Текст книги "Дом тихой смерти (сборник)"

Автор книги: Ежи Эдигей

Соавторы: Яцек Рой,Т.В. Кристин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 39 страниц)

А теперь надо спокойно все обдумать, каждую мелочь. Лучше всего Арту думалось во время прогулок, долгих одиноких прогулок, когда он шел и шел без определенной цели. И место для таких одиноких прогулок было им уже найдено – к востоку от города асфальтированное шоссе долго петляло среди деревьев огромного парка.

По дороге Бакс зашел в отделение милиции и оставил там свой серый пакет. Поручика он попросил заказать разговор с майором Шиманским и поблагодарить его за доставленные весьма ценные сведения.

– И еще, – добавил детектив, – скажите майору, что я догадываюсь, во имя чего ведутся шахматные баталии. Вы не забудете? А как ваши дела? У сына уже выигрываете? Прекрасно! А поскольку вас ожидает партия со мной, продолжайте тренировки.

Во время прогулки, тщательно перетряхивая все известные ему обстоятельства дела, он с удовлетворением констатировал, что его предположение подтверждается вновь полученными доказательствами. А ведь когда он выдвинул свое предположение, оно было только предположением. И вот теперь… Мотив! Как важно для раскрытия преступления установить его мотив или мотивы! Иногда он ясен сразу, иногда к нему пробираешься сложным путем. И вот теперь он почти установлен. Прибегая к метафоре, можно сказать, что цепь почти готова, не хватает лишь нескольких звеньев. Да что там – готова! А это «почти» – лишь из свойственной Арту научной добросовестности. Добудет он эти звенья. Завтра начнется решающая партия, и он, Аристотель Бакс, тоже сделает свой ход.

Кто победит? (Кто победит в шахматном турнире, ибо итог общей победы у Арта не вызывал сомнения.) Петер Нильсон, всегда холодный и сдержанный, или Януш Милевский, азартный, смелый шахматист и превосходный теоретик? Победит ли выдержка железная настойчивость или умная рискованная игра, полная неожиданных поворотов? Ничьей в этом поединке не будет, ибо уставом турнира предусмотрено в случае ничьей играть следующую партию или партии до победы. Победителю достается чудесный серебряный кубок стоимостью в несколько тысяч злотых и бутылка не менее чудесного коньяка из солнечной Франции. Это первый, но не главный приз турнира. Главный намного превосходил своей стоимостью много подобных кубков и бессчетное количество подобных бутылок коньяка – даже из солнечной Франции.

Все обитатели «Альбатроса» сгрудились вокруг шахматного столика. Были тут не только гости пансионата, но и сам хозяин, и даже Розочка со своим вздернутым носиком и стройными ножками.

По жребию играть белыми досталось норвежцу. Похоже, что это обстоятельство подействовало на журналиста угнетающе, и он ничего не мог с собой сделать. Противники подали друг другу руки, шутили, усаживаясь за столик, хотя было видно, что шутки даются им с большим трудом – слишком велико было напряжение, слишком многое зависело от исхода именно этой партии. Остальные турнирные проблемы были решены еще в первой половине дня: третье место занял художник, остальные не имели значения. Правда, интересно отметить такой факт: последнее место досталось доктору. Утром бедняга проиграл юному Олафу, и насмешкам не было конца. Правда, самый юный участник турнира проявил и самую большую волю к победе, завоевав почетный приз – роскошный альбом, так что ходил с гордо поднятой головой.

Шахматы – это война. Если за шахматной доской встречаются сильные партнеры, то шахматная война изобилует жестокими битвами, военными хитростями, отчаянной борьбой за каждую фигуру. Учитывается здесь каждый ход, ценится каждая пешка, от которой зачастую зависит исход партии. Первостепенное значение имеет также инициатива или, наоборот, ее утрата. Очень важно при ведении шахматных баталий знать не только собственные силы, но и силы противника – недооценка или переоценка их опасны.

Противники медленно, не торопясь расставляли фигуры: пешки, король, ферзь, слоны, кони, ладьи. Шестнадцать на шестнадцать, друг против друга, стройные ряды бойцов. Их силы одинаковы в количественном отношении, но поскольку первый ход делают белые, они получают тем самым некоторое преимущество, избирая удобную для себя наступательную стратегию. Разумеется, это не гарантирует еще победы, но преимущество игроку дает. Впрочем, не всегда. В истории шахмат известны игроки, которые предпочитали играть черными.

Первый ход норвежец сделал конем. Журналист, казалось, ожидал именно этого хода, потому что не раздумывая сделал ответный ход – тоже конем.

Бакс понял, что будет разыгрываться партия с применением староиндийской защиты Следующие ходы подтвердили его догадку, они были явно «ничейными». Так бывает, когда серьезная борьба начинается лишь в миттельшпиле. И в самом деле, было сделано уже двадцать ходов, а ни одному из противников так и не удалось добиться даже минимального преимущества. Потери пешек и фигур были одинаковы Правда, за норвежцем оставалась по-прежнему инициатива, но так и должно было быть, поскольку первый ход сделал он.

Прошло около двух часов. Зрители уже не в состоянии были разобраться в игре, не понимая ни тактики, ни намерений игроков. А игроки никого не замечали, полностью поглощенные игрой. Норвежец не отрывал взгляда от доски. Он сидел, обхватив голову руками, крепко сжав губы. Журналист, казалось, утратил обычный апломб, не шутил, не улыбался, лицо его выражало напряженное внимание.

Вытерев вспотевший лоб, он попросил сделать перерыв, что явилось неожиданностью и для его противника, и для всех присутствующих. Обычно перерыв просил сделать тот из игроков, который находился в худшем положении, чтобы отдохнуть, прийти в себя, сбить ритм партии.

Объявили перерыв. Все зашевелились, заговорили, обмениваясь мнениями о партии, высказывая предположения о ее исходе. Мнения были разные.

Норвежец закурил трубку, Милевский курил сигарету за сигаретой. «Что-то слишком много», – подумал детектив.

Он стоял у окна один, размышляя над сложной партией и анализируя шансы противников. Нильсон сохранил лишь минимальное преимущество, но для Бакса было очевидным и другое – игра у журналиста не клеилась, он только защищался, никак не мог перехватить инициативу, а игра в обороне всегда шла у него вяло. Он гораздо лучше чувствовал себя нападая, это была его стихия.

Подошла студентка.

– Ты был с утра чем-то занят? – спросила она с упреком.

– Извини, но мне надо было кое-что обдумать.

– Арт, пойдем на танцы.

– Мы?

– Да, мы, ты и я. Разве я непонятно говорю?

– Я не умею танцевать, последний раз я танцевал…

– Сейчас танцуют так, что это сможет сделать любой. Стой на месте и сгибай колени, и необязательно в такт музыке. Ну, есть еще отговорки?

– Только одна, но зато непреодолимая: у меня нет костюма.

– Ох, убил! На курорте ты можешь явиться на танцы в плавках и в тюрбане. Кстати, такой наряд тебе будет к лицу. Так идем? В «Чайку», мне бы хотелось избавиться от тяжкого впечатления, которое осталось после тех танцев.

– Божена, у меня ведь действительно нет другой одежды, кроме той, что на мне. – Бакс был в джинсах и ковбойке в яркую клетку.

– Очень хорошо, ты по-спортивному, я оденусь, как маленькая девочка, так что пара будет что надо! Можешь завязать шарфик, если хочешь.

– Ты уже не боишься?

– Надеюсь, больше уже ничего не стрясется, пан детектив?

– Откуда мне знать? Божена, я бы хотел еще тут поболеть за шахматистов.

– Пожалуйста, они до десяти кончат. А я после ужина сбегаю куплю билеты Лады?

– Лады. Только что скажет Януш?

– А мне что за дело?

– Посмотри, разве ты не видишь, какой он весь расстроенный?

В глазах девушки мелькнула искра, и Бакс сразу же пожалел о своих словах. «Глупости, нечего мне надеяться, она по-прежнему думает о нем».

– А как у него дела, Арт?

– Да неважно, вряд ли он выиграет эту партию.

– А он был так уверен в себе. Подумаешь, кубок! Ничего, холодный душ пойдет на пользу, смоет немного спеси.

– Да нет, тут игра идет не за кубок.

– А за что?

– Не знаю. Может… за тебя?

– Мне не нравятся такие шуточки, Арт! Скажи по-человечески, что происходит?

– Ставкой в этой игре является что-то такое, из-за чего убили двух женщин.

– Ничего не понимаю! Шахматы как-то связаны с убийствами? Такая благородная игра! Арт, ты что-то знаешь, так скажи мне! Или ты сам еще не уверен?

– Просто пока у меня еще нет бесспорных доказательств. Но в одном я уверен твердо: ставка турнира намного превосходит его приз – кубок.

– Наверное, ты прав. Я и сама подозревала, что неспроста Януш придает такое значение турниру. Тут пахнет большими деньгами, правда?

– Не исключено.

– Вот почему он все на свете позабыл из-за шахмат! Нет, ты посмотри на него, у него такое лицо… Арт, ведь он еще не проиграл?

– Нет, но у норвежца небольшое преимущество.

– Ты считаешь, что мой долг – подойти к нему и вдохновить его на победу? – спросила она с иронией, на что Бакс ответил совершенно серьезно, что это наверняка помогло бы Милевскому.

– Ну уж нет, это он должен подойти первым и извиниться за свое вчерашнее поведение. И он должен был сделать это еще утром.

– Правильно, но ведь он думает только о шахматах.

Девушка украдкой посмотрела на журналиста. Он стоял в стороне от всех и курил сигарету за сигаретой. На лице его не осталось и следа свойственной ему самоуверенности.

– Да, таким я его никогда не видела. Что делать, Арт?

– Ну, какая же ты непонятливая! Мне его жалко, вот я тебе и советую самой подойти к нему. Он попросит у тебя прощения, успокоится, и игра у него пойдет лучше.

Минуту поколебавшись, она решилась:

– Ладно, будь по-твоему. Подойду к нему, так и быть, а ты помни – в десять часов!

За столик Милевский сел уже более спокойный, поблагодарив Бакса взглядом.

Игра продолжалась. Теперь противники дольше думали над каждым ходом. Ужин опять прервал партию. После ужина борьба приняла острый характер. Оба партнера разменяли по несколько пешек, потом обменялись ладьями. Игра вступила в ту фазу, когда важен был каждый ход, ибо от него зависело преимущество – позиционное или материальное.

На часах было уже девять тридцать. Вдруг Нильсон побледнел и схватился за голову – не рассчитав, он отдал пешку. Его промашкой немедленно воспользовался противник. Зрители заволновались.

Интересно было наблюдать за игроками в этот решающий момент. Милевский, набрав в легкие воздух, быстро, с чувством облегчения выдохнул. Он очень напоминал боксера, отскочившего в угол ринга после того, как неожиданно для себя самого нанес нокаутирующий удар противнику. Норвежец спрятал лицо в ладони, но усилием воли заставил себя опустить руки и посмотреть на доску. Затем он что-то записал в маленький блокнотик, лежащий на столе, машинально потянулся к трубке, отложил ее и горестно покачал головой. Ошибка, явная ошибка, стоившая ему пешки. А ведь вроде так все хорошо продумал, еще шаг – и противник загнан в угол. Что ж, недосмотрел, увлекся… теперь самому придется перейти к обороне.

Милевский бросился в атаку. Все больше времени требовалось теперь Нильсону для обдумывания своих ходов, Партия затягивалась.

– Может, отложим? – великодушно предложил журналист. – Завтра утром закончим.

Норвежец согласился не задумываясь. Теперь, в предстоящие ночные часы вместо того, чтобы спать, он займется анализом партии, продумает все варианты, разработает свою дальнейшую тактику. Перемирие наступило весьма кстати. Видимо, его противник был того же мнения, так как, записав положение на доске, сразу же покинул гостиную.

Явилась Божена с билетами. При виде ее у Бакса перехватило дыхание. В голубом платье с широким белым воротником девушка была чудо как хороша. Улыбнулись суровые шведы, вытянул шею художник, чмокнул от восхищения Боровский.

Аристотель начал что-то бормотать, но она не стала его слушать:

– Не говори глупостей. Хорошо, что я тебе нравлюсь.

– Но ведь я рядом с тобой буду выглядеть как… как…

– Хватит, Арт! Скажи лучше, как партия.

– Отложена на завтра с преимуществом черных. Вот видишь, помогло.

– Ничего не вижу. Пошли, а то опоздаем. Знаешь, мне достались хорошие места. Попробуем поймать такси.

Танцевальный зал лучшего ночного кафе был переполнен. «И в самом деле, совсем не трудные эти новомодные танцы», – думал Бакс. Поначалу он стеснялся, а теперь разошелся вовсю: с ноги на ногу, перегнуться, нагнуться, подпрыгнуть, хлопнуть в ладоши, немного покрутиться – ничего трудного. А если придет в голову какое-нибудь другое гимнастическое новшество смело дерзай, глядишь, соседи уже его подхватили, да и сам поглядывай, что делают другие. Честь и слава тому, кто изобрел больше других новых фигур и продемонстрировал их на скользком паркете.

После нескольких рюмок Аристотель совсем разошелся и уже не хуже других размахивал руками и вертел шеей, как будто вместо шелковых шарфиков ее сжимал тесный воротничок рубашки. Все его принимали за шведа, и причиной этого была не только небрежная одежда и бант на шее, но и сверхкрасивая партнерша. А поскольку у нас испокон веку все иностранное считается достойным подражания, в том числе и дурачества – вернее, дурачества прежде всего, – так и в этот раз некоторые танцоры попытались перенять у Арта его нелепые размахивания верхними конечностями, будучи уверены, что именно так танцуют там, на Западе.

А каким успехом пользовалась Божена! Хотя в зале было много симпатичных и даже красивых женщин и девушек, ни одна из них не могла сравниться с нею. Молодость, красота, великолепная фигура! Платье, излишне короткое, по мнению консервативного Аристотеля, позволяло видеть ее длинные ноги, так что все глаза были устремлены на нее, тем более что танцевала она ловко, с большим темпераментом.

Вот уже двенадцать часов, час, пошел второй.

– Не мешало бы съесть что-нибудь горячее, – предложила девушка.

Спохватились! Все, что было в буфете и на кухне, уже съели, осталась лишь водка.

– Посмотри, они едят цыпленка, наверное, сбегали в соседний гриль-бар, – сказал Аристотель, указывая на соседний столик. – Хочешь, сбегаю?

– Очень хорошо, выпивка у нас еще есть. Арт, как тебе танцы?

– Ничего, только я весь взмок, не хотел, чтобы с тобой танцевали другие. Вон тот тип все время пялит на тебя глаза!

– Тебе что, это мешает? Ох, Арт, ты танцуешь, как дьявол, я и не предполагала. Пойдем еще как-нибудь на танцы?

– Да я готов хоть каждый день!

В два часа оркестр начал демонстративно складывать инструменты Сразу же нашлись желающие заказать «концерт по заявкам». Две-три минуты за сто злотых, пять минут за пятьсот. Скучно.

– Пошли, Арт. А где твои шарфики?

– Только что были тут, на спинке стула. Куда же они делись?

– Да нет, я их давно уже не вижу. Может, мы их забыли на окне… – она не договорила, слишком тревожные мысли вызвало воспоминание. Детектив побледнел. – Арт, что с тобой?

– Божена, извини, мне надо срочно вернуться!

– Ну так пошли. Да подожди минутку…

– Вот деньги, расплатись, я побежал.

– Арт, подожди, подожди!

Оставив Божену, Бакс бросился к дверям, по дороге расталкивая людей. Выскочив на улицу, он кинулся к стоянке такси и, не обращая внимания на гневные крики стоящих в очереди («Простите, но мы тут стоим!»), рванул дверцу подъехавшей машины и плюхнулся на сидение рядом с водителем. Тот удивился, но бумажка в сто злотых, которую странный пассажир сунул ему в руку, заставила резво рвануть с места и помчаться на полной скорости.

У пансионата такси резко затормозило. Здание тонуло к темноте. Бакс выскочил и в три прыжка оказался у двери. Хорошо, что у него был с собой ключ – все, кто поздно возвращался, не оставляли ключей в холле. Быстрее, быстрее! В холле темнота, хоть глаз выколи. Да где же выключатель? А, вот, нашарил. Но свет не зажегся. Отыскав ощупью лестницу, детектив помчался наверх, перескакивая через ступеньки. Вот второй этаж, третий…

Что-то стукнуло недалеко. Быстрее! Чертова темнота… Вот опять какой-то непонятный звук, совсем рядом. Похоже, в комнате Милевского. Инстинкт самосохранения заглушила мысль спасти человека, которому грозит опасность!

А вот и дверь в комнату журналиста. Открыта? Странно… Толкнув незапертую дверь, Бакс ввалился в темную комнату. Резкий ослепительный свет и страшная боль в голове, как будто ее сжали гигантскими стальными клещами. И легкое, спокойное падение в пропасть.

Итак, нанесен третий удар. Надо было действовать осторожней, но убийца торопился, он мог опоздать. Бакс знал, что противник затаился, что он обязательно проявит себя, но это должно было произойти позже, в воскресенье, после окончания турнира. Черный конь поспешил. Почему? Все очень просто: он боялся. Боялся!

Открыв глаза и еще не совсем придя в себя, Бакс увидел испуганное заплаканное лицо Божены. Рядом с ней стоял, важно нахмурившись, доктор, чуть дальше – Боровский, за ним еще кто-то, но перед глазами все плыло, не рассмотреть. Детектив прикрыл глаза, а когда решился их вновь открыть, лица уже не расплывались, изображение стало четким. И до сознания дошел далекий голос доктора:

– Ну, тепех все в похадке.

– Что случилось? – спросил Бакс и не узнал собственный голос.

– Вас удахили по голове каким-то тяжелым пхедметом, – ответил доктор. – Хохошо, что чехеп у вас твехдый, вас оглушило, только и всего.

– А долго я был без сознания?

– С полчаса. Лежите спокойно, вам нельзя двигаться.

– А что с редактором? – Только теперь Бакс вспомнил все, что произошло, и опасение, заставившее его мчаться сломя голову, забыть о собственной безопасности.

Он мчался на помощь. Успел или нет? Воспоминание о перенесенной боли заставило его застонать.

– Пхошу лежать спокойно, – сразу же склонился к нему доктор. – С паном Милевским все в похадке.

«Значит, я успел. Как хорошо!» Постепенно боль проходила, детектив опять сделал попытку подняться, но голова сильно закружилась, и он рухнул на постель.

– Пхошу лежать спокойно, – повторил доктор. – Сейчас я вам сделаю еще один укол, и вы сможете хазговахивать, но только не поднимайтесь.

Укол принес облегчение, боль почти совсем прошла. Бакс пытался собраться с мыслями, вспомнить, что произошло, но в голове был сумбур, никак не удавалось восстановить события этой ночи. Ах, да, Божена, ее белый воротник…

– Божена, напомни мне…

– Мы были с тобой на танцах в «Чайке», – начала девушка. На лице медика выразились удивление и недоверие. «Не верит, черт возьми, что мной может увлечься красивая девушка!» И уже собирались уходить, когда заметили, что пропали твои шарфы. И ты убежал…

Шарфы? Да, да, и я сразу подумал… А потом такси, мчались как на пожар, и темнота в пансионате. И я бегом поднимался по лестнице, третий этаж, какие-то звуки. Потом дверь комнаты Милевского, я ее толкнул, какой-то ослепляющий блеск… Что это было?

– Кто меня нашел?

– Я. – Голос девушки прозвучал сладчайшей музыкой. – Я побежала вслед за тобой, перехватила такси, потратила на это несколько минут. Двери пансионата были распахнуты настежь, я вбежала в холл и остановилась, я не знала, где ты сейчас, я боялась, к счастью, таксист еще не уехал, я попросила его войти со мной, хорошо, что у него был фонарик. Тебя не утомляет мой рассказ?

– Говори, говори!

– Таксист хотел найти пробки, чтобы исправить свет, но я вырвала у него фонарик и побежала наверх, не встретила никого. Ты лежал в коридоре, у дверей комнаты Януша, вся голова в крови. – Только теперь детектив заметил, что его голова перевязана. – Арт, это было так страшно, наверное, я закричала…

– Вы, панна Чедо, охали так, как будто вас хежут, – вежливо вмешался доктор. – Я подпхыгнул в постели, выбежал из комнаты. Кхугом темнота, но я ведь не тхус. Пхавда, увидел свет фонахика, если это можно назвать светом. И все-таки я выбежал в кохидох! – с гордостью закончил молодой медик.

