Текст книги "Дом тихой смерти (сборник)"

Автор книги: Ежи Эдигей

Соавторы: Яцек Рой,Т.В. Кристин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 39 страниц)

XXIX. Чтобы спасти человека

Доктор Шредер еще раз пробежал глазами историю болезни, хотя сделал это исключительно для виду, ибо и без того знал ее наизусть. Отложив ее в сторону, он произнес, не глядя на профессора Хоупа:

– Что ж, дорогой сэр, не буду скрывать от вас – дело плохо, даже более того – очень плохо.

– Вы считаете, доктор, никакой надежды?

Пальцы доктора Шредера принялись выбивать дробь по столу.

– Надежда… Пока в теле человека тлеет хоть самая слабая искорка жизни, нам, врачам, надежды терять нельзя. Но в данном случае… Видите ли, сэр, уже одно воспаление мозга само по себе представляло опасную болезнь. Да к тому же осложнения, что отнюдь не облегчило нашу задачу. И все-таки мы с ней справились. Но все оказалось напрасным, больной слабеет с каждым днем.

– И вы не можете найти причину?

Врач взглянул на посетителя поверх очков.

– Причина? В ней-то все и дело. Не болезнь, а больной. Да, да, именно он сам. Его апатия. Его проклятая апатия!

Неожиданным оказался взрыв эмоций в этом всегда спокойном, уравновешенном человеке. Он с такой силой трахнул кулаком по крышке стола, что стоявший на нем хрустальный графин подпрыгнул с мелодичным звоном. Несколько капель воды брызнуло на историю болезни Джека Грэнмора. Взяв себя в руки, доктор Шредер стряхнул их и продолжал уже спокойнее:

– Разве можно вернуть здоровье человеку, который вовсе этого не желает? Который с нетерпением ждет смерти? Ну, сами подумайте, сэр, можно ли излечить такого человека? Я могу заставить биться остановившееся сердце, но не в моих силах заставить человека хотеть, чтобы его сердце билось. Такого чуда не может совершить даже самый лучший врач в мире.

Лицо профессора Хоупа оставалось таким же неподвижным, как обычно. Медленно, как бы с трудом подбирая слова, он спросил:

– Но существует ли вообще возможность спасения?

Доктор Шредер с сомнением покачал головой.

– Видите ли, дорогой сэр, мы уже неоднократно обсуждали этот вопрос. В данном случае мы имеем дело с болезнью, которая пожирает душу. Атрофия жизненных функций организма это уже явление вторичное. И тем не менее, если так пойдет дальше, через несколько дней мне придется закончить этот документ, – доктор постучал пальцем по истории болезни, – очень коротким заключительным словом.

Доктор помолчал и добавил:

– Доктор Роулесс, наш психотерапевт, считает, что и данном случае имеет смысл применить по отношению к нашему больному какой-нибудь сильный моральный шок.

– Сильный моральный шок? – как эхо повторил за ним профессор.

– Да, попросту говоря, устроить ему сильную нервную встряску.

– Устроить больному сильную психическую встряску? – как эхо повторил профессор.

– Да. Это дает шанс на исцеление. И это же может убить нашего больного. Его организм так ослаблен, что неизвестно, выдержит ли он сильнейшее нервное потрясение.

Профессор медленно, с трудом встал.

– Однако без такой нервной встряски конец наступит неизбежно?

– Увы, смерть неизбежна, это вопрос всего нескольких дней.

– Благодарю за откровенность, доктор. Теперь мне надо подумать над услышанным.

Лейтенант Гопкинс был занят укладкой чемодана, когда в квартиру позвонили. На пороге стоял профессор Вильям Б. Хоуп. Вот неожиданный визит!

– Прошу извинить меня за беспорядок, – Гарри Гопкинс был явно смущен тем, что высокий гость застал в квартире такой непорядок, – но мне наконец-то дали несколько дней отпуска, и вот вы застали меня за сборами…

– Мой племянник умирает, – без предисловий профессор приступил к делу, ради которого явился к молодому лейтенанту. Тот был искренне огорчен.

– Джек Грэнмор? Я знаю, он в больнице, но не думал, что дела так плохи. А вы не преувеличиваете, профессор? Наверняка еще не все…

Профессор прервал лейтенанта, отбросив все правила вежливости. У него просто не было на вежливость времени!

