Текст книги "Семнадцатилетние"

Автор книги: Герман Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц)

Мать вернулась около часа. Аня лежала в кровати, но не спала. Она слышала, как скрипнула дверь, щелкнул выключатель в прихожей... Мать сняла пальто, прошла к себе в комнату. Через стенку доносился стук каблуков... И вдруг она запела тихо, тихо, без слов... И это был романс, который только что исполнял Шаляпин, «Сомнение» Глинки. Минут через пять мать в домашних туфлях тихо вошла в комнату и остановилась у изголовья кровати.

– Мама, где ты была?

– А я думала, что ты спишь... Я была в театре. Уже поздно... Спи, Анечка... спи, моя девочка...

Мать погладила ее по голове, поцеловала в лоб и вышла. И рука, и губы, и вся она была какая-то прохладная, свежая; глаза блестели, а в комнате она оставила аромат духов. Ласка матери растрогала Аню чуть не до слез. Обычно отношения между ними были теплые, дружеские, но лишенные всяких сентиментов.

После ухода матери Аня долго лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к шорохам в соседней комнате. «Ну что такое случилось? Почему мама не может надеть хорошее платье и пойти в театр? Она так много работает», – успокаивала себя девушка, но смутная тревога не покидала ее.

...Громкий голос прервал размышления Ани.

– Достаточно! – сказала Марина Леопольдовна и, пододвинув к себе журнал, взяла вставочку. – Придется поставить тройку. Жаль... очень жаль, но больше ты не заслужила. Садись.

Нина Косинская вспыхнула, быстро заморгала длинными ресницами и, неслышно ступая, как провинившаяся, направилась к своей парте. Училась Нина, хорошо, и тройка по немецкому языку больно задела самолюбие девочки. Но если бы только это... Тройка сулила ей много неприятных минут дома. Она знала, что у отца испортится настроение и за обедом он будет говорить о том, что в Министерстве просвещения правая рука не знает, что делает левая, что программа в школах недопустимо перегружена; обе бабушки и мама дня два будут бурно «переживать» это событие. Правда, мнения бабушек в конце концов обязательно сойдутся на том, что во всем виновата Марина Леопольдовна: она жестока и слишком требовательна к детям. Ниночка могла по рассеянности что-нибудь перепутать или случайно забыть, и вместо того, чтобы помочь ребенку, она и рада стараться! Одним словом, будут виноваты все, кроме Нины...

– В чем дело, девочки? – спросила Марина Леопольдовна, обращаясь к классу. – Я замечаю, что с некоторых пор вы стали хуже заниматься. Почему? Немецкий язык вам разонравился или я изменилась? Смирнова, объясните мне, пожалуйста, причину.

– Что я должна объяснить, Марина Леопольдовна? – переспросила Женя, поднимаясь и с недоумением оглядываясь на подруг.

– Почему по немецкому языку так много троек?

– Не знаю, Марина Леопольдовна. Отметки же не я ставлю.

– А вы считаете, что я ставлю ниже, чем полагается? Женя выдержала строгий взгляд учительницы и невозмутимо ответила:

– Нет. Этого я не могу сказать. Вы ставите справедливо.

– Так почему же тройки?

– Не знаю. У меня, например, нет...

– Я спрашиваю обо всех! – резко перебила ее Марина Леопольдовна. – Вы староста класса, а к тому же еще, так сказать, одна из классных руководительниц!

В ответ на эту «шпильку» Женя промычала что-то неопределенное, но сдержалась и не вступила в пререкания.

– Не забывайте, девочки, что аттестат зрелости выдают не всем. Надо работать. Пожалуйте сюда, Аксенова. Садитесь, Смирнова.

Женя долго не могла успокоиться. Ее возмутил и обидел резкий тон учительницы, а еще больше издевательская фраза о «классной руководительнице». «Почему она на меня рычит? – думала Женя. – Почему я должна отдуваться за всех? Если еще хоть раз назовет меня классной руководительницей, я ей тоже отвечу...»

