Текст книги "Королева Бона. Дракон в гербе"

Автор книги: Галина Аудерская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 34 страниц)

Мендзылеский долго молчал, обдумывая ее слова, наконец промолвил:

– Вы загадываете слишком далеко, госпожа, не знаю, что бы я мог вам посоветовать. Но было бы хорошо, если бы Ян, получив епископство, стал верным стражем отцовских интересов в Литве, а Беата – доверенным лицом в столь любимой нашим господином Вильне. Об одном лишь я хотел спросить вас, ваше величество, если позволите: этот план предложил вашей милости канцлер Алифио, или же он был обдуман и выношен вами?

Она снова рассмеялась, на этот раз искренне.

– Только мною, – сказала она с победоносной ноткой в голосе. – Алифио будет после вас вторым человеком, который об этом узнает, а его величество король – третьим. Надеюсь, вы, ваше преосвященство, выразите свое согласие, на которое я очень рассчитываю.

Она встала, и Мендзылеский понял, что этими словами она решила закончить свою аудиенцию.

Неужто эта женщина, столь непохожая на первую жену короля, хочет сделать его своим наперсником? Бона. Недаром она носила такое имя. Хорошая, канцлерская голова? А быть может, хороший ловкий игрок?

В башне у астролога господствовал полумрак, но шар, в который он вглядывался вот уже несколько минут, горел удивительно чистым блеском. Королева выступила вперед, отодвинув Марину, и не спускала глаз с предсказателя. Наконец он сказал:

– Родится под знаком Козерога. В январе…

– Это я знаю и без вас, – нетерпеливо прервала она. – Но верно ли, что это будет младенец мужского пола? Сын?

– Звезды говорят, что дитя будет окружено почестями и славой. Будет носить корону.

– Он?

– Я сказал – дитя, – отвечал маг.

– В Польше обычно королями выбирают мужчин. Стало быть, вы сказали – сын, – настаивала Бона.

– Светлейшая госпожа…

– Ваmbino? Мальчик?

– ЭТОГО Я пока сказать не могу. Может, через неделю? В начале января?

– Значит, когда уже родится, да? – крикнула она в ярости. – Bene. Пришлю к вам гонца, и тогда будете знать точно! Совершенно точно, что сын.

Она била кулаками по столу, в такт своим угрозам, и Марина в страхе отступила назад. Давно уже она не видела свою госпожу в такой ярости.

Теперь Бона стала осторожней, реже бывала в том крыле замка, где резвились королевские дочери, и, казалось, была занята лишь собой. И в эти дни неожиданно пришла весть о смерти главы династии Габсбургов императора Максимилиана.

– Ему минуло всего шестьдесят, а он уже распростился со своим титулом римского короля и императора. Что будет теперь, Алифио? – спрашивала она.

– Я полагаю, – отвечал канцлер, – что внук его Карл, который вот уже три года как правит в Испании, не захочет покинуть Мадрид. Главным претендентом на корону Габсбургов остается его брат Фердинанд Австрийский.

– Не терплю Фердинанда. Заносчивый, властолюбивый юнец.

– Но на пути его может встать муж более зрелый, лет на десять постарше, и уже прославившийся в боях за Милан – французский король Франциск, а может, и аглицкий – Генрих Восьмой.

Она улыбнулась его словам, как удачной шутке.

– Разве что первым прискачет на выборы, загнав насмерть подаренную мною кобылу. Нет, едва ли он, хотя я предпочла бы его или даже Франциска обоим родичам Максимилиана.

– Жива и полна сил матушка вашего королевского величества, принцесса Изабелла.

– Но она не вечная. Меня же Максимилиан просватал за Сигизмунда как раз для того, чтобы я была подальше от Италии и борьбы императора за италийские герцогства.

Алифио склонил голову.

– Светлейшая госпожа, вы судите мудро, но вредите своему здоровью, хлопоча о столь сложных материях. Электоров – семь, трудно предугадать, кому они захотят отдать свои голоса.

– Но вовсе нетрудно отправить во Франкфурт послов, которые могли бы повлиять на чешского электора. Племянник моего супруга не захочет голосовать иначе, нежели этого пожелает наш король.

