Текст книги "Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция (СИ)"

Автор книги: Фрэнк Патрик Герберт

Когда идет война, наилучшее – просто остаться в живых, таким образом увеличивая за счет себя количество нормальных людей.

Джордж Оруэлл, из Корабельных Архивов

Надвигающаяся туша Вашона уже настолько приблизилась в темноте, что Бретт различал огоньки на самых выдающихся ее оконечностях. Он сидел рядом со Скади за пультом управления, слыша, как у него за спиной разговаривают вполголоса. Большинство Корабельных клонов высадилось на станцию среди перепуганных и деморализованных Зеленых Рвачей. Накормить всех этих новоприбывших стало первоочередной задачей. Только немногие люди из гибербаков остались на грузовозе. Клон по имени Бикель стоял за спиной у Бретта, вглядываясь в тот же самый ночной вид приближающегося Вашона.

С этого Бикеля лучше глаз не спускать, подумал Бретт. Требовательный человек и мощный. И такой огромный. Все эти Корабельные клоны такие большие! А это обостряет проблему пищи до угрожающих пределов.

Кто-то пересек рубку и остановился рядом с клоном.

– Когда мы прибудем на место, предстоит много переговоров. – Голос принадлежал Карин Алэ.

Бретт услышал, как кашлянул Твисп в противоположном конце рубки. «Переговоров? Возможно. Кое-что из старой рутины еще в цене.» И то, что Твисп пережил в щупальцах дирижаблика, тоже надо добавить к этому новому знанию.

«… возлюбленная Скади Ванг.»

Бретт взглянул на профиль Скади, четко очерченный в неярком свете приборов перед ней. При одной только мысли о Скади что-то вздымалось в груди Бретта. «Возлюбленная, возлюбленная», подумал он.

Двойная аллея голубых огоньков, обозначающих вход в главную гавань Вашона, показалась прямо перед ними. Скади безошибочно ввела судно а нее.

– Там уже медики поджидают Теджа, – напомнила Скади. – Надо бы перенести его поближе к люку.

– Верно. – Они услышали, как Алэ вышла из рубки.

– Это суша прямо под островом? – спросил Бикель.

Бретт содрогнулся. Эти пришельцы все такие громогласные!

– Это суша, – ответила Скади.

– Она подымается метров на двести в высоту, – сказал Бретт. Ему пришлось напомнить себе, что ни новоприбывший, ни Скади не различают очертаний суши так ясно, как он.

Судно уже входило в гавань Вашона. Бретт отворил аварийный люк над головой и высунулся, высматривая привычные очертания так хорошо знакомой ему гавани. Казалось, он ознакомился с нею тысячелетия тому назад. Место, которое юноша занимал в рубке, предоставляло ему великолепный обзор – вот сигнальные огни, островитяне, которые готовятся поймать причальный конец, когда Скади заглушит двигатели. Шипение двигателей стихло. Судно покачнулось и причалило к пузырчатке. Скади включила освещение.

Знакомые лица окружали его – островитянские лица, которые он изо дня в день видел вокруг себя. А кроме них – давно знакомая вонь Вашона.

– Фу-у, – фыркнул Бикель – Ну и воняет же здесь!

Бретт почувствовал, как рука Скади обвила его шею, и ее голова приблизилась к его уху.

– Я не против запаха, любимый, – прошептала она.

– Мы тут все вычистим, когда переберемся на сушу, – сказал Бретт. Он взглянул на огромную скальную массу, в свете звезд возвышающуюся над Вашоном. Туда ли следует отправиться им со Скади? Или им следует вернуться вниз и трудиться, возводя другие участки суши, подобные этому?

– Это там не Бретт ли Нортон? – окликнул его чей-то голос из гавани.

– Здесь я!

– Твои родные ждут тебя в Галерее Искусств. Говорят, что прямо дождаться тебя не могут.

– Вы им не скажете, что я буду ждать их в «Бубновом тузе»? – спросил Бретт. – Я хочу их познакомить кое с кем из моих друзей.

– Господи Исусе! – Голос стоящего за спиной у Бретта Бикеля был полон дикого изумления. – Только посмотрите на всех этих уродцев! Да как, черт возьми, такие люди вообще живут на свете?

