Текст книги "Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды"

Автор книги: Ганс Фаллада

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 36 страниц)

Пальцы вяло касаются клавиш, каретку переставляют медленно, как бы нехотя, и не сразу берутся за новую строку, а секунду-другую пережидают.

Горячие потные лбы, замкнутые, хмурые лица, – ни обычной болтовни, ни перешептываний, только раздражение и вялость.

Зато в соседней комнате девицы, работающие на множительной машине, чешут языки напропалую. Делать им нечего, у них не то третий, не то четвертый день нет работы, нечего размножать. Но жалованье свое они все равно получат, беспокоиться им не о чем. В самом деле, почему одним пирог сам лезет в рот, а кто голодом сидит, на того и не глядит.

Двадцать машинок трещат, это верно, но тем не менее все слышат, как в кабинете Яуха сперва рывком распахивается, а потом с грохотом захлопывается дверь: тррах!

Все трясется.

Куфальт со значением смотрит на Маака. Маак со значением смотрит на Куфальта. После чего Маак прикрывает веки в знак того, что взгляд понят.

Слышно, как в кабинете Яух мечется из угла в угол, как он распахивает окно. Енш вдруг начинает давиться от смеха, – он расслышал, как Яух сам себя обзывает. Но смех тут же обрывается, ибо в дверь бюро просовывается багровая от злости голова Яуха, который орет, как будто его режут:

– Фройляйн Мерциг!! Фройляйн Мерциг!!

– Иду, господин Яух!

В другом конце комнаты приоткрывается дверь, и фройляйн Мерциг (та тварь, что повыше) тоже просовывает голову в щель:

– Да, господин Яух?

– Адресную книгу Гамбурга, да поживей!

– Сию минуту, господин Яух!

Ясно: близится гроза, надвигается шквал. Фройляйн Мерциг перебегает по комнате от одного рабочего места к другому в поисках адресной книги.

Яух, все еще багровый, следит за ней глазами:

– У кого из вас, черт побери, эта книга! Неужели сами сказать не можете?!

Фройляйн находит книгу у Загера и забирает ее.

– Слушайте, фройляйн, она мне нужна для работы, – слабо протестует Загер.

Но она уже несется с книгой в руках к Яуху, а тот рявкает:

– Вскорости многие из вас, горлодеров, насидятся без работы.

Схватив адресную книгу, он исчезает.

– А вы, фройляйн, могли бы хоть извиниться или вежливо попросить, – негодует Загер.

– С вами я вообще не намерена разговаривать, – парирует та, явно имея в виду не только Загера, а всех, сидящих в этой комнате. Она уходит к своей напарнице, но дверь прикрывает неплотно, так что все слышат:

– Сегодня что-то будет, я еще никогда Яуха таким не видела. Наверняка кого-нибудь из этих выставит!

А пока что Яух у себя в кабинете шелестит адресной книгой, продолжая сыпать ругательствами, и когда вновь появляется в дверях, то уже в полный рост.

– Можно мне получить обратно адресную книгу, господин Яух? – принимается за свое Загер.

– Знает кто-нибудь из вас машинописное бюро «Цито-Престо»? – спрашивает Яух, выходя на середину комнаты.

Молчание.

Потом кто-то один подает голос:

– Может быть, «Цито», господин Яух…

– Я сказал «Цито-Престо», болван! – рявкает Яух и подлетает к двери в соседнюю комнату, где повторяет свой вопрос.

– Машинописное бюро «Цито»… – начинает фройляйн Мерциг.

– Дуры набитые! – рычит Яух, но, опомнившись, берет тоном ниже и просит его извинить, однако дверью хлопает так, что все дрожит.

Он поворачивается, и вот они сидят перед ним, словно школьники в классе, все лица обращены к нему. Привалившись спиной к двери, Яух засовывает руки в карманы, одной перебирает ключи, другой – мелкие монетки, лоб нахмурен, нижняя губа закушена.

– Принесите кто-нибудь мою сигару – лежит на пепельнице…

Прикидывая, кого бы послать, он скользит глазами по ряду сидящих, останавливается на Мааке, но тот как ни в чем не бывало продолжает печатать. Яух переводит взгляд на сидящего за Мааком и зовет:

– Ламмерс!

Тот робко встает, чуть ли не бегом бросается в кабинет шефа, возвращается с окурком сигары и протягивает его Яуху.

