Текст книги "Осенний безвременник: сборник"

Автор книги: Ежи Эдигей

Соавторы: Полгар Андраш,Божидар Божилов,Атанас Мандаджиев,Том Виттген,Рудольф Кальчик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 51 страниц)

Пока она переодевалась, Олаф Люк спокойно осмотрел комнату. Мебель элегантная и очаровательная, как сама Яна. Какая это эпоха, его не интересовало. Угловой шкаф. Цветное стекло. Стенка, Аквариум. Как убого в сравнении со всем этим выглядела его комнатушка со случайно собранной мебелью. Ему всегда хватало денег только на текущие расходы, на приобретения ничего не оставалось. И кто пользуется всем этим комфортом? О рыбах заботится соседка. Стереопроигрыватель наверняка молчит неделями. Маленький и устаревший телевизор в углу казался здесь реликтом. Просто горе! Жаль, женщину, жаль её неиспользованные возможности.

Хозяйка дома появилась в дверях в белых джинсах, голубом, хорошо сидящем на ней свитере. Волосы завязаны конским хвостом, на лбу кудряшки, в меру наложена косметика.

Превращения одно за другим: дама, хозяйка дома, бесшабашная девушка, Демонстрация квартиры, дачи, яхты… Отдаёт ли она себе отчёт во всём этом? Может быть, её действия порождены бессознательным стремлением за несколько часов совместного пребывания пустить в ход всё, что месяцами не находило применения? Может, она и не подозревает о соблазне, который исходит от неё?

После того как они побывали на даче, Яна пригласила Люка на ужин, и он вновь оказался в её квартире. Потягивая вино из хрустального бокала, он думал о том, что договорился встретиться с Дирком Кройцманом в пивном баре «Шарфе Экке». Ему, парикмахеру Олафу Люку, следовало бы те-перь. встать, пролепетать слова благодарности и исчезнуть. Мир фрау доктор Готенбах был не его миром. Однако он продолжал сидеть: ведь можно открывать для себя и новые миры.

«Но в понедельник эта очаровательная женщина снова натянет белый халат, потом, озабоченная и усталая, либо вернётся в свою великолепную квартиру, либо останется на ночное дежурство. Врач и женщина всегда будут мешать друг другу. Не осложняй себе жизнь, Люк, встань, поблагодари и иди прочь!

А почему бы не помочь ей развеять одиночество? Не обязательно связывать с ней судьбу. Хотя это было бы неплохо. Разве они не могут подойти друг другу? А если помочь ей вернуться в ту жизнь, которая называется нормальной жизнью женщины? Нет! У тебя никогда не было обязывающих любовных связей. Иди-ка ты отсюда, пока не поздно!»

Он вспомнил, один фантастический фильм. В комнате собралась компания. Люди хотят покинуть комнату, но никому не удаётся пройти через дверь – удерживает какая-то невидимая магическая сила. Сначала это вызывает смех, удивление, затем – упрёки, истерические вспышки, взаимное духовное истязание.

Он поднялся почти одновременно с Яной, сделал шаг к двери, остановился и обнял её.

– Я люблю тебя, Яна.

Он не лгал. Это была правда момента, сиюминутная правда.

Через несколько недель по пути в Тюрингию Вольфрам Готенбах посетил свою сестру. Втроём они безмятежно провели выходные дни на садовом участке Яны и в понедельник вернулись в город.

Когда проходили мимо витрины магазина мужской одежды, Люк пошутил. обращаясь к Яне, которая повисла у него на руке:

– Сейчас я тебе покажу коллекцию образцов великолепных мужчин.

– Не вводи меня в искушение, – засмеялась она.

– Но именно этого я и хочу. – Он потянул её к витрине. – Посмотри-ка. Один шикарнее другого.

– Они выпучили глаза, как дохлые карпы.

– Зато какие у них костюмы, милая! А материал!.. Особенно вон тот, голубой, посмотри повнимательней, у него же цвет моих глаз!

– Действительно, – радостно подтвердила Яна. – А почему бы тебе его не купить?

Он поцеловал её в кончик носа и шепнул на ухо:

– Истуканы не разрешат мне взять его.

– Надо рискнуть.

Яна попросила брата пойти вперёд и занять для них места во дворце культуры, а сама вошла с Люком в магазин.