– Есть один шанс… один шанс, что мальчик выкарабкается. И этот шанс в ваших руках, лейтенант.

Гарри Гопкинс внимательно взглянул в лицо своему гостю.

– Если это в моих силах, я готов.

Профессор Хоуп коротко изложил представителю Скотленд-Ярда разговор в клинике доктора Шредера.

– А вы ведь знаете причину апатии Джека.

Гарри Гопкинс грустно глядел в окно.

– Да, – тихо ответил он. – Знаю.

Войдя в блистающий чистотой великолепный вестибюль клиники доктора Шредера, лейтенант Гопкинс не мог отделаться от ощущения, что вот сейчас он хладнокровно и расчетливо убьет человека. Ведь медицина не исключает, что сильное нервное потрясение скорее всего оборвет тонкую ниточку, на которой еще держится жизнь Джека Грэнмора.

Сам владелец клиники встретил Гарри Гопкинса и доверительно взял его под руку.

– Вы думаете, сэр, я могу сейчас пройти к мистеру Грэнмору? – спросил лейтенант в тайной надежде получить отрицательный ответ.

– Вам предстоит, молодой человек, сделать сложнейшую операцию, – начал доктор Шредер. – Я вижу в вас хирурга. Хирурга души. Болезнь зашла так глубоко, что хирургический ланцет должен проникнуть на большую глубину, и именно в нужном месте, не отклоняясь ни на доли миллиметра. Но если вы колеблетесь, – врач с сомнением посмотрел на лейтенанта, – лучше не приступать к операции. – Колебания для хирурга могут обернуться смертью для больного.

– Нет, доктор, я не колеблюсь. Рука моя тверда. Но ведь и самая идеальная операция может оказаться смертельной для нашего пациента.

Доктор Шредер развел руками.

– А это уж как получится. Другого выхода нет.

Зрачки Джека Грэнмора расширились от почти панического страха, когда он увидел входящего к нему в палату лейтенанта Гопкинса.

– Эт-то вы? – запинаясь произнес он слабым голосом.

– Да, это я, – твердо ответил Гарри Гопкинс, стараясь не замечать ни страшно исхудалого, обтянутого почти прозрачной кожей лица Джека Грэнмора, ни его бесплотного, какого-то шелестящего голоса. Сердце болезненно сжалось, руки предательски дрожали. Стараясь прекратить дрожь, Гопкинс сжал кулаки и глубоко засунул их в карманы белого халата.

– Да, это я, – повторил он.

– Пришли попрощаться с умирающим?

Присев на круглую, белую табуретку, стоящую у изголовья кровати, лейтенант тихо сказал:

– Нет. Я пришел выяснить некоторые аспекты дела.

Страшно исхудалые пальцы больного механически перебирали край одеяла.

– Я не хочу говорить ни о каких аспектах дела.

– Но вам нужно знать их.

– Я не хочу знать, – умоляющим шепотом произнес Джек.

– И все-таки вы должны узнать все. Знаете ли вы, что собственно произошло в тот последний вечер?

Вот он, глубокий тонкий разрез хирурга!

Бескровные пальцы больного закрыли его лицо. Лейтенант с трудом разобрал тихий шепот:

– Нет! Я не хочу! Я знаю, знаю все… Кэй – шепот прервался. – Кэй ушла… ушла навсегда… и теперь… – больной замолчал, дыхание его стало прерывистым.

– Да, мисс Хоуп ушла. Покончила с собой, так как знала, что другого выхода нет.

– Я знаю…

– Так как ей не удалось убить вас, – неумолимо продолжал сотрудник Скотленд-Ярда. – А она это только что пыталась сделать. Ее рука, протянутая вам на прощание, несла смерть.

– Это неправда! – больной снова закрыл лицо руками, как бы пытаясь смягчить удар.

– Нет, правда! Помните перстень на руке мисс Хоуп? Две золотые змейки? Их раскрытые рты и острые красные язычки? Смертоносный яд проникал в тело жертвы сквозь микроскопические отверстия на их концах. Вы должны были умереть ровно через десять минут после прощания. А мне предназначалась роль очевидца, свидетеля, который может подтвердить, что вы покинули холл живой и здоровый. Одним словом, как всегда, все было обдумано до мельчайших деталей.

