Текст книги "Осенний безвременник: сборник"

Автор книги: Ежи Эдигей

Соавторы: Полгар Андраш,Божидар Божилов,Атанас Мандаджиев,Том Виттген,Рудольф Кальчик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 51 страниц)

5

Когда Симош открыл входную дверь, Кристина наливала в стакан горячий чай. Она выжала в стакан лимон и преградила мужу путь на кухню:

– Не входить. Твой лейтенант ждёт тебя у фройлайн Заниц.

– Мой лейтенант может и…

– У него такой неуверенный голос.

– Ольбрихта сбили с толку? Этого только не хватало! У тебя есть что-нибудь горячее?

Она протянула ему стакан. Симош выпил стоя.

– Ну, скоро вернусь. – Он прижал её голову к своей груди и погладил по волосам.

– Да, скоро, – улыбнулась она.

Оба знали, что «скоро» может означать и несколько минут, и несколько суток.

Лейтенант Ольбрихт вышел в коридор ему навстречу. Вид у него был растерянный.

– Я не могу у неё ничего выяснить, – шепнул он Симошу. Из комнаты доносились сдержанные всхлипывания. – Она сидит там и плачет. Боже мой! Лучше залезть в бассейн с голодным крокодилом, чем беседовать с плачущей женщиной.

– Каких признаний вы от неё ждёте?

– Во время обыска квартиры мы обнаружили десять тысяч марок наличными. Они спрятаны, как и на даче, в железной банке.

– Откуда взялись эти деньги?

– Она говорит, будто Люк унаследовал их от своей жены.

– Почему же он запихнул их в железную коробку?

– Банку, – уточнил Ольбрихт.

– Разве есть разница?

– Конечно, только я не разобрался ещё, какая. Итак, он прячет десять тысяч из своего наследства и – может быть, вы сядете? – снимает шестьдесят тысяч со своего пустого счёта. – Последние слова Ольбрихт произнёс особенно громко и членораздельно.

Симош озабоченно посмотрел на него:

– Моя жена тоже заметила, что вы говорите сегодня как-то странно.

Ольбрихт ухмыльнулся.

– Я попробую объяснить ещё раз, – сказал он вполголоса.

– В квартире спрятаны десять тысяч марок, которые Люк якобы унаследовал…

– С какой стати ему прятать деньги? – тихо прервал старший лейтенант.

– Вот именно! Но вместо того, чтобы положить их на свой счёт в сберкассу и получать проценты, он засовывает купюры в железную банку и снимает со своего пустого счёта шестьдесят тысяч марок.

– Махинация с чековой книжкой?

– Да, и притом со своим собственным счётом! С ума сойти можно! И вот я спрашиваю: есть ли связь между спрятанными деньгами и жульничеством с чеками? И что об этом знает сожительница Люка?

– Десять тысяч составляют, вероятно, часть суммы, которую Люк получил обманным путём?

– Нет. Чеки были оплачены банком, лишь два дня назад, а деньги лежат здесь уже давно.

– Так утверждает фройлайн Заниц?

– Нет, это подтверждает пыль на банке. Но где шестьдесят тысяч марок?

– Семь тысяч обнаружены на даче.

– До сих пор мы предполагали, что те деньги имеют отношение к ограблению почты, если Люк совершил его. Но даже если это деньги, добытые в ходе загадочного мошенничества с чеками, то обнаруженное: далеко не исчерпывает всей суммы. Не хватает по меньшей мере ещё пятидесяти трёх тысяч.

– Может, Люк рассовал их повсюду в банках и коробках?

– Большое спасибо. Я криминалист, а не кладоискатель.

– Быть криминалистом, между прочим, значит быть специалистом во многих областях. – Симош слегка толкнул лейтенанта в бок. – Не надо корчить такую кислую мину.

– Разве для нас мало, что через убийство Люка мы выходим на нераскрытое дело об ограблении почты? Так нет, повисает ещё и жульничество с чеками! Кто сможет во всём этом разобраться?

– Мы. Со временем. А теперь пошли.

Мануэла Заниц сидела сгорбившись и закрыв лицо руками.

– У вас тяжёлый день, – сказал Симош, слегка дотрагиваясь до её плеча.,

Тем временем Ольбрихт принёс банку с туго набитыми в ней купюрами.