– Поляки будут в свите чешского электора, но разве один голос может что-то решить в столь важном деле?

На этот раз она взвилась от негодования.

– Послы для того и существуют, чтобы собирать вокруг себя сторонников. Будь я сейчас поздоровее, я сама поговорила бы с теми, кого его величество, опекун малолетнего Людвика, определит посланниками во Франкфурт.

– Светлейшая госпожа сейчас должна заботиться только о себе, ни о ком и ни о чем больше.

Она выпятила губы. Хотя лицо у нее слегка отекло, стало массивным, рот по-прежнему оставался ярким и свежим.

– Мне кажется, что я успею набраться здоровья и сил, прежде чем его величество выберет и пошлет своих людей.

Одним из них оказался влоцлавский епископ, многолетний королевский секретарь Мацей Джевицкий, и именно его Бона пригласила в свои покои. Не пытаясь даже скрыть собственных планов, она спросила его сразу:

– Скажите, епископ, вы сторонник Габсбургов?

Он минуту раздумывал, глядя на ее отяжелевшую фигуру. Пощадить ее или сказать правду? Должно быть, решил выбрать второе, потому что сказал:

– Так мне по крайней мере казалось. Но если вы, ваше королевское величество, сумеете убедить меня, что я заблуждаюсь, я готов положить все снова на чаши весов.

Бона хлопнула в ладоши, и на пороге покоев тотчас же появилась верная Марина.

– Принесите свиток, который я привезла из Италии, – приказала она. – От наших вассалов в Бари я получила свадебный подарок – карту Европы. Дар поистине бесценный.

Карта была цветная и в самом деле необыкновенно эффектная, и, когда Марина разложила ее на столе, епископ с любопытством склонился над ней. Королева стала напротив, и ее тонкие, изящные пальцы медленно водили по линиям границ.

– Посмотрите только, ваше преосвященство. Вот три династических великана нашего мира: Валуа во Франции, Габсбурги в Испании, Австрии и Германии и Ягеллоны в сердце Европы. Ну, скажем, еще Чехия, Венгрия, но там правит Людвик из династии Ягеллонов, под опекой моего супруга.

Верно ли я говорю?

– Да. Но Людвику предназначается в жены Мария из рода Габсбургов.

– Вот, видите сами. Везде, везде они! В Вене, Мадриде, Неаполе, в Нидерландах.

– Но его величество полагает, что здесь, в срединной Европе, нет государств, нам равных, – пытался возражать Джевицкий.

– Знаю. Это сегодня. А завтра? Габсбурги, которые ведут тяжбу с Францией из-за италийских герцогств и готовы вступить в борьбу с Ягеллонами и выжить их из Праги и из Буды. А тогда, ежели они захватят Италию, Чехию и Венгрию, кто сможет им противостоять?

– Вы видите все в черном свете, светлейшая госпожа.

– Я вижу все ясно, ваше преосвященство. Герцоги из рода Сфорца не столь влиятельны, но стараются не поддаваться Габсбургам. Ужели же я, королева большого государства, должна поддерживать эту династию в ее стремлении занять все престолы?

– Но без союзов, светлейшая госпожа, не обойтись, – не соглашался он.

– О да! Но почему бы не с Францией и Турцией против Габсбургов?

– Ваше величество! Турки уже много лет не оставляют в покое наши границы. После крестоносцев они – наш главный враг.

Она рассмеялась его словам, как шутке.

– Враг! Враг! Воистину смешно. С врагами надо уметь сговориться. А если попробовать подкупить? Это средство, ваше преосвященство, придумано не для друзей.

Джевицкий покачал головой.

– Ваше величество! Полумесяц не подкупишь. А впрочем, у нас в Польше нет золотоносных рудников.

– Зато у вас в Польше вдоволь земли, и она плодородна, – не сдавалась королева. – И какая тут буйная зелень, в то время как в изнывающей от солнца Италии вода – самое большое сокровище. Нельзя терять времени. О боже! Чего вы ждете? Пока вас не окружат со всех сторон?

Нужно копить силы сейчас, пока династия Ягеллонов в этом мире что-то значит.

– Династия? Но, ваше величество, – не желал уступать епископ, – вы забываете, что у нас короля выбирают.