– Огня! – приказывает тот.

Ламмерс шарит по карманам, находит спички, зажигает одну, подносит Яуху – и все это, трясясь от страха. Яух затягивается, выдыхает колечками дым и вдруг говорит тому же Ламмерсу:

– Вы же знаете, что курить здесь запрещено? Если еще раз увижу, что у вас при себе спички!..

– Но я же не курил, господин Яух! – едва слышно лепечет Ламмерс.

– Молчать! Ты заткнешься или нет?! Заткнешься?! Не то вышвырну за дверь!! – орет Яух на Ламмерса, у которого уже ни кровинки в лице.

Одно мгновение тот стоит как вкопанный, потом, спотыкаясь, бросается к своему месту, плюхается на стул, втягивает голову в плечи и всеми десятью пальцами впивается в клавиатуру.

Одно мгновение царит тишина. Яух сопит. Все чувствуют, что это был лишь порыв ветра перед бурей, а буря еще впереди. Яух глазами ищет новую жертву, взгляд его останавливается на Куфальте, который печатает как одержимый. Яух уже открыл было рот, но в эту секунду из дальнего угла комнаты раздается звучный бас:

– В этом свинарнике дерьмом воняет!

Яух вскидывается как ужаленный и забывает закрыть рот, отчего вид у него совсем идиотский. Давясь воздухом, словно от удара в живот, он хрипло спрашивает:

– Как, как? Кто это сказал?

Енш встает из-за машинки и, тыча себя в грудь пальцем, как это делают дети, говорит:

– Это я сказал, господин Яух.

Постояв так с секунду и выжидательно глядя на Яуха, который, едва оправившись от растерянности, собирает силы для нового взрыва, он молча ждет и, когда гром уже готов грянуть, спокойненько поясняет:

– Я сказал, что в этом свинарнике воняет дерьмом! Да еще в такую жарищу! А что, разве нет?

– Следуйте за мной! – орет Яух. – Следуйте за мной в мой кабинет! Получите свои бумаги. Вы уволены! Вы… вы… Неблагодарная скотина, вот вы кто! Получите свои бумаги!

– А также денежки, – добавляет Енш невозмутимым тоном и вместе с Яухом направляется в его кабинет.

Они уже почти скрылись из глаз, как вдруг в другом углу комнаты поднимается еще кто-то – на этот раз Дойчман – и кричит вслед Яуху:

– Господин Яух, я тоже считаю, что в этом свинарнике воняет дерьмом!

Яух вздрагивает всем телом и замирает на месте, губы его беззвучно шевелятся, он переводит взгляд с одного на другого, потом задумывается и, наконец, поманив рукой, приглашает:

– Идите и вы, господин Дойчман. Вы тоже уволены.

– Вот и прекрасно, – замечает тот. – Все идет как надо.

Но до кабинета Яуха они так и не успевают дойти. Потому что в этот момент встает Загер и тихим голосом вежливо просит:

– Нельзя ли мне взять обратно адресную книгу, господин Яух? Мне нужно работать.

– Да отцепитесь вы от меня! – рявкает Яух.

– Тогда и я вынужден признать, что здесь воняет дерьмом, – раздумчиво говорит Загер все тем же подчеркнуто вежливым голосом. И добавляет немного поспешнее: – Я сам присоединяюсь к первым двум, господин Яух, я тоже иду за вами.

– Это бунт! – не своим голосом вопит Яух. – Это настоящий…

– Бунт бывает в тюрьме, господин Яух, тут память вам немного изменила, – сухо говорит Маак и тоже встает. – А ведь здесь мы не в тюрьме, не правда ли?

– Разумеется, господин Маак, – раздельно произносит Яух, и вся его злость как бы улетучивается. Кровь отливает от головы, он как-то даже сереет. Внутри у него все кипит, но внешне он уже спокоен. И нарочито медленно говорит:

– Чтобы не затягивать дело, позвольте спросить, кто еще считает, что в этом свинарнике воняет дерьмом? Прошу вас, господа, не стесняйтесь. Ну, так кто же?

Встают еще трое: Куфальт, Фассе, Эзер.

– Кстати, я тоже, – говорит Маак.