– Пресчастливо, – отрезал Бретт. – Привыкай к ним, клон. Для нас они прекрасны. – Он осторожно потеснил Скади, давая понять, что хотел бы покинуть свое место за пультом.

Они вместе покинули свои места и посмотрели на возвышающуюся над ними фигуру Бикеля.

– Как ты меня назвал? – осведомился Бикель.

– Клон, – повторил Бретт. – Каждое живое существо, которое Корабль принес на Пандору, было клоном.

– Ага… ага… – Бикель потер подбородок и выглянул в гавань. Новоприбывшие возвышались над островитянами.

– Помоги нам Иисусе, – прошептал Бикель. – Когда мы создавали Корабль… мы и не подозревали… – Он покачал головой.

– Я бы на твоем месте был поосторожнее, рассказывая о Корабле, – предостерег Бретт. – Некоторым БогоТворителям это может не понравиться.

– Хочешь – глотай, не хочешь – давись, – огрызнулся Бикель. – Корабль был создан людьми. Такими, как я. Нашей целью было создание машинного разума.

– А когда вы преуспели в создании этого… разума, – подхватила Скади, – он…

– Он одержал верх, – произнес Бикель. – Заявил, что он – наш бог и потребовал, чтобы мы решили, каким образом будем его боготворить.

– Как странно, – пробормотала Скади.

– Лучше вам сразу в это поверить, – заявил Бикель. – Здесь хоть кто-нибудь знает, как долго мы пробыли в гибернации?

– А какая разница? – вопросом на вопрос ответил Бретт. – Вы здесь, и вы живы, и из этого вам и следует исходить.

– Эй, малыш! – окликнул его Твисп из коридора. – Пошли! Я буду ждать тебя у причала. Столько всего случилось. Тут повсюду морянские подводные патрули – рвачей отстреливают. Рвачи тоже рвутся на сушу.

– Мы идем. – Бретт взял Скади за руку и направился в коридор.

– Ваата и Дьюк исчезли, – сообщил Твисп. – Кто-то открыл бассейн, и они просто исчезли.

Бретт заколебался, чувствуя, как вспотела его рука в руке Скади. «Гэллоу?» Да нет, Гэллоу был мертв. Может, кто-то из людей Гэллоу? Бретт ускорил шаги.

Хриплый звук донесся из гавани, эхом отдаваясь в коридоре.

– Что это было? – спросила Скади.

– Ты что, никогда кукареканья не слышала? – осведомился Бикель, следовавший за ними на небольшом расстоянии.

– Их дирижаблики принесли. – Твисп вышагивал впереди. – Петухами называются. Это что-то навроде крикс.

В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир.

Христианская Книга мертвых[55]55
  Иоанн 16:33.


[Закрыть]

Ваата покачивалась на ложе из побегов келпа, голова ее была приподнята достаточно высоко, чтобы видеть поверх головы Дьюка, уснувшего в изгибе ее могучего левого локтя. Восход Малого солнца заливал всю эту сцену резким горизонтальным светом. Небольшие волны подымались и опускались, их гребни увлажняли могучие листья.

Когда любой из них начинал испытывать голод, микроскопические реснички келпа проникали в кровоток, вливая питательный раствор – от келпа к Ваате… от келпа к Дьюку. А от Вааты текла в ответ генетическая информация, сохраненная в нетронутом виде в ее клетках – от Вааты к Аваате.

«Какое чудесное пробуждение», подумала Ваата.

Любопытные отростки келпа добрались до ее бассейна там, в Вашоне, а вслед за ними и большая волна, которая смыла прочь и наблюдателей, и капеллана-психиатра. Отростки нежно обхватили ее и Дьюка и увлекли их в море на поверхность ночьстороны. А там быстрое течение повлекло их прочь от поврежденной туши Вашона.

На некотором расстоянии от Вашона щупальца дирижабликов извлекли их обоих из моря и принесли в это место, где не было ничего, кроме моря.

В объятиях щупалец дирижабликов Ваата и пережила свое настоящее пробуждение.

