Текст книги "Поцелуй навылет "

Автор книги: Фиона Уокер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 37 страниц)

Шаги доносились уже со второй лестничной площадки.

Фоби бросилась вперед, чтобы спрятаться в углу.

Когда она протянула руку к дальней стене, ее пальцы коснулись теплой кожи чьей-то руки. Через секунду чья-то ладонь крепко зажала ее рот. Кто-то грубо привлек ее к себе.

Пытаясь закричать, Фоби неожиданно почувствовала, как в ее кожу впились сотни маленьких жемчужин, и немного расслабилась, сообразив, что это была Саския.

– Тише! – прошипела она. – Он может нас услышать.

Фоби кивнула, и Саския отпустила ее. Они стояли в полной тишине несколько бесконечных минут. Вскоре глаза Фоби достаточно привыкли к темноте, чтобы различить очертания плеч Саскии, блеск светлых волос и мерцание жемчужин в стальном свете, который проникал в комнату через увитое плющом окно.

Некоторое время шаги слышались на лестничной площадке, затем они приблизились и снова отдалились.

– Думаю, он ушел, – выдохнула Саския. – Никто не знает дом так хорошо, чтобы найти эту комнату.

– Значит, ты не убийца? – прошептала Фоби, прислоняясь к стене.

– Конечно нет, черт возьми! – огрызнулась Саския, зажигая сигарету. Ее лицо на мгновение осветилось маленьким язычком пламени. Темные глаза смотрели с тревогой и волнением. – Осталось ждать совсем недолго.

– Я тоже думаю, что через минуту кого-нибудь убьют. – Фоби подошла к окну и посмотрела во двор.

– Я говорила не об этом. Я говорила о Феликсе.

Фоби прижалась щекой к оконному стеклу и сделала глубокий вдох.

– Прости меня, Саския, – тихо сказала она. – Я не буду этого делать.

– Что?

– Я знаю, что ты никогда не простишь меня, но я просто не могу так поступить. Я люблю его.

Фоби слышала, как царапали стену жемчужины, когда Саския медленно опускалась по стене на пол, пока ее колени не коснулись груди.

– Я же сказала, что все расскажу прессе, Фоби. – Она прерывисто дышала. – И я это сделаю.

– Все уже и так известно, – вздохнула Фоби. – Нашу историю напечатают в «Ньюз» независимо от того, как я сейчас поступлю. Мне рассказала Жоржет. Но я не собираюсь оскорблять его несправедливой ложью в присутствии друзей.

– Черт! – В отчаянии и полном крушении своих надежд Саския ударила каблуками в пол.

– Я люблю его, Саския. Поверь, я ненавижу себя за то, что мне приходится так поступить с тобой, но я люблю его.

– Знаю. И я тоже его люблю.

– Мне так не кажется, – прошептала Фоби. – Ты любишь то, что он когда-то для тебя делал, как ты себя с ним чувствовала, как все завидовали твоей красоте и счастью, когда ты была вместе с ним. А потом ты почувствовала себя жалкой и ничтожной. Ты не любила его – умного, сложного, дерзкого, эгоистичного, ранимого мужчину. Ты любила его умение делать тебя счастливой, а это несправедливо. Это не любовь, Саския. Это терапия.

– Я обожала его! – с яростным негодованием взвыла Саския. – Я была одержима им, не думала ни о чем, кроме него.

– Кого? – Фоби повернулась к ней. – Великолепного мужчину-модель, который принадлежит к сливкам общества и окружен любовью женщин? Человека, которого забрасывают приглашениями на вечеринки и телефонными номерами? Того, кто почти все получает бесплатно и использует свою кредитную карточку лишь для того, чтобы открыть банку кока-колы? Мужчину, который божественно занимается любовью, осыпает тебя подарками и без конца говорит, что он от тебя без ума? Об этом человеке ты писала мне в Новую Зеландию, Саския.

– Он действительно такой, – пробормотала она. – Ты знаешь, что он такой.

