Текст книги "Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды"

Автор книги: Ганс Фаллада

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 36 страниц)

Секунда нежности, учащенное счастливое дыхание, радостный вздох…

«Я должен снова ее увидеть, должен быть мягче с ней. Нежнее. Она ведь не имела в виду ничего плохого. А ребенок? Именно из-за ребенка! Она права, у детей должен быть отец (как он спал тогда со спутанными волосенками, сжавшись в комок!), и она совершенно права, когда хочет найти отца ребенку. Почему бы мне не жениться на ней? Может быть, действительно получится с газетой, может, я заработаю деньги… а если мы поженимся, я расскажу ей, что сидел в тюрьме… все еще можно поправить…» Он заулыбался. Вспомнил ее движения, когда она, счастливая, крепче обняла его. Когда еще с ним такое случалось?

Нет, он не такой уж плохой, в нем еще живы остатки прежнего, он вышел из мира эгоизма, беззастенчивого самоутверждения, грязи… но стоило ему познать чуточку нежности, немного доверия и любви – и под этой накипью в нем сразу что-то ожило, нет, не все погибло…

– Милая Хильда, – шепчет он. – Любимая моя Хильда.

Пусть это еще не совсем верно, но пойти так.

На следующее утро в восемь часов он мешает персоналу убирать ювелирный магазин: покупает за шестьдесят семь марок золотые дамские часы с браслетом.

14

Ровно в девять Куфальт входит в редакцию «Городского и сельского вестника». На нем лучший костюм, голубой в елочку, очень приличное черное пальто и черный котелок. В руках он держит коричневую папку, в папке сверток, в свертке – золотые дамские часы: никогда не знаешь, кого встретишь по дороге.

За деревянным барьерчиком экспедиции сидит высокий костлявый человек с лошадиным лицом, напротив, за пишущей машинкой, – девушка.

– Куфальт, – представляется Куфальт.

– Это мне известно, – ворчит сидящий. И когда Куфальт ошарашенно смотрит на него, мягче добавляет: – Знать бы вам, какой скандал мне устроил из-за вас Дитрих!

– Но ведь я этого не хотел, – протестует Куфальт. – Господин Фреезе сказал это, я вообще не понял что к чему.

Крафт долго глядит на него.

– Идите за мной, – затем произносит он. – Я вам все покажу.

Куфальта ведут в маленькую каморку, кладовую, заваленную ведрами, метлами, стеллажами и пожелтевшими кипами газет. На столе стоит разбитая керосиновая лампа, в углу продавленный загаженный диван, в другом углу бутылки, пустые бутылки, среди них есть даже из-под шампанского.

– Ну вот, вам тут надо прибраться. Здесь вы будете работать. – И, глядя на диван и бутылки, добавляет: – Раньше это была комната свиданий, когда старик, – смотрит в сторону соседней комнаты, – когда старик еще мог…

Куфальт содрогается при мысли о сером испитом призраке и женщинах.

– Вот вам списки, – произносит господин Крафт. – Здесь записаны все ремесленники. Вам остается только аккуратно разобрать списки по профессиям. Всегда берите только один список, например, сперва мясников или булочников, и так далее, по порядку, каждую профессию. Сотрудник нашей газеты является юрисконсультом всех союзов ремесленников. Каждую неделю он пишет длиннющую статью о проблемах ремесленников. На это вы и должны напирать: дескать, мы вас поддерживаем, значит, и вы должны нас поддерживать. За первый взнос вы сразу выдаете квитанцию из блокнота. От этого зависит ваша зарплата. Вечером вы сообщаете мне фамилии новых подписчиков, чтобы они на следующее утро получали газету. Вот так…

Крафт направляется к двери. Скучным голосом он добавляет:

– А все-таки ничего у вас не получится, хотя вам и удалось вытеснить Дитриха.

И исчезает, прежде чем Куфальт успевает ответить ему.

Он освобождает стол, после долгих поисков срывает с дивана грязную скатерть, вытирает ею стол, начинает свою будничную работу. Составляет список ремесленников по профессиям. Велико искушение начать со стекольщиков, но он подавляет его и начинает с маляров.

