Текст книги "Андрей Боголюбский"

Автор книги: Георгий Блок

Соавторы: Александр Кузьмин,Георгий Северцев-Полилов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 49 страниц)

3

Прошло дня три после приезда дружинника Прокопия. Вечером усталые после работы в кузне Алёшка с дедом были вызваны на боярский двор.

Падал– снежок. Боярин Иван вышел к ним на высокое крыльцо. Кузнецы опустились на колени.

– Ну, холоп, скажи, какой тать-разбойник был на твоём дворе? – злобно крикнул боярин.

– Княжой слуга, – сказал кузнец, подняв голову. – Мечник князя Андрея Юрьевича.

Злые глаза боярина посинели, дряблые щёки задрожали:

– «Княжой слуга»… Почто пожаловал? Я князю дани не плачу.

Боярин спустился по лестнице, поддерживаемый под руки двумя рослыми слугами. Подойдя к деду Кузьме, он ударил его носком зелёного сафьянового сапога в лицо. Дед ахнул и присел.

– Знай, холоп, что я господин твой!.. Не будешь пускать к себе никого…

Кузьма уткнулся в снег, закрыв лицо руками. Когда он поднял голову, Алёшка увидел, как на седую бороду алой струйкой текла кровь.

– Дед… дедушка… – бросился Алёшка.

Он ударил боярина головой в тугое брюхо. Слуги навалились на Алёшку, вмяли его в талый снег, начали бить.

Размахивая длинными рукавами шубы, боярин бегал вокруг и кричал, тряся куцей бородёнкой:

– Под ребро его, щенка, под ребро!.. А со старым вором я расправлюсь сам…

Со всех сторон сбежались боярские люди. Они испуганно поглядывали то на своего господина, то на лежащего тёмным комочком Алёшку.

4

Через два дня Прокопий добрался до Суздаля.

Было раннее утро. Прокопий ехал по окраинным переулкам городка, в которых уже толпились люди. Среди полушубков и залатанных кафтанов иногда попадались богатые одежды боярских детей и их слуг. На княжого мечника никто не обращал внимания.

Отмахиваясь плетью от наседавших собак, он проехал по улице. С любопытством смотрел на стены величавого собора, поставленного здесь киевскими мастерами ещё при князе Владимире Мономахе. Суздальцы были искусными умельцами: из болотной руды варили железо, резали из кости шилья, кочедыки [82]82
  Кочедыка – инструмент, при помощи которого плели лапти.


[Закрыть] и гребёнки, знакомы они были и с гончарным делом, а вот собора себе построить не смогли. Князь Владимир Мономах пригласил прославленных днепровских зодчих. Собор стоял на хорошем месте и виден был издалека.

Проехав мимо ворот, у которых толпились нищие и бабы, Прокопий остановился у огороженной тыном избы. Это был двор попа Фёдора. Он срублен был на берегу Каменки, неподалёку от княжого терема. Двор невелик размером, но крепок. На дубовых воротах поблёскивали кованые скобы, маленькое оконце сбоку было заволочено. Прокопий стукнул рукоятью плети:

– Во имя отца и сына! За воротами ответили:

– Аминь.

– Мне бы отца Фёдора увидеть, – сказал Прокопий невысокой женщине в тёмном.

Через узкие сени, где пахло сухим тмином и берёзовыми вениками, Прокопия провели в светёлку. Поп Фёдор, ещё не старый, с чёрной как смоль бородой, вышел к мечнику. Одет он был в потрёпанный шерстяной подрясник, на ногах – туфли, плетённые из лыка. Видно было, что поп не из богатых.

– За чем пожаловал, воин? – спросил он, смерив гостя подозрительным взглядом.

Прокопий подпорол шапку, вынул зашитое письмо.

– Что хочет князь, господин мой? – спросил поп, взглянув на Прокопия.

– Там всё написано. Фёдор прочитал письмо.

– Садись, воин. Рассказывай, здоров ли князь, не собирается ли сюда, на отчину, в гости.

Прокопий молчал.

– Ты меня не опасайся. Я так же верно служу князю, как и ты.

