Текст книги "Поцелуй навылет "

Автор книги: Фиона Уокер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц)

– Шейла! – Фоби крепко обняла ее.

– Осторожнее, – засмеялась та, поднимая упавшие простыни. – Не могу поверить, что это ты. Разве она не красавица, Вирджиния?

Джин улыбнулась и кивнула.

– И ты предлагаешь девочке алкоголь в такое время суток? – заворчала Шейла.

– Наверное, тебе больше хочется чаю? – обратилась она к Фоби.

– Я просто хочу пить. Можно мне подняться наверх к Саскии?

– Конечно. – Джин закатила глаза. – И о чем я только думаю? Бедной Саскии пойдет на пользу встреча с тобой. Она в своей комнате.

«Интересно, Феликс тоже там?» – думала Фоби, направляясь к лестнице.

– Возьми это. – Джин протянула ей два бокала ликера.

Уже в холле Фоби услышала, как Шейла что-то сказала, но она не разобрала слов.

– Она уже все знает? – спросила Шейла.

– О боже! – воскликнула Джин. – Я совсем забыла ее предупредить... – Бедная Фредди!

Фоби быстро поднималась по широкой лестнице, на которой лежал старый, потертый ковер. Две собаки ни на шаг не отставали от нее.

Она негромко постучала в дверь, но ответа не последовало.

– Саския? Это я, Фредди... Можно войти?

Тишина. Опасаясь внезапного появления Феликса, Фоби осторожно приоткрыла дверь.

В комнате было нечем дышать. Заглянув внутрь, она ничего не смогла увидеть из-за дыма и темноты. Сквозь задвинутые шторы пробивался тоненький лучик света.

«Как в логове у дьявола», – подумала Фоби. Сзади ее подталкивали собаки.

– Саския? – негромко позвала она. Она почувствовала, как холодный липкий ликер растекается по ее футболке.

– Сюда... – со стороны кровати донесся приглушенный хриплый голос.

Собаки с шумом пронеслись по комнате и запрыгнули на пуховое одеяло. Фоби осторожно пробиралась по комнате. Совсем не похоже на любовное гнездышко. Одной ногой она наступила на трусы, пытаясь обойти разбросанные кассеты, банки из-под кока-колы, журналы и бумагу, в которую заворачивали еду. Споткнувшись об электрический шнур, она опрокинула на пол кружку с холодным кофе.

– О боже, извини! – Фоби начала вытирать лужу полотенцем с пятнами косметики.

– Оставь... – Саския столкнула собак и села на кровати.

Фоби взглянула на нее. Она была уверена, что если бы увидела Саскию на улице, то не узнала бы ее. Табачный дым и полумрак не скрывали распухшего от слез лица.

– Саския! – Фоби опустилась на кровать и обняла ее.

Саския прибавила не меньше десяти килограммов. Ее жирные слипшиеся волосы были теперь двухцветными из-за отросших светлых корней. Глаза покраснели, и вокруг них залегли глубокие тени из-за недостатка сна. На ее бледных щеках красовались два огромных прыща, расцарапанных ногтями.

– Я не хотела, чтобы ты приезжала, Фред, – всхлипнула она, доставая дрожащей рукой сигарету из полупустой пачки. – Весь день я боялась этого и надеялась, что ты не успеешь на поезд. Пожалуйста, уезжай в Лондон. Я знаю, что это звучит грубо, но я ненавижу, когда люди видят меня в таком состоянии.

Ее лицо сморщилось.

– Тише... – Фоби протянула ей полупустой бокал ликера. Саския отпрянула от нее.

На Саскии ничего не было надето, кроме красного махрового халата, из которого торчали нитки. Он издавал неприятный запах застоявшегося сигаретного дыма и немытого тела. На пуховом одеяле лежали обертки из-под шоколада, пепел от сигарет, старое приложение к воскресной газете, два бульварных романа и разорванное в мелкие клочья письмо.

От нехватки воздуха у Фоби заболела голова.

– Можно я открою окно?

Кашляя, Саския зажгла сигарету и пожала плечами.

– Не трогай занавески! – взвизгнула она, когда Фоби попыталась справиться с неподатливой рамой.

