается интересной выдумкой. Вы можете и обязаны работать лучше. Четверка.

Когда учитель передавал тетрадь Лиде, Надя от волнения больно ущипнула соседку, а та хлопнула ее по руке.

Этот шлепок услышал Константин Семенович и взглянул в сторону Ерофеевой.

– Что у вас там?

– Следующая моя... – еле слышно пробормотала Надя вместо ответа.

– Да. Ерофеева. Она взяла выбор профессии. Это хорошо, – сказал учитель. – Четверка.

– Ой, чуть не умерла! – прошептала Надя, принимая тетрадь.

– Константин Семенович, разрешите выйти? – попросилась Белова.

– Идите.

Нижняя губа у Вали дергалась, на глазах выступили слезы. Торопливыми шагами она обошла учителя и вышла из класса.

– Иванова Екатерина. У вас четкая мысль, ясное изложение, но так же, как и у Вершининой, не хватает размаха, воображения. Четверка.

– Иванова Светлана, – вызвал учитель и раскрыл тетрадь. – Вот эту работу, девочки, советую прочитать всем. Искренне, смело, образно и, прямо скажу, оригинально. Переписка двух подруг, окончивших вместе школу. Одна живет в Ленинграде, другая уехала во Владивосток. Пятерка! – с удовольствием закончил он, передавая работу сильно смутившейся от похвалы девушке.

– Хе-хе! Первая! – вполголоса сказала Женя.

– Кравченко!

Еще не было случая, чтобы за сочинение Тамара получила отметку ниже пятерки, и она поднялась сейчас, спокойно улыбаясь. Но это продолжалось несколько секунд. Нахмуренные брови учителя, когда он взял ее тетрадь, как порыв ветра, сдули улыбку с лица девушки.

– В чем дело, Кравченко? Ведь мы с вами уже говорили на эту тему. В красивых словах, в громких и довольно шаблонных фразах вы утопили свою идею. Форма должна подчеркивать содержание, а у вас форма ради самой формы. Красота фразы ради ее красоты. У вас такие витиеватые выражения, что просто трудно читать. У меня к вам повышенные требования. Вы будущий журналист и наш редактор. Тройка.

– Ого! – не выдержала Женя, и следом за ней класс шумно вздохнул.

– Тихонова!

Лариса испуганно уставилась на учителя, но когда он раскрыл тетрадь и одобрительно закивал головой, глаза ее стали совсем круглыми.

– Хорошо! Вы делаете успехи. У вас есть юмор. Хотя у вас тоже география, но путешественники очень приятные. Пятерка.

Получив тетрадь, Лариса с таким гордым, победоносным видом вернулась на место, что все невольно заулыбались.

– Нет, уж извините! – прошептала она сзади сидящим. – Эта пятерочка без чужой помощи заработана. Потом и кровью!

Увидев свою тетрадь в руках учителя, Нина Шарина по обыкновению, решила, что она «погибла», и встала, не чувствуя под собой ног.

– Скажите, Шарина, вы знакомы с живописью? – спросил Константин Семенович.

– Немного. У меня дядя – художник, – едва слышно ответила девушка.

– Это заметно. Вот, девочки, тоже интересная работа. На выставке картин... Через полотна художников и разговоры посетителей Шарина сумела показать многое. Пятерка.

Остальные тетради он вручал «без комментариев», как выразилась Холопова, сообщая только отметки. Но его покачивание головой при этом было красноречивей слов.

Раздав тетради, учитель сел и раскрыл журнал.

В этот момент Катя успела подсчитать общий результат: три пятерки, десять четверок и одна тройка. Белову она по-прежнему не принимала в расчет. Итого пятьдесят восемь из семидесяти возможных. Маловато, но все же не так плохо, как она думала в начале урока.

– А что случилось с Беловой? – вспомнил учитель, взглянув на пустую парту. – Смирнова, сходите узнайте.

Женя почти бегом вышла из класса и через минуту вернулась назад.

– Константин Семенович, она переживает. – То есть как переживает?

– Она плачет...

– Ну, а что нужно делать? Маленьких детей я умею утешать, но в вашем возрасте... Смирнова, вы как считаете?