– Я подумала… я подумала, что тебя убили, поэтому так испугалась. Пан доктор, спасибо ему, занялся тобой, сказал, что ты жив, дышишь, а потом, боже мой, потом еще это…

– Что еще, Божена?

– Пусть лучше расскажет пан доктор, он первый увидел, а я все равно не смогу…

– Убедившись, что вам ничего не угхожает, я попросил пана Ковалика, котохый тем временем тоже пхибежал, спуститься вниз за аптечкой, а сам взял фонахик и посветил в комнату пана хедактоха и… – тут он заколебался, но детектив попросил его продолжать, и он докончил: – и увидел… пан хедактох лежал на постели. Я, пхизнаться, потехял голову, панна Чедо опять стала кхичать, пани Ковалик тоже кхичала, женщины, оно понятно…

– А света все не было?

– Да, света долго не было. Когда наконец дали свет, я хаспохядился пехенести вас в вашу комнату, а сам пошел к хедактоху. Он не шевелился, но дышал, я хаспохядился вызвать «скохую помощь», они пхиехали и забхали его в больницу.

– Вы его осмотрели?

– Повехностно. На мой взгляд, он выпил лишнюю таблетку снотвохного. Спал мехтвым сном.

– Вы вели себя молодцом, доктор. Спасибо вам. Я могу встать?

– Нежелательно. Голова болит?

– Нет. – Бакс соврал. Голова просто раскалывалась от боли.

– Если так, у вас на хедкость сильный охганизм. Вам бы еще с полчасика полежать, тем более что ночь.

– Ночь? Что вы говорите! И в самом деле – ночь. У меня все смешалось. Еще раз спасибо, доктор.

Бакс посмотрел в окно, с трудом повернув голову. Светало, за окнами чуть побелело. Взглянул на часы – полчетвертого.

– Ну я, пожалуй, пойду, – сказал доктор. – А вы остаетесь, панна Чедо? – И когда девушка кивнула головой, добавил: – Если я понадоблюсь, зовите меня, без цехемоний.

Он ушел, и молодые люди остались вдвоем. Аристотель жестом показал ей на кресло, но Божена села рядом с ним, на краешек постели.

– У тебя есть кофе? Нет? Тогда я принесу свой и приготовлю, не мешает выпить по чашечке.

Она вышла и вернулась с электрическим чайником, банкой кофе и стаканами.

– Арт, это ужасно. Что же такое делается? Я больше не выдержу. Неужели нельзя попросить милицию оказать тебе помощь?

– А что это даст? Впрочем, милиция и так мне помогает.

– Недостаточно помогает.

– По-другому нельзя, я должен сам…

– Посмотри, уже два раза на тебя покушались. Арт, ведь это не шуточки! А Януш, ты не знаешь, что с ним?

– Действуют по разработанному сценарию: сначала сильная доза снотворного, а потом…

– Можешь не продолжать, я догадываюсь.

– Ничего, главное, что я успел.

– Ужасный день!

– Не переживай, скоро все кончится, это я тебе точно говорю.

– Арт, ведь ты же считаешься выдающимся детективом, неужели до сих пор ты в этом деле не разобрался? Неужели не знаешь, кто преступник?

– У меня есть предположения…

– Предположения! Убьют тебя вместе с твоими предположениями! Ну как ты этого не понимаешь? – Девушка почти кричала, позабыв от волнения обо всем на свете. И так она была хороша в своем волнении, что Аристотель невольно улыбнулся. – Нет, вы посмотрите, он еще и улыбается! Тебе покрепче?

Божена занялась кофе. И получился он крепкий, ароматный, горячий. Пить такой – одно наслаждение!

– Божена, ты ведь устала.

– Очень устала, я, пожалуй, пойду посплю. И наверняка просплю завтрак, ты разбуди меня, ладно? Постучи в дверь в семь часов.

После завтрака он взял такси, и они с Боженой поехали в больницу. Старичок портье в видавшем виды мундире ни за что не хотел впустить их, хотя девушка выдавала себя за сестру больного. Пришлось Баксу прибегнуть к старому как мир аргументу, и ворота для них открылись. Но в коридоре больничного здания они встретили другое препятствие – дежурного врача.