– Знаю. Добыть трон для моего сына будет нелегко.

– Разумеется. Но ведь еще неизвестно, будет ли… Она не дала ему договорить.

– Династии нужны сыновья. Они у меня будут!..

– Сие достойно удивления, – только и нашелся что ответить епископ и добавил: – Можно ли полюбопытствовать, каково, на ваш взгляд южанки, наше северное королевство? Вы сказывали, у нас много земель…

– И много несуразного. Любой вельможа богаче короля. Королевские угодья растащены или розданы. Я спрашивала, сколько земли у нас в Короне? Никто не знает. Какие доходы?

Неопределенные, непостоянные! Благополучие только видимое, а на самом деле положение ужасное. С этим никак нельзя примириться.

– И вы, ваше величество, знаете, как его поправить? Она оживилась, глаза у нее заблестели.

– Ну конечно же! Конечно! Надо действовать!

– Стало быть?

– Усилить власть монарха. Создать могущество династии. Ваше преосвященство! Неаполитанское королевство управлялось на редкость разумно, я провела там свои юные годы, многому научилась и сегодня готова… О боже, – она поперхнулась, приложила платочек к губам. – Простите меня, ваше преосвященство.

Оступилась, торопливо выбежала, а Джевицкий, глядя ей вслед, не мог сдержаться:

– Необыкновенная. И воистину роковая женщина…

Рядом, в опочивальне, королева, одолеваемая приступами рвоты, разрешила Марине прислуживать ей, привести ее в порядок. Камеристка, поддерживая ослабевшую госпожу, медленно подвела ее к приоткрытому окну. Ворвавшийся холодный январский ветер остудил побледневшее лицо королевы.

– Сейчас пройдет, – утешала Марина.

– Странно… Это повторилось вдруг столько месяцев спустя и… так некстати. Почему бы детям не родиться как-нибудь иначе? – вздохнула королева.

– И попозже, не так скоро после свадьбы, – добавила Марина.

Бона резко оттолкнула ее.

– Ты всегда была недальновидна! Этот ребенок нужен мне сейчас, и как можно скорее. Ребенок – что я говорю! Мальчик! На крестины принцессы никто из знатных гостей не приедет. Даже моя собственная мать – если бы я, по принятому обычаю, и нарекла бы ее первую внучку ее именем.

– Гороскоп был такой туманный, запутанный…

– Замолчи! Ты знаешь хорошо, что девочки быть не должно!.. О боже!

– Что случилось?

– Мне вдруг пришло в голову… Нет, это ужасно! Моя мать родила не одну, а трех дочерей. А если вдруг и я… Дочка? Нет. Не хочу! Не хочу!

– Тсс… Епископ услышит.

– Верно, епископ. Хорошо бы, чтоб он стал нашим другом. Иди! Извинись за меня, за внезапный уход. Скажи… Скажи, что я спешила встретить посланника папы… Легата, который привез мне письма из Рима.

– Я не знала, что легат этот уже прибыл на Вавель.

– Довольно! Я не знала, что принцесса Бари подсунула мне такую глупую служанку. Глупую и тупую!

– Мне показалось странным…

– Не было никакого письма, нет и легата. Но это ничего не значит. Пойди скажи епископу, что он здесь.

– Тотчас проверит, и обман раскроется.

– Не раньше, чем завтра. А завтра… Быть может, забудет?

Когда Марина через минуту, выполнив приказ госпожи, явилась снова, королева чувствовала себя уже лучше, и Марина решилась спросить: как быть с присланным накануне из Бари подарком?

Бона оживилась, глаза ее заблестели.

– Правда! Подарок принцессы! Санта Мадонна! Чего же ты ждешь? О чем думаешь? Пусть внесут сюда ящик. Да поживее!

Быстро, но осторожно, под присмотром Паппакоды слуги внесли большой деревянный ящик.

Итальянец приподнял деревянную крышку.

– Это тяжелая вещь из металла, ваше величество, – сказал он.

– Наверное, серебряный туалетный столик, – пыталась угадать королева. – А может, зеркало в золотой раме. Поставьте сюда, вынимайте. Скорее, скорее!

– Это не столик. Это… колыбель.