– Ничего не нужно делать, Константин Семенович. В нашем возрасте чем больше утешают, тем больше хочется плакать.

– Ну, хорошо. Не будем терять времени, – сказал учитель и раскрыл томик Маяковского.

...Валя Белова сидела на батарее парового отопления, комкая в руках влажный платок, но глаза ее были уже сухие. Злое, мстительное чувство высушило слезы и наполнило ее страстным желанием кому-то «отплатить». «Ну хорошо, хорошо... – мысленно грозила она. – Это мы еще посмотрим. Даром это вам не пройдет! Вы еще пожалеете...»

Кого она ненавидела, кому хотела отомстить и кто должен будет пожалеть, она и сама как следует не знала. В первую очередь, конечно, Константин Семенович. Тройку он поставил несправедливо, чтобы унизить ее за то, что она не стоит перед ним на задних лапках, как все остальные.

Она вспомнила разговор возле лестницы и свой остроумный, по ее мнению, ответ насчет нянек. Тогда он сделал вид, что не понял намека, но вот дождался своего часа и отомстил.

Во вторую очередь виновата Иванова, которая настраивает всех против нее. Даже Кларе они запретили с ней дружить.

«Ну и пускай! Не очень-то я в них нуждаюсь. До конца года теперь недолго, а дальше мы посмотрим», – думала она и предвкушала, как все будут посрамлены. Валя ни одной секунды не сомневалась в том, что она получит золотую медаль, блестяще закончит университет, прекрасно устроится и будет жить, как ей нравится. Очень далеко она не заглядывала, но на ближайшие десять лет отчетливо, представляла свою судьбу. И всегда в своих мечтах она встречала завистливые взгляды одноклассниц и заискивающие, почтительные воспоминания о том, как они вместе учились. Сейчас в ее мечтах появился новый персонаж – Константин Семенович, который в дальнейшем сильно раскается и будет упрекать себя за то, что не сумел по-настоящему оценить ее. Пускай кается и винит себя за свою близорукость, если не умеет отличить черное от белого.

Вале стало казаться, что уже и сейчас Константин Семенович жалеет, что несправедливо поставил ей тройку. Не по собственному же почину приходила Женя и пробовала вернуть ее на урок.

«Наверное, он беспокоится и опять пришлет за мной. Но кого? Скорее всего, Катю Иванову. Он ей доверяет и почему-то взыскивает с нее за всех. В истории с Натальей Николаевной я была виновата больше всех, а попало Ивановой...»

Минуты бежали, и никто не приходил. Это начало беспокоить Валю. Сейчас учитель, вероятно, говорит о Маяковском и расскажет много такого, чего нет в учебниках, Возвращаться самой не хотелось.

«А что ты расхныкалась! Тамара тоже тройку получила», – вспомнила она фразу Смирновой, и мысли ее приняли другое направление: «Неужели это правда? Тамара получила тройку за сочинение? Тамара, возомнившая себя писательницей, журналисткой», – думала Валя, и от сознания того, что учитель унизил не только ее одну, на душе стало легче.

– Белова, ты чего тут прячешься? – спросила появившаяся откуда-то Фенечка.

– Не твое дело! – огрызнулась Валя.

– Уроки, что ли, не выучила?

– Не все ли тебе равно!

– Ты со мной не грубиянь. Я тебя по-хорошему спрашиваю.

– А я не желаю перед тобой отчитываться.

– Передо мной отчитываться нечего, а только правилам должна подчиняться, не маленькая!

Фенечка немного подождала и, видя, что слова ее никакого действия на упрямую ученицу не оказывают, рассердилась:

– Ты меня слышишь или нет? Я тебе русским языком говорю: сей-минуту отправляйся на урок!

Валя знала, как нужно выводить людей из себя, и, взглянув на старуху, презрительно улыбнулась. Она ждала, что Фенечка начнет ее упрашивать, уговаривать или разразится бранью, но вместо этого нянечка укоризненно покачала головой:

– Э-эх ты... выпускница! Вас везде в пример ставят, а ты?.. Какая была, такая и осталась.

– Да что тебе от меня надо?

– А то... Своевольничаешь очень, – сказала старуха. Подумав немного, Фенечка отправилась к дверям десятого класса, чтобы, заглянув через стекло, понять, почему Белова сбежала с урока. В классе занимался Константин Семенович, за партами сидели четырнадцать девочек и, не спуская глаз с учителя, слушали его объяснения. И только одной ученицы – пятерочницы Беловой – на уроке не было. Почему? Такую задачу без посторонней помощи Фенечка решить не могла.

НЕСЧАСТЬЕ

Таня лежала в кровати и, не мигая, смотрела на потолок. Три мухи нашли что-то интересное, и между ними происходило бурное объяснение. Они разлетались в стороны, возвращались назад, сгоняли друг друга с места. «Что они там нашли?» – думала девушка и напряженно всматривалась в то место, куда садились мухи. Ей казалось, что она видит маленькую точку. «Для нас это пылинка, а для мух, наверно, что-нибудь вроде буханки хлеба, – размышляла она. – Интересно, сколько атомов в этой точке?»

Когда Таня лежала спокойно, то ничего не чувствовала, но стоило ей сделать малейшее усилие, чтобы переменить положение или повернуться, – от сильной боли в ноге бросало в холодный пот. Если бы не эта боль, она была бы даже довольна. За два дня прекрасно выспалась. Папа принес книг, домашние заботятся о ней. Чем плохо?

Врач предупредил, что придется лежать месяц. Значит, она отстанет от класса и, конечно, уже не сможет догнать его. Впрочем, папа оказал, что ничего страшного нет и, если она останется на второй год, отчаиваться не следует. «Годом раньше, годом позже – не все ли равно. Жизни у тебя впереди хватит».

«Но нет, это он просто утешал. Нельзя, чтобы это случилось, – с тревогой думала Таня. – Надо что-то придумать. Учатся же люди заочно. Буду лежать и зубрить по учебникам», – успокаивала она себя.

Но каждый раз, когда она возвращалась к этой мысли, тревога ее росла все больше и больше. Становилось ясно, что она обречена остаться на второй год. Десятый класс – это не шутки! Месяц пропуска наверстать невозможно.

В квартире тихо. Отец и мать на работе. Маленькая сестра гуляет, брат в школе. На кухне возится Даша... А может быть, ушла на рынок. Значит, никого нет...

«Капитан, капитан, улыбнитесь!

Ведь улыбка – это флаг корабля!

Капитан, капитан, подтянитесь...» —

жалобно пропела Таня, чтобы заглушить мысли о школе.

«Какая нелепая штука – случай! Думала ли она два дня назад, что ей придется лежать неподвижно и кусать губы от боли! Хорошо еще, что только трещина на малой берцовой кости. Могло быть хуже».

...Возвращаясь домой из школы, Таня услышала за спиной крики, оглянулась и увидела невдалеке маленькую сгорбленную старушку. Не обращая внимания на крики, старушка с палочкой тихонько переходила дорогу, сзади ее догонял, каким-то образом скатившийся с грузовика, громадный рулон бумаги. Еще немного – и она была бы сбита с ног и придавлена. Мгновенно оценив обстановку, Таня бросилась к старухе, рывком оттащила в сторону, но споткнулась о край тротуара и упала. Рядом свалилась перепуганная старуха. Рулон прокатился мимо.

В первый момент после падения Таня не почувствовала никакой боли и, увидев испуганное лицо старушки, которая еще не поняла, что произошло, – засмеялась.

Когда же она захотела встать, чтобы помочь подняться спасенной, то от боли потемнело в глазах и, застонав, Таня села на тротуар.

Все остальное произошло как во сне. Она смутно помнит склонившегося над ней офицера, затем запах вина и небритое, с добрыми глазами лицо грузчика. Остановили проходившую мимо машину, и ее отвезли домой...

Глухо хлопнула входная дверь. Кто-то пришел. Через несколько минут раздался осторожный стук в дверь и голос брата:

– Можно, Таня?

– Входи, Шурик.

Раскрасневшийся от быстрой ходьбы, с обычным вихром на макушке, мальчик вошел к сестре и остановился на почтительном расстоянии. Таня повернула к нему голову и улыбнулась:

– Ну, как дела? Отметки принес?

– Нет.

– На улице хорошо?

