Текст книги "Дом тихой смерти (сборник)"

Автор книги: Ежи Эдигей

Соавторы: Яцек Рой,Т.В. Кристин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 39 страниц)

XVIII. Профессор Вильям Б. Хоуп дает показания

Доктор Шредер по своему обыкновению ворчал:

– С тем же успехом вы, господа, могли бы подождать до завтра. Профессор еще далеко не совсем оправился. Неужели вы не понимаете, что он перенес тяжелейшее нервное потрясение? А, может, вы лучше меня разбираетесь в такого рода вещах и считаете, что больному это нипочем, что для него подобный шок пройдет бесследно, стечет как с гуся вода?

– Нет, – ответил лейтенант, – лично я так совсем не думаю. Но вы тоже постарайтесь понять нас. Не исключено, что от разговора с профессором будет зависеть чья-то судьба, не исключено, что удастся спасти чью-то жизнь.

– Ах, вот оно что! И чья же это жизнь, разрешите спросить?

– Ба! – вздохнул следователь. – Если бы я знал! Ведь именно для выяснения этого я и настаиваю на разговоре с профессором.

– И вы всерьез надеетесь, что разговор с ним может помочь следствию?

– Разумеется. Иначе я бы не настаивал, не подвергал опасности здоровье профессора.

– Ну что ж, вы меня убедили. Ничего не поделаешь, придется разрешить вам свидание с профессором Хоупом. Надеюсь, его здоровью это не повредит.

Профессор Хоуп сидел в постели, опираясь о подушки. Под халатом угадывалась повязка. Забинтованная правая рука была неподвижно закреплена на вытяжке.

При виде посетителей профессор с трудом поднял голову. Глубокие морщины густо избороздили бескровное лицо. На вошедших уставились пугающе неподвижные, почти прозрачные зрачки. Лейтенанту показалось, что за несколько дней профессор постарел на несколько лет.

– Да, – больной ответил на вопрос следователя таким же пугающе бесцветным голосом, лишенным всяких эмоций. – Да, я могу говорить и согласен дать показания. Хотя они вряд ли что прояснят. Слишком мало я сам знаю. Я сидел в кресле, в своем кабинете. Сколько было времени – не знаю, не смотрел на часы. Думаю, около одиннадцати. Похоже, я задремал. Видимо я был… – профессор преодолел едва заметное колебание и докончил уже более уверенным голосом: – Да, я, видимо, очень устал. И вдруг мне на голову свалилась какая-то черная тряпка. Может, платок, может, капюшон, не знаю, во всяком случае, какая-то мягкая ткань, наверное, шерстяная.

– Вы слышали, как кто-то приблизился к вам? – перебил его рассказ лейтенант.

– Нет. Я уже сказал, что, кажется, задремал.

– А дверь в ваш кабинет была заперта?

– Да.

– Вы в этом уверены?

Опять едва заметное колебание и ответ:

– Да. Я уверен. Всегда с… с некоторых пор я запираю дверь на задвижку изнутри. Я почувствовал, что меня связывают ремнями.

– Вы пытались сопротивляться?

– Нет. Прежде, чем я сообразил, что происходит, я уже был опутан ремнями. Наверное, подобное ощущение испытывает рыба, попавшая в сети. Или скотина, которую ведут на бойню, – бескровные губы дрогнули в горькой усмешке. – Да, последнее, пожалуй, вернее. Меня подняли и понесли…

– Сколько было человек?

– Сколько было всего – не знаю. Меня же несли двое. Я понял, что несут меня в мой музей…

– А музей тоже был заперт?

– Да, причем на все замки. А их, как вы знаете, три штуки.

– Ключи от них вы держали при себе?

– Да. Меня положили на чем-то твердом. Когда сняли с головы черный мешок, я увидел, что лежу на жертвеннике.

– В помещении горел свет?

– Да, было светло. Очень светло, как будто горели все лампы. Надо мной стоял человек в маске, в руке он держал ритуальный нож. Фигуру скрывал широкий, свободно ниспадающий плащ.

– Что вы можете сказать об этом человеке? Заметили в нем какую-нибудь характерную черточку? Голос его слышали? Может, особенность в телосложении, жест, что-нибудь еще, пусть самая незначительная деталь, которая может помочь в установлении его личности?