И Женя начала думать о том, как и что она скажет Марине Леопольдовне в следующий раз. Через минуту, так ничего и не придумав, она взглянула на комсорга, к которой тоже относилась эта ядовитая фраза о «классных руководителях». У Кати были плотно сжаты губы, а между бровей появилась сердитая складка, вроде запятой. Значит, задело. Тамара сидела впереди и, не видя ее лица, Женя не могла определить, как Кравченко отнеслась к язвительным словам Марины Леопольдовны.

Десятиклассницы заметили, что с первых же дней появления у них нового классного руководителя Марина Леопольдовна постоянно бывает не в духе и держится с ними так, словно они в чем-то виноваты. Но в чем именно? В том, что они полюбили литературу и ждут с нетерпением уроков Константина Семеновича? В том, что они теперь много читают и тщательно готовятся к урокам своего классного руководителя? Правда, если говорить по совести, то какая-то доля истины в упреке Марины Леопольдовны есть. Увлечение литературой, конечно, сказалось на успеваемости по другим предметам. Спорить бесполезно. Стоит только посмотреть в журнал. Тройки, тройки, а кое-где и двойки. И только две ученицы – Валя Белова и Светлана Иванова – учились, как всегда, хорошо.

Обида Жени постепенно проходила. Она знала неуравновешенный характер учительницы и давно приноровилась к нему. Вот Марина Леопольдовна искоса, но вполне доброжелательно взглянула на нее и, надо полагать, уже раскаивается в своей вспышке. Женя прекрасно знала, что она была одной из лучших учениц, любимиц «немки» и часто этим пользовалась. Вряд ли кто-нибудь другой из их класса мог говорить в таком тоне с учительницей. Марина Леопольдовна прощала ей почти все.

Вызвав к доске Таню Аксенову, Марина Леопольдовна прошлась вдоль прохода между партами и уселась за свой стол. Казалось, она не обращает никакого внимания на то, что бормочет сейчас у доски Таня. Глядя куда-то поверх головы Лиды Вершининой, Марина Леопольдовна глубоко задумалась. Таня Аксенова несла немыслимую «ахинею», а учительница не слышала ее и не поправляла. В классе стояла мертвая тишина, и только одинокий голос отвечающей монотонно перебирал неправильные немецкие глаголы. Все ждали, чем все это кончится. Наконец, Таня выдохлась, замолчала и этим привела учительницу в себя.

– Ну... дальше, – сказала она не поворачиваясь.

– Все.

– Неужели все? Кто может дополнить Аксенову? – спросила Марина Леопольдовна, обводя глазами класс, но поднятых рук не было. – Смирнова!

Женя колебалась недолго. Она не сомневалась, что учительница не слышала ответа Аксеновой.

– Мне нечего прибавить... Аксенова сказала все.

Марина Леопольдовна пристально и грустно посмотрела на свою любимицу, вздохнула и взялась за вставочку.

– Ну, хорошо. Тогда придется поделить четверку на двоих. Садитесь.

И все видели, как она безжалостно поставила две двойки.

Марина Леопольдовна считала, что десятиклассницы любят ее, безгранично ей доверяют, а поэтому всегда откровенны и правдивы. Так она считала до последнего времени... И вдруг все изменилось. Раньше она подробно знала обо всем, что творилось в классе, а сейчас о происходящих событиях ей сообщала только одна Белова, да и то под секретом. Недавно было комсомольское собрание. О чем там говорилось? Что решали? Белова не комсомолка и ничего не могла рассказать. Учительница спросила о собрании Катю Иванову, но комсорг ответила, как показалось мнительной Марине Леопольдовне, очень уклончиво.

– Ничего такого не решили, Марина Леопольдовна. Поговорили о дисциплине, об успеваемости...

