Текст книги "Дом тихой смерти (сборник)"

Автор книги: Ежи Эдигей

Соавторы: Яцек Рой,Т.В. Кристин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 39 страниц)

– Идет. Скажу об этом Янушу, то-то он позлится!

– Ты намерена использовать мою особу, чтобы позлить жениха?

– Я намерена использовать любой повод, чтобы его позлить. А ты сразу и испугался? Эх ты, размазня! А что, если тебе придется бороться за свою девушку?

– Это еще за какую?

– Ну хотя бы за меня. Ты ведь сказал, что я тебе нравлюсь.

– Интересно, как это я могу за тебя бороться? И когда? Ведь ты будешь уже в Швеции.

– Все отговорки. Сдается мне, что тебе легче бороться с преступниками, чем за свою девушку.

– Не за девушку, а за… невесту другого.

– Ну вот, опять! Перестань!

– Ты рассердилась? Скажи лучше, что он тебе наобещал в этой сказочной стране?

– Вот ты шутишь, а у него там большое состояние.

– В акциях фирмы Свенсонов?

– Так ты знаешь? – удивилась девушка и с подозрением посмотрела на детектива. – Арт, если ты знаешь что-то еще, скажи мне!

– Просто я кое о чем догадываюсь. А твердо знаю одно: деньгами тебя не купишь.

– Так уж и твердо? Уверен, что не ошибешься? Ведь каждой девушке хочется иметь хороший дом, машину, красивую одежду. Что в этом плохого?

– Ничего, если при этом не забывать о малости – чувствах.

– Арт, откуда ты знаешь об акциях?

– Просто еще в прошлом году милиция собрала все сведения о каждом из жильцов «Альбатроса».

– Арт, не надо ему говорить о нашем разговоре.

– Совершенно с тобой согласен.

После ужина детектив, как обычно, занялся шведским языком. Дело шло на лад, он уже мог говорить со шведами на общие темы. Сейчас у себя в комнате Бакс занимался грамматикой.

Занятия прервал стук в дверь. Это оказался художник. Его робкое, даже подобострастное «можно?» свидетельствовало о том, что он явился с какой-то просьбой. И в самом деле, с просьбой, притом пустяковой – одолжить пятьсот злотых, дня на два-три, самое позднее до понедельника, в воскресенье он выставляет несколько полотен и с десяток акварелей в местном Доме культуры, что-нибудь наверняка продастся, тогда он и вернет долг.

Бакс прекрасно знал, что у художника, в общем-то малого симпатичного, долгов больше, чем картин и даже кистей, но все равно отказать не мог. Благодарность художника не имела границ и выразилась в самой, на его взгляд, естественной форме: он пригласил Бакса распить с ним бутылочку водки.

– А у вас она есть? – поинтересовался Аристотель на всякий случай.

– Нет, но сейчас куплю и зайду за вами, а уж как Нинка будет рада! И знаете, мы вам сообщим нечто интересное. Вы какую предпочитаете?

– Ржаную. Вот, пожалуйста, моя доля.

Ковалики занимали две комнаты на втором этаже – одна была угловая и выходила во двор, вторая – на центральный вход: Царящий в обеих комнатах беспорядок не имел ничего общего с так называемым художественным. Книги, альбомы, плакаты, краски и кисти валялись вперемежку с разнообразными предметами гардероба, преимущественно дамского. Первая комната, получившая громкое название мастерской, была вся пропитана едким запахом масляных красок, олифы и чего-то еще, неизвестного Арту.

Жена художника встретила Арта с распростертыми объятиями.

– Рады, мы очень рады вам! Последнее время все вечера мы проводим дома. Олесь работает, о дансингах приходится забыть, разве что кафе, да и то изредка…

Бакс знал, что это «изредка» означало каждодневное многочасовое сидение в кафе за чашечкой черного кофе, но, разумеется, ничего не сказал.

– А вы не бываете в кафе? Мне кажется, я как-то вас видела там.

– Очень редко.

– А сколько в Свиноустье кафе! Их владельцы гребут деньги лопатой! Что вы скажете на этот счет?

– О владельцах? Хорошо зарабатывают, как и на каждом курорте, куда отдыхающие приезжают тратить деньги. «Ну и баба! Неужели придется говорить на такие темы?»

– Ничего себе! Олесь, ты слышал?

Олесь не слышал, так как был занят откупориванием бутылки вина, ибо, как оказалось, его жена водки не пила. Борьба с пробкой поглощала все его умственные и физические силы Наконец художник победил.

– Над чем вы работаете? – задал Арт сакраментальный вопрос.

– Пишу портрет Нинки.

– Ох, не смотрите! Нельзя смотреть, пока не закончено! – вскричала супруга художника, подбегая к закрытому полотну и стаскивая завесу.

Детектив немного разбирался в живописи и мог отличить хорошую работу от мазни. Перед ним была мазня. На картине размером сто на шестьдесят была изображена обнаженная женщина. Ее лицо художник намеренно лишил характерных черт, иначе ему пришлось бы изобразить супругу со свойственной ей гримасой – смесью униженности и зависти. Зато с фотографической точностью он воспроизвел толстые бедра, обвисшую грудь, дряблое тело. «Неудивительно, что он стал алкоголиком», – подумал Арт, испытывая все большую антипатию к женщине и проникаясь жалостью к художнику.

– Ну и как? – с вполне понятным опасением спросила пани Ковалик.

– Неплохо, – удалось ему выдавить из себя. Если бы у нас за ложь полагалась смертная казнь, детектив уже висел бы.

– Вот видишь, Олесь! А ты не хотел меня рисовать! Представьте себе, он считает, что портреты получаются у него хуже акварелей! Акварелей!!

Сколько презрения заключалось в последнем слове!

– Я не знаток, к тому же я еще не видел других работ вашего мужа.

– Пожалуйста, вот они. Мои портреты, пейзажи, натюрморты. Ну и эти самые акварели.

Презираемые пани Ковалик небольшие картины были очаровательны, отличались легкой, воздушной цветовой гаммой; простотой и абсолютным отсутствием претензий.

– Мне они очень нравятся.

– Вам не откажешь во вкусе, – заметил художник и наполнил бокалы, причем легкость и какая-то грациозность в разливании алкогольных напитков чем-то напоминала его акварели. – Выпьем за искусство!

– Ладно, я согласна, акварели тоже хороши, – снизошла жена художника, – но портрет, обнаженная натура, все-таки ни с чем не сравнится. Возьмем Рубенса…

– Нинка, хватит этих аналогий. Ну куда мне до Рубенса?

Художник подмигнул Баксу, и тот понял, что у бабы просто-напросто пунктик на красоте собственного тела.

– А знаете, сколько заплатили за мой обнаженный портрет в Катовицах? Один адвокат из Варшавы заплатил семь тысяч злотых!

– За акварели я получил больше, – заметил художник.

– Тогда ты еще не пил!

– Ладно, Ниночка, давай не будем при госте… И этот акт тоже продадим. А вы, пан Ковальский, выберите себе что-нибудь небольшое, я хочу сделать вам подарок.

– Зачем же подарок? Я могу купить. Вот хотя бы эту акварель. Сколько вы за нее хотите?

– Двести злотых, – быстро ответила пани Ковалик.

– Нинка! Ведь такие мы продаем по сто!

– Я куплю по двести и возьму три штуки, можно? Мне давно хотелось что-то такое повесить у себя в комнате.

– Разумеется, но вот эту возьмите дополнительно, бесплатно.

– Олесь, пусть пан Ковальский пока не забирает своих картин. Мы поместим их на выставке с табличкой «продано», это всегда производит хорошее впечатление.

– Пожалуйста, я подожду.

– Как вы относитесь к современной живописи? – начал профессиональный разговор художник, хотя после нескольких рюмок водки язык у него уже порядочно заплетался.

– Я в ней ничего не понимаю.

– Я тоже, но сейчас это модно, ни о чем другом не говорят.

– Да, я тоже слышал, шума много. Вы обещали мне о чем-то сообщить, пан Ковалик.

– А, правда. Ниночка, расскажи, пожалуйста, пану.

– Только просим об этом никому не говорить, – начала таинственно пани Нина. – Как-то на днях мне удалось продать два полотна мужа, мы решили это событие отметить, не знаю, обратили ли вы внимание, нас тогда не было в доме весь вечер. Мы вообще собирались вернуться очень поздно, но я неожиданно почувствовала себя плохо, знаете, моя нервная система…

– Ниночка, не отвлекайся!

– Но я же говорю о деле! Так вот, мы вернулись раньше, чем предполагали, и застали в нашей комнате – кого бы вы думали? Да я сама ни в жизнь бы ни догадалась! Застали пана Милевского!

– Я не понимаю. Вы оставили двери незапертыми?

– Да нет же. В том-то и дело! Я, естественно, очень разволновалась, да и он выглядел как воришка, которого застали на месте преступления, тем более что…

– Мы вам покажем, – не выдержав, прервал ее рассказ художник и предложил Баксу пройти во вторую комнату. – Вот! – Он указал на старую картину, висящую на стене. – Вы думаете, что это просто картина? Мы тоже так думали. А это дверца сейфа!

– Пан Милевский не успел ее закрыть, – дополнила жена. – И вынужден был объяснить нам, что и как.

Детектив подошел к стене и внимательно осмотрел картину, но ничего необычного не заметил. Тогда художник, взявшись за раму, повернул ее влево, а потом потянул к себе. С тихим треском сработал невидимый механизм, дверца сдвинулась в сторону и в стене открылся прямоугольный тайник, сделанный из толстого металлического листа. Тайник был пуст. Бакс тщательно обследовал его и не обнаружил пыли. Итак, тайником пользовались, причем недавно, о чем свидетельствовал и механизм, смазанный маслом и вычищенный. Что могли здесь хранить? Откуда журналист знал о его существовании? Что он искал в отсутствие хозяев комнаты? Знал ли о тайнике Боровский? Спокойно, надо все это обдумать.

– А что говорил Милевский?

– Да он и слова не мог сказать, куда девалась его обычная самоуверенность? Краснел, заикался, пытался уверить нас, что мы забыли запереть дверь и он совершено случайно зашел, что его давно интересовали работы Олеся, что заметил тайник, так как он был открыт, ну и тому подобные глупости. Я не выдержала и сказала ему, чтобы не считал нас дураками. Тогда он заявил, что на свой страх и риск ведет собственное расследование совершенных в этом доме преступлений и собирает материалы для своих статей. О тайнике ему сообщил Рожновский.

– Рожновский?

– Да. В прошлом году эти комнаты занимали Рожновские. А мы жили в вашей комнате.

– Я в своей комнате тоже обнаружил тайник, – пошутил детектив, и когда пани Ковалик вытаращила глаза, добавил, – ничего особенного там не было, немного долларов, вот и все.

– Что вы говорите! Олесь, видишь, сколько раз я тебе говорила, надо лучше искать, а ты мне все не веришь, какой же ты недотепа…

– Успокойся, дорогая, пан пошутил…

– Да, я пошутил. Рожновские были хорошо знакомы с Боровским?

– Очень хорошо. Они не один год приезжали сюда.

– А не успел ли пан Милевский взять что-нибудь из тайника?

– Вот именно! Я сама так подумала и выложила ему, что о нем думаю. Ведь если бы мы нашли драгоценности, нам полагалось бы десять процентов их стоимости.

– Но тайник-то не вы открыли.

– Журналист утверждал, что в тайнике ничего не было.

– И ты ему веришь? Ведь мы не могли обыскать Милевского. А он наверняка искал то золото, которое пропало у Рожновской.

– А вы откуда знаете об этом золоте?

– О нем все знают. После смерти жены Рожновский несколько дней спрашивал всех в доме, не видел ли кто шкатулки, принадлежавшей его жене.

– А чем закончился ваш разговор с журналистом?

Милевский ловкач, ничего не скажешь! Отвел Олеся в сторону и предложил ему пять тысяч злотых. Что нам оставалось делать – мы их взяли.

– А ваше мнение об этом инциденте, пани Нина?

– Дешево отделался! То есть, я хотела сказать – судить его надо!

– Нинка, ну что ты говоришь?

– А ты молчи! В прошлом году он убил Рожновскую, чтобы завладеть ее шкатулкой с золотом. Шкатулку нашел лишь сейчас! В этом я готова поклясться где угодно! И на суде тоже! Только никому не говорите об этом!

Уже был одиннадцатый час. Бакс собирался ложиться спать, когда кто-то громко постучал в дверь его комнаты. Он открыл и увидел бледную, испуганную студентку.

– Что случилось, Божена?

– Извини, но мне нужна твоя помощь, – сказала она дрожащим голосом.

– Заходи, успокойся и расскажи, что случилось.

– Я… просто не знаю… у меня… шарфик.

Он усадил девушку в кресло, стал гладить ладонью ее мягкие, пушистые волосы. Постепенно Божена пришла в себя.

– Ну, теперь расскажи, что же случилось.

– Шарфик, Арт, шарфик. Он висит на моем окне.

Бакс раскрыл шкаф. Два шелковых шарфа лежали на своем месте.

– Мои шарфы на месте, пойдем посмотрим, что за шарф висит у тебя.

– Нет! Я ни за что не войду в свою комнату! Иди один. Я останусь тут, можно?

– Оставайся сколько хочешь, а я схожу посмотрю. И запру твою дверь. Где ключ от твоей комнаты?

– Лежит на столе. Возвращайся скорее, я боюсь.

Бакс вошел в комнату студентки. Он был здесь первый раз. Чистая, уютная комната, на столе свежие цветы, в шкафу книги. Окно раскрыто настежь, вокруг центральной фрамуги завязан бантом шелковый шарф, коричневый в черную крапинку. Подойдя к окну, Аристотель развязал несложный узел и убедился, что шарф относился к тому же набору – тот же материал, размер, качество…

Выстрел в ночной тишине прозвучал неожиданно и не очень громко. Арт пригнулся под подоконником. Снова тишина. Тревожная, грозная тишина.

«Стреляли с дерева, – подумал Арт. И сразу пришла следующая мысль: – Если так, то „он“ и теперь там. Вот возможность захватить преступника. Осторожно, старик, осторожно. Ты имеешь дело с опасным и решительным противником. Но рисковать глупо. Надо действовать осторожно. Он прячется в темноте, он остается невидимым, у него оружие и он умеет с ним обращаться. Свет в комнате. Прежде всего погасить свет, сравнять шансы».

Рука нащупала стоящий на подоконнике горшок с цветком. Взмах, резкое движение, треск, темнота. Бакс, как кот, прыгнул к двери, но поскольку ловкостью кота он не обладал, растянулся на полу. Когда поднялся, увидел на пороге комнаты испуганного доктора.

– Что здесь происходит? – спросил тот. – Что вы делаете в комнате панны Чедо?

– А мы поменялись, – пояснила девушка, появляясь в дверях комнаты Бакса. Бакс же, не отвечая, бросился вниз по лестнице.

– Останься в коридоре с доктором! – успел он крикнуть девушке. – Я сейчас вернусь.

Во дворе было тихо и спокойно, ни одной живой души. Две высокие стройные ели возвышались в десяти метрах от здания.

Искать ночью следы было бессмысленно. Некоторое время он неподвижно стоял в тени стены, прислушиваясь. Тишина, ни стука, ни звука, ни шелеста. В центральных окнах второго этажа погас свет. Там помещались комнаты Ингмара Свенсона. Кое-где свет еще горел. Пора возвращаться, нет смысла стоять здесь.

В холле он столкнулся с Розочкой, которая запирала двери гостиной, готовясь ко сну.

– Вы ничего не слышали? – спросил он ее.

– Нет. А что? Случилось что-нибудь?

– Пан Ковалик от скуки задушил жену. Где пан Боровский?

– И всегда у вас глупые шуточки! Шеф в темной комнате, проявляет снимки. А почему у вас такой взъерошенный вид?

– Я торопился, чтобы успеть до того, как запрут двери.

Узкая лесенка вела в подвальную часть здания, где размещались служебные помещения – прачечная, гладильная, котельная, склады. Там же у Боровского была и фотомастерская.

Боровский открыл дверь не сразу. Баксу пришлось стучать дважды.

– А, это вы? – Хозяин пансионата вышел в коридор. – Я не приглашаю вас войти, так как в комнате темно, а зажечь свет нельзя: фотографии в растворе. Может, поднимемся наверх?

– Давайте поднимемся, я хочу просить вас помочь мне выяснить, кого сейчас нет в «Альбатросе».

– А что-нибудь случилось? Пошли. Мы можем определить по ключам.

– Это ничего не даст. Меня бы первого не было.

– В таком случае я пройдусь по комнатам.

– Спасибо. Я буду ждать вас в комнате панны Чедо.

Студентку и доктора он нашел там же, где их оставил.

– Спасибо, доктор. Божена, зайдем на минутку к тебе.

Девушка удивилась, увидев под потолком разбитый абажур, а на полу – жалкие остатки цветочного горшка, но держалась мужественно и лишь вопросительно взглянула на Бакса. Тот объяснил причину беспорядка.

– В шкафу есть настольная лампа побольше этого грибка у постели.

Включив лампу, они принялись наводить порядок – собирать осколки абажура и горшка, заметать землю. Девушка не выдержала:

– Арт, я слышала выстрел, а потом какой-то глухой удар…

– Это был действительно выстрел, стреляли в меня, не бойся, больше стрелять не будут. Нам надо поторопиться, сейчас придет Боровский.

Пулю он нашел в стене на высоте примерно двух метров. Сидела она не очень глубоко. Детектив без труда выколупал перочинным ножом свинцовый шарик со слегка сплющенной верхушкой. Девушка молча следила за его действиями.

– Арт! – она внезапно схватила его за плечо, как будто до нее только что дошло происшедшее. – Ведь тебя могли убить! Боже мой! Из-за меня…

– И тогда бы я всю жизнь являлся этому негодяю в виде привидении. Всю его жизнь… Ты когда обнаружила шарф?

– Да как только пришла. А пришла… минутку, да, еще не было десяти. Мы с Янушем и Коваликами сидели в «Чайке», я с ним поссорилась и ушла.

– И он тебя не проводил?

– Я не разрешила. Он был вдребодан пьяный. Пить начал еще с обеда. Он вышел следом за мной, но я сбежала от него.

– Когда ты вернулась, твоя дверь была заперта?

– Да. Один ключ я всегда ношу с собой, второй остается в холле, в ящике. Арт, мне страшно!

– Не бойся, все прошло.

Открылась дверь, и появился Боровский. Как всегда, отвесив поклон, он произнес:

– Прошу прощения, я выполнил вашу просьбу. В настоящее время в доме нет супругов Свенсонов, господина Нильсона, супругов Коваликов и нашего уважаемого редактора.

– Благодарю вас. Мне кажется, о случившемся не следует никому сообщать. Как вы думаете?

– Совершенно с вами согласен! И так уже слишком много неприятностей случилось в моем доме. Разве что известить милицию?

– Не надо, зачем нам еще одна беспокойная ночь? Благодарю вас, всего хорошего. Что будем делать? – спросил он девушку, когда Боровский вышел.

– Останься, я ни за что не усну от страха.

– Хорошо, ложись, а я сяду вот в это кресло.

– Пододвинь его поближе к тахте и закрой окно. Я выключу свет, чтобы раздеться.

– Раздевайся и ложись, я пока схожу запру свою комнату.

Вернувшись, он ощупью разыскал кресло. Ночь была темная, небо покрывали тучи.

– Дай мне руку, Арт, не бойся, я тебя не съем. Мне надо знать, что ты здесь рядом.

– Я здесь рядом.

– Дай руку.

Она взяла его руку в свою – теплую и мягкую. Арт закрыл глаза и почувствовал, что проваливается в пропасть. Сейчас ему, как никогда, требовалось хладнокровно проанализировать случившееся, сделать выводы, он пытался заставить себя сосредоточиться на событиях минувшего часа – напрасно. В детстве он любил прийти на речной берег, лечь на спину и, глядя в небо, ни чем не думая, весь растворялся во всеохватывающем ощущении счастья. Подобное ощущение охватило его сейчас, и он ничего не мог с собой поделать.

– Арт, ты не уйдешь, пока я не усну?

– Спи, я не уйду.

– Обещай, что не уйдешь, пока не рассветет, а то мне страшно.

Постепенно глаза привыкли к окружающей темноте, и он уже смог различать очертания мебели. Лицо девушки темным пятном выделялось на белом фоне подушки. Мерное дