Текст книги "Андрей Боголюбский"

Автор книги: Георгий Блок

Соавторы: Александр Кузьмин,Георгий Северцев-Полилов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 49 страниц)

ГЛАВА VI

1

Приближались зимние холода. Колючий, злой ветер угнал дождевые тучи, разметал тяжёлые осенние туманы. По утрам небольшие морозы сковывали землю. Высохшая, безжизненная трава, обнажённые сучья деревьев и крыши домов покрывались налётом голубовато-серого инея. В хрустальной прозрачности воздуха открылись глубокие дали с чёрными, золотыми и лиловыми осенними лесами, окружавшими клязьминскую пойму у самого горизонта. И куда только не падал взор, всюду, по всей пойме, на блёкло-зелёном луговом просторе виднелись разбросанные стога. Владимирцы убрали урожай в закрома, отпраздновали праздник Преображения. Пришёл и второй спас, как говорили – «бери рукавицы про запас». Прошёл сентябрь. Холоден сентябрь, да сыт. Пришёл за ним с посохом грязник-октябрь – ни колеса, ни полоза не любит.

Первого ноября, в день Козьмы и Демьяна – праздника всех кузнецов, – в избу Алёшкиного деда пришёл боярин Иван. Старик Кузьма хоть и бедно жил – работать, как прежде, не было сил, – но всё же в этот день стоял у него на столе кувшин с мёдом. Боярин Иван перевалился через порог и первое, что увидел на столе, – этот кувшин. Склонив седую голову, дед пригласил боярина к столу.

– Работать, так тебя нет, а лакать мёд можешь!.. – Чтобы завтра ноги твоей здесь не было! Иди куда хочешь. Кормить тебя я не буду, ищи своего внука.

Боярин вышел, но тут же возвратился:

– Передай своему щенку – живого или мёртвого я его добуду!

Кузьма выслушал боярина молча, а когда он ушёл, стал собираться в дорогу. Он не унывал: знал, что Алексей во Владимире, у мастера Николая, под защитой князя.

Весь день Кузьма шёл, не отдыхая, обходя деревни, боясь встретиться с боярскими слугами. Ветер и снег мешали ему в пути. Переночевал в стоге сена на лесной поляне. На второй день он вышел к околице большой деревни.

– Откуда идёшь, дедушка? – спросила его невысокая девушка, нёсшая на коромысле ведра.

– Откуда иду, туда не возвращусь. А ты лучше подай Христа ради.

Девушка опустила коромысла и вытащила из-за пазухи краюху:

– Возьми. Дед принял.

– А ты чья будешь? – спросил он, отламывая малый кусочек.

– Матушкина дочь.

– Это я вижу.

– Батюшки нет у меня, помер.

– А как зовут тебя?

– Ариной.

– Ну, Арина, что пожелать тебе за твою доброту? Жениха хорошего!

Девушка зарделась:

– Спасибо.

Кузьма взял в руки рябиновый посошок и тронулся дальше.

Озябший и голодный, добрался Кузьма до Золотых ворот. Прояснилось небо, перестал идти снег. Кузьма снял шапку и молча постоял перед незнакомым городом. Где-то здесь живёт Алёшка… Каков он? Сколько миновало лет с тех пор, как увёз его Прокопий…

– Ты с кем разговариваешь? – остановился перед Кузьмой высокий белокурый парень.

– Сам с собою, сынок. Люблю поговорить с умным человеком!

– Ах, вот оно что!

– Скажи мне, паробче, где здесь слобода кузнецов? Нужен мне дом мастера Николая.

Парень насторожился:

– А тебе мастер Николай зачем?

Кузьма поправил висевший на плече мешок. Старику понравился парень со вздёрнутым носом и озорными глазами.

– Да ты, старик, уж не дед ли кузнеца Алёшки? – хлопнул Кузьму по плечу Никита.

– Его самого, родимый. А ты разве с ним знаком?