Учительница обиделась и не стала больше расспрашивать, но лишний раз про себя отметила, что отношение к ней резко изменилось. И чем больше она думала, тем больше убеждала себя в этом. Убеждена она была и в том, что охлаждение девочек началось с тех пор, как в школе появился Константин Семенович. У нее не было никаких доказательств для такого утверждения, но это было несомненно так. О том, как преподавал литературу новый учитель, Марина Леопольдовна не знала. Во-первых, это дело учебной части, а во-вторых, такой предмет, как литература, мог преподавать, по ее мнению, всякий грамотный человек. А вот быть классным руководителем может далеко не всякий преподаватель. Она ни на минуту не сомневалась, что Константин Семенович с обязанностями воспитателя не справится, и класс, ее любимый класс, окажется безнадзорным. История с пощечиной, злая карикатура на учителя и, наконец, нелепое поручение трем девочкам вести воспитательскую работу в классе говорили сами за себя. Услышав о том, что Константин Семенович попросил карикатуру себе на память, не наказав никого из виновных, Марина Леопольдовна так возмутилась, что готова была идти по этому поводу к директору. Снижение успеваемости по немецкому языку за последнее время она объясняла отсутствием воспитательской работы.

Поставив две жирные двойки, Марина Леопольдовна, посмотрела на пунцовую от стыда и огорчения Смирнову и спросила с усмешкой:

– Ну, а эти две двойки я поставила справедливо?

– Вы меня спрашиваете, Марина Леопольдовна?

– Ну конечно.

– Да. Справедливо. На вашем месте я бы поставил двойку на двоих, – не моргнув глазом, ответила Женя.

Соседка дернула Женю за юбку, но та отмахнулась, прошипев: «Не тронь!». В такие минуты, когда она, по выражению матери, «закусила удила», ее нельзя было остановить.

Услышав звонок, девушки облегченно вздохнули. Марина Леопольдовна видела, как звонок оживил лица учениц, и это явилось той каплей, которая переполнила; чашу ее терпения. Не заходя в учительскую, она спустилась вниз и постучала в дверь кабинета директора.

Наталья Захаровна была не одна. Напротив нее, с упрямо поджатыми губами, сидела преподавательница физкультуры Валентина Викентьевна, или, как ее звало большинство преподавателей, Валя. Девушка закончила Институт физкультуры, преподавала в школе второй год, предмет свой знала прекрасно, но увлечь девочек физкультурой не сумела: не хватало выдержки, не было необходимого педагогического такта, и на этой почве е нее постоянно возникали недоразумения, особенно в шестых, седьмых классах.

– Проходите, Марина Леопольдовна, – пригласила директор и, повернувшись к Вале, продолжала: – Ну, допустим, что вы правы. Допустим, что девочка не хочет заниматься физкультурой. Ну, а за что вы ей поставили двойку?

– Она не взяла костюма, Наталья Захаровна. Она это сделала нарочно, чтобы не заниматься, – сказала физкультурница.

– Пускай так, но ведь отметки служат для оценки знаний учащихся, а никак не проступков.

– Отметки стимулируют ученье, – упрямо настаивала девушка. – В другой раз не забудет костюма и постарается исправить двойку.

– Нет. Я никак не могу с вами согласиться. Если все учителя начнут снижать отметки за подсказку, за посторонние разговоры, за забытый учебник... Что же у нас получится?

– Повысится дисциплина! – уверенно заявила физкультурница и с видом победителя посмотрела на садившуюся в этот момент учительницу немецкого языка.

Марина Леопольдовна сразу разобралась в существе вопроса, вспомнила только что поставленные двойки и задумалась. Аксенова не знала урока и отвечала настолько плохо, что двойка – это еще была высокая оценка, но двойка Смирновой – это, пожалуй, как раз то, что отстаивала сейчас физкультурница.

– За плохую дисциплину мы снижаем отметку по поведению, но при чем здесь предмет? – продолжала возражать директор. – Как вы считаете? – обратилась она к Марине Леопольдовне.

– Вообще-то да, но я не знаю... Я не слышала вашего разговора, – уклончиво ответила та.

Наталья Захаровна с удивлением взглянула на учительницу. По педагогическим вопросам Марина Леопольдовна обычно всегда имела свое мнение и высказывала его прямо и охотно.

– Ну, хорошо. Сейчас мы спорить не будем. Быть может, мы обсудим этот вопрос на педсовете, – решила директор и записала что-то себе в блокнот.

– Я вам больше не нужна? – спросила физкультурница.

– Нет.

Валя встала и твердой, упругой походкой вышла из кабинета.

– Что у вас?

Марина Леопольдовна раскрыла журнал, посмотрела на директора, захлопнула его и пересела на место учительницы физкультуры.

