Текст книги "Осенний безвременник: сборник"

Автор книги: Ежи Эдигей

Соавторы: Полгар Андраш,Божидар Божилов,Атанас Мандаджиев,Том Виттген,Рудольф Кальчик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 51 страниц)

– Что заставило вас войти в комнату к отцу? Он звал вас?

– Нет, он уже не мог ни кричать, ни звать на помощь… Не знаю, может быть, до этого… Но когда я вошла, было уже поздно… Голова едва держалась на подушке, вокруг лба – кровь… Я увидела пистолет. И убежала. Конечно, я струсила… Может быть, можно было еще чем-то помочь ему… Не помню, сколько времени я стояла в холле, меня колотила дрожь… Не было сил что-либо предпринять. Даже не помню, когда позвонила в милицию, как открыла им… Потом услышала из спальни голоса, голоса… И опять тихо, тихо… Потом пришли вы… Я, я виновата во всем! Я убила его!

– Перестань, Юлия, ты ни в чем не виновата. Это я должен был сдержаться. Но не мог, понимаешь, не мог! К чему было затевать этот скандал? Это его и убило! И я отвечу за это!..

Черт их подери совсем! Выходит, инспектор Йонков был прав – уже два человека заявляют, что они убийцы. Пьеса набирает высоту! Не успел я подумать так, как тут же почувствовал угрызения совести. Мародер несчастный! Люди тут страдают, а он, понимаете ли, заботится о будущей пьесе… С другой стороны, почему бы мне не заботиться о ней? Почему бы не пытаться писать ее мысленно, по ходу дела? Ведь самое страшное уже свершилось, и я лично ничего не могу изменить в судьбе персонажей.

НОВЫЕ «УБИЙЦЫ»

Звонок у входной двери мелодично запел в веселом ритме, кто-то несколько раз игриво нажал на кнопку.

В те несколько секунд, что оставались до появления нового действующего лица, я успел внимательно оглядеть холл. Дом был старый, но довольно высокий. Отделка поражала великолепием. Гипсовый потолок, на дубовом паркете с замысловатыми узорами толстые пушистые персидские ковры, на одной стене – картина известного болгарского художника Штеркелова «Вид на Витошу», на другой – «Сельская мадонна» Васила Стоилова. В полутемной спальне, где шторы были лишь слегка раздвинуты, я заметил «Бурное время» Марио Жекова. На окнах холла шторы из тяжелого бархата с крупными цветами по низу, над бахромой, за ними прозрачные занавеси из легкого цветного тюля. Вполне гармонировала с ними мебель: резной буфет, старые ореховые кресла с обновленной обивкой из Дамаска, длинная изогнутая кушетка и большой раздвижной стол, тоже из великолепного ореха. На его блестящей коричневой поверхности валялась смятая газета – она никак не вязалась со всей обстановкой, вызывая какое-то странное ощущение тревоги.

Милиционер, дежуривший у входной двери, открыл ее. В холл быстро вошла красивая молодая женщина с ярко-рыжими крашеными волосами, одетая, пожалуй, чересчур броско. Это и было «новое действующее лицо».

– Доброе утро! – пропела она и свободно прошла к кушетке, сбросив с себя легкий плащ.

– Привет! Здравствуй, Юлия… Что такое? Что случилось?…

– Пожалуйста, уйди… – Юлия с каменным лицом двинулась на пришедшую.

– Господи, милая! Что это с тобой? – Женщина повернулась к нам. – Извините, не знаю, кто вы, но объясните, ради бога, что здесь случилось?

Тут же вмешался Любен и довольно резким тоном заявил:

– Мне кажется, товарищ инспектор, что ее присутствие здесь необязательно!.. Я за это отвечаю!

– Почему? Зачем? Я сама могу ответить, если это необходимо! Я не нуждаюсь в опеке! Вытаскивают тебя чуть свет из постели, и пожалуйста – «Я отвечаю»! Может быть, вы все-таки проявите учтивость и объясните мне наконец, зачем меня пригласили сюда?

Инспектор сдержанно усмехнулся:

– Прежде всего, мне кажется, неплохо было бы взять себя в руки. Хозяин дома, очевидно, предложит вам сесть…

– Я могу в этом доме сесть где и когда захочу! А что касается моей нервной системы, то она в полнейшем порядке!..

– Анна, веди себя прилично. И сядь, пожалуйста, не маячь перед глазами!

– Но, ради бога, что случилось?

Юлия смерила пришедшую презрительным взглядом (кстати, совсем не вяжущимся с обстоятельствами) и тихо, но твердо сказала:

– Папа умер.

– Боже мой, твой отец! Почему ты мне сразу не сказала, Юлия? Ну что вы за люди!..

– Товарищ инспектор, – снова вмешался Любен, – будет лучше, если она уйдет! Вы же видите…

Женщина сделала несколько нерешительных шагов к двери.

– Действительно… Прошу вас, извините меня…

– Очень сожалею, но отпустить вас не могу. По крайней мере сейчас. У меня есть к вам несколько вопросов…

– Понимаю… – покорно согласилась женщина.

– Лучше будет, если вы сядете.

– Уже села. Боже мой, действительно невозможно поверить! Я ведь видела его вчера вечером. Мы были здесь с одним… приятелем… Просто не могу представить себе…

Из спальни вышел фотограф.

– Ну что, закончили там? – Нервный тон инспектора порядком удивил меня. – Вы больше мне не понадобитесь, можете быть свободны! – резко заявил он, с явным нетерпением ожидая, когда наконец смущенный и сбитый с толку фотограф, пятясь, покинет холл. Прошло несколько секунд, пока инспектор успокоился и смог продолжать.

– Вы говорите, что вечером были тут. Не помните – до которого часа?

– Точно не помню. Но мы ушли рано, я должна была попасть вовремя на работу – я дежурила в типографии…

– Вы работаете в типографии?

– Да… то есть нет – в газете. Я журналистка.

– Ночные дежурства – довольно неприятная вещь. Знаю по собственному опыту.

– Рада, что мы с вами почти коллеги… в этом смысле…

– А после дежурства вы пошли домой? Извините за нескромный вопрос…

– Пожалуйста, пожалуйста. Я отправилась домой и тут же легла спать. Меня разбудил вот этот товарищ, – она со скрытой злостью кивнула в сторону вошедшего в этот момент оперативника.

– Так что почти не спала и поэтому так раздражена. Еще раз прошу меня извинить…

– Ты свободен, Монев! – Инспектор подождал, пока оперативник, четко отдав честь и повернувшись кругом, не вышел из холла. Но теперь и голос, и лицо его излучали терпение и доброту. Проводив глазами своего подчиненного, он как бы невзначай взял со стола смятую газету и стал просматривать ее.

– Вот здесь есть статья, подписанная «А. Игнатова»… – промолвил он ничего не значащим тоном. – Это вы – А. Игнатова?

– Да, я Анна Игнатова.

– Это как будто ваша газета?

– Да, моя… то есть газета, в которой я работаю. В этом номере есть моя статья – «У истоков песен и танцев».

– Она вечером вспомнила о статье, – быстро вставил Любен, – поэтому рано утром, по дороге домой, я купил газету…

– Ничего особенного в ней нет, я писала на скорую руку. Вы ведь знаете, как мы, журналисты, всегда заняты…

– Меня начала выводить из себя болтливость этой дамы. Она готова трещать обо всем, – подумал я с неприязнью. И тут мне пришла в голову другая мысль: а может быть, она хочет в потоке слов скрыть истину?

Я взглянул на инспектора. Тот будто прочел мои мысли и незаметно подмигнул мне.

– Да-да… Это очень хорошо, – вдруг промолвил он.

Ни я, ни, очевидно, остальные находившиеся в холле, не поняли, что именно он хотел сказать. Но это его ничуть не смутило. Он опустил руку в карман пиджака, вынул маленький пистолет и извлек оттуда барабан. Все мы с удивлением смотрели на «игрушку». Спокойно взяв пистолет в правую руку, он попытался приставить его к левому виску.

Наконец-то в эти краткие мгновения я смог рассмотреть инспектора повнимательнее. Лицо у него было вполне обыкновенное, как бы отвечающее его стремлению не отличаться от окружающих. Но все на этом «вполне обыкновенном» лице: волевой гладко выбритый подбородок, твердая линия рта, лоб и глаза, с первого взгляда выдававшие спокойствие и глубину мысли, – очень гармонично соединялось в одно целое. Взглянув еще более пристально в лицо Пирину, я с удивлением увидел, что глаза его почему-то смеются.

– Извините за мой странный вид, – проговорил он, не отнимая дуло от виска, – но меня посетила одна мысль… Как вы думаете, мог человек покончить с собой таким образом? Или так, – он быстро переложил пистолет в левую руку и снова приставил его к левому виску, – удобнее? Что скажете?

Неожиданно вперед выступил Любен:

– Ну, если он левша…

– Юлия, ваш отец был левша?

За нее снова поспешил ответить Любен:

– Да, потому что…

– Я вас не спрашиваю.

– Да… – как-то испуганно сказала Юлия.

– И после того, как ваш отец выстрелил себе в левый висок, он успел переложить пистолет из левой руки в правую и укрыться одеялом…

Телефонный звонок прервал речь Пирина. Он подчеркнуто театральным жестом опустил курок пистолета и взял трубку правой рукой.

– Да, слушаю!

Он слушал довольно долго. Не только я, но и все остальные почувствовали, как длинна эта пауза, все мы с нетерпением ждали хоть слова от инспектора в ответ на то, что ему «там» говорили. Но он так же молча положил трубку на рычаг и в упор посмотрел на Юлию (теперь я увидел, что глаза у него светло-синие). Он смотрел на нее долго, не отрываясь.

– Нет! Это неправда! – вдруг закричала она. – Если это так, значит, он не покончил с собой! Не может быть! Не может быть!! Не может быть!!!

Она как подкошенная упала в кресло. Анна и Любен захлопотали над ней.

– Юлия, милая, что с тобой? – успокаивала ее Анна.

– Это исключено! Очнись, посмотри на меня! – вторил ей Любен.

Анна прервала его:

– Товарищ инспектор, вызовите врача, пожалуйста…

Но не успела она закончить фразу, как Юлия резко вскочила с кресла.

– Убирайтесь! Убирайтесь отсюда оба!

– Но это не так, поверь мне, это невозможно…

Любен пытался усадить ее обратно в кресло. Тогда Пирин подошел и легким движением руки отстранил и его, и Анну.

– Она права. Я попросил бы супруга и журналистку выйти на некоторое время. Извините, но это необходимо.

Оскорбленные, они вышли в комнату молодых. Я тоже встал с кресла, решив, что слова инспектора относятся и ко мне.

– Нет-нет, вы оставайтесь! – с еле заметной улыбкой остановил меня Пирин. – И давайте все сядем. Вам уже лучше, верно? – обратился он к Юлии. – Это видно. А теперь успокойтесь совсем и расскажите мне медленно и подробно обо всем, что произошло вечером. Так, как вы помните, без комментариев. Мы слушаем вас!

ПОКАЗАНИЯ ЮЛИИ

Она несколько раз провела языком по пересохшим губам, вытерла глаза, с инстинктивным кокетством поправила свои прекрасные волосы и глубоко вздохнула. Мне вдруг показалось, что ее нынешнее хладнокровие – сущность, а горе и слезы, которые она лила совсем недавно, – поза. Уж не она ли убила отца? Нет, разумеется, нет, это абсолютно исключено. Такое можно допустить лишь теоретически… Я почувствовал, как невольно заражаюсь увлеченностью инспектора разными умозрительными теориями и гипотезами. Тем временем Юлия начала свой рассказ.

– У нас были гости… Любен вдруг решил отпраздновать отъезд брата. Он пригласил и Анну…

– Вы собрались здесь?

– Нет, в нашей комнате.

– Продолжайте, пожалуйста.

– Я не очень люблю, когда… вдруг нагрянут гости, но что поделаешь… Он никогда не спрашивает моего согласия…

– Даже когда зовет гостей?

– Да. Поэтому я постаралась остаться здесь, в холле, и продолжала печатать на машинке – у меня была срочная работа. Но Любен потащил меня в нашу комнату. Анна танцевала со Слави – это брат мужа. А Любен изрядно выпил и все звал меня танцевать, хотя после нашей свадьбы ни разу не делал этого…

– И вы отказались?

– Да. Тогда он поднял тост за предстоящий вояж, как он выразился, своего милого братишки. Слави расчувствовался и провозгласил ответный тост за Амстердам, но муж поправил его – в том смысле, что он едет учиться в Бельгию, а не в Голландию.

– Именно учиться?

– Да. Анна сказала, что очень жалеет нашего «папочку», потому что Слави просадит его денежки. Или что-то в этом духе. А Слави ответил ей: она так говорит, потому что завидует ему. Тогда братья повздорили. Обычная пьяная ссора…

– А поточнее?

– Вряд ли это имеет отношение к несчастью…

– Юлия, вы должны рассказать подробно обо всем.

– Но это не имеет ничего общего…

– Это нужно для того, чтобы установить истину.

– Какую истину?

– Вы меня допрашиваете или я вас?

– Ох, простите. Но, может быть, вы подозреваете…

– Да, да, подозреваю! Пока не найду виновного, я сомневаюсь во всем и во всех!

– Может быть, вы собираетесь арестовать меня?

– Может быть!

– Но вы с ума сошли! Зачем мне убивать своего отца?!

– Не знаю. Докажите, что не вы убили его.

– Но ведь он покончил жизнь самоубийством…

– А зачем, почему он это сделал? Скажите!

– Не знаю…

– Тогда рассказывайте все подряд, не пропуская ни одной мелочи! Из-за чего поссорились братья?

– Из-за чего?… Слави танцевал с Анной, хотел поцеловать ее, а потом сказал, что, если она его не поцелует, он не женится на ней, когда вернется. Во всем этом было столько лжи… Мне стало так противно, что я не могла больше оставаться с ними и решила вернуться в холл, поработать еще немного. И в это время появились папа и мама – видимо, их разбудил шум.

– Они вошли в холл?

– Да. Мама сразу накинулась на меня с обычными обвинениями, а папа, как всегда, занял позицию миротворца, а это еще больше взбесило маму. Вообще в последнее время нервы у нее совсем сдали. Она стала призывать отца «спасти» меня и немедленно выгнать моего мужа из дома.

– Ого!

– Тогда и я раскричалась, о чем теперь очень сожалею. Я была груба с ними. Я сказала им, чтобы они наконец оставили нас в покое и дали нам жить так, как мы хотим. «Жить?! И это ты называешь жизнью? – мама кричала так, что ее слышал, наверное, весь дом. – Ты же совершенно не понимаешь, какой жизнью ты живешь… и кто с тобой рядом!» Тогда бедный папа опять вмешался, попытался успокоить маму: мы ведь не одни… в доме посторонние люди… «Да, именно посторонние! – кричала мама. – Я вас предупреждала – и тебя, и ее! Я была против этого брака, вспомните! А если, дочка, они тебе так нравятся, почему ты здесь, а не с ними?» Папа, бедняжка, опять попытался «усмирить страсти» и сказал, что мы молоды и все еще наладится, что маме вредно волноваться, а то снова поднимется давление. И в это время, как на грех, в нашей комнате все трое очень громко расхохотались – и с мамой просто сделалась истерика…

– Выходит, она не выносит вашего супруга?

– Есть такое… Тяжело признаться в этом, но и я в последнее время чувствую то же самое. Я попросила их уйти в свою комнату. Теперь вспоминаю, что в ответ на мои слова мама несколько раз повторила: «Скоро мы уйдем туда, откуда нет возврата», а папа горько усмехнулся… Как только они ушли, появился мой супруг и стал тащить меня обратно…

– И вы не согласились вернуться?

– Я не могла видеть, как они оба лижутся с Анной.

– Скажите, Юлия, она…

– Да, она любовница моего мужа, а может, теперь и его братишки…

– И вы говорите об этом так спокойно?

– А меня это почти перестало волновать, только очень противно… Муж уверял, что Анна влюблена в брата… Я не хотела идти к ним, но тут вышел Слави и тоже стал приставать ко мне с нежностями, говорил, что без меня вино им показалось совсем невкусным. Тут, слово за слово, почему-то Любен разозлился и ударил брата…

– В шутку?

– Совсем не в шутку. Вдруг дверь в комнату родителей снова распахнулась и они почти вбежали в холл. У мамы в руках была бумага, которой она размахивала с каким-то странным торжеством. Это был наш «договор».

– Что за «договор»? – быстро спросил Пирин.