– Ну, естественно. Значит, господин Фассе, господин Эзер и сам господин Куфальт! Однако я знаю, в чем тут дело, господа, легко это вам не сойдет с рук. Я-то знаю…

Сердца заговорщиков замирают. «Что, если эта тварь в самом деле знает? И испортит нам всю коммерцию…»

– Это заговор, и милый, добрый и скромный господин Куфальт – его главарь. Своими ушами слышал, как вы нынче у ящика с лентами сговаривались провернуть дельце. Сейчас же сообщу в уголовную полицию, сейчас же…

– А я тоже считаю, что в этом свинарнике воняет дерьмом, – перебивает тираду Яуха звонкий ломающийся голос. Вот это да! Со своего места поднимается Эмиль Монте, изящный светловолосый юнец, похожий на херувима. Сидел по сто семьдесят пятой, – словом, голубой.

– О господи, молчал бы лучше в тряпочку, ты же не из нашей компании! – вырывается у Енша.

– А вот и доказательство! – ликует Яух. – Налицо предварительный сговор. Пройдите по одному в мой кабинет и получите свои бумаги… и деньги. Остальное мы обсудим с пастором Марцетусом. Уж мы позаботимся, чтобы вам все это боком вышло!

ГЛАВА ПЯТАЯ
Машинописное бюро «Цито-Престо»

1

Здорово все получилось – лучше не придумаешь!

Кто-то из них крикнул:

– Первым делом – айда куда-нибудь пожрать! А то у меня живот подводит – сил нет!

– И у меня!

– У меня тоже!

Слабый призыв к благоразумию «Горячее – в будни?» – все пропустили мимо ушей и восьмером скрылись в пивном погребке. В их компании были представлены все темпераменты – от прижимистого Маака, заказавшего чечевичный соус за тридцать пять пфеннигов, до прожорливого Енша, который, проглотив порцию гуляша, потребовал еще свиную ножку, а к ней две кружки светлого пива (итого – три марки шестьдесят).

Монте звонко выкрикнул, захлебываясь от восторга:

– Ставлю всем по кружке! Слава богу, наконец-то вырвался из этой гнусной конторы!

– Нет уж, спасибочки! – буркнул Енш. – Я сам плачу за свое пиво.

А Маак:

– Пить будете через месяц, если дело выгорит.

– Ну вот, – скисает Монте. – Строите из себя. А я до того рад, что избавился от этих проклятых адресов. Надоело, аж с души воротит. Хватит, в тюрьме досыта навкалывался.

Семеро остальных перестают жевать и смотрят на юнца, потом молча переглядываются.

– Ну, выкладывайте, что вы там задумали. Давайте начистоту, я на все готов.

– А мы нет! – выпаливает Фассе и тут же тушуется под укоризненным взглядом Енша.

Сразу становится ясно, что на роль вожака будут претендовать двое, потому что вместо Енша Эмилю отвечает Маак:

– Ты спрашиваешь, Монте, что мы задумали? Печатать адреса!

– Причем так печатать, – подхватывает Енш, не желая упускать инициативу, – так печатать, как тебе и во сне не снилось: по пятнадцать часов в день. Не нравится – всыплю так, что своих не узнаешь! – И Енш делает выразительный жест своей громадной ручищей.

– Лично я сильно сомневаюсь, что Монте вообще стоит брать в дело. Он не из нашей компании, – понизив голос, быстро вставляет Маак.

– О господи боже мой! – Белокурый красавчик Монте совсем обескуражен. – Вы на самом деле собираетесь вкалывать? Это вы-то? Господи боже! Ну и свалял же я дурака!

– Обо всем этом мы еще потолкуем, – говорит Енш. – А сейчас… Я наелся. Кельнер, получите!

– С нас тоже!

– Пойдем к тебе, Куфальт, ты живешь ближе всех.

2

Здорово все получилось – лучше не придумаешь!

Сперва большинством в два голоса заведующим новым бюро выбирают уравновешенного Маака.

– Я с благодарностью принимаю этот пост, – быстро и уверенно сказал Маак, привычно поправив дужку очков на переносице, – и постараюсь всегда учитывать ваши интересы. Я никому не позволю, – добавил он еще более торопливо, заметив, что Енш что-то завистливо буркнул себе под нос, – действовать на свой страх и риск. Приказывать буду как можно меньше, но что прикажу, должно быть безоговорочно выполнено. Кто будет противоречить…

– Намылим шею, – буркает Енш.