– Князь и княгиня здоровы. А приедут ли сюда, на Суздальщину, – это мне неведомо. Дошли слухи, – понизив голос, осторожно сказал Прокопий, – что надували ваши бояре просить себе другого князя, а сыновей князя Юрия прогнать.

Прокопий испытующе посмотрел на Фёдора.

Фёдор не ответил. Он сидел неподвижно, точно забыв о собеседнике. Глядя на его широкий лоб, скуластое лицо и задумчиво прищуренные глаза, Прокопий подумал: «Хитёр! В делах своих неспешлив, в словах скуп».

– Что ж, – тихо проговорил Фёдор, – хотят ли бояре другого князя, сие неизвестно, но княжить здесь, на Суздальщине, найдётся охотников много. Сейчас сюда, точно тараканы на хлеб, бегут людишки. В Киеве и других городах, соседящих со степью, бросают насиженные места. Ищут мирной жизни. Здесь спокойнее. Народ ничего не делает без разумения.

За дверью раздались лёгкие женские шаги. В светёлку вошла женщина, которая отворяла ворота Про-Копию. В одной руке она держала пузатый Кувшин, в другой – две кружки.

– Угоститесь с дороги!

Прокопий с Фёдором чокнулись, словно Фёдор был не поп, а дружинник.

– Передай князю, – сказал Фёдор, – сейчас такое время, когда он может прийти сюда сам. Силу свою раскололи бояре раздором и усобицей. Мизинные люди плачут от лютой боярской вражды. Им лучше жить под одним князем, чем под многими боярами.

Мечник не спеша тянул мёд.

Фёдор поднялся:

– Ну, прощай! Сейчас проведут тебя в горницу.

– Есть у меня к тебе одна просьба… – сказал нерешительно Прокопий. – Это уж не от князя, а от меня. Дозволишь молвить?

До сих пор лицо Фёдора было сурово; при этих словах он точно потеплел:

– Позволяю, сын мой. Если согрешил, то покайся.

– Нет, отче, я не о себе, мне не в чем каяться. В лесу набрёл я на беглецов: семья закупов ушла от боярского гнева. Из-под самого Киева утекли. Мужик уже преставился, а жёнка его с дочкой умирают голодной и студёной смертью. Вызволи их, отче! Приюти где-нибудь на житьё…

Фёдор потемнел. Видно было, что неприятна ему эта просьба мечника.

– Тяжкое это дело, воин! Всякая власть от Бога. Господь учил целовать десницу, нас карающую. Грех они приняли на душу двойной: перед Богом и своим господином.

Прокопий знал, что, кроме Фёдора, никто беглецам здесь помочь не сможет, и решил просить ещё раз:

– Прими, отче! Вызволи несчастных от смерти.

– Чьи люди-то? – спросил наконец Фёдор.

– Моизича.

Фёдор повертел в руках тяжёлый крест.

– Ну ладно, уж так и быть. Моизичевых закупов можно взять. Есть у нашего монастыря сельцо небольшое на Клязьме. Сказывал игумен, что нужна ему баба мыть бельё и печь хлебы. Нужно будет вдовицу к нему переправить. Да вот возьмёт ли девчонку, не ведаю.

– Отче, пожалей сирот голодных!

– Ну, добро, ради нашего князя сделаю. Пусть молят за него Бога.

Вечером Прокопий устроился на лавке в поповой горнице. Но полу разбросаны были сушёные травы – пахло полынью, тмином и мятой. Сквозь стены едва доносился приглушённый шум деревьев. Мечник ворочался с боку на бок и не мог уснуть. Лёжа на спине и вглядываясь в сгущающуюся темноту, он думал о Фёдоре:

«Хитёр! Смилостивился: работницу добыл безденежно. «Пусть молят за князя»! Это для того, чтобы я поведал о его доброте князю Андрею».

5

Получив у суздальского попа ответное письмо к князю, Прокопий поскакал обратно. К ночи он добрался до знакомого села. Взошёл месяц. За частоколом боярского двора, на краю села, темнела кузня.