На этот вопрос ответа не было долго. В палате стояла такая тишина, что слышен был скрип карандаша, которым сержант Уоллес стенографировал в блокноте показания профессора.

Профессор Хоуп потер лоб левой рукой.

– Извините, что не сразу ответил. Слабость, знаете ли… Я и в самом деле еще не совсем пришел в себя. И мысли собрать мне пока нелегко. Так вот, никаких характерных черточек я не заметил. Загадочная фигура не подавала голоса. А ее движения… Движения и в самом деле были характерные. Именно так должен был двигаться жрец пятнадцать веков назад во время принесения богине человеческих жертв. Рукой с ножом он чертил в воздухе культовые знаки. А потом…

Профессор опять замолк.

– Что же было потом? – не выдержал лейтенант.

Профессор сделал глубокий вдох.

– А потом… Что ж, потом меня просто-напросто стали резать. Опять-таки предписанным ритуалом образом.

– Вы хотите сказать, соблюдая все ритуальные церемонии культа индейцев майя, когда в жертву приносились люди?

– Да.

– Вы в этом уверены? Точно соблюдались все особенности церемониала?

– Боюсь, я не могу ответить на ваш вопрос. Вряд ли сейчас кто-нибудь на земле знает этот церемониал во всех подробностях.

– Но, по крайней мере, соблюдались ли те моменты церемониала, которые известны в наше время?

– Да. Все это повторялось в точности.

– Скажите, профессор, насколько известен в наше время широкой общественности церемониал принесения в жертву Богине-Матери?

Слабая улыбка тронула бледные губы профессора.

– Не думаю, что широкая общественность имеет об этом хоть малейшее понятие. Ее наверняка интересуют другие проблемы. С другой стороны, для нее могут оказаться трудно доступными источники, содержащие такую информацию.

– А Джон Кетлак был знаком с этим церемониалом?

– Разумеется. В той же степени, что и несколько тысяч его земляков. А вы нашли его наконец?

– К сожалению, нет. Не думаете ли вы, сэр, что это – его рук дело?

– Джона? Нет! Я уверен, что это был не он.

– У вас есть особые поводы верить в его невиновность?

– Разумеется. И весьма веские аргументы.

– Какие именно?

Профессор Хоуп не ответил.

– Вы не хотите сказать об этом следствию, сэр?

– Я скажу об этом следствию. Но только тогда, когда вы разыщете его и приведете ко мне. А пока, извините, не могу. Только вот боюсь…

Профессор умолк, не договорив.

– …что мы его не найдем? Это вы хотели сказать?

Профессор Хоуп молча кивнул, подтверждая слова следователя.

– Что ж, посмотрим. А второго человека вы видели?

– Нет.

Профессор ответил с трудом. Дыхание его стало тяжелым. Видно было, что беседа его очень утомила.

Доктор Шредер встал с решительным видом, собираясь положить конец аудиенции, но следователь остановил его:

– Минутку, доктор, дайте нам еще одну минуту. Последний вопрос.

И, обращаясь к профессору Хоупу, спросил:

– Скажите, профессор, вы выходили из дому утром того дня, когда с вами произошло несчастье?

– Да, выходил.

– Вы посетили нотариуса Стимса на Редкросс-Род?

Профессор устремил тяжелый, неподвижный взгляд на следователя:

– Вы позволили себе следить за мной, сэр?

Лейтенант виновато улыбнулся.

– Поверьте, сэр, мне очень неприятно, но делалось это исключительно для вашей же собственной безопасности. Будьте добры, скажите, с какой целью вы посетили нотариуса?

Ответа не последовало.

– Разрешите, я выскажу свое предположение. Вы пришли в контору нотариуса для того, чтобы составить завещание или внести изменения в уже существующее?

– Вы правы.

– Пожалуйста, уточните, первое или второе?

Профессор слегка покачал головой.

– Полагаю, я имею право не отвечать на этот вопрос?

– Да, сэр, вы имеете право. Но, поверьте мне: от вашего ответа на этот вопрос очень многое зависит.

– И тем не менее… Извините…

– Итак, вы отказываетесь отвечать?

– Отказываюсь.

Голова профессора тяжело откинулась на подушки. Он закрыл глаза.

XIX. Помощник нотариуса Броустер – позор фирмы Стимс

Кабинет нотариуса Стимса наводил на мысль о том, что мы все еще живем в славные времена королевы Виктории. Вся обстановка как бы навеки впитала в себя ту эпоху. Внешний вид нотариуса был также воплощением ее стиля. Высокие воротнички впились острыми углами в его обвисший подбородок.

На массивном письменном столе из черного грушевого дерева красовалась эмалированная табакерка, крышку которой украшали фигурки всадников в малиновых фраках. Возможно, она являлась лишь элементом декорации, но так и казалось – вот-вот нотариус потянется к этому антикварному чуду, возьмет щепоть табаку и затолкает в свой ястребиный нос.

Не успел Гарри Гопкинс представиться этому достойному джентльмену, как тот встал со своего старинного кресла с высокой спинкой и величественно изрек:

– Если вы пришли расспросить меня о делах моих клиентов, то должен вас огорчить: на эти темы я не разговариваю. Мне очень жаль, но это наше железное правило. Разве что вы представите мне решение трибунала… в письменном виде и соответствующим образом заверенное. Во всех же остальных случаях – увы, но я отказываюсь давать информацию. Поверьте мне, сэр, я отлично знаю свои права и обязанности.

Выпятив хилую грудь, как бы пытаясь заслонить перед взором искусителя массивные темные шкафы, заполненные папками с делами своих клиентов, нотариус продолжал:

– Я понимаю, полиция хотела бы многое знать. И поверьте, я принадлежу к самым лояльным подданным его величества, но…

И нотариус еще больше выпятил грудь и принял еще более величественную позу, выражавшую его непреклонную решимость умереть, но не выдать тайн своих клиентов. Глаза его заблестели, обвислые щеки покрылись свекольным румянцем.

Лейтенант в молчании выслушал всю эту тираду. Впрочем, он при всем желании не смог бы вставить слово. Подождав, пока хозяин закончит, он вежливо произнес:

– Вы ошибаетесь, сэр. У меня вовсе нет намерения затрагивать секреты ваших клиентов.

– Нет? – Нотариус был ошарашен. Он так настроился на яростную защиту прав своих клиентов, неприкосновенности дел своей канцелярии, что почувствовал себя попросту обманутым. – В таком случае мне непонятна цель вашего посещения. Чем обязан?

– Не правда ли, в вашей конторе недавно произошло очень необычное происшествие?

Нотариус с недоумением смотрел на представителя Скотленд-Ярда.

– Я вас не понимаю. Какое именно происшествие вы имеете в виду?

– Ну, скажем… нечто необычное в поведении ваших служащих.

Успевший опуститься в свое антикварное кресло владелец нотариальной конторы вздрогнул и опять встал. Нет, вскочил! И на сей раз в его фигуре не было ни величия, ни торжественности. Напротив, всем своим видом он демонстрировал полнейшее смятение. Подбежав к лейтенанту мелкими шажками, он, забыв о необходимости соблюдать солидность, схватил за рукав представителя Скотленд-Ярда и вскричал внезапно охрипшим голосом:

– Откуда вы знаете, сэр?

– Полиция многое знает, как вы только что изволили заметить. Не правда ли, вы еще раз в этом убедились?

Гарри Гопкинс произнес эти слова спокойным тоном, как-то небрежно, мимоходом, не придавая им вроде бы значения, и ничем не показал переполнявшее его торжество: ведь фразу о происшествии он бросил почти наугад. Выстрел вслепую, а вот поди ж ты…

– Так что же произошло с Броустером? – теребил его за рукав нотариус. – Все-таки он устроил скандал? Вы его арестовали? Ох! – он внезапно оставил в покое рукав лейтенанта и горестно заломил руки. – А я говорил! А я предупреждал его, что он плохо кончит! Вы представляете, сэр, какое пятно теперь ляжет на мою контору? Мой помощник! Такой позор!

– Думаю, вы сильно преувеличиваете, – осторожно заметил лейтенант, слегка остолбеневший от такого напора эмоций. – Почему сразу скандал? Вы слишком трагично все воспринимаете.

