Текст книги "Осенний безвременник: сборник"

Автор книги: Ежи Эдигей

Соавторы: Полгар Андраш,Божидар Божилов,Атанас Мандаджиев,Том Виттген,Рудольф Кальчик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 51 страниц)

– Ну и ну! – рассмеялся Цыплёнок – что он, этот Дишо, из золота сделан, что ли?

– Какое там из золота! – всерьёз возмутился Гео, будто был лично знаком с «героем». – Любезные супруги Стаматовы не сказали бы даже, что он из пластмассы. Говорят – хоть бы красавец был, ничего подобного! Только какой-то мягкий жар в глазах и густые волосы. «Может быть, дело в скрытых достоинствах», – сказала инженерша, слегка покраснев и виновато глядя на мужа. Но глава семьи возмутился: дескать, откуда тебе знать. Мы поговорили немного о случаях, когда замечательные женщины хранят верность мужьям-ничтожествам и страдают от их измен. А потом Стаматов очень убедительно доказал, что в поведении Кристины нет ничего удивительного, другим оно и быть не могло. Её чувство долга и ответственности, способность без всякой выводы взвалить на себя непосильную ношу, её преданность и самопожертвование заставили женщину отречься от себя, поставить крест на своей жизни и пойти даже на преступление ради единственного оставшегося у неё любимого существа – приёмной дочери. Вообще товарищ инженер очень умело старался повысить акции Кристины, не забывая, конечно, о том, насколько обесценены были эти акции судом и тюрьмой.

Майор отошёл к зарешечённому окну, посмотрел на улицу. День угасал, сумерки стремительно окутывали город, наступало самое поэтичное время суток. Может быть, это и толкнуло майора на нелюбимые им лирические излияния?

– Мне бы хотелось слегка скорректировать тебя, молодой человек… – Он сделал паузу, будто собирался с силами. – До недавнего времени я считал, что надо приложить все старания для того, чтобы изгнать из народного быта эти свадьбы, проводы в армию, раздутые выпускные вечера и прочее. Мало того, что они стоят уйму денег и отнимают здоровье и нервы. Но не становимся ли мы благодаря им похожими на каких-то дикарей с их отупляющими однообразными обрядами? Говорят, наши обряды сложились в далёкие времена, это традиция, национальное достояние и так далее и тому подобное. По сути – да, но форма, форма!..

Цыплёнок ненадолго прервал свою до странности темпераментную речь. Гео был немало удивлён тем, что, обычно сдержанный и ироничный, сейчас майор излагал свои мысли в его, Гео, романтическом стиле.

– Однако я увлёкся отрицанием. Теперь я думаю иначе, я просто убеждён: людям нужны праздники! Помнишь, как Кристина сказала: «Пусть запомнит этот день (то есть день выпускного бала) как один из самых счастливых в жизни!» И мне это многое прояснило. Как мы кончали школу, как женились? Где музыка, где барабаны, цветы, тосты? Пусть это было бы на один вечер, но какой!.. Да, именно так: людям просто нельзя без праздников! Особенно же людям, которые живут как на конвейере: из дома – на работу, с работы – домой, а радости, развлечения так редки, зато каждый день кухня, детские болезни, магазины, подсчёты доходов и расходов, сплетни, разговоры о новом начальстве, грипп, счета за воду, электричество, тайная кружка пива в ближайшей корчме, долгое ожидание обещанной установки телефона… Так разве можно сердиться на людей за то, что они выдумывают всевозможные праздники и ради них часто идут на большие жертвы? Но рядом с этой проблемой встаёт другая: как дети, например, платят родителям за эти праздники? Вот возьми ту же Эмилию – как она относилась к матери, которая пожертвовала для неё всем? Отвечала ли она любовью и вниманием на безграничную любовь Кристины? Или принимала её как должное: раз вы родители – обязаны? То, что говорит Стаматов: «И хоть бы какая-то благодарность в ответ», – в сущности, обычная, общепринятая формула. В таких случаях, не разобравшись как следует, все именно так и говорят…

Гео с необыкновенным интересом следил за ходом рассуждений майора. Не часто Цыплёнок позволял себе такие пространные речи, всё больше ограничивался краткими выводами и ироническими замечаниями, которые порой высвечивали истину чётче и яснее длинных рассуждений. Что-то, видно, разволновало его сейчас – может, мысли о собственных домашних проблемах? Гео часто видел милую жену майора, встречал и двух симпатичных его сыновей-первокурсников на праздничных вечерах, так же, как и все в управлении, считал эту семью счастливой и благополучной. Но кто знает, «под каждой крышей свои мыши»…

– Над этим стоит подумать, товарищ майор. Откровенно говоря, когда Стаматов произносил эти слова, я почти согласился с ним. А теперь попробуем посмотреть на вопрос с другой стороны. Что означают угрозы Эмилии убить отца? Только ли её собственное тяжёлое положение могло стать их источником? Нет! Мне кажется, главная причина – мать, её оскорблённая гордость, её положение «разведёнки», страшная обида, нанесённая ей любимым мужем, её тоска по нему, тоска, которой не было границ. Несмотря на свой эгоцентризм (мы уже знаем, что Эмилия была не только очень молода, но и очень красива – как тут не быть эгоцентризму?), она чётко видела, что делается в доме, и мучилась, переживала за мать – я уверен в этом! Кстати, Стаматовы не раз косвенно подтверждали, что Эмилия по-своему любила мать, гордилась её честностью, добротой, её мужеством. И вдруг – такое сальто-мортале! Чуть ли не святая. – и воровка, преступница. Скамья подсудимых, суд – на глазах у всего народа! Извините, конечно, но слетит с катушек и более крепкий, опытный, более взрослый человек, чем Эмилия!

– Особенно если предположить возможность ещё одного выстрела прямо в сердце: скажем, кто-то узнал о происхождении Эмилии и «сердобольно» посоветовал девушке не так уж убиваться по матери, потому что она не настоящая её мать.

– Выдумаете?

– Я допускаю это. Мало ли злых людей окружает нас? А если этот кто-то ещё и рассчитывал на то, что девочка совсем разум потеряет? Дьявольски точный расчёт – она действительно дошла до предела. Прыгнула с Моста в бурное море и исчезла, нет её больше… По крайней мере в данный момент. Майор замолчал, пристально глядя на своего помощника. – Не притворяйся удивлённым! Мы с тобой не первый год знакомы. Думаешь, я не знаю, что и у тебя в голове те же мысли?

Гео сидел как громом поражённый. Что значит это «по крайней мере в данный момент»? Неужели… неужели и Цыплёнок предполагает, что… Нет, пока оставим это, займёмся вопросом, могла ли Эмилия узнать тайну своего происхождения.

– Да, признаюсь, и я думал о реакции Эмилии на раскрытие тайны. Я даже вспомнил формулировку статьи 145, параграф второй: «Тот, кто разглашает тайну усыновления с намерением причинить вред усыновлённому…» Но Стаматовы?…

– Слушай, оставь ты этих Стаматовых.

– Я к тому, что они уверены: если бы что-то подобное случилось, они наверняка узнали бы об этом. Правда, Эмилия постоянно отвергала все их попытки приласкать её, помочь ей. Они для этого шли даже на невинную ложь, например, говорили ей: «Эми, мама платила за наш телефон, мы должны тебе деньги» или «Мы одолжили у мамы двадцать левов, когда покупали счётчик, возьми их, Эми». Ничего не помогало, ни стотинки не желала она брать. И вообще с момента ареста Кристины до появления отца и отъезда с ним на море поведение Эмйлии не менялось: она сторонилась людей, сидела одна в квартире, никого к себе не пускала, на звонки не отвечала, выходила только за хлебом, молоком и зеленью. Так вот, неужели она, при её-то темпераменте, могла бы так спокойно отреагировать на ошеломляющую новость, если бы ей кто-то нашептал об этом?

Цыплёнок иронически скосил глаза на Гео:

– Значит, ты решительно отбрасываешь такую возможность?

– Нет. И главное – из-за ободранного семейного альбома. Стаматовы знали, что изображения Дишо были изъяты отовсюду, они даже могли точно сказать, когда он был подвержен «экзекуции» – перед тем, как Кристину вызвали в суд на бракоразводный процесс. Они, однако, понятия не имели о том, что и фотографии Эми исчезли из альбома. Кто их взял? Зачем? Судя по следам от клея, её фотографии вынуты гораздо позже, но ни в коем случае не в последнее время. Мне кажется, это может быть только делом рук самой Эмилии. Но для чего она это сделала? Чтобы доказать, что она больше ничего общего не имеет с матерью-преступницей, из-за которой всё пошло прахом – любовь, экзамены, будущее? Только для этого? А не логичнее ли предположить, что именно в тяжкие дни до неё неизвестными пока путями дошло-добежало: ты, милая, чужая кровь! И первая реакция – зачеркнуть, уничтожить себя, ни следа не оставить от тех времён, когда она жила бок о бок с этими людьми, так чудовищно обманувшими её. Потому и картины, и книги, и кукол выбросила из своей комнаты – всё, что напоминало о прежней жизни. Может быть, именно тогда и зародилась мысль исчезнуть, чтобы наказать, бросить им в лицо это как пощёчину. Ну, а потом обстоятельства подвели девочку к услужливому морю, которое готово было поглотить её…

– Ты имеешь в виду отсутствие трупа? – произнёс через плечо Цыплёнок. Он снова стоял у окна в своей излюбленной позе, потом вдруг резко повернулся и заговорил быстро, с раздражением:

– Послушай, с какой бы стороны мы ни заходили, мы всё время будем вертеться вокруг собственного хвоста, пока ты не найдёшь свою пассажирку! «Поздравляю вас, господа, вы невероятно умны, у вас поразительное чутьё – да, это я…» – вот что нам надо услышать!

– Эмилия?… Товарищ майор, может, не будем играть друг с другом в прятки? Вы ведь это хотели сказать? Потому что если это так, то все остальные вопросы тут же будут сняты.

Майор успокоился и снова стал самим собой. Иронически усмехаясь, он покачал головой: экий ты быстрый!

Гео опять зашёл в тупик. Просить разъяснений? Он знал майора и решил спокойно дождаться, пока у начальника созреет мысль и он придаст ей лаконичную форму. Тем более что Гео был почти уверен: они с майором играют на равных, и вряд ли его, Гео, можно чем-нибудь удивить.

– А что ты скажешь, если мы уберём первые четыре буквы из слова «самоубийство»?

– Вы, конечно, шутите?! – Гео даже вскочил со стула, так он был ошарашен. Что-что, но это ему в голову не приходило. Вот тебе и «игра на равных»!

– Ну хорошо, может, я слишком резко, выразился. Давай так поставим вопрос: не было убийства, но и самоубийства тоже не было.

– А что же было? Нечто среднее? – теперь настала очередь Гео иронизировать. Но Цыплёнок не понял или сделал вид, что не понял иронии.

– Возможно. Но ближе к убийству. Ты, конечно, можешь посмеяться надо мной или принять меня за мрачного сочинителя, который за каждой человеческой драмой видит злой умысел или даже ведьм и привидения…

– Посмеяться над вами? Боже меня сохрани! – воскликнул Гео вполне искренне. – Вы наш Достоевский, Шерлок Холмс, Мегрэ в одном лице!

– Но сочинитель, – продолжал Цыплёнок, будто не слышал сомнительной тирады Гео, – который иногда плюёт на факты, лишь бы было преступление… Посуди сам. Вот человек как человек, не лучше и не хуже своих собратьев, а мы непременно должны предполагать в нём убийцу. Ну не отвратительно ли это? Гадкая профессия, искажает представление о мире, И ты туда же, разве я не вижу, с каким рвением ты бросился на поиски привидения? Все вы такие, все без исключения!

Гео всерьёз разволновался, ему хотелось курить, но пепельницы не было, и не только на голом столе майора – почти всё управление хором записалось в общество врагов табака. Пришлось стряхивать пепел в воронку из листа бумаги, который ом выудил в корзине для мусора. Цыплёнок подождал, пока Гео затянулся, и продолжал:

– Не воображай, пожалуйста, что я держу тебя в напряжении ради дешёвого эффекта. Просто мне необходимо проверить – вместе с тобой, разумеется, – о чём жужжит расплодившийся у меня в голове рой мыслей. В конце концов генерал выгонит меня за это дело с работы, вот увидишь…

Гео приготовился слушать. Он понял, что, в сущности, знает майора не так уж хорошо. Они давно работают вместе, отлично понижают друг друга, но такой склонности к фантазированию и произвольному толкованию фактов Гео никогда ещё за майором не замечал. Нет, точно, история Эмилии задела в нём что-то очень личное, скрытое за семью печатями…

– Во-первых, оставим пока сомнения в гибели девушки, будем считать, что её нет в живых, – и точка. Сейчас нам другое важно понять – правда ли то, что она сама и добровольно посягнула на свою жизнь? Почему мы непременно должны верить записке, оставленной под подушкой? А не мог ли Дишо сам столкнуть свою приёмную дочь в кипящий морской котёл? Ведь именно благодаря этой записке его никто не заподозрил! Кроме того, в критическую минуту ему весьма облегчила дело её балансировка на парапете, так? Теперь следи внимательно. Предположим, Дишо солгал на следствии, что нашёл записку через несколько часов после ужасного события. На самом деле он наткнулся на неё гораздо раньше, задолго до того, как вечером по настоянию Эмилии они отправились на мост. Он видел, как она тайком сунула что-то под подушку, и решил посмотреть. Сначала он просто не поверил своим глазам, а уж потом испугался, запаниковал: ну а если бы он не обнаружил этой записки, что тогда? Постепенно всё же пришёл в себя. Вот сейчас он приведёт её сюда: это что такое, а? Объясни, пожалуйста! Потом пойдут просьбы, увещевания, а если не поможет, то и угрозы: сама не образумишься – запру тебя на замок да ещё и милицию предупрежу! По-моему, это естественная реакция для отца, даже если он отец только на бумаге. Всё-таки Дишо многие годы считал Эми своей дочерью, участвовал в её воспитании и заботился о ней, хотя бы материально. И пусть он предстал перед нами как совершенно безответственный тип, неужели в его неустойчивой душе не сохранилось никаких чувств к Эмилии?

Он приехал из Алжира, чтобы свозить свою приёмную дочь на дорогой курорт, – это факт. Думаю, он сделал это, чтобы как-то унять угрызения совести. Наверно, он не раз задавал себе вопрос: посягнула бы Кристина на кассу, если бы он был рядом с ней? Конечно, Дишо жалел девочку, оставшуюся в полном одиночестве, хотел обласкать её, согреть своим вниманием, внушить ей, что она не сирота, что у неё есть отец, который будет заботиться о ней, хотя и живёт далеко… Да, я думаю, именно так должен был поступить отец, пусть и не родной, если у него сохранилась в душе хотя бы капля человечности… А теперь посмотрим на всё это более реально. Что сделал папаша после того как, к счастью, нашёл записку? Принял ли он срочные меры – это ведь был бы единственный выход из создавшегося положения? Ничуть не бывало! Наоборот, тут же согласился идти на опасный мост. Ты можешь возразить, что в своих показаниях он твердит другое, якобы в последний момент он испугался: ветер, холод, быстро темнеет, не лучше ли отложить прогулку до завтрашнего утра… Хотя, может, так оно и было, не спорю, но только для видимости! Чтобы скрыть от Эмилии, да и от себя, надежду на то, что девушка и вправду осуществит свой дьявольский замысел. Да, дьявольский, потому что Дишо не мог не понять: этот план был задуман для того, чтобы обречь безответственного жестокого отца на вечные муки совести! Вот он и подумал: разве этот поступок не говорит о том, какова его приёмная дочь? Злая, мстительная, никогда она не простит ему ухода из семьи, даже если он весь мир швырнёт к её ногам!

Наверно, такой была первая мысль, поразившая его, когда он нашёл под подушкой её записку. Теперь она всё время будет отравлять ему жизнь своими претензиями, абсурдными упрёками, будет всё туже затягивать петлю на его шее требованиями, и, конечно, расходы на неё будут бесконечно расти, пока какой-нибудь неопытный юнец, ослеплённый её красотой, не решит на ней жениться… чтобы очень скоро возвратить это «сокровище» отцу, который, напоминаем, не родной отец. И если учесть к тому же, что эта назойливая девчонка по закону имеет все права на часть его имущества, сбережений в нашей и иностранной валюте в ущерб родному сыну!.. «Для этого я родила тебе сына? – конечно же, будет колоть его новая супруга. – Чтобы ты набивал чемоданы подарками ей?»

И вот тут не появилось ли у него в душе желание избавиться от дочери, стереть её из памяти? Эмилия уже покачивается на перилах и переступает по мокрым поручням, раскинув руки, совершенно не боясь близости бушующего моря, – настоящий живой символ бесстрашия и безрассудства…

Но почему она всё ещё медлит? Зачем этот цирк, кому он нужен? А вдруг она всё-таки не решится прыгнуть?… Или прыгнет, а потом доплывёт до столбов, на которых крепится мост, и схватится за один из них – инстинкт самосохранения, что ни говори… Вот тут он просто потерял рассудок: с одной стороны, освобождение от всех пут, а с другой – живой да ещё близкий всё же человек… Он подбежал к парапету и обхватил Эмилию обеими руками под колени. Она, конечно же, потеряла равновесие – и полетела в кипящие волны. Нет, он не толкнул её плечом, не ударил головой в живот – остатки человеческого чувства не позволили бы ему так поступить даже со своей мучительницей – он лишь слегка помог ей преодолеть минутное колебание. Ну, а дальше только от неё зависело – бороться ли с волнами или покориться судьбе. Разумеется, он не носил с собой камень, чтобы оглушить девушку, если её голова вдруг появится в темноте между прутьев парапета, – это было бы уж слишком. Ну, а Эмилия вообще не показалась на поверхности… оставив нас с тобой в неведении о том, где она сейчас – на глубоком дне или на шоссе ждёт какого-нибудь другого поклонника женской красоты, который тоже возьмёт её в машину и повезёт – почему бы и нет? – на этот раз до Софии…

– Это всё? – холодно спросил Гео.

Цыплёнок засмеялся:

– Я всегда говорил, что ты прекрасно воспитан, в отличие от меня. В самом деле, непростительно с моей стороны отнимать своими глупостями дорогое время отдыха у молодого, способного и вконец измученного юриста.

– Я не жалуюсь. Ваша версия, действительно, не выдерживает критики, но ради гимнастики ума…

Гео вдруг помрачнел: «А почему не выдерживает? От Эмилии всего можно ожидать. Что же до господина Дишо Нелчинова, им я совсем не интересовался. Это серьёзное упущение в моей системе».

– Ладно, дружок, – глядя в окно, промолвил Цыплёнок, – я ничего не говорил, ты ничего не слышал, – и кончено. Разве что ты решишь похвалить меня перед коллегами за великие успехи в области фантасмагории. С тебя станется…

– И всё же, я думаю… не похлопочете ли вы о моей командировке в Алжир? Мне бы очень хотелось поговорить с этим типом, посмотреть, как он начнёт хлопать ушами в ответ на мои вопросы…

Майор покачал головой:

– Это невозможно. А вот если у тебя появится желание съездить и Сливен… Поговорить с матерью Эмилии в тюрьме, подготовить её к возможной встрече… Ведь её вполне может хватить удар, если она увидит свою дочь живой и здоровой.

– Значит, вы твёрдо верите, что Эмилия и моя таинственная спутница…

– А ты разве не веришь?

– Не знаю. Но мне очень хочется, чтобы это было так.

– Мать нужно – на всякий случай – подготовить. Способ выбери сам.

– Что ж, в принципе я не возражаю.