«Не заехать ли переночевать? Ишь, как воют собаки… Сейчас как раз на волков наедешь…»

Прокопий не спеша проехал мимо закрытой кузни и остановился у покосившейся избёнки.

– Эй, отворите! – постучал он в дверь. В избе кто-то прошлёпал по полу.

– Кто ты? – узнал Прокопий голос Кузьмы.

– Я, Прокопий.

Дверь отворилась. Пахнуло горьким запахом дыма. Кузьма стоял с лучиной, закрывая её ладонью от ветра.

– Беда в нашем доме… Лучше бы ты, Прокопий, не приезжал…

Мечник выслушал горестный рассказ деда.

– Мальчонку бросили в яму, говоришь?

– В яму.

– Замёрзнет!

– Беспременно замёрзнет! – затряс Кузьма головой и стал вытирать рукавом слёзы. – На дворе стужа, а он в худом кафтане. Может, уже кончился…

Прокопий повернулся.

– Постой, куда ты? – испуганно крикнул Кузьма.

– Вернусь… – ответил мечник, не останавливаясь.

6

Алёшка лежал на соломе, накрытый тёплым тулупом. Бойко бежала лошадь, изредка ударяя копытами о передок саней. Местами сани ехали медленнее, и тогда слышно было, как скрипел под полозом песок.

Приподняв полу овчинного тулупа, Алёшка осмотрелся. Мимо проплывали густые ели. Позади саней, привязанный поводьями, бежал осёдланный конь. Где он видел этого коня с белой звездой на лбу?.. Алёшка рассмотрел впереди себя возницу, в кафтане, перетянутом широким кожаным ремнём. Нахлёстывая вожжами, человек стоял на коленях. Рядом с ним на соломе лежали тяжёлый меч с дорогой, выложенной серебром с чернью рукояткой и красный кожаный колчан со стрелами. Где-то он уже видел этот меч… И теперь Алёшка вспомнил всё: боярина Ивана, деда, вспомнил, как лежал в яме. Наверно, кто-нибудь из отроков везёт его по приказу боярина…

При мысли о близкой расправе заныли спина и плечи. Собравшись с силами, Алёшка поднялся на колени.

– Ты куда меня везёшь? – спросил он срывающимся хрипом.

Возница повернулся. Алёшка увидел, что это не боярский дружинник, а мечник – тот, что приезжал к деду.

– Ожил? – ласково спросил мечник. Алёшка смотрел изумлённо, ничего не понимая.

– Помяли тебя малость боярские холопы. Ну, это не беда… Кости целы, а мясо нарастёт… Теперь нам добраться бы до Владимира…

7

Владимир раскинулся на высоком берегу Клязьмы Главную часть города, небольшую Мономахову крепость, путники увидели издалека. По горе протянулись земляные валы, окружённые глубоким рвом. По верху вала стояла стена из могучих заострённых брёвен – крепкий тын острыми зубцами рисовался на сером фоне неба.

Подъехав ближе, мечник остановил коня и указал Алёшке на каменные стены храма:

– Церковь Спаса, поставленная князем Владимиром Мономахом, дедом князя Андрея.

Алёшка никогда не видел каменных храмов. Он хотел остановиться, посмотреть, но нужно было торопиться – Прокопий поехал дальше. Алёшка боялся отстать и заблудиться. У моста, перед высокой рубленой воротной башней, их остановили. Пока Прокопий говорил о чем-то с дружинниками, охранявшими мост, Алёшка в стороне держал коней.

Перед воротами скопилось много саней. В город везли соль, рыбу, крицы [83]83
  Крица – бесформенный кусок железа, получаемый при различных способах обработки руды и чугуна в горне.


[Закрыть], железа, тёс и брёвна. Алёшка подумал, что в городе живёт много ремесленников: это, наверное, для них везли конские и воловьи кожи, в рогожных кулях – берёзовый уголь. Возницы шумели, нахлёстывали лошадей вожжами, старались проскочить скорее. Некоторые из них с любопытством посматривали на неумытого и растрёпанного мальчонку. Из-под рваного, с клочьями шерсти полушубка виднелась холщовая рубаха, лапти разбиты. Один возница указал на него кнутовищем и весело крикнул:

– Эй, парень, закрой рот! Влетит галка…

Алёшка покраснел и прикрыл рот рукавицей. Кругом захохотали.