Нет, с булочников или мясников он не начнет, и это он обдумал, там нужно идти в лавку, он помнил: когда раньше он заходил в лавку и там оказывался коммивояжер, тот обрывал себя на полуслове и с серьезной, вежливой улыбкой отходил назад, уступая место клиенту. Для начала и с малярами будет достаточно хлопот.

Он собрал их и теперь ищет на карте города, где все они живут, планирует маршрут, который, петляя, ведет через весь город – он хорошо изучит город в ближайшие недели!

Куфальт еще занят этой работой, как неожиданно дверь распахивается и входит господин главный редактор Фреезе – седой, помятый, с красными моргающими глазками. В руке у него несколько номеров газеты.

– Вот, – каркает он. Он откашливается, кашляет долго. – Из-под пера нашего юрисконсульта. Собачье дерьмо! Но вы должны хотя бы знать, что рекомендуете.

– Да, – послушно отвечает Куфальт и тянется за газетами.

– Прекрасно, – произносит тот. Смотрит на Куфальта. Какое у него злое, желчное лицо! Холодный рыбий взгляд!

– Молод, – бормочет он, – слишком молод. – И неожиданно спрашивает так, будто действительно озабочен: – Вы думаете, сможете?

– Что смогу?

– Ну, найти подписчиков, каждый день шесть.

– Я еще не знаю, никогда этим не занимался.

– Не знает, никогда не занимался, не выйдет, а другие будут расти и расти…

Старик Фреезе стоит, опустив голову, его толстые синие губы дрожат под отвислыми, как у моржа, усами.

Но вот он приходит в себя.

– Кстати, где двадцать марок Дитриха? – спрашивает он, – Вы принесли мне деньги?

– У меня уже нет этих двадцати марок, – заявляет Куфальт.

Фреезе долго смотрит на него. В его глазах вспыхивают искорки смеха.

– Не доверяет мне даже двадцати марок и хочет собирать для меня подписчиков… Ишь как старается! Как бьется! – восхищенно шепчет он.

Искорки гаснут. Остается лишь злой, желчный человек.

– Положите скатерть на диван, слышите, молодой человек, – грубо требует он. – Это очень важное покрывало, слышите, оно мне ночами снится, вот так!

Это «вот так» вылетает у него изо рта неестественно громко, будто крик птицы. А затем он с силой хлопает дверью. И Куфальт углубляется в статью о последствиях запрета для булочников ночной выпечки хлеба. Потом он переходит к чтению романа.

15

Пробило одиннадцать, теперь пора: у Куфальта больше нет причин откладывать дело. Он берет папку, деловито объявляет господину Крафту: «Ну вот, теперь я иду по адресам», – и в путь.

Собственно говоря, первоначально его маршрут начинался через десять домов от «Городского и сельского вестника», у малярных дел мастера Рецлаффа, но в последний момент Куфальт от этого отказался. Свой первый визит он нанес малярных дел мастеру Бенцину, на Ульменштрассе, где-то на краю города. Время у него еще есть, и по пути он сможет подготовить речь.

По пути ему не удается подготовить речь, ибо к нему присоединяется господин Дитрих. Через три дома от «Вестника» он подходит к Куфальту и говорит:

– Здравствуйте, господин Куфальт.

– Здравствуйте, господин Дитрих, – произносит Куфальт, приподнимая шляпу и идя дальше. Дитрих шагает рядом. Сегодня у Дитриха не такое пышущее здоровьем красное лицо, как вчера в обед. Лицо Дитриха покрыто пятнами и утомлено бессонницей, кончик его длинного носа совсем побелел.

– Попадете вы впросак со своими подписчиками, – произносит Дитрих.

Куфальт не отвечает, продолжая идти дальше. Глупо, этот человек ничего ему не сделал, наоборот, он даже дал ему взаймы двадцать марок, но все-таки он на него зол.

– Я бы не стал ходить с такой папкой, – неодобрительно замечает господин Дитрих. – Так выглядят все коммивояжеры. Суньте блокнот с квитанциями в карман пальто, и любой цербер, сияя от счастья, впустит вас, решив, что вы клиент.

– Спасибо большое, – вежливо отвечает Куфальт, шагая дальше. И все-таки он не может совладать со своим любопытством и спрашивает: – А почему, собственно, Фреезе вас уволил? Из-за двадцати пяти процентов, которые вы хотели с меня получать?