– Вот именно, Енш, вот именно, примерно это я и хотел сказать, – не удержался от улыбки Маак. – Что касается Монте… Я еще раз продумал это дело. И теперь я другого мнения.

– Я тоже, – буркнул Енш.

– Вы теперь против того, чтобы он остался?

– Да, теперь я против.

– А я – наоборот, – возражает Маак. – Нам надо за месяц сделать триста тысяч адресов. Двоим придется все время фальцевать материал и раскладывать по конвертам. Считая Монте, для работы на машинках остается шесть человек. Шестью десять – шестьдесят, шестью шесть – тридцать шесть, то есть девять тысяч шестьсот…

– Какого рожна взялся считать?

– Такого: даже если Монте останется, каждому из нас надо будет сделать за день тысячу шестьсот – тысячу семьсот адресов.

– Вот это да!

– Пуп надорвешь!

– Я сделаю две тысячи, – заявляет Енш.

– И я, – говорит Маак. – Дойчман, ясное дело, тоже. Но среди нас хватает и тех, кто работает медленнее. Поэтому я предлагаю: давайте засадим Монте вместе с Куфальтом за фальцовку и раскладывание по конвертам. Иначе нам не справиться.

Все угрюмо молчат. Наконец кто-то спрашивает:

– Ну ладно. А сколько он заработает?

Монте перебивает:

– А я и не хочу с вами. Я вовсе не для того оттуда…

Енш поднимается со своего места и через всю комнату надвигается на Монте. Обхватив его ручищами так, что тот и пальцем не может пошевелить, он начинает трясти его, приговаривая:

– Ах ты, красавчик! Ах ты, мой миленький!

– Хватит, Енш, – останавливает его Маак. – Итак, ты понял, Монте, что к чему? Через месяц можешь делать, что захочешь. А пока…

– Вот так-то! – говорит Енш и, подняв юнца в воздух, с силой плюхает его на соседний стул.

Монте выхватывает из кармана носовой платок, вытирает вспотевший лоб, разминает пальцами плечи, обводит всех по-детски обиженным взглядом и вдруг начинает совсем по-бабьи хихикать…

– Ну и силен мужик! – давится он смехом.

– Прежде чем распределить работу, – возвращает всех к делу Маак, – нужно установить, какими денежными средствами мы располагаем в качестве оборотного капитала. Нам необходимо купить в рассрочку шесть машинок, – думаю, примерно по тридцать марок первичный взнос за каждую, – кроме того, снять помещение – еще тридцать марок, – купить столы, стулья, – шестьдесят марок…

– Но это все мы можем и так (жест рукой) достать.

– Значит, на столы и стулья – шестьдесят марок, – как бы не слыша, продолжает Маак. – Вот, пожалуй, и все. Итак: сто восемьдесят – на машинки, плюс плата за помещение – двести десять, значит, за все про все – двести семьдесят… Сколько каждый из вас может внести?

Молчание. Прямо-таки мертвая тишина. Все сидят, уставившись в одну точку.

– Нас восемь, – говорит Маак. – На каждого приходится сорок марок. У кого есть такая сумма?

Молчание. Молчание. Молчание.

– Я вношу сорок марок, – говорит Маак. – А ты, Куфальт?

– Но ведь и заказ тоже я выбил, – мнется Куфальт. Он боится – дай он сейчас сорок марок, и все увидят, что в бумажнике у него осталось еще триста сорок. Вот и придется ему платить за всех.

– А вы, Енш?

– Сколько есть – все проедаю, – хмурится Енш. – Другое дело вы, вы заведующий!

– А вы, Фассе? Дойчман? Загер? Эзер? Монте?

– Еще и денег требуют! – взвизгивает Монте. – Это при таком-то обращении!

Долгое тягостное молчание.

– Да, для чего мы вас заведующим выбрали? – еще раз затрагивает эту тему Енш.

– А все Куфальт, он эту кашу заварил, – злобно бросает Эзер.

– Ну и дураки же мы были! По тысяче семьсот адресов в день – ни хрена себе!

– Дерьма вкрутую! – орет Загер и трахает кулаком по столу.

– Дерьмо! – вторит ему Фассе.

И вдруг все орут «Дерьмо!» и, словно обезумев, колотят кулаками по столу и мечутся по комнате в припадке отчаяния: ах, какая жалость, зря они бросили свою прекрасную работу у Яуха, зря!

– Минуточку! – властно произносит Маак, и мало-помалу все успокаиваются.