– И это нужно понять! – Симош осторожно убрал руки девушки от заплаканного лица, – Фройлайн Заниц, а ведь мы с вами уже знакомы. Беседовали, когда было совершено нападение на служащего почты. Помните?

Девушка подняла голову и молча взглянула на Симоша.

– Перед нами несколько загадок, и вы должны нам помочь разгадать их. Скажите, не лучше ли было бы, например, поместить эти десять тысяч в сберкассу, где они, кроме всего прочего, приносили бы проценты?

Мануэла, с размазанной по щекам тушью для ресниц, печально посмотрела на старшего лейтенанта.

– Наверно, Олаф боялся, что до них может добраться его шурин Готенбах, который пытался оспаривать всё, что принадлежало Яне.

– Но ведь ваш друг был официальным наследником?

– Готенбах утверждал, будто Яна оставила завещание, по которому земельный участок: и деньги приходятся на его долю.

– Но ведь завещания не было?

– Откуда я знаю?

Симош подошёл к столу, на котором лейтенант разложил карту города. Рядом лежала чековая книжка.

– Итак, Берлин, – сказал он.

Почти во всех городских районах Берлина почтамты были подчёркнуты красным карандашом. Линии, проведённые вдоль улиц, соединяли их между собой.

– «Маршрут», – подумал Симош. Обернувшись к девушке, он спросил:

– План принадлежит вам?

Мануэла отрицательно покачала головой:

– Должно быть, Олаф принёс.

– Книжка номер два. – Ольбрихт положил на план чековую книжку с номером счёта 6897. – А вот книжка номер четыре, с пятого листа. – Он говорил шёпотом, так что слышно было только Симошу.

– А где отсутствующие листы, и книжки первая и третья? – спросил старший лейтенант тоже шёпотом.

– Оплачены. Но они не были обеспечены.

Лейтенант сообщил всё, что он установил за последние часы. Олаф Люк в почтовом отделении Дрездена открыл чековый текущий счёт номер 6897. Это произошло через несколько недель после ограбления почты – именно тогда Мануэлу Заниц расспрашивали вторично о её друге. Люк внёс 50 марок. За несколько дней до убийства он получил четыре чековые книжки. В Дрездене ни один чек реализован не был. Однако в Берлине, а именно во всех отмеченных на карте почтамтах, Олаф Люк получил наличными. В общей сложности ему оплатили 68 чеков на сумму 60 ООО марок. Кроме того, всплыли необеспеченные чеки безналичного расчёта на сумму приблизительно 3000 марок.

Симош вновь обратился к девушке, безучастно сидевшей в кресле.

– Фройлайн Заниц, вы знали, что у вашего друга имеется чековый текущий счёт в почтовом отделении?

– Подобные вещи меня не интересовали.

– Но если вас интересует, кто его убил, то вам следовало бы быть более откровенной с нами. Мы спрашиваем не из простого любопытства.

Она провела рукой по глазам и высморкалась.

– Я действительно не ломала себе голову над его финансовыми проблемами.

Симош присел около девушки.

– Но вы же вместе жили. В таких случаях неизбежны денежные расходы.

– Он никогда не жадничал. Если мне что-нибудь было нужно, я это получала.

– С кем он ездил в Берлин? – спросил Ольбрихт.

Мануэла откинула назад голову. Слёзы бежали по её большому носу, ручьями стекали к уголкам рта и капали на воротник блузки.

– Я так устала, – сказала она, – оставьте же меня в покое. Я не знаю, с кем он был в Берлине, не знаю, что он там делал. – Вдруг она встала, и голос её зазвучал увереннее: – Я не Яна, которая изводила его. Стоило ему Только направиться к двери, как начинался скандал. «Куда ты собрался? С кем? Когда вернёшься?» Она ему дышать не давала!

Симош вспомнил, как жену Люка описывала фрау Бахман. Ничего удивительного. Чем сложнее характер, тем разноречивее мнения о нём. В таких случаях для Симоша всегда было важно, какие существенные черты человека подчёркивались. Осмысливая их, он дополнял своё впечатление как о говорящем, так и о том, кому давалась характеристика,

– Кто был лучшим другом Олафа? – неожиданно спросил он.

– Дирк Кройцман.

– Он часто приходил сюда?

