Текст книги "Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды"

Автор книги: Ганс Фаллада

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 36 страниц)

Ханс Фаллада
Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды…

Wer einmal aus dem Blechnapf frißt…

Предисловие

Ханс Фаллада (1893–1947) – один из виднейших немецких романистов – личность уникальная в истории литературы своей страны. В отличие от других ведущих мастеров немецкоязычной прозы XX века – от Томаса и Генриха Маннов, Германа Гессе, Роберта Музиля, Лиона Фейхтвангера, Альфреда Деблина – Фаллада вовсе не был склонен к философствованию, не тяготел ни к интеллектуальному, ни к историческому роману, не прибегал ни к притче, ни к трагическому или сатирическому гротеску. Его герои, погруженные в мир повседневного немецкого быта, житейски достоверны, и мысли и заботы у них самые заурядные, будничные. И в то же время его лучшие романы богаты конкретно-историческим, социальным содержанием: они представляют как бы летопись жизни народа Германии от начала первой до конца второй мировой войны.

Настоящее имя Фаллады – Рудольф Дитцен. По свидетельству самого писателя, он взял псевдоним персонажа одной из сказок братьев Гримм «Гусятница» – верного коня Фалады, который всегда, даже после смерти, говорил правду, – и добавил в его имя еще одно «л». Потребность в псевдониме возникла, вероятно, прежде всего потому, что его отец, Вильгельм Дитцен, видный судейский чиновник, успешно делавший карьеру в аппарате вильгельмовской Германии, воспротивился намерению сына опубликовать первый его роман «Юный Годешаль» (1920) под настоящим именем. Дело в том, что это произведение, хак и последовавшее вскоре за ним другое, «Антон и Герда» (1923), носили явный автобиографический характер. Многие обстоятельства семейных отношений были изложены в них с беспощадной откровенностью. Это могло повредить карьере отца. Поэтому Вильгельм Дитцен потребовал от сына, дабы спасти от «позора» семью, – и в первую голову самого юного автора, – чтобы тот опубликовал свое сочинение под псевдонимом, «ибо рудольштадтские события, – как он писал в одном из писем врачу сына, – еще живы в памяти немцев». Что же это были за события?

Известно, что Фаллада рос очень болезненным, впечатлительным, легко возбудимым ребенком. Чинный бюргерский уклад отчего дома, где будущий писатель не находил должного понимания, чувствовал себя никому не нужным, чужим, постоянные «несчастья», преследовавшие его все детские годы, угнетающая казарменная дисциплина имперской гимназии, пренебрежительное, издевательское отношение к нему (да и не только к нему) учителей, сложные взаимоотношения со сверстниками и вообще вся атмосфера вильгельмовской Германии, сковывавшая юное поколение, – все это самым непосредственным образом сказалось на и без того нелегком характере мальчика, заставило его замкнуться в себе, уйти в вымышленный им мир, сделало его одиноким и пагубно отразилось на его психике. Еще в отроческие годы он неоднократно предпринимал попытки добровольно уйти из жизни. После длительного санаторного лечения в одной из клиник он переехал в город Рудольштадт, где учился в местной гимназии. Но мысли о сведении счетов с жизнью по-прежнему не покидали его. Восемнадцатилетним гимназистом он с приятелем задумал двойное самоубийство. Они стрелялись в октябре 1911 года на горе близ Рудольштадта, и Фаллада застрелил приятеля, а сам нанес себе два тяжелейших ранения. Врачи признали его невменяемым, он попал в психиатрическую клинику, а потом провел два года в частном санатории для душевнобольных.

Депрессивное состояние Фаллады во многом обусловило его дальнейшую судьбу. Он так и не смог получить диплом об окончании гимназии. Восполнить пробелы в образовании помогла ему сестра отца Аделаида Дитцен. Благодаря ей Фаллада овладел французским и английским языками, немного научился итальянскому. Много внимания Ада Дитцен уделяла литературе. Она была первой, кто пробудил в Фалладе неосознанное желание стать писателем, и на протяжении долгих лет подогревала его.