Фоби высунулась наружу и полной грудью вдохнула теплый летний воздух. На противоположном конце подстриженной лужайки она увидела кирпичную стену, увитую плющом.

Пока Саския приходила в себя, Фоби наблюдала за коренастым Регом, мужем Шейлы. Он работал в саду.

– Я отвратительна, правда? – прозвучал дрожащий голос Саскии.

Повернувшись, Фоби покачала головой:

– Вовсе нет. Просто тебе очень-очень плохо, – спокойно ответила она, вернувшись к кровати. Ей стало стыдно за свое бестактное поведение.

– Неудивительно, что он меня бросил, – голос Саскии поднялся до пронзительного визга. – Я совершенно отвратительна – мерзкая, грязная, вонючая, жалкая, убогая... я отвратительна!

Она вновь разрыдалась.

Фоби забрала у нее сигарету, чтобы Саския не подожгла оберточную бумагу, разбросанную по кровати. Она держала несчастную в объятиях, пока ее рыдания не утихли.

– Саския, что случилось?

Но Фоби не получила ответа на свой вопрос.

_____

– Как она? Вам удалось поговорить? – с надеждой спросила Джин, когда Фоби спустилась вниз с грязными кружками в руках.

Она отрицательно покачала головой и с грохотом поставила кружки в раковину.

Джин села за широкий неровный кухонный стол и зажгла сигарету, предложив одну Фоби.

– Знаю, я обещала бросить, – раздраженно извинилась она, когда Фоби отказалась. – Но сейчас мне это просто необходимо.

Ее голос звучал недовольно, но Фоби знала, что она злилась на саму себя. Однажды перед Новым годом, около пяти лет назад, Джин и мать Фоби дали торжественное обещание бросить курить. Поппи Фредерикс нарушила его уже в январе, так как она никогда не обладала достаточной силой воли. Она официально признала свое поражение, когда муж подарил ей на День святого Валентина бутылку абсента и несколько упаковок ее любимых сигарет с ментолом. Однако Джин до сегодняшнего дня не проявляла слабости.

– Сколько времени Саския в таком состоянии? – Фоби опустилась на стул в пятнах краски.

– С тех пор, как исчез Феликс. – Джин вздохнула. – Она не всегда была так плоха, как сегодня. Когда я рассказала о твоем приезде, ей стало хуже. Ты знаешь Феликса?

Фоби покачала головой.

– Ну конечно, ты же уехала. – Джин встала и направилась к шкафу с посудой.

Она с трудом вытянула один ящик, и его содержимое рассыпалось по полу. Отбрасывая в сторону почтовые открытки, наконец нашла фотографию в серебряной рамке и протянула ее Фоби.

– Мы все так его любили, поэтому его поступок стал для нас шоком. Они божественно выглядели вместе.

Действительно, от них было трудно оторвать взгляд. Фоби несколько раз встречала фотографии Феликса в газетах и журналах. Он обладал элегантностью средневекового рыцаря, казался похожим одновременно на ангела и на дьявола, а его длинные мускулистые ноги были созданы для обтягивающих брюк. Его глаза не просто смотрели – они срывали одежду и мгновенно воспламеняли страсть.

Они стояли перед колыхавшимся светлым шатром, разгоряченные от танцев. На Саскии было короткое шифоновое платье, ее глаза светились счастьем, широкая улыбка открывала ровные белые зубы. Феликс смеялся, и такого совершенного лица Фоби не видела даже у мужчин-моделей, снимающихся для глянцевых журналов. Светлые волнистые волосы, падающие на лоб, галстук ослаблен, верхняя пуговица рубашки расстегнута. Феликс Сильвиан выглядел самым желанным мужчиной на свете.

– Почему все закончилось? – спросила Фоби, замечая в ящике стопку свадебных приглашений.

– Разве Саския тебе не рассказала? – Джин казалась удивленной. – Я думала, тебе она скажет. Вы всегда были лучшими подругами.

Фоби поморщилась. Джин понятия не имела, как они с Саскией когда-то ненавидели друг друга.