– Нет. Олаф сам ходил к нему. Кройцер меня недолюбливает.

– Почему?

– Потому что я погубила брак Олафа, как он утверждает. А там нечего было губить.

– Что же связывало вашего друга с Кройцманом? Наверное, всё же не только давняя привычка?

– Таких разных, как они, редко встретишь. Олаф… тот мог быстро что-то придумать, организовать, а Кройцера всегда приходилось тащить за собой, разве что на работу сам ходил. Если бы Олаф не подкинул Кройцеру пару идей, он и в сорок лет не имел бы своей квартиры и торчал у бабушки.

– У него нет подруги?

– Он встречается с девушками, но, как ни странно, на связь не идёт. У бабушки для него было, пожалуй, удобнее. Олаф обеспечивал ему частную клиентуру. Он первоклассный электрик и мог бы грести деньги лопатой, но прежде чем он по своей инициативе постучит в дверь…

– А чем он был дорог вашему приятелю?

– Олаф говорил: «На Кройцера можно положиться, всегда».

Симош рукой пбдал лейтенанту знак, чтобы тот сложил деньги, карту и чековую книжку и вышел из комнаты.

– Нам придётся всё это конфисковать, – пояснил он Мануэле. – Постарайтесь, пожалуйста, вспомнить– с кем ещё, кроме Кройцмана, Олаф встречался в последнее время? Может быть, кто-нибудь о нём плохо отзывался?

Она отрицательно покачала головой.

– Вообще-то вы знали, что Люк прятал на даче в железной банке семь тысяч марок?

– Нет, – сказала она равнодушно.

– Как вы полагаете, откуда у него эти деньги?

– Может быть, задаток от господина Шиффеля, который хотел купить земельный участок.

На улице Ольбрихт уже не сдерживал удивления.

– Вот это штука! Жульничество с чеками своего собственного счёта! Я вообще больше ничего не понимаю.

– Пошли на работу, – предложил Симош, – и обдумаем дело спокойно. Нам необходимо направить расследование в нужное русло.

– Сегодня вечером мне уже ничего не полезет в голову. – Ольбрихт зябко запахнул слишком широкое для него пальто. – Ничего, пока не поем, я и так тощаю изо дня в день.

– Зато воротник вашей рубашки становится всё туже и туже. Я весь день собирался вам об этом сказать. Пошли в гуляшную, я приглашаю.

Они уселись в Небольшой нише, где могли разговаривать спокойно, без помех. Старший лейтенант заказал два супа, два гуляша и пиво. Ольбрихт обрёл дар речи лишь после того; как проглотил суп.

– Это. мой завтрак, – пояснил он, – теперь поем обед, а затем выпью ужин. Ну и денёк сегодня!

– Если бы у нас не было ничего более важного, – сказал Симош, – то мы обстоятельно поговорили бы о вашем образе жизни. Лейтенант отмахнулся:

– Займёмся-ка лучше Люком. Не мог же он ездить через весь Берлин от почтамта к почтамту на общественном транспорте?

– Может быть, он взял машину напрокат или использовал без разрешения.

– Если он проворачивал это дельце один, то мог взять также такси. Так или иначе, ему нечего было скрывать, ведь он жульничал с чеками собственного счёта и предъявлял собственное удостоверение личности. Был ли он вообще в здравом уме?

– Это мы уже не узнаем. Во всяком случае он не мог не учитывать, что через два-три дня его арестуют.

Официант подал гуляш, ели его молча. Ольбрихт первым опустошил свою тарелку, после чего заявил:

– Если у него и был соучастник, то что-то между ними пошло вкривь и вкось и они повздорили.

Симош пожал плечами, продолжая жевать.

– Однако если он провернул это дельце в одиночку, – продолжал рассуждать Ольбрихт, – то он самый большой пройдоха, какого я когда-либо встречал.

– Он мёртв.

– Уже случалось, что мёртвый оказывался вовсе не тем, за кого его принимали…

– Сейчас мёртв Олаф Люк, – возразил старший лейтенант. – В одиночку он всё это проделал или нет, намерение у него могло быть только одно – уехать из республики. Здесь где бы он мог прятаться, даже с фальшивыми документами?

– Но ведь он хорошо устроился. Подружка, квартира, наследство.