Вечером Готенбах ещё раз заглянул к сестре. Люка не было.

– Скажи, а где же Олаф?

– Вышел.

– В костюме, купленном тобой, но без тебя?

– У меня ночное дежурство.

Готенбах взял в ладони её лицо, приподнял.

– Боже мой, а я думал, ты счастлива.

– Я счастлива, – ответила она твёрдо.

– Посидим ещё пять минут, потом я провожу тебя в клинику. Ого! – удивился он, – Ты купила себе кассетный магнитофон?

– Это идея Олафа.

– Олаф! Олаф! – повторил он раздражённо. – Твой телевизор тоже его не устраивал? Ему нужен цветной, да?

– Дело ведь не в вещах. Когда я вижу, что он счастлив со мной, жизнь для меня прекрасна.

– Он даёт тебе деньги?

– Зачем это? Я сама достаточно зарабатываю.

– Давай всё же поговорим. Первое опьянение, как я полагаю, уже улетучилось, по крайней мере у него. Он всё чаще и чаще будет уходить из дома без тебя.

– Неправда! – возразила она. – То, что в одно прекрасное время первое опьянение улетучивается, это нормально. Но у него осталась ко мне глубокая симпатия, это же чувствуется.

– Любовь слепа, – сказал Готенбах почти раздражённо… – Яна, вы совершенно разные люди! По духовному миру, да и по характеру.

– Но говорят также, что любовь может двигать горы. Постепенно я приобщу его к своему духовному миру.

Времени было вполне достаточно, и они пошли в клинику пешком. Готенбах взял сестру под руку, она прильнула к нему.

– Теперь у меня в жизни всё в порядке, – сказала Яна, – и любое изменение было бы для меня несказанным горем. Кроме того, меня совсем не прельщает такое занятие в свободные часы, как решение мировых проблем с глубоко интеллектуальным человеком. В эти часы мне хотелось, бы быть просто женщиной, женой Олафа.

Из Тюрингии Готенбах мог бы поехать прямо в Плауэн, но какое-то внутреннее беспокойство снова привело его к сестре. Вечером, около восьми, он позвонил в её дверь. На ней было длинное платье и узкий золотой браслет на руке.

– Ты уходишь?

– Нет. Я как раз накрыла стол к ужину. Сейчас придёт Олаф.

В гостиной на маленьком круглом столе стояли серебряные приборы. Жалюзи в комнате были опущены, горели свечи.

– Батюшки мои! – Готенбах был поражён. – У вас каждый день так? А я постоянно в разъездах, слоняюсь по гостиницам… Где Олаф?

– На пороге. – Яна услышала, как он вставляет ключ в дверной замок, и поспешила в коридор.

– Привет, моё сокровище! – Люк вручил ей букет роз, поднял её на руки и понёс в гостиную. – Добрый вечер, Вольфрам. – Бережно посадив Яну в кресло, он пожал Готенбаху руку. – Хорошо, что ты нас не забываешь.

Яна пригласила к столу, подала ужин. Олаф открыл бутылку вина. Они ели и болтали. Яна не спускала с Олафа глаз.

– Твоя сестра, – сказал он Готенбаху, – чудесная женщина. Она умеет создавать условия для жизни! – Его взгляд скользил по мебели в стиле рококо, по бронзовому подсвечнику, хрустальным бокалам, мягким коврам. Потом он посмотрел на Яну, которая непринуждённо и самодовольно разлеглась в кресле.

– Я воспринимаю всё это как красивое только в том случае, если могу делить это с кем-нибудь, – сказала Яна. – В мире так много эгоизма! У нас в клинике есть старушка, у которой в голове после несчастного случая путаница. Теперь никто не хочет забирать её домой. Просто не знаю, как с ней быть…

– Для этого имеются специальные дома. – Олаф пожал плечами. – Милая, врача следовало бы оставлять в больнице.

Она хотела возразить, но он быстро продолжал:

– Иногда я задумываюсь, что бы ты делала, если бы снова оказалась одна, как прежде. Наверное, ночи напролёт ломала бы себе голову над разными проблемами, и не только касающимися жизни той старушки! Настанет время, когда я научу тебя смотреть на вещи моими глазами. У меня вовсе нет желания стоять навытяжку перед благородством и скромностью. – Он включил магнитофон. Послышалась лёгкая музыка. – Сегодня, пьян и завтра пьян…

Сбитая с толку, Яна молча смотрела на него,

– Предложение! – Люк за руку поднял её с кресла. – Пошли куда-ни-будь танцевать. Вольфрам, пойдёшь с нами?