Ради заработка Фаллада поступил учеником-практикантом в крупное имение. Первые годы его самостоятельной жизни прошли в частой смене жилья и профессий, в поисках постоянного места, в настойчивых попытках совместить будничный труд с писательством. Он работал в сельскохозяйственных предприятиях – кассиром, секретарем, письмоводителем: два раза был судим за растрату и сидел в тюрьме, сначала три месяца, а потом два с половиной года; поселившись на время в городе Ноймюнстере, зарабатывал на жизнь в качестве сборщика объявлений, а потом – репортера местной националистической газеты «Генераль Анцайгер».

За первое десятилетие своей самостоятельной жизни он собрал такой богатый материал о быте, нравах, типах немецких «маленьких» людей, каким не располагал, быть может, ни один из его литературных современников.

В годы скитаний и житейской неустроенности он пристрастился к алкоголю и наркотикам – и в течение последующей жизни не смог радикально избавиться от этих привычек, несмотря на неоднократные курсы лечения. Его здоровье было основательно подорвано уже в ранней молодости. Он часто поддавался депрессии, а иногда им вдруг овладевало непонятное беспокойство.

Биографы Фаллады охотно цитируют его признание, сделанное им в личном письме: «Я – комок нервов, и мне действует на нервы многое, чего другой человек на моем месте и не заметил бы. С этим надо бороться – так сказали бы мещане. Но преимущество, которое дает мне эта сверхчувствительность, – в том, что я воспринимаю и переживаю много такого, что людям толстокожим недоступно…»[1]1
  Liersch W. Hans Fallada. Berlin, 1981, S. 187.


[Закрыть]

В начале тридцатых годов наступил перелом в горестной судьбе Фаллады. Он случайно встретил на прогулке своего бывшего издателя Эрнста Ровольта, который, несмотря на полный провал первых литературных опытов Фаллады (он скупил все оставшиеся экземпляры романов «Юный Годешаль» и «Антон и Герда» и пустил их на макулатуру), не дал смутить себя этими неудачами и поверил в его дарование. Он принял Фалладу на службу и в 1931 году выпустил его по сути первый роман «Крестьяне, бонзы и бомбы», обративший на себя внимание читателей.

Сюжет этого романа Фаллада почерпнул из своей практики провинциального газетчика: он присутствовал в качестве репортера на суде над зачинщиками крестьянского бунта на севере Германии, в Шлезвиг-Гольштейне. Расстановка политических сил тут была непростая. Крестьяне протестовали против непосильных налогов, против произвола социал-демократических «бонз» (чиновников, бюрократов), засевших в местном государственном аппарате, – и романист разделяет их гнев. Но он не умалчивает и о том, что к крестьянскому движению сумели примазаться ультраправые авантюристы, которые постарались направить недовольство крестьян в русло антисемитизма и травли «красных»… Роман, написанный неровно, еще не очень опытной рукой, пришелся ко времени. Он прозвучал как острый сигнал неблагополучия в Веймарской республике, где – в условиях нарастающего экономического кризиса – широкие массы бедствовали, а фашисты набирали силу.

Рецензенты хвалили роман за новизну материала, за отличное знание изображаемой среды, проявленное автором. Но все же знание это было неполным. Крестьяне предстают у Фаллады как своего рода монолит, как социально однородная масса. Зато среда косных городских обывателей изображена действительно очень достоверно. Наиболее запоминающийся персонаж – журналист Тредуп, живущий впроголодь, вечно неуверенный в себе и в своем завтрашнем дне, – образ отчасти автобиографический, первый в ряду «маленьких людей» Фаллады.

