Текст книги "Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция (СИ)"

Автор книги: Фрэнк Патрик Герберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 117 (всего у книги 388 страниц)

– Тебе больно? – спросил Лето.

– Временами, – ответил Малки, оглядывая зал. – Где же ваши гурии?

– Боюсь, что на этот раз мне придется отказать вам в этом удовольствии, Малки.

– Это и хорошо, – согласился Малки прежним хриплым шепотом. – Боюсь, что сейчас мне будет не до них. Те, которых вы послали ко мне, были далеко не гурии.

– Их профессия – выполнять мои приказы, – сказал Лето.

– Это были какие-то кровавые охотники!

– Охотницей была Антеак. Говорящие Рыбы – это просто коммандос.

Монео по очереди рассматривал собеседников. В их разговорах был какой-то непонятный для мажордома контекст. Малки, несмотря на свое плачевное состояние, был почти дерзок. Впрочем, Монео и не помнил его другим. Очень опасный человек!

– До твоего прибытия мы с Монео обсуждали вопрос о бесконечности, – сказал Лето.

– Бедный Монео, – произнес Малки.

Лето улыбнулся.

– Ты помнишь, Малки? Однажды ты попросил показать тебе бесконечность.

– Вы ответили, что показать бесконечность невозможно, для демонстраций ее не существует. – Малки перевел взор на Монео. – Лето любит играть парадоксами. Он знает все языковые трюки, которые когда-либо были изобретены и открыты.

Монео с трудом подавил приступ гнева. Он чувствовал, что его попросту исключили из этой беседы двух высших существ. Малки и Бог-Император вели себя почти как старые друзья, которые, встретившись, с удовольствием вспоминают общее прошлое.

– Монео обвинил меня в том, что я считаю себя единственным обладателем бесконечности, – говорил Лето. – Он отказывается верить, что в его распоряжении не меньше бесконечности, чем у меня.

Малки внимательно посмотрел на Лето.

– Видишь, Монео, как он играет словами?

– Расскажи мне лучше о своей племяннице, Хви Нори, – сказал Лето.

– Верно ли то, что мне рассказали, Лето? Верно ли, что ты собираешься жениться на ней?

– Да, это верно.

Малки усмехнулся, потом скривился от боли.

– Они ужасно меня покалечили, Лето, – прошептал Малки. – Скажи-ка мне, Старый Червь…

Монео обомлел.

Малки подождал, пока стихнет боль и продолжал:

– Скажи мне, Старый Червь, где в этом чудовищном теле прячется чудовищный член? Какое потрясение для нежной Хви!

– Я давно сказал тебе правду об этом, – сказал Лето.

– В этом мире никто не говорит правду, – прохрипел Малки.

– Ты часто говорил мне правду, – возразил Лето. – Правда, иногда ты и сам об этом не догадывался.

– Это оттого, что ты умнее всех нас вместе взятых.

– Так ты расскажешь мне о Хви?

– Думаю, что ты и так про нее все знаешь.

– Я хочу услышать это от тебя, – сказал Лето. – Вы получали помощь от тлейлаксианцев?

– Они поделились с нами знаниями, более ничем. Все остальное мы сделали сами.

– Я так и думал, что это делали не тлейлаксианцы.

Монео был больше не в силах сдерживать свое любопытство.

– Господин, какая может быть связь между Хви и Тлейлаксу? Почему вы…

– Вот так, старый приятель Монео, – ответил Малки за Лето, скосив глаза на мажордома. – Разве ты не знаешь, что…

– Я никогда не был твоим приятелем, – огрызнулся Монео.

– Скажем, товарищем по похождениям с гуриями, – смиренно согласился с Монео Малки.

– Господин, – Монео обратился к Лето, – почему вы говорите о…

– Тс-сс, Монео, – сказал Лето. – Мы утомляем твоего старого товарища, а я все же хочу от него кое-что услышать.

– Ты никогда не задавал себе вопрос, Лето, – прошептал Малки, – почему Монео не взял в один прекрасный день и не лишил тебя всего твоего дурмана.

– Чего? – не понял Монео.

– Я имею в виду Пряность, – ответил Малки. – Когда-то Лето и сам очень любил это слово. Кстати, почему бы тебе не переименовать свою Империю в Империю Дури, а? Великая Дурь! Это звучит.

Лето поднял руку, заставив Монео замолчать.

– Малки лучше расскажи мне о Хви.

– Всего несколько крошечных клеток, взятых из моего организма, – ответил пленник. – Ее вырастили, тщательно воспитали и дали блестящее образование – в общем, все в противоположность твоему старому другу Малки. Мы сделали это, можно сказать, нигде, чтобы ты не мог за нами подсмотреть.

– Ты забыл, что я мог заметить твое исчезновение.

– Нигде? – переспросил Монео, до которого только теперь дошел смысл слов Малки. – Ты? Ты и Хви…

– Именно эти силуэты я видел в тени, – сказал Лето.

Монео посмотрел в глаза Императора.

– Господин, я отменю свадьбу. Я скажу…

– Ты не сделаешь ничего подобного!

– Но, господин, если она и Малки – это…

– Монео, – прохрипел Малки, – твой господин приказывает и тебе придется подчиниться.

– Какой издевательский тон! – Монео уставился на Малки пылающим взглядом.

– Она же полная противоположность Малки, разве ты не слышал, Монео?

– Что может быть лучше? – спросил Малки.

– Но, господин, если вы теперь точно знаете…

– Ты начинаешь действовать мне на нервы, Монео, – произнес Лето.

Монео озадаченно замолчал.

– Вот так-то лучше, – сказал Лето. – Знаешь, Монео, несколько десятков тысяч лет назад, когда я был совсем другим человеком, я допустил ошибку.

– Ты и ошибку? – съязвил Малки.

Лето улыбнулся в ответ.

– Моя ошибка простительна, если учесть тот прекрасный способ, которым я ее совершил.

– Словесная эквилибристика, – продолжал подначивать Малки.

– Именно так! Я сказал тогда: «Настоящее – это отвлечение; будущее – сон; только память является ключом к смыслу жизни». Разве это не прекрасные слова, Малки?

– Исключительно прекрасные, Старый Червь.

Монео в ужасе прижал руки к губам.

– Но в действительности эти слова не более чем глупая ложь, – сказал Лето. – Я знал это и тогда, но меня завораживали красивые слова. Нет, память не открывает нам ровно никакого смысла. Без мук духа, который является бессловесным опытом, нельзя постичь никакого смысла вообще.

– Я не в состоянии постичь смысл мучений, которым подвергли меня твои проклятые Говорящие Рыбы, – сказал Малки.

– Ты не переживаешь никаких мучений, – отрезал Лето.

– Если бы ты сейчас был в моей шкуре…

– Это просто физическая боль, – произнес Лето. – Она скоро пройдет.

– Когда же я познаю муку?

– Вероятно, позднее.

Изогнув верхний сегмент своего туловища, Лето отвернулся от Малки и посмотрел на Монео.

– Ты действительно служишь Золотому Пути? – спросил он.

– Ах да, этот Золотой Путь! – издевательским тоном произнес Малки.

– Вы же знаете, что служу, – ответил Монео.

– Тогда ты должен пообещать мне, – сказал Лето, – то все, что ты сейчас услышишь, никогда не сорвется с твоих уст, даже случайно. Ни одним словом, ни одним жестом ты не посмеешь никому об этом сказать.

– Я обещаю, господин.

– Он обещает, господин, – передразнил Малки.

Своей крошечной рукой Лето указал Монео на Малки который, лежа на спине, смотрел на четкий профиль лица, окруженного серой складкой.

– Когда-то я восхищался этим человеком… да и по многим другим причинам я не могу сам убить Малки. Я даже не могу просить об этом тебя, но… его надо устранить.

– О, как же ты умен! – протянул Малки.

– Господин, если вы подождете в противоположном Конце зала, – сказал Монео, – то, вернувшись назад, вы увидите что с Малки больше нет проблем.

– Он сделает это, – прохрипел Малки. – Боже мой! Ведь он это сделает!

Лето отполз в противоположный конец зала, глядя на высокую арку, которая могла превратиться в выход при первой же мысли-команде. Как же долго ему придется падать. если он, открыв выход, просто перекатится через ограждение. Вероятно, падение с такой высоты не выдержит даже его тело. Но в песках под башней не было воды, и он почувствовал, что перед его внутренним взором замаячил Золотой Путь, который возник сразу, как только он подумал о самоубийстве.

– Лето! – окликнул его Малки.

Император услышал, как заскрипели носилки на песке, рассыпанном по полу зала.

Малки снова позвал:

– Лето, ты просто великолепен! В мире нет зла, которое могло бы превзойти…

Раздался глухой удар, и голос Малки пресекся. Удар в горло, подумал Лето. Да, Монео хорошо знает этот удар. Послышался шорох песка – Монео вытянул носилки на балкон… потом все стихло.

Монео придется похоронить тело в песке, подумал Лето, ибо нет червя, который мог бы прийти и пожрать эту улику. Лето оглянулся и посмотрел в сторону Монео. Мажордом стоял у балконного ограждения и долгим взглядом смотрел вниз… вниз… вниз…

Я не могу помолиться ни за тебя, Малки, ни за тебя, Монео, подумал Лето. Я могу быть единственным религиозным сознанием в Империи, потому что я воистину одинок… Поэтому я не в состоянии молиться.

Глава 47

Вы не сможете понять истории, если не поймете ее течения, ее направления и тех путей, по которым движутся вожди, лавируя между этими силами. Вождь стремится увековечить условия, которые требуются для сохранения его власти. Таким образом, вождь нуждается в аутсайдерах. Я предостерегаю вас от того, чтобы тщательно исследовать мою карьеру. Я – одновременно вождь и аутсайдер. Не делайте ошибки, предполагая, что я только создал Церковь, которая была одновременно Государством. То была моя функция как вождя, и я имел перед глазами массу исторических моделей, которые послужили мне образцом. Для того же, чтобы оценить меня как аутсайдера, изучите искусство моего времени. Оно было поистине варварским. Какая поэзия почиталась превыше всего? Эпическая. Драматический идеал народа? Героизм. Танцы? Забыты С точки зрения Монео, а он был абсолютно прав, такое положение вещей можно считать опасным. Оно стимулирует воображение. Оно заставляет народ чувствовать недостаток того, что я у него отнял. Но что я отнял? Право участвовать в истории.

(Похищенные записки)

Айдахо, вытянувшийся во весь рост с закрытыми глазами на лежанке, услышал, как кто-то тяжело опустился на соседнюю койку. Он сел, открыл глаза и увидел ту же Постылую комнату с единственным окном, сквозь которое проникал свет, отражавшийся от белого, выложеннего плиткой пола, и освещавший желтые стены. Он увидел. что в комнату вошла Сиона и легла на соседнюю кушетку с книгой в руках. Она привезла с собой массу книг в большой матерчатой сумке. Зачем ей столько книг? – думал он. Он опустил ноги на пол и огляделся. Как может этот вместительный бокс с высокими потолками считаться чем-то фрименским? Между лежанками стоял стол из какого-то темного местного пластика. В комнате было две двери. Одна выходила в сад. Другая вела в роскошную ванную комнату под открытым небом, в которой среди прочих удобств были ванна и душ – то и другое площадью около двух квадратных метров. Дверь в это сибаритское помещение была постоянно открыта и там постоянно текла вода, Сиона пристрастилась купаться в таком ее избытке.

Стилгар, наиб Айдахо из тех незабываемых древних времен, скорчил бы презрительную гримасу и нашел бы массу подходящих слов При виде такой роскоши: «Позор! – сказал бы он. – Слабость! Декаданс!» Вообще Стилгар высказал бы много уничтожающих слов по поводу всей этой деревни, которая осмеливалась сравнивать себя с настоящим фрименским сиетчем.

Зашуршала бумага – это Сиона перевернула страницу. Девушка лежала, положив голову на две подушки, одетая только в тонкий халат, прилипший к ее влажному после ванны телу.

Айдахо покачал головой. Что же на этих страницах вызывает такой неподдельный интерес? Она читала и перечитывала книги с самого их приезда. Книги были тонкими, но зато их было много, а на томах стояли лишь номера. Айдахо разглядел на сегодняшней книге номер девять.

Он встал и подошел к окну. В отдалении какой-то старик возился с цветами. С трех сторон сад был защищен тремя зданиями. Кустарник цвел большими цветами. – красными по краям и белыми внутри. Седая непокрытая голова старика – сама похожая на большой цветок – плыла между красными соцветиями и набухшими почками. Айдахо втянул носом воздух, с удовольствием ощутив на фоне цветочного аромата смолистый запах листьев и едкий запах свежевзрытой земли.

Фримен, возделывающий цветы на открытом воздухе!

Сиона не делилась с Айдахо впечатлениями от прочитанного, а он не задавал ей лишних вопросов, считая, что она просто дразнит его. Хочет, чтобы я спросил первый, думал он.

О Хви он старался не думать. Когда эти мысли являлись в его голове, Айдахо начинал испытывать дикую ярость, которая грозила затопить все его существо. Он помнил старинное слово, обозначавшее такую ревность, – канава — железный обруч ревности. Где Хви? Что она сейчас делает?

Дверь, ведущая в сад, без стука отворилась, и вошел помощник Гаруна Тейшар. У этого Тейшара было мертвенное лицо, покрытое сетью темных морщин. Зрачки глубоко запавших глаз были обведены желтыми кругами. Носил он коричневую накидку. Волосы напоминали траву, оставленную на поле, чтобы сгнить и удобрить почву. Он был как-то нарочито безобразен, как дух темной стихии.

Сзади раздался недовольный голос Сионы.

– Ну что там еще?

Айдахо заметил, что голос девушки оказывал на Тейшара странно возбуждающее действие.

– Бог-Император… – заговорил Тейшар и закашлялся. Прочистил горло и начал снова: – Бог-Император прибывает в Туоно.

Сиона стремительно села, натягивая халат на колени. Айдахо оглянулся на нее, потом снова посмотрел на Тейшара.

– Церемония бракосочетания пройдет здесь, в Туоно! – возвестил Тейшар. – Все будет сделано по древнему фрименскому ритуалу! Бог-Император и его невеста будут гостями Туоно!

Охваченный ревностью, Айдахо непроизвольно сжал кулаки. Тейшар, заметив это, суетливо склонил голову и быстро вышел, плотно закрыв за собой дверь.

– Хочешь, я кое-что тебе прочитаю, Дункан? – спросила Сиона.

Какое-то мгновение Айдахо соображал, что именно она сказала. Кулаки его все еще были сжаты, он обернулся и посмотрел на Сиону. Она сидела на краю лежанки с книгой на коленях. Его внимание она приняла за знак согласия.

– Некоторые полагают, – начала читать Сиона, – что должно нарушить свою цельность некими грязными делами, прежде чем начать пользоваться своим гением. Говорят, что это нарушение цельности начинается тогда, когда вы покидаете свое святое «я», чтобы понять, в чем состоят ваши идеалы. Монео считает, что мое решение состоит в том, чтобы не покидать свое святое «я», а заставить других выполнить мою грязную работу.

Она взглянула на Айдахо.

– Бог-Император, это его доподлинные слова. Айдахо медленно, словно нехотя, разжал кулаки. Ему будет полезно отвлечься. Было интересно, кроме того, что Сиона нарушила наконец свое молчание.

– Что это за книга? – спросил он.

Она вкратце рассказала ему, как они с товарищами выкрали план Цитадели и копии записок Лето.

– Естественно, ты знал об этом, – сказала девушка. – Мой отец доложил, что шпионы, нас выследили.

Айдахо увидел, что в глазах Сионы блеснули слезы.

– Волки убили девятерых из вас? Она молча кивнула в ответ.

– Ты паршивый командир, – сказал он.

Она ощетинилась, но он не дал ей заговорить, задав следующий вопрос:

– Кто перевел их для тебя?

– Иксианцы. Они утверждают, что Гильдия нашла ключ.

– Мы и так знаем, что наш Император не упускает своей выгоды, – сказал Айдахо. – Что еще он говорит?

– Почитай сам, – она порылась в сумке и вытащила оттуда первую книгу перевода, которую она небрежно бросила на его лежанку. Когда Айдахо вернулся к своей койке, она спросила: – Почему ты сказал, что я паршивый командир?

– Ты совершенно глупо потеряла девять своих людей.

– Как ты глуп! – воскликнула она. – Ты же никогда в жизни не видел этих волков.

Он поднял книгу, удивившись ее тяжести, потом понял что она напечатана на кристаллической бумаге.

– Надо было как следует вооружиться против волков, – сказал он, открывая первую тетрадь.

– Каким оружием? Против них не действует никакое доступное нам оружие!

– И лазерные ружья? – спросил он, переворачивая, страницу.

– Только дотронься на Арракисе до лазерного ружья, как Червь тотчас узнает об этом!

Айдахо перевернул следующую страницу.

– Однако со временем твои друзья раздобыли лазерные ружья.

– И что из этого вышло?

Айдахо прочел одну строчку, потом сказал:

– Вам вполне доступен был яд. Сиона судорожно глотнула. Айдахо взглянул на нее.

– Вы же отравили волков в конце концов, ведь так?

Ее голос почти превратился в шепот.

– Да.

– Тогда почему вы не сделали этого с самого начала? – спросил он.

– Мы… не… знали… тогда… что… можем… это… сделать.

– Но вы даже не попробовали подумать, – сказал Айдахо и снова вернулся к книге. – Нет, ты плохой командир.

– Он такой хитрый! – воскликнула Сиона. Айдахо прочитал один абзац, потом снова посмотрел на Сиону.

– Такая характеристика не описывает его полностью. Ты читала все это?

– Каждое слово! Некоторые места по несколько раз. Айдахо взглянул на раскрытую страницу и начал читать:

– Я создал то, что и намеревался создать, – мощное Духовное напряжение во всей Империи. Немногие чувствуют силу этого напряжения. С помощью какой энергии я его создал? Я сам не настолько силен. Единственная власть которой я обладаю, – это власть контролировать личное преуспеяние каждого. Это вершина всего, что я сделал. Но почему тогда люди ищут моего присутствия в других вещах? Что может вести их к неминуемой смерти в их стремлении достичь моего присутствия? Они хотят быть святыми? Они воображают, что таким способом смогут прозреть, как Бог?

– Он законченный циник, – в голосе Сионы явственно послышалось рыдание.

– Как он испытал тебя?

– Он показал… он показал мне свой Золотой Путь.

– Этот удобный…

– Он очень реален, Дункан. – Она взглянула на него тазами, в которых еще блестели не вытертые слезы. – Но даже если это причина и достаточное основание для существования Бога-Императора, то это не основание для того, каким он стал!

Айдахо сделал глубокий вдох.

– До этого дошел Атрейдес!

– Червь должен уйти!

– Интересно, когда он придет? – задумчиво произнес Айдахо.

– Этот похожий на крысу маленький друг Гаруна ничего не сказал.

– Надо спросить, – предложил Айдахо.

– У нас нет оружия, – сказала Сиона.

– У Наилы есть лазерное ружье, – подсказал Айдахо. – У нас есть ножи… веревка. Я видел веревку в кладовой Гаруна.

– Против Червя? – спросила она с сомнением. – Даже если мы отнимем ружье у Наилы, то оно не причинит ему никакого вреда.

– Но устоит ли против ружья его тележка?

– Я не доверяю Наиле, – вдруг сказала Сиона.

– Разве она не подчиняется тебе?

– Да, но…

– Давай продвигаться постепенно, – сказал Айдахо. – Спроси Наилу, сможет ли она выстрелить из ружья по тележке Червя?

– А если она откажется?

– Убей ее.

Сиона встала и отложила в сторону книгу.

– Как Червь попадет в Туоно? – спросил Айдахо. – Он слишком велик и тяжел, чтобы поместиться в орнитоптер.

– Об этом нам скажет Гарун, – сказала Сиона. – Но я думаю, что он придет так, как он всегда путешествует на дальние расстояния.

Она взглянула на карниз, венчавший стену периметра Сарьира.

– Думаю, что это будет его обычное паломничество в сопровождении придворных. Он пройдет по Королевской Дороге, а сюда войдет на подвеске тележки. – Она посмотрела на Айдахо.

– Что ты можешь сказать о Гаруне? – спросила она.

– Странный человек. Он отчаянно хочет быть настоящим фрименом, но понимает, что он не тот, какими были они в мое время.

– А какими они были в твое время, Дункан?

– У них была пословица, которая говорила о них лучше любых ученых книг, – ответил Айдахо.

– Никогда не дружи с тем, с кем бы ты не хотел умереть.

– Ты говорил это Гаруну?

– Да.

– И что он ответил?

– Он сказал, что я – единственный такой человек из всех, кого он знал.

– Возможно, Гарун мудрее всех нас, – сказала Сиона.

Глава 48

Вы думаете, что власть есть самое неустойчивое из достижений человечества? Тогда что вы скажете по поводу явных исключений из этой внутренней нестабильности? Некоторые династии правит веками. Известны очень долговечные религиозные бюрократии. Примите во внимание соотношение веры и власти. Они взаимно исключают друг друга, притом что зависят друг от друга. Бене Гессерит обезопасим себя за стенами веры и просуществовал тысячи лет. Но куда делась его власть?

(Похищенные записки)

– Господин, я просил бы вас дать мне больше времени, – раздраженно сказал Монео.

Он стоял во дворе Цитадели, укрывшись в короткой полуденной тени. Лето лежал прямо перед ним в своей тележке со сдвинутым назад защитным колпаком. Лето только что совершил выезд вместе с Хви Нори, сидевшей в недавно установленном на тележке кресле, расположенном возле лица Лето. Хви проявляла простое человеческое любопытство по отношению ко всей суете, которая творилась сейчас вокруг них.

Как она спокойна, думал Монео. Он подавил дрожь, которая возникала в нем всякий раз, когда он вспоминал о ее столь близком родстве с Малки. Бог-Император прав. Хви в действительности является такой, какой кажется, – исключительно приятным и понятливым созданием Она действительно сошлась бы со мной? – с недоумением думал Монео.

Мысли о делах отвлекли его от дум о Хви. Пока Лето катал свою невесту вокруг Цитадели, здесь собрались придворные и Говорящие Рыбы. Придворные были разодеты в лучшие свои одежды, украшенные бриллиантами и расшитые золотыми и красными цветами. Говорящие Рыбы были в парадной форме, синий цвет которой оживляли лишь знаки различия. Повозку с вещами, которая следовала в арьергарде, толкали несколько Говорящих Рыб. Воздух был полон пыли и казался тяжелым от звуков и запаха всеобщего возбуждения. Большинство придворных были недовольны, узнав, куда им предстоит направиться. Некоторые немедленно начали скупать для себя тенты и легкие павильоны. Их предстояло выслать вперед, и сейчас все это имущество было свалено на песке возле Туоно. Говорящие Рыбы не воспринимали происходящее как праздник. Настроение их было скорее подавленным. Они громко высказывали свое недовольство, когда им сказали, что Лето запретил брать с собой лазерные ружья.

– Еще немного времени, – жалобно просил Монео. – Я не знаю, как мы будем…

– При решении многих проблем нет замены времени, – сказал Лето. – Однако ты возлагаешь на время слишком многое. Я не могу больше терпеть задержек.

– Нам понадобится три дня только для того, чтобы Добраться до места, – жаловался Монео.

Лето задумался. Ходьба – бег – ходьба: как всегда при паломничестве. До Туоно сто восемьдесят километров. Да, ничего не поделаешь, три дня.

– Я надеюсь, что ты хорошо позаботился о местах стоянок, – сказал Лето. – Должно быть много горячей воды Для снятия судорог в икрах.

– Нам будет достаточно удобно, – сказал Монео, – но мне не нравится сама мысль оставить Цитадель в такое время! И вы знаете почему!

– У нас есть средства связи и верные помощники. Гильдия пока не поднимет голову, получив свое. Не волнуйся, Монео.

– Мы могли бы провести церемонию в Цитадели!

Вместо ответа Лето закрыл колпак, отделив себя и Хви от внешнего мира.

– Это очень опасно, Лето?

– Это всегда опасно.

Монео вздохнул и побежал туда, куда направилась тележка, начав подъем на восток, прежде чем свернуть к югу, чтобы обойти Сарьир. Лето привел в движение тележку, глядя, как вся его пестрая свита устремилась следом, стараясь не отставать.

– Мы все движемся? – спросил Лето. Хви оглянулась, перегнувшись через него.

– Да, – она посмотрела ему в глаза. – Почему Монео так переживал?

– Монео только что впервые открыл для себя, что прошедшего мгновения не вернешь.

– Он был в очень дурном расположении духа с тех пор, как ты вернулся из Малой Цитадели. Да что там, он просто не похож на себя.

– Монео – Атрейдес, любовь моя, а ты была создана для того, чтобы ублажать Атрейдесов.

– Нет, я бы знала, если бы это было так.

– Да… ну тогда, может быть, до Монео дошла страшная простота смерти.

– Что было в Малой Цитадели, когда ты был там Монео? Какова она?

– Это самое уединенное место во всей Империи.

– M не кажется, ты уходишь от ответа на мои вопросы.

– Нет, любовь моя. Я разделяю твою озабоченность по поводу Монео, но ему сейчас не помогут никакие объяснения. Он в ловушке. Он узнал, что очень трудно жить в настоящем, бесцельно жить в будущем и невозможно жить в прошлом.

– Мне кажется, что это ты загнал его в ловушку, Лето.

– Но освобождаться ему придется самому.

– Но почему ты не можешь его освободить?

– Потому что он думает, что моя память – это ключ к его освобождению. Он думает, что я строю будущее, опираясь на прошлое.

– Но разве не делается всегда именно так?

– Нет, дорогая Хви.

– Но тогда как?

– Многие думают, что удовлетворительное будущее строится, если удается вернуться в идеализированное прошлое, которое в действительности никогда не существовало.

– А ты, обладая феноменальной исключительной памятью, убежден в обратном.

Лето повернул к Хви свое лицо и испытующе посмотрел в глаза невесте. Из того множества образов, которые существовали в его памяти, он мог выбрать генетического близнеца для Хви или хотя бы нечто очень похожее.

Правда, этот двойник был далек от воплощения живой Хви. Ничего не поделаешь, это было так. Прошлое выстраивало бесконечные ряды безжизненных глаз, которые смотрели вовне, а Хви вся лучилась вибрирующей энергией жизни. У нее были греческие губы, словно созданные для дельфийских речитативов, но она не произносила пророчеств. Ей вполне хватало реальной жизни, она была словно благоухающий цветок, готовый раскрыться навстречу ласковому солнцу.

– Почему ты так на меня смотришь? – спросила она.

– Я хочу погреться в твоей любви.

– Да, в любви, – она улыбнулась. – Мне кажется, что, поскольку мы не можем разделить любовь плоти, нам надо разделить любовь душ. Ты разделишь со мной такую любовь, Лето?

Он отпрянул.

– Ты спрашиваешь меня о моей душе?

– Я уверена, что о ней тебя спрашивали и другие.

Он коротко ответил:

– Моя душа переваривает мой опыт, вот и все, что о ней можно сказать.

– Я слишком многого от тебя хочу? – спросила она.

– Думаю, что для меня не существует понятия «слишком много».

– Тогда я, полагаясь на нашу любовь, позволю себе не согласиться с тобой. Мой дядя Малки говорил, что у тебя есть душа.

Лето вдруг почувствовал, что не может отвечать. Она же восприняла его молчание как приглашение продолжать.

– Он говорил, что ты – художник в том, что касается исследования души, и прежде всего своей собственной души.

– Но твой дядя Малки всегда отрицал, что у него самого есть душа!

Она услышала грубые ноты в его голосе, но это не заставило ее изменить позицию.

– Все же я думаю, что он был прав. Ты гений души, причем блистательный гений.

– Для гениальности нужно только упорство и неторопливость, но не блеск.

Между тем тележка поднялась на гребень, тянувшийся вдоль периметра Сарьира. Лето выпустил колесное шасси и отключил подвеску.

Хви снова тихо заговорила, ее голос был почти не слышен из-за скрипа песка под колесами и топота множества бегущих ног.

– Можно я все же буду называть тебя любимым? Он ответил, преодолевая скованность в горле, которое было уже не вполне человеческим.

– Да.

– Я родилась иксианкой, любимый, – сказала она. – Почему я не могу разделить их механистического взгляда на вселенную? Ты знаешь мое отношение к вселенной, любимый мой Лето?

Он смог лишь удивленно воззриться на нее.

– На каждом шагу я вижу сверхъестественное, – сказала она.

Голос Лето стал хриплым. Даже он сам понял, что в нем зазвучали злобные интонации.

– Каждый человек создает для себя сверхъестественное.

– Не сердись на меня, любимый. Снова в ответ раздался ужасный хрип.

– Для меня невозможно сердиться на тебя.

– Но когда-то произошло что-то непоправимое между тобой и Малки, – продолжала Хви. – Он никогда не рассказывал мне об этом, но сказал, что всегда удивлялся тому, что ты пощадил его.

– Из-за того, что он многому научил меня.

– Что произошло между вами, любимый?

– Я не хочу сейчас говорить о Малки.

– Прошу тебя, любимый, это так важно для меня.

– Я сказал Малки, что есть вещи, которые люди не должны изобретать.

– И это все?

– Нет. – Лето говорил с явной неохотой. – Мои слова рассердили его. Он сказал: «Ты думаешь, что если бы не было птиц, то человек не создал бы самолет? Глупец! Люди могут изобрести все!»

– Он назвал тебя глупцом? – Хви была потрясена.

– Он был прав. И хотя он отрицал это, но говорил он истинную правду. Он научил меня тому, что есть причины остерегаться изобретений.

– Значит, ты боишься иксианцев?

– Конечно, боюсь! Они могут изобрести катастрофу!

– Но что ты можешь с этим поделать?

– Бежать быстрее их. История – это постоянное состязание между изобретениями и катастрофами. Помогает образование, но его иногда оказывается недостаточно.

– Ты делишься со мной своей душою, любимый, ты знаешь об этом?

Лето отвернулся и начал смотреть в спину бежавшего впереди Монео. Процессия миновала первую мелкую ложбину. Теперь она сделала поворот и начала подниматься на Круговую Западную Стену. Монео двигался, как всегда, ставя ноги одну впереди другой и рассматривая то место, куда предстояло шагнуть. Но все же в нем появилось что-то новое. Лето чувствовал, что мажордом больше не стремится оказаться рядом с лицом своего Императора и не хочет разделять его судьбу. Еще один поворот, на восток, вокруг лениво отдыхающего Сарьира. Монео не смотрел ни влево, ни вправо. Он искал свой путь, свой пункт назначения, свою личную судьбу.

– Ты не ответил мне, – сказала Хви.

– Ты и без того знаешь ответ.

– Да, – заговорила Хви. – Я начала кое-что понимать. Я чувствую некоторые твои страхи. Думаю, что уже понимаю, чем ты живешь.

Он повернулся к ней изумленным лицом и перехватил ее взгляд… Это было поразительно. Он не мог оторвать от нее глаз. Его пронзил глубинный страх, руки его начали трястись.

– Ты живешь там, – сказала она, – где соединяются страх бытия и любовь бытия, соединяются в одном человеке.

Он, не мигая, продолжал смотреть на нее.

– Ты мистик, – продолжала она, – нежный к самому себе только потому, что находишься в самом центре вселенной, смотрящей вовне, смотрящей такими глазами, которыми не может смотреть никто, кроме тебя. Ты боишься разделить это с другими, но хочешь сделать это больше чем кто бы то ни было другой.

– Что ты видела? – прошептал он.

– У меня нет внутренних глаз и нет внутренних голосов, – ответила она. – Но я увидела господина Лето, которого я люблю, и что я знаю то, что ты истинно понимаешь.

Он оторвал от нее взгляд, боясь услышать то, что она сейчас скажет. Дрожь в руках усилилась, теперь трясся весь передний сегмент.

– Любовь, вот, что ты понимаешь, – сказала она. – Любовь, и этим все сказано.

Его руки перестали дрожать. По щекам покатились слезы. Из тех мест, где слезы касались форельей кожи, начал подниматься синий дымок. Он почувствовал жжение и был благодарен за эту боль.

– Ты имеешь веру в любовь, – сказала Хви. – Я знаю, что мужество любви может опираться только на веру.

Она протянула руку и вытерла его слезы. Лето удивился, что капюшон из песчаных форелей не сократился, закрыв лицо от чужого прикосновения, как это всегда бывало.