– Отличная идея.

– Не получится. Мне завтра в первую смену, – сказала Яна.

– Мне тоже, но мы успеем вернуться. – Люк поцеловал её в голову. – Пошли, ребята, мы, устроим себе весёленькую ночку!

– Нет, Олаф, не сегодня, – попросила Яна. – Завтра с утра у меня очень сложные обследования…

– Проклятый больничный тон! – Люк отпустил её руку. – Ну ладно, фрау доктор. – Он изобразил нечто похожее на поклон и засмеялся.

– Я уверен, что без меня тот вечер у них прошёл бы совсем иначе, – сказал Вольфрам Готенбах.

– Да-да, золотая клетка, – рассуждал Симош. – Люк чувствовал, что шаг за шагом вползает в неё, и всё же не мог устоять.

– Однако в конце концов он нашёл возможность не только ускользать из неё через прутья решётки, если использовать вашу образную терминологию, но и прихватывать с собой деньги.

– Несмотря ни на что, ваша сестра вышла за него замуж, – констатировал старший лейтенант.

– Она была слишком легковерной и не сумела раскусить его коварство. Это он хотел жениться на ней и стать совладельцем её имущества и добился своего. Каким образом? Заявил, что вынужден, мол, расстаться с ней, так как она даёт ему почувствовать, что он всего-навсего парикмахер и, следовательно, ей не ровня. И Яна, доказывая свою беспредельную любовь, вышла за него замуж. Каков же результат? Он стал вести себя ещё наглее.

– Расскажите подробнее, – попросил Симош, но Готенбах отрицательно затряс головой:

– Нет. Я хочу забыть. Яна умерла, да и он теперь тоже мёртв.

– Он убит. Кем? Как вы думаете?

– Мной! – Готенбах резко встал и забегал по комнате. Слишком громоздкий для стандартного номера отеля, он натыкался на мебель. – Я мог бы его убить! Но не сегодня или вчера, а в тот момент, когда мы нашли Яну в её комнате лежащей поперёк кровати, окоченевшую. – Вдруг он остановился перед Симошем. – Мне безразлично, кто его убил. Мне безразлично, найдёте вы убийцу или нет. Думайте обо мне что хотите, но я рад, что он сдох!

Симош молчал, ожидая, пока Готенбах успокоится и снова сядет, и только после этого снова начал задавать вопросы.

– Почему вы хотели поговорить со своим шурином на даче, а не в его городской квартире?

Готенбах зло посмотрел на старшего лейтенанта.

– Ну как же вы не понимаете? Из-за женщины, в квартире которой теперь живёт Люк, ушла из жизни моя сестра!

– Вы хотели решить вопрос о наследстве?

Я хотел попросить его уступить мне земельный участок Яны. Можете считать меня сентиментальным, но там она была счастлива, и мысль, что он возит туда другую, оказалась для меня просто невыносима. Я был готов возместить ему всю стоимость участка.

Возместить стоимость. Симош вспомнил предположение лейтенанта Ольбрихта о том, что Люка могли обмануть, сообщив, что деньги на его счёт переведены. А может, Люк хотел продать земельный участок дважды? Один раз – своему шурину, другой – директору Шиффелю? А потом с этими деньгами, а также с шестьюдесятью тысячами, добытыми путём жульничества с чековой книжкой, бежать на Запад? Пока, во всяком случае, ясно одно: Готенбах питал к Люку смертельную ненависть.

– В последнее время вы бывали В Берлине?

– У меня были дела в Генеральной дирекции бюро путешествий.

– В столицу вы ездили вместе со своим шурином или встретились с ним там?

– Ни то, ни другое.

– А где вы были вчера вечером?

– Здесь, в отеле. – Готенбах посмотрел на часы. – Хотя завтра воскресенье, у меня очень напряжённый день…

– У меня тоже. И если я установлю, что вчера вечером вас в отеле не было, то завтрашний день станет для вас ещё и очень неприятным.

Расставшись с переводчиком, Симош спустился вниз, подошёл к столику администратора и стал ждать, когда он сможет поговорить с серьёзной блондинкой, котор;ан столь официально записала просьбу Готенбаха разбудить его.