– Знаете что, – предлагает Дитрих, – я буду давать вам советы относительно сбора рекламных объявлений, а вы мне за это все-таки заплатите двадцать пять процентов. Что касается финансовых расчетов, то я вам полностью доверяю.

– Без залога? – спрашивает Куфальт.

– Без залога, – подтверждает Дитрих.

– Я не нуждаюсь в советах, – заявляет Куфальт.

– Тоже хорошо, – равнодушно замечает Дитрих. – Даже странно, иногда люди глупее, чем о них думаешь. Но Фреезе я отомщу. Буду работать на «Друга».

– Но этой дорогой к «Другу» не попадешь, – произносит Куфальт.

– Знаете, господин Куфальт, – говорит Дитрих. – Можете мне пока не отдавать моих двадцати марок. Я вам сказал: мы будем работать вместе, мы еще поработаем вместе. Но и Фреезе их не отдавайте, понятно? Можете сказать Фреезе, что вы их отдали мне.

Пауза.

– Дело в том, что на них он просто купит себе коньяк.

Пауза.

Дитрих смеется, смех его очень грустный.

– Правда, и я себе на эти деньги куплю коньяк. – На его лице появляется счастливая улыбка. – Вот «Елочка» моего приятеля Шмидта. Давайте пропустим для храбрости по одной, я за «Друга», а вы за своего первого клиента?

– Я не пью…

– Ах, ну да, ну да. До обеда вы не пьете, – торопливо бормочет тот. – Знаю, золотой принцип, а я зайду… – Он останавливается, смотрит в окно забегаловки. – Скажите, вам когда-нибудь случалось напиться, а на следующий день только и думать о том, как бы снова напиться? От этого в желудке так хорошо делается… – Он улыбается. А затем мрачно продолжает: – Но это ненадолго, это быстро проходит… – запинается, – пойду дерябну рюмашку. Или тяпну. – И задумчиво бормочет: – Взгляну, есть ли пиво у моего приятеля Шмидта. Если нет, дерябну рюмашку.

Он протягивает руку.

– Ну, ни пуха ни пера.

– Спасибо, спасибо, – произносит Куфальт, пожимая руку. Злость исчезла, он даже чуточку растроган. – Вам бы сегодня лучше не пить, господин Дитрих…

– Знаете, – говорит господин Дитрих. – Хоть вы меня оттуда и выперли, а я все равно буду читать старый «Вестник». Выпишите мне квитанцию: Дитрих, Волленвеберштрассе, 37!

Чуть помедлив, Куфальт вытащил из кармана блокнот и карандаш.

– Ах, деньги? – смеется Дитрих, – Деньги! Конечно, я дам вам вашу марку двадцать пять. Вот… – Он роется в карманах. – Марка двадцать пять. Без сдачи.

Куфальт пишет.

– Большое вам спасибо, – произносит он, протягивая господину Дитриху квитанцию.

– Не стоит благодарности, – отвечает тот. – Не стоит благодарности. Я же вам говорил, что мы еще поработаем вместе. – И, заложив квитанцию за ленточку шляпы, исчезает в пивной.

16

И все-таки Куфальт заволновался, очутившись у дверей дома своего первого настоящего клиента. Он выждал время, чтобы успокоиться, но сердце не успокаивалось, а стучало все сильнее.

Наконец он решился позвонить и потянул за шнур звонка. В коридоре послышались шаги, дверь отворилась, и на пороге появилась молодая девушка.

– Что вам угодно? – спросила она.

– Нельзя ли мне переговорить с господином малярных дел мастером Бенцином?

– Прошу вас, – ответила она и повела его по коридору. Затем открыла одну из дверей.

– Папа, к тебе какой-то господин.

В комнате за столом сидела пожилая миловидная женщина и резала капусту. Мастер – у него борода – стоял у окна, беседуя с каким-то человеком.

– Чем могу служить? – спросил мастер.

Стоя посреди комнаты, Куфальт поклонился. Его сердце судорожно сжалось. «Смогу ли я вообще говорить?..» – испугался он. Но уже услышал собственный голос.

– Добрый день, я из редакции «Городского и сельского вестника». Позвольте спросить, не желает ли господин малярных дел мастер Бенцин подписаться, может быть, вначале на пробу – на газету.