– Мы сделаем это. Ведь вопреки всему Кристина мне – да и, по-моему, тебе тоже, не так ли? – симпатична, особенно по сравнению с её бывшим мужем. Ты помнишь, что сказал инженер про котёнка? (Цыплёнок явно ударился в лирику. Такое бывало с ним крайне редко). «Если человек подберёт на улице котёнка, он обязан о нём заботиться». Я бы добавил – заботиться и даже безропотно сносить неприятности, которые котёнок может доставить. Что же говорить о маленьком человечке?… Забота, широкая и щедрая душа – только тогда есть надежда, что в благодарность ты получишь сыновнюю или дочернюю привязанность. А иначе может случиться беда, в частности и с котёнком. Мои приятели как-то взяли совсем крошечную кошечку, но Белка никак не могла привыкнуть к ящику с песком, ходила где попало, лазила в сервант, в холодильник– в общем, вела себя некультурно. В результате, когда дети были в школе, взрослые отнесли несчастное животное на другой конец города и бросили, а детям сказали, что Белка ушла гулять и не вернулась. Прошла неделя, другая – и Белка еле слышно замяукала у порога. С разодранной до кости щекой, с вытекшим правым глазом. Дети были счастливы, а взрослые сгорали со стыда…

Цыплёнок вздохнул совсем по-детски – видно, неравнодушен к «братьям меньшим».

– Так всегда бывает, – задумчиво произнёс майор, – начнёшь раскручивать какое-нибудь «криминальное дело», а оно разветвляется в разные стороны, открываются всякие неожиданности, и чем дальше, тем больше…

– Да, вы правы, – охотно согласился Гео. – Я не припомню у нас с вами ни одного уголовного дела, которое бы раскрывалось однозначно, в одном-единственном направлении. Впрочем, – тут Гео не удержался от лёгкой усмешки по поводу лирического настроения Цыплёнка, – история с кошкой Белкой очень трогательна, но случай с Эмилией всё же из другой области, да и можно ли его включить в сферу криминалистики?…

Цыплёнок смотрел в окно и вряд ли уловил насмешку в голосе Гео. Он думал о чём-то своём…

Гены не было дома. Он понял это сразу, как только переступил порог квартиры: в холле ужасный беспорядок, вещи разбросаны, между двумя креслами повисли связанные шнурками несколькд пар мужских туфель.

– Не могу я справиться с ним, – пожаловалась тёща, кроткая маленькая женщина чуть старше шестидесяти. Из-за толстых стёкол очков виновато смотрели на Гео добрые близорукие глаза. – Всю жизнь умела справляться с детьми, но такое чудо… Никакой детский сад не будет терпеть его, даже если тебя произведут в генералы…

Гео поблагодарил тёщу – бывшую учительницу, а сейчас пенсионерку– за «генерала» (а она действительно очень уважала его, едва ли не больше, чем жена), сел на кровать и стал снимать с левой ноги туфлю с риском потерять равновесие, потому что маленький Гошка уже успел взобраться к нему на спину и орал во всю глотку: «Но-о, лошадка, но-о!» Ясно, он уже находился в мире индейцев и необъезженных мустангов.

Тёща была женщина рыхлая, слишком полная для своего маленького роста. Гео не переставал удивляться, как её тоненькие ножки справляются с такой нагрузкой. Правда, двигалась она с трудом, слегка задыхаясь. Гео жалел тёщу, особенно когда смотрел на её лицо, покрытое мелкой сеточкой морщин, вечно озабоченное, испуганное, словно она постоянно чувствовала себя в чём-то виноватой.

– А Гена где? – спросил он будто между прочим, справившись наконец с туфлями и надевая домашние тапочки, которые «плыли» по морю разбросанных Гошкой на ковре бумажек. Старушка заморгала:

– Вышла с приятельницей… Но она сказала – скоро вернётся.

– Ну, это её дело, – засмеялся Гео. Сын наконец спрыгнул с его спины и с криком умчался в дальний угол квартиры. Он встал, выпрямился, разминая гудящие от усталости плечи, руки, шею. – Мама, не сделаешь ли ты мне чаю с мятой, а?

– Сию минуту!

Как всё-таки приятно быть дома! Гео принял душ, побрился, освежил лицо одеколоном и кремом «Нивея» и стал совсем похож на мальчишку. Облачившись в свежую пижаму, он уселся у телевизора, взгромоздил усталые ноги на табурет и принялся прихлёбывать пахучий чай, несколько досадуя на то, что милая тёща переусердствовала с сахаром. Малыш не появлялся – вероятно, кормил на балконе ненасытных голубей, а тёща тихо сновала туда-сюда у Гео за спиной, пытаясь сделать невозможное – навести хоть какой-нибудь порядок в квартире. Интересно, подумал он, в кого пошла Гена, которая при желании умела за час-другой превратить их комнаты буквально в музей? У её папаши, царство ему небесное, как известно, тоже обе руки были левые…

Они поужинали вдвоём с тёщей. Гошка поел давно, угомонился и наконец отправился спать. Заснул он, едва успев раздеться и ткнуться носом в подушку. Гео лёг с газетой «Труд» в руках и открыл её на второй странице, где обычно печатались острые, живо и умно поданные материалы о «заднем дворе» нашей жизни. Вот и сегодня – «Хотите купить больничный лист?» и подзаголовок «Мнимые пациенты доктора Захариева». Но, едва начав читать, Гео почувствовал, что сон вот-вот сморит его: глаза слипаются, строчки расползаются в разные стороны и рука с газетой то и дело падает вниз. Устал всё-таки. А сон не идёт: неуютно, не привык к пустому пространству на второй половине постели.

Гена явилась около полуночи.

– О, какая честь нам оказана! Мсье Филипов, вы ли это?! Глаза её подозрительно поблёскивали, уж не напоила ли её приятельница? Что же ты даже не спросишь, где я была?

– Хорошо, спрашиваю, – спокойно ответил Гео. Когда жена «на взводе», лучше ей не противоречить. Тем более что он понимал её состояние: она обижена, даже оскорблена его долгим отсутствием. И никакими объяснениями, никакой логикой тут дела не поправишь. Женщине нужно постоянное внимание мужа.

– А я тебе не отвечу! Можешь думать всё что хочешь…

Гена с досадой сдёрнула с себя всё, что стесняло её полноту, облачилась в лёгкую сорочку и плюхнулась в постель – носом к стене. Гео кожей чувствовал: она собирается с духом и сейчас выпалит всё, что у неё на душе.

– Ты ведь хорошо знаешь, за какой химерой я гоняюсь, – поспешил он «защититься» и даже попробовал слегка погладить круглое плечо жены, но рука его была тут же резко сброшена.

– Гоняйся, кто тебе мешает! – и Гена демонстративно натянула на себя лёгкое одеяло, поставив этим жирную точку в даже не начавшемся разговоре.

Самое обычное семейное недоразумение. Утром всё покажется не таким уж страшным. Пройдёт, и следа не останется. Плохо только, что сейчас это очень не ко времени: ему как никогда необходима полная сосредоточенность, нужно быть готовым в любой момент, как по тревоге, вскочить на коня (в данном случае это многострадальный «Запорожец») – и в путь. Днём и ночью его буквально обуревало предчувствие чего-то очень важного, что должно вот-вот случиться, и он едва сдерживал себя, чтобы не помчаться в Пловдив.

Гео не ошибся. Вернее, почти не ошибся, потому что весть, пришедшую на следующий день именно оттуда, из Пловдива, можно было расценить или как искру надежды, или как очередной мираж влюблённого.

– Это товарищ Филипов? Вас беспокоит Ярослав…

Знакомый голос, тяжёлое дыхание. Кто же это?

– Простите, кто беспокоит?

– Ярослав… Из Пловдива… – голос в трубке стал тише и глуше, в нём явно зазвучала обида.

– Тысяча извинений, Ярослав! Я совсем отупел от жары. Что у вас?

Длинные Уши не дал ему договорить – будто в пропасть ринулся:

– Послушайте! Я видел её! Видел! Вы слышите меня?

Гео, конечно, слышал, но решил «осадить» потерявшего голову парня и взял спокойный, будничный тон:

– Нет, не слышу. Повторите, если можно,

– Я видел её! При выходе из летнего кино! В толпе!

– Ну, и что же?

– Ничего… Потом я потерял её из виду… Вы, наверно, думаете, что я опять обознался, да? Не надо, очень прошу вас! Я совершенно уверен, что это была она! Неважно, что у неё были русые волосы…

– Ясно. Ну хорошо, давайте договоримся так: я сажусь в машину и еду к вам, а вы ждёте меня через два часа возле «Тримонциума», годится?