– Санта Мадонна! Как я могла быть столь недогадливой. Конечно же, колыбель.

– Но какая красивая. Серебряная, – восхищалась Анна. – Какая резьба! А внутри записка.

– Прочти! – скомандовала королева.

– «Наследнику трона». Это все, – сказала Анна, опуская руку с пергаментным листком. Она ждала взрыва, который не замедлил наступить.

– Это невыносимо! – услышала она хриплый шепот. – В каждом письме напоминает мне про мои обязанности. Сын! Сын! И без колыбели был бы сын. Потому что я хочу этого. Я, а не кто-нибудь еще! Я!

Она вырвала у Анны из рук записку и бросила на пол. Камеристки не смели шевельнуться. Шепот королевы, ее зловещий хриплый шепот был страшнее крика.

В покоях королевы, в ведущей туда небольшой прихожей под неусыпным наблюдением Паппакоды слуги развешивали гербы семейства Сфорца. Они очень красили стены, но Станьчику не понравились; остановившись перед гербовым щитом, он спросил:

– Не согласитесь ли вы, синьор, удовлетворить мое любопытство?

– Это опять вы, – нахмурился Паппакода.

– Что этот италийский дракон держит в пасти? – не унимался шут.

– Разве не видно? Младенца.

– Ах, так? Доброе предзнаменование для Ягеллонов… А что означает Сфорца по-итальянски? Дракон? означает «навязывать… свою волю». Герцоги из этого рода умели это делать, как никто иной.

– А женщины из рода Сфорца?

– О, они… – начал было Паппакода, но умолк и после паузы добавил ехидно: – Они славились тем, что держали при своем дворе великое множество карликов.

– Карликов? Почему вдруг карликов? – удивился Станьчик.

– Видите ли, ничье величие уже не тешило их взор.

– Хо-хо… Отчего же королева не привезла своих карликов сюда?

– Она полагала, что среди польских придворных шутов их предостаточно, – закончил разговор Паппакода, направляясь в королевские покои.

Глядя вслед Паппакоде, Станьчик не успел сделать ответного выпада. Он лишь пробормотал, словно бы в осуждение самому себе:

– Довольно!

Но Паппакода, хотя и выиграл словесный поединок со славившимся своим остроумием шутом, не смог убедить Марину, что вести, которые он хочет сообщить госпоже, очень важны. Впрочем, из глубины комнаты он и сам услышал отказ королевы.

– Сейчас? Скажи, что сейчас не время, я устала. И теперь хочу отдохнуть.

– Не время, – как эхо повторила Марина. – Принцесса очень устала.

– Но слух у нее по-прежнему превосходный, – послышался раздраженный голос. – Как ты сказала – принцесса?

– Простите, ваше величество, – прошептала Марина.

– Впусти синьора Паппакоду. С какими вестями вы пришли?

Бона полулежала в кресле и, когда в дверях появился Паппакода, движением руки велела своим придворным девушкам выйти. Паппакода слишком поздно понял, что и в самом деле пришел не ко времени, но ретироваться было уже неловко, и он сказал:

– Из верного источника мне стало известно, что идут приготовления к войне с крестоносцами. Его величество сегодня долго обсуждали это с паном Тарновским.

– Об этом мне уже сообщили. Что еще?

– По приказу его величества дорогие меха для вас уже подобраны.

Она сделала нетерпеливое движение.

– Война и меха? Это для вас одинаково важно? А при этом трудно понять, почему вы суете нос в дела маршала Вольского? Это его обязанности.

Паппакода смутился только на мгновение.

– Я полагал, что, как будущий бургграф замка, обязан знать обо всем, что делается в этих стенах.

Бона разразилась злым смехом:

– Обо всем! Черт возьми! Нет, это просто забавно. А о том, что кто-то другой может стать здесь бургграфом, вы не знаете?

– Кто-то другой? – повторил он, подумав, что ослышался.

– Ну скажем, кто-то более сообразительный, более расторопный, нежели вы?

– Принцесса Изабелла, ваша матушка, прислала меня в Краков в надежде, что именно я… – начал было Паппакода, но королева ударила кулаком по подлокотнику кресла.