Джек Грэнмор медленно повернул голову к стене и бессильно прикрыл глаза. Его бледное лицо совершенно сливалось с белоснежной подушкой.

Лейтенант Гопкинс замолчал. Может, не стоит продолжать? Нет, нельзя же прервать операцию на середине!

– Впрочем, это была не первая попытка убить вас. Помните орхидею?

– Орхидея? Орхидея Кэй? – стремительный поворот головы. Широко распахнутые глаза. Чуть заметная розовая краска на запавших бледных щеках.

– Да, чудесный цветок, ведь их так любила ваша кузина! И излюбленный ее способ избавляться от ненужных людей. Причина смерти вашего кузена Роберта. Но в случае с вами мисс Хоуп не повезло. Я появился очень не вовремя. Помните? Ее не успели вам вручить, пришлось незаметно бросить под стол. Или отшвырнуть в какой-нибудь темный угол. Именно она и стала причиной смерти несчастного Неро.

И опять худые пальцы закрыли бледное лицо больного.

– Кэй… Я так любил ее…

– Неправда! – Лейтенант Гопкинс говорил намеренно грубым голосом, подстать ему подбирая и слова. – Неправда! Не могли вы любить ее! Эта девушка – хладнокровный, расчетливый убийца, не останавливающийся ни перед чем для достижения своих низменных целей!

– Моя маленькая кузина Кэй!

– Вздор! Она не ваша кузина. Она не дочь профессора Хоупа. Кэй – дочь безродного темного авантюриста и индейской проститутки!

Пальцы больного дернулись и бессильно опали на одеяло. Дышащие зрачки уставились на полицейского.

– Что? Что вы сказали? Кэй…

– Да, Кэй! Кэй!

– Она не дочь профессора Хоупа? Не моя кузина?

– Да! – Лейтенант уже рубил сплеча. – Она не дочь профессора Хоупа! И не ваша кузина! И не сестра Роберта! От родителей она унаследовала самые низменные инстинкты. Величайшей радостью были для нее страдания других. Это проявилось уже в детстве. Цыпленок с отрубленной головой… бабочка, насаженная на булавку живьем… фазан с выдранными перьями… Это она собственноручно резала профессора каменным ножом!

Тело Джека Грэнмора содрогнулось под одеялом. Он приподнял голову.

– Она?

И бессильно упал на подушки. По лицу пробежала судорога. Больной выпрямился и застыл неподвижно.

Лейтенант в испуге распахнул дверь. Увидев ожидающего в коридоре доктора Шредера, схватил его за руку.

– Скорее! Боюсь…

Вбежав в палату, доктор наклонился над больным.

– Что с ним, доктор? Неужели…

Не отвечая, доктор звонком вызвал сестру и коротко бросил ей:

– Шприц!

Из блестящей никелированной коробки та молниеносно извлекла уже готовый шприц. Тонкая игла проколола дряблую кожу.

Запахло эфиром. Доктор Шредер не выпускал из своих пальцев запястья больного.

– Нет! – ответил он наконец Гарри Гопкинсу. – Это только обморок. Пока, – подчеркнул доктор, – пока только обморок. Что будет дальше – неизвестно.

Выходя из больницы, лейтенант Гопкинс потер лоб. Голова разболелось по-страшному. Еще одно такое дельце, невесело подумал он, и никакого отпуска уже не понадобится: до конца дней своих останется пациентом санатория для нервнобольных.

А ведь так хорошо все было распланировано! С тоской подумал он об очаровательном домике на берегу моря, куда его пригласили провести отпуск в кругу милых знакомых. Билет в кармане, чемодан практически уложен. Самолет отправлялся через час. Он вполне успеет. Час – такая уйма времени!

И все-таки остановил машину у конторы Кука.

– Сегодня я не могу лететь, – он протянул розовую книжечку приветливому служащему туристической фирмы. – Не могли бы вы переделать мне билет на завтра?

Молодой человек сочувственно посмотрел на клиента.

– Разумеется, я переделаю. Но какая жалость! Сегодня на редкость хорошая погода, сэр.