Казалось бы, после этого успеха положение писателя упрочилось. Но во второй половине 1931 года он снова попал в полосу трудностей. В связи с крахом крупного банка Ровольт был вынужден прекратить платежи авторам – это коснулось и Ханса Фаллады. Большую часть причитавшегося ему гонорара он долго не мог получить, службу в издательстве тоже пришлось оставить: он был уволен наряду с другими сотрудниками издательства Ровольта. Ситуация осложнялась еще и тем, что незадолго до всех этих событий он женился и у него родился сын. Перед Фалладой неумолимо вставал вопрос – как прокормить семью? «Нам, в общем и целом, живется лучше, чем десяти тысячам безработных, но этот хлеб очень горек и скуден, он не дает уверенности в завтрашнем дне. Но что такое уверенность?» – писал Фаллада в этот очень тяжелый для него период. Именно в эти дни у него зреет план создания еще одного романа, судьба героя которого сродни судьбе самого автора. Это «Маленький человек, что же дальше?». Он делится своими замыслами с Ровольтом, и тот определяет ему жесткие временные рамки написания романа: четыре месяца. Деваться Фалладе некуда. И вот в очень короткий срок он сочиняет роман, прославивший его имя не только в Германии, но и далеко за ее пределами.

Сюжет романа несложен. Торговый служащий Ганс Пиннеберг женится, переезжает из провинции в столицу, перебивается кое-как на убогое жалованье, больше всего на свете боится потерять работу – в конце концов все-таки ее лишается и обречен на полную нищету… В годы мирового экономического кризиса безработица стала во всех странах капиталистического мира настоящим массовым бедствием. К середине 1932 года, когда вышел роман о Пиннеберге, число безработных в одной только Германии перевалило за пять миллионов. Эрнст Ровольт правильно рассчитал, что книга на такую животрепещущую тему, как безработица, будет хорошо принята читателем. Успех романа превзошел все ожидания, повторные тиражи быстро расходились; одна из крупных немецких газет, «Фоссише цайтунг», печатала роман по главам в каждом номере; его стали переводить на иностранные языки. Миллионы читателей – и не только немецких – увидели в истории Пиннеберга самих себя, свою судьбу.

Уточним: Пиннеберг на протяжении всего повествования имеет работу, он становится безработным только в эпилоге. Но угроза безработицы с самого начала висит над ним, отравляет жизнь, делает его игрушкой в руках работодателей, будь то торговец зерном Клейнгольц или администраторы разного калибра в столичном магазине мужского готового платья. Они пользуются своей властью, и Пиннеберг находится в состоянии непрерывного страха: вдруг он не угодит, нечаянно проштрафится – и вылетит на улицу. Пиннеберг привык жить скудно, ему совсем немного нужно, – он убеждается, что быть зависимым еще более тяжко, чем быть неимущим. Мы тут вправе вспомнить пушкинское: «О бедность, бедность, как унижает сердце нам она!»

Пиннеберг, человек с униженным сердцем, внушает читателю острую жалость. Но одной жалости было бы мало, чтобы обеспечить роману такой массовый успех. Ибо Пиннеберг способен вызвать и симпатию. Конечно же, он не герой, не борец, не подвижник, он вряд ли пошел бы на личную жертву во имя убеждений. Но у него есть врожденный инстинкт порядочности, уберегающий его от низких поступков, – есть в нем и некая нравственная брезгливость, в силу которой он совершает и такой решительный шаг, как разрыв с родной матерью, ведущей постыдный образ жизни. Мы вправе предполагать, что в годы фашизма Пиннеберг – в отличие от многих своих сограждан – не даст себя превратить в палача или доносчика: при всей узости кругозора он от природы честен и добр. А это уже не так мало, когда человек живет в жестокие времена.

