Текст книги "Андрей Боголюбский"

Автор книги: Георгий Блок

Соавторы: Александр Кузьмин,Георгий Северцев-Полилов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 49 страниц)

XXXI

Плен брата тревожил Марину не менее исчезновения матери. Возвращение Фоки во Владимир чрезвычайно обрадовало её, она была готова броситься ему на шею, но ложный стыд по-прежнему удержал.

В отсутствие брата она очень подружилась с Василько, не подозревавшим, что в лице княжего отрока он говорит с названой сестрой.

– Эх, брат Максим, жаль, что Фока в полону! Отпросились бы мы с ним у князя да и отправились в Киев матушку отыскивать.

– Взяли бы меня с собой в товарищи?

– Почто не взять, втроём-то поваднее!

Разговор происходил в изографной избе.

– Да и я с вами не прочь! – вмешался в разговор старый Мирон. – Сказывали, что Глеб Юрьевич киевские храмы поправлять зачал: я бы ему по изографному делу пригодился…

Скоро вернулся из плена и Фока.

Дружинники стали просить старика Михно, чтобы он попросил князя разрешить им отлучиться в Киев.

С такой же просьбой обратились к князю и Мирон с Мариной.

– Вас-то я, пожалуй, отпущу, – ответил князь, – а дружинников нельзя: больно мало у меня дружины осталось.

– Да не с кем сейчас и воевать, княже! – заметил Михно.

– Кто его знает: пораскинуть умом-разумом, может быть, и найдётся! – загадочно отвечал Андрей.

Василько с Фокой приуныли, не имея возможности отправиться в Киев, они передали приметы Елены старому изографу и Максиму и просили поискать в близлежащих женских монастырях.

Стояло жаркое лето, когда изограф и княжий отрок выехали из Владимира.

Оба они ехали верхами, на луке седла Мирона висела большая торба с различными принадлежностями изографного искусства. Его молодой спутник вёз с собою угольники и кисти. Выехав из города, они отправились по знакомой им обоим дороге в Киев.

Мирон, по своему обыкновению, распевал на пути духовные канты. Марина молчала; мысли её были далеко, возле горячо любимой матери, отыскать которую она решила во что бы то ни стало. Путники отъехали довольно далеко от города, когда солнце стало садиться.

Крестьяне, не тревожимые этот год междоусобицами, засеяли поля: по обеим сторонам дороги колосилась золотистая рожь.

– Где ж, дедушка, заночуем? – спросил Максим.

– Где Бог приведёт, Максимушка! Тебе лучше знать: не впервые этой дорогой едешь!..

Совсем уже стемнело, когда путники добрались до небольшого выселка, лежавшего на берегу речки. Марине почему-то вспомнилась её первая встреча со стариком нищим, это было как раз то место, где она его встретила. Какое-то предчувствие говорило ей, что она его опять увидит. И оно не обмануло девушку. Ведя коней к речке на водопой, она заметила согбенную фигуру и невольно вздрогнула.

– Здравствуй, желанная! – ласково проговорил старик нищий.

Марина изумлённо на него взглянула.

– Дивишься словам моим? – усмехнулся нищий. – Знаю я, милая, знаю ещё больше, знаю, зачем в Киев-град пробираешься! Попомни, как я тебе сказал: "Живы оба!" Так и теперь будет тебе скоро радость великая, с родимой повстречаешься… Опосля другому чуду дивиться будешь!

Изумлённая Марина хотела расспросить его, но встревоженные кони вдруг стали рваться из её рук, и в это время нищий исчез.

Вернувшись в избу, Марина нашла Мирона, ожидавшего её ужинать.

– Долгонько ты, Максимушка, коней-то поил! Темно таково стало, – обратился к ней старый изограф. – Поужинаем да и спать. Чуть свет в путь тронемся.

После ужина молодая девушка, находившаяся всё ещё под обаянием таинственных слов чудного старика, рассказала Мирону о своей встрече. Крепко задумался старый…

– Не простой это человек, Максимушка! Перст Божий виден на нём… Вещие слова прорицает!..

Помолившись перед иконой, старик крепко заснул, а девушка всё ещё сидела, раздумывая о словах старого нищего.