– Конечно жалко! – вздохнул клиент, с сожалением взглянув на солнечную лазурь за окном. – Но ничего не поделаешь.

Гарри Гопкинс не мог уехать, не зная, в каком состоянии будет Джек Грэнмор.

А телефон молчал.

Ночью лейтенант не мог заснуть, ворочался без сна с боку на бок. А когда под утро заснул, ему приснилась страшная Богиня-Мать. Каменный исполин пожирал живьем несчастного Джека Грэнмора.

Доктор Шредер позвонил лишь в десятом часу.

– Извините, но раньше позвонить не мог, еще ничего не было ясно. Со вчерашнего дня мы пребывали в ожидании катастрофы, состояние больного внушало большие опасения. Сейчас же я с уверенностью могу сказать – операция удалась!

Гарри Гопкинс вздохнул широко, полной грудью. Конец страшному кошмару!

И схватив так и не упакованный до конца чемодан, бросился к выходу. Надо успеть на самолет!

XXX. Все проходит

Доктор Шредер сиял от радости. Звонко шлепая по спине своего коллегу доктора Роулинса и от полноты счастья не отдавая себе отчета в том, насколько увесисты эти шлепки, он громко восклицал:

– Дьявольски трудный, совершенно безнадежный случай, а ведь спасли же мы парня! Вытащили, можно сказать, с того света! Чтоб я когда-нибудь еще раз назвал представителя вашей профессии шарлатаном! Нет, психотерапевты – мужики с головой! Знаете, коллега, ваша идея об операции души просто гениальна! И какая реклама для нашей клиники!

Джек Грэнмор выздоравливал. Теперь в этом не было никаких сомнений.

И хотя здоровье возвращалось к больному неимоверно медленно, каждый день врачи регистрировали все новые симптомы выздоровления. Они не уставали хвалить своего пациента, советовали и впредь «так держать». С грустной улыбкой Джек обещал не подвести их.

Волны воспоминаний накатывали постоянно, но стали они значительно тише, сила их ударов ослабела. Картины прошлого теряли невыносимую резкость и остроту красок, и даже образ Кэй становился все бледнее.

Женщина с преступными наклонностями? Хладнокровный убийца? Дочь проходимца и проститутки? Но ведь он любил не ее, а совсем другую Кэй. И вот выясняется, что другая Кэй никогда не существовала…

Отравленная орхидея, трогательный подарок на прощанье… Протянутая на прощание нежная ручка, таящая отравленные змеиные жала… Ласковые улыбки должны были усыпить бдительность жертвы. Нежные беспомощные взгляды зорко высматривали, выискивали самый подходящий для убийства момент.

И вот настал день, когда доктор Шредер мог с полным основанием сказать профессору Хоупу во время очередного визита последнего:

– Еще несколько дней, дорогой сэр, и ваш племянник сможет покинуть нашу клинику. Ему будет очень полезно поехать куда-нибудь подышать свежим морским воздухом.

– Значит, опасность миновала?

– Совершенно.

На следующий день профессор явился в клинику доктора Шредера с какой-то странной статуэткой. Металл, из которого она была сделана, очень и очень походил на чистое золото.

Войдя в кабинет к доктору Шредеру, профессор торжественно несколько раз встряхнул руку владельца клиники и вручил ему свой дар.

– Вот, возьмите, доктор. Ведь Джек – мой единственный наследник и… единственный теперь мой близкий родственник, – тихо закончил он, глядя в сторону.

После ухода профессора доктор Шредер взял в руки статуэтку и осмотрел ее со всех сторон, поднеся к свету. Фигурка как фигурка, во всяком случае, особенно красивой ее никак не назовешь. Но, как известно, дареному коню в зубы не смотрят. Пусть себе стоит тут на столе в кабинете клиники. Домой он ее, пожалуй, не возьмет.

И только когда один из пациентов буквально онемел от восторга при виде этого золотого уродства, а, опомнившись, схватил в руки и никак не мог расстаться с ней, заявив, что по знакомству, так и быть, готов приобрести ее за несколько тысяч фунтов, доктор в корне сменил свое мнение о фигурке. И долго еще не мог избавиться от чувства стыда от того, что не сразу оценил этот шедевр.