Как чудесно… все эти сохраненные человеческие жизни… голоса… как замечательно. Странно, что некоторые из голосов возражали против пребывания в келпе. Она слышала разговор между Аваатой и одним таким по имени Киль.

– Ты меня редактируешь! – Заявил Киль. – Мой голос имел свои недостатки, и я всегда мог их слышать. Они были частью меня!

– Теперь ты пребываешь в Аваате. – Как всепоглощающе, как успокоительно звучит этот прекрасный голос.

– Ты делаешь мой голос безупречным! Прекрати это!

И верно, когда она вновь услышала голос Киля, он звучал по-иному, с хрипотцой и горловыми покашливаниями.

– Ты думаешь, что говоришь на языке моего народа, – обвиняюще произнес Киль. – Что за чушь!

– Аваата говорит на всех языках.

«Так ему и надо», подумала Ваата. Но Дьюк, разделяющий с ней осознание этой беседы, ухмыльнулся в знак согласия с Килем.

– У каждой планеты – свой собственный язык, – ответил Киль. – У каждой – свои тайные способы общения.

– Ты не понимаешь Аваату?

– О, словами ты пользуешься вполне правильно. И ты знаешь язык действий. Но ты не проникло в мое сердце – иначе не попыталось бы улучшать и редактировать меня.

– Тогда чего ты хочешь от Авааты?

– Держи свои руки от меня подальше!

– Ты не хочешь быть сохраненным?

– О, во мне достаточно любопытства, чтобы принять это. Ты показало нам чудо Лазаря, и я благодарен за то, что больше не испытываю прежних телесных болей.

– Так разве это не улучшение?

– Ты не можешь улучшить меня! Я могу улучшить себя только сам. А вы с Кораблем хоть подавитесь своими чудесами! Это одна из подлинных тайн моего языка.

– Не вполне ясно выражено, однако понять можно.

– Этот язык родился на планете, где Лазарь жил и умер, и снова жил. Род человеческий учился говорить там! Тот, первый Лазарь знал, что я имею в виду. Господом клянусь, он знал!

Когда Ваата разбудила Дьюка и выразила ему свое недоумение, он только рассмеялся.

– Вот видишь! – воскликнул он. – Нам не все равно, кто навязывает нам наши сны!

Фактор вознесения
_{(роман,соавтор Билл Рэнсом)}

Мир Пандоры расколот надвое. Диктаторскому режиму Раджи Флэттери, капеллана-психиатра всея Пандоры, противостоит тайная организация людей, занимающихся возрождением келпа, мыслящей водной субстанции, называющей себя Аваатой. Противники режима не знают, что цель диктатора – покинуть враждебный мир, бросив его население на произвол судьбы.

Ради достижения цели Флэттери не жалеет ни сил, ни средств на осуществление грандиозного проекта по постройке нового безднолета, прообразом которого стал «Землянин», корабль, доставивший на Пандору первых людей и объявивший себя божеством.

Не действует по принужденью милость;

Как теплый дождь, она спадает с неба

На землю и вдвойне благословенна:

Тем, кто дает и кто берет ее.

И власть ее всегда сильней у тех,

Кто властью облечен…[56]56
  Пер. Т. Щепкиной-Куперник.


[Закрыть]

Шекспир, «Венецианский купец», из Вашонского хранилища литературы

Джефза Твэйн мужественно боролся с болью на протяжении трех суток и вот наконец-то достиг наивысшей точки своих мук. Конечно, следователи из Воинского союза были профессионалами, а это означало, что если он во время допроса откинет копыта, то они, следовательно, лишь напрасно потратили на него силы и время. Так что за все эти трое суток непрестанной профессиональной обработки он даже ни разу не потерял сознания. Его палачи сразу поняли, что он будет твердым орешком, и в наказание за то, что его пришлось так долго «колоть», решили напоследок дать ему помучиться всласть: вздернули на обсидиановом крюке на большой высоте. Саботажников всегда подвешивали где-нибудь в людном месте за ребро в качестве «урока остальным» (вот только какой именно урок извлекут из этого остальные – это еще надо подумать…).