XXXII

Князь Андрей был прав: хотя воевать ни с кем не предвиделось, но в верной дружине появилась надобность. Недолго торжествовали новгородцы свою победу; весь удел Новгородский ещё до осады Новгорода был разорён суздальскими войсками. Крестьяне разбежались, сёла и деревни опустели, некому было возделывать землю.

Наступил голод.

Новгороду неоткуда было получать хлеба, и волей-неволей новгородцам пришлось обратиться за ним в Суздальскую область.

– Поволишь отпустить новгородцам хлеба? – спросили князя Андрея его крестьяне.

Князь не велел давать хлеба.

Заволновался Новгород… Не раз собиралось вече, но ничего не могли придумать.

– Ишь, оно дело-то какое выходит, – говорил Лука, – умирать без хлеба приходится…

– Кажись, все у нас в Новгороде имеется!

– Всего-то много, а хлеба нет…

– Эх, у мира животы и тонки, да долги…

– Сами виноваты! Не нужно было с князем суздальским в ссору идти!

– Князь и посадник у нас умные, выручат! – успокаивал Лука.

– Чего тут, дядя, выручать, коли жрать нечего!

– Одно слово, идти прямо к суздальскому князю и просить по чести!

Разговаривавшие обратились к посаднику Якуну.

– Не даст он, други, хлеба нам, пока сидит в Новгороде нелюбый ему князь! – ответил последний.

– Не погибать же Новгороду из-за князя! Коль не мог нам помочь, пусть подобру от нас уходит… Пойдёмте просить в Суздаль, пусть дадут нам князя, который им люб!

Роман Мстиславич поневоле должен был оставить Новгород. Тем временем отец его Мстислав скончался, и он поехал в Василев на его стол. Новгородцы сейчас же послали послов в Суздаль просить нового князя. Андрей знал великую нужду Новгорода в хлебе и, как опытный политик, не сразу согласился.

– Как давать-то вам князя! – насмешливо проговорил Андрей. – Опять не люб вам станет, опять прогоните!

Сознавая свою вину, новгородцы молчали.

– Теперь ведь голод заставил вас прийти ко мне, а чуть животы набьёте, опять кричать станете: "Умрём за святую Софию!"

Тяжело было слушать новгородцам насмешливые слова князя. Это хорошо понимал и сам Андрей.

– Аль дать уж вам? – вдруг смилостивился он. – Только, чур, не ссорьтесь с ним! Пошлю вам Рюрика Ростиславича, чай, знаете, поди?

Потупились новгородские послы, не люб был им предлагаемый князь: он был в числе князей, нападавших на Новгород. Кроме того, они отлично знали мстительный характер Ростиславичей и боялись.

Другого исхода не было, пришлось согласиться.

– Голод не тётка! – насмешливо проговорил Харлампий Краюга, когда вернувшееся посольство объявило на вече о выборе нового князя.

– Подкормимся – так и переменим! – сказал кто-то из новгородцев.

Ту же надежду питали и все новгородцы. По-прежнему собирались они тайно, судили и рядили о поступках своего князя и ждали только случая, чтобы сменить его.

Старик Акинфий не раз говорил на вече:

– Какого же ещё вам князя нужно? Сами своей волей правите, князь из неё не выходит, а вы все недовольны!

– Эх, дедушка! Не привык Осударь Великий Новгород в путах ходить!

– Не по душе нам князь: строптив больно! – добавил Лука.

– Жгуча крапива родится, да во щах уварится! – сказал старый гость.

Понял и Рюрик, что не усидеть ему на новгородском столе, и когда брат его Роман [69]69
  Роман Ростиславич – сын смоленского князя, в 1171 г. утвердился в Киеве, в следующем году был изгнан оттуда Андреем.


[Закрыть], после смерти Глеба Юрьевича, был поставлен Андреем киевским князем, он перебрался к нему на юг.

– Вот толковал, дядя, о крапиве-то! – шутил Краю-га. – Она и сама по себе и вымерзла…

Снова задумались новгородцы и обратились к Андрею за новым князем. Андрей не стал долго томить их и посадил на новгородский стол сына своего, Юрия.

– На этот раз даю вам сына в князи, не забижайте его!

Этот выбор князя пришёлся по душе новгородцам.

XXXIII

Вместе с молодым князем перебрались в Новгород Фока и Василько. Отправляя сына на княжение, Андрей обратился с наказом к сопровождавшим его дружинникам:

– Служите сыну моему, как и мне! Не давайте его в обиду новгородцам! А коли что – ко мне вы шлите весть: я с Новгородом справиться сумею!

На этот раз Новгород принял своего нового князя "с ласкою великою". Ещё далеко за городом били челом ему посадник Якун, бояре и именитые граждане.

Старик Акинфий был очень обрадован возвращением Фоки.

– Привёл Господь нам с тобой опять свидеться! – радостно приветствовал он дружинника. – То-то внучка обрадуется тебя увидеть! Ты у нас и живи.

– Аль опять меня в боковушку засадить хочешь?

– Теперь ты с князем сюда приехал, а не на разор… Гостем нашим будешь!

Фока скоро прибежал в дом Акинфия: его неудержимо тянуло повидаться с Евфимией, которая своею ласкою так скрасила его плен. Как маков цвет зарделась девушка, увидя нежданного гостя. Она с волнением смотрела на него.

– Неужто и впрямь это ты, парень? – удивлённо-радостно воскликнула наконец девушка. – Вот не чаяла тебя видеть!..

– Беседуйте, милые, промеж себя! – ласково улыбаясь, сказал старик.

Он давно заметил сближение молодых людей и радовался этому.

"Хорошая была бы парочка, если б поженить их!" – думалось Акинфию. В возвращении Фоки он видел указание свыше.

Василько тоже понравилась эта девушка, он сейчас же сказал товарищу:

– Вот для тебя и невеста!

В эту минуту далёкий образ Марины предстал перед его глазами.

"Где-то она теперь? – тоскливо подумал он. – Неужели мы для того встретились, чтобы никогда больше не увидеться?"

Оба названые брата сделались частыми гостями в доме Акинфия. Поселиться у последнего Фоке не пришлось. Дружинники помещались на княжем дворе, и князь, несмотря на просьбы Фоки, не разрешил ему жить в другом месте.

Василько особенно полюбился работник Кузьма. Кряжистый молодой дружинник давно искал себе достойного противника, последнего он нашёл в Кузьме. Частенько они боролись на просторном дворе дома, причём победа была на стороне то одного, то другого. Не всегда удавалось громадному новгородцу уложить кряжистого суздальца. При виде их борьбы загорались старческие глаза Акинфия. Вспоминал он в эту минуту, как в былое время плавал на ладьях далеко по Ильменю, с ливонцами меткой стрелой переведывался [70]70
  …с ливонцами меткой стрелой… – Вероятно, имеются в виду ливы – одно из латышских племён, давшее название позже Ливонскому ордену и Лифляндии.


[Закрыть], охраняя свои товары, как разил мечом врагов Осударя Великого Новгорода… всё вспоминал в это время старый гость новгородский.

– Эх, – говорил он борцам, – был и у меня сынок, да сразила его стрела вражеская! Умерла с тоски и жена его, оставив малютку Евфимию на моё попечение… Недолго мне и самому жить осталось! – вздыхал старик. – На кого тогда моя сиротка останется? Нашёлся бы при жизни моей добрый молодец, друг ей по сердцу, – выдал бы я внучку за него… Тогда бы мне и умереть было легко!..

Внимательно слушал Василько слова старика и как-то раз, сидя с ним вдвоём, решился ему сказать:

– А что, дедушка Акинфий, какую думу про моего товарища Фоку ты держишь?

– Неча сказать… и лицом, и разумом вышел… Смирен больно… Да ты с чего меня пытать-то вздумал? – усмехнувшись, спросил он Василько.

Тот замялся.

– Товар, дедушка, у тебя водится, так я купца тебе нашёл!

Старик пытливо взглянул на собеседника.

– Ишь ты, парень, какой разговор завёл… Такое дело круг пальца не обведёшь… Подумать нужно!..