– Довольно! В этом замке все решает лишь моя воля. Воля принцессы не значит здесь ровно ничего. Ничего!

Но иногда и ее воля ничего не решала, в чем Паппакода убедился месяц спустя. Он был свидетелем того, как перед опочивальней королевы собрались толпой ее придворные, и сам на минуту остановился возле них.

– Началось? – спросил он.

Но, прежде чем получил ответ, к Диане ди Кордона придвинулся Станьчик.

– Ну как? Угадали звезды? – допытывался он шепотом. Диана покачала головой.

– Еще неизвестно. Возле нее, кроме лекаря, остались только Марина с Анной. Королева твердит одно: сын.

Станьчик рассмеялся с нескрываемым злорадством.

– Теперь я с удовольствием повторю ее слова: Они умолкли, потому что двери вдруг отворились и навстречу им выбежала Анна Заремба.

– Сын? – спросила Беатриче.

– Она велела мне выйти, – с обидой отвечала Анна. Лицо у нее было удивленное, скорее даже испуганное.

– Стало быть, не королевич? Ради бога! Говорите! – послышались со всех сторон голоса.

В эту минуту какой-то предмет, запущенный в дверь, разбившись, с грохотом полетел на пол.

– О боже! – вздохнула Диана.

– Я сказала: «Дитя… прехорошенькое», тогда она показала мне на дверь, – пожаловалась Анна.

– Санта Мадонна! От обеих жен – дочери! Когда же наш король дождется наконец наследника? – вздохнул кто-то из придворных.

– И что-то он теперь скажет? – поинтересовался Станьчик. – Ведь радоваться сегодня будут только наши друзья – Габсбурги. В Вене и в Испании.

Анна склонила голову еще ниже.

– Вот и королева спрашивала: «Что скажет на это король?»

Спустя некоторое время Сигизмунд подошел к ложу королевы, она устремила на него встревоженный взгляд.

– Ваше величество, вы уже знаете? – спросила королева так тихо, что он, отвечая, склонился над белой горой подушек.

– Знаю.

– Я так виновата перед вами…

– Думайте только о себе, о своем здоровье…

– Благодарю вас, – прошептала она. – Я так хотела, чтобы вы могли в свой молитвенник вписать имя королевича…

– А вписал еще одну дочь – Изабеллу из рода Ягеллонов, родилась 18 января, под счастливой звездой.

– Как вы добры, я этого, право, не заслужила… Она там, – королева показала рукой в дальний угол комнаты.

– В колыбели, присланной из Бари? – спросил король, не двигаясь с места.

– Да. Но я не думаю, чтобы матушка приехала на крестины. Она из рода Сфорца. Не столь великодушна, как вы.

Бона протянула руку, и король припал к ней губами.

– Ну что же, тогда обойдемся и без принцессы. Только выздоравливайте, как вы любите говорить, «presto».

Бона и в самом деле выздоравливала так быстро, что вскоре уже потребовала отчетов от Алифио и Паппакоды обо всех важных делах, что произошли за те несколько дней, пока она не выходила из своей опочивальни. Изменилось немногое: король вел беседы с Тарновским, а тот упрекал своего господина – для чего, мол, отворил ворота Кракова столь грозному врагу. Алифио объяснил ей, что магнат имел в виду италийских дворянок королевы. Перед такой ратью, как италийские девушки, говорил он, ни один самый доблестный рыцарь не устоит.

Услышав эту шутку гетмана, Бона нахмурила брови.

– Насмешки этого воителя меня не занимают. Я хотела бы знать, что думает он о будущих сраженьях? И выступит ли его величество против крестоносцев или останется здесь, с нами, в замке?

Но на этот вопрос она получила ответ позднее, когда после выборов императора вернулся влоцлавский епископ. Король хотел его видеть в тот же день и не мог отказать супруге, утверждавшей, что она в силах выслушать любые новости: добрые или дурные, и поэтому должна присутствовать при столь важной беседе.

Джевицкий устал после дальней дороги, но однако же тотчас, едва ступив на землю из дорожной коляски, явился в замок. Король, спросив его о здоровье, сразу же перешел к делу:

– До нас дошли слухи, что борьба за императорский престол была во Франкфурте весьма упорной.

Джевицкий отвечал утвердительно.

– Электоры сомневались, на ком остановить свой выбор – то ли на французском короле Франциске, то ли на Карле Испанском, внуке Максимилиана. Но Габсбургам удалось склонить на свою сторону трех самых важных электоров, и императором стал…

– Кто? – подалась вперед Бона, сидевшая в кресле рядом с королем; король молчал, но и он с нетерпением ждал ответа.

– Испанский король, теперь он император Карл Пятый. Все решил голос четвертого электора.

– Чешского? – спросил Сигизмунд.

– Вы угадали, ваше величество. От имени вашего племянника Людвика я посоветовал пражскому посланнику отдать свой голос за Карла.

– Стало быть, это вы, епископ, решили дело в пользу Карла? – продолжал расспросы король.

– Можно и так сказать, ваше величество.

Епископ хотел еще что-то добавить, но королева чуть не подскочила с места.

– То есть как это? – спросила она. – Не понимаю, ваше величество, – без нашего на то согласия?

Сигизмунд молчал, но епископ продолжал свои объяснения.

– Я голосовал, помня тайный наказ вашего величества, данный мне перед отъездом.

– Тайный наказ? В поддержку Габсбургов? – Королева, казалось, была не просто удивлена, она кипела от гнева.

– В поддержку короля Испании, – возразил Джевицкий.

– Но, светлейший государь, – продолжала Бона, – мне трудно поверить, что польский король, имея возможность выбора между французом и немцем, предпочел немца.

– Почему трудно? Чем же Валуа лучше?

– Они не так опасны для нас, как те, крестоносцы. Французы дальше от нас.

– Однако!.. – сказал король и умолк. Бона не желала сдаваться.

– Карл – это династия Габсбургов. А они давно зарятся на мое италийское наследство. И на герцогство Бари.

– Но разве не от них год назад я получил чудный лик… – начал король.

Бона презрительно скривила губы.

– Ах! – хотела было вставить она слово, но Сигизмунд продолжал:

– …и известие, что герцогиня Бона, принцесса, согласна стать моей женою.

– Если даже благодаря им я и стала польской королевой, то у них были причины отправить меня подальше от италийских герцогств. Я не слепая и знаю, чего стоит их расположение.

– Вы сердитесь, светлейшая госпожа, вы несправедливы, – пытался смягчить ее король.

– Я – Бона Сфорца. И не верю Габсбургам ни на грош. Сигизмунд неожиданно встал и, кивнув головой Джевицкому, направился к дверям. Он остановился на секунду, обернулся и сказал спокойно, но решительно:

– В вашем роду в гербе дракон, вам следует знать, что дракон обитает и на Вавеле. И еще неизвестно, который из них окажется сильнее.

Он вышел, а Бона, глядя с изумлением на епископа, спросила:

– Я не понимаю. О чем сказывал король? Джевицкий выглядел смущенным, но не уклонился от ответа:

– Он вспомнил про вавельского дракона.

– Санта Мадонна! Я живу здесь скоро год и вдруг узнаю, что тут водится какое-то чудище.

Какой-то страшный дракон. Что это значит? Откуда вы слышали, что мне предсказывал маг?

– Теперь я могу сказать: не понимаю… О предсказаниях мага я и не слыхивал. Но зато знаю легенду о злом драконе, обитавшем на Вавеле. Он уносил лучших юношей, и его отравили горожане, подмешали в еду яд.

– Он был отравлен?

– Да.

– Стало быть, это только легенда? – спросила она, уже успокоившись.

– Конечно, легенда, – ответствовал Джевицкий с улыбкой.

– И все же я не пойму, почему вы были лишь советником пражских послов и не могли проголосовать от имени его величества, опекуна несовершеннолетнего Людвика?

– Чехи преждевременно объявили о совершеннолетии своего короля. Я мог только советовать, но, положа руку на сердце, скажу, что ни король английский Генрих, ни французский Франциск не получили бы поддержки четырех электоров из семи.