Наконец возвратился Прокопий. С трудом пробравшись в толчее, они проехали через деревянный мост, перекрестились на висевшую над воротами икону. В городе – узкие улицы. На бревенчатой мостовой на грязном снегу конский навоз, зола, клочки сена и ржаной соломы. По обе стороны малые и большие избы. Подале громоздятся высокие срубы теремов с шатровыми верхами.

С большой улицы, которая вела к торгу, они свернули в маленький тихий переулок. Мечник указал |Алёшке на большую избу:

– Дом мастера Николая. Здесь они остановились.

Вечером сидели за столом с хозяином дома. Неровным пламенем, потрескивая, горела лучина. На столе в деревянной миске лежала пареная репа, рядом, в другой, – заправленная маслом чечевичная каша. Из большого глиняного кувшина Николай наливал мёд в деревянные резные ковши.

– У меня, Прокопий, детей нет. Не дал Бог обзавестись женой и семейством. Оставь хлопчика у меня! Одного я боюсь, – покосился он на Алёшку, – пришлёт боярин своего слугу, сделает заклич на торгу о беглом холопе. Город этот князя Андрея, но князь правды не преступит. Прикажет заплатить боярину виру [84]84
  Вира – откуп, штраф.


[Закрыть] и отправить малого обратно. Казнит боярин мальчонку. Зол он!

– Что же делать?..

– Оставляй. Поживём – увидим. Пусть парнишка побудет у меня, присмотрится к делу. Авось окажется понятливым…

Мечник встал из-за стола:

– Спасибо тебе, мастер!.. Слышал, Алёшка? – взял он мальчика за руку. – Останешься в доме у Николая. Выучишься – нужным для людей человеком станешь. Красным девицам будешь украшения делать – запястья, кольца и другое узорочье. Николай тебя не обидит.

Алёшка подошёл к мастеру и поклонился:

– Прими в дом твой, дяденька Николай!

8

Большими караванными путями и тайными тропами Прокопий пробирался к киевскому югу. Чем дальше, тем труднее было найти ночлег. Всё чаще наезжал он на брошенные избы и землянки с провалившимися потолками, страшные своим безмолвием. Ветер шевелил почерневшую солому на их кровлях и посвистывал в щелях. Лишь одичавшие кошки, верные старому жилью, бродили здесь среди запустения. Выгнув спины, они смотрели на всадника злыми глазами. Эти селения мечник проезжал не останавливаясь, словно они были заражены чёрной смертью.

К концу второго месяца пути резко повернуло на весну. Зелёным дымом затянуло рощи. Под вешними лучами щедрого солнца лежала земля и ждала пахарей. На летнюю теплоту потянулись к старым пепелищам все те, кто скрывался в лесах и болотах от княжеских и боярских дружин.

Прокопий приближался к Киеву. Всё чаще и чаще встречались вооружённые отряды. У рогаток мечника останавливали, спрашивали, куда и зачем едет.

Уже вечерело, когда он миновал ворота, замыкавшие высокие земляные валы Вышгорода. Большой киевский пригород лежал озябший и безлюдный. Только у самого вала в нескольких избах бухали молотом по железу да из отверстий в крыше лениво тянули кверху искры. Прокопий остановился, послушал.

«Ишь торопятся! – подумал он, ухмыльнувшись. – Дня не хватает для работы. Наверно, куют оружие. С лемехами да косами так бы не торопились. Князь Андрей мастерам и слугам своим не даёт дремать».

Прокопий отдал коня, а сам прошёл в гридню [85]85
  Гридня – помещение для военной дружины при княжеском дворце.


[Закрыть]. На широких дубовых лавках спали воины, подложив под голову кто свёрнутую попону, кто шапку. Несколько человек сидели у стола и играли при свете лучины в шашки. Прокопий вышел. Постояв на высоком резном крыльце, спустился вниз. Захотелось посидеть молча, вытянуть усталые ноги.