– До мотивов, которые им двигали, мы ещё докопаемся.

– Кстати, о том, что он хотел смыться, свидетельствует также продажа садового участка.

– Всё проверим. Я свяжусь с компетентными людьми. Кроме того, выясним, была ли у Люка возможность поехать в Берлин и там ездить от почтамта к почтамту на машине.

– Мы? – спросил Ольбрихт с преувеличенным интересом.

– Вы, – отрезал старший лейтенант. – Соберите также сведения в салоне «Фигаро». Не буду возражать, если используете повод для приведения в порядок своих волос. Ольбрихт ухмыльнулся, но сразу же снова стал серьёзным.

– Может быть, Люк вовсе не знал, что на его счёте нет денег? Как вы думаете?

– Но ведь, кроме него, никто не снимал деньги со счёта.

– Это ни о чём не говорит. Может быть, кто-то не положил деньги на его счёт. Кто-то, на кого он надеялся и кто его надул.

– И убил, – добавил Симош. – Такой вариант возможен. Итак, рано утром вы едете в Берлин тем же путём, что и Люк, разговариваете с почтовыми служащими, показываете фотографии.

– Чьи?

– Каждого, кто, как мы установили, является знакомым Люка.

Шурин Вольфрам Готенбах, директор Шиффель, который хотел

купить садовый участок Люка, Дирк Кройцман, который посредничал в этой сделке, фройлайн Мануэла Заниц. И минуточку… – Симош встал, подошёл к официанту и спросил, где можно позвонить по телефону. Он набрал номер домашнего телефона вахмистра Шульца.

– Да, слушаю, – ответил заспанный голос.

– Извини, Райнхард, – сказал Симош. – Сон перед полуночью, как известно, самый здоровый, но мне срочно нужно кое-что узнать. Когда фройлайн Заниц пришла к тебе, в участке находилось несколько задержанных парней и один из них оказался знаком с нею. Кто это был?

– Понятия не имею. – Слышно было, как Шульц зевает.

– Ну подумай.

– А, вспомнил. Она знакома с Андреасом Билеке.

– Через Люка?

– Она сказала, что раза два Люк приводил его домой.

– Тебе что-нибудь о нём известно?

– Молодой человек, двадцать с небольшим. Задержан впервые. Очень любит разевать рот. Когда подростки устроили из парка туалет, его с ними не было, он появился позже, но стал разыгрывать перед нами такого смельчака и говорить такие глупости, что пришлось забрать его с собой. Работает он водителем грузовика. Где – не помню.

Вернувшись к Ольбрихту, Симош сказал:

– Соберите информацию о некоем Андреасе Билеке и возьмите с собой в Берлин также его фотографию. Кроме того, необходимо установить имя бывшей приятельницы Рандольфа. Попытайтесь побольше разузнать о ней и достаньте её фотографию тоже.

Они допили пиво. Симош расплатился.

– Завтра воскресенье, святой день, – вздохнул лейтенант.

– У вас ещё останется время постирать свои рубашки. А теперь простите меня. Мой план предусматривает ещё посещение одного директора и одного бара.

6

В ответ на слова «криминальная полиция» Юстус Шиффель, бросив на посетителя быстрый вопросительный взгляд, предложил ему войти. Старший лейтенант поблагодарил, снял пальто и шапку, с интересом рассмотрел свежепроделанную дырку в стене и последовал за хозяином квартиры в гостиную.

На полу лежал толстый мягкий ковёр. Изысканная, тщательно подобранная мебель должна была производить впечатление на любого посетителя. Особым предметом роскоши являлась печь из старинных изразцов, расписанных пейзажами.

– Ей около ста лет, – пояснил Шиффель. – Иногда я смотрю на неё и думаю, что, несмотря на свою старость, она не стала менее красива. А человек…

Хозяин дома жестом предложил посетителю сесть в кресло. Симош сел и стал молча, внимательно разглядывать директора. Высокий, широкий лоб, чётко выраженный затылок, тяжёлый подбородок. Тем временем Шиффель наводил порядок на секретере, заваленном заметками, чертежами, скоросшивателями.

– Вы работаете даже в субботу? – начал старший лейтенант. Он редко сразу сообщал причину своего визита – адаптировался к обстановке.

– Иногда я работаю до поздней ночи, – ответил директор и, подмигнув, добавил: – Я тщеславен. Раз достиг поста руководителя, хочу стать хорошим шефом. И хотя имею освобождение по болезни, не могу отложить работу. Только прошу вас, не выдавайте меня никому. – Он сложил бумаги в ящик секретера и достал два бокала. – От глотка красного вина вы наверняка не откажетесь?

– Почему я должен отказываться? – Симош улыбнулся. – Моя служба тоже рождает жажду.

Шиффель принёс бутылку малаги.

– Господин Шиффель, – начал старший лейтенант. – Вы, хотели приобрести земельный участок?

– Да. Я присмотрел себе участок на берегу реки с гаражом и даже с яхтой.

– Кто продавец?

– Олаф Люк.

– Продажа уже состоялась?

– Мы договорились. Однако господин Люк, кажется, не торопится.

– То есть?

– Он обещал вчера вечером быть у меня со всеми необходимыми документами. Я уже занял очередь к нотариусу, на один из дней будущей недели. К сожалению, господин Люк не сдержал слова, не пришёл.

Шиффель поднял бокал, призывая Симоша присоединиться, и они вместе выпили.

– Откуда вы знаете Люка?

– Мы познакомились через электрика нашего предприятия, Кройцмана. Он мне намекнул, что продаётся садовый участок, и я сразу ухватился за идею купить его. Господин Люк, кроме всего прочего, отличный парикмахер. Ловкий, обходительный, приятный. – С лёгкой гримасой Шиффель добавил: Непонятно, почему он до сих пор не даёт о себе знать.

– Люк вчера вечером был убит.

– Убит?!

– Его убили и закопали на том участке, который вы собирались купить.

Шиффель побледнел. Старший лейтенант ожидал, что он начнёт оправдываться, доказывать, что не заинтересован в смерти Люка, но директор молчал.

– Если вы знаете что-нибудь ещё о Люке и круге его знакомств, то должны мне рассказать.

Оцепенение, охватившее Шиффеля вначале, постепенно уступало место какой-то беспомощной расслабленности.

– Вряд ли я смогу вам чем-нибудь помочь, – сказал он. – Знаю лишь одно: если Люка убили до двадцати часов, у меня нет алиби.

– Где вы всё же были?

– Здесь, в этой комнате. С компрессом лечебной грязи «Фанго» на плечах, закутанный в шерстяной плед. Это рекомендованное мне врачом средство борьбы с артрозом. У меня был такой вид, в каком лучше не показываться ни друзьям, ни знакомым. В последние дни я чувствовал себя так плохо, что врач был вынужден дать мне освобождение от работы.

– К вам никто не приходил, кто мог бы засвидетельствовать, что вы находились дома?

– Визит ко мне несколько запоздал. У меня есть алиби лишь с двадцати часов пятнадцати минут.

– И кто же к вам приходил?

– Коллега Кройцман. Я попросил его провести освещение в перестроенную ванную комнату.

– Вам ничего не бросилось в глаза в поведении Кройцмана?

– Трудно сказать… – медлил Шиффель. – Я недостаточно хорошо его знаю, чтобы сразу заметить разницу в его поведении. Но он показался мне возбуждённым. Он был похож на человека, который делает одно, а думает о другом. Это отметила также моя знакомая, фрау Лампрехт, которая заглянула ко мне позже. Она заведующая кадрами на нашем предприятии, поэтому также знает Кройцмана.

– Вы обещали ему вознаграждение за посредничество в сделке?

– Он друг господина Люка… – Директор умолк. – Был его другом. Господин Люк полагал, что это, мол, его дело, что он сам…

– Вы не знаете, не ездил ли Кройцман в последнее время в Берлин?

– Этого я не знаю. У меня своих дел по горло.

– А вы сами когда в последний раз были в Берлине?

– Мой артроз едва позволяет мне доковылять до кабинета врача, – ответил Шиффель с прискорбной улыбкой.

Симош поднялся и поблагодарил за сведения. Он стоял уже в дверях, когда директор спросил его с сомнением:

– Олаф Люк закопан на своём участке?

Симош второпях кивнул.