И Маак говорит – надо сказать, вид у Маака внушительный, прямо-таки безукоризненный: лицо бледное, сосредоточенное, очки в тонкой золотой оправе, – итак, Маак говорит:

– При условии, что деньги мы все же соберем…

– Дерьмо!

– Извините! Я убежден, что у вас у всех есть деньги – за исключением, может быть, Эмиля.

– У меня их нет, – подтверждает Монте. – Хотите, чтобы я у вас работал, дайте мне аванс.

– Итак, при условии, что деньги мы соберем и завтра приступим к работе, послезавтра мы получим от фирмы девяносто три марки пятьдесят за первые десять тысяч адресов и каждый следующий день будем получать столько же. Это и есть наш заработок…

– Если бы да кабы!

– Поэтому я предлагаю выплачивать на первых порах только по двадцать пять марок в неделю, пока не вернем вкладчикам их деньги. Из денег фирмы. Каждый вкладчик получит за десять марок, сданные в общий фонд, уже пятнадцать – как возмещение за риск.

Все молчат и тяжело дышат.

– Если мое предложение будет принято, – торопится закрепить эту мысль Маак, – я готов внести сто марок.

Еще минуту длится молчание. И тогда Маак добавляет нарочито мечтательным тоном:

– Зато потом получу сто пятьдесят!

– Почему это сто марок? – вскидывается Енш. – Почему именно вы – сто марок? Тогда я тоже даю сто!

– И я!

– И я!

– Столько нам и не нужно.

– А я – сто пятьдесят! – старается перекричать всех Куфальт.

– А у меня только сорок и есть. – Монте опять обижен. – Почему-то на мою долю всегда приходится меньше всех.

Оглушительный хохот.

– Гляди-ка, наш херувимчик тоже чует – деньгами запахло!

– А то – аванс ему подавай, ишь чего захотел!

– Значит, так, – опять берет слово Маак, – денежный вопрос можно считать решенным в том смысле, что каждый из нас вносит сорок марок…

– Но обратно получим шестьдесят!

– Само собой! Тогда я прошу всех побыстрее сходить домой и принести деньги. Сегодня нужно еще переделать кучу дел.

Все разбегаются по домам.

– Монте! Слушай, друг, если не вернешься, мы тебя так и так найдем!

– Да приду я, приду, – отмахивается тот. – Раз мне за сорок шестьдесят светит!

Куфальт и Маак остаются одни. Маак разлиновывает лист бумаги, пишет столбиком фамилии всей восьмерки, начиная с себя, и против каждой ставит цифру сорок. Потом вынимает из потрепанного красного бумажника две двадцатки, бережно кладет их на стол и расписывается: «Получено. Петер Маак».

Затем берет из рук Куфальта еще сорок, снова расписывается в получении и с улыбкой глядит в глаза Куфальта.

– Дурачье вы все! Думаете, ни за что ни про что получите по двадцатке, а не соображаете, что ее у вас же вычтут из заработка.

– Ну, ты даешь! – Куфальт ошеломлен. – Значит, ты с самого начала это знал? А вдруг бы все это поняли?

– Я только тебе одному и говорю, – отвечает Маак. – Надеюсь, они не успеют ничего сообразить до того, как выложат бабки.

3

Получилось все на самом деле здорово – и впрямь лучше не придумаешь!

Оказалось, что все – за исключением вечно неряшливого Эзера и как всегда расфранченного Монте, – все остальные поняли и оценили по достоинству торжественность и важность момента: не только принесли деньги, но и переоделись. Даже грубиян Енш тщательно побрился и выглядел чуть ли не элегантным, а Дойчман несмотря на жару напялил визитку и котелок.

Все обступили его и наперебой стали выражать свое восхищение; Дойчман принимал их шумные восторги с несколько снисходительным удовлетворением. Маак тоже по достоинству оценил его внешний вид, сказав:

– Ну, Дойчман, тебе сам бог велел пойти вместе с Фассе и снять для нас помещение. По возможности недалеко от фирмы – как она называется-то?

– «Эмиль Гнуцман, наследник Штилинга», – подсказал Куфальт.

– Ну, хорошо. Одной комнаты вполне хватит. По мне хоть под самой крышей. Но чтобы было светло! И не дороже тридцати марок…

– Я, конечно, постараюсь, но…

– Ни в коем случае не дороже!! Вот деньги, распишись в получении. И не забудь взять расписку у домовладельца…

– Понято, – говорит Дойчман. – Сделаем. Кто возьмет на себя лампы?

– Погоди-ка. Господин Енш…

– Кончай выламываться! Теперь все мы тут на «ты», раз уж наши денежки в общем котле.

Маак, как всегда, вежлив:

– Благодарю, Енш. Тогда так: прошу тебя, отправляйтесь сейчас же с Загером и Монте на поиски мебели. Может, удастся получить что-нибудь напрокат, а нет – купите просто козлы. Потом прибьем к ним доски. И еще три-четыре подержанные лампы на блоках. Вот тебе деньги, распишись. Квитанции принесешь.

– Само собой. Чего зря молоть языком?

– А мы с Куфальтом пойдем раздобывать машинки. В половине восьмого встретимся здесь, у Куфальта, и расскажем друг другу, как обстоят дела. – И тут же добавляет с глубокой тревогой в голосе: – Только смотрите, ребята, надо расстараться, чтобы завтра утром мы могли сесть за машинки и работать.

– Ты достань машинки, а уж мебель я обеспечу.

– А я комнату.

– А мне что делать? – спрашивает Эзер.

– А для тебя, – с какой-то преувеличенной торжественностью тянет Маак, и видно, что у него язык не поворачивается сказать то, что он хочет. – Для тебя у меня задание особого свойства…

– Чего тянешь, выкладывай. Я уже понял, что мне достанется самая грязная работа.

– Ну почему? Просто я не знаю, может, тебе это будет неприятно. И потому хочу сперва кое о чем спросить. Я как-то слышал…

– Да не тяни ты! – не выдерживает Енш.

– Говори. Я слушаю, – спокойно вставляет Эзер. – Отчего не послушать, не сразу же в морду.

– Ну, в общем, я кое-что слышал о тебе, Эзер, – опять мнется Маак, – но, может быть, это одна брехня…

– Ну все, сейчас уже я врежу! – рявкает Енш.

– Насчет фальшивых денег… – неуверенно заканчивает Маак.

У Эзера, долговязого, нескладного парня лет за тридцать, лицо костистое, с резкими чертами, волосы ярко-рыжие, а руки длинные-предлинные, и пальцы на них какие-то странные, будто на шарнирах.

– Давай дуй дальше, а я послушаю… – только и говорит он.

– Как вам известно, Куфальт должен завтра представить письменный текст договора между нашей фирмой и той. Но у нас пока нет фирменных бланков, и за такой короткий срок взять их негде. Да мы и не знаем еще своего адреса. Может, ты, Эзер, сумеешь от руки изготовить один-два экземпляра таких бланков, чтобы вид у них был, как у типографских? Ты когда-нибудь видел бланки «Престо»?

– Дуй дальше. Когда надо будет, успею вмазать по роже!

Но, говоря это, Эзер ухмыляется.

Поэтому Маак продолжает уже увереннее:

– Фирменные бланки нужны нам до зарезу, иначе мы произведем плохое впечатление. И знаешь, нужно придумать что-нибудь покрасивее, в духе времени, – может быть, молоденькую девицу за машинкой? А сверху надпись: «Машинописное бюро „Цито-Престо“ – самое современное бюро континента». А внизу: «Неслыханно быстро – неслыханно дешево – неслыханно аккуратно». И даже, может быть, через всю шапку пустить зигзагом молнию. Мол, вот как быстро мы работаем. Но только выглядеть все это должно так, будто отпечатано в типографии…

– Ах ты, задница! – вопит Эзер, однако видно, что он в полном восторге. – Скотина несчастная! Да я делал двадцатки с линиями Гильеша – это такие тончайшие линии сеточкой, которые никому не подделать вручную, а я подделывал, и ни одна живая душа ничего не замечала, а государственный банк спокойно принимал их к оплате. И вы боитесь, что я не сумею нарисовать какой-то там дерьмовый фирменный бланк?! Дураки набитые, вот вы кто! Придумали какую-то молнию – вот, дескать, как быстро мы работаем! А ну разбегайтесь, чтобы я был тут один, и сегодня вечером в половине восьмого у вас, дубины стоеросовые, глаза на лоб полезут! Дай мне только пять марок, я распишусь, квитанцию потом получишь… Да идите же, чего уставились! Эх, ребятки, вот это работа так работа, для такого дела настоящий мастер требуется! Я давно хотел (да что вы уставились, в самом деле!) хотя бы еще разок показать, на что я способен, – но чтобы все по-честному, вот как сейчас. А то у меня вечно одна уголовщина получается. Ну, ладно, разбегайтесь поскорее, у меня уже руки чешутся… Дайте же мастеру показать свое мастерство!

– Да он не в себе!

– Ну, пока, Эзер!

– Смотри ненароком не нарисуй двадцаток на нашем бланке!

И все, смеясь, уходят.

4

Конечно, каждая задача имела свои трудности, но их задача – и в этом Маак и Куфальт были согласны друг с другом – наверняка была самой трудной. За сто восемьдесят марок купить, взять напрокат или просто на время шесть пишущих машинок – легким такое дело не назовешь.

Все их помыслы теперь были устремлены к Луи Грюншпому.

Этот господин регулярно помещал в гамбургских газетах объявления о том, что у него имеется неслыханно богатый выбор новых и подержанных машинок, в том числе и технических новинок всех систем. Возможна рассрочка, минимальный месячный взнос – десять марок!

Выяснилось, что склад господина Грюншпома находится в отдаленном районе города, в темном закоулке, утыканном лавками старьевщиков, а сам господин Грюншпом оказался долговязым и худосочным стариком с всклокоченной бородой. У него и в самом деле имелись пишущие машинки всех систем, начиная с самой древней, но для рассрочки с месячным взносом в десять марок надо было представить поручительство чуть ли не самого премьер-министра или по крайней мере директора крупного банка.

Грюншпом буравит посетителей быстрыми черными глазками и тараторит:

– Ну, возьмите же вон ту! Прекрасная машинка, сносу не будет! И всего девяносто марок, причем только две трети наличными, а остальное – под вексель на три месяца, если, конечно, найдется надежный гарант.

Куфальт и Маак смотрят на эту машинку: спереди пластинка с буквами. Передвижная ручка со стрелкой указывает нужную букву, валик приходит в движение, медленно подплывает к бумаге, прижимается – ох, эх, наконец буква отпечаталась… Куфальт и Маак только пожимают плечами.

– Чудесная же машинка, – не отстает господин Грюншпом. – А как печатает! Игрушка, а не машинка! (И только в этом безусловно прав!)

– Знаете, что я вам скажу, – перебивает поток слов Маак. – Мы открываем машинописное бюро. Фирма наша молодая, но уже есть солидные заказы, даже можно сказать блестящие. Однако нам необходимо в течение трех часов приобрести шесть машинок – больших, современных конторских машинок, понимаете? Заплатим вам задаток – по тридцать марок за каждую, а остальную сумму выплатим в рассрочку – по тридцатке в месяц. Как твое мнение, Куфальт, можно, пожалуй, и по сорок?

Куфальт согласно кивает, а господин Грюншпом с сомнением качает головой.

– Разрешите узнать, от кого у вас такие блестящие заказы?

Куфальт и Маак переглядываются.

И Куфальт отвечает:

– Ну, скажем, от одной текстильной фирмы. «Эмиль Гнуцман, наследник Штилинга».

Грюншпом одобрительно кивает:

– Хорошая фирма. Солидная фирма. Работает на машинках «адлер», приобретает непосредственно у агента фирмы-изготовителя. Я как-то купил у них несколько подержанных машинок. Ну и торгуется же господин Бер – просто ужас!

– Тут вы правы! – смеется Куфальт. – Со мной тоже ужасно торговался. Семь потов сошло, пока получил заказ!

Господин Грюншпом немного оттаял, уже не глядит на них так недоверчиво.

– Разрешите еще узнать, каков же размер заказа?

– Примерно три тысячи марок чистого заработка, – с достоинством отвечает Маак.

Господин Грюншпом погружается в раздумье. При этом он ходит из угла в угол, пока решение наконец не складывается у него в голове. Тут он останавливается.

– Так как вы молоды, хотите работать и кажетесь мне людьми честными и порядочными, вот что я вам предложу: завтра утром, в десять часов, я предоставлю вам шесть машинок, почти новых…

– Не почти новых, а новых! – перебивает его Маак.