– Вам трудно будет это понять… – задумчиво ответила Юлия. – Я упрекнула маму, что она рылась в моих бумагах, ведь это личный документ, кроме того, – я так и сказала родителям – все это сущие глупости. Однако Любен не только разрешил, но даже велел ей прочесть этот «договор». Мы составили его, когда только-только поженились. Насколько я помню, там были такие пункты: первое – быть независимыми друг от друга, второе – быть вместе только два вечера в неделю, третье – я не должна звонить ему на работу и ходить туда, четвертое – я должна класть свои гонорары на сберегательную книжку мужа, чтобы построить кооператив…

– Продолжайте, продолжайте!

– Ну… и последний пункт был таким: «Когда мы переедем в свою квартиру, оба прервем связи с родителями»…

– И вы подписали этот «документ»?

Юлия опустила голову.

– Он терпеть не мог ваших родителей, да?

– Разве такое только в нашей семье?

– Значит, у него были серьезные причины посягнуть на жизнь вашего отца, не правда ли?

– Он сильно ненавидит мать…

– И вы терпите все это? От большой любви, что ли?

– Нет давно никакой любви. Но что же делать?… Да, ну так вот… Любен сказал, что это все шутка, а отец ужасно возмутился: как я могла подписать этот «грязный клочок бумаги» – это были его слова. Атмосфера снова накалилась до предела. И когда мама и папа опять ушли в свою комнату…

– Бедные ваши родители…

– Я прошу вас, товарищ инспектор, избавить меня от подобного высказывания. Мне и так бесконечно тяжело…

– Я не заметил этого!

Меня крайне удивила откровенно резкая реплика Пирина. Кажется, он вышел за пределы своих служебных обязанностей.

БЛИЗКО К ИСТИНЕ

Можем ли мы узнать, каковы действительные отношения в семье, пока не случится катастрофа, которая обнажит ложь, нередко скрытую за учтивой вежливостью участников «игры»? Не прошло и получаса, как мы переступили порог этого дома, а у меня появилось такое ощущение, словно мы здесь уже давно, не меньше недели, и перед нами открылись обиды, унижения, злоба и ненависть, царящие в этой семье. И я наконец-то понял, в чем суть метода инспектора Пирина Йонкова, впрочем, окончательно я понял гораздо позже и не без его подсказок. Не знаю, всегда ли он поступает так, но сейчас он поставил участников драмы в такое положение, когда они сами должны были «раскрыться». Расставил «капканы», устроил «западню» – и ждет. Слегка подталкивая всех своими «наводящими» вопросами, которые задает иногда почти в шутку, иногда доверительно и даже задушевно, Пирин вынуждает их продвигаться к истине, о которой одни совсем не подозревают, а другие скрывают ее, чтобы избежать наказания…

– В общем, мама не выдержала. Любен был уже изрядно пьян, а в такие моменты он становится особенно наглым…

– Наглым?

– А разве сейчас, в вашем присутствии, он вел себя иначе?

– Да, вы правы. Ну и дальше?

– Дальше? Мама, как я уже сказала, не выдержала и выбежала с криком, что не вернется сюда, пока здесь находится мой супруг.

– Среди ночи?

Юлия снова беспомощно и пристыженно опустила голову. И зачем Пирин все время укоряет ее? Что она могла сделать?

– Папа очень разволновался, не случится ли с ней чего плохого. Любен продолжал пьяным голосом произносить издевательские речи. А я уже привыкла ко всему и даже не очень тревожилась.

– Куда она обычно уходила?

– К моей тетке – ее сестре. Любен кричал, что она готова его в ложке воды утопить… Он, кстати, прав – она нас совсем не понимает…

– И я совсем не понимаю! – прервал ее Пирин. – По-моему выходит, что мать и отец для вас ничего не значат?

Ну, уж это чересчур! Все-таки он не судья, а всего-навсего человек, который должен докопаться до истины. В душе у меня шевельнулось не очень доброе чувство к нему. Но когда я с ненавистью посмотрел на Пирина, мне показалось, что он снова еле заметно подмигнул мне. Я подумал: может, это тоже часть его метода, способ заставить их быстрее «раскрыться»?

– Вскоре после ухода мамы Любен вернулся к гостям, и отец спросил меня, до каких пор все это будет продолжаться. Он был ужасно расстроен. Сказал даже, что наша жизнь – хорошая или плохая – впереди, а его и мамина прожита. А ведь он всегда был оптимистом…

– Именно так он сказал?

– Да. И добавил, что дальше так продолжаться не может. Я была в душе согласна с ним, но промолчала…

– Почему?