Золотая статуэтка была торжественно перенесена в квартиру доктора, где заняла почетное место в стеклянной витрине гостиной.

Не успел Гарри Гопкинс вернуться из отпуска, как его навестил профессор Хоуп.

Скромный лейтенант смущенно выслушал горячие выражения благодарности, но решительно отказался принять чек. А когда профессор позволил себе настаивать, у лейтенанта хватило силы духа оборвать словоизлияния почтенного профессора:

– Я не частный детектив и не веду дел по заказу клиентов.

Впрочем, в деле «тихой смерти» некоторые аспекты до сих пор оставались не выясненными. Со своим непосредственным начальником, полковником Дрейком, лейтенант Гопкинс пришел к единому мнению – не выяснять этих аспектов официальным путем. Лейтенант отнесся с пониманием к аргументу начальства о нежелании «чрезмерно копаться в грязном белье».

Через какое-то время еще не выписавшийся из клиники Джек Грэнмор принялся настойчиво требовать свидания с лейтенантом. Нельзя сказать, что такая настойчивость доставила удовольствие доктору Шредеру.

– Зачем вам это, молодой человек? Было – прошло. Постарайтесь забыть обо всем как можно скорее. Подумайте о своем здоровье.

Джек настаивал на своем.

– Ну как вы не понимаете, доктор? Я не могу забыть, пока не буду знать всего. А знаю я еще так мало…

Доктор тянул, как только мог, выискивая всевозможные предлоги. Ведь никогда неизвестно, как поведет себя еще неокрепшая психика выздоравливающего, уж как врач он понимал это прекрасно и не желал рисковать здоровьем пациента. Не станут ли новые открытия смертельным ударом для него? Оба они с психотерапевтом Роулинсом единодушно считали, что новое психическое потрясение их пациенту совершенно излишне.

Когда все отговорки были исчерпаны, доктору пришлось уступить. Ведь Грэнмор был практически здоров.

Повесив трубку, лейтенант Гопкинс добрых несколько минут изрыгал из себя совсем не светские выражения. Очень некстати был теперь визит в клинику. И времени не было, да и возвращаться к неприятному, мучительному делу совсем не хотелось. Но ничего не поделаешь, придется ехать.

При виде входящего в палату сотрудника Скотленд-Ярда Джек с трудом удержал себя от непроизвольной дрожи. Ему удалось взять себя в руки.

– Хочу поблагодарить вас, лейтенант. Я обязан вам жизнью.

Гарри Гопкинс небрежно отмахнулся:

– Глупости!

– Знаете, совсем недавно и я так думал. Но сейчас я другого мнения…

Разговор не клеился. Образы минувшего еще так живы были в памяти. В голове клубилось столько мыслей, что очень трудно было дать им словесное выражение.

Наконец Джек не выдержал.

– Могу я просить вес, лейтенант, прояснить для меня некоторые моменты?

Лейтенант Гопкинс без особой радости ответил:

– Разумеется, сэр. Какие именно?

Джек Грэнмор не сразу собрался с духом. Картины прошлого неотступно преследовали его, сменяя друг друга.

– Даже не знаю, с чего начать. Хотел бы спросить о многом. Ну вот, например, как вы обо всем догадались?

Не так-то просто ответить на такой вопрос. Понадобился ведь не один день и целая куча пусть незначительных, но красноречивых мелочей… Однако отвечать надо.

– Не сразу это случилось. Мои подозрения падали поочередно то на одного человека, то на другого. Собственно, не было обитателя дома, которого я бы не считал виновным в преступлениях. Разве что за исключением… за исключением истинного виновника. Какое-то время я и вас подозревал, сэр.

– Меня? – удивился Джек.

– Представьте, вы тоже удостоились чести возглавить список подозреваемых. Я составил список лиц, которые физически могли совершить преступления в доме профессора Хоупа. И вы были одним из них.

– И как же вы…

– На правильный путь меня натолкнул, собственно, случай. В одном из матросских кабачков в пьяной драке был серьезно равен индеец. От него мне удалось узнать, что мисс Хоуп… не была мисс Хоуп, не была дочерью профессора Хоупа.

– Но как же получилось, что она могла… могла выдавать себя за его дочь?

Лейтенант коротко рассказал историю проходимца и авантюриста Ларсена, на котором фактически держалась вся экспедиция профессора Хоупа.

– С профессором этого авантюриста связывали не только дела экспедиции, но и дела совсем иного плана. Профессор был обязан этому темному дельцу не только жизнью, не только успехом экспедиции, но и тем, что для него составляло самый смысл жизни – сбором своих бесценных коллекций. Видите ли, сэр, вывезти из дебрей непроходимых тропических лесов колоссальную статую идола индейцев, жертвенный камень, другие предметы жертвенного ритуала было очень и очень не просто. Этому препятствовали, с одной стороны, религиозные фанатики, с другой – агенты правительства. Уже тогда в Мексике были приняты законы, запрещавшие вывоз из страны предметов старины, памятников прошлого, составляющих национальное достояние республики. Мне представляется, – лейтенант задумчиво погладил себя по колену, – что и сейчас лучше не вникать в подробности этой истории…

– Как я уже сказал, – продолжал лейтенант, – Ларсен был человеком, совершенно лишенным предрассудков. Я бы даже назвал его уголовным типом… да, вот правильное определение. Уголовный элемент, форменный бандит! Но одновременно человек совершенно фантастической храбрости и решительности. О его организаторских способностях я уже упоминал. И все-таки главной чертой его характера была безудержная страсть к деньгам. Нет, не совсем так. Первое место в сердце этого человека занимали, в равных долях, деньги и дочь.

Джек медленно провел рукой по глазам:

– Кэй?

– Да, Кэй. Впрочем, тогда она носила другое имя, наверняка труднопроизносимое. Ее мать индианка умерла во время одной из частых там эпидемий, оставив годовалую дочку. Ларсен прекрасно понимал, насколько опасными делами он занимался, знал, что смерть ходит за ним по пятам, что он может погибнуть внезапно. И тогда маленькая дочь останется круглой сиротой. Выбрав подходящий момент для разговора с профессором Хоупом, он заставил того поклясться, что в случае его смерти профессор признает дочь Ларсена своей собственной. Удочерит.

– О, теперь мне многое становится понятным, – медленно произнес Джек.

– Ну, так вот, – глубоко затянувшись дымом сигареты (и когда только успел закурить? сам не заметил), продолжил Гарри Гопкинс. – Меня о многом заставила задуматься эта информация о Кэй. Теперь пришлось пересмотреть все мои теоретические представления о возможном ходе событий в доме профессора Хоупа. Постепенно в непроницаемой тьме стали проступать контуры мотива преступлений. Пока еще очень расплывчатые, но все-таки.

– Так какой же мотив?

Лейтенант прищелкнул пальцами.

– Ох, самый простой: завладеть имуществом профессоре Хоупа. А его состояние весьма солидное. И профессор вовсе не собирался ущемлять интересы родного сына ради, как ни говорите, приемной дочери. Львиная доля наследства должна была достаться Роберту Хоупу. И этим объясняется, почему он должен был умереть.

Затем лейтенант рассказал Джеку об обнаруженных им на чердаке детских тетрадях с сочинениями на заданную тему.

– Только после показаний индейца, раненного в драке с матросами, мне стало понятно, кто еще в раннем детстве наслаждался видом страданий животных и насекомых, – продолжал свой рассказ Гарри Гопкинс. – Прочитав о том, какой смешной вид представлял цыпленок, которому кухарка отрезала голову и он без головы бегал по двору, я и подумать не мог, что такое способна написать девочка. Что ж, смешанная кровь метиски и унаследованные низменные инстинкты отца-бандита иногда создают совершенно невероятный коктейль. Первоначальная тонкая паутинка моих подозрений постепенно превращалась в прочную нить, но по ней я никак не мог добраться до клубка. У меня не было никаких веских доказательств, одни предположения.

И тогда я решился. Нарушив все правила, без санкции прокурора… ну, не скажу, чтобы произвел обыск, но немного пошуровал в комнате мисс Хоуп. Не мог я делать этого официальным путем, я бы спугнул преступницу, теперь-то мы с вами это понимаем, но что мне пришлось вытерпеть тогда! Ну, да ладно. Итак, побывав в комнате мисс Хоуп в ее отсутствие, я получил опять множество материала для размышлений. Видите ли… Все женщины пользуются косметикой, у каждой есть излюбленный набор помад, пудр, теней, румян, духов. Но теми, которые стояли на туалетном столике мисс Хоуп, ни одна женщина наверняка не захотела бы пользоваться.