– А как же мне еще воспринимать эту историю, когда фирме нанесен такой моральный ущерб! Ведь я представляю уже третье поколение ее владельцев. Незапятнанная репутация – наш капитал, а тут…

Исполненный отчаяния мистер Стимс забыл о необходимой сдержанности и, наклонившись к уху Гарри Гопкинса, отчаянным шепотом произнес:

– Вы не поверите, но он… он был пьян! Пьян! – повторил старый нотариус, и сам с трудом веря, что такое вообще возможно. – Он был вдребезги пьян! У меня в канцелярии! Он шатался из стороны в сторону! В конторе фирмы Стимс энд Стимс! Подобного эти стены не видели! А теперь его посадили в тюрьму. Сотрудник нашей фирмы в тюрьме!

– Нет, пока он не арестован…

– Вот именно, пока! Может угодить в тюрьму в любой момент.

Лейтенант сделал вид, что над чем-то напряженно размышляет.

– Возможно, я бы смог для вас что-то сделать… чтобы избежать огласки, которая столь негативно скажется на репутации фирмы.

Нотариус буквально ожил.

– О, это возможно? Вы спасаете мне жизнь!

– Думаю, возможно, – по-прежнему задумчиво глядя в пространство, медленно и веско произнес Гарри Гопкинс. – Разумеется, при соблюдении вами некоторых предварительных условий…

– Ах, сделаю все, что в моих силах! – горячо заверил владелец нотариальной конторы Стимс энд Стимс. – Если, разумеется, это не затронет тайны моих клиентов.

– Скажите, мистер Стимс, не правда ли, именно Броустер составлял текст завещания профессора Вильяма Б. Хоупа?

Нотариус не ответил. Весь его вид свидетельствовал о том, что он мучительно размышляет над проблемой – не нарушит ли ответ на такой вопрос его профессиональной тайны. Лейтенант решил помочь в решении проблемы.

– Я же не спрашиваю о самом завещании. Я не касаюсь тайн ваших клиентов. Я спрашиваю о Броустере, а ведь он не является вашим клиентом?

– О, конечно! – с облегчением воскликнул нотариус. Раз он не нарушит свой профессиональный долг, можно говорить свободно.

– Итак, Броустер принимал участие в оформлении завещания профессора Хоупа?

– Да, принимал.

– И присутствовал при его подписании?

– Да.

– Благодарю вас. И еще одно условие.

– Еще одно? – забеспокоился нотариус. – Какое же?

– Вы должны вновь принять на работу пьянчугу Броустера.

– Принять в мою фирму пьянчугу? Это исключено!

Гопкинс поднялся с места, собираясь уходить.

– Очень жаль. Это необходимое условие для того, чтобы затушевать дело.

– Но он же позор фирмы! Пьяница!

– Вы уверены в этом? Ведь пьяным его видели всего один раз.

– И не хочу видеть еще раз!

– А вы возьмите его только с таким условием. Сразу уволите, если такое повторится.

Наконец сурового нотариуса удалось уговорить.

По указанному нотариусом адресу лейтенант отправился немедленно и по дороге не очень-то соблюдал правила уличного движения. Не до того было! Сведения, полученные от нотариуса, свидетельствовали о том, что катастрофа может разразиться в любой момент.

В маленьком уютном домике на окраине Лондона настроение было прямо-таки похоронное.

Когда лейтенант Гопкинс предъявил свое служебное удостоверение полной пожилой даме в черном платье, та лишь покорно подняла глаза к небу.

– О, еще и это, – простонала она и жестом пригласила лейтенанта пройти в комнату.

При виде представителя Скотленд-Ярда ему навстречу поднялся щуплый молодой человек с несчастным лицом. Из последних сил он старался соблюдать спокойствие и держаться с достоинством.

– Что ж, я готов, – отрешенно вздохнул бывший помощник нотариуса Броустер.

– К чему вы готовы? – улыбнулся Гарри Гопкинс.

Несчастный человечек с удивлением взглянул на представителя властей.

– Как это к чему? Я готов следовать за вами.

Лейтенант громко рассмеялся, стараясь, чтобы его смех услышала грустная пожилая дама.