Бона не спускала с епископа глаз, словно бы пытаясь прочесть все его тайные мысли, разгадать криводушие, лицемерие, но епископ, хорошо помнивший последний разговор с Боной, прерванный тогда лишь случившимся с ней приступом, сейчас предупредил ее вопрос:

– Я сделал все, согласно воле его величества, желающего жить в мире и согласии с соседями, с новым императором. Но, увидев ближе деяния Габсбургов во Франкфурте, разделяю опасения вашего величества. Карл Пятый в случае войны будет не с нами, а с крестоносцами. А посему прошу вас, светлейшая госпожа, допустить и меня в круг близких вам особ, верных слуг и советников… Тем более что мне стало известно, будто Карл затеял хитрую интригу, направленную против вас, ваше величество.

– Какую же?

– Я предпочел бы говорить об этом не здесь.

– Жду вас, ваше преосвященство, не позднее чем через час в моих покоях…

На другой день король, вызвав Джевицкого к себе, принял его любезнее, чем обычно, и сказал:

– Я хотел бы держать сегодня совет с вами и с Тарновским. Любопытно мне было бы услышать мнение моих советников, каковы будут наши дела в Европе после избрания Карла Пятого. Так ли вы судите о сем, как королева, или иначе?

Джевицкий постарался не отвечать на вопрос короля прямо.

– Королева – кладезь учености, – сказал он. – Я слышал, что она знает на память четыре книги «Энеиды» и много писем Цицерона. Читает наизусть стихи Овидия и Петрарки. У нее живой и быстрый ум.

– А темперамент южный, – проворчал король.

– О да, она, быть может, несколько горячего нрава, но хорошо знает, чего хочет.

– Пока – Тарновскому о ее неприязни к Габсбургам ни слова… он…

В эту минуту в королевские покои вошел Тарновский, Сигизмунд на мгновение умолк, затем после обычных слов приветствия, спросил:

– Вы, должно быть, уже слышали, что Карл выбран императором?

– Это добрая весть, – отвечал Тарновский и, обращаясь к Джевицкому, продолжил: —Радуюсь, что вы ее нам привезли, ваше преосвященство.

– Теперь Испания, Нидерланды и все княжества немецкие в одних руках. Каково будет ваше суждение на сей счет? – поинтересовался король.

– Мы получили могучего союзника, в государстве которого никогда не заходит солнце. Нам легче будет отразить нападения крестоносцев и турок, потому что иные опасности ныне нам не угрожают.

– Королева находит, что куда больше толку было бы в франко-турецком союзе. Против Габсбургов.

– Если и против, то с кем? Не вижу других союзников. Простите, ваше величество, но устами королевы говорит неприязнь.

– Неприязнь? С чего бы?

– Есть на то причина. Недавно умершая королева Неаполя Иоанна отписала в завещании изрядную толику денег родственнице своей – Барийской герцогине. Карл отказался подтвердить завещание Иоанны и – соответственно – выплатить деньги.

– Отказал?! Не думаю, чтобы супруга моя знала об этом уже в день приезда послов.

– Тотчас по приезде, – вмешался в разговор Джевицкий. – Я поведал о сей неприятной истории канцлеру ее королевского величества.

– Доктору Алифио? Италийцу?

– Да, ему.

– Гм… Стало быть, знала… Это меняет положение вещей, – признался король.

– И я так полагаю, ваше величество, – добавил Джевицкий. – Карл Пятый нарушил взятые им перед выборами обязательства по поводу неаполитанского наследства.

– А был ли он посредником между нами и крестоносцами, как обещал?

– Лишь в известной мере, ваше величество. Он склонял великого магистра признать вассальную зависимость от вас и присягнуть вам на верность.

– Однако Альбрехт отказался сделать это.

– Увы.

– С крестоносцами все едино войны не избежать, – заметил Тарновский. – Худо, что великий князь Московский Василий спешит объединить русские земли. Есть вести, что он замирился с ханом Гиреем.

– И вы полагаете, на нас снова двинутся татары? – спросил король.

– В этом я более чем уверен, – утвердительно ответил Тарновский. – И если бы вы, ваше величество, позволили мне объяснить государыне, сколь велика подступившая к нам со всех сторон опасность, быть может, она не стала бы именно сейчас добиваться своих прав на наследство Иоанны.