– Обыкновенно, как всегда... Больно. Таня?

– Сейчас не очень...

– А тебе ногу не отрежут?

– Зачем же ее резать?

– А если она сломалась?

– Ну, так что... срастется. Да она и не сломалась, косточка только треснула.

С минуту мальчик думал и неожиданно спросил:

– А почему, если палку сломать, она не срастется?

– Потому, что нога живая, а палка мертвая.

– А если кошка сломает ногу, у нее тоже срастется?

– Конечно, срастется.

Таня попыталась слегка повернуться. Было больно, она покривилась и закусила губу.

– Больно, да? – сочувственно сморщившись, спросил мальчик.

– Конечно, больно... Дай мне пить!

Когда она напилась, Шура вернулся к заинтересовавшему его вопросу:

– Таня, а если воробей ногу сломает, она срастется?

– Ой, Шурка, как ты мне надоел со своими дурацкими вопросами!

Она любила брата, хотя и называла его «ненормальным». Два года назад, побывав в парикмахерской, он вернулся домой и немедленно превратился в парикмахера, В первый же день остриг кошке усы, а на другой день срезал чудесные локоны у младшей сестренки. Выменяв однажды у своего приятеля на дворе тюбик синей масляной краски и выяснив ее назначение, он явился домой, залез на стол и пририсовал усы и бороду «Женской головке», любимой папиной картине. Пришлось краску омывать бензином, но следы остались. Увлекаясь игрой в пуговицы, он проигрался, но в пять минут разбогател на том, что забрался с ножницами в платяной шкаф и срезал там с костюмов и платьев все пуговицы.

Список Шуркиных «злодеяний» можно было продолжать без конца, и все-таки Таня любила его и часто укрывала от родительского гнева.

– Шура, давай играть в госпиталь? – предложила она.

– А как?

– Ты будешь сиделка, а я раненный на войне летчик. Ты будешь ухаживать за мной и, если я что-нибудь попрошу, например, принести мне портфель, книги...

– Нет. Так играть я не хочу...

– Почему?

– Давай, я буду летчик, а ты сиделка.

– Ты же здоровый, а я больная.

– Ты не больная. Сама виновата. Потому что козлом прыгаешь, – напомнил он папино выражение.

– Ну, тогда убирайся от меня! Я не хочу с тобой разговаривать.

Оставшись одна, Таня опять вернулась к мыслям о школе и загрустила. И как это все глупо в жизни получается! Из-за какой-то неизвестной старушки у нее должна измениться вся жизнь. Самое удивительное, что эта старушка даже и не подозревает, во что обошлось Тане ее спасение... И зачем только такие старушки бродят по улицам, чего им не сидится дома...

– Таня, все к тебе пришли! – восторженно крикнул Шура, распахивая дверь.

В комнату вошли Нина Косинская, Катя и Светлана Ивановы, Женя Смирнова, Тамара Кравченко, Надя Ерофеева и Аня Алексеева. В комнате стало тесно. Девушки обступили кровать и стояли в том беспомощно растерянном состоянии, какое обычно испытывают люди, впервые приблизившиеся к тяжелобольному.

– Ну, что вы нахохлились? Я умирать не собираюсь! – усмехнулась Таня. – Недельки три полежу – и опять как новая.

– Весь класс тебе посылает привет, – сообщила Катя. – Константин Семенович сам зайдет.

– Когда?

– Наверно, сегодня.

– Как это тебя угораздило ногу сломать? – спросила Женя.

– Я не сломала. Просто трещина.

– Все равно. Шальная ты, и больше ничего, – шутливо упрекнула Женя. – То спишь целый день, то сорвешься, и вот... извольте радоваться!

Таня с грустной и чуть виноватой улыбкой посмотрела на Подруг.

– Спасибо, девочки, что пришли. Наверно, нам придется попрощаться.

– Почему?

– Вы будете учиться дальше, а я застряну на один годик...

– Ты с ума сошла! – возмутилась Катя. – Мы уже все обсудили. Голова у тебя здоровая, температура нормальная. Нечего сказать, по-комсомольски решила! Ты же можешь заниматься?

– Конечно, могу.

– Ну и все! Нина взяла на себя главную нагрузку, а если она не справится, то будем приходить все по очереди.