– Понимаешь, никто из нас точно не знает, – продолжила Джин. – Она отказывается говорить об этом. Мне известно только то, что он буквально умолял Саскию выйти за него замуж. Ты же знаешь, какой упрямой и независимой она может быть. Она никогда не испытывала недостатка в мужчинах. Но на самом деле Саския любила его до безумия. Несколько недель она заставила его ждать ответа и в конце концов согласилась. Ни для кого это не было сюрпризом. Тони устроил самый большой праздник, который он мог себе позволить. Твои родители тоже пришли, Ральф как раз был в Лондоне. Через месяц Саския и Феликс отправились в Италию, чтобы избежать предсвадебной суматохи, затем вернулись в Лондон, сходили на премьеру какого-то фильма, а спустя два дня она вернулась домой убитая горем, со словами, что все кончено.

– Она не сказала почему?

– Ни слова. С Саскией разговаривал Тони, но он сделал только хуже. Мне кажется, нужно дать ей время прийти в себя.

– И с тех пор Феликс не появлялся? – с удивлением спросила Фоби.

– Она чуть не сошла с ума, пытаясь найти его, – вздохнула Джин, наливая еще ликера. – Но я думаю, у нее ничего не вышло. Нужно видеть, как она срывается с места, услышав телефонный звонок, или ждет почту. Ничего.

Она поставила бокал перед Фоби, которая обмахивалась непрочитанным журналом мод.

– Мы могли бы сходить в бассейн, но сейчас там слишком много людей.

Фоби выловила из ликера кусочек яблока и в задумчивости жевала его. Казалось, что семья Ситонов постепенно приходит в упадок.

– Она выглядит ужасно, да? – с грустью произнесла Джин. – Каждое утро из холодильника пропадает половина его содержимого, а в раковине появляются грязные тарелки. Тони хотел продать свои запасы вина с аукциона, но когда он спустился в подвал, то обнаружил пропажу. Оказывается, она тайком проносила лучшие марочные вина к себе в комнату. Но когда я попыталась поговорить с ней, она высказала мне множество ужасных вещей, отрицая это. Она прячет пустые бутылки в шкафу. В отчаянии я купила несколько ящиков недорогого вина, но она не прикасается к нему.

Джин провела по лицу руками, как будто пытаясь стереть глубокие морщины, оставленные горем.

– Она была у врача?

Джин глубоко вздохнула и попыталась улыбнуться.

– Он прописал какие-то сильнодействующие успокоительные средства. Однажды она приняла шесть таблеток и пыталась взобраться по стене на потолок. Тони выбросил их в унитаз. Тогда врач порекомендовал консультации у психиатра, но Саския отказывается выходить из дома. Когда мы пригласили врача-психиатра домой, она заперлась в ванной, и врач провел весь день за беседой с Зоэ. Я думаю, после того она пару раз с ним ужинала.

– Зоэ тоже здесь? – спросила Фоби.

Джин покачала головой.

– К счастью, нет. Ее дети безнадежно избалованы. Они с Чарльзом снова вместе, потому что развод оставил бы пятно на его безупречной репутации прекрасного политика. Он надеется получить повышение, когда начнется очередная кадровая перестановка, но наверняка ничего не известно.

Фоби попыталась скрыть свое облегчение. Из сестер Ситон Зоэ ненавидела ее больше всех – конечно, не считая Саскии. Однажды она закрыла ее в сарае с тремя гусями, выпустив только после того, как Фоби пообещала испачкать свое лицо коровьим навозом и быть целую неделю ее рабыней. Они не виделись несколько лет, хотя Фоби иногда слышала про ее семейные проблемы. Без сомнения, рождение детей и шесть лет совместной жизни с членом партии тори в графстве Букингемшире немного смягчили ее, но Фоби совсем не горела желанием проверить это.

Внезапно ей пришло в голову, что ее приезд был большой ошибкой. Письма Саскии внушили ей иллюзию приобретенного уважения. Возможно, в детстве ее ненависть и ревность были обратной стороной этого чувства. Но в письмах Саския никогда не протягивала ей руки, Фоби была за пределом ее круга. Теперь, когда счастье разбилось вдребезги, она наверняка не хотела, чтобы Фоби изливала свое сочувствие.

– Джин, мне кажется, Саския не в большом восторге от моего приезда, – сказала она, боясь посмотреть ей в глаза.