В княжом тереме в нескольких узких оконцах мерцали огоньки. Из поварни доносился стук ножей и топоров. В сырых сумерках приглушённо звучали далёкие оклики воинов-сторожей. Словно дожидаясь, когда умолкнет шум, на небе робко выглянула одна звёздочка, за нею неспешно засветилась другая.

Присев на обрубок бревна, Прокопий прислонился к стене и забылся. Это была первая ночь, проведённая им в Вышгороде после долгого пути.

9

Утром Прокопия позвали к князю.

Андрей Юрьевич сидел на лавке. Несколько дней подряд он ездил с отцом на охоту, а сегодня и ночью заснуть не пришлось. С отцом у него был неприятный разговор. Желтоватое, немного скуластое лицо Андрея выглядело утомлённым, а карие раскосые глаза смотрели из-под высокого лба задумчиво и устало. На столе перед князем стоял вместительный серебряный ковш, наполненный дорогим греческим вином. Андрей встретил гонца приветливо:

– Рад тебя видеть, Прокопий! Мечник поклонился, коснувшись рукой Пола:

– Долгие лета будь здрав, мой князь!

– Будь здоров и ты. Каков был путь, мечник, не падали ли тати, не обидел ли кто?

Князь смотрел испытующе.

– Слава Богу, нет. Скакал, княже, благополучно.

– Ну, а Фёдора видел?..

– Всё, что ты повелел, сделал. Поп Фёдор велел тебе кланяться.

Прокопий отстегнул запону рубахи и передал Андрею письмо.

Князь развернул-свиток:

– Ну, а что на Суздале? Всё тихо?

– Тихо, княже. Суздальские купцы и бояре богатеют. Сказывал Фёдор, что жить хотят по своей воле.

– С князем им негоже?

Прокопий хотел ответить, но князь оторвался от чтения. Поглядев на дверь, он настороженно поднял палец. Вошёл отрок:

– Княже, княгиня послала сказать, что идёт сюда. Андрей поморщился:

– Пусть войдёт… Княгиня была уже в дверях.

Она шла мелкими шагами, путаясь в длинном платье из дорогого веницейского бархата, шитого крупным жемчугом. Войдя, поклонилась мужу, кивком ответила на поклон Прокопия. Была она невысокого роста стройная, с чёрными, словно влажные угольки, глазами, скуластым, накрашенным лицом и тонкими выщипанными бровями. Комната наполнялась ароматом амбры розового масла.

– Девушки мои проведали, что у тебя Прокопий, – вот я и пришла. Уж не на Волге ли он был? Может, что слышал про батюшку и братьев?

Княгиня была булгарка родом.

– Нет, княгиня, – ответил Андрей мягко, – мечник ездил в другие места. Кабы был на Волге, я непременно послал бы его к тебе.

Княгиня замялась. Видно было, что ей не хочется уходить. Посмотрела в окно, где сквозь заморское стекло брезжил мутный свет, вздохнула.

– Прости, князь, что помешала. Она поклонилась и вышла.

Прокопий стоял, опустив голову. Похоже, что княгиня обиделась на князя…

Андрей ждал, прислушиваясь, как одна за другой захлопывались двери.

– Говоришь, суздальские нарочитые мужи не хотят, чтобы княжили у них мои братья? – спросил он негромко.

– Да, княже, об этом поведал поп Фёдор. Сказывал, что только боятся бояре твоего отца, великого князя Юрия, да тебя.

Андрей встал. Он почти коснулся головой потолка. Неподвижно стоял он посреди горницы, наморщив лоб, заложив руки за спину.

– Чудно! Братьев моих, кои на княжении у них, не боятся, а меня и отца…

Он подошёл к оконцу в сад и распахнул его. Солнце поднималось к полудню. В светёлку потянул парной воздух, настоенный на клейких смолистых листочках.

«Не пойму я князя, – думал Прокопий. – Расспрашивал о Суздале, о попе Фёдоре, а что замыслил – неведомо».