– Почему это я не справлюсь? – обиделась Нина. – Безответственное заявление!

У Тани радостно забилось сердце. «Господи, какая я глупая! Все способы перебрала, чтобы не отстать, а о подругах своих, о их помощи и не подумала».

– Не раскисай, Татьяна! – строго предупредила Тамара. – Ты не забыла еще, что твоя подпись стоит под «Обещанием»? То-то же!

Посидев с полчаса и сообщив больной школьные новости, девушки попрощались и все, кроме Нины, ушли.

Таня дружила с Ниной третий год, но в их дружбе не было главного – задушевных бесед, без которых не обходится ни одна дружба, не было равноправия: Танино мнение всегда оказывалось решающим. Это ей не нравилось. Тане хотелось спорить, доказывать, убеждать, а Нина быстро соглашалась и уступала без всякого сопротивления. Было досадно, что у подруги нет своего мнения, что она безынициативная и какая-то вялая. Но у Нины было необыкновенно доброе сердце, и она относилась ко всякому делу с поразительной добросовестностью.

– Значит, ты нанялась ко мне в сиделки, – улыбнулась Таня, когда девушки ушли.

– Почему в сиделки и почему нанялась? Странно ты говоришь! А как бы ты поступила на моем месте? – обиженным тоном спросила Нина.

– Да я шучу... – ласково сказала больная и взяла подругу за руку. – Конечно, я бы тоже стала помогать, если нужно... Но только давай условимся: ты будешь со мной возиться не в ущерб себе. Даешь такое слово?

– Что значит в ущерб?

– А то и значит... Дай слово, иначе я откажусь от твоей помощи.

– Какая ты странная, Таня! Ведь если мы будем вместе делать уроки, то какой может быть ущерб? Мы же в одном классе учимся.

– Ну, хорошо. Я сама увижу. Расскажи, что сегодня случилось?

– Мы уже рассказывали.

– Ну, это поверхностно, – перебила ее Таня. – А ты расскажи с подробностями. Как себя Белова чувствует?

– Кажется, ничего.

– Что ничего? Да не мямли ты, пожалуйста!

– А почему тебя так интересует Белова?

– Как раз наоборот – не интересует! В последнее время она мне просто стала неприятной. Удивляюсь, как это мы раньше ничего не замечали? Раньше она мне казалась даже какой-то выдающейся... А на самом деле... Фу!.. Папа называет это эгоизмом! Самообожание. Я сегодня думала про нее. Был бы у нее такой отец, как у меня, он бы показал ей, почем сотня гребешков!

– Андрей Петрович?! – не поверила Нина.

– Да, Андрей Петрович! Ты его знаешь только с одной стороны. Если он что-нибудь сказал – кончено! – Таня нахмурила брови и, подражая отцу, строго сказала: – «Баста! Русский язык знаешь? А если не знаешь, сейчас переведу на детский!»

– А что значит детский?

– В угол носом, а раньше – хлоп! хлоп! по мягкому месту.

Девушки засмеялись. Нина знала Андрея Петровича как доброго, шутливого и приятного человека. Трудно было представить, как он хлопал Таню.

– Неужели он тебя бил в детстве? – спросила она.

– Что значит бил? Хлопнет раз-другой – и все,

– А больно?

– Не больно, а обидно,

– А сейчас?

– А сейчас поворчит немного или пальцем по столу постучит, и все. Теперь Шурке влетает за всякие художества... Мой папа говорит так: «Дети, вы должны меня слушать потому, что у вас нет жизненного опыта. Вы не знаете, что можно делать и чего нельзя. Вот, например, красивый, красный уголек, который выскочил из печки. Руками трогать его нельзя, а Наташке хочется. Мы ей говорим – не тронь, уголек горячий! Наташке второй год, и она не понимает, что значит горячий. Как ей объяснить? Ну, пускай возьмет, пускай обожжется и немного поплачет. Это не страшно, но зато она будет верить нашему опыту... Так и во всем. Если я сказал нет, вы должны мне верить». Правильно он рассуждает?

– Наверно, правильно, – согласилась Нина и, сильно покраснев, прибавила: – Но меня никогда не хлопали...