– Со всей откровенностью я вам должна сообщить Наталья Захаровна, что в десятом классе катастрофа... – горячо начала она, но сейчас же поправилась. – Намечается катастрофа. Этот класс, и без того трудные последнее время совсем отбился от рук. Девочки совершенно забросили ученье, и нам не справиться. Вы посмотрите, что делается! Посмотрите в журнале... За редким исключением, – сплошные двойки и тройки. Если так будет продолжаться, то что же будет на выпускных экзаменах? Скандал! На весь район, на весь Ленинград осрамимся. Распустились вконец... Дерзят, уроков не учат, слушают невнимательно... рисуют карикатуры на учителей... Да что говорить! Дело дошло до драки!

Наталья Захаровна дала учительнице выговориться и, когда та остановилась, чтобы передохнуть, спокойной сказала:

– Вы немного преувеличиваете, Марина Леопольдовна.

– Преувеличиваю? Я-а? Наоборот!.. Я смягчаю краски и сдерживаю себя!.. У меня тут все кипит! – С этими словами она постучала рукой по брошке. – Вы послушайте, каким тоном они разговаривают с учителями! Вы посмотрите журнал! Посмотрите, как снизилась успеваемость в последнее время...

– Я видела.

– И вы остались довольны?

– Нет, но не надо горячиться. Поговорим спокойно. Успеваемость снизилась. Это верно. Ну, а в чем, по-вашему, причина?

– Говорить откровенно?

– Конечно.

– Виноват новый воспитатель... Константин Семенович!

– Да... причина в нем, – спокойно согласилась Наталья Захаровна. – Он и сам так считает.

От неожиданности Марина Леопольдовна с минуту ничего не могла произнести.

– Что значит – сам считает? – наконец спросила она.

– Мы говорили с ним неравно по этому поводу. Он очень обеспокоен создавшимся положением. Ведь он же воспитатель класса...

– В том-то и дело! – почти с радостью воскликнула Марина Леопольдовна. – Вы доверили ему перевоспитывать таких девиц... Константин Семенович человек новый. К тому же еще и больной...

Только сейчас Наталья Захаровна поняла подоплеку этого прихода и сухо перебила учительницу.

– Их не нужно перевоспитывать, Марина Леопольдовна. Они нормальные девочки, немного сбившиеся со своей колеи. Они и сами думают об этом. Скоро все встанет на свое место, я в этом не сомневаюсь. Кстати, и вам неплохо бы подумать над своей методикой...

Наталья Захаровна приложила к глазам пенсне, посмотрела на расписание и, немного помолчав, продолжала:

– Ваши часы как раз бывают перед литературой, и это налагает на вас дополнительную ответственность.

– Ничего не понимаю. Почему методика? Какая ответственность?

– Представьте себе, что после доклада обещан хороший концерт с известными артистами. Не может ли от этого доклад показаться скучным, если его не подготовить как следует, не сделать интересно?

– Школа не театр, Наталья Захаровна, а я не артистка, – обиженно возразила учительница.

– Ну, может быть, пример этот и не очень удачен, но я хотела...

– Странный пример, странная постановка вопроса, – перебила Марина Леопольдовна. – Я пришла к вам за тем, чтобы предупредить, что десятый класс катится по наклонной плоскости, а вы советуете мне подумать над методикой. Странно... Тем более странно, что вы сравниваете меня с артистом! – дрожащим от обиды и возмущения голосом сказала Марина Леопольдовна и встала.

– Не вас я сравниваю, а Константина Семеновича. А класс действительно изменился, и я уверена, что скоро изменится еще больше... – говорила Наталья Захаровна, не подозревая, какой удар она, нанесла учительнице, разрушив последнюю ее надежду получить этот класс под свою опеку.

ОБЕЩАНИЕ

Встречаясь ежедневно со своим классом, Константин Семенович при каждом удобном случае давал почувствовать выпускницам, что они уже не дети и что им пора задуматься о себе, о своем месте в жизни. На уроках никогда не перебивал отвечающих, не делал никаких замечаний, а если кто-нибудь ошибался, то поправлял не сам, а давал слово другой ученице. Возникал спор, которым он внимательно руководил.