Но чтобы подвесить его, понадобились как-никак трое. Подлые трусы: кто ж еще будет делать подобные вещи под покровом ночи?

Левый глаз был подбит вроде как меньше правого, и потому стоило попытаться поднять над ним веко. Бледное касание рассвета смело звездную вуаль с ланит моря. На фоне разгорающегося неба начал вырисовываться темный контур крыш рыбацкого поселения и доков, работавших на проект «Безднолет».

Мятущиеся лучи прожекторов с субмарин пронизывали ночную тьму по всей акватории – от поселения в Калалоче до башенного комплекса. Бухта порта была со всех сторон защищена системой дамб и волнорезов, созданной по новому аквапроекту «Мерман Меркантил». Но хотя строительство еще продолжалось, Джефзе так и не удалось никуда устроиться на работу после того, как его лодка прохудилась, а лицензия закончилась. И дело было не в нем самом, а в его напарнике, который заныкал парочку рыбин для себя и «забыл» зарегистрировать их в порту. «Новая экономика» подобные действия категорически запрещала, и потому администрация порта «в качестве урока» наказала обоих.

По мере того, как небо светлело, Джефзе казалось, что он становится все легче и легче… словно отчуждается от собственного тела. Боль осыпалась с него, как шелуха; израненная кожа была уже слишком слабой преградой для рвущегося наружу духа… Он созерцал агонию собственной измученной плоти словно с высоты ближайшего утеса. Здесь, на юге Пандоры, световой день длится около четырнадцати часов. Интересно, сколько еще вздохов отмерено этой изломанной и ноющей от боли грудной клетке?

«Марика… – пронеслось в его голове. – Моя Марика и трое наших дарованных богами детишек… Эти, из ВС, сказали, что их они тоже арестуют…»

Они, небось, думают, что жена им чего-то расскажет… Они грозились, что и женщина, и все трое наших малышей также будут замучены. Они грозились, что начнут с детей, чтобы заставить их мать говорить. А она им ничего не расскажет… Потому что откуда ей-то знать?.. От досады и ярости Джефза зажмурил единственный зрячий глаз.

Особая служба директора в ВС натыкала в грудь и спину Джефзы десятки стальных крючков для маки толщиною с палец; луч рассвета скользнул по ним, и они засияли, словно доспехи. Обрывки канатов свисали вокруг коленей жертвы, словно килт. Блеск крюков вкупе с запахом крови очень скоро приманит рвачей. И они его наконец-то убьют.

Джефза висел распятый тысячами рыболовных крючков. Сотни их поддевали лишь кожу, зато десятки вонзались под ребра и глубоко врезались в мышцы. Большая часть крючков, продрав кожу, теперь уже свободно болталась, вызванивая приветствия утреннему бризу, но дюжины две еще упорно держали его плоть: дюжина – спину и еще дюжина – грудь. Ему казалось, что во всем этом есть какой-то свой, особый смысл… вот только они не захотели ему объяснить какой. Но зато они проболтались о таком, о чем он мечтал узнать всю жизнь.

«Тени действительно существуют! – он повторял это вновь и вновь. – Тени есть!»

О Тенях знали все, но до сих пор он не встречал ни одного человека, который когда-либо с ними разговаривал. В течение последних нескольких месяцев по головидению, радио и телику стали пробиваться волны пиратской студии вещания, именующей себя «Бой с Тенью». Вокруг заговорили о том, что это работа Теней. По всем деревням поползли слухи о том, что Тени хотят сместить самого директора Раджу Флэттери и всю его клику. «Вечерние новости» исправно освещали дневную активность Теней: задержки поставок, кражи продовольствия и откровенный саботаж. Короче, любые неполадки, накладки и даже природные катаклизмы средства масс-видео нынче объявляли исключительно терактами Теней против директора. А пиратские выпуски «Боя с Тенью» только подливали масла в огонь.

Джефза даже попытался поискать возможность связаться с ними. Но ему ничего не удалось. И все же «Бой с Тенью» вселил в него новую надежду на то, что однажды он снова ощутит себя человеком. И тогда он сам для себя решил делать то же, что и они, пусть и в одиночку.