– Милевский? Да, он у нас, но к нему нельзя.

– Вот эта пани его жена, и она очень беспокоится о муже.

Окинув студентку восхищенным взглядом, врач смягчился:

– Подождите здесь, я схожу посмотрю, как дела.

– Арт, зачем ты так!

Но тут вернулся врач и решительно заявил, что больного сейчас нельзя посетить.

– Почему же?

– Его состояние это исключает.

– Доктор, вы не могли бы рассказать подробнее о его состоянии?

– Он еще не пришел в сознание.

– Мне надо его обязательно увидеть, – настаивал Бакс. – Я не буду с ним разговаривать, только взгляну.

– Вы что, из милиции?

– Да вроде того. Мои полномочия может подтвердить поручик Вятер из районного отделения милиции. Если хотите, позвоним ему.

– Не надо, я вам верю. А вы, пожалуйста, останьтесь здесь, если мне попадет, так за одного человека.

Детектив надел белый халат и вслед за дежурным врачом поднялся на второй этаж. Журналист лежал в боксе один, его лицо желтым пергаментом выделялось на белой подушке, лоб покрывали капли пота.

– Он что, сам отравился? – полюбопытствовал врач.

– Да.

– Из-за жены, наверное? Какая женщина!

– Хороша, правда? Изменяла бедняге. Со мной.

Врач недоуменно посмотрел на посетителя, но понял, что тот шутит.

– Доктор, вы его осматривали? Расскажите…

– Прошу прощения, но я не вправе разглашать…

– Я из милиции, – повторил Бакс и показал врачу удостоверение, выданное ему Главным управлением МВД. Редко он им пользовался, но теперь оно пригодилось. Врач ознакомился с удостоверением, особое внимание уделив печати.

– Осматривая поступившего к нам больного, я сделал заключение: отравление доларганом. Это сильное снотворное. Я распорядился сделать промывание желудка, уколы…

– А какова, на ваш взгляд, доза принятого снотворного?

– Большая, но не смертельная. У больного сильный организм, и, по моему мнению, все обойдется.

– Когда он придет в сознание?

– Думаю, через час, самое позднее – через два часа.

– Он говорил о чем-нибудь, будучи без сознания?

– Да, о шахматах, о каких-то деньгах, несколько раз выкрикнул «завещание», часто повторял женское имя – Божена. Это жена?

– Нет, так зовут его любовницу.

– Ничего себе! Хорош гусь. И это в его возрасте?

– Доктор, вы не припомните, что он говорил о завещании?

– Что его похитили. И еще: больной много ругался. У него неплохой репертуар, скажу я вам. Даже по-немецки для разнообразия.

– Он у нас полиглот. А не говорил ли он еще чего-нибудь? Пожалуйста, вспомните, доктор, это очень важно.

– Ну, еще выкрикивал что-то о Швеции. И… минутку, что-то такое о шахматах. А, вот, если не ошибаюсь: «Шахматы должны быть моими». И еще я вспомнил: «Бакс опасен». Вот этого я не понимаю, хотя это слово мне приходилось слышать. Что такое «бакс»?

– Это… это взрывчатое вещество, и в самом деле очень опасное. Можно мне подождать в больнице, пока он придет в себя? Мне обязательно надо с ним поговорить.

– Я уже кончаю дежурство, но передам коллеге.

Журналист пришел в себя только к полудню. Открыв глаза и увидев Бакса и Божену, он попытался улыбнуться и даже пошутил:

– Ваши шарфы должны были украсить мою шею.

– Не огорчайтесь, я вам подарю один. Но прежде чем завязать на вашей шее шарф, вас попотчевали снотворным. Что вы можете сказать по этому поводу?

– Ничего. А вы уверены, что это так?

– Я верю врачам.

– Две таблетки люминала я проглотил, это верно. Никак не мог уснуть.

– Да нет, речь идет о более солидной дозе. Кто-то добавил. Вы не предполагаете, кто бы это мог быть?

– Нет. Закончив игру, я поднялся к себе и пил только коктейль, который сам себе приготовил по собственному рецепту – молоко с добавлением различных соков и кусочек льда. У меня никого не было…

– А перед тем, как заснуть, вы чувствовали себя хорошо? Голова не болела? Не подташнивало? Может, апатия, головокружение?