10

Во Владимире Алёшка чувствовал себя одиноким, словно валун, бог весть какими путями занесённый на равнину.

Первое время он ходил по городу с опаской, всматриваясь в лица прохожих, боялся встречи с людьми боярина Ивана. Постепенно страхи его прошли. Он бывал на улицах у бочаров и кожевников, медников и столяров.

Однажды Николай послал его к знакомому гончару. Мимо сосновых рубленых изб, что ставили вдоль берега Ирпени, Алёшка шёл на самый край поселения. На западе, за высокими тесовыми крышами и стенами города, садилось солнце.

– Эй, паробче! – окликнул Алёшку невысокий коренастый мужик. – Ты ученик мастера Николая?

Алёшка остановился.

– Человек у меня на дворе второй день живёт. Сказывает, что привёз тебе от Кузьмы гостинчик. Может, сходишь?

Алёшка опешил. Ему очень хотелось услышать что-нибудь о доме, но, взглянув на подходившего мужика, он сразу узнал боярского слугу Якова. Алёшка бросился бежать. Он слышал за собой тяжёлое дыхание. На углу, у только что поставленного избяного сруба, он споткнулся и упал.

– А, попался! – хрипел Яков, связывая мальчику руки лыковой верёвкой. – Теперь ты от меня не уйдёшь…

Алёшка катался по земле, закусив губы от боли и обиды.

– Ну, поднимайся! – сказал тиун, толкнув его ногою в бок.

Алёшка упирался, а Яков тянул его и бранился. Вокруг них быстро собралась толпа.

– Чей это мальчонка?

– Да вот, утёк от отца, – пояснял Яков.

– За ослушание нужно вожжами, – советовал мужику какой-то человек. – Отрок должен почитать отца с матерью.

– Да это ученик златокузнеца, Алёшка!.. – закричал подбежавший к толпе сын бочара, Никита.

– Врёшь, утёк он от отца с матерью! – перебил его тиун. – Господин мой, боярин Иван Кучкович, повелел привести мальчишку обратно.

Услышав имя боярина, люди недружелюбно зашумели.

– Какой Кучкович?.. Здесь княжой город, а не боярская вотчина… Нужно спросить хлопчика, как он попал к Николаю. Может, возвращать его на боярский двор и не след.

Видя, что Алёшка упирается, а настроение горожан складывается не в его пользу, Яков заторопился. Он опять больно ударил мальчика ногою в бок:

– Пошли, пошли! Ужо боярин шкуру с тебя сдерёт!

– Ты мальчонку не бей, не отец! – закричали из толпы.

– Кабы не мог, так и не бил! – огрызнулся Яков. – Господин мой повелел привести его живого или мёртвого.

Теперь уже все стали на защиту Алёшки.

– Здесь, в княжом городе, господином князь, а не боярин…

– Ты, боярский холоп, убирайся подобру-поздорову! – посоветовал кто-то.

Яков хотел что-то ответить, но ему не дали.

– Братцы, вяжите боярского холопа! Отведём его на княжой двор – пусть там рассудят.

Несколько человек предлагали отпустить с миром.

– Подневольный, – говорили они. – Небось пригрозил ему боярин.

Между тем Алёшке развязали руки:

– Иди, малый, в свою кузницу, а мы боярского слугу отведём на княжой двор.

Но Якова и след простыл: боярский холоп утёк, пользуясь суматохой.

– Ты его не бойся, мы, горожане, тебя в обиду не дадим! – говорил, важно подбоченясь, сын бочара. – Но и сам гляди в оба.

11

Яким Кучкович, младший брат боярина Ивана, был одним из наиболее доверенных советников князя Андрея. Это был невысокий широкоплечий муж, с лобастой большой головой и длинными руками.

Боярин лежал на лавке в жёлтой шёлковой рубахе, засунув пальцы за зелёный монастырского шитья кушак.

Стукнула дверь, в комнату вошёл мальчик: – Боярин, тебе грамота.