После ее слов в воздухе повисло тяжелое молчание. Фоби услышала, как Шейла что-то насвистывала наверху. Хлопнула дверь машины, и в дом с громким лаем ворвался один из лабрадоров.

Джин посмотрела на часы.

– Рег сейчас поедет на вокзал встречать Тони, – сухо сказала она. – Если ты хочешь уехать, то лучше поторопись. Он возьмет тебя с собой. Скоро будет поезд до Лондона.

В ее голосе звучало холодное презрение, и Фоби внезапно поняла, почему ее отец всегда немного робел перед Джин. Она любого могла быстро поставить на место.

Фоби услышала, как с надрывом заработал дизельный двигатель, но не двинулась с места.

– Иди! – резко сказала Джин.

Но когда Фоби в отчаянии поднялась со стула, Джин громко расплакалась. Застыв от удивления, Фоби стояла рядом с ней. Она не знала, куда себя деть, и почувствовала, что тоже сейчас заплачет. Видеть слезы Джин было невыносимо.

– О боже, как это ужасно, – Джин продолжала всхлипывать. Она взяла бумажное кухонное полотенце, чтобы высморкаться. – Я прошу прощения за то, что не сдержалась. Мы все в таком напряжении... Я так беспокоюсь из-за Саскии, что ни на что другое меня не хватает. Сейчас она меня просто ненавидит... – Она с шумом высморкалась и подошла к окну, пытаясь взять себя в руки. – Пожалуйста, не уходи... – Джин почти умоляла, ее голос дрожал. – Ты моя последняя надежда.

В комнате для гостей Фоби раскладывала свои вещи, когда вернулся Тони. Сквозь прозрачную занавеску она наблюдала, как он выходил из машины и направлялся к дому. У нее перехватило дыхание.

Фоби думала, он останется таким же стройным и подтянутым, как раньше. Он всегда тщательно следил за фигурой, и занимался спортом. Но тяжелые времена отразились на нем так же, как на его дочери. Он потолстел, его живот нависал над ремнем брюк, а пиджак не сходился. Но больше всего Фоби была поражена тем, как изменилось его лицо – правильные черты патриция заплыли жиром и сделались почти неузнаваемыми.

Фоби не хотела встречаться с ним сейчас, но она зря беспокоилась. Когда Джин позвала ее к ужину, Тони нигде не было видно.

– Он сегодня ужинает в своем кабинете, – объяснила она немного смущенно. – Слишком много бумаг... Тони приносит свои извинения и говорит, что заглянет к тебе попозже, чтобы поздороваться.

По выражению лица Джин и ее опущенному взгляду Фоби поняла, что ничего подобного он не говорил.

– Сегодня у нас холодный лосось, – извинилась Джин. – Шейла была слишком занята, чтобы приготовить ужин. Ты не могла бы попросить Саскию спуститься и поесть с нами?

Фоби постучала в дверь комнаты Саскии, но никто не ответил. Она попыталась войти, но дверь оказалась закрыта на ключ.

– Саския, спускайся к нам. Тебе нужно поесть, – попросила она. – Мы не будем ни о чем тебя спрашивать.

Фоби не расслышала приглушенного ответа.

– Что?

– Я сказала «убирайся»! – в голосе звучала ненависть. – Оставь меня в покое!

Когда Фоби после ужина вернулась к себе, под дверью она нашла записку. Крупным четким почерком было написано следующее:

Фредди, сейчас я никого не хочу видеть, и меньше всего тебя. Ты никогда не любила меня, так что хватит вынюхивать здесь последние сплетни. Убирайся в Лондон и не вмешивайся в нашу жизнь.

В ту ночь, пока Фоби горько плакала от обиды и жалости к себе, Саския пыталась покончить с собой.

3

Джин поехала в больницу Святого Луки в Хексбери на машине «скорой помощи» вместе с Саскией. Так как Тони не имел водительских прав, за рулем машины Джин сидела Фоби.

Сознавая, что она до сих пор находится на грани паники, Фоби пыталась совладать с собой.

Впервые после своего приезда она смогла поговорить с Тони. Ужасная встреча.

– Это ты нашла ее? – Он барабанил пальцами по приборной доске, когда они неслись по пустынным узким дорогам, далеко позади машины «скорой помощи».