– Мне нужна справка, – начал он. – Когда конкретно господин Готенбах ушёл вчера вечером из гостиницы?

– Мы не следим за проживающими у нас. – Взгляд блондинки был неприветлив.

– Жаль. По крайней мере в данном случае. Он протянул ей своё удостоверение. Она мельком посмотрела.

– Я вечером не работала.

– Опять жаль. Никто не мог бы сообщить мне что-нибудь о времяпрепровождении Готенбаха в последние дни?

Следовало установить, был ли переводчик на садовом участке своего шурина вечером в день убийства или нет. Если был, то нужно его попросить описать последние недели и дни его сестры, её отчаяние, нужно, чтобы он заговорил о моральной вине Олафа Люка в её. смерти. Тогда какой-нибудь фразой, необдуманным словом он наверняка выдаст себя. Если, конечно, он убийца.

7

Сон – предатель. На лице спящего Симоша можно было прочесть то, в чём старший лейтенант никогда бы не сознался, – тяжесть усилий, затраченных в течение напряжённого рабочего дня, и отвратительные переживания. Он задремал в кресле. Жена провела рукой по его волосам, и он проснулся.

– Девочка моя! – Симош протёр глаза и зевнул. – Я сегодня чудесно провёл время. Был на берегу Эльбы, на садовом участке, где цветёт осенний безвременник, выпил кофе с одной пожилой дамой, затем побывал в баре и поднялся с господином в его гостиничный номер.

Кристина рассмеялась:

– Столько развлечений, как у тебя на твоей работе, у других людей не бывает даже вовремя отпуска.

С утра в понедельник Симош поручил одному из сотрудников проверить ещё раз алиби Готенбаха, его образ жизни и финансовое положение. Потом позвонил криминалисту. Нужно как можно быстрее исследовать ботинки Дирка Кройцмана. Однако криминалист оказался на совещании.

Симош разочарованно положил телефонную трубку на аппарат, и тут в кабинет вошёл лейтенант Ольбрихт.

– С добрым утром, шеф, – сказал лейтенант весело.

– О том, что оно доброе, не может быть и речи. Да и вообще утро уже кончается. Где это вы пропадали?

– У прекрасной Аннерозе, Я потратил полвоскресенья на её поиски. Это та самая дама, которая оставила на участке Люка безупречные отпечатки подошв обуви тридцать девятого размера. Она сейчас ждёт у двери, когда мы её допросим.

– Сначала доложите, что вы о ней узнали.

– Пять лет назад она была любовницей Рандольфа, соседа Люка по садовому участку. Замужем, работает в садоводческом управлении, имеет четырёхлетнего сына. Семья на вид крепкая, репутация хорошая, претензий по работе нет.

– Что значит – на вид крепкая?

– Это значит, что она замужем уже больше восьми лет, а любовницей Рандольфа была пять лет назад, – пояснил Ольбрихт и добавил: – Такое случается в этом грешном мире.

– Вы разговаривали с Рандольфом?

– Да. Он отрицает, что знаком с прекрасной Аннерозе. «Ты имеешь дело не с шутом гороховым», – сказал я себе и ему тоже. Вот так. Под конец он сознался, но утверждает, что уже пять лет ни разу не видел её. Тут он непоколебим, просто категоричен. Я уверен, лжёт.

– Как фамилия Аннерозе?

– Зайффарт.

– Она знает, о чём я собираюсь с ней говорить?

– Ну, если ей подсказала нечистая совесть…

– Хорошо. Давайте её сюда.

Зацепившись рукавом за ручку двери и тихо, но очень неприлично выругавшись, Ольбрихт пригласил фрау Зайффарт в кабинет и придвинул ей стул:

– Пожалуйста, садитесь.

Симош представился, а лейтенант подошёл к окну, облокотился о тёплые батареи центрального отопления и вытащил пачку сигарет.

– Не желаете?

Фрау Зайффарт покачала головой. Взгляд её был насторожённым. Выглядела она лет на тридцать с небольшим. Крупная, спортивного вида женщина с коротко постриженными тёмно-русыми волосами. Чувствовалась в ней какая-то сила.

– Мы пригласили вас сюда, – начал Симош, – потому что нам нужна одна справка. Вы знаете некоего господина Люка?

– Нет, я не знаю никакого Люка, – ответила она спокойно.

– Я имею в виду соседа господина Рандольфа по даче.

– Никакого господина Рандольфа я тоже не знаю.

Хорошее начало! Симош молчал, ожидая, пока тишина в комнате станет мучительной. Как свидетельствовал его опыт, такое немое сидение напротив сбивало посетителей с толку, они начинали Нервничать, исправляли свои показания, вызванные укоризненным молчанием. Но. только не фрау Зайффарт. Она сидела совершенно безучастно, не обнаруживая ни малейших признаков волнения. И тут вклинился лейтенант:

– Это очень разочарует господина Рандольфа. Он не только хорошо помнит вас, но и охотно вспоминает.

– Ах, вот о ком идёт речь, – ответила фрау Зайффарт равнодушно. – Это было так давно, я уже успела забыть об этом знакомстве.

– В те давние времена вы бывали у него на даче и теперь наверняка вспомните, что фамилия его соседа Люк, – сказал Симош…

– Мы с ним не общались.

– Что же вам нужно было недавно на его садовом участке? Вечером, в темноте?

– Тут, должно быть, какая-то путаница. – Женщина невозмутимо посмотрела Симошу в лицо.

– Было бы лучше, фрау Зайффарт, если бы вы использовали свой шанс.

– Не понимаю.

– Шанс оправдаться. Зачем вы ходили на садовый участок Люка в тот вечер, когда его убили?

Она собрала все силы:

– Я об этом ничего не знала.

– Что ж, теперь знаете, поэтому должны понимать, почему я настаиваю на том, чтобы вы объяснили свои действия.

– Я не видела господина Люка много лет.

– Вы не помните фрау Бахман? Она спутала вас с фрау Люк и окликнула. Кроме того, нам удалось зафиксировать следы ваших туфель. Размер тридцать девять.

– Ведь это ваш размер обуви, не правда ли? – спросил между тем Ольбрихт. Она спокойно повернулась к нему и кивнула.

– Все имеющиеся у вас туфли мы сравним с отпечатками следов, – сказал Симош.

– Я думаю, это ни к чему, – улыбнулся Ольбрихт, глядя на ноги фрау Зайффарт. – Ведь те самые туфли на вас, не так ли?

– Да.

Симош отметил, что она лгала не просто ожесточённо, а сознательно и ловко. Пока имелась возможность, она неуклонно придерживалась своей версии. Следы обуви, зафиксированные полицией, серьёзное вещественное доказательство, оно вынудило её признать то, что нельзя опровергнуть.

– Что вам было нужно от Олафа Люка? – быстро спросил Симош.

– Ничего. Я ошиблась участком. Я шла к господину Рандольфу. – Её голос звучал совершенно естественно.

Симош сидел ошеломлённый. Прежде чем он смог что-либо Ответить, лейтенант подошёл к женщине и положил руку ей на плечо.

– Ну, тогда всё понятно, – сказал он весёлым голосом. – Вы по ошибке попали на участок Люка, он этим воспользовался и стал к вам приставать. Защищаясь, вы слишком сильно ударили его камнем по голове.

Она набросилась на Ольбрихта:

– Никто не может меня обвинять! Я его не убивала!

– Если вы наймёте хорошего адвоката, то, может быть, отделаетесь статьёй о необходимой обороне.

– Не прикасайтесь ко мне.! Вы не имеете права так со мной обращаться, в чём-то меня обвинять и задерживать!

– Мы ни в чём вас не обвиняем, – пояснил Ольбрихт. – Мы вас подозреваем, и наверняка не без 'оснований. – Он вопросительно взглянул на Симоша: – Вы оформите всё необходимое? Я тем временем доставлю её в тюрьму.

Симош кивнул, не торопясь достал из ящика стола формуляр. К сожалению, подумал он, её задержание не принесёт никакой пользы, если она по-прежнему будет лгать или отмалчиваться.

– Из-за одного лишь подозрения вы не имеете права сажать меня в тюрьму!

– Имею, – отрезал Симош. – Обстоятельства дают для этого основания.

– Мой ребёнок один дома, муж на работе.

– Когда речь идёт об убийстве, с этим можно не считаться.

– Речь идёт вовсе не об убийстве. Я… я приносила деньги господину Люку.

– Сколько? – спросил Симош равнодушно. – И за что?

– Двести марок. Он одолжил их господину Рандольфу.

Тут вмешался Ольбрихт.

– Лучше всего, если вы ещё раз всё обдумаете, притом здесь, у нас, – сказал он со вздохом. – Мы предоставим вам достаточно времени: целый день и целую ночь. Может быть, завтра утром вы всё вспомните.

Было ясно, что эта женщина многим рискует. То, что она пытается скрыть, похоже, имеет для неё большое значение. Вероятно, они с Люком заключили какую-то сделку, о которой знали только он и она, и теперь, когда, Люк мёртв, она не хочет открывать тайну. Может, она имеет отношение к махинациям с чековой книжкой? Что если Люк, каким-то образом втянул её в это дело, или она была его сообщницей? Может, они в тот вечер поссорились из-за денег? Тогда, конечно, речь должна идти о сумме не в две сотни.

– В расчётах между Люком и вами фигурировали гораздо более значительные суммы, – сказал старший лейтенант. – Однако мы не будем сейчас об этом говорить, если вы не хотите. Я сообщу вашему мужу или соседке, чтобы ваш сын не остался без присмотра.

– Но вам следует прежде всего проверить мои показания!

– Двести! – воскликнул Ольбрихт. – Милая моя фрау Зайффарт, зачем вы так безмерно уменьшаете?

– Затем… затем что это не имеет для вас никакого значения. Это не связано с убийством.

– Судить об этом позвольте нам самим.

– Вы напрасно тратите своё время. И моё.

– Почему вы принесли Люку деньги? – резко спросил Симош.

– Он шантажировал меня.

– Чем?

– Это мои личные дела.

– Сколько он у вас вымогал? – спросил Ольбрихт.

– Две тысячи. Я должна была вечером принести их ему на дачу.

– И что же?

– Я принесла.

Симош думал. Пять лет назад Она была любовницей Рандольфа! Не связано ли вымогательство Люка именно с этим? Однако невероятно, чтобы по такой причине у этой женщины можно было выманить две тысячи марок. Может быть, это новая уловка?

– Ну, вы отдали Люку деньги. Что же было дальше?

– Он положил их в железную банку. Там уже лежали какие-то деньги. Видимо, он многих обобрал таким образом. Я обозвала его мерзким мошенником.

– Он это стерпел?

– Даже рассмеялся.

– Дальше?

– Он погасил свет, чтобы меня никто не видел, и я в темноте спустилась в сад. По соседству открылось окно, и женский голос окликнул меня, назвав фрау Люк. Я испугалась, потому что фрау Люк примерно два года как умерла, и буквально бросилась бежать.

– Куда?

– К участку господина Рандольфа.

– Почему не на улицу?

– Мне хотелось побыстрей убраться с глаз этой жуткой особы, которая назвала меня фрау Люк.

Неожиданно Симош сказал:

– Идите домой.

Она в замешательстве посмотрела на него, встала и взяла из рук Ольбрихта свой жакет. Движения её были непринуждёнными. Покидая кабинет, она не сказала «до свидания», лишь кивнула в ответ на слова полицейских.

– Неприятная женщина, – буркнул Ольбрихт, едва за ней закрылась дверь. – Преподносит одну ложь за другой с таким спокойствием и наконец признаётся в том, что нам уже известно.

– Но что за всем этим скрывается? Она беспокоит меня. Прикажу понаблюдать за ней некоторое время. Когда вы вернётесь из Берлина, выясните, что она от нас скрывает. Вы собрали свою коллекцию фотопортретов?

Ольбрихт снял с вешалки пальто, надел его и похлопал по верхнему карману:

– Она у меня, так сказать, на сердце. Через полчаса наш гонщик стартует в Берлин:

Он хотел было выйти, но старший лейтенант остановил его.

– Минуточку. В каком вы опять виде? Уберите-ка руку с того места, где должна быть пришита пуговица.

– Она вчера вечером…

– Значит, в вашем распоряжении была целая ночь, чтобы пришить её. Быстро в секретариат! Пусть выручают из бедственного положения.

Ольбрихт с удивлением посмотрел на своего начальника, который, как всегда, был в безупречном костюме, кремовой рубашке и при галстуке.

– Не можете, что ли, быть немного понеряшливей, чтобы понимать нашего брата? – пробурчал он, выходя из комнаты.