В западной критике Пиннеберг не раз сопоставлялся с героями фильмов Чарли Чаплина. Возможны и другие сопоставления – за пределами XX века. Любимыми иностранными классиками Фаллады были Диккенс и в особенности Достоевский, – известно, что еще в юности будущий писатель делал обстоятельные выписки из повести «Бедные люди», сильно его захватившей. Мы помним, как Макар Девушкин наивно восторгается той силой и правдой, которую он чувствует в пушкинском образе станционного смотрителя, «…это читаешь – словно сам написал, точно это, примерно говоря, мое собственное сердце, какое уж оно там ни есть, взял его, людям выворотил изнанкой, да и описал все подробно – вот как!» Герой Фаллады тоже взволнован, когда видит свое подобие в искусстве; но ситуация, быть может, подсказанная Достоевским, здесь трансформируется, приобретает оттенок горестной иронии. Пиннеберг смотрит фильм – мелодраму; ему кажется, что актер Шлютер, так выразительно передающий переживания своего неимущего и страдающего героя, сам должен быть из братства «маленьких людей»; встретив Шлютера в реальной жизни, он надеется найти в нем сочувствие. И как же горько ему приходится разочароваться!

В изображении эпохи, в которую живет Ганс Пиннеберг, Фаллада не во всем оказывается на высоте. Он столь же аполитичен, как и его герой. Роману недостает исторического фона. Действие происходит в те же годы, когда роман создавался и вышел – в 1931–1932 году. Это было тревожное время: острая политическая борьба сотрясала Германию, дестабилизировала повседневную жизнь страны. Фашисты рвались к власти, устраивали (с разрешения правителей Веймарской республики) многолюдные демонстрации, шумные массовые митинги; вооруженные банды нападали на рабочие собрания. В романе Фаллады мы находим лишь очень слабые отзвуки этих событий. В одной из первых глав эпизодически появляется нацист Лаутербах, придурковатый парень, вступивший в партию Гитлера от скуки. По воскресеньям он участвует в местных «баталиях», которые фашисты устраивают в соседних деревнях, а в понедельник появляется на работе весь в синяках и шрамах, свидетельствуя самим своим видом, что его агитация против «евреев, социалистов и КПГ» не встречает горячего сочувствия населения. Мимоходом дается и другой характерный штрих политической жизни тех лет. В доме будущей жены Пиннеберг становится свидетелем семейной ссоры: отец, социал-демократ, и сын, коммунист, не могут найти общего языка, сын обзывает отца «социал-фашистом». Так писатель затрагивает проблему, ставшую впоследствии одной из причин национальной трагедии: коммунисты и социал-демократы, которые соединенными усилиями могли бы дать отпор Гитлеру, даже и в час опасности не сумели преодолеть разногласий и объединиться… Но все это – вне сферы интересов Пиинеберга и его создателя.

Готовясь к выступлению перед читателями (или по радио), Фаллада написал на листке, датированном сентябрем 1932 года: «Меня спрашивали: почему ты не даешь ответа на вопрос – что же дальше? Мой ответ – „Овечка“, я не могу найти лучшего ответа. Счастье и бедность, забота о ребенке, забота и ребенок, удачи и неудачи жизни – ни больше, ни меньше»[2]2
  Caspar G. Nachwort zu: Hans Fallada. Kleiner Mann, was nun? Berlin. 1962, S. 370.


[Закрыть]. И в самом деле: Овечка, жена Пиннеберга, – в большей мере, чем сам Пиннеберг, – воплощает положительный идеал Фаллады.