– Я знаю. Тебя пилят, – с усмешкой сказала Таня. – А по-моему, это хуже. Меньше толку. У мамы тоже есть такая манера. И во-от начнет выговаривать! Заведет на полчаса...

Таня неосторожно приподнялась, и на лице появилась гримаса боли. Эта гримаса, как в зеркале, отразилась на лице Нины.

– Бедная Танечка... – вырвалось у нее.

– Ничего. Живы будем – не помрем! – с улыбкой ответила Таня. – Какая болезненная штука – кость! Хуже, чем кожа или мышцы.

Где-то далеко заиграла музыка. Девушки прислушались. Нина училась играть на рояле и прилично знала музыку.

– Что это? – спросила Таня.

– Новое что-то. Включить радио?

– Не надо. Нина, а ты очень любишь музыку?

– Да. Но я люблю серьезную музыку. Люблю грустные темы, печальные, торжественные и равнодушна к веселой музыке. Почему это?

– Такой у тебя вкус.

– Я думаю, что веселые мотивы могут только сопровождать настроение человека, а грустные могут перестроить настроение. Согласна?

– Я никогда не думала об этом.

– Разве тебя не раздражает веселая музыка, например по радио, когда у тебя на душе грусть?

– А ты часто грустишь, Нина?

– Да, – созналась девушка и снова покраснела. – Последние два года часто. И сама не знаю, почему...

– Переходный возраст! – авторитетно заявила Таня. Из девочки ты превращаешься в девушку. Новые мысли и душевные запросы. Папа меня предупреждал, что сейчас окончательно формируется наш характер и какой-нибудь незначительный случай может перевернуть в душе все вверх ногами и оставить глубокий след на всю жизнь...

– Неужели это Андрей Петрович говорил? – с удивлением спросила Нина.

– Да. А что?

– Ничего... просто так.

Приход матери прервал разговор подруг.

– Ну, как ты себя чувствуешь, Танюша? – озабоченно опросила она.

– Хорошо, когда не шевелюсь.

– Старайся не двигать ногой. Извините, Ниночка, я, кажется, не поздоровалась с вами, – сказала она, протягивая руку, и снова обратилась к дочери: – Ты ела что-нибудь?

– У меня аппетита нет.

– Начинается!.. Аппетит придет вовремя еды. Сейчас я тебе принесу!

Мать вышла, но Нина не захотела продолжать прерванный разговор. Достав учебники, она приступила к объяснению сегодняшних уроков.

ПОДАРОК

На улице холодно, сыро. Деревья стоят обнаженные, беспомощные, печальные.

Взяв портфель под мышку, Светлана засунула руки в карманы пальто и зябко поежилась.

– Скорей бы зима! Как ты думаешь, когда выпадет снег? – спросила она подругу.

– А кто его знает? – ответила Женя. – Тебе на каток хочется?

– Я не люблю сырости, – сказала Светлана и засмеялась. – Игорь о катке стал мечтать, когда узнал, что Лида катается.

– А при чем тут Лида? – изумилась Женя.

– Собирается на катке встречаться...

И Светлана рассказала подруге все, что знала и слышала об увлечении брата.

– Хо-хо! Первая любовь, последняя игрушка! – неожиданно изрекла Женя и глубокомысленно закончила: – Я не думаю, что это серьезно и надолго. Игорь не из таких.

Светлана промолчала. Ей стало обидно, что Женя считает брата каким-то легкомысленным, неспособным на серьезное чувство. Спорить и доказывать обратное она не могла. Это значило противоречить самой себе: в глубине души Светлана тоже считала брата легкомысленным.

– А ты знаешь, Света, – сказала Женя, беря ее под руку, – я все-таки решила идти по медицинской дорожке. Буду подлечивать малышей... А насчет тебя состоится особый разговор с Константином Семеновичем. С твоими способностями из тебя может получиться большой ученый.

– Женя, ты же знаешь... – начала Светлана.

– Никаких «Женя»! – остановила ее подруга. – Ты рассуждаешь не по-государственному. В вузе ты будешь получать стипендию. Тебе надо поговорить с моей мамой. Она тебя очень любит и все на свете понимает. Золотая медаль тебе обеспечена...