– Почти новых, – не поддается господин Грюншпом. – Товар – первый сорт: «мерседес», «адлер», «ундервуд», «АЭГ». Вы даете мне задаток – триста марок, а также гарантийное письмо от господина Бера в том, что через месяц я смогу получить от фирмы тысячу пятьсот марок в счет оплаты вашего заказа…

– Ни в коем случае! – взрывается Куфальт. – А нам на что жить прикажете?

– То есть вы хотите содрать с нас по триста марок за подержанные машинки? Вы, видно, немного того, – протестует Маак.

– Просто за горло нас берете! Думаете, деваться им некуда: заказ у них есть, а машинок нет!

– Ну, что тут такого, я же только предложил свои условия. Да вы хоть весь Гамбург обойдите, никто не сделает вам такого выгодного предложения.

– Это уж точно! – иронизирует Куфальт. – Никто не осмелится!

– Нет, вы еще подумайте хорошенько, – говорит Грюншпом. – Всего лишь чудненькое гарантийное письмо от фирмы «Гнуцман» за подписью Бера, и я с радостью (тут он делает над собой усилие) – и я с радостью, – я вовсе не такой уж плохой человек, – соглашусь на двести марок задатка…

– Ишь чего захотели! – обрывает его Куфальт.

Но Маак вдруг подчеркнуто вежливым тоном завершает разговор:

– Итак, до свиданья, господин Грюншпом, может быть, мы и в самом деле еще подумаем о вашем предложении.

– Маак, ты что! – недоумевает Куфальт.

– До свиданья, до свиданья, господа. Вы еще вернетесь.

И, провожая их до дверей, повторяет:

– Вы еще вернетесь ко мне. Вот увидите: я дам вам действительно первоклассные машинки.

Куфальт с Мааком сидят на скамейке и курят.

– Не понимаю тебя, Маак, – начинает Куфальт. – Если отдать тысячу двести за машинки да еще вычесть триста двадцать, которые мы собрали на прочие нужды, то на всех нас останется около тысячи трехсот марок, то есть на рыло придется…

Он считает в уме.

– Сто шестьдесят марок и выплаченная пишущая машинка, – опережает его Маак. – А иметь собственную машинку совсем неплохо.

– Но ведь нас восемь человек, а машинок всего шесть, – упорствует Куфальт.

– Этот болван Монте останется с носом. Нечего было навязываться.

– А я?

– А тебе мы выплатим твою долю деньгами.

– Долгонько придется ждать. Тогда и я, пожалуй, останусь с носом, – обиженно поджимает губы Куфальт.

Оба надолго замолкают.

Вдруг Куфальт орет:

– А я возьму и не пойду к Беру! И письма просить не стану! Да он меня просто за дверь вышвырнет, скажи я – мол, заказ взяли, а машинок-то и нету! Не пойду, и все! Ни за что не пойду!

– И не надо, – едва шевеля губами, произносит Маак.

– Как это – «не надо»?

– Я же сказал: и не надо.

– А как же?

– Эзер сварганит нам гарантийку.

Оба долго, долго молчат. И не глядят друг на друга.

Теплый летний вечер. На скамейке сидят два молодых человека. Оба прилично одеты, приятной наружности, курят сигареты «Юно». И руки у них на месте, и головы на плечах, – в общем, посмотреть со стороны – люди как люди. Но ведь Маак сказал: «Эзер сварганит…»

Нет, они люди конченые, отпетые, им уже в плоть и кровь вошло, что нормальным путем им ничего не добиться, что они уже никогда не смогут вернуться к спокойной упорядоченной жизни. Ощущение это пришло к ним сразу после приговора, в тюрьме только усилилось, а по выходе из нее так укоренилось, что не вытравить. Они живут как бы на обочине жизни, боятся любой сплетни, любого полицейского, любого агента уголовного розыска, боятся писем, боятся своих же товарищей по несчастью, боятся проговориться во сне, боятся чиновников благотворительного комитета. Но больше всего они боятся самих себя. Они уже не верят себе и на себя не надеются: все равно когда-нибудь да сорвутся. Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды, тот весь век будет ее хлебать.

Маак сказал: «Эзер сварганит…»

И теперь торопится объяснить:

– Пойми, мы вовсе не собираемся обдурить старика Грюншпома. В конце месяца мы с ним расплатимся честь по чести. В конце концов, не все ли ему равно, от кого он получит свои деньги. В крайнем случае, вернем ему машинки. Там видно будет, месяц – большой срок.