– Ведь мы, – со значением произнес Куфальт, – являемся прежде всего газетой ремесленников и торговцев, мы прежде всего защищаем интересы ремесленников. Ваш юрисконсульт, господин Бенцин, является нашим постоянным сотрудником. За последние недели мы опубликовали его статьи о проблемах ремесленников, которые привлекли внимание всех, вплоть до торгово-ремесленной палаты. В эти трудные времена друзья должны держаться вместе, поскольку мы боремся прежде всего за ремесленников… – Он было запнулся, но тут же опять обрел дар речи. Искоса посмотрев на женщину, он сказал:

– Что касается наших художественных публикаций, то романы наших лучших авторов с особым интересом читают прежде всего в кругу семьи. Сейчас мы печатаем сто восемьдесят шестое продолжение романа, в котором рассказывается о борьбе лесников с браконьерами…

Неожиданно он сник. Его запал кончился, он хотел было в конце сказать что-нибудь такое, настоятельно призвать к чему-то, но не вышло, все. Он стоял посреди комнаты, немного оглядываясь по сторонам. Все смотрели на него. На стене возмутительно громко тикали ходики, он слышал, как на улице кричали дети.

– Может быть, попробовать, папа? – наконец спросила жена. – А сколько стоит «Вестник»?

Тут Куфальт снова встрепенулся, извлек из кармана блокнот с квитанциями. Деньги перешли из рук в руки. Вежливое «Спасибо вам. Всего доброго».

И Куфальт снова очутился на улице, разбогатев на марку с четвертью. Марка с четвертью за пять минут. Двести пятьдесят адресов. Минимум три часа печатанья на машинке!

Окрыленный, Куфальт двинулся дальше, к малярных дел мастеру Херцогу.

17

– Сколько у вас? – спросила сидевшая за пишущей машинкой девушка, когда Куфальт часа в четыре влетел в экспедицию.

– Сколько? – повторил вопрос господин Крафт, стоявший в комнате редактора возле стула Фреезе, и внимательно посмотрел Куфальту в лицо.

– Ну? – спросил Фреезе и подмигнул ему.

– Угадайте! – воскликнул Куфальт, бросив шляпу на стол, а папку на стул, чувствуя теперь себя здесь как дома.

И. не дождавшись ответа, сказал:

– Я сегодня обошел маляров. Я решил, господин Крафт, что маляры самое лучшее начало, а завтра займусь обойщиками, шорниками, оформителями витрин…

– Так сколько же? – спросил Крафт.

А Фреезе только смотрел.

– Да, сколько, – всего здесь живет двадцать девять маляров, пятерых не было дома, я загляну к ним в следующий раз. Говорил с двадцатью четырьмя…

– Так сколько же?

– Кстати, обойти двадцати четырех за один день слишком много. С завтрашнего дня возьму не больше пятнадцати. В конце я так устал, что еле языком ворочал. А нужно убедить людей…

– В чем? – спросил Фреезе.

– Ну, в том, что для них лучше подписаться на «Вестник».

– А вы вообще читали «Вестник»? Сегодня вы убедили людей только в том, что вам очень нужны деньги.

– Тоже неплохо, – засмеялся Куфальт, – итак, попробуйте угадать, господа, из двадцати четырех я…

– Значит, шесть, – произнес Крафт, чтобы покончить с этим.

– Покажите-ка ваш блокнот!

– А вот и не шесть! – воскликнул Куфальт, – Девять, вот так! Девять! Девять из двадцати четырех, почти сорок процентов! – Он сиял.

– Девять, – произнес Крафт, – девять, а что, это прилично…

– Девять, – крякнул Фреезе. – За день девять новых подписчиков…

Нащупав под столом бутылку коньяка, он сказал:

– Давайте-ка мы втроем за это… – Он помолчал, его рука легла не на бутылку, а замерла возле ручки. – Нет, за это мы пить не будем. Крафт, я думаю, а не взяться ли мне снова за серию очерков об истории города… Народ интересуется. Девять, ну, предположим, пятьдесят новых подписчиков в неделю… «Друг» лопнет от зависти…

– Дитрих переметнулся к «Другу», – заявил Куфальт. – Он хочет собирать для него подписку.

Все только рассмеялись.

– Именно его им и не хватает! Этого ветрогона, который никогда не сдает деньги и работает только, когда у него пусто в кармане.

– Я и ему всучил подписку, – расхвастался Куфальт. – Он даже заплатил… Дитрих… Воллеквеберштрассе…

– Все вон! – произносит Фреезе, – Сейчас я буду работать. Крафт, прихватите с собой эту бутылку коньяка и вылейте ее в унитаз.

Крафт, ухмыляясь, осторожно и нежно зажал бутылку под мышкой.

– Нет, вы правы. Заприте бутылку в своем письменном столе, может быть, этот хвастунишка завтра даст только двух подписчиков или ни одного.

Фреезе вздохнул и скептически посмотрел поверх пенсне на Куфальга.

– Да, сегодня вечером я играю в карты. Так что можно начать работать завтра. Посмотрим, как пойдет. Одна ласточка погоды не делает. Поставьте-ка бутылку на мой стол, Крафт. От того, что она будет лежать в вашем столе, полнее она не станет. Всего наилучшего, господа.

18

Некоторые заключенные, выйдя на волю, любят возвращаться в свою тюрьму – в гости, что ли. Когда Куфальт позвонил в двери тюрьмы то в самом деле почувствовал что-то родное, тем более что открыл дверь старший вахмистр Петров, который был родом из Познани.

– Здорово, Куфальт, старина. Вот хорошо, что снова попал к нам сейчас, зимой. Ты под следствием или получил срок…

– Нет-нет, господин старший вахмистр, пока я просто хочу пройти к начальнику.

– А, штаны прохудились на заднице? Или казенных денег захотелось? Начальник даст, начальник все даст. Надзиратели ругаются. А я говорю: «Не мешайте директору, все равно деньги потратят, пропьют, с девками прогуляют или штаны купят. У зека деньги не держатся…»

– А директор у себя?

– Иди к нему, старина. Дорогу ты знаешь. Чего зря ему звонить.

Здесь административное здание тюрьмы, не сама тюрьма, и все равно чувствуешь знакомый запах известки, запах пыли, несмотря на чистоту. Линолеум надраен до зеркального блеска, и страшновато ступать по нему резиновыми каблуками.

Время сейчас тихое, Куфальт нарочно выбрал его, нет вызовов к начальству, нет беготни. Господа надзиратели завтракают. Какое-то мгновение он, прислушиваясь, стоит у двери, но, кажется, у директора никого нет. И он стучит, слышит бодрое «войдите», входит…

Уже наступила поздняя осень, почти зима, не за горами декабрь, и директор все еще носит светлый спортивного покроя костюм и безукоризненные рубашки. Куфальт хорошо их видит, потому что директор в таком вот виде расхаживает взад и вперед по комнате.

На мгновение он останавливается, смотрит на Куфальта. Наверняка с того майского дня директор выпустил на волю триста – четыреста зеков, но он сразу вспомнил его.

– Здравствуйте, Куфальт. Мне сказали, что вы снова появились в нашем городишке. Кем вы работаете? Или вы не работаете?

Он пожимает ему руку и как когда-то спрашивает:

– Сигарету хотите?

И как когда-то предлагает сигарету за шесть пфеннигов. С той лишь разницей, что на сей раз сигарета не производит на Куфальта того впечатления, как тогда.

– Значит, в Гамбурге вы больше не работаете, не так ли? Однажды к нам пришел на вас запрос из полиции. Но больше я ничего об этом не слышал. Вам дали какой-то срок или вы не хотите об этом говорить?

Нет, Куфальт хочет говорить и рассказывает историю о «Цито-Престо».

Директор качает головой.

– М-да, жаль, да, с другой стороны и не жаль, это всегда могло плохо кончиться, столько заключенных, никогда из этого ничего бы путного не вышло. А что вы сейчас делаете?

– Собираю подписку на здешнюю газету «Сельский вестник», господин директор.

– И этим вы живете?

– Я зарабатываю не менее двухсот в месяц, господин директор, – с гордостью произносит Куфальт.

– Так-так! Я слышал, будто эта газета на грани банкротства. Никогда не читал, а вы решили всучить мне подписку?

– Нет-нет, господин директор, – торопливо и немного обиженно произносит Куфальт. – Мне это в самом деле не нужно, я и так наберу подписчиков.

– Тогда что же?.. – спрашивает директор. – Старые долги?.. Зимнее пальто? Кстати, ваше еще в очень хорошем состоянии. Чего же вам тогда не хватает?

Куфальт действительно немного обижен. Разве нельзя прийти к начальнику, не прося что-нибудь для себя, а просто так, чтобы повидаться с ним, только из чувства благодарности, по дружбе… Но нет, ему приходит в голову, что и ему кое-что нужно от директора, наверно, сюда без нужды не ходит никто.

– Итак, Куфальт? – Директор повторяет вопрос.

– Брун, – произносит Куфальт. – Господин директор, вы ведь знаете Бруна?

– Бруна? – пытается вспомнить директор Греве. – Я что-то не припоминаю, у нас здесь много Брунов. Который из них сидел в вашу бытность?

– Эмиль, господин директор, такой маленький, с круглой головой, он сидел за убийство с целью ограбления, господин директор, но это было убийство не с целью ограбления…

– Ах, да, – говорит директор, – теперь вспомнил, одиннадцать лет или что-то в этом роде, освобожден условно. – Он морщится. – А не тот ли это Брун, который, освободившись, напился в стельку, пошел к девицам и учинил драку? Вы сейчас с ним живете, Куфальт?

– Нет-нет, я живу отдельно, снимаю комнату. Но я иногда вижу его, господин директор, он действительно хороший парень и работник прилежный…

При этом Куфальт думает: «У директора память куда лучше моей. Ты никогда не спрашивал Эмиля о том, что случилось в день освобождения, ты напрочь забыл об этом».

– Во всяком случае, – произносит директор, – то, что натворил Брун, выйдя из тюрьмы, было не очень красиво. Сбросили хозяина с лестницы, пастору пришлось шесть или семь раз ходить и просить, чтобы забрали назад заявление. А иначе условное освобождение вашего приятеля Бруна аннулировали бы…

– Об этом я ничего не знал, господин директор, – говорит Куфальт.

– Ну да ладно, а теперь рассказывайте, что с Бруном?

И Куфальт рассказывает, какой Брун умелый, талантливый столяр, как все эти годы в тюрьме он только и занимался что столярным делом и как он теперь на воле не имеет права заниматься им, потому что не сдал экзамена на звание подмастерья. И как он, Куфальт, подумал, что, может, удастся послать Бруна учеником к столярных дел мастеру, ведь и мастеру не худо будет, если у него учеником бесплатно будет работать прекрасный подмастерье, а тогда у Бруна была бы настоящая профессия и он мог бы работать дальше…

Куфальт рассказывает все это с жаром, а директор внимательно слушает. При этом он расхаживает взад-вперед по комнате и один раз говорит «да» и вздыхает, между делом угощает Куфальта второй сигаретой.

Но когда тот закончил, директор остановился и сказал:

– Во-первых, надо найти сначала мастера без предрассудков, которого не остановит убийство с целью ограбления. А это очень и очень нелегко. Да-да, я знаю, вы скажете, что все было не так, но в бумагах записано убийство с целью ограбления, и срок он тоже отсидел за него, и кассационную жалобу он тоже никогда не подавал… А дальше нужно обеспечить его деньгами на все время обучения, когда он почти ничего не будет зарабатывать. Нужно получить деньги из фонда соцобеспечения на три-четыре года, минимум по пятьдесят марок в месяц. А это еще труднее, потому что мы ведь не знаем, сколько денег получим в следующем году, и не будут ли они нужны кому-нибудь больше…

Куфальт хотел было возразить, но директор продолжал:

– Нет, подождите. А потом я должен буду представить этот вопрос на обсуждение собрания надзирателей, и, не говоря уже о других трудностях, нужно будет и там добиться, чтобы все надзиратели сочли Бруна достойным отличия и помощи. И здесь, дорогой Куфальт, я настроен очень пессимистически, потому что уже одна эта история в день освобождения…

– Но, господин директор, – возразил Куфальт. – Ведь господин директор сам знает, что в день освобождения все ходят как ненормальные. Будто с цепи срываются, когда выходят на волю. Я тоже.

– Ну да, – согласился директор, – все это нам известно. Поэтому мы и заступились за него, чтобы забрали заявление из полиции. Однако согласитесь, Куфальт, это не лучшая рекомендация.