– Уже иду туда и не двинусь с места!

Гео молниеносно собрал свой нехитрый багаж, отдал тёще французский аспирин с привкусом лимона, велел ей, как сказала Гена, выпить две таблетки на ночь – и бегом к «Запорожцу». Он не оставил записку Цыплёнку, но тот наверняка сам догадается обо всём. Так, больше ничего не забыл? Документы на месте? А то можно и заночевать на посту автоинспекции, ведь его «Запорожец» просто плачет по профилактике.

Длинные Уши отделился от стены – он стоял рядом с тяжёлой дверью отеля – и бегом бросился к «Запорожцу». На нём были узкие, давно не знавшие утюга брюки из лёгкого полотна.

– Я просто удивлён, вы приехали так быстро…

– Я рад и тоже удивлён – на этот раз вы в одиночестве, – не без ехидства заметил Гео. Длинные Уши действительно поразил его: мятая одежда, небрит, красные глаза. Гео тут же стало жаль парня: наверняка он страдает, не стоило обижать его.

– Вы правы, может быть, действительно надо было привести её – задумчиво ответил Ярослав. Он случайно или намеренно не обратил внимания на иронический тон собеседника. – Да, она бы могла нам помочь. Она ведь умница…

– И, с вашего позволения, очень красивая девушка. Но по-другому…

Ярослав на секунду закрыл глаза, как будто его пронзила боль.

– Здесь будем разговаривать или?

– Я предлагаю отправиться на «место происшествия». Садитесь в машину.

– Нет смысла. Пешком проще.

– Хорошо, тогда я возьму сигареты.

Минут десять они молча шли рядом, не замечая улыбок, которыми их провожали прохожие: Ярослав рядом с невысоким Гео казался почти великаном, они были похожи на знаменитую цирковую пару – Пата и Паташона.

Остановились перед обшарпанным дощатым забором у летнего кино. Сейчас здесь никого не было. Возле кассы, закрытой грубым ставнем, на земле виднелась масса следов – тут побывали и кеды на рифлёной подошве, и марафонки[12]12
  Так в Болгарии называют кроссовки.


[Закрыть], и маленькие туфельки на каблучках, и спортивные тапочки.

Парень показал, где стояли они с теннисисткой – точно в центре толпы, зажатые со всех сторон, как сардинки в банке, когда вдруг он почувствовал на себе чей-то горячий ревнивый взгляд («Вы, наверно, тоже не раз испытывали такое? Как только это передаётся – магнитной волной или каким-то электричеством, что ли…») Он повернул голову влево, вправо и…

– Она! Уставилась и смотрит. Люди толкают её. А она на меня смотрит. Честное слово, я просто голову потерял! И знаете, что я, дурак, сделал? – Длинные Уши слегка застонал, как от зубной боли, и помотал головой из стороны в сторону. – Я обнял за плечи мою девчонку, стал шептать ей в ухо какие-то глупости и поцеловал в щёку. Совсем как тогда, на Леонардо да Винчи, под окнами Эми, когда я хотел отомстить ей за то, что она спровадила меня без всяких объяснений… Только тогда, я говорил вам, тогда Эми ни на что не реагировала, и мои надежды сделать ей больно с треском лопнули. А теперь… теперь она смотрела на меня так… В общем, если бы взгляд мог убивать, я должен был бы тут же рухнуть мёртвым у ног моей новой приятельницы. Я не преувеличиваю, поверьте. Во всяком случае мне так показалось, ведь всё это длилось не больше двух-трёх минут. И пока я успел что-то сообразить, она исчезла, просто растворилась в толпе.

– А может, это была не Эмилия, а какая-нибудь другая девушка, похожая на неё?

– Исключено! Я готов поклясться чем угодно! Вот здесь она стояла, – Ярослав показал на место чуть в стороне от входа, – её как будто прилепили к забору. В розовой блузке без рукавов. Я сначала подумал, что она покрасила волосы, а потом понял, что это парик. И хоть бы спину её увидеть, чтобы знать, в каком направлении она исчезла! Я выскочил из толпы, бегал по всему кварталу как взмыленный, но…