– Я вас не понимаю…

– Такими косметическими средствами могла пользоваться лишь актриса, гримируясь для выхода на сцену… в роли привидения. Или умирающей от чахотки. Одним словом, косметические средства мисс Хоуп служили не для того, чтобы, как принято обычно, подчеркивать красоту женщины, а, наоборот, лишить женщину ее красоты. Вернее, затушевать, замаскировать красоту.

– Так вот почему она была такая бледная?

– Вот именно. Прозрачная, без кровинки, кожа, огромные синяки под глазами и прочие ухищрения. Кому могло прийти в голову, что это была маска?

– Маска… – беззвучно повторил Джек. – А я думал… я так мучился, глядя на нее…

– Не только вы один, все думали, что бедная девушка тает на глазах, не спит ночами, потеряла сон и покой. И здоровье. Да, в комнате мисс Хоуп я обнаружил еще одну очень интересную вещь: холостой патрон к пистолету калибра 5.75.

– Это калибр моего пистолета!

– Именно так. Помните историю с исчезнувшей пулей? Я долго не мог ее разгадать. Теперь все стало ясно. Холостой патрон успели заменить на нормальный в те минуты, что ваш пистолет оставался внизу на столе. Ну, помните, вы его забыли? Или этого не было? Всего вероятнее, его просто вытянули у вас из кармана.

– Кэй?!

– Да перестаньте, наконец, удивляться! Разумеется, она. Как вы думаете, могло тогда так произойти?

Джек задумался.

– Да, пожалуй, это возможно. Но с какой целью?

– Цель была одна – нагнетать обстановку тревоги и ужаса. А тут вы сами были свидетелем! Человек, которого не берут пули… Вспомните, какое это произвело тогда на вас впечатление.

– В последовавшие за этим дни, – продолжал лейтенант, – события достигли крайней степени напряженности. Возможно, профессор Хоуп наконец-то стал кое-что подозревать. Я сужу так на том основании, что он намеревался изменить свое завещание. Видимо, догадывался, кто убил его сына. Ну, и тогда было решено убить профессора. А чтобы бросить подозрение на Джона Кетлака, смерть профессора решили представить как ритуальное убийство.

– А что в это время делал Кетлак? Где он был?

– Об этом я узнал совсем недавно. Индеец молчал, как проклятый, и заговорил лишь после того, как профессор приказал ему. Именно Джон Кетлак, связанный, истекая кровью, лежал тогда на чердаке. Убийцы собирались в удобное время вынести его тело из дома. Рана оказалась не смертельной. Придя в сознание, он как-то сумел освободиться от опутывавших его веревок и скрыться.

– Бутыль с вишневым соком, – прошептал Грэнмор. – Но ведь тогда Кэй… – он до боли прикусил губу, – тогда она была со мной…

– У нее был сообщник. Ее сводный брат, чистокровный индеец. Нам так и не удалось установить со всей определенностью, когда и с какой целью он прибыл в Лондон. Думаю, он шантажировал профессора Хоупа угрозой разоблачить истинное происхождение так называемой мисс Хоуп. Случись такое, и разразился бы скандал. Наши законы не оставили бы ненаказанным такое нарушение гражданского права Соединенного Королевства – подделка акта о гражданском состоянии является уголовным преступлением. Я уже не говорю о скандале. Короче, братец обосновался в Лондоне со всеми удобствами и вел весьма шикарный образ жизни. А точнее сказать – форменным образом купался в роскоши. В доме профессора в это время происходили непонятные кражи.

– Тоже… она?

Лейтенант пожал плечами.