Прислушиваясь к семейному дуэту Пиннебергов, мы улавливаем существенное различие между этими крепко любящими друг друга людьми. Развитие характеров обоих супругов идет, по сути дела, а противоположных направлениях. Глава семьи, Иоганнес Пиннеберг, по мере наслаивания жизненных неудач постепенно впадает в отчаяние, теряет уважение к себе. В финале – когда на одной из центральных улиц Берлина полицейский сталкивает его с тротуара, приняв за нищего бродягу, – Пиннебергу кажется, что он достиг предела падения: он в собственных глазах перестает быть человеком. Иное дело его жена. В ней происходит любопытная перемена. Невзрачная с виду девушка, получившая прозвище Овечка за кротость, привыкшая быть Золушкой в суровой рабочей семье, – воспринимает замужество как неожиданную удачу. Подумать только: она не просто вышла замуж за любимого человека, но и превратилась из дочери рабочего в жену служащего, получила новый, более престижный социальный статус. И она быстро смелеет, душевно взрослеет, житейские невзгоды не подавляют ее, а укрепляют ее природную цепкость. Она легко находит контакт с людьми, умеет помогать другим и спокойно принимать помощь от других, – она, дитя пролетариата, лучше знает цену солидарности, чем ее муж. Мимоходом переданы мысли Пиннеберга: ей бы, собственно, быть коммунисткой! Но нет. Овечка так же мало интересуется политикой, как и ее супруг. Однако, в отличие от него, она не падает духом. И даже заменяет Пиннеберга в роли кормильца семьи, когда он теряет заработок: она шьет, штопает, чинит одежду, получает по нескольку марок то там, то здесь, – с ней не пропадешь.

Пусть это не покажется парадоксом: быть может, именно принципиальная аполитичность Фаллады и его героев стала одним из факторов его успеха. Недаром современники сравнивали роман Фаллады по уровню популярности с романом Ремарка «На Западном фронте без перемен». Вслед за Ремарком Фаллада создал повествование на актуальную тему, оно захватило самую широкую публику, далеко не только любителей литературы. Причем захватило и тех читателей, которые в ответственный момент истории, требовавший от каждого гражданина четких политических позиций, вообще не хотели принимать никаких решений, старались, елико возможно, оставаться вне борьбы. Таких людей в догитлеровской Германии были миллионы.

Секрет успеха романа заключен и в его художественной манере – такой бесхитростной на первый взгляд и все же такой своеобразной.

Иоганнес Р. Бехер в короткой статье-некрологе о Фалладе тонко подметил существенные особенности его мастерства:

«Ему удалось уничтожить разлад между искусством и развлекательной литературой, его изобразительная манера развлекает, чтение доставляет эстетическую радость, он всегда захватывает и увлекает, и если он включает лубочные элементы, то только потому, что сама действительность лубочна… Он не всегда мог избегнуть слащавости, но его тоска по идиллии, его романтическая сумеречность порождены – это ощущается между строк и за строками – невыносимой смятенностью времени и эксцессами собственной жизни. По богатству и многообразию своих персонажей он был, пожалуй, самым значительным из нынешних немецких прозаиков»[3]3
  Бехер И.-Р. О литературе и искусстве. Издание второе. М., 1981, с. 478.


[Закрыть].

Эта характеристика относится ко всем лучшим вещам Фаллады. Многообразие персонажей, которое налицо в «Маленьком человеке…», свойственно и последующим большим романам писателя. Однако умение стереть грань между высокой литературой и занимательным чтением более всего, пожалуй, проявилось именно в романе о Пиннеберге. Здесь вроде бы не происходит никаких значительных событий, но повествование захватывает читателя не меньше, чем любой авантюрный роман. Прежде всего потому, что автор сумел нам внушить сочувствие к своим героям и показать повседневную жизнь как цепь малых, будничных, но по-своему драматичных конфликтов. Его герои то и дело поставлены перед необходимостью преодолевать препятствия. И Фаллада умеет убедительно показать нам ход этой борьбы – там ли, где речь идет о первых попытках неопытной хозяйки Овечки сварить обед, или о ее поисках дешевого жилья, там ли, где описано, как Пиннеберг, продираясь сквозь канцелярские заслоны, добивается встречи с влиятельным господином Леманом, от которого зависит его зачисление на службу, или где мы наблюдаем отчаянные попытки Пиннеберга уговорить клиентов купить хоть что-нибудь, не костюм, так куртку или брюки, ведь от них, покупателей, зависит его, Пиннеберга, судьба! Фалладе удается заинтриговать читателя, сыграть на его любопытстве. Даже название глав иногда заключает в себе загадку, причем часто с оттенком юмора. Это само по себе привлекает читателя и смягчает сумеречный колорит повествования о бедных людях.

«Тоска по идиллии», о которой говорит Бехер, проявилась не только в сюжете этого романа. На рубеже трагического 1933 года Фалладе еще хотелось верить в идиллию. Для большинства немцев фашистский переворот был сродни грому среди ясного неба, – писатель, упоенный своим первым большим успехом, и подумать не мог, что в его стране произойдет нечто подобное. После поджога рейхстага в стране началась кампания массовых арестов. Творческая интеллигенция поголовно внушала гитлеровским властям подозрение, – не пощадили и Фалладу. Его арестовали по смехотворному обвинению в участии в подготовке покушения на жизнь фюрера (!). Издатель Ровольт не покинул своего автора в беде и обратился к влиятельным лицам. Через две недели Фалладу освободили. Но и после этого он не представлял себе достаточно ясно, что грозит его стране и ему самому. Он готов был надеяться, что фашистская диктатура просуществует недолго. Фаллада был одним из очень немногих известных немецких писателей его поколения, кто не эмигрировал и все двенадцать лет гитлеровской диктатуры безвыездно прожил в рейхе. Это обернулось для него тяжкими личными страданиями, подчас мучительными компромиссами. Эмигрировать он не хотел ни в коем случае – он не представлял себе жизни вне Германии и не думал, что сумеет хоть что-либо написать, не видя перед собой родной природы и лиц соотечественников. Но из Берлина он как бы то ни было решился уехать, чтобы не быть на виду у властей. Он купил деревенский дом в Карвице, в округе Нойбранденбург, поселился, в нем со своей семьей и занялся сельским хозяйством. Там его мало кто знал, – для жителей Карвица он был не знаменитый писатель Фаллада, а просто «господин Дитцем».

Теперь дом в Карвице принадлежит Союзу писателей ГДР и превращен в музей Фаллады. Хранящиеся там документы дают представление об условиях его жизни в третьем рейхе. Фаллада, естественно, хотел не только пахать и сеять, но и писать и печататься. Для этого он должен был быть зачислен в «Имперскую палату словесности», куда принимали лишь тех, кто представит доказательства расовой чистоты. И Фаллада, сколь ему это ни было противно, выправил себе «расовый паспорт», где на основании старых церковных книг были выписаны имена всех его предков до XVII века: этот паспорт, документальное свидетельство варварских расистских порядков, хранится теперь в Доме-музее как исторический раритет. Там имеется также каталог музыкальных пластинок, составленный самим Фалладой. Отдельные строки в нем старательно зачеркнуты черной тушью: писатель сам изъял из своей коллекции записи выступлений музыкантов еврейского происхождения. Законопослушным подданным Гитлера было «не положено» слушать Менухина или Горовица, не говоря уже об Ойстрахе или Гилельсе… Но, конечно, неизмеримо более тяжкими были те унижения, которые Фаллада испытал как писатель.

В 1934 году вышел его роман «Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды…»; в нем отразились и воспоминания автора о его сравнительно недавнем арестантском прошлом, и тяжелое настроение, одолевавшее его после прихода Гитлера к власти. Роман этот, где снова идет речь о злоключениях «маленького человека», о его неравной борьбе с судьбой, гораздо более сумрачен по атмосфере, чем книга о Пиннеберге. Вилли Куфальт, отсидевший срок за растрату, выходит на свободу, мечтая о достойной человека жизни: работе, семье. Но что делать вчерашнему заключенному в условиях массовой безработицы? Общежитие для безработных, куда попадает Куфальт, – та же тюрьма, только с несколько более вольным режимом. В бюро машинописи, куда он устраивается, работа каторжная, а зарплата нищенская… После тщетных попыток остаться «на плаву» Вилли Куфальт отчаивается, озлобляется, звереет – и становится профессиональным грабителем. Теперь ему одна дорога – в ту же тюрьму, из которой он недавно вышел.