Он понял, что удар надо нанести в самое сердце проекта: уничтожить главную энергостанцию, питавшую резиденцию директора и весь Калалоч.

Он выбрал для акции регенерирующую станцию, снабжавшую водородом, кислородом и электричеством все космические программы директора. Стоило только взорвать цитадель ПБ, весь проект основательно пошатнулся бы! И бедняки не пострадали бы – в этом Джефза был уверен: до сих пор тысячи из них прекрасно обходились без электроэнергии. Больше всего пострадали бы именно Флэттери с его «Безднолетом»! Однако ему следовало бы подумать о том, что служба охраны это тоже прекрасно понимает и потому забывать о ней было непростительной глупостью.

Методы допроса и слежки охранки оставались действенными с незапамятных времен, и Джефзу довольно легко вычислили, а затем три дня допрашивали. А он ведь так ничего и не успел сделать…

А теперь любое движение мышц приводило к звяканью стальных крючков. Большая часть ран уже не кровоточила. Зато мухи облепили тело с ног до головы. И два плоскокрыла одновременно вцепились в икру левой ноги, но почему-то пока только махали крыльями, словно в ритуальном танце, а свои ядовитые зубы в ход не пускали.

«Рвачи! – буквально молился Джефза. – Чем так болтаться… лучше уж пусть будут рвачи! Но пусть все случится очень быстро!»

Так вот зачем его тут подвесили – как приманку для рвачей! Когда демоны на него набросятся, какой-нибудь из них, осатанев от жадности, сам попадет на крючок! И тогда его шкуру можно очень выгодно продать в деревенской лавке. Джефза даже краем уха слышал, как его палачи заранее делили между собою прибыль. Ему оставалось надеяться только на то, что хищник будет милосерден и прикончит его сразу.

…Во рту так пересохло, что после каждого приступа дикого, неуправляемого кашля губы трескались до крови.

И жажда была не только физической – в последние минуты жизни Джефза мучительно жалел, что не успел сделать двух вещей: присоединиться к Теням и соприкоснуться с ее святостью Кристой Гэлли. Ладно, с Тенями он хоть попытался связаться…

Прикованный рыболовными крючками к скале, Джефза бросил прощальный меркнущий взгляд на владения директора. Сотни огоньков окон.

«Одно из них – это ее окно, – пронеслось у него в голове. Боль куда-то ушла, и крючки уже почти не мешали. – Был бы я Тенью, я бы выкрал ее оттуда…»

Криста Гэлли была святой. Таинственной девственницей, рожденной в недрах келпа двадцать четыре года назад. А когда люди директора пять лет тому назад разбомбили один из них, Кристу Гэлли обнаружили внутри, и она явилась людям. То, что она исхитрилась подняться из недр келпа к людям живой, простые люди типа Джефзы и его жены до сих пор называли не иначе как чудом.

Повсюду роились слухи о том, что явление Кристы Гэлли – это начало искупление греха Пандоры. Она якобы излечит болящих, накормит голодных и даст напутствие умирающим. Но директор, главный капеллан-психиатр, быстро спрятал ее от людей.

«Ей нужна защита и помощь, – заявил он. – Она выросла в келпе, а теперь ей надо понять, что такое – быть человеком».

Да уж кому еще учить ее быть человеком, как не нашему Флэттери… Нынешняя боль открыла Джефзе, что она такой же раб директора, как и все остальные пандорцы. Джефза понял, что он давно уже пойман – только те путы были невидимы: кандалы обязанностей, тенета пропаганды и вонзившийся ледяным клыком прямо в затылок крючок страха.

Он молился о том, чтобы охранники не сумели найти Марику и детишек… Ведь люди есть люди – и спрятать между ними людей так же просто, как рыбу в рыбьей стае…

«А может быть…»

Джефза потряс головой и вновь услышал звяканье крючков.

И все же он не чувствовал больше ничего, кроме омовения морозного восточного ветра. Словно он вновь на берегу моря. И волны колышут листья келпа…

«Там! В главном здании! В том окне!..»

Лицо выглянуло на миг и тут же исчезло, но сердце Джефзы продолжало биться, как сумасшедшее. Его единственный зрячий глаз вновь застлала тьма, но он был уверен, что видел именно тот светлый лик… Он все же увидел ее! Саму Кристу Гэлли!

«Она не ведает об этом, – подумал он. – Если бы она понимала, каким чудовищем является Раджа Флэттери, она уничтожила бы его в одну секунду! Да, если бы она только знала, она спасла бы нас всех!»

И вновь его мысли вернулись к Марике и малышам. И… Нет, это был не сон… Он ясно видел, как жена со смехом бежала, подхватив детишек за руки, вдоль бесконечного побережья. А солнце так ярко светило, и не было никаких «жучков»! И босые ноги утопали, вязли в густой сочной траве…

Раздавшийся неподалеку вопль рвача прервал его забытье. И Джефза вспомнил, что на Пандоре нельзя гулять босиком – всюду «жучки». И что охранка и ВС недаром славятся своим профессионализмом и безжалостностью. Если они разыскивают его жену и детей, то они их найдут. Оставалось только надеяться, что рвач доберется до него раньше, чем то, что останется от Марики, подвесят рядом с ним.

И вновь мы дали очередному капеллан-психиатру право на убийство десятков тысяч как островитян, так и морян. Сам Раджа Флэттери, этот новоявленный КП, окрестил себя директором, но пусть знает: мы поцеловали кольцо и обнажили горло в последний раз!

Из первого выхода в эфир радиостанции «Бой с Тенью», 5 бунратти 493 г.

Розовые пальцы рассвета, заглянувшего в комнатку сквозь единственное окно, погладили плоскую белую подушку и слегка расцветили скудную меблировку, отчего лежащие в углах тени как бы сгустились и посинели. Хоть и стоящий на твердой земле, этот дом был создан еще из пузырчатки, как и старые добрые острова, бороздившие океаны планеты уже пять веков.

Островитяне – биокудесники Пандоры – выращивали буквально все, что им требовалось: чашки и миски, знаменитых креслопсов, изоляцию, крючки, полки и, наконец, сами острова. Вся мебель в комнате была органической, что по старым законам давало право на дополнительные карточки на снабжение, которые легко было обменять на продовольственные карточки. Но директора мало беспокоил открывшийся вследствие этого черный рынок – выгоды от ассимиляции островитян, после того как он вышвырнул их практически на голые скалы, намного превосходили эту головную боль.

Заря потихоньку разгоралась и уже полностью осветила единственный предмет роскоши в комнате – висящий в изножье кровати гобелен. В центре его были вытканы две сошедшиеся в крепком пожатии руки. Под ними навстречу друг другу плыли стая красных и синих рыбок и стебель келпа с широкими зелеными листьями. В центре оранжевый плавник сплетался с листом – что вместе составляло стилизованное изображение оракула. По мере восхода солнца краски на гобелене все ярче разгорались, и вскоре можно было различить каждый стежок. На кровати, стоящей под ковром, спала женщина. Грудь ее мерно вздымалась и опускалась.

Солнечный свет согнал ночные тени на пол а затем растолкал их по углам. Островитяне очень любили свет и потому, выращивая острова, проектировали как можно больше затянутых плазмагласом окон. Даже теперь, когда большинство из них были накрепко привязаны к твердой земле, они не могли отказаться от старых пристрастий. Если моряне в своих подводных жилищах вешали на стены искусные картины, изображавшие пейзажи, то островитяне предпочитали впускать в дома побольше света, ветра и запахов – короче, саму жизнь. И хоть комнатка была маленькой, с низким потолком, света в ней хватало.

Квартира была легальной и занимала весь второй этаж дома, принадлежащего хозяину недавно открытой в порту кофейни «Бубновый туз», что находилась на первом этаже. Прямо под окном торчал стальной прут, с которого свисала на цепочке огромная белая чашка.

Тихий плеск волн у мола почти совпадал с ритмом дыхания спящей. Лишь иногда его заглушал вопль охотящегося крикса или пение на ветру вант проходящей мимо лодки.

Рассвет озарил сидящую у кровати фигуру. Абсолютно неподвижный, человек лишь время от времени, не отводя глаз от спящей, почти механически подносил к губам чашку с водой и так же машинально вновь ставил ее себе на колено. Чашка считалась на континенте раритетом – она была вырезана из дерева еще на островах и инкрустирована сверкающим в утренних солнечных лучах перламутром. Держащая чашку рука была мужской, хоть и не отмеченной следами тяжелого труда, однако и не холеной, как у бездельника.

Внезапно мужчина склонился к спящей, чтобы понять, насколько глубока ее странная дремота с открытыми глазами. Льющийся в окно свет становился с каждой минутой все ярче, и черные тени начали медленно сползать под кровать.

Бен Озетт осторожно поправил покрывало, сползшее с обнаженных плеч девушки, – от окна ощутимо тянуло холодом. Несмотря на то, что солнце било ей прямо в лицо, зрачки ее больших зеленых глаз были расширены, занимая почти всю радужку. Мужчина заслонил от нее солнце рукой, но девушка никак не отреагировала. Он вздрогнул.

И причиной тому была отнюдь не утренняя свежесть.

Портрет лежавшей перед ним девушки следовало бы рисовать одной белой краской, используя лишь некоторые ее оттенки: волосы, брови и ресницы были льняными, а кожа – как тончайший светящийся перламутром фарфор. Спереди ее густые кудри были довольно коротко подстрижены, но сзади доходили до плеч. Эта прическа была идеальной рамой для двух лучистых зеленых глаз. Мужчина невольно протянул руку к подушке, на которой покоилось это чудо… Но тут же ее отдернул.

Его обрисованный солнцем профиль выдавал потомка морян – типичные для них высокие скулы и орлиный нос. За годы работы на головидении Бен Озетт стал настолько знаменит, что теперь его лицо для большинства жителей планеты было не менее родным, чем лица братьев или мужей. Как, впрочем, и голос, который слушатели узнавали после первых же произнесенных им слов. Кроме того, Озетт писал сценарии для «Боя с Тенью» и сам работал с камерой, а на экран выходил загримированный Рико. И вот теперь именно на их с Рико семьи, на друзей и коллег гнев Флэттери обрушится в первую очередь.

Времени на детальный план у них с Кристой просто не было. В течение всей последней недели во время интервью они оба отмечали, что вся обслуга (включая охранников) старается держаться подальше от микрофонов. Потом съемки перенесли в парк. А вчера они просто-напросто ушли вдвоем. А остальное сделал Рико. При одной мысли о том, что сейчас их разыскивают головорезы Флэттери, у Бена пересохло во рту, и он сделал большой глоток из кружки.

«А вдруг это правда? Вдруг она действительно искусственная? – пронеслось у него в голове. – Ее красота слишком совершенна, чтобы объяснить ее игрой природы».

Если верить мемуарам директора, Криста действительно была искусственным существом, не рожденным от людей человеком, а сигомом, каким-то образом выращенным келпом. Когда ее вытащили из моря, врач, обследовавший ее первым, поставил следующий диагноз: «Зеленоглазая женщина-альбинос в возрасте около двадцати лет; расстройство дыхания вследствие поглощения морской воды; возбуждена, кратковременная память превосходная, долгосрочная память очень слабая (если не отсутствует вообще)… Ретроградная амнезия».

И за все пять лет, что прошли с того дня, когда она появилась на поверхности моря, и во всех «Новостях» Флэттери не подпускал к ней ни одного человека, кроме сотрудников своей лаборатории. Бен попросил разрешения сделать о ней передачу из чистого любопытства, но неожиданно для себя настолько увлекся материалом, что это перешло все границы. Директора он давно уже ненавидел и теперь, глядя на спокойный сон Кристы, не испытывал ни малейшего сожаления о содеянном. Сейчас он уже готов был признаться себе, что с самой первой встречи с ней знал, что так кончится. Это был лишь вопрос времени. Слишком давно он сражался с Флэттери и головидением.

В последней передаче «Боя с Тенью» он открыто назвал головидение фабрикой дезинформации и монопольным агентом пропаганды Флэттери и заявил, что утраченное доверие зрителей голо сможет вернуть только тогда, когда перейдет в руки рабочих. А накануне он повторил почти то же самое ассистенту режиссера.