Не обратив внимания на ее слова, Фоби продолжила:

– Или ты любишь испорченного человека, который пережил тяжелое детство, у которого нет цели и направления в жизни, а есть только ужасные родители, почти ненормальный брат и друзья-нахлебники? Ты действительно любишь человека, у которого никогда не было приличной работы, а единственно долгие отношения у него со святыми и ковриком у двери? Человека, который всю свою жизнь борется с нелепой, уродливой неспособностью доверять людям? Это Феликс, которого я люблю, Саския. Несмотря на все его вопиющие пороки, я достаточно сумасшедшая, чтобы принять его. И я на самом деле не думаю, что ты знала этого человека. А если ты действительно разглядела его, то он не достаточно тебе понравился, чтобы завязать с ним дружбу. Поэтому ты считала его невероятно сексуальным и обаятельным донжуаном, ум и характер которого не глубже лужи.

– Как ты смеешь? – злобно выдохнула Саския. – Как ты смеешь говорить об этом на основе своего короткого, грязного пребывания с ним? Как ты смеешь предполагать, что я не люблю Феликса?

– Потому что я думаю, что ты не сможешь забыть его, пока не поймешь это, – прошептала Фоби. – Потому что мне кажется, что твои чувства – тогда и сейчас – намного разрушительнее, опаснее и мучительнее любви. Можешь мне не верить, но я действительно беспокоюсь за тебя. Я видела, как ты пыталась покончить с собой, вскрывая вены в ванной, напиваясь до умопомрачения, а теперь изнуряешь себя голодом, и я не могу смотреть на то, что ты с собой делаешь, Саския. Это делает не Феликс, это делаешь ты. Больше никто. Ты должна понять это.

Саския тихо плакала, свернувшись калачиком у стены.

Презирая себя за умышленную жестокость, Фоби потерла пальцами сухие губы и посмотрела в окно. В саду зажглись фонари.

– Кого-то убили, – тихо сказала она и отошла от окна.

– Вряд ли это было мучительнее того, что произошло здесь.

Фоби опустилась на пол рядом с ней.

– Саския, я не могу сделать этого, ты же понимаешь, правда? Это не уменьшит твое несчастье, не станет твоей местью. Феликс, которому ты хочешь причинить боль, никогда не существовал для меня. Я видела его таким только твоими глазами.

На чердаке до сих пор было очень темно. Во мраке Фоби могла видеть только то, что Саския вцепилась руками в волосы, спрятав лицо, а ее плечи вздрагивали, словно их неистово трясли невидимыми руками.

Фоби протянула руку, чтобы успокоить ее.

Резко отшатнувшись, Саския с силой ударила ее по лицу.

Фоби отпрянула, чувствуя, как онемела щека, а из глаз покатились слезы.

– Феликс, которому я хочу причинить боль, был жив и здоров, и он стоял в этой кухне полгода назад и говорил мне в лицо, что я дешевая шлюха! – крикнула Саския, выпрямляясь и наблюдая за Фоби, которая сморщилась от боли и шока. Ее щека начала гореть. – Он действительно существовал, Фредди. Он был таким живым и реальным, что полностью сломал мою жизнь. И сейчас он тоже жив и здоров. Он внизу. И ты бросишь его ради меня.

– Я не могу! – всхлипнула Фоби. – Я не поступлю с ним так.

– Нет, поступишь. – Саския направилась к двери. – Потому что если ты этого не сделаешь, то я покончу с собой. Нет мести, нет Саскии. Прощай, жестокий мир. Кстати, можешь мне не верить, но я действительно любила Феликса. Больше, чем его можешь любить ты. Пусть я дешевая шлюха, но я практиковалась в самоубийстве, как хорошая девочка, и сейчас я достаточно опытна, чтобы довести дело до конца.

– Нет! – воскликнула Фоби.

– Клянусь. – У двери Саския развернулась. В ее голосе звучала стальная решимость, несмотря на то что она тряслась всем телом. В тусклом свете, проникающем в комнату через окно, ее глаза ярко горели. – На этот раз я как следует постараюсь. Мне ведь нечего терять, кроме себя, а я ничего не стою. Если ты не сделаешь в точности то, что я прошу, и в точности так, как я тебе говорила, то ты подпишешь мой смертный приговор. Что важнее – любовь Феликса или жизнь Саскии? Следующие пять минут тебе придется поразмышлять над этим вопросом, потому что за это время тебе предстоит принять решение.