Письмо, нацарапанное на берестяном свитке, Яким прочитал со вниманием. Стоявшему у дверей ближнему слуге Яким сказал:

– Скачи за боярином Моизичем. Скажи, что прошу немедля.

Через час, глухо стуча подковами, Яким и его друг Моизич проехали по деревянному настилу в невысокие монастырские ворота.

В низкой светёлке их ждали. В углу под иконами сидел ростовский епископ Нестор, возвращавшийся из Византии. Его помощник, высокий чернобородый грек в накинутой на плечи бараньей шубе, беседовал с дородным боярином, киевлянином Петрилой.

Яким знал Петрилу – не раз продавал ему овёс и коней. В последнее время великий князь Юрий приблизил Петрилу к себе и часто поручал ему свои дела. Кучкович не удивился, увидев Петрилу с греками: богатый киевлянин вёл торговлю и с Византией. Яким сел.

Пахло левантским ладаном и воском, мигали лампады. Монах-грек говорил Петриле:

– На Русь мы приехали служить церкви. Церковь – наша госпожа. И все мы, духовные её слуги, и вы, лучшие люди, должны не жалеть сил для её славы.

Монах держал себя уверенно. Его манера разговаривать с людьми, едва заметные скупые жесты и лицо, холодное, сдержанное лицо византийца, с презрительно прищуренными глазами, изобличали человека, привыкшего властвовать.

Когда разговор коснулся великого князя Юрия, Ефрем Моизич, как нарочно, вставил:

– Боярин Яким – сын убитого боярина Кучки. Монах сузил глаза, словно хотел рассмотреть Якима лучше.

– Нам известно это, – кивнул он головой. – Великий князь Юрий не жалеет крови лучших людей.

Якима сильно задели эти слова. У него чуть не вырвалось, что Юрию придётся ещё раскаяться. «Что я, Господи! – подумал он, прикрыв рот рукою. – Здесь же Петрило… Нужно послушать, что он скажет…» Он ещё раз посмотрел на Петрилу, точно желая удостовериться в мере добра и зла, на которую способен этот человек. Петрило сидел, внимательно прислушиваясь к разговору, тихий, скромный, словно слуга.

– Бог до сих пор посылал князю Юрию удачу… – продолжал монах, играя чётками. – Но, став великим князем, Юрий возгордился. Он не всегда усердно служит матери святой церкви. – В шёпоте монаха звучали зловещие ноты. – Князь Юрий не отошёл от церкви, за это Бог немедленно покарал бы его смертью, – но князь ищет себе большей власти, чем это ему определено Богом. А это также грех…

Как ни зол был Яким Кучкович на великого князя Юрия, при этих словах ему стало не по себе. «Так это же против князя! – подумал он с замирающим сердцем. – За это Юрий казнит немилосердно…» То тихо, то страстно и жарко струилась речь умудрённого в книгах грека, но боярину уже было не до красот эллинского ораторского искусства. Он знал, как жестоко великий князь расправлялся со своими врагами. Вспомнил казнённого Юрием отца. В полутьме светёлки Кучковичу почудился тесный подвал, палач с засученными рукавами и сам он, Яким, со скрученными назад руками, с посинелым, опухшим лицом…

В эту ночь Яким, подперев щёку, долго сидел в своём тереме перед свечой. От беспокойных дум голова шла кругом. Он всё больше убеждался, что нужно держать язык за зубами и быть осторожным. Его радовало, что многие ненавидят великого князя. Душе льстило, что эти учёные византийцы добрым словом помянули отца, но думалось и другое: не хотят ли они затянуть его в свои сети и обмануть? Надменный монах, старый, немощный, точно сошедший с иконы Нестор, Моизич и налитый кровью Петрило, одиноко сидевший на лавке у двери, – всё это были друг для друга свои люди. Они говорили о несправедливости князя, но такими словами, точно вызывали его, Якима, быть более откровенным. Точно они хотели услышать от него такое, что потом позволило бы им считать его своим, причислить его к их кругу.

«Ну нет… – мрачно ухмыльнулся боярин своим мыслям. – С Юрием мне сводить счёты не к спеху, я подожду…»