Дело в том, что однажды он обнаружил, что, оказывается, их съемочная группа на корню продана Флэттери для выпусков так называемых «Новостей» (передачи, крепко сварганенной профессиональными развешивателями лапши на уши). В результате Бену с Рико пришлось обзаводиться собственной аппаратурой – они хотели минимально зависеть от всемогущего директора. Теперь они загружены до предела на ТВ, и плюс к тому у них есть еще пиратская программа «Бой с Тенью», за которую никто им не платит.

«И еще на нас идет охота».

Бен откинулся на спинку старенького креслопса и решил пока не будить девушку. Из всех опасностей, угрожавших Пандоре, возможно, именно эта спящая блондинка была самой страшной. Ходили слухи, что любое прикосновение к ней смертельно для нормального человека. И это уже не было продуктом «фабрики сплетен» директора.

Тем не менее… Бен недавно осмелился коснуться ее, но к мертвым себя причислять как-то пока не собирался.

Еще в народе говорили, что она светится изнутри.

«Криста Гэлли», – выдохнул он.

На секунду дыхание спящей сбилось; она глубоко вздохнула раз, другой… а затем ее грудь снова стала подниматься и опускаться в прежнем спокойном ритме.

Зеленые глаза Кристы Гэлли… Сейчас они были широко открыты, и в них бил яркий солнечный луч. Но она никак не реагировала.

«Сверхъестественно».

У последней любимой Бена (той, с которой был самый долгий роман) глаза были карими. А если уж совсем честно, то она, пожалуй, была его единственной настоящей любовью. Беатрис. Он словно наяву снова увидел ее глаза цвета кофе. Да, Беатрис. Они до сих пор оставались добрыми друзьями, и даже теперь, когда случайно встречались, сердце Бена чуть не выпрыгивало из груди.

А встречались они постоянно, сталкиваясь в коридорах головидения.

Беатрис вела ежедневную передачу, освещавшую космический проект директора, и часто отсутствовала на студии неделями. Бен же был независимым журналистом и снимал экстремальные репортажи об землетрясениях и спасательных работах, лагерях перемещенных островитян и, конечно же, о келпе. Последним его материалом была история спасенной из келпа Кристы Гэлли и ее дальнейшей жизни среди людей.

Флэттери дал согласие на серию передач, а Бен дал согласие не разглашать информации о ее спасении и последующей реабилитации. Эта работа ввела его в ближайшее окружение Раджи Флэттери, но одновременно как-то отдалила от Беатрис. Вскоре «фабрика сплетен» на головидении запустила слушок о том, что у нее намечается роман с командиром орбитальной станции Дварфом Макинтошем. Бен сам виноват в том, что они с Беатрис разлучились почти на год. И ведь он знал, что она со временем обязательно найдет ему замену. И когда это наконец случилось, ему ничего не осталось, как только смириться с фактом. Беатрис Татуш была самым блестящим журналистом на головидении и одним из самых неутомимых. Как и Бен, она снимала сюжеты для «Вечерних новостей», а также вела еженедельную передачу о проекте «Безднолет», проекте директора, постоянно порождавшем массу дискуссий и споров как в области религии, так и по части экономики. Беатрис воспевала проект, Бен же был ее оппонентом. Как хорошо, что он не втянул ее в работу над «Боем с Тенью». По крайней мере, сейчас ей не нужно будет спасаться бегством и прятаться.

Ах эти ее темные глаза…

Бен тряхнул головой, чтобы вернуться к действительности и выкинуть из головы образ Беатрис. И ее огромные глаза и широкая улыбка растворились в заливавшем комнату солнечном свете.

Грезящая здесь, совсем рядом, Криста Гэлли с первой же встречи заставила его сердце забиться, как сумасшедшее. Несмотря на молодость, она обладала поистине энциклопедическими знаниями. Факты были ее коньком. Зато о своей собственной жизни, о двадцати годах под водой она не знала почти ничего. И по договоренности с Флэттери Бену было запрещено особо ее расспрашивать. Но это было там, в Теплице.