Понятно, что эта мрачная, горькая книга была по своему направлению прямо противоположна той барабанно-бодряческой «стальной романтике», которой требовал от писателей Геббельс. Фаллада пошел на хитрость, в сущности, обидную, чтобы роман мог выйти: он снабдил его довольно двусмысленным предисловием, где указывалось, что в романе речь идет о временах минувших; о «гуманном законодательстве» Веймарской республики Фаллада говорил с иронией. Эта ирония была сама по себе искренней: писатель был недоволен Веймарской республикой за то, что она была недостаточно гуманна. Но по гитлеровским понятиям она была слишком гуманна: можно было толковать предисловие Фаллады и в этом духе. Томас Манн, находившийся в то время в Швейцарии, с огорчением заметил в дневнике: «Теперь книга может выйти в Германии только в том случае, если автор в предисловии отречется от своего человеколюбия и растопчет его»[4]4
  Mann Th. Tagebücher. 1933–1934. Frankfurt am Main, 1977, S. 356–357.


[Закрыть]. Для Томаса Манна, который в 1934 году еще колебался – примкнуть ли ему открыто к антифашистской эмиграции, случай Фаллады стал еще одним доказательством, что честный писатель не должен и не может сосуществовать с гитлеровской диктатурой.

Злополучное предисловие не помогло Фалладе. Его роман подвергся изничтожающей критике в официальной печати рейха и был мало-помалу изъят из продажи, – по сути дела, запрещен. Подобная же судьба постигла и следующий его роман – «У нас был ребенок». Все эти неудачи пагубно сказались на здоровье Фаллады, он вынужден был много месяцев проводить в больницах и санаториях. Временами ему казалось, что единственная возможность литературного творчества для него – развлекательные повествования или, в лучшем случае, книжки для детей. Наряду с несколькими книгами сомнительного художественного достоинства он за годы своей жизни в карвицком уединении опубликовал и ряд сказок в фольклорном духе – тут он мог безбоязненно проявить своеобразие своего таланта. В повести «Фридолин, нахальный барсучок» он сочетал сказочные мотивы с зарисовками жизни в Карвице – тут фигурируют и его дети, и он сам, «папа Дитцен». Для юных читателей предназначена и его автобиографическая книга «У нас дома в далекие времена», где воспоминания детства поэтически приукрашены.

Фаллада был романистом по природе своего таланта, – его влекло к произведениям большого масштаба, где судьбы персонажей развертываются на широком эпическом фоне. Но в тех тяжелых моральных условиях, какие сложились для писателя в годы гитлеровской диктатуры, работа над крупными произведениями была делом рискованным, – а вдруг новый роман опять не понравится, а вдруг опять разругают, разнесут, запретят? Отчасти именно такие соображения заставляли Фалладу часто обращаться к малой прозе, которая давала верный заработок. Помимо книжек для детей, он писал рассказы на темы повседневного быта «маленьких людей». Тут на разные лады варьировались те мотивы, которые он сам определил в выступлении перед читателями, цитированном выше: «счастье и бедность, забота о ребенке, удачи и неудачи жизни». Такие рассказы легко находили сбыт в периодической печати, – читателям они нравились, цензура не находила в них ничего крамольного. Здесь проявилось умение Фаллады строить несложный, но напряженный сюжет, присущая ему безыскусственность разговорных интонаций, искусство детали. Но в этих рассказах нет той глубины, проникновения в жизнь, какою отмечены лучшие романы писателя.

И все-таки Фалладе удалось и в эти тяжелые для него годы создать два значительных реалистических произведения – большие романы «Волк среди волков» (1937) и «Железный Густав» (1938).