– А вы попытайтесь сами сделать это. Кроме того, необходимо потребовать от великого магистра подчинения Короне… Если только он не нападет на нас первым…

Короля Бона выслушала куда внимательней, чем Тарновского.

– Стало быть, война неизбежна? – спросила она.

– Да. Кнехты великого магистра предают огню и разорению наши пограничные земли.

– И вы снова хотите покинуть Краков? Когда же?

– Во всяком случае, не раньше, чем на помощь Альбрехту придут наемные войска и западные рыцари. Но войны – мужское дело, не обременяйте себя подобными заботами. Вы ведь не поверили Тарновскому, когда он говорил, что наши границы вечно под угрозой.

Бона тяжело вздохнула.

– О боже! Что я, выросшая в Бари, могла знать о крестоносцах? О татарском ясыре – этой страшной неволе, придуманной для детей и женщин? Об отуреченных сиротах, из которых растят янычар? Кстати, о Тарновском…

– Любопытно, что вы о нем скажете, – оживился Сигизмунд.

– Верно ли, что на время войны Фирлей передаст ему свой гетманский жезл?

Король, казалось, был обескуражен таким вопросом.

– Не знаю, откуда такие вести? Гетманом коронных войск был и остается Миколай Фирлей из Домбровицы. Есть и будет до самой смерти своей на поле брани.

– Тем лучше. И еще одно. Пожалуй, стоит уже сейчас сделать что-нибудь для Кмиты.

– Кмита весьма надменен и смутьян.

– Неужто? – удивилась королева. – Он предан вам всей душой.

– Мне?

– Вам и династии Ягеллонов. Он старше Тарновского, а посему так спешит занять высокую должность.

Сигизмунд подошел к Боне вплотную и долго вглядывался в ее лицо.

– Бог мой! Столько хитроумных замыслов в столь очаровательной головке, – наконец произнес он.

– Неужто среди них не бывает и такого: «Я тоже спешу»? Но не к королю, раздающему благодеяния. А к супругу. Почему вы отвернулись? Спрятали лицо? Боже, почему вы залились румянцем?

Бона ответила очень тихо и страстно:

– Италийские женщины – это воистину ую1а сРатоге, на которой можно сыграть дивную любовную песнь, но только если…

– Если? – переспросил король.

– Если умеешь играть.

– Ваш ответ не прям, – огорчился король. – Он не может быть утехой для сердца.

Она улыбнулась.

– Сегодня вечером я попробую дать вам ответ, который, я надеюсь, будет для вас утешением.

В следующее мгновение король заключил Бону в объятия…

Они расстались лишь на рассвете, и король, уходя, еще раз коснулся разметавшихся на подушке волос и прошептал:

– Вы правы. Воистину.

Она осталась одна, сонная, понимая, что уже не уснет до прихода Марины или Анны, которые придут ее будить. Ее двор… Теперь придворные дамы были подобраны по ее воле, а не так, как было условлено перед свадьбой. Нет, нет, она не чувствует себя одинокой, разве что с годами придворные девушки выйдут замуж за королевских дворян, одряхлеют старые слуги…

В эту ночь она не беседовала с королем о делах, говорила с ним лишь на языке любви и ничуть не жалеет об этом. Ее юное тело истосковалось по ласкам, а кроме того… Она дала себе слово, что, подобно Елизавете из династии Ягеллонов, станет матерью королей, и в эти годы, годы первого знакомства с чужой страной, двором и языком, постарается почаще наклоняться над колыбелью, подарком из Бари, серебряной колыбелью Ягеллонов. За эти годы она приучит здешних женщин одеваться на итальянский манер, познакомит двор с итальянской кухней, с тамошними плодами и зеленью. Оживший Вавель запоет и затанцует, и двор Боны, супруги Сигизмунда Ягеллона, прославится на всю Европу. Да… вот еще – лошади. Нужно также позаботиться и о том, чтобы в королевских конюшнях были лошади самых лучших кровей…

Она закрыла глаза и вновь увидела себя во главе свадебного кортежа: вот она гарцует на своей любимой белой кобыле, скачет по лесной дороге, выезжает на опушку леса. Тогда она чувствовала себя не менее счастливой и не менее усталой, чем после нынешней ночи. Изабелла… Дочь…