– Не знаю… Потом он еще сказал, что боится, как бы мы с мужем не стали врагами. Спросил, как и чем мне помочь. Меня все это очень поразило, особенно одна его фраза – что он «воевал со своими» и знает, как это тяжело.

– Значит, не он, а мама была более активным врагом вашего мужа?

– Да.

– А почему тогда он поднял руку на отца?

– Кто, кто поднял руку?…

– Это вы мне должны сказать!

– Я не… не понимаю вас.

– Это не имеет значения. Продолжайте.

Напор со стороны инспектора был столь силен, что Юлия покорно заговорила вновь:

– Не помню, почему мы затронули эту тему, но я сказала отцу, что мы с Любеном очень любили друг друга перед свадьбой и после, даже сейчас, несмотря ни на что, любовь не угасла… Но вдруг отец впервые за все время – он никогда не вмешивался в наши отношения – резко сказал, что, по его мнению, Любен не любил и не любит меня!.. Я только и могла возразить, что, может быть, когда мы отделимся от них, все еще придет в норму… А отец опять резко ответил, что, когда мы отделимся, я увижу наконец истинное лицо моего мужа!..

– Именно так он выразился?

– Да… А я сказала, что Любен не хуже и не лучше других… И я не хочу разводиться… Хочу еще попытаться что-то наладить… Папа, правда, бросил мне: «Вы плюете друг другу в лицо и при этом сохраняете спокойствие». А они с мамой покоя не имеют. Что же было дальше?… Ах, да, Анна заявила, что она сегодня ночью дежурит в типографии, и исчезла со Слави. Любен их не задерживал.

– А где был ваш отец?

– Он снова ушел в свою комнату. Тогда Любен стал приставать ко мне с «нежностями». Он всегда так: напьется, потом извиняется, нахамит – и просит прощения… Магнитофон орал. Любен полез целоваться, сказал, что порвет с Анной… Я честно ответила ему, что не хотела бы его терять. Попросила убавить громкость, потому что папа, наверное, уже лег, а он нарочно вывернул звук на всю катушку. Вот такой он. Я рванулась к магнитофону, он меня не пустил, обнял, началась борьба. Я хотела что-то сказать, он закрыл мне рот рукой… Ив этот момент опять появился отец. Это выглядело не очень тактично, но я его поняла. Мама в истерике убежала к сестре, мы мешаем ему спать, ссоримся, Анна – он, конечно, догадывался о ее «роли» в нашем семействе и ненавидел ее – приходит в гости, в общем, ад…

– Да. И вы – в эпицентре!

– Отец не понял, что происходит, я не виню его… Наверное, он подумал, что Любен хочет меня задушить, и набросился на него, стал кричать: «Ты забыл, где ты находишься!» – и отвесил ему такую оплеуху… Любен даже зашатался от удара.

– Ого!

– Вот… А я вдруг, сама не знаю почему, начала хохотать. Любен, придя в себя, почему-то поволок меня танцевать, не удержался на ногах, и мы оба опрокинулись на тахту. Папа был, наверно, возмущен этим зрелищем и опять закричал: «Я не позволю оскорблять мою дочь!», потом задохнулся и прошептал – я плохо слышала – что-то вроде «кончено».

– Что кончено?

– Я думаю, он собирался как-то положить конец всем сварам… Мне казалось, что папа немного переборщил, и я спросила его – я имела на это право: «Что означают твои слова?» А он ответил: «Не вмешивайся!» – и велел немедленно привести домой маму.

– И вы пошли?

– Да, потому что я тоже очень беспокоилась.

– Я уже понял, как вы «беспокоились»!

Ах, этот инспектор! Куда ведет его игра?

– Ваш супруг остался наедине с отцом, не так ли?

– Да.

И вы полагаете, что он – пьяный, обиженный, униженный, получивший от тестя затрещину и т. д. и т. п. – не подумал о мщении, о том, чтобы рассчитаться с обидчиком, с одним из двух людей, стоящих у него на дороге?

– Он слишком труслив, чтобы на это решиться.

– Ах, как часто мы не знаем, не понимаем даже самых близких нам людей!..

– Но неужели вы думаете?… Нет, это абсурд!

– Однако отец мертв. Кто-то же должен был «помочь» ему умереть…

– Но ведь отец застрелился!..

– Из-за чего? Такие люди, как ваш отец, не стреляются за здорово живешь. А если все-таки мы убедимся в том, что это самоубийство, знаете, кто окажется виновным в его смерти?

– Я… – тихо сказала Юлия. И заплакала – по-детски, горестно и безнадежно.

– Идите в свою комнату и подождите там. И скажите вашему супругу – пусть придет сюда. Да, а ваша мама была у сестры?

– Нет.

– А что было, когда вы вернулись от тети?

– Любен сказал, что папа лег спать. Это прозвучало так естественно…

– Разумеется, вполне естественно…

Юлия вышла.

– Черт знает что!..

– Это вы мне говорите, инспектор?

– Нет, себе! Кто-то все время старается запутать нас, будто мы какие-то идиоты!..

– Разве?

– А вы не видите?

– Кто же это?

– Сию минуту он выскочит из коробочки и закричит: «Я-а-а…»

– Нечего подтрунивать надо мной.

– Не обижайтесь. Все равно я рад: даже если обстоятельства сложатся неблагоприятно для меня, пьеса будет!

– Да, вы правы, я до сих пор что-то не слыхал о комедиях-детективах. Убийства и самоубийства материя весьма невеселая…

СУПРУГ И «БРАТИШКА»

В дверь позвонили, и вскоре в холл вошел высокий франтовато одетый молодой человек, обвел нас всех нахальным взглядом и, подбоче-нясь, остановился.

– Если не ошибаюсь, вы – «братишка»? – спросил Пирин.

– Так точно, я – «братишка»!

– Прошу, проходите, располагайтесь.

– Благодарю вас, вы очень любезны.

– Почему бы мне не быть с вами любезным? А кстати, что это у вас на лбу?

– А, ерунда! Вечером пристали два пьяных сопляка, слегка сцепились…

– Небось требовали у вас денег?

– А как же! Я им еще «на чай» дал!

– Прекрасно, я тоже обычно даю чаевы?…

– Не кажется ли вам, товарищ инспектор, что вы взяли не совсем подходящий тон? – вмешался Любен. В голосе его звучали плохо скрытые злость и ехидство.

– Извините, я несколько увлекся. Итак, – обратился инспектор к Любену, – сразу же после возвращения вашей жены от тети вы исчезли из дома, верно?

– Верно. Юлия тут же ушла снова – она отправилась к двоюродным братьям в надежде найти мать там, а мне нужно было пойти…

– В бар отеля «Балкан», вы уже говорили. Нo я не понял – почему нужно было, что заставляло вас пойти туда? Хотя, конечно, после семейного скандала вам захотелось развеяться, и вы оказались у Данчо – так, кажется, его зовут?

– У вас хорошая память.

– Следователь с плохой памятью – все равно что певец без голоса. Но вернемся слегка назад, а то мы, пожалуй, слишком пришпорили коня. Значит, ваша жена отправилась разыскивать мать, а вы остались с ее отцом наедине. Что же было дальше?

– Ну, он велел мне сесть. Я сказал: «Слушаю, товарищ командир!» – и сел.

– При чем тут «командир»?

– Я так называл его иногда. В шутку. Он ведь был когда-то командиром партизанского отряда.

– Что же здесь смешного?

– Да, вы правы, обстановка не располагала к шуткам, но у меня не всегда хватает такта… Он извинился за пощечину – ему показалось, что я на его глазах поднял руку на Юлию. Я сказал, что это ошибка, недоразумение. Юлия скоро придет и подтвердит, что я говорю правду. Он задумался: «Может быть, я ошибся… Мне хотелось спать, я был зол… У злости и страха глаза велики…»А потом стал объяснять, что именно его так разволновало: «Ваши отношения, состояние матери Юлии, и я не совсем здоров…» На самом деле он был очень здоровым человеком, товарищ инспектор, очень здоровым!

– Ясно. Что еще вы можете вспомнить, чтобы помочь следствию?

– Может быть, это слишком интимная тема, но я всё-таки расскажу… Он признался, что, когда я стал бывать в их доме, он полюбил меня. Именно так он сказал. А я ответил: «Ты остыл ко мне, потому что я не выказываю ежечасно преклонения перед твоей личностью и твоим героическим прошлым. У меня на это нет времени, и я не чувствую в этом необходимости…»

Он: «А мне и не нужно этого. Мы не любовники, чтобы уверять друг друга во взаимности, я еще не выжил из ума. Самое горячее мое желание – чтобы вы были счастливы…»

Я: «А почему ты думаешь, что это не так?»