– Да. – Фоби содрогнулась от воспоминания: тем вечером, вся в слезах, она пошла в ванную Ситонов, потому что по-детски боялась, что в ванной комнате для гостей ее может поджидать Саския. Она вполне могла заставить ее немедленно покинуть дом.

В течение нескольких секунд она пыталась осознать увиденное. «Так много крови», – вдруг вспомнились ей слова леди Макбет. А затем она подумала: как странно. Саския была самым неаккуратным человеком из всех ее знакомых, но она перерезала себе вены в наполненной водой ванне. Обычно она не обдумывала свои поступки.

Их провели в ярко освещенную приемную, вручили по пластиковому стаканчику черного кофе и попросили подождать. Джин была уже там. Она потерянно сидела у плаката, с которого улыбался медвежонок со стетоскопом. Тони сразу же вытащил свой мобильный и позвонил одному своему знакомому, чтобы с его помощью Саскию как можно быстрее перевели в отдельную палату. Он мерил шагами комнату, ожидая, пока влиятельный друг встанет с кровати и подойдет к телефону. Он зажег толстую сигару, прижимая плечом телефон к дряблому лицу, и в воздухе поплыл неприятный сильный запах.

Фоби недовольно посмотрела на него и обняла Джин за трясущиеся плечи.

– Она даже не зашла... – голос Джин прерывался от рыданий. Ее лицо посерело от горя, из рукавов старого порванного свитера выглядывали оборки ее ночной рубашки. Она лихорадочно искала носовой платок. – Врач постоянно говорил о том, как много крови она потеряла, и хотел знать ее группу крови, но я не могла вспомнить... Это я во всем виновата... Если она умрет, это будет только моя вина... Я просто не могла вспомнить...

Она закрыла лицо руками и разрыдалась еще сильнее. От ее ногтей почти ничего не осталось, кожа на руках была сухой, в мозолях и с въевшейся грязью из-за постоянной работы в саду.

Через полчаса усталая медсестра заглянула в приемную, чтобы удостовериться, что Ситоны в порядке.

– Как моя дочь? – спросил Тони так требовательно и громко, что девушка вздрогнула.

– Ее сейчас осматривают, – сообщила она хрипловатым голосом.

– Вы хотите сказать, что они только сейчас начали это делать? – Казалось, что от его ярости загорятся обои из гессенской бумаги. – Что это вообще за больница? Немедленно приведите врача, я хочу с ним поговорить.

Медсестра не двинулась с места.

– Скажите ему, что я хочу его видеть. Немедленно!

Она глубоко вздохнула:

– Он с вашей дочерью, сэр. Если вы хотите еще кофе, в холле есть автомат. Как только у нас появятся новости, мы вам сообщим.

Тони окончательно вышел из себя и устроил такой скандал, что ему и Джин разрешили увидеть Саскию через пять минут.

Фоби вышла из комнаты, чтобы купить еще кофе. Ей нужно было чем-то занять себя. Бросая в автомат двадцатипенсовые монеты, она слышала знакомый голос. Недалеко от нее по мобильному отрывисто говорил Тони.

– Нет, сейчас все в порядке, Гай. Глупая девчонка отделалась несколькими царапинами. Все выглядело намного страшнее, чем оказалось на самом деле.

Фоби поставила кофе рядом с автоматом и направилась к больничным боксам, отгороженным друг от друга занавесками. Медсестра провела ее к Саскии.

– Она находится под действием сильного успокоительного средства, так что вам вряд ли удастся поболтать.

Саския была так бледна, что ее кожа казалась почти голубой по сравнению с белой рубашкой. Круги под глазами потемнели, а от яркого освещения ее разноцветные волосы казались жирнее.

Но она снова была красива. Щеки впали, овал лица сделался более четким, черты заострились. Фоби почти узнала прежнюю Саскию. Она казалась Спящей Красавицей, погруженной в глубокий спокойный сон в ожидании поцелуя прекрасного принца.

– Мама?

– Нет, это я, Фредди. Как ты себя чувствуешь? – Фоби взяла ее за руку.

– Ай! – Саския взвыла от боли, отдернув руку. – Я чувствую себя паршиво, а ты как думала?

Фоби прикусила губу.

– Что ты здесь делаешь? – Саския раздраженно вздохнула и отвернулась.

– Я тебя нашла.

– Прекрасно. – Из-за лекарств она говорила невнятно, тем не менее слова прозвучали с едким сарказмом. – Разве ты не получила мою записку? Я хочу, чтобы ты убралась отсюда и оставила меня в покое.

– Саския...

– Ты знаешь, я не хотела, чтобы ты приезжала, – продолжила она, ее голос постепенно поднимался до крика. – Это была идея мамы. Она всегда любила тебя больше меня. Сука! Я просто хотела умереть – почему ты не позволила мне это сделать?

– Саския, пожалуйста... – Фоби прикоснулась к ее шее, покрытой капельками пота.

– Не трогай меня, слышишь?! – крикнула Саския, чуть не упав с кровати, пытаясь подальше отодвинуться от Фоби.

Шуршание занавески возвестило о появлении медсестры.

– Мне кажется, вам лучше уйти. – Ее слова прозвучали, как приказ. – Ваше присутствие расстраивает мисс Ситон.

Чуть не плача, Фоби вышла из палаты. Она не могла понять, почему Саския так сильно ненавидит ее.

Саския возвращалась домой на следующий день. Удивительно, но ее приезд явно пугал Джин и Тони. В субботу до обеда они вели себя совсем как прежде, когда Фоби проводила у них каникулы. Джин даже немного накрасилась и надела красивое шелковое платье кремового цвета.

Все изменилось, когда Джин уехала за Саскией. Тони направился в свой кабинет в подавленном настроении. Фоби попросила Джин отвезти ее на вокзал по пути в больницу.

– Не говори глупостей, дорогая. – Она напряженно улыбнулась. – Саския в восторге, что ты здесь. Сейчас ты очень ей нужна. Я думаю, будет довольно эгоистично с твоей стороны, если ты сейчас уедешь. Ваша дружба выдержит это испытание. Ну же, Фоби, ты крепче, чем ты думаешь.

Она ушла, оставив Фоби в полной растерянности.

4

– Прости, дорогой. Я не смогу сегодня с тобой встретиться. Мицци рано возвращается из Нью-Йорка. Я знаю, мое сообщение, как всегда, очень короткое. Я ненавижу подводить тебя, правда.

– Ну конечно. – Сюзи Миддлтон прижала плечом телефонную трубку к уху и попыталась посмотреть на часы, висящие на тонкой металлической цепочке, застегнутой вокруг изящного запястья. – Итак, ты можешь порекомендовать мне какого-нибудь энергичного мужчину, чтобы я могла пригласить его для Портии Гамильтон?

– Нет.

Сьюзи закатила глаза и со щелчком открыла свой карманный компьютер «Псион».

Поставив мраморную пепельницу посередине кофейного столика, сделанного в Милане, Пирс Фокс отступил и залюбовался произведенным эффектом. Прижав к губам ухоженные пальцы с дорогим маникюром, он зачарованно смотрел на чистую пепельницу, обычно наполненную окурками Топаз.

В полном удовлетворении он опустился на белый диван.

Когда его жена-американка уезжала, Пирс наслаждался своей педантичностью. Восхитительная Топаз точно так же наслаждалась хаосом, который она создавала на своем месте. Хотя окончательный результат всегда был ошеломляющим и вызывал зависть, Пирс с удовольствием посмотрел бы на своих горящих от страсти и достойных сожаления друзей.

В способности Топаз превращаться из худой школьницы с торчащими ребрами в сияющую, обворожительную Лорелею с помощью дорогостоящей косметики, было что-то эротичное. Поздно вечером сексуальная сирена исчезала с помощью пропитанных лосьоном ватных тампонов, и к нему в постель забиралась школьница. Для Пирса это было вдвойне волнующим.

Зазвонил телефон, но Пирс продолжал читать газету, предоставляя работать автоответчику. Разочарование от того, что звонила не Топаз, сжало его пульсирующие запястья, как наручники. Он почти не слушал, как один из мелких знаменитостей напыщенно жаловался на то, что Пирс сделал из него всего-навсего коммивояжера, продающего никому не нужные мыльные оперы и тому подобное. Слава богу, через тридцать секунд сообщение оборвалось.

Пирс поднял глаза к деревянному потолку и посмотрел на лампу. Его глаза увлажнились. Топаз отсутствовала уже три дня и за это время ни разу не позвонила. Его это не удивляло. Он вспомнил их последний разговор. Это был двадцатиминутный монолог, в течение которого он безуспешно пытался вставить хотя бы одно слово. Если Топаз сердилась, то она обладала замечательной способностью ставить все с ног на голову.

– Фокси, я хочу ребенка, – довольно неожиданно объявила она утром в день отъезда в Нью-Орлеан на съемку для французского журнала «Эль».

– Что ты сказала, дорогая? – Пирс порезался бритвой от удивления.

– Я хочу маленького ребеночка. Все имеют детей. – Топаз говорила так, как будто они обсуждали длину юбки или новую стрижку.

– Правда?

Пирс старался не встречаться с ней взглядом в зеркале. Она как раз вышла из душа и намеренно позволила соскользнуть вниз темно-красному полотенцу, закрепленному на груди. Ее стройное, покрытое капельками воды тело блестело, когда она собирала необходимые средства для совершения второй части ее утреннего туалета. Влажные светлые волосы толстым жгутом спускались по спине между выступающими лопатками.

– Я уже обо всем подумала, милый, – мечтательно продолжила Топаз, вытягивая руки и поворачивая голову из стороны в сторону. – Я хочу маленькую девочку, которую я назову Велвет. Я не брошу работу. Жасмин ле Бон участвует в съемках и показах, хотя у нее есть ребенок.

– Ты же собиралась путешествовать, дорогая, – мягко сказал Пирс, в то время как его рука мертвой хваткой сжимала хромированную раковину фирмы «Конран».

– Черт возьми, Фокси, когда-нибудь я найду действительно хорошую работу в кино, и мне не придется ни о чем беспокоиться, – отмахнулась Топаз. Она присела на корточки, чтобы подстричь покрытые лаком ногти пальцев ног.

– Я составлю график съемок так, чтобы у меня было время для Велвет. И ты тоже сможешь о ней заботиться, милый. Ты же так много времени работаешь дома. Разве это не чудесно, любимый? У тебя практически не было возможности по-настоящему почувствовать отцовские узы, связывающие тебя с другими твоими детьми.

В начале года Пирс наконец уступил ее настойчивым просьбам и устроил для Топаз пробы на роль в двух зарубежных фильмах с небольшим бюджетом. После этого ему позвонили оба режиссера и спросили, было ли это шуткой, на что Пирс холодно ответил, что у него другое представление о чувстве юмора и принес извинения за потраченное время. Он так и не смог сказать об этом Топаз и был вынужден притвориться, что оба проекта закрылись.

Однако то, что на самом деле приводило Пирса в ужас, располагалось на четвертом этаже «Харродза», лондонского универмага, в отделе товаров для детей. Детей он боялся больше, чем пауков, высоты и грязи. При мысли о рождении еще одного ребенка у него на лбу выступили капли пота, а сердце забилось так, что кровь из пореза на подбородке пошла сильнее. Ведь он оплачивал содержание трех детей от предыдущих двух браков. В сорок три года он обладал высоким уровнем холестерина и считал, что очередной период памперсов, сажания на горшок и наблюдения за прорезыванием зубов представляет реальную угрозу его жизни.

– Мы с Велвет будем лучшими подругами, – счастливо объявила Топаз, подтверждая убеждение Пирса, что все женщины после родов меняются до неузнаваемости и превращаются в степенных матрон. – Мы будем носить одинаковую одежду.

Она натирала кожу головы душистым лосьоном и лавандовой водой, ясный взгляд ее огромных янтарных глаз был устремлен вверх, как у учениц монастырской школы при молитве.

Топаз едва исполнилось двадцать, и Пирс чувствовал, что она была слишком молода, чтобы обзаводиться детьми. Он подозревал, что внезапно нахлынувшие материнские чувства появились в результате распространения очередных безумных идей, носящихся в модельном мире.

– Кроме того, мама тоже хочет, чтобы у нас была настоящая семья, – продолжала Топаз.