– Вы считаете, что я явился для того, чтобы вас арестовать?

– А за чем же еще?

– Итак, вы сознаете, что за совершенные вами преступления должны понести столь суровое наказание?

Броустер тяжко поник головой.

– Увы! Если бы я помнил, что именно тогда натворил…

Лейтенант Гопкинс обеспокоился:

– Так вы ничего не помните?

– Ничего, – покачал головой преступник. – Абсолютно ничего. С того момента, как мистер Стимс указал мне на дверь – ничегошеньки не помню. Ночь, беспросветная ночь. Я даже не помню, как оказался дома. – Несчастный с ожесточением потер лоб. – Печально сознавать, сэр, что человек в моем возрасте может позволить себе нечто подобное. Э, да что тут говорить, – закончил он, пожав плечами с самым безнадежным видом.

Дружески взяв несчастного за щуплое плечо, лейтенант чуть ли не силой усадил его в кресло и сам сел напротив. В ответ на удивленный взгляд он сказал спокойно и веско:

– Не отчаивайтесь, еще не все потеряно. Возможно, вам и удастся выйти из этого неприятного положения. Думаю, ваше дело не столь уж безнадежно.

Отчаявшийся Броустер с недоверием смотрел на этого странного полицейского.

– Разве это возможно, сэр?

– Посмотрим. Все зависит от целого ряда обстоятельств. И вот эти-то обстоятельства я и должен с вашей помощью рассмотреть. Сейчас постарайтесь возможно точнее описать все, что случилось до того момента, как вы потеряли память.

Надежда, промелькнувшая в полных отчаяния глазах, видимо, придала силы бывшему помощнику нотариуса. Желтые щеки окрасил лихорадочный румянец. Впрочем, может быть, это была краска стыда?

– Что ж, – начал он тихим, полным раскаяния голосом, – я напился как… как последний… – Броустер так и не уточнил, как именно он напился, возможно, просто не мог найти достойного сравнения.

– Вы часто выпиваете? – пришел ему на помощь следователь.

Подследственный позволил себе даже негромко вскрикнуть от возмущения.

– Что вы! Я вообще не пью! Разумеется, после того, что произошло, вы вправе мне не поверить, но я говорю чистую правду. До этого прискорбного случая стаканчик портвейна по очень большим праздникам – вот самое большое, что я когда-либо позволял себе. И это случалось чрезвычайно редко, уверяю вас, сэр! Обычная же моя доза, за компанию с коллегами – несколько капель виски в бокале с содовой.

– Тогда почему же вчера… Что за праздник был?

Броустер еще ниже поник головой.

– Я и сам толком не понимаю, как оно все произошло. Я сидел у Лионса. Знаете, кабачок на углу Редкросс. Там я обычно обедаю. Ко мне подсел незнакомый человек…

– О нем расскажите поподробнее. Как он выглядел?

– Он показался мне иностранцем. По-английски говорил очень хорошо, но акцент все-таки чувствовался. Знаете, такой немного гортанный выговор. И, кроме того, лицо смуглое.

– На индейца похож?

– Мне трудно сказать, я индейцев не встречал, а вот на испанца, пожалуй, похож. Ну, слово за слово, разговорились. В таких маленьких ресторанчиках, знаете ли, нравы простые, и люди легче общаются.

– О чем был разговор?

– Сначала поговорили о забастовке шахтеров, все об этом говорят. Потом перешли на филателию. Я уже много лет собираю марки. Хобби у меня такое. Прямо-таки страсть. Он мне показал несколько штук, у него были с собой. Спросил, не подделка ли и сколько они могут стоить. Я немного в этом разбираюсь. Ну высказал я ему свое мнение. Он был в восторге. Стал говорить, что я оказал ему прямо-таки бесценную услугу и что наше знакомство надо отметить. Заказал водку. Когда я попросил подать к ней содовую, он даже руками замахал – как можно портить такой благородный напиток! «От одной рюмки вам плохо не будет, а в такую промозглую погоду нет ничего лучше для здоровья». И в самом деле, день был исключительно мерзкий. Я и подумал – выпью рюмку, не опьянею же с такой малости. Выпил. Вторую рюмку он в меня чуть не силой впихнул. Ну, а после уже пошло само… Знаете, для непривычного человека… Развезло меня.