– Ну, это еще не известно.

– Тебе не известно, а нам всем известно.

– Кому это «нам»?

– Нам? – переспросила Женя и, сморщив нос, шутливо ответила: – Малолетним воспитателям... Ты знаешь, Катя предложила, по-моему, очень хорошую идею. Дело вот в чем... только ты пока никому не говори... мы еще обдумаем. У нас больше половины девочек до сих пор не выбрали профессии и без посторонней помощи им не обойтись. Это ясно! Значит, надо им помочь. Мы разберем характер... Нет, не характер, а свойства характера и наклонности каждой девочки. Ведь мы за десять-то лет изучили друг друга! А со стороны, говорят, видней. Вот!.. Затем составим список профессий и выясним, какая профессия чего требует. Затем соберем родителей и все вместе будем рекомендовать и обсуждать. Понимаешь? По-моему, дельное предложение. Правда?

– Не знаю, Женя. Конечно, посоветовать и поговорить неплохо, но вот, например, Аня Алексеева или Лариса Тихонова. Что им рекомендовать?

– Ну, с Ларисой ясно! Она математичка. У нее как-то странно мозги устроены, но математику она любит, и она ей легко дается... Вот с Аней посложней. Кстати, ты знаешь, что ее мама замуж вышла или выходит?..

– Нет.

– Мне Надя по секрету сказала...

Так, разговаривая, подруги дошли до переулка и здесь остановились.

– Светка, пойдем ко мне! – предложила Женя.

– Нет. Я обещала маме вернуться домой.

– Ну, зайдем, отпросишься?

– В другой раз... У меня много работы.

Как только Светлана свернула в переулок, противный колючий ветер облепил лицо холодной водяной пылью. Девушка подняла воротник пальто и быстро зашагала к дому. Она обещала сегодня не задерживаться и вернуться сразу после уроков. Правда, у нее уважительная причина, и мать никогда не упрекала ее за опоздания, но разве дело в этом? Светлана знала, что она ее ждет, беспокоится, и этого было достаточно, чтобы торопиться.

Светлана очень любила мать. Все самое дорогое, близкое, родное, все самое мудрое, светлое, радостное было связано с ней. Мать занимала так много места в сердце, мечтах и мыслях девушки, что часто Светлане казалось, что она живет только для матери. Несмотря на внешнюю скромность. Светлана была смела, решительна, самолюбива и даже несколько упряма. Единственно, чего она боялась, это огорчить мать своим опрометчивым поступком, и поэтому старалась быть всегда осмотрительной и, прежде чем что-нибудь сделать или решить, думала и мысленно советовалась с матерью.

Екатерина Андреевна была почти на голову ниже дочери. Всегда бодрая, требовательная, часто строгая и в то же время сдержанная, заботливая, она не надоедала детям расспросами, не читала им нотаций и, казалось, не вмешивалась в их жизнь, наблюдая со стороны, как они растут, развиваются, учатся.

Светлана, например, чувствовала себя совершенно свободной и Могла поступать, как хотела, но каждый свой шаг она согласовывала с желанием матери. И это была не вынужденная необходимость, а приятная потребность. Не раз и не два, когда Светлана была еще маленькой девочкой, проснувшись среди ночи, она видела мать, склонившуюся над работой или сидящую возле ее кровати. На всю жизнь запомнила она выражение влажных глаз матери. Но это была случайность... Никогда в другое время Светлана не видела слез матери. И хотя эти случайные пробуждения оставили где-то в глубине души печальный отпечаток, девушка имела неисчерпаемый запас жизнерадостности.

Все, что ни делала Светлана, даже самую черную работу, она делала с удовольствием и старалась делать как можно лучше... Вот она моет пол. Какой источник радости в такой неинтересной, трудной работе? Но она знает, что вскоре пол будет сверкать чистотой, и мать, вернувшись с работы, улыбнется и ласково похлопает ее по щеке... Вот она стирает белье. Разве не приятно будет потом матери, Пете и Игорю надеть это чистое, пахнущее свежестью белье и лечь на белые, чуть хрустящие простыни и наволочки? Конечно, приятно. Светлана по себе знает это ощущение почти незаметной радости, и для этого стоит постараться.