Подумав о том, что Шелзнеры ждут от них кучу детей, Пирс чуть не потерял сознание. Мысль о матери Топаз, весом в сто двадцать килограммов, и ее отце, которые, несомненно, вскоре попытаются оказать на него давление, заставят сделать анализ спермы и еще бог знает что, вызвала у него дрожь отвращения. От ее последующих слов Пирсу показалось, будто его окатили ледяной водой.

– Что?!

– Я уже два месяца не принимаю противозачаточные таблетки, милый. Я хотела сделать сюрприз.

– Хочешь сказать, что ты уже беременна?

– Кто знает? – прощебетала она, ее глаза искрились от возбуждения. Затем она надула пухлые губки и с вызовом посмотрела на него. – Ты же хочешь, чтобы у нас появился малыш, правда?

Пирс глубоко вздохнул и сказал, что он в этом не уверен. По крайней мере, не в этом году. «Пока я не найду чертовски хорошую клинику, где можно сделать операцию по стерилизации», – подумал он.

И тогда разразилась буря. Топаз в бешенстве носилась по квартире, бросая в кожаный чемодан одежду, косметику и нижнее белье от Кельвина Кляйна. Она ушла с покрасневшими глазами, не поцеловав его на прощанье, и опрокинула его любимый кактус высотой около шести футов, перед тем как громко хлопнуть дверью.

На этот раз сексуальное возбуждение, которое он всегда чувствовал, если она уезжала по делам, странным образом отсутствовало. Он надеялся, что теперь, когда вся квартира полностью в его распоряжении, он почувствует облегчение и никто не помешает ему наслаждаться тишиной и покоем. Вместо этого он ощущал скуку и беспокойство.

Пирс подошел к окну на всю стену. Перед ним в колыхающейся дымке лежал Лондон, металлические части зданий и окон сверкали в лучах вечернего солнца, как яркая позолота на выпуклом рисунке дешевых почтовых открыток, которые продавались в киосках напротив Букингемского дворца. Удлиненная тень здания падала на водную гладь реки Темзы, преграждая путь косым солнечным лучам. Хотя рабочая неделя уже закончилась, Пирс сел за большой обеденный стол из черного дерева и открыл свой портативный «Макинтош». Перед тем как включить его, он почувствовал знакомое напряжение в мышцах шеи и выброс адреналина в кровь. Он понимал, что ему нужно очень быстро поправлять положение дел, иначе его агентство прогорит. В настоящий момент он жил мелкими заработками, представляя звезд сериалов и жен политиков. Даже когда он только основал свою компанию три года назад, ему не приходилось так много этим заниматься. В то время он искал работу для талантливых, на его взгляд, актеров, но они были либо слишком неизвестны, чтобы рисковать и принимать участие в проектах по ту сторону Атлантики, либо вытеснены более крупными, зачастую американскими агентствами как раз в тот момент, когда Пирс пытался устраивать их карьеру. Голливуду постепенно наскучил тип крутого американца в татуировках, и теперь ему требовались британские аристократы с голубой кровью и красивыми лицами.

Дохода Топаз в настоящий момент хватало на погашение кредита, но если фаза «я хочу ребенка» продлится еще какое-то время, то единственным средством выживания для Пирса остается возможность добиться успеха с помощью одного из его наивных неизвестных актеров и сорвать большой куш.

Первый же файл, к которому он обратился, вызвал на его лице улыбку впервые за несколько дней. Феликс Сильвиан.

Зазвонил телефон, но Пирс не удосужился пересечь комнату и снять трубку.

Звонки следовали один за другим в течение минуты. Кто-то просто нажал кнопку повторного набора. В такой обстановке было невозможно сосредоточиться. Пирс выругался и пошел по комнате к телефонному аппарату.

– Да? – резко сказал он.

– Пирс?

– Да.

– Это Сюзи Миддлтон.

– Кто?

– «Избранные модели».

– Ах да, конечно. – Пирс взял телефон в руки и понес его к компьютеру. – Это срочно?

– Да. Я позвонила в неудачное время? – Приятный низкий голос звучал живо, располагая к себе деловых партнеров и вызывая симпатию. – Послушай, я буду краткой. Ты свободен сегодня вечером?