В комнате, следующей по коридору, Манго Сильвиан погасил четвертую сигарету за последние десять минут и присвистнул. Эта вечеринка оказалась самым зрелищным развлечением в его жизни. Он больше не обращал внимания на отсутствие мужских черт характера, навязчивое внимание Флисс и солнечные ожоги. Эта история стоила того, чтобы войти в его мемуары. Он озаглавит ее «Убийственная тайна, или История самоубийства – сумасшедшие женщины на чердаке».

Он задумчиво почесал горящую кожу на груди, натянул парусиновые туфли и спустился вниз, чтобы занять лучшее место в зрительном зале. Если Фоби не сделает «это» – что бы «это» ни было (Манго не смог понять ее точного задания из подслушанного разговора), – то ему ужасно хотелось знать, каким образом Саския собирается покончить с собой. Он надеялся, что новый способ окажется чуть более оригинальным, чем ее предыдущие попытки. Что-нибудь с шелковыми платками и люстрой было бы очень мило.

Вместо одной жертвы оказалось две. Надя, девушка из эскорта, и Селвин, брат Флисс, были «убиты» и теперь курили в холле.

Гостиная вновь осветилась мерцающими свечами и тусклым электрическим светом. Дилан опрашивал свидетелей преступления. Рядом с ним стояла Флисс.

– Итак, ребята, устраивайтесь поудобнее. – Дилан прижал монокль к левому глазу, опустил руку в карман и достал усы, которые он криво приклеил к верхней губе. – Кажется, сегодня в этом доме произошло одно жуткое событие. Кажется, двое из наших великолепных гостей «убиты».

Со всех сторон послышались театральные вздохи и восклицания, и собравшиеся в гостиной гости начали рассматривать друг друга. Некоторые из них тихо захихикали, уже зная, кто совершил преступление.

– Боюсь, это было страшным зрелищем, – продолжил Дилан, восторженно переигрывая, – но я привык к таким вещам, поэтому я сумел проигнорировать пролитую кровь и набросал несколько записей, которые помогут нам определить коварного злодея и раскрыть это ужасное преступление.

Он достал блокнот и открыл его на первой странице.

– К нашему ужасу и прискорбию, Диззи Окел, полоумная служанка, и Перегрин Фитцакоффин, шулер и мот, были задушены на спустившейся надувной кровати в спальне, расположенной наверну. Очевидно, их застали на месте преступления. Орудие убийства было оставлено там же. – Дилан взял белый мужской шейный платок и показал его всем присутствующим.

– И это тоже. – Он поднял вверх темные очки с маленькими стеклами.

– Кажется, – перебила его Флисс, с удовольствием думая о том, что Айен, лишившийся своих очков и платка, сидел в углу с полупустой бутылкой ликера и пьяно хихикал, – сюда прибыли доктора, чтобы сообщить нам некоторые подробности и назвать точное время смерти.

– Она показала на дверь, где стоял Селвин, одетый в белый халат, вместе с Надей, которая сняла передник и чепец и осталась в черном платье, пытаясь изображать медсестру. Она показывала ноги в черных чулках и сжимала в руке стетоскоп, больше напоминая певицу кабаре, чем медсестру «скорой помощи». Тем не менее ей хватило смелости попытаться.

Слегка покраснев, они направились к Флисс и Дилану, стоявшим на импровизированной сцене перед камином. За ними в комнату вошел Феликс, который выглядел так, словно только что пережил настоящее покушение на убийство. Его глаза запали, в лице не было ни кровинки.

– Итак, ребята, расскажите нам о том, что вы обнаружили, – сказал Дилан докторам, прежде чем извиниться и торопливо подойти к Феликсу.

– Где ты пропадал? Тебя не было несколько часов. – Дилан подвел его к лестнице.

– Гулял. – Феликс выпил немного кока-колы. Его руки тряслись так сильно, что большую часть напитка он пролил себе на рубашку. – Я заблудился. В темноте одно поле кажется удивительно похожим на другое. Видел много коров. Они тоже в темноте очень похожи.

Посмотрев вниз, Дилан заметил, что его брюки были покрыты росой, семенами трав и грязью. Он снова взглянул на Феликса и закусил губу. Его усталое лицо осунулось, искривилось и побелело, как передержанная фотография.

– Ты выглядишь чертовски плохо.

– Честно говоря, сейчас это меня меньше всего волнует.

В гостиной Селвин привлек всеобщее внимание детальным описанием полового акта, который предшествовал смерти. Флисс, исполнявшая роль матери жестоко задушенного Перегрина, добавляла веселья шокированными возгласами, обмороками и вскриками.

– Послушай, – Дилан поспешно отклеил свои фальшивые усы и увел Феликса в укромный угол под лестницей, – я весь вечер пытался тебя найти. Я должен...

Он застыл, когда из двери в коридор, расположенной справа от них, выбежала Саския и быстро прошла через холл, вытирая носовым платком слезы и не замечая их. Остановившись перед дверью в гостиную, она осторожно вошла внутрь, сверкая жемчужинами в пламени свечей.

– Я знаю, что происходит, – без всякого выражения сказал Феликс. – Тебе не нужно меня предупреждать.

– Ты знаешь?

– Я более или менее догадывался, а потом о близком возмездии меня попыталась предупредить Фоби.

– Тогда тебе нужно уходить отсюда. До того, как она это сделает. Ради бога, отправляйся в Лондон. Возьми мою машину. В конце концов, сегодня ты не пил ничего, кроме кока-колы.

– Я никуда не поеду.

– Но они собираются унизить тебя! – умолял Дилан. – Уходи, пока она не разорвала тебя в клочья перед всеми – перед Манго, Жасмин, Флисс, Селвином – всеми.

– Она не сделает этого, – тихо сказал Феликс.

– Почему ты так в этом уверен?

– Я ее знаю. Я люблю ее. Она не сделает этого.

– Тогда почему ты похож на ожившего мертвеца, если с такой уверенностью говоришь об этом?

– Потому что я чертовски сильно боюсь, что ошибаюсь, Дилдо. Если она унизит меня, я потеряю всякую надежду. Она так похожа на меня. Если она все испортит, то я никогда не смогу пойти прямой дорогой. Я так сильно люблю ее.

Они вздрогнули, когда вниз по ступенькам сбежал Манго с сигаретой во рту. Он весело вертел в руках теннисную ракетку, что-то напевал себе под нос и пылал еще ярче.

Когда его брат возбужденно ворвался в гостиную, Феликс вздохнул, потирая лоб ладонью, и сделал еще один глоток из банки с кока-колой.

– У тебя есть сигареты?

Дилан протянул ему пачку «Лаки страйк».

– Не самые подходящие при данных обстоятельствах.

– Я уверен, что она тебя любит. – Дилан тоже зажег сигарету. – Флисс тоже. Я почти уверен, что Саския каким-то образом заставляет ее.

– Если она действительно сделает это, – Феликс затянулся, – то я не хочу, чтобы ты вмешивался. Я говорю серьезно. Держись от этого в стороне.

– Ты шутишь? – Дилан моргнул. – Я не могу просто стоять и смотреть.

– Тогда закрой свои чертовы глаза, – сквозь сжатые зубы пробормотал Феликс.

– Возвращайся в Лондон, Феликс, – в последний раз попытался уговорить его Дилан.

– Давай зайдем и посмотрим, кто это сделал. – Он отбросил сигарету и направился в шумную, переполненную людьми гостиную.

Наступив на горящий окурок Феликса, Дилан последовал за ним.

В гостиной полным ходом шло расследование. Один за другим сыпались вопросы и ответы, которые в основном касались более точных подробностей последнего полового акта жертв, а не улик, оставленных на месте преступления. Стэн угрюмо держал в руках доску для голосования, словно надутая модель, выходящая на ринг с номером раунда.

– Как насчет подозрительно молчаливого сводного брата погибшей женщины? – спросил сэр Деннис голосом Шерлока Холмса. – Что вы делали в полночь, мистер Шэгги Окел?

– А? – Гоут казался крайне озадаченным. – Я был в туалете.

Несколько человек рассмеялись, считая это великолепным образцом актерской игры.

– Какое классное, веселое, чертовски хорошее представление. Не пора ли начать голосование, ребята? – громко спросил Дилан. – Не знаю, как вы, парни, но мне бы хотелось быстрее покончить с этим делом и продолжать веселиться.