– Конкретными доказательствами мы не располагаем, но со всей очевидностью по времени они совпадали с периодами, когда братец принимался особенно сорить деньгами. Это обстоятельство нами установлено. Мисс Хоуп, уж не знаю как, удалось направить подозрения на младшего Хоупа. К каким дьявольским штучкам она прибегла, понятия не имею. Видимо, ловко воспользовалась тем обстоятельством, что Роберт Хоуп запутался в довольно крупных карточных долгах. Потом пришло время убрать и самого профессора. Уже после покушения на него преступники узнали, что он успел составить другое завещание, наверняка в вашу пользу, сэр. Таким образом теперь вы стали объектом охоты. Надеюсь, вы помните ее рассуждения о препятствиях? Человек должен устранять их со своего пути и т. д. Настал момент, когда таким препятствием стали вы, милостивый государь.

– Вы говорите, на меня велась охота?

– Да. Первую попытку убрать вас со своего жизненного пути мисс Хоуп сделала на чердаке.

Джек с изумлением посмотрел на полицейского.

– На чердаке? И я ничего об этом не знаю.

– Отравленная булавка, – был короткий ответ.

– Вы имеете в виду кусок заржавленной проволоки?

Лейтенант улыбнулся. Грустной была его улыбка!

– Ржавчины вполне бы хватило, чтобы отправить на тот свет дюжину таких, как вы. Малейшая царапина – и готово. Помните, как в темноте вас чем-то ударили по плечу? Именно тогда она пыталась уколоть вас отравленной булавкой. От неминуемой смерти вас спасла японская рубашка – ее толстый шелк не удалось проколоть, булавка лишь погнулась.

Закурив следующую сигарету, лейтенант продолжил свой рассказ:

– Но я все еще не имел полной уверенности… Я считал, что в темноте на вас напал кто-то другой, скрывающийся на чердаке. И хотя у меня набралось уже довольно фактов, свидетельствующих о виновности мисс Хоуп, я так до конца и не мог поверить…

– О, я вас понимаю! – горячо воскликнул Джек Грэнмор. – Я понимаю. Поверить в виновность Кэй…

– Вот именно! Я просто не в состоянии был представить себе эту девушку в роли убийцы. И лишь случайный разговор с садовником Глоккером окончательно раскрыл мне глаза. Отпали последние сомнения. Подумать только! Не зайди я случайно к нему в оранжерею, все могло бы пойти по-другому. Вы наверняка приняли бы в дар чудесный экземпляр орхидеи от любимой девушки…

Джек лишь тяжело вздохнул.

– …и покинули бы сей бренный мир, умерев той же смертью, что и Роберт Хоуп. Припомните, ведь несчастный молодой человек умер, вдыхая аромат чудеснейшей туберозы. Думаю, не ошибусь, если выскажу предположение, что мисс Кэй расписывала чудесный аромат орхидеи и уговаривала вас понюхать цветочек?

– Да, именно так и было, – почти беззвучно подтвердил Джек. – Уговаривала.

– Так я и думал! И если бы вы ее послушались, уверяю вас – не было бы нашего сегодняшнего разговора!

– Вы спасли меня…

– Ну, а потом… Впрочем, вы и без меня знаете, что было потом.

Джек Грэнмор опустил голову.

– Знаю…

Оба помолчали. Лейтенант следил за поднимающимися к потолку колечками сигаретного дыма. Грэнмор смотрел на лейтенанта, напряженно размышляя о чем-то.

– А кем был человек, которого нашли мертвым в саду у дома профессора? – спросил он. – Или этого так и не удалось выяснить?

– Скотленд-Ярд не допустит такой компрометации. Не сразу, но мы установили его личность. По правде говоря, ничего интересного. Обыкновенный уголовник. Больше времени проводил в тюрьмах, чем на свободе. Так что о нем жалеть не стоит…

– Но кто же его убил и зачем?

– Как юрист я бы квалифицировал данный казус как «превышение необходимых средств обороны». Человек убил нападавшего, защищая собственную жизнь. Следствие по этому делу прекращено «по причине не нахождения субъекта преступления». Вы понимаете? – представитель Скотленд-Ярда стряхнул с рукава своего мундира невидимую пылинку. – А впрочем, бедному Кетлаку и без того сильно досталось в последнее время, ведь он чуть не погиб из-за своей преданности хозяину. Защищая его коллекцию, он и… Если мне память не изменяет, – лейтенант устремил глаза в потолок, – в постановлении суда фигурировала такая формулировка – «неизвестные злоумышленники». Надеюсь, к этому делу не будут возвращаться.