– Да это, почитай, мой лучший друг…

– Алёшка, принимай гостя! – кричал Никита ещё у ворот.

Испуганные кузнецы выбежали во двор.

– Какого гостя?

– А вот не спрашивай!

– Веди, веди! Гостю мы всегда рады.

Алексей с Николаем переглянулись. Они не знали, что думать. Открылась калитка, и Алексей увидел во дворе сгорбленного старика, одетого в лохмотья.

– Пойди, Алёшка, – посторонился Николай. – Помоги гостю.

Алексей неуверенно переступил порог и задержался. Он смотрел на стоящего человека и ничего не понимал. Сделав ещё шаг, он вдруг почувствовал, как тёплая волна подступила к глазам, захлестнула по сердцу, закружила голову…

Затопили печь. На сосновых стенах избы дрожали золотые пятна огня. Дед Кузьма, Николай, Прокопий и Алексей сидели за столом. Ещё никогда Алексей не чувствовал себя так хорошо! Не верилось, что дед Кузьма здесь, с ним, под одной кровлей.

2

Зимой поп Фёдор был приглашён князем Андреем Юрьевичем во Владимир. Его часто видели в Успенском соборе.

Высокий, широкоплечий, в чёрной одежде, он всегда стоял подле князя. В этот день, как обычно, Фёдор выстоял длинную службу в Успенском соборе и возвратился в покой. В дверях его встретил молодой послушник с бледным, восковым лицом:

– Что приказать изволишь, отче?

– Позови Паисия.

Послушник исчез бесшумно, словно растаял.

Сняв чёрную бархатную шапку, Паисий перекрестился в угол на горящие лампады. Подошёл к стулу. Фёдор протянул ему свои холеные, надушенные ароматным ладаном пальцы:

– Ну, каковы вести от патриарха цареградского, Паисий?

Паисий начал рассказывать о своём путешествии в Царьград. Фёдор слушал молча.

– Ты поведал патриарху, как говорил тебе князь, что в победе над булгарами помогла нам Богородица?

– Да.

– Уверовал патриарх, что владимирская икона чудотворна?

Паисий развёл руками:

– Нет, отче! Греки сомневаются в святости иконы. Но праздник первого августа патриарх всё же признал.

– Как же он разрешил этот праздник?

– Первого августа, когда князь Андрей Юрьевич нанёс поражение булгарам и взял их город Бряхимов, греческий император Мануил одержал победу над сарацинами. Патриарх этим праздником признал нашу победу над неверными и победу греческого императора Мануила.

Паисий умолк.

– Хитры греки! Ну, иди, поведай обо всём князю. Перекрестившись ещё раз на иконы, Паисий поклонился.

Поздно вечером Фёдор зашёл в покои княжого терема.

Андрей читал при свете толстой восковой свечи. Услышав скрип половицы, поднял голову:

– Рад видеть тебя, Фёдор! Слышал новости из Царьграда?

Фёдор усмехнулся:

– Слышал, княже.

– Признал патриарх наш праздник?

– Признать-то признал, да в память победы императора Мануила. В один и тот же день победил ты, князь, и греческий император Мануил.

Князь насупился:

– Не всё сразу, Фёдор. И это считаю большим делом. Сегодня патриарх уступил в малом, завтра уступит в большом. Дождёмся, что Владимир почитаться станет боле Ростова Великого, потом Киева. Кто знает… может, суждено со временем стать нам выше самого Царьграда.

Князь ходил по светёлке из угла в угол, а Фёдор следил за его тенью.

– Учителям нашим духовным, грекам, – начал Фёдор, – пуще всего хочется держать нас в повиновении. Не любо им, чтобы Русь была единой и сильной. Немощными и слабыми управлять легче: безропотно снесут любое ярмо.

Подойдя к аналою, князь захлопнул книгу.

– Во Владимир я тебя, Фёдор, призвал не зря. Знаю твою верность. Думаю, во многом ты мне поможешь.