– А о чем вы еще разговаривали, кроме филателии?

– Да ни о чем особенном. Разговор вертелся вокруг всяких подвернувшихся тем, как бывает обычно со случайными знакомыми.

– В том числе и о вашей работе в нотариальной конторе?

– Да, и об этом поговорили. Но ничего особенного. Он спросил, много ли у меня работы. А узнав, что много, посочувствовал. Сказал, что считает такую работу очень мудреной, ему дескать с ней ни за что не справиться. Ведь всякие такие документы о наследствах страшно сложная штука, «премудрая», как он выразился.

– А не интересовался ли он каким-нибудь конкретным документом? Пожалуйста, постарайтесь припомнить, это очень важно.

Броустер опять потер лоб, стараясь собрать мысли.

– Извините меня, сэр, – сказал он вздохнув. – Такая каша в голове. Помню, мы говорили о завещаниях. Ага, вот тут он и сказал, что такого рода документы – «премудрая вещь», наверняка их составляет сам главный нотариус. И тогда я… понимаете, уже водка в голову ударила… тогда я вспомнил об одном действительно сложном документе, который только накануне оформляли у нас в конторе. А составлял его именно я, а не «главный нотариус».

– Наверняка вам вспомнилось завещание профессора Вильяма Б. Хоупа? И вы назвали фамилию профессора вашему случайному знакомому?

– Ох, боюсь, назвал… Такое нарушение правил! Сам не знаю, как у меня вырвалось. Никогда раньше такого со мной не случалось…

– А о том, что завещание было официально оформлено и подписано, вы тоже сказали вашему собутыльнику?

Побледневшее лицо помощника нотариуса и весь его виноватый вид и без слов свидетельствовали о том, что так оно и было.

– Сказал, – чуть слышно признался Броустер. Решившись, он поднял голову и кинул испуганный взгляд на представителя Скотленд-Ярда.

На спокойном, можно сказать – равнодушном лице последнего не отразилось никаких эмоций.

Между тем внутренне Гарри Гопкинс весь буквально клокотал от обуревавших его чувств. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что над головой одного из обитателей виллы профессора Хоупа нависла смертельная опасность.

– Скажите, Броустер, вы смогли бы опознать вашего собутыльника? – поинтересовался он.

– Наверняка узнаю, если встречу, – был ответ. – Столько несчастий принес мне этот человек! Лицо его навсегда врезалось в мою память. Да и запомнить его нетрудно, уж очень характерные черты. Ну, и этот шрам на брови…

– Какой шрам? Вы ничего не упомянули о нем.

– Простите, и в самом деле, просто мне трудно собраться с мыслями. Да, у него был очень заметный шрам. Вот тут, на брови, шел наискосок, – Броустер показал на собственной брови.

Такая характерная примета! Наконец что-то конкретное! Надо спешить!

Представитель Скотленд-Ярда, поднявшись, поблагодарил Броустера за беседу и, прощаясь, сообщил, что тот может завтра опять приступить к работе в нотариальной конторе фирмы Стимс энд Стимс. Ошарашенный помощник нотариуса – теперь уже не бывший! – не мог поверить своему счастью, несколько раз переспросил, не ослышался ли он, а, поверив, чуть с ума не сошел от радости.

Не дослушав его горячих слов благодарности, лейтенант поспешил удалиться.

Не прошло и часа, как десятки агентов Скотленд-Ярда уже получили описание смуглого мужчины со шрамом на левой брови и разбрелись по всему огромному городу в его поисках.

– Да что же конкретно мы ему инкриминируем? – поинтересовался начальник розыскного отдела.

Лейтенант Гопкинс задумался лишь на долю секунды.

– Нарушение тайны служебного документа, – ответил он.

Начальник розыскного отдела удивился.

– Не такое уж это большое преступление в конце концов. А мы по всему городу разослали людей.

– Да, не такое уж большое. Но у меня есть основания полагать, что он будет осужден и повешен.

Начальник онемел.

– Как, за такой проступок…

Но прежде, чем он докончил фразу, лейтенант уже оказался за дверью.