– Но в тюрьме Бруна ни разу не наказывали! Он всегда был самым примерным работником.

– Ну что же, надо навести о нем справки, – ответил директор. – Если он действительно был таким примерным… может быть… но нет, собственно, никто не согласится потратить столько денег на одного человека…

– Но он действительно этого заслуживает, господин директор, он хороший парень!

– Да?..

Неожиданно директор произносит это очень протяжно и громко и при этом пристально смотрит на Куфальта.

– Да?.. Хороший парень? Кстати, у вас есть девушка, Куфальт?..

Куфальт медленно заливается краской.

– Да, есть у меня девушка, господин директор. А то, о чем вы думаете, господин директор, этого нет. Я ведь не хочу врать, четыре или, вернее, пять лет назад было, пару раз, но с тех пор ни разу. Совершенно точно ни разу, господин директор. Я не потому прошу за него, что он мне друг.

– Ладно, ладно, – говорит директор, – а почему вы тогда за него просите, Куфальт?

«Да, почему он просит за него?» – торопливо спрашивает себя Куфальт, он этого не знает. Что же это такое?

Но тут директор сам приходит ему на помощь.

– Вы больше не староста третьей зоны, Куфальт, – говорит директор, – теперь каждый отвечает за себя. Брун может сам прийти ко мне. Ведь я понимаю, что ему нужно, пусть даже он говорит не так складно, как вы, Куфальт.

И, видя, что Куфальт пристыжен, добавляет:

– Ну ладно, я ведь вам верю, вы сделали это не только чтобы себя показать, а по дружбе. Теперь передайте Бруну, чтобы он в ближайшие дни заглянул ко мне. Среда или четверг в двенадцать. До свидания, Куфальт. Хотите еще сигарету? До свидания.

19

Брун сидел, положив голову на руки, в своей комнатушке, этой гнусной дыре, за неструганым деревянным столом и ревел.

– Да, да, – приподняв голову, сказал он в ответ. – Добрый вечер.

Не стыдясь льющихся слез, своего красного, зареванного лица, он продолжал плакать.

– В чем дело? – удивленно спросил Куфальт. – Где горит?

Но в глубине души он, честно говоря, даже испугался, вспомнив, что за пять лет тюрьмы ни разу не видел, чтобы Эмиль плакал, напротив, тот всегда был веселым, всегда бодрым, а тюрьма – одно название чего стоит – это тяжкий крест.

Эмиль тихонько всхлипывал, слезы текли по лицу, рукава рабочей робы защитного цвета вымокли, он плакал навзрыд, совсем как ребенок, слезы катились по щекам, но ему было все равно.

– А-а! – плакал он. – О господи, а-а-а!

– Что случилось, Эмиль? – спросил Куфальт. Никакого ответа, плачет, и все.

– Они выгнали тебя с фабрики?

Рев, и ничего больше.

– Что-нибудь с девчонкой?

Опять только слезы.

Куфальт задумался, присел на краешек кровати рядом со столом, положил свою ладонь на руку Бруна и сказал:

– Сегодня я заработал кучу денег, пойдем в кино?

На секунду рыдания прекратились, а затем возобновились с новой силой.

Куфальт испугался.

– Брун, Эмиль, ты заболел?

Никакого ответа, ни слова.

Куфальт встал, с достоинством сказав:

– Вот что, если не хочешь со мной говорить, так я пойду…

Пауза, ничего не произошло, никто не возразил.

– …А я как раз хотел рассказать тебе о своей встрече со стариком…

Это подействовало. Плач прекратился неожиданно, перейдя в сморкание. Брун выпрямился, поморгал веками, его светло-рыжие брови покраснели, он выдохнул:

– Ты был у него? Он это сделает?

– Спокойно! Спокойно! – произнес Куфальт. – Ты думаешь, такое можно сделать за полчаса? Вначале он должен все обдумать.

– Значит, не вышло, – произнес Брун безучастным, как прежде, голосом. – Если директор решил подумать, ничего не выйдет, я знаю это по вызовам. – И он снова ткнулся головой в ладони.

Куфальт едва успел схватить его за рукав.