Нужно нам укреплять силу земли нашей. Строить нужно города я рубить стены, воинов наших и горожан обучать ратному делу. Нужно, чтобы Владимир стал сердцем земли Русской.

Фёдор понимающе кивал головой.

– Правда твоя, князь! – сказал он, воодушевляясь. – Попам накажу, чтобы праздник этот проводили торжественно и богато. Если так будут праздновать его во всех церквах русских, всем будет ведомо, сколь славную победу ты одержал.

Разговор опять зашёл о епископе Леонтии. Князь морщил лоб; он усмехнулся недобро, уголками губ:

– Леонтий – выживший из ума старик. Это все знают, но враги мои постараются использовать и его во зло Владимирской земле.

– Пока жив Леонтий, не разрешат нам, княже, иметь своего епископа. А без епископа город не столица.

– И это знаю…

– Сказывали мне, – продолжал Фёдор, – верные люди из попов киевских, что великую злобу он против тебя имеет. Говорит: «Пусть князь Андрей обождёт – добудут его и из-за стен каменных. А Владимиру не только митрополита, а и епископа своего не иметь».

Князь махнул рукой:

– Мало ли что болтает он по скудости своего ума! Греческий император и патриарх слушать его не станут. А вот ежели патриарх не захочет, чтобы во Владимире был свой епископ, то против него с мечом не пойдёшь. Его нужно брать лаской да хитростью. – Андрей прощупал Фёдора глазами. – Надо тебе самому съездить к патриарху и добиться от него посвящения в епископы. Человек ты смышлёный… жаль, что вот греческой грамоты не разумеешь.

Фёдор опустил голову.

3

Сложную работу поручил княжеский управитель мастеру Николаю: для отправлявшегося в Царьград попа Фёдора, для подарков грекам, нужно было изготовить тонкие ювелирные вещи. Мастерам не хотелось ударить лицом в грязь перед видавшими виды царьградцами. Требовалось много уменья, чтобы узорочья, не уступали по красоте и тонкости работы изделиям прославленных константинопольских ювелиров. Николай поучал Алексея:

– Для паяния серебряных вещей припой делай из Годной части красной меди и четырёх частей серебра. Для паяния золота возьми десять частей золота, шесть частей серебра, четыре части меди. Припой сначала расплавь в тигле, чтобы металлы сплавились, а потом напильником изотри в порошок…

Николай подсел к столу, подвинул к себе серебряную пластинку и маленькими щипчиками начал укладывать на ней узоры из тонкой кручёной проволоки. Когда узор был уложен, он насыпал на пластину припой и поставил её на жаровню. Легкоплавкий припой скоро расплавился и, остыв, соединил проволочки с пластиной. Узор из кручёных проволок называли сканью.

Кроме накладной скани на пластинке, Николай задумал сделать ажурную скань, где сами проволочки образовывали каркас вещи. Здесь свитые металлические волоски припоем скреплялись не с основой, а друг с другом. Целыми днями сидел Николай, забывая о еде и сне. Когда что-нибудь не получалось, он осторожно откладывал скань и, вытирая вспотевший лоб тыльной стороной ладони, говорил с огорчением:

– Стар стал! Глаза подводят. Шутка ли сказать – проволока-то толщиной в волос, а вся вещица в половину ногтя…

– А ты, Николай, дай отдых рукам. Отойди от работы на время, – советовал ему дед Кузьма.

– Алёшке нужно поспешать с ученьем. Окромя его, некому мне передать ремесло.

Алексей выслушивал эти слова молча. Знал хорошо, что Николай его успехами доволен и работами ученика хвастал перед соседями.

– У одного рязанского мастера, – рассказывал Николай Кузьме, – видел я узорочья, каких нет, наверно, у самого греческого царя. Показал он мне золотой колт [99]99
  Колт – полая подвеска из золота, серебра или бронзы; за дужки прикреплялась к головному убору около висков. Украшение, распространённое на Руси до татаро-монгольского нашествия.