Он: «Будем говорить откровенно. Что нужно здесь этой женщине?»

Я сказал ему, что Анна приходит ради брата.

«Братишка» продолжал нагло сверкать зубами и вдруг вставил:

– Да, она ради меня приходит! Если между ними что и было, то давно кончилось. Сейчас она приходит только ради меня.

Любен с неприязнью посмотрел на него и продолжал:

– Потом он потребовал, чтобы я поклялся, что не совершу какой-нибудь глупости из-за нее и не брошу его дочь. Чтобы я, если захочу, встречался с Анной в другом месте, но в дом ее не приводил. Я ответил, что мне просто стыдно слушать такие слова. А он – он вынул пистолет и опять стал требовать, чтобы я поклялся, теперь уже под дулом пистолета! Я сказал ему, что он сошел с ума, что его партизанское время давно прошло. И чего он боится? Измены? Так ведь мы устроены по-другому! Никакие ритуалы и фетиши нас не свяжут! И для того ли мы покончили с церковным браком, чтобы клясться под страхом выстрела?! А он все просил меня поклясться, хотя бы ради него. Это меня разозлило окончательно – и тут я сделал ошибку… Мне не надо было ему этого говорить!

– А что вы сказали?

– Ну… я не помню точно, ну, в общем, что он давно уже всего лишь экспонат для музея революционного движения… Мне не следовало говорить так. Он весь побагровел, поднял пистолет – я думал, он хочет выстрелить в меня, а ему просто плохо стало. Он упал в кресло, я подбежал к нему: «Папа! Что с тобой?! Может, доктора вызвать?» А он: «Оставь меня…» Сознания он не терял, без моей помощи встал с кресла и побрел к себе в спальню. Тут пришла Юлия и сразу спросила про отца. Я сказал, что он ушел спать. Это правда…

– Возможно, все так и было. Значит, вы подумали, что отец направил пистолет на вас? Вы утверждаете, что у него было намерение убить вас?

– Нет… Сейчас я не уверен в этом, но тогда, в той обстановке мне определенно показалось, что он хочет выстрелить в меня. И в этот момент ему стало дурно… Нет, знаете, он был неплохим человеком. Он страдал манией неоцененности – ему казалось, что жизнь его прошла, он уже стар, а вершин все-таки не достиг и о нем забыли… Сейчас я понимаю, что был с ним груб, ведь он больной человек…

– Нервы?

– Очевидно.

В этот момент в холл неожиданно вбежала Юлия, она услышала последние слова мужа и закричала:

– Неправда! Неправда все это!

– Не волнуйтесь… – попытался успокоить ее Пирин. – Ваш супруг сам себе противоречит. Всего десять минут назад он заявил нам, что ваш отец был здоровым человеком, очень здоровым.

– Но, Юлия, ты ведь сама мне говорила…

– Мой отец не был болен, и нервы у него были крепкие. Любен очень хорошо это знает!

– Юлия, пожалуйста, не перебивайте нас, вы мешаете нам и себе…

– Любен, зачем ты говоришь так, зачем выдумываешь? Зачем меня с ума сводишь? Зачем клевещешь?

Зазвонил телефон. Инспектор, как коршун, бросился к трубке.

– Слушаю! Что? Какой цветочный магазин? Нет тут никаких тюльпанов!..

Он с такой злостью швырнул трубку на рычаг, что я забеспокоился, не сломал ли он телефон. Но в ту же секунду снова раздался телефонный звонок.

– Слушаю! Да, это я. Иду. Вы пойдете со мной, – бросил он мне повелительным тоном, на этот раз спокойно положив трубку. – А все обитатели этого дома останутся здесь до нашего возвращения!

– Скажите прямо, что мы арестованы! – грубо прервал его Любен.

Инспектор внимательно посмотрел на него.

– Прошу вас правильно понять меня, – произнес Пирин Йонков своим обычным тоном. – Это делается прежде всего в ваших интересах. Кроме того, нам всегда не мешает немного отдохнуть. – Взглянув на меня, он снова едва заметно подмигнул, «заговорщик»… Я понял, что ему хочется поговорить, услышать мои соображения, поделиться своими, – видимо, решил, что для этого наступило время.