Дежурная у столика администратора отеля протянула ему конверт с запиской: «Вы найдёте меня в баре. В. Готенбах». Старший лейтенант разделся и направился в бар. Маленький человечек в чёрном костюме с большим ярко-жёлтым галстуком преградил ему дорогу:

– К сожалению, переполнено, мой господин.

Симошу редко приходилось слышать угрозу, выраженную в вежливой форме.

– Для меня всегда найдётся местечко, – он опустил руку в карман.

Коротышка неправильно понял этот жест, ожидая монету.

Симош покачал головой – от меня, мол, не получишь – и сунул коротышке под нос своё удостоверение.

Прочитав и поняв, в чём дело, тот залепетал:

– Ради бога! Давайте я незаметно выведу кого вам надо…

– Не делайте такое испуганное лицо, – предостерёг старший лейтенант, – что подумают ваши гости? Итак, улыбнитесь и посторонитесь.

Коротышка поправил свой жёлтый галстук, растянул рот в улыбке и, наклонив голову, пропустил Симоша в зал.

У двери Симош на минуту остановился и закрыл глаза. Лишь после этого он смог видеть в полумраке. Колонны обрамляли небольшую круглую танцплощадку. За ней весь зал был разделён на ниши. Как показалось Симошу, ниши эти можно было монтировать по-разному. Для многих посетителей они представляли собой острова уединения.

Готенбаха нигде не было видно. У стойки бара тоже. Заиграла музыка, и к танцплощадке двинулись первые пары. Симош фланировал от колонны к колонне, преследуемый жадными взорами трёх девиц, которые сидели на одном из «островов», напрасно надеясь выйти из уединения. Певец взял микрофон и душераздирающе завыл, превознося преимущества постели в пшеничной ниве. Тут старший лейтенант и обнаружил Вольфрама Готенбаха. Он сидел среди молодых дам, щебетавших по-английски. Взгляд его был туманным, улыбка, которой он одаривал дам, производила впечатление нарисованной. Симош положил руку ему на плечо и поклонился дамам:

– Мы хотели поговорить друг с другом…

– Точно, – Готенбах. залпом опустошил свой бокал.

– Вы пьяны.

– Чтобы застать меня пьяным, вы пришли слишком рано.

– Who is that[16]16
  Кто это? (англ.).


[Закрыть]? – спросила одна из дам, пристально глядя на Симоша.

– Му friend[17]17
  Мой друг.


[Закрыть], – ухмыльнулся переводчик.

– Пошли. Мы поговорим в вашем номере, – Симош. настойчиво потянул Готенбаха за рукав.

– How nice! Your friend is also my friend[18]18
  Какой милый! Ваш друг – это и мой друг.


[Закрыть]. – Дама подмигнула Симошу.

Готенбах поднялся.

– Please, excuse me, ladies. My friend has got some problems[19]19
  Пожалуйста, извините меня, леди. У моего друга есть некоторые проблемы…


[Закрыть]…

Теперь он сам положил руку Симошу на плечо и не убирал её, пока они не исчезли в дверях. Казалось, будто он выталкивает Симоша из бара. У смотревшего на них коротышки в ярко-жёлтом галстуке отвисла челюсть.

В фойе Готенбах снял руку с плеча Симоша и, кивнув дежурившим девушкам, крикнул:

– Если дядя Вольфрам завтра в восемь не выйдет к завтраку, спустите его вниз!

Девушки захихикали, только блондинка со светлыми холодными глазами серьёзно сказала:

– Просьба разбудить вас, господин Готенбах, записана.

– Вы всегда были и остаётесь жемчужиной этого отеля, – ответил переводчик с лёгким поклоном и последовал за Симошем в лифт, дверь которого распахнулась перед ними.

– Так, – сказал он, пока они поднимались наверх, – конец веселью. – Он глубоко вздохнул. Взгляд его неожиданно стал ясным и вызывающим.

«Он и вполовину не так пьян, как показалось мне вначале, – подумал Симош. – Надо быть начеку. Этот человек способен положить меня на обе лопатки.»

В номере Готенбах закурил сигарету, сделал несколько затяжек и сам начал разговор:

– Надеюсь, вы не думаете, что я имею какое-то касательство к убийству?

– Меня интересует, в каких отношениях вы были до своим шурином. Не осложняйте дело, господин Готенбах, и говорите правду. В конце концов я всё равно узнаю, что правда, что нет. Зачем вы приходили к нему на дачу? Не рассказывайте мне сказку, будто туда послала вас его приятельница. Она сама точно не знала, где он.

– Ну хорошо. Я договорился с Олафом встретиться на даче.

– Вечером, когда мы нашли его труп, или, может быть, накануне?

– Именно тем вечером и именно в то время, когда я там появился.

– Что вам было нужно от шурина?

– Решить вопрос о наследстве. – В ответ на выразительный взгляд Симоша Готенбах продолжал с ещё большим жаром: – Когда он познакомился с Яной, он был нулём. Я не знаю, почему вы о нём так печётесь…

– И всё же, – вставил Симош, – мне важно узнать о прошлом Люка как можно больше.

– Яна была очень одинока. С тех пор, как её оставил первый муж, для неё существовали только её пациенты.

– Кем был её муж?

– Учёный. У них был ребёнок, который умер в раннем детстве от опухоли головного мозга. После этого она больше не решалась иметь детей.

– Почему этот человек её покинул?

– Он был иностранцем и возвратился к себе на родину.

– Разве ваша сестра не могла этого предвидеть?

– Может быть, она переоценила себя. Вероятно, многое сложилось бы иначе, если бы ребёнок не умер. В общем, потерять и ребёнка, и мужа – это оказалось ей не по силам.

– Она сразу после тех событий обратила внимание на Люка?

Готенбах отрицательно затряс головой:

– Нет. Она жила как растение, о котором никто не заботится. То есть увядала. Да, иначе это никак не назовёшь, она увядала. Никакой жизнерадостности, свежести, никакой инициативы в личных делах. Только работа. Она замещала коллег, брала ночные дежурства. Она принадлежала клинике, как скальпель принадлежит операционной. Худела, бледнела, у рта её пролегла глубокая скорбная складка. И вот однажды с Люком произошёл несчастный случай…

Темнота породила страх. Олафу Люку казалось, что вокруг никого нет. Головная боль становилась невыносимой. Страх сжал сердце в болезненный комок. Он попытался нащупать кнопку звонка. И тут кто-то просунул руку ему под затылок и осторожно приподнял его голову. Что-то прохладное коснулось губ, на язык полилась жидкость. Он глотнул. Сквозь серую пелену увидел внимательные глаза. Голова его медленно опустилась на подушку. И тут ему опять стало страшно. Глаза снова приблизились к нему. Их взгляд излучал силу, снимал подавленность, успокаивал. Постепенно вокруг глаз обрисовалось лицо, энергичное и озабоченное. Материнское лицо. И он заснул.

С того часа это лицо поддерживало его, будило в нём то, что одни называют волей к жизни, другие – надеждой или верой в будущее…

Однажды женщина в белом халате, лицо которой показалось ему знакомым, сказала:

– Моя фамилия Готенбах. Вы ещё побудете у нас. Как долго – это зависит и от вас также.

Состояние Люка улучшалось медленно, но, как считали медики, в пределах нормы. Когда ему разрешили вставать, он попытался везде, где мог, быть полезным. Вскоре у него установились дружеские отношения и с медсёстрами, и с персоналом столовой. Он без конца слушал сплетни о больных и врачах, при этом отметил, что о фрау докторе Готенбах сплетен не существует. У неё умер ребёнок, она потеряла мужа, больше о ней ничего не знали.

Люк видел её в клинике чаще, чем других врачей. Тугой пучок на затылке делал её лицо строгим, нос острым. Замечательными были только глаза. Она никогда не улыбалась, хоть и была всегда дружелюбна и добра. Люк представлял себе, как она приходит домой поздно вечером или рано утром с ночного дежурства, в изнеможении падает на кровать, после короткого сна быстро что-нибудь съедает и снова спешит в больницу. Хотя её и нельзя назвать красавицей, Люку всё же казалось, что жизнь слишком бесцеремонно обошлась с этой женщиной. Останавливается она хоть иногда перед витриной магазина? Интересуется фильмами, музыкой? Как отреагирует, если с ней заговорит незнакомый мужчина?

Накануне дня, когда его должны были выписать, она пригласила его к себе для последней беседы. Прощаясь, он сказал:

– Чем я вам обязан, вы знаете лучше меня. Наверно, ни один человек не в состоянии сделать что-то такое, что было бы достойным вознаграждением его врачу. Но мне так хотелось бы доставить вам хоть небольшую радость!

– Вы давно уже нетрудоспособны, господин Люк, ответила она, – Поэтому в ближайшие недели вам надо соблюдать предписанный мною режим так же, как здесь, в больнице. И тогда вскоре я смогу с радостью констатировать, что вы полностью здоровы.

Вдруг он спросил:

– Вы любите слушать музыку?

– Да. Но время… – она улыбнулась, как бы извиняясь.

– На этой неделе я приду с билетом на концерт или в оперу. Вы примете моё приглашение, правда?

– Самоуверенный молодой человек. Главврач поставил бы вас на место.

Но я благодарю вас.

… В фойе было много народу. Люди стояли, разговаривая, группами, листали программки или украдкой смотрелись в стенное зеркало. Недалеко от кассы что-то искала в своей сумочке высокая стройная женщина. Она была в длинной тёмно-синей бархатной юбке, на которой полыхали розовые языки пламени, и в соответствующей по цвету блузе. Декольте слегка приоткрывало её маленькую упругую грудь. Тёмные волосы, заколотые на затылке, мягкими весёлыми кудряшками спадали на лоб и виски.

– Добрый вечер, господин Люк, – сказала она.

Он мысленно попытался натянуть на неё халат, стереть с лица нежную улыбку. Представил её себе бледной, с поджатыми губами, с туго закрученными в узел волосами. Нет, это была другая женщина! Но глаза!.. Он узнал её по глазам.

Люк поблагодарил её за приход. Вначале он думал, что будет говорить с ней о её работе в клинике, заранее приготовил слова для женщины, которую боготворил и одновременно жалел. Теперь же он поднёс её руку к губам и поцеловал:

– Вы очаровательны!

– Как же это вам удалось организовать? Я должна была сегодня выйти на ночное дежурство вместо одной коллеги.

– Я задал вашему главному врачу только один вопрос.

– Какой же?

– Сколько ему ещё потребуется времени, чтобы закончить свой эксперимент.

– Какой эксперимент?

– Он тоже захотел это узнать, и я сказал: эксперимент по превращению человека в робота.

– Несчастный! Он сам, лично передал мне этот билет с приветом от вас. А завтра обещал пересмотреть план работы. Вы произвели в нашем отделении своеобразную революцию.

В концертном зале Люк незаметно рассматривал её и не переставал удивляться: как это может быть, чтобы под врачебным халатом скрывалось столько привлекательного!

После концерта она отклонила предложение выпить с ним рюмочку вина, но обещала отблагодарить его за приглашение и попросила дать ей номер телефона салона «Фигаро».

– Это был чудесный вечер! – сказала она, захлопывая перед его носом дверь своей квартиры.

В ближайшую пятницу она позвонила в салон «Фигаро» и пригласила его на чашку кофе в субботу вечером – если он, конечно, свободен.

Молодая привлекательная женщина, рядом с которой он сидел в концертном зале, вновь и вновь превращалась в его памяти в лишённую прелести медичку с измождённым лицом. «Не связывайся с ней, – говорил он себе. – Всю жизнь ты избегал сложностей и только выигрывал от этого». Он попытался возродить в себе чувство благодарности и преклонения прежде всего перед врачом, который помог ему в самые мучительные ночи. «Если идти к ней в субботу, то следует вести себя скромно и сдержанно. А может, не ходить? Но зачем причинять ей боль, оставив сидеть одну за накрытым столом? Если я и пойду к ней, то сделаю это исключительно из желания доставить ей маленькую радость». Так он рассуждал, но в глубине сердца знал, что это – лишь первая уступка большому искушению.

Яна встретила его в скромном домашнем платье. Как тонко оно подчёркивает её фигуру, он понял гораздо позже. Пирог она испекла сама, и он невольно подумал: значит, это она тоже умеет. Они непринуждённо болтали обо всём, что приходило в голову. Яна попросила его поставить пластинку на свой вкус, если такая найдётся. Его же больше пластинок заинтересовал стереопроигрыватель. Это была самая последняя модель.

Выйдя из-за стола, она предложила небольшую прогулку на берег Эльбы. Стоял май, день был необычно тёплым.