[Закрыть], украшенный самоцветными камнями. Приподняты самоцветы на едва заметных кружальцах. Проходит свет сквозь кружальца под камни и отражается от золотой основы. И светятся каменья изнутри, словно пылают внутренним огнём…

Все были заняты работой и всё же слушали мастера с интересом. Старик Кузьма и сам мог кое-что рассказать владимирскому мастеру. Алексей мечтал о том, как он сделает колт, какого нет у самой княгини. «Вот обрадуются старики!» – думал он. Иногда он вспоминал о девушке, которую встретил на берегу Ирпени. Тогда он улыбался, а Кузьма думал, что Алёшка не верит их рассказам, и сердился.

– Да я, дед, о своём думаю.

– Другой рязанский мастер, – продолжал рассказывать Николай, – на небольшой золотой оправе между драгоценными самоцветами припаял золотые цветы. Стебельки сделал из рубчатой золотой проволоки толщиной чуть больше волоса. На каждом четыре – пять витков. Один конец стебелька припаял к основе. На другом прикрепил маленькие золотые чашечки из пяти лепестков. На поле величиной с ноготь мизинца посадил пятнадцать – двадцать золотых цветов. Красота сказочная! Среди алых и лиловых самоцветов колышутся на своих витых стеблях цветы, словно подснежники на лесной поляне.

Кузьма рассказывал о знаменитых киевских мастерах. При богатом дворе великого князя киевского во множестве жили златокузнецы-ювелиры и другие мастера, творившие искусные узорочья. Все они работали на князя да дружину, на богатые монастыри и церкви. А ведь, кроме Киевской земли, на Руси были десятки других княжеств, и в каждом из стольных городов работали мастера. Сколько было их разбросано по всем градам русским!..

Алексей слушал и думал о своём. Одно его огорчало: красивые узорочья заказывали для боярынь и богатых горожанок, а он, мастер, не мог сделать для своей будущей невесты самого дешёвого браслета. И опять Алексей почему-то вспоминал о девушке, встреченной в лесу: «Кто знает… может, ещё встретимся. Ведь в жизни всякое бывает». И к нему приходило хорошее настроение. Он работал быстрее и лучше, будто колты он делал не для далёких византийцев, а для неё.

4

Окончили княжеский заказ. Пришёл слуга и сказал, чтобы они пришли на княжой двор:

– Сам князь с вами говорить будет. У Алексея потемнело в глазах:

– Батюшки, что же это? Николай ухмыльнулся:

– Может, похвалит наше старание… может, побранит за нерадивость.

В праздничных рубахах стояли мастера перед высоким теремным крыльцом. В обтянутых красным сафьяном ларцах лежали сделанные украшения. Впервые князь пожелал сам принять работу своих умельцев.

Искоса поглядывая на Николая, Алексей удивлялся: сухое лицо учителя было, как всегда, спокойным. Алексей же совсем пал духом, когда увидел вышедшего на крыльцо нарядного слугу.

– Ступайте… Князь повелел привести вас в покой. Андрей встретил мастеров ласково:

– Ну, хитрокознецы, чем порадуете своего князя? Николай раскрыл ларец и, поклонившись, протянул его Андрею. Сделал это не спеша, с достоинством. Прищурив глаза, князь внимательно рассматривал сработанные мастерами кольца.

– Хороши! – сказал он, любуясь тончайшим узором из лёгкой, как паутинка, проволоки. – К такой вещи страшно прикоснуться, а каково было её сделать?

Трёхбусенные височные кольца были излюбленным украшением владимирских женщин. От головного венца у висков спускались две цепочки, на которых прикреплялись кольца с тремя тонкими ажурными бусинами из филигранного каркаса. У некоторых богатых боярышень на цепочку с каждой стороны прикрепляли по три трёхбусинных кольца с серебряным или золотым колтом, свисающим над самым плечом. Заказав 1это узорочье, князь хотел показать грекам высокое искусство своих мастеров.