– Стой, Эмиль, не начинай все заново. Ты должен в среду или в четверг в двенадцать быть у него, он хочет сам с тобой переговорить.

– Да ведь не о чем больше говорить! – заупрямился Брун. – Либо сделает, либо не сделает. Что болтать попусту.

– Не будь дураком, Эмиль, – строго сказал Куфальт. – Конечно, ему вначале нужно поговорить с тобой. Прежде всего он должен найти для тебя мастера. А это не так просто. Может быть, ты сможешь ему помочь?

– Да, – произнес Брун, шмыгнув носом, он подошел к туалетному столику, открыл ящик, заглянул в него, бормоча: – Эти свинья сторож все-таки прихватил мой носовой платок, – и вытер нос о рукав.

– Вот видишь! – сказал Куфальт. – И еще ему ведь нужно подумать, как быть с деньгами. Нет смысла начинать дело, если через полгода кончатся деньги.

– Да ну, – не веря, сказал Брун, – если захочет, он всегда найдет деньги.

– А вот и нет, у него нет денег, – решительно произнес Куфальт. – Ты же знаешь, как бывает: одному нужен новый костюм, другому ботинки или инструменты, нужно выкупить из заклада чемодан с вещами. Нет, у него не всегда есть деньги, об этом приходится думать заранее.

– А если у него будут деньги и мастер, тогда что еще нужно?

– Тогда совет надзирателей единогласно должен решить, что ты достоин этого.

Брун облегченно вздыхает.

– И больше ничего? Это ерунда! Среди них нет ни одного, кто был бы против меня, даже поп не будет возражать.

– Да нет… – протяжно произнес Куфальт, – ты так думаешь? Но ведь ты… – и вовремя опомнился. Зачем рассказывать об этом Бруну! Еще возьмет и снова заплачет.

– Что я? – спросил Брун.

– Нет, ничего. Я только подумал… Ты ведь всегда ходил в церковь?

– Конечно, и всегда причащался.

– Тогда все в порядке, – удовлетворенно заметил Куфальт. – Не откладывая иди завтра в двенадцать к нему.

– В двенадцать я должен быть на фабрике.

– Ты не можешь на часок отпроситься?

Брун не ответил. Какое-то мгновение казалось, что он снова заревет. Но это прошло, печаль улетучилась, вместо нее появилась злость.

– Отпроситься?.. Да они бы меня с удовольствием выставили, но я как-то намекнул, что деревообделочные фабрики отлично горят.

– Брун!

– Ну что, дружище, что? Знаешь, они меня изводят. Сначала надули меня со сберкнижкой. Потом я должен был стать бригадиром и получать зарплату как бригадир, а я бригадир, а получаю как разнорабочий. И из зарплаты они у меня вычитают все больше и больше, потому что знают: Брун другой работы не получит, Брун сидел, он на все готов, с ним можно делать все что угодно.

Он смотрит на Куфальта, смотрит на него очень зло, будто тот не его приятель, а господин Штегувейт с деревообделочной фабрики, его светло-голубые приветливые глаза наливаются яростью, необузданной яростью.

– Ну и что?.. – спрашивает Куфальт. – Эмиль, ты ведь давно ко всему привык!

– А я не хочу! – внезапно кричит тот. – У меня кожа с ладоней слазит, а получаю я меньше, чем любой сопляк, который гвоздя толком забить не может! И все потому, что я сидел, потому что это никогда не кончится, а я ведь свое отмотал!..

– Работай медленней, – советует Куфальт.

– Пробовал, – спокойнее говорит Брун, – не могу, не по мне это. Работник он и есть работник, я навалюсь и вкалываю, вкалываю…

Набрав воздух, он продолжает:

– Я вот ушел в тень, и мы работали так, что постоянно шли рекламации: то гвоздь погнут, то доска болтается, то дверцы не в порядке. А когда пришли и стали возмущаться, что мы, дескать, работаем, а товар возвращают, мы возьми и скажи им, что за такую зарплату иначе и работать нельзя, если так гнать, возможен и брак…

– Ну и что?

– Собаки! – презрительно произносит Брун. – Дармоеды, вот кто они! Для контроля поставили надсмотрщика, а ведь деньгами, которые ему платят, мы были бы вот как довольны. Теперь он проверяет товар и постоянно говорит «брак», «назад, брак».