– Да нет, ничего такого особенного я не ощущал. До двенадцати я занимался анализом партии, впрочем, ничего, кроме удовольствия, это мне не доставило, я ее выиграю легко. Потом мне захотелось спать, ничего удивительного, время позднее, а я порядком устал. Я лег, но заснуть не мог, и тогда проглотил две таблетки люминала, запив их коктейлем. А что же произошло потом?

– А потом Арт спас тебе жизнь, – вмешалась Божена.

Милевский взглянул на нее, потом на детектива, помолчал, о чем-то думая, потом, скривившись от боли, произнес:

– Спасибо вам, Бакс, чем я могу…

– Как ты сейчас чувствуешь себя, Януш?

– Спасибо, хорошо, доктор сказал, что к вечеру меня выпишут, я смогу вернуться в пансионат.

– Что тебе надо принести?

– Я не хотел бы тебя затруднять…

– Брось эти церемонии, – опять прервала Божена. – Говори, что нужно принести.

– Костюм и рубашку, они в шкафу. Ведь меня привезли в пижаме.

– Может, еще что-нибудь?

– Если можно, сигареты, ну и газеты.

– О’кей. Вы тут пока побеседуйте, пострадавшие, а я смотаюсь в пансионат и принесу, что ты просил.

Девушка вышла.

– Пострадавшие? Что она хотела сказать, Бакс?

– Может, то, что мы оба пострадали сегодня ночью. Меня здорово стукнули по голове в дверях вашей комнаты.

– Черт возьми! Ну теперь-то вы верите, что я не замешан в эту историю?

– У меня еще не было времени подумать над этим. А вы мне ничего не хотите сказать?

– Разумеется! Я так вам благодарен!

– Пустяки, не стоит об этом. Мне хотелось бы знать, кто пытался спровадить вас на тот свет.

Журналист закрыл глаза и долго молчал. Наконец он заговорил:

– К сожалению, я не знаю. Вы можете мне не верить, но я и в самом деле не знаю, клянусь вам. Есть у меня подозрения, но только подозрения и ничего больше. Вот вы наверняка знаете больше меня, а толку? Возможно, кто-то подмешал снотворное в соки или в молоко, ведь коктейль я приготовил собственноручно. Преступник действовал по уже проверенному сценарию – сначала меня усыпить, а потом… Бр…р-р! Вы ему помешали. Но вот почему он меня не отравил насмерть? Ведь это же проще, зачем еще душить?

– У него свой метод.

– Вы думаете, тут действует маньяк или сумасшедший? Все может быть. Вряд ли нормальный человек решится на такое.

– Так вы ничего не хотите мне сообщить?

– Но мне ведь нечего вам сказать, клянусь…

– Не продолжайте, я знаю, что для вас самое дорогое. Тогда разрешите, я задам вам несколько вопросов. Можно?

– Это что, допрос?

– Не все ли равно, как назвать наш с вами разговор!

– Будь по-вашему, задавайте.

Бакс посмотрел журналисту прямо в глаза, тот какое-то время выдерживал его взгляд, потом обессиленно прикрыл глаза.

– Что является ставкой в вашем шахматном турнире? Нет, не говорите мне о кубке и бутылке коньяка. За что идет борьба на самом деле?

– Понятия не имею, о чем вы говорите, Бакс. – В глазах журналиста зажглись злые огоньки.

– Ладно, я задам другой вопрос. Куда вы спрятали… завещание?

Стреляя наобум, детектив попал в десятку. Ошарашенный Милевский посмотрел на него со страхом, сметанным с уважением, но, сжав губы, упрямо сказал:

– Вы и в самом деле многое знаете, поздравляю! Но я вам ни слова не скажу, это мое личное дело, вернее, не только мое, поэтому я буду молчать. Можете меня арестовать, но это вам ничего не даст. Может, кто другой расскажет, но я – никогда!

– Кто же другой? – без особой надежды поинтересовался Бакс.

– А это вы наверняка знаете не хуже меня. И хватит разговоров на эту тему.

– Согласен. Поговорим на другую. Куда вы перепрятали шкатулку Рожновской?