Сейчас, любуясь этим чудом ювелирного искусства, князь забыл о мастере. Поворачивая украшение то в одну, то в другую сторону, он говорил задумчиво:

– Жаль посылать грекам это дивное узорочье! Оно к лицу больше какой-нибудь голубоглазой владимирке, чем гречанке.

Князь посмотрел на Алексея. Тот стоял опустив голову.

– Постой, постой! – сказал Андрей, припоминая. – Это ты бежал от боярина Ивана, а потом с Золотых ворот кидал в него палками?

Алексей стоял всё так же, не поднимая головы.

– Я, княже… – произнёс он заплетающимся языком.

– Нехорошо, грех!.. Ну, покажи, какой ты мастер, что принёс? Может, ты только и умеешь, что бросать в стариков палками?

Николай поспешно раскрыл другой ларец:

– Здесь, княже, колты, украшенные зернью. Это его работа.

– Зернью? Покажи.

Николай бережно передал князю колты. Поверхность их покрыта была несколькими тысячами мельчайших зёрен металла, каждое из которых было в пять-шесть раз меньше макового зерна.

Андрей внимательно рассматривал работу своих ювелиров. Заломилась правая бровь, а задумчивые карие глаза вдруг стали мягкими.

– Хорошо… – сказал он тихо.

Посмотрев ещё раз на колты, князь промолвил:

– Ведь дело-то не Богово, а рук человеческих. А не верится! Многое может сделать человек…

Николай с Алексеем стояли взволнованные, не зная, что сказать. В голосе Андрея слышалось столько восхищения, что у Алексея начал проходить страх.

– Тебя, мастер Николай, – продолжал князь, – велю одарить. А тебе… – Андрей строго посмотрел на Алексея. – Что испугался? Тебе всегда работать с ним, а к боярину не возвращаться вовсе. Уразумел?

Николай толкнул ученика локтём. Алексей повалился князю в ноги.

5

Незаметно проходила зима. Пришёл декабрь-студень. Первого декабря, в день Наума-грамотника, малых ребят начинали учить грамоте. В этот день мальчики говорили. «Батюшка Наум, наведи на ум». Прошло четвёртое декабря, день великомученицы Варвары. По народным приметам, в это время особенно лютовал мороз: «Трещит Варюха – береги нос да ухо». На полях заиграла в свои трубы развесёлая вдова-вьюга, бросая на город тучи снега, навевая сугробы на соломенные крыши бедняков и убирая причудливыми намётами резные тесовые кровли княжих и боярских теремов.

Алексей видел, как тяжело было жить тому, у кого в избе не было, как у них, двух-трёх здоровых работников, и радовался, что дед Кузьма во Владимире. Для бедняков эта зима была тяжёлой.

Давно возвратилось княжеское войско с волжских берегов, где оно нанесло поражение булгарскому князю, но во Владимире всё ещё лежали по избам хворые и раненые. Лечили их настоями трав, клали на раны плесень и мёд. Многие горожане и ремесленники не могли заниматься своим ремеслом. У дверей Успенского собора, у церквей Спаса и Георгия, несмотря на стужу, стояли безрукие, одноглазые, с большими гноящимися язвами. Держа в зубах шапки, тянули прихожан за полы:

– Братья-владимирцы, помогите! Дружинники, как будто не замечая, старались побыстрей пройти мимо этой толпы обездоленных.

Удивлялись люди. Поход был удачный, булгары оказали малое сопротивление, а калек и больных хоть отбавляй. Кое-кто из участников похода, которые побойчей, говорили на торгу, не боясь казни:

– Воины князя изоделись в драгоценные бархаты-аксамиты и парчу, а мы наги. Им князь Андрей Юрьевич отец родной, а нам отчим. Сколько покалечило нашего брата… сколько нищих наплодил князь…

Во рву, неподалёку от Ирининых ворот, нашли княжеского тиуна с раздробленной дубиною головой.

Неспокойно было во Владимире. Уехал Фёдор, и по городу поползли слухи, что повёз он в подарок грекам несметные богатства.

– Всё с нас! – говорили ремесленники и орачи. В церкви призывали ловить крикунов, поносящих князя и его слуг, но мало нашлось на это дело охотников. Озлобленные, обнищавшие горожане охотно слушали всякое свободное слово, а если говорившему человеку угрожала опасность, то его о ней вовремя предупреждали.

ГЛАВА VII

1

Прошёл ещё один год. Стояла тихая ясная осень. На вишеннике владимирских садов желтели и осыпались листья. По серому осеннему небу к югу потянулись треугольники журавлей, и молчаливые, заросшие осокой заводи Клязьмы оглашались криками перелётной птицы.

В один из таких дней Алексей собрался на охоту. Ещё с вечера набил колчан стрелами, натянул новую тетиву на луке. Утром, стараясь не будить стариков, он тихо поднялся и вышел со двора. В небе ещё горели звёзды. Восход солнца он встретил у обожжённой грозою ветлы, в нескольких верстах от города.

Кругом тревожно и неприветливо шумели прибрежные камыши. Поеживаясь от сырости, Алексей приготовил лук и прислонился к влажному стволу дерева. Над водой висел густой молочно-белый туман. Где-то позади кричала сова. Крик совы, филина или ворона не обещает доброй охоты. Алексей тихонько побрёл вдоль берега, осторожно ступая по мокрой траве.

Поднялось солнце. Оно растопило густые туманы, но на чёрной глади воды нигде не было видно ни одной птицы.

Алексей не заметил, как прошло время. Он остановился у небольшой деревеньки, раскинувшейся на берегу Клязьмы. На мостках у воды светловолосая девушка вальком колотила бельё. Алексей хотел повернуть домой, но в это время услышал свист. Над самой головой, тяжело хлопая крыльями, пролетала пятёрка гусей. Прицелившись, Алексей выстрелил в переднего. Стрела взмыла кверху и медленно, точно нехотя, упала. Оглянувшись на женщину, Алексей поднял стрелу.

– Проклятая сова, испортила всю охоту!

Сняв колчан, он присел на траву. В душе накипала обида. Занятая стиркой, девушка не обращала на Алексея внимания. Это сердило его ещё больше. Его так и подмывало сказать ей что-нибудь колкое.

«Вот сейчас ещё положит одну рубаху, а ведь куча и без того наклонилась над водою…»

Девушка распрямила усталую спину, тыльной стороной ладони убрала спадавшую на глаза прядь волос.

Поверх кучи положила выстиранный кусок холста. Бельё с плеском упало в воду и поплыло от мостков вдоль I берега.

– Кладёт и кладёт! – крикнул Алексей с сердцем. – Видишь, куча-то… Вот и лови теперь!

Только сейчас девушка посмотрела в его сторону, но он был уже по пояс в воде и ловил уплывающее и тонущее бельё.

– Что? – спросила она удивлённо.

– Сама должна видеть. На, бери…

Алексей протянул ей рубахи, хотел что-то ещё сказать, но поперхнулся. Он забыл и о неудачной охоте, и о холодной воде.

– Вот так диво!.. – бормотал он изумлённо, опуская руки. – А я тебя искал! Ты вон откуда…

Девушка испуганно смотрела на него, не зная, бежать ей или оставаться на месте. Незнакомый парень стоял перед ней в холодной воде и говорил что-то непонятное.

– Я тебя не знаю! – прошептала она испуганно. – Да чего ты стоишь? Чай не лето – простынешь.

Она протянула руку и помогла ему взобраться на мостки. Рослый, широкоплечий, стриженный в скобку, стоял он растерянно перед нею и не знал, что сказать и куда девать руки. «Медведь», – подумала девушка.

– Я тебя вижу в первый раз, – сказала она. – За подмогу тебе спасибо. Кто ты?

Алексей начал сбивчиво рассказывать, что видел её в роще, когда она собирала ягоды.

– Ой, теперь помню! – Она схватилась за голову, застыдившись. – Нехорошо-то как…

Алексей увидел размотавшуюся онучу и покраснел.

Он хотел подвязать её, но, махнув рукой, повернулся и пошёл.

– Да куда ты? – крикнула она ему вслед. – Тебе надобно обсушиться. Студёно сегодня. Не ровен час, хворь приключится…

Алексей не оборачивался. Сколько раз по ночам мысленно представлял он себе, как встретится с ней где-нибудь на празднике! В сундуке для этого случая лежала вышитая новая рубаха, шёлковый пояс и козловые сапоги. А сейчас? Она увидела его оборванным. Алексей поднял с земли колчан и пошёл дальше.

–  Обожди, не уходи! – догнала его девушка. – Сейчас я в избу сбегаю, принесу что-нибудь переодеться. А твоё посушим. Какой ты… из-за меня прыгнул в холодную воду… Не уйдёшь, правда?

Алексей повернулся и посмотрел на неё сбоку. Синие глаза смотрели так ласково, с такой добротой… «А может, и впрямь зайти в деревню обсушиться?» – подумал он.

– Только к тебе я не пойду. Что подумают родные? Нечего сказать, привела добра гостя.

– Никого у меня нет. У чужих людей я. Видя, что он колеблется, она не настаивала.

– Тогда ты обожди здесь, а я живо вернусь. Принесу тебе что-нибудь… Оглянуться не успеешь!

Под осыпанной золотыми листьями берёзкой сидел Алексей и ждал.

В сером небе купалось нежаркое солнце, пахло прелью опавших листьев, невидимые пауки ткали Серебряную паутину. Стояло погожее бабье лето. Не хотелось вставать с этой покрытой мягким мхом сухой кочки. Не верилось, что это наяву.

Наконец девушка пришла.

Нужно было что-нибудь рассказать ей, завести такую-нибудь беседу, но у Алексея словно прирос язык. Наконец он собрался с духом.

– Арина… – осторожно назвал он её по имени. Она не ответила.

«Арина… Арина…» Он с трудом припоминал что-то, связанное с этим именем. Вспомнив, хлопнул себя по лбу:

– Слушай… Уж не про тебя ли рассказывал мечник Прокопий?

Арина спросила удивлённо:

– А разве ты знаешь Прокопия?

– Знаю. Он мне как брат, даже дороже. Вызволил из боярской неволи, спас от смерти…

– Нас тоже! – подхватила Арина. – Редко встречаются такие среди княжих слуг. От ратных людей жди больше обиды, а этот… Где же он теперь?

Алексей спохватился: Прокопий никогда не говорил, куда он уезжает.

– Поехал куда-то с княжим поручением.

– Ну, это и я могла сказать. «Куда-то»… Он, наверно, всегда ездит по княжим делам.

Она стояла перед ним, радостно улыбающаяся и довольная. Алексей опять вспомнил, какой видел её на лесной поляне, с ярким платком, сбившимся на плечи, с тяжёлым жгутом золотых кос. Теперь она показалась ему ещё краше.

Девушка отошла к кусту, на котором сушилась одежда Алексея. Пощупав рубаху, сказала:

– Ну, вот и высохла! Теперь надевай, а я пойду. Когда оденешься, догонишь.

Догнал он её на поляне. Среди ржавой листвы опадающих тополей зыбким, прорезным золотом пылал в лучах солнца клён.

– Ну, переоделся? Теперь прощай! – поклонилась гона ему в пояс.

Алексей схватил её за руку:

– Ты уже уходишь, Арина… Али боишься, что забранят?

– Пора домой, Алёша.

– Арина, ещё встретимся?

Он взглянул ей в глаза. Она потупилась.

– Приходи.