Текст книги "Волчья шкура"

Автор книги: Ганс Леберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 33 страниц)

Хабергейер стоит, склонившись над спичками. Он сер как цемент. Бормочет:

– Вы… Вы не вправе меня оскорблять.

А матрос:

– Конечно! Ваша личность неприкосновенна, и это упрощает дело. Слушайте меня! Раскройте пошире свои свинячьи уши! Я вчера откапывал трупы в печи для обжига кирпича. Мне это представлялось делом стоящим. И я нашел то, что искал. Вы меня поняли? Их было шестеро! Шестеро несчастных человек! Они сейчас явятся сюда! Они уже въезжают в домик егеря!

– Бог ты мой! – сказал Хабергейер. – Старые сказки! Все это так давно было, что и на правду-то не похоже! А потом ведь была война; все тогда шло кувырком! А что, спрашивается, нам было делать с этими иностранными рабочими?

Матрос только глаза вытаращил.

– Вы, значит, считаете, что действовали вполне правильно?

– Ну да. Конечно. Все зависит от обстоятельств.

– Вас не тяготит вина?

– Я не чувствую себя виновным.

Матрос отвернулся, у него сперло дыхание.

– Да, тут, видно, ничего не поделаешь, – сказал он. Взгляд его снова скользнул по терракотовому гному, который, простодушно улыбаясь, смотрел на него с полки. И внезапно:

– А как это случилось с Айстрахом? Я стоял тогда на мосту, возле дубов, и слышал ваш разговор.

– Ах, так это были вы? – сказал Хабергейер. – Айстраха прикончил этот бродяга.

Матрос шагнул к нему и схватил его за китель так, что роговые пуговицы запрыгали по комнате.

– Кто?

– Да, этот…

– Ваш Пунц Винцент! – заорал матрос, слева и справа смазав его по бритой морде.

Хабергейер был уже не бледным, а пунцовым, пунцовее, чем когда-либо Пунц Винцент, и в ту же секунду он затрясся от рыданий, потоки слез хлынули у него из глаз, потекли по щекам.

За его спиной на крючке висела охотничья двустволка с оптическим прицелом. Матрос только глянул на нее, подумал: все под рукой! Ну да мы еще посмотрим. И сказал:

– Я пришел убить вас, думая, что буду иметь дело с мужчиной. Но бороды нет, и мне в лицо ухмыляется задница с ушами – не более того. Мертвые смотрят на вас, но, увы, напрасно. Вас и не видно, вы – гном, самый мелкий из гномов! Что вы, собственно, делаете в ландтаге? Караулите у дверей сортиров? Ваше дело я передам в прокуратуру: доказательств у меня собрано предостаточно. И тогда вам каюк!

Он повернулся, вышел из комнаты, успев еще краешком глаза заметить, что егерь схватил ружье со стены. Пусть! – подумал он. – Эдак даже лучше!

Вот и двор. Семьдесят шагов на восемьдесят, вполне достаточное расстояние для человека, который должен пройти его объятый смертным страхом, иными словами, под ногами матроса двор кажется нескончаемым (а ноги у него вдруг стали ватные). Двор пустынный, открытый всем ветрам, простирается под небом, залитый песочно-серым предутренним сумраком. Этот сумрак делает предметы бестелесными, не отбрасывающими тени, они сами как тени. В самом конце двора, в дали, что кажется неоглядной, стоит сарай, за которым начинается лес, а у облаков над хрупкими скелетами крон развеваются рыжие кудри. Ибо это час, когда кричат петухи, час палача, час казней» суббота четырнадцатого февраля, семь часов пятнадцать минут утра, и матрос неторопливо идет по двору. Он слышит, как егерь выходит из дому. А теперь – как он взвел оба курка. И видит: на двери сарая, по ту сторону сонно зевающей утренней пустоты, растянута для просушки шкура убитой собаки. И знает: собачье триединство это глупость, трусость и бессовестность. Но зло не от мира сего; зло скорее уж отец всего сущего; неуловимое, оно вновь покинуло волчью шкуру, и вот, вывернутая наизнанку, она приколочена к доскам и отражает утро. Во всем многоцветии красок отражает она пустоту небес, играет, переливается, как раковина, выброшенная на берег. И матрос знает: ему никогда не найти отца. Но знает и другое: для того, кто его ищет, отец всегда пребудет живым. Неторопливыми шагами расхаживает капитан по своему мостику и ждет. Только за него, за него одного стоит умереть, иными словами: умереть за ту загадочную лиловость, что осталась на изнанке волчьей шкуры; она объединяет свет и тьму, объединяет все противоположное и оставляет открытыми все возможности.