Потеряв интерес к происходящему, все радостно поддержали его предложение.

– Прекрасно. – Дилан взял кочергу, стоявшую рядом с камином, и указал ею на Стэна, который держал в руках щит для голосования. – А теперь я буду читать имена подозреваемых, а вы должны поднять руки, если считаете, что преступление совершил этот негодяй. Предупреждаю, если кто-то проголосует дважды, то я заставлю его сделать двадцать отжиманий и провести остаток выходных в казармах. Итак, начинаем. Дворецкий Местик. Неумелый слуга. Царапины на серебряной полировке и разбавленный водой портвейн. Поднимите руки, если вы считаете, что именно он задушил ослепленных страстью жертв.

Флисс сосчитала руки.

– Три, дорогой Пигги.

Стэн мрачно поставил три черты рядом с собственным именем.

– А кто считает, что на это гнусное злодеяние оказалась способна, пристрастившаяся к наркотикам певица в стиле блюз? – спрашивал Дилан. – Особый наклон головы является признаком склонности к насилию – по крайней мере, так мне говорила няня. Нажмите на кнопки, если вы думаете, что она задушила сладкую парочку.

Флисс посчитала.

– Только один голос, мой безумный Пигги.

– Один, старина Местик. – Дилан откашлялся. – Чудесно. А сейчас мы переходим к баронессе, автору детективных романов. Я жду ваших голосов. Помните, ребята, она моя бывшая жена. Немного не в себе.

– Двадцать, мой идеал мужественности.

– Спасибо, моя маленькая щекотунья. Двадцать голосов, Местик. Двадцать – это четыре раза по пять, так что тебе придется посчитать до конца своих познаний в математике четыре раза. Это не займет много времени. А я пока покурю. – Он зажег сигарету.

– Затем идет наш процветающий символ удачи... э-э-э... мистер Тесс Тостерон. – Дилан сверился со своими записями. – Владелец клуба в Нью-Йорке. Сегодня он держался незаметно, но в целом довольно изворотлив. Возможно, отдыхает наверху после долгой прогулки по полям. Очень любит коров.

– Особенно одну, – раздался негромкий голос у двери.

Дилан застыл.

Пытаясь зажечь дрожащими пальцами сигарету, Саския подняла глаза, сияющие триумфом и благодарностью.

В дверях стояла Фоби, ослепительная и беспощадная.

– Я уверена, что это сделал он. – Она вошла в комнату. – Он настолько ядовит, что убивает все, к чему прикасается.

Сжав банку кока-колы с такой силой, что она помялась, Феликс больше не сделал ни одного движения.

Думая, что это был очередной непредсказуемый поворот сюжета, почти все гости с ожиданием посмотрели на Фоби. Она завладела нужным вниманием аудитории. Единственным человеком, который не смотрел на нее, был Феликс. Фоби сделала еще несколько шагов, чтобы находиться на одинаковом расстоянии от него и от Саскии.

Он продолжал неподвижно смотреть на банку кока-колы. Она быстро отвела взгляд, зная, что не сможет пройти через это, если будет смотреть на его реакцию, не сможет произнести слова, которые Саския заставила ее выучить.

– Феликс Сильвиан, – медленно сказала Фоби, – полное дерьмо.

Сообразив, что она говорила не о выдуманном персонаже, несколько человек начали удивленно переговариваться приглушенными голосами.

– Он разрушает людей ради своего удовольствия, – продолжила она. – Что было бы достойно дьявольской зависти, если бы он не был таким жалким и не способным ни на что другое.

Из-за напряженно поднятых плеч Феликса на нее с изумлением смотрел Манго. Восторженная улыбка исчезла с его лица, как отпущенная тетива лука, когда он внезапно понял, что Саския заставляла Фоби сделать.

– Феликс соблазняет и уничтожает, – продолжила она помертвевшим, как у одурманенного морфием пациента, голосом. – Вооружившись широкой улыбкой и маленьким скользким членом, он укладывает в постель девушек, которые с радостью слушают его остроумные реплики, а затем говорит им, что они шлюхи. Возможно, иронично. Определенно, печально. Без всякого сомнения, трагично – смотреть на то, что у него получилось. Единственный опыт, который хочется забыть.

Когда Фоби сделала паузу, чтобы набрать в грудь воздуха, кто-то засмеялся. Феликс взглянул на нее в первый раз с того момента, как она вошла в комнату, и сразу пожалел, что сделал это. Она снова зачесала назад волосы, подкрасила губы и еще темнее подвела горящие зеленые глаза. Она была такой высокой, спокойной и уравновешенной в своем потрясающем платье. Между поднятым подбородком и расправленными плечами ее длинная шея казалась тонкой, напряженной дугой гнева. И она намеренно не смотрела на него.

– Я была достаточно невезучей, чтобы стать одним из трофеев Феликса, – продолжила Фоби, рассматривая лица своих зрителей. – Последние недели он называл меня стервой, сукой и шлюхой. Не особенно оригинально, но кажется, Феликсу проще запоминать короткие слова. Он трахался со мной в темноте, а иногда и при свете, так что я могу с точностью сказать, когда он кончает – хотя, хватит и простого счета до десяти. Он так изворотлив, что может поцеловать собственную задницу, а теперь это окажется для него полезным, потому что я больше не собираюсь этого делать. Мне надоело смотреть, как он любуется своим отражением в серебряной ложке, с которой он родился, и я ухожу.

«Остановите меня!» – беззвучно кричала она. Перестаньте смеяться, смотреть, шептаться и упиваться зрелищем. Просто остановите меня, ради бога. Останови меня, Дилан.

Но он зажег еще одну сигарету и с мучительным молчанием посмотрел на Феликса, не делая ровным счетом ничего.

– Я хочу, чтобы он исчез из моей жизни, – продолжила Фоби. Каждое слово жгло ее сердце, словно раскаленное железо. – Он чертовски настойчив, но с меня хватит его больного недалекого ума и отсутствия мужества.

«Возрази, Феликс! Ради бога, скажи что-нибудь. Защищай себя».

– Он больше не нужен мне, – сказала она срывающимся голосом. – Он глуп, он тщеславен, он неудачник и он слишком сильно любит себя, чтобы обращать внимание на других. Он думает, что женщин можно поставить наравне с использованным презервативом – трахай их и бросай их, вот его девиз. Утоли зуд и вышвырни суку. Но есть одна сука, которая сделает это первой. Мой девиз – избавляться от неудачников.

Она взглянула прямо на него, отчаянно желая спровоцировать реакцию, но когда посмотрела в эти мучительно несчастные глаза, единственная реакция на ее слова возникла в ней самой. Ей следовало быстро уйти, пока она не сломалась.

Направляясь к двери, Фоби задержалась у человека, которого любила больше всего на свете, и обнаружила, что не может видеть его из-за слез.

– Прощай, Феликс, – сказала она, пытаясь сдержать дрожь в голосе. – Я это сделала.

Оказавшись за дверью, она бросилась прочь от радостных возгласов и аплодисментов и так быстро распахнула следующую обитую сукном дверь, что она ударила ее по лицу. Спотыкаясь вошла в пустую кухню, открыла дверь чулана и подхватила на руки радостную Яппи. Отворачиваясь от теплого языка, Фоби распахнула дверь в сад и побежала по траве, сбрасывая туфли и чувствуя, как ноги утопают в росе. В конце сада она перебралась через железное ограждение и бросилась вперед по заросшей травой дороге, спотыкаясь на бегу и не замечая боли, когда ей в пятки впивались острые камни, а кусты ежевики царапали ноги.

Через десять минут она мчалась по подъездной аллее, посыпанной крупным гравием, который ранил подошвы ее ступней. Аллея казалась бесконечной, но Фоби слепо бежала вперед на приглушенный лай собак.

43

Заставив всех собак лаять немного громче, Джин Ситон чуть приоткрыла дверь. Она была в самой старой ночной рубашке и изъеденном молью свитере, надеясь вызвать отвращение у потенциального насильника. Тони отказался спустится вниз и посмотреть, кто так неистово барабанит в дверь. Он отправил ее, а сам остался лежать в постели.

– Фредди! – изумленно выдохнула она, увидев на пороге дрожащую, заплаканную девушку.

Поддавшись новому приступу душераздирающих рыданий, Фоби стояла в полосе света, льющегося из-за открытой двери, безнадежно несчастная. Чулки были разодраны в клочья, а от покалеченных ступней на каменном пороге оставались пятна крови. Она прижимала к груди неугомонного пятнистого щенка, к которому мгновенно ринулись все собаки Ситонов, предлагая свою дружбу.

Забрав щенка, Джин участливо провела ее внутрь и усадила Фоби посреди маленькой неубранной кухни.

Она отнесла щенка к лестнице, отгоняя от него своих собак, и закрыла пятнистую малышку в маленькой комнате.

– Надеюсь, ты сказала, чтобы они проваливали! – крикнул Тони из спальни.

– Помолчи, Тоник, – крикнула Джин в ответ.

Сидя за огромным столом Ситонов, Фоби не успевала вытирать слезы тыльной стороной руки. Грязные разводы от макияжа достигли ее шеи.

Джин протянула Фоби рулон бумажных кухонных салфеток.

– А теперь, – она разлила вино по бокалам и подождала, пока Фоби закончит высмаркивать нос, – расскажи мне все, что считаешь нужным, и я обещаю не спрашивать тебя об остальном.

Через полчаса Джин выпила все «мерло» и принялась за бутылку шираза.

– Надеюсь, с Саскией сейчас все в порядке, – всхлипнула Фоби.

– А я надеюсь, что нет. – Джин протянула руку к своему бокалу. – Я думаю, что она должна гореть в аду за то, что сделала с тобой, дорогая. Я очень сочувствую ее несчастью, я рыдала из-за нее бессонными ночами, но за это я могла бы почти без колебаний убить ее.

– Не говори так. – Фоби вздрогнула.

– Разумеется, она бы этого не сделала, – резко сказала Джин. – Она угрожает покончить с собой с того дня, как мы отказались купить ей второго пони. Она самая младшая в семье, поэтому безнадежно избалована. Она родилась, когда наши дела пошли в гору, и всегда получала больше, чем остальные девочки, считая меня и Тони обязанными выполнять ее бесконечные прихоти и капризы. Она умна и талантлива, но этого недостаточно. Я очень люблю ее, но иногда она просит луну с неба.

– Она просит Феликса. – Фоби оторвала еще несколько салфеток от рулона.

– А он – твоя луна?

Неистово вытирая слезы, Фоби вздрогнула.

– Он вернется к тебе.

– Нет. – Фоби прижала к глазам рваную бумажную салфетку. – Я его знаю. Он устроил испытание, и я не прошла его.

– Посмотрим. – Джин наклонилась над столом и пожала руку Фоби. – Мне нравился Феликс, хотя я знаю, что с моей стороны чистое предательство так говорить. Я думаю, что он смог бы снова мне понравиться. Если ты любишь его, дорогая, то он достоин твоей веры. Я приготовлю тебе постель.

Подавив зевок, она медленно поднялась наверх.

Фоби услышала, как зазвонил телефон, и опрокинула бокал с вином. Через три звонка наверху сняли трубку. Сердце Фоби бешено колотилось, когда она вытирала разлитое вино оставшимися бумажными салфетками.

– Фредди! – отрывисто крикнул Тони с лестницы. – Какой-то асоциальный идиот по имени Дилан просит позвать тебя к телефону. Скажи, чтобы он больше не звонил.

– Дилан?

– Фоби! – Дилан с раздражением перекрикивал оглушительную музыку. – Боже, я рад, что мы нашли хотя бы тебя. Мы думали, что там будет Саския.

– Саския пропала? – в слезах спросила Фоби.

– Совершенно верно. – Дилан затянулся сигаретой. – Ты ушла, и здесь начался настоящий ад. Феликс ударил Саскию по лицу, а потом умчался черт знает куда на «мерседесе» Жоржет. Саския чуть не сошла с ума, закрылась внизу в туалете и довольно долго там рыдала, прежде чем тоже куда-то умчаться в «жуке» Стэна. В настоящий момент Флисс пытается вырвать из одной костлявой руки Жасмин бутылочку валиума, а из другой – бутылку водки «Смирнов».

– Я возвращаюсь.

– Нет! – поспешно сказал Дилан. – Здесь пьяная оргия – все продолжают пить, есть и веселиться. Оставайся там и попытайся заснуть. Я позвоню тебе утром.