«Волк среди волков» был обстоятельно проанализирован Б. Сучковым во вступительной статье к русскому изданию[5]5
  Фаллада Ганс. Волк среди волков. М., 1957, с. 577.


[Закрыть]. Однако в ней есть утверждение, с которым трудно согласиться полностью: «Волк среди волков» вводится тут в традицию немецкого «воспитательного романа», классическими образцами которой являются «Вильгельм Мейстер» Гете и «Волшебная гора» Томаса Манна. Действительно, в повествовании Фаллады, как и в названных классических романах, появляется молодой человек, который познает жизнь, обретает зрелость, необходимую для практической деятельности. Но от традиции «воспитательного романа» эта книга Фаллады отходит потому, что в ней отсутствует интеллектуальный компонент: никак не отражены духовные искания героя. Кроме того, «Волк среди волков» повествует не только о судьбе молодого человека: это роман многоплановый, панорамный: в нем много сюжетных линий, и центральный персонаж Вольфганг Пагель подчас надолго исчезает из поля зрения читателя, уступая место другим героям (или антигероям). Роман поражает обилием действующих лиц. Среди них – и отставные офицеры, которым приходится искать себе в побежденной Германии новое поле деятельности и которые легко дают себя втянуть в реакционные заговоры; и большая помещичья семья, окруженная разнообразными типами челяди; и арестанты, проститутки, городская беднота и официальные блюстители порядка. «Волк среди волков», таким образом, роман не только и не столько «воспитательный», сколько нравоописательный и отчасти даже приключенческий, с захватывающим сюжетом: тут и сложные семейно-имущественные конфликты, и секретные склады оружия, и похищенные письма, и крупные или мелкие преступления, и побеги, и полицейские преследования… Фаллада охотно идет навстречу запросам массового читателя, часто вводит в действие элементы неожиданности и тайны и при всем том создает повествование широкого социального масштаба.

Название романа может быть прочтено двояко. «Вольф» по-немецки значит волк; но это и – уменьшительное имя героя. А юноша Вольфганг Пагель, в отличие от большинства персонажей, вовсе не волчьей породы. Он инфантилен, в его образе действий немало дурашливого, вздорного, но он не зол, не жесток. Он не виноват, что ему приходится пробивать себе дорогу в жестоком мире. Изображенная в романе Германия 1923 года, поистине страна, где человек человеку волк. Действие происходит в те месяцы, когда хозяйственная разруха и инфляция достигли своей высшей точки. Девальвация немецкой марки влечет за собой девальвацию нравственных ценностей: исчезают барьеры совести, рвутся семейные и дружеские узы, люди поддаются злым стихиям животного эгоизма, стяжательства, равнодушия к ближнему. На этот раз Фаллада не замыкает действие в рамки частной жизни и стремится – местами даже с помощью прямых публицистических пассажей – показать общественные, исторические истоки этой почти тотальной деморализации. По ходу действия он вводит эпизоды «чтения газет». Во всей Германии люди раскрывают газеты, чтобы узнать последние новости о падении курса марки, – но заодно узнают и о событиях международной и внутренней жизни, о судьбах Рурской и Рейнской областей, оккупированных французскими войсками, о конфликтах внутри правительства. «Они читают о том, что экспорт прекращен, что в хозяйственной жизни Германии полный развал; они читают также о стычках между сепаратистами и полицией и что полицейских французы сажают в тюрьму.

За это время, за эти несколько недель, пока шла уборка хлеба, доллар с четырех миллионов марок поднялся до ста шестидесяти миллионов.

„Для чего мы работаем? – спрашивали люди. – Ради чего мы живем? – спрашивали люди. – Мир гибнет, все распадается, – говорили они…“»

По мысли Фаллады, развал народного хозяйства и развал общественной нравственности – звенья единой цепи. И одним из проявлений этого морального распада становится подпольная деятельность реакционных военизированных групп.