Иди скорее! – говорит себе матрос.

Нет, иди медленнее! Дай ему время прицелиться.

Иди скорее! Осталось двадцать шагов! Иди скорее!

Человек умирает, но вечна слава совершившего подвиг!

Идиот! Еще пятнадцать шагов! Сейчас он выстрелит!

Барабанной дробью стучит в его ушах страх смерти. Он бросил взгляд на забор, среди темных кустов ему померещились два светлых глаза и глянец прорезиненного плаща.

Еще десять,

еще семь шагов,

еще четыре —

вот и сарай!

Ему ударила в нос вонь волчьей шкуры.

Два шага еще!

А сейчас – за угол!.. Он завернул за сарай и вдруг услышал за своей спиной два голоса.

– С добрым утром, егерь! – сказал Хабихт.

– С добрым утром! – ответил Хабергейер.

– Новое ружьишко?

– Где там! – сказал Хабергейер. – Старье! Я только велел оптический прицел приделать.

Матрос вслушивался, затаив дыхание, потому что оба вдруг умолкли. Он стоял, прислонившись к замшелой стенке сарая, и чувствовал, как пот стекает у него по вискам.

И вдруг опять голос Хабергейера:

– Нет, ты только посмотри! Ей-богу, плакать хочется. Кто-то сломал моего самого большого гнома. Насколько я знаю, это карается законом! А ну, говори скорее, по какой статье?

А Хабихт:

– Эх, мне бы твои заботы! А статья называется «Преднамеренное повреждение чужого имущества».

Хабергейер:

– Правильно! Я так и хотел сказать: преднамеренное повреждение…

Но тут раздался все завершающий смех (возможно, давно уже накапливающийся, почти божественный смех). Сначала он пророкотал у матроса где-то внизу живота, затем родником вырвался из глотки, прозвенел у него в черепе, раскрыл ему рот и нагнал слезы на глаза.

Он набил трубку, достал спички, скрутил прощальное письмо отца и от него прикурил. Попыхивая трубкой, он пошел обратно через лес, раздумывая, на каком поезде ему лучше уехать и как добраться до Плеши – на автобусе или подсесть на телегу какого-нибудь возчика. А когда вскоре он вышел на утренний свет и сунул в карман докуренную трубку, он начал тихонько что-то насвистывать; и то, что он насвистывал, внезапно показалось ему знакомым.

Прозвучала первая нота – и еще он не знал, что это такое; потом вторая – он все еще не знал, а потом третья! И он понял: Голубая песнь!Она вернулась к нему.

Hans Lebert

DIE WOLFSHAUT

HAMBURG 1960

Ганс Леберт

ВОЛЧЬЯ ШКУРА

РОМАН

ПЕРЕВОД С НЕМЕЦКОГО НАТАЛИИ МАН И Е. ВИЛЬМОНТ

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРОГРЕСС»

МОСКВА 1972

Редактор И. Бобковская

Предисловие Ю. Архипова

Художник Б. Маркевич

7-3-4

59 – 72

Ганс Леберт

ВОЛЧЬЯ ШКУРА

Художественный редактор А. Купцов

Технический редактор Н. Рабина

Корректор В. Слепенкова

Сдано в производство 9/III 1972 г. Подписано к печати 13/VI 1972 г. Бумага 84×108 ¹/ ₃₂. бум. л. 8 печ. л. 26,88. Уч. – изд. л. 33, 10. Изд. № 12/13006. Цена 1 р. 88 к. Зак. 2775.

Издательство «Прогресс» Комитета по печати при Совете Министров СССР Москва, Г-21, Зубовский бульвар, 21

Ордена Трудового Красного Знамени Первая Образцовая типография имени А. А. Жданова Главполиграфпрома Комитета по печати при Совете Министров СССР. Москва, М-54, Валовая, 28