– Да что тут думать, дедушка! Сам, поди, видишь! – и Василько указал на оживлённо беседующих молодых людей.

Старик ничего не ответил. Истово перекрестившись на образ Спаса, он подошёл к внучке.

– Люб тебе Фока аль нет? – обратился Акинфий к ней.

И, взглянув на залившееся ярким румянцем лицо девушки, благословил обоих.

XXXIV

Свадьба была назначена после Петровок. Молодой князь обещал сам благословить любимого дружинника.

Новгородцы косились на пришлого к ним молодого человека, берущего в городе одну из самых богатых и красивых невест. Открыто выражать своё неудовольствие новгородская молодёжь не решалась, но парни, сходясь вместе, обиженно говорили:

– Залетела ворона в широкие хоромы! Пусти только суздальца к столу, он весь дом отберёт! – сказал Аким, тоже богатый торговый гость, не раз сватавшийся к Евфимии и получавший отказ.

– Много их понаехало сюда с молодым князем…

– Вчерашнего дня ищут, а он ушёл…

– Тоже богачи! У каждого, поди, именье: "Не почто гонца, где рукой подать до конца!" – шутил Харлампий Краюга, нигде не упускавший случая посмеяться над чужими.

Но все пересуды и насмешки не привели ни к чему. Миновал пост, день свадьбы был назначен. Фока вспомнил о матери и невольно прослезился, думая, что её уже нет в живых.

– Порадовалась бы родная! Да и сестрёнка тоже…

– Не помню я своей родимой! – сказала Евфимия. – За родную почитать бы стала твою матушку…

– Жаль, что князь Андрей не отпустил меня с изографом и Максимом в Киев! – проговорил Василько. – Уж сыскал бы я твою сестру, Фока!

В доме старого гостя шли приготовления к свадьбе. Девушки, собираясь по вечерам, пели подблюдные песни, водили хороводы, славили жениха и невесту. Старый дом ожил. В нём не смолкали молодые голоса, звучал весёлый смех. Акинфий точно помолодел. Радостно было на душе старика: его внучка нашла своё счастье. Дед вытащил из подземной кладовушки ларцы и сундучки. С давних пор хранил в них старый и камни самоцветные, и зерно бурмицкое [71]71
  …зерно бурмицкое. – Имеется в виду жемчуг, называвшийся в старину бурмицким или бурмыжским зерном по искажённому названию места его добыли в Ормузде у Персидского залива.


[Закрыть]. Всё это дарил он своей любимой внучке.

– А свадьбу отпируем, как никому ещё у нас не доводилось. Пусть помнят старого Акинфия!..

Наконец наступил день свадьбы.

Ещё рано утром сошлись поезжане в дом старого торгового гостя. Свадебный поезд отправился в церковь Спаса к обедне, после окончания которой состоялось венчание. На нём присутствовал молодой князь, бояре и дружинники. Свадебный пир продолжался целый день.

Когда молодые сидели за столом, в горнице вдруг появился неожиданный гость.

– А, Михей, добро пожаловать! – приветливо встретил Акинфий старого нищего.

– Это добрый признак! – заговорили между собою новгородцы, – что старый Михей пришёл на свадьбу! Не к каждому он придёт…

– Садись, Михей, против молодых! – усаживал Акинфий на почётное место странного гостя.

Михей поместился на лавке против молодых.

– Ишь, точно два голубя сидят! – указал он на молодых. – Долгое и крепкое счастье у них будет! – уверенно продолжал он.

Присутствующие внимательно прислушивались к его словам.

На столе, по древнему обычаю, было наставлено много питий и яств.

– А ну-ка, угости, молодушка! – обратился к молодой нищий.

Евфимия налила чару мёду и, обойдя вокруг стола, с поклоном подала Михею.

– Пей, Михеюшка! – проговорила она. Старик медленно осушил кубок.

– Будьте здравы, ты, Фока, и ты, Евфимия, на долгие годы. Радости-то, радости-то сколько я у вас вижу… Жену себе нашёл, скоро и мать найдёшь, с сестрой свидишься!

Печально посмотрел на говорившего Фока.

– Дай-то Бог! – грустно проговорил он. – А только не доведётся мне увидеть родную!

– Маловерный, вижу, ты парень! Ты верь! По вере твоей и будет тебе от Господа!

– Прощайте, други! – вдруг проговорил нищий, обращаясь к присутствующим, и быстро вышел из горницы.

Появлению его на свадьбе все были рады, словам его верили и предсказывали молодым долгую и счастливую жизнь.

XXXV

Недолго пришлось Василько остаться в Новгороде. Через день после свадьбы Фоки из Владимира прискакал от князя Андрея гонец с приказанием Юрию отпустить часть дружины во Владимир. Князь суздальский надумал идти походом на юг.

После смерти брата его Глеба киевляне призвали княжить к себе дядю Андрея, Владимира Мстиславича [72]72
  …дядю Андрея, Владимира Мстиславича… – Упомянутый Владимир Мстиславич Дорогобужский также приходился внуком Владимиру Мономаху и, следовательно, был двоюродным братом Андрею Юрьевичу.


[Закрыть]. Не по нраву пришёлся суздальскому князю этот выбор.

– Не место тебе, дядя, сидеть на киевском столе: не по воле ты моей его занял!

Андрей соображал, что давно добивавшийся киевского княжения Владимир не будет послушным исполнителем его воли. Суздальский князь искал властелина для Киева более мягкого и уступчивого. Выбор его пал на Романа Ростиславича, князя кроткого и покорного нравом.

– Вы назвали меня своим отцом! – послал Андрей сказать Ростиславичам. – Хочу вам добра и даю Роману, брату вашему, Киев…

Обрадовались Ростиславичи такой чести. Роман тотчас же отправился к месту княжения.

Туда же вызвал он из Новгорода своего брата, Рюрика.

Киев в это время начал понемногу восстанавливаться и оправляться от погрома.

К малодеятельному Роману присоединился его брат, Мстислав. Зная, как плохо укреплён Киев, из своих прежних набегов на него, он посоветовал брату заняться его укреплением. Сами киевляне хотели восстановить своё прежнее могущество и охотно помогали князьям. Высокий тын кругом города был снова восстановлен, перед ним сделали ещё крепкий палисад. Таким образом, взять Киев на щит не было уже так легко, как это было раньше.

Слухи об укреплении Киева достигли Владимира.

– Неладное что-то Ростиславичи затевают! – заметил Андрей своякам.

Усмехнулся Семён:

– Ты один, княже, только этого не знал. Давно они против тебя совет держат!

Нахмурился князь:

– Ой, не ведал я этого… А кто ж у них советники? Может, слыхал, Семён?

– Как не знать! Знаю… Боярин Григорий Хотович, Степанец и Олекса Святославич…

– Неблагодарные холопы! – воскликнул Андрей. – Ведь брат мой, покойный Глеб, их к себе приблизил…

Усмехнулись оба Кучковичи.

– Слух идёт, что и к смерти князя Глеба они причастны.

Андрей всё больше и больше приходил в ярость.

– Чего же вы молчали об этом?

– Не смели тебя тревожить…

– Оно доподлинно, слух есть, да, может, всё неправда! – отклонился от прямого ответа Иван.

– Нет, чую я, что правда это! Послать разведать надо в Киев… Аль нет… Пошлю я прямо гонца к Ростиславичам, пусть уходят из Киева! Не место там им… Послать ко мне дьяка! Пиши! – коротко приказал он ему. – Чтоб выдали мне Ростиславичи Григория Хотовича, Степанца и Олексу… Они-де уморили брата моего Глеба и враги всем нам…

С этим княжим посланием должен был ехать один из дружинников, по выбору самого князя. Выбор пал на Василько…

– Ты грамоту им передашь и тотчас же с ответом мчись обратно!

Обрадованный доверием князя Василько в тот же день отправился в путь и, не жалея коня, скоро прибыл в Киев.

Надменно принял его Роман и отказал наотрез выдать своих бояр, на которых был сделан донос.

Василько вернулся во Владимир ни с чем.

Разгневался князь Андрей ещё больше.

– Теперь уж я вполне уверен, что сгубили брата Глеба эти бояре. Скачи опять, Василько, в Киев и передай князю Роману мой приказ: "Не ходишь ты и братья твои по моей воле, так ступай же ты из Киева, Давид из Вышгорода, а Рюрик из Белгорода! У вас есть Смоленск, им и делитесь!" А по дороге ты заедешь к брату моему, Михайлу, и грамоту ему отдашь! В ней сказ, чтоб шёл он княжить в Киев!..

Роман, испуганный резким посланием Андрея, сейчас; же покинул город, назначенный же суздальским князем Михаил не пошёл туда, а послал Всеволода. Пять недель сидел только последний на киевском столе. Снова начались междоусобицы.

XXXVI

Старый изограф и Марина прибыли в Киев в неудачное время. Вызывавший Мирона князь Глеб неожиданно скончался. Занявшему временно киевский стол дяде покойного, Владимиру Мстиславичу, было не до украшения храмов.

Киев волновался: жители не знали, будет ли утверждён Владимир на столе киевском старшим в роде, князем суздальским.

Изографу поневоле приходилось оставаться без дела. Свободное время позволяло ему помочь Марине в её поисках.

Занявший место Владимира Роман был занят укреплением города, воинственные братья его ревностно помогали ему. Возобновление храмов было временно оставлено.

– А что, дедушка Мирон, поищем родную по монастырям! – обратилась к своему спутнику Марина.

Все окрестные монастыри посетили они в поисках Елены.

Её нигде не было. Марина заметно приуныла.

– Да что я хотел тебя спросить, Максимушка! Фока-то тебе родней какой приходится?.. Знавал ли ты Елену сам-то?

– Ещё бы нет! – усмехнулась Марина. – Хорошо знал…

– Да, може, она в полон попала аль убита в те поры, как Киев брали?!

Но в душу Марины вселилось убеждение, что мать её жива, и она с новым рвением принялась за поиски.

– Ой, уморился я, паренёк, с тобою всё рыскать! – обращаясь к своему спутнику, проговорил Мирон. – Иди один ноне!

Отсутствие старика принесло счастье девушке. В одном из небольших монастырей она неожиданно встретила мать. Поражённые встречей, они кинулись в объятия друг друга.

– Наконец-то я тебя отыскала, родная! – воскликнула Марина.

Елена от волнения не могла говорить, она плакала счастливыми слезами. Когда первое волнение, вызванное встречей, прошло, девушка рассказала про своё житьё во Владимире. В свою очередь Елена передала ей, что с ней случилось после того, как они расстались.

– Тебя связали и посадили в избу, а меня вытолкали! Тщетно я старалась снова увидеть тебя, но меня не допускали. А потом, во время приступа, чтобы скрыться от жестокостей врага, мне пришлось спрятаться в пещере. Там я и пробыла несколько дней до тех пор, пока не удалось пробраться в этот монастырь, где я и живу, исполняя разные работы.

– Ну, уж теперь, матушка, мы больше не расстанемся! Ты поедешь со мной во Владимир и увидишь Фоку!

Елена давно уже стремилась к свиданию с сыном, но боялась совершить такой длинный путь.

Изумился старый Мирон, когда увидел с возвратившеюся Мариной женщину.

– Так это Фоки-то мать? – спросил он девушку.

– И моя также.

– Да нешто ты его брат? – ещё больше удивился старик.

Потупив глаза, Марина еле слышно ответила:

– Сестра!..

Поражённый неожиданным открытием, старый изограф не находил слов.

– Вот оно что!.. Да как же это? – путался он. – Так ты, стало, не Максим?!

– Марина, дедушка!..

– Ой, шустра же ты, девонька! Подумать только, сколь долго работали вместе, а мне и в голову не приходило! Так вот почему ты старалась матушку Фоки отыскать!..

Девушка молчала.

– А знаешь ты, девонька, кой грех ты совершила? Святые иконы писала, а обман свой не выдала!

– Простит Господь Милосердный! – уверенно проговорила Марина.

Старик немного ещё поворчал, затем успокоился и стал расспрашивать Елену.

Они решили вернуться во Владимир.