– Но как же Феликс и Саския?

– Оставь это мне и Флисс, – настаивал Дилан голосом, в котором звучало холодное недружелюбие. – Мы будем звонить отсюда ему домой. Все слишком пьяны, чтобы сесть за руль. Никто из нас понятия не имеет, куда могла направиться Саския.

– Она остановилась в квартире Сьюки, – пробормотала Фоби.

– У тебя есть номер телефона?

– В записной книжке – она наверху, в большой голубой спальне. Еще можно попробовать позвонить Портии.

– Хорошо, подожди секунду. – Он закрыл трубку рукой, чтобы передать ее слова неизвестному слушателю.

– Какого черта ты это сделала? – неожиданно вернулся к разговору Дилан. Он очень редко выходил из себя, и от этого его гнев казался еще более жгучим и яростным.

– Она сказала, что покончит с собой, если я этого не сделаю.

– Боже. Она сошла с ума, да?

– Она была совершенно серьезна.

– Сегодня произошло слишком много событий, но попытайся немного поспать. Я позвоню тебе утром.

Когда он повесил трубку, Фоби поднялась наверх к Джин, которая готовила ей постель.

– Саския пропала, – хрипло прошептала Фоби с порога.

Джин покачала головой и пожала плечами:

– Наверное, эта глупая девчонка придет сюда. С ней все будет в порядке, Фредди. Все будет хорошо.

Когда Джин ушла, в постель, Фоби начала мучительно воспроизводить в памяти события прошедшего вечера.

На следующее утро Дилан позвонил не с самыми хорошими новостями.

– Мы не нашли никого из них, – сказал он хриплым от усталости и похмелья голосом. – А тебе стоит заглянуть в воскресные газеты.

– О боже, – простонала Фоби.

– К восьми часам утра приехали два журналиста и вывели из себя Айена, подсматривая в окно за тем, как его тошнило в раковину на кухне. Пэдди только что вернулся с кипой свежих газет. Боюсь, там чертовски много грязи.

– Я переживу.

– Журналисты продолжают держаться поблизости. Они достаточно настойчивы, чтобы доставить тебе неудобства.

– Я войду через черный ход. – Она старалась не всхлипывать. – Боже, я так беспокоюсь за Феликса, Дилан.

– Возможно, тебе следовало подумать об этом прошлой ночью. Или до того, как ты согласилась принять участие в нелепой затее Саскии. – Он повесил трубку.

В Дайтоне царил хаос. Несколько человек проснулись и разгуливали по дому в футболках и нижнем белье, громко жалуясь на отсутствие таблеток «Алка Зельцер», кипяченой воды и полотенец. Большинство гостей оставалось в своих спальных мешках или в импровизированных постелях из одеял. Немногие спали в машинах. Повсюду валялись пластмассовые стаканчики, бумажные тарелки, пустые бутылки и объедки. Кухня была самым загрязненным участком дома и носила все следы пьяного дебоша. В комнате застоялся запах сигаретного дыма, пролитого вина и несвежей еды.

Дилан медленно бродил по холлу в одних трусах, держа в одной руке пластиковый пакет для мусора, а в другой – чашку чая. В волосах на груди запутались крошки хлеба. Когда он взглянул на Фоби, напряженное и сердитое выражение лица продержалось ровно две секунды, прежде чем уступить место жалости.

– Даже не буду спрашивать, как ты себя чувствуешь, – уронив пакет, он неловко взъерошил рукой растрепанные волосы и обнял ее за плечи. – Ты выглядишь не просто жертвой дорожной аварии, ты выглядишь так, словно оказалась в середине бутерброда. Проходи.

Он провел Фоби в маленький кабинет, где уже сидели Пэдди и Флисс, оба с заплывшими глазами и болезненно-бледными лицами. Они листали воскресные газеты.

– Соберись с духом. – Флисс взглянула на нее и поморщилась, увидев вытянутое лицо Фоби и ее красные глаза с распухшими веками. – Не знаю, кто мог все это знать, но, видимо, последние два месяца он жил вместе с нами. Боже, ты выглядишь ужасно, Фоби.

– Спасибо. – Ее голос дрожал. – Я считаю это комплиментом, потому чувствую себя намного хуже.