С каждым днем девушки все больше и больше втягивались в самостоятельную работу. Это было трудно, непривычно, но безусловно интересно. Некоторые из девочек столкнулись, как сказала Тамара, «с таинственным явлением». Под впечатлением уроков и бесед Константина Семеновича они перечли знакомые, неоднократно «анатомированные и анализированные» произведения, и вдруг эти привычные, набившие оскомину книги ожили и расцветились яркими незнакомыми красками. Словно это были холодные, бесцветные алмазы, но Константин Семенович навел на них искусной рукой волшебные грани, и скучные алмазы вдруг превратились в сияющие бриллианты.

Три дня тому назад на урок литературы пришла Наталья Захаровна. Жестом она посадила вставших учениц, прошла в конец класса и села на заднюю парту. Приход директора на урок – обычное явление, но все с интересом ждали, как будет вести себя Константин Семенович. За девять лет девушки видели много, как они говорили, «вторжений» в класс. Приходили инспектора гороно и роно, различные комиссии, инструкторы, какие-то заочники, практиканты, устраивались открытые уроки, и редко, очень редко учитель держал себя при посторонних так же, как всегда. Некоторые смущались и вели урок хуже, чем обычно, другие, чтобы создать выгодное о себе мнение, вызывали только отличниц. Напрасно посетители думали, что они присутствуют на обычном, рядовом уроке. Не только учитель, но и ученицы держали себя при чужих иначе. Прекращались посторонние разговоры, всячески подчеркивалась заинтересованность уроком. В классе непроизвольно и бессознательно возникал союз учителя и учениц, и союз этот был направлен против «посетителей».

Наталья Захаровна просидела до звонка, но очень скоро после ее прихода все, кроме Ани Алексеевой, рядом с которой она сидела, забыли о директоре. Ее присутствие нисколько не повлияло на урок, и от этого всем было почему-то очень приятно.

Увлечение литературой довольно быстро сказалось самым неожиданным образом. У девочек не хватало времени для занятий другими предметами. Это начинало серьезно беспокоить всех. Класс с надеждой ждал от своей тройки решительных действий. Должны же они что-нибудь придумать, если Константин Семенович поручил им воспитательскую работу. Но тройка ничем себя не проявляла, хотя все видели, что на каждой перемене комсорг, староста и редактор объединялись и о чем-то совещались. Если Катя умела скрывать секреты и ничем не выдавала себя, то у Тамары, и особенно у Жени, все ни на лице держалось выражение таинственности и озабоченности.

Два дня тому назад текст обещания, наконец, составили, и Тамара принялась за работу. Рисунок рамки она сделала в двух вариантах: один для отца, другой для себя. Наверху восходящее солнце, в лучах которого блестит одно слово – «Коммунизм». Внизу, в левом фигура рабочего с книгой и циркулем подмышкой. Это – для отца. Для себя же она прибавила еще фигуру девочки в форменном платье со школьным портфелем в руках. Правую сторону окаймила дубовыми листьями.

Отец долго разглядывал рисунок.

– Подходяще! – сказал он с довольной улыбкой. Вечером пришли Женя и Катя.

– Ну как, Тамара? – с нетерпением спросила Женя еще в прихожей.

– Готово! Проходите.

Войдя в комнату, девушки сразу увидели лежащее на столе «Обещание» и долго молча рассматривали его.

– Ничего не скажешь – хорошо сделала! – одобрила Катя. – Только нужно школьнице пририсовать комсомольский значок.

– На тебя вдохновение снизошло, – добавила Женя.

– Вот именно! С неба по веревочке спустилось, – проворчала Тамара, стараясь оставаться равнодушной к похвале. – Где же текст? Надо его еще раз посмотреть: войдет ли он в эту рамку…

Женя поспешно вытащила из портфеля папку и достала из нее большой, сложенный вдвое исписанный лист бумаги.

ОБЕЩАНИЕ

«Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало Человечество».

В. И. Ленин

«Всем лучшим во мне я обязан книгам...»

М. Горький

В этом году мы кончаем школу. Путь наш, ясен, и счастье обеспечено кровью отцов. Дело за нами!

Чтобы стать умелыми строителями коммунизма, мы должны хорошо учиться. Учиться так, как позволяют нам наши силы и способности. И мы это обещаем.

Наша задача – ни одной тройки в текущем выпускном году.

Тройка – серость! Двойка – позор!

Мы обещаем помогать отстающим, чтобы весь дружный коллектив нашего класса шел одним из первых среди всех выпускных классов города Ленинграда. Это мы можем, и этого мы добьемся».

Дальше следовало свободное место для подписей, а внизу снова текст.

«Большевики отличаются от всех прочих людей таким качеством: у них слово не расходится с делом, – уж если ты сказал и обещал, то хоть в лепешку разбейся, а сделай. Вот это называется работать и действовать по-большевистски».

С.М. Киров

– Неужели и теперь у нас дело не сдвинется с места? – сказала Катя.

– Девочки, а ведь мы должны первыми подписаться, – заметила Женя.

– Конечно! Вот тебе перо и чернила. Подписывай! – предложила Тамара.

– А почему я? Начни ты.

– Ну вот... Будем торговаться! Давай я начну, – сказала Катя, отбирая ручку. – Значит,– так... Значит, всякие авось да небось – в сторону! Придется поднажать... Слышите? Мы должны служить примером, иначе никакого авторитета у нас не будет и ничего, кроме конфуза, не получится, – медленно проговорила она и размашисто расписалась.

Женя взяла ручку и задумалась.

– Что ты думаешь? Все решено! – сказала Тамара.

– Дай ей познакомиться... – усмехнулась Катя. – Она же в первый раз это читает.

– Я помню наизусть, – пробормотала Женя и глубоко вздохнула. – Ох! придется агитировать... Знаете что, девочки, нужно каждую по отдельности вызывать, а то начнутся споры, разговоры...

– Ты сначала подпиши! – остановила ее Катя. Женя еще раз вздохнула и подписала.

– Придется поднажать, – жалобно сказала она.

– Не прибедняйся, пожалуйста! – рассердилась Тамара. – У тебя и троек-то почти не бывает.

– Вот как! А какую мне сегодня двойку закатила Марина! Забыла?

– Ну это так... от злости!

Тамара подписала «Обещание» без колебаний. Училась она хорошо и не боялась предстоящих трудностей.

– Ну, а кому поручить Ларису? – спросила она подруг. – Ведь эта особа может нам все дело испортить. Я думаю, ее надо поручить Светлане.

– Нет, у Светланы дома работы много, – заступилась Женя. – Пускай ее Тамара возьмет.

– Не хочу я с дурой связываться! – сердито возразила Тамара. – Может быть, Беловой предложить?

– Ничего с Беловой не выйдет! Поручим Косинской, – предложила Катя.

– Правильно! – согласилась Женя. – А Крылову к Шариной прикрепить. Они рядом живут.

– Поругаются, – возразила Тамара.

– Ничего, ничего. Взрослые мы, наконец, или еще не взрослые? Невестами считаемся, – сказала Женя, комично разводя руками, и все засмеялись.

– Я возьму Лиду, – сказала Тамара.

– Лида не нуждается.

– Как сказать! Бывает, что и нуждается. Нападет хандра – и ученье побоку. Вы ее мало знаете.

Затем составили список и разбили всех девушек на четыре группы. При настоящей работе, или, как выразилась Тамара, «если из каждой выжать все способности», получалась такая картина:

Кандидаты на золотую медаль:

1. Белова В.

2. Иванова С.

Кандидаты на серебряную медаль:

1. Косинская Н.

2. Кравченко Т.

3. Алексеева А.

Третья группа – требующая наблюдения:

1. Смирнова Е.

2. Шарина Н.

3. Аксенова Т.

4. Вершинина Л.

5. Логинова Р.

6. Ерофеева Н.

7. Иванова Е.

8. Холопова К.

Четвертая группа – требующая буксира и усиленного внимания:

1. Крылова М.

2. Тихонова Л.

– А знаете что, девочки, – весело заключила Женя, когда они составили и обсудили список. – Ничего страшного нет! Если только захотим, все будет в порядке. Да, чуть не забыла! – воскликнула она. – Я узнала, кто сказал Марине о пощечине.

– Кто? – спросила Тамара.

– Белова! Моя сестренка-второклассница слышала их разговор на перемене.

– Женя, не отвлекайся пустяками, – остановила ее Катя. – Ну, сказала и сказала! Если бы она соврала, тогда другое дело. Пускай говорит, если хочет. Вообще, девочки, эту замкнутость надо разрушить окончательно. Нужно добиться такого положения, чтобы мы не стыдились своих поступков, а гордились ими.

На другой день условились прийти в школу пораньше и собрать подписи до начала занятий.

Первой явилась Катя. Она взяла ключ от химического кабинета и с нетерпением поджидала подруг в раздевалке. Дверь поминутно хлопала, и, оживленно болтая, перекликаясь между собой, входили стайками, парами и одиночками девочки всех возрастов. Самые маленькие приходили с бабушками, с мамами, нянями. С каждой минутой в раздевалке становилось все более шумно. Младшеклассницы совсем не умели говорить тихо. Они или молчали, или звонко кричали.

Около Кати остановилась маленькая шустрая девочка и, размахивая синим портфелем, принялась пронзительно кричать:

– Надя-а! Надя-а! Ну чего ты там застряла! Долго тебя ждать! Надя-а же! Ну что на самделе... Иди скорей!

– Слушай, от тебя просто оглохнуть можно! – сказала Катя.

Девочка подняла на десятиклассницу большие глаза и вдруг улыбнулась.

– А вы в десятом вместе со Светланой учитесь! – так же громко заявила девочка.

– Откуда ты знаешь? – удивилась Катя.

– Наша вожатая была когда пионеркой, у них тогда Светлана из седьмого была вожатая. Вот которая с вами учится. Она на сборе рассказывала и хотела позвать... – скороговоркой сообщила девочка.

– Что была? Кто вожатая? Куда позвать? Ничего не поняла.

Девчурка была очень забавная. Разговаривая с ней, Катя прозевала приход в школу Тамары и Жени и увидела их, когда они были уже без пальто.

– Ну что вы так долго? – недовольно проворчала комсорг и, не дожидаясь ответа, начала: – Наших еще нет. Делаем так. Мы с Женей берем «Обещание» и идем в химкабинет. Тамара, иди в класс и жди. Как только кто-нибудь появится на горизонте, направляй к нам. Ясно? Пошли!

В классе пусто. От нечего делать Тамара достала учебник химии, устроилась за учительским столом и решила немного подзубрить формулы.

Пришла Нина Шарина. Она обычно приходила одной из первых.

– Тамара, ты уже здесь! – с радостным изумлением воскликнула она и положила портфель в свою парту.

– Иди скорей в химический кабинет. Там тебя ждут, – не отрываясь от учебника, сказала Тамара.

– Увидишь!

– Странно! Кто меня может ждать? – пожав плеча ми, озабоченно спросила Нина. – Ты не шутишь?

– Какие могут быть шутки! Иди скорей! И, пожалуйста, без разговоров, – с раздражением сказала Тамара.

Нина не стала дальше расспрашивать. Заинтригованная, она поспешила в кабинет. Там ее действительно ждали.

– А-а! Наконец-то! Мы тебя давно поджидаем. Иди-ка сюда, голубушка! – ласково позвала Женя.

– Садись, а то еще в обморок упадешь, – усмехнувшись, сказала Катя и усадила девушку за учительский стол.

Сбитая с толку, ничего не понимая, Нина подозрительно поглядывала на «воспитателей», пока Катя не положила перед ней «Обещание».

– Читай внимательно и подписывай!

Нина быстро пробежала глазами документ и встала.

– Ну, знаете ли... – испуганно сказала она. – Вы что-то уж очень... первым среди всех... Это не выйдет!

– А ты хочешь, чтобы последним? – спросила Катя. – Подписывай!

– Это же не шутка, девочки...

– А никто и не шутит!

– Я боюсь...

– Новое дело! Комсомолка боится дать обещание учиться хорошо! Да ты в своем уме?! – возмутилась Женя.

– А вдруг я двойку получу?

– Не получишь. Мы не позволим. Подписывай! – твердо сказала Катя, обмакивая перо в чернила и протягивая его Шариной.

Нина нерешительно взяла ручку, прочитала еще раз «Обещание» и, сильно волнуясь, подписала.

– Ну что? Не умерла? – спросила Женя.

– Подписать можно что угодно, а вот потом как? Я теперь и спать, наверно, не буду!..

В это время вошла Аня Алексеева. Она молча подошла к столу, прочитала «Обещание» и, ни слова не говоря, подписала.

– Додумались, наконец! – похвалила она при этом и с удовольствием поставила точку

– Вот как надо, по-комсомольски! – сказала Катя, обращаясь к Нине.

– Это вы сами написали? – спросила Аня.

– А что?

– Хорошо написано. Не похоже, что вы...

– Нет, мы специально писателей приглашали, – обиделась комсорг.

– Ну? А я думала, что Константин Семенович, – продолжала дразнить ее Аня.

– Он еще ничего не знает.

Вошли Светлана Иванова, Лида Вершинина и Клара Холопова.

– Ну что ж, я не возражаю... Первыми так первыми, – с улыбкой сказала Светлана, подписывая «Обещание».

– Уж очень вы размахнулись, девочки! Надо бы поскромней, – возразила Лида.

– Что значит «поскромней»?

– «Одним из первых среди всех выпускных классов города Ленинграда»... Это чересчур!

– А ты хочешь, чтобы мы были где-нибудь двадцатыми?!

– Вообще можно было не писать таких слов. Обещаем хорошо учиться – и только!

– Значит, ты не хочешь подписывать? – угрожающе спросила Катя.

– Нет, почему? Я подпишу, конечно, – вяло ответила Лида, принимая ручку от Светланы.

– Ну то-то!

Клара взяла документ, прочитала его шепотом и задумалась.

– Вот уж действительно слабый пол! – вздохнула Женя. – Ну что ты уставилась?

– Нет, это надо обсудить, девочки, – сказала Клара. – Вы придумали хорошо, и я ничего не имею против, но считаю, что надо поговорить на собрании.

– Говорить будем о том, как лучше выполнить это обещание. Подписывай.

– Подожди, Катя...

Но Катя понимала, что если начнутся споры, то сегодня они не соберут подписей.

– Ты не хочешь подписывать?

– Почему не хочу? Я только...

– Ты боишься за себя? – перебила ее Катя. – Боишься работать? Зачем же ты в комсомоле числишься? Для счету?

– Вот уж это – глупости! – рассердилась Клара. – По-моему, за меня никому еще краснеть не приход... – Она не договорила, вспомнив свою выходку в первый день прихода в класс Константина Семеновича. Взяв ручку, она подписала «Обещание».

В кабинет входили новые ученицы, с интересом читали «Обещание», подписывали и садились за свои столы.

Нина Косинская, прочитав «Обещание», сильно покраснела, взглянула на Катю, но та не дала ей ничего сказать:

– Что такое? В чем дело? Вы любите только язы ком болтать! Меньше слов – побольше дела!

Нина смутилась, подписала и ушла к столу, за которым обычно сидела.

Таня Аксенова после прочтения сморщилась и, кому-то подражая, почесала в затылке.

– Да-а!.. Це дило треба разжувати...

– Ну, Танечка... не надо жевать... – вдруг умоляюще и певуче заговорила Катя. – Неужели тебе не лень жевать?

Таня не выдержала и, смеясь, подписалась. Ее место заняла Лариса Тихонова. Девочки с нетерпением ждали, как она отнесется к «Обещанию».

– Нет, Катя! – твердо сказала Лариса. – По математике я могла бы обещать, а по остальным предметам у меня ничего не выйдет,

– Нет, выйдет!

– Да что я – дурочка, что ли! – вскипела Лариса. – Ни одной тройки?! Заболеть можно. Не буду я подписывать. Вы мне потом проходу не дадите.

– Лариса, ты же комсомолка... – упрекнула ее с места Светлана.

– Ну так что! Тебе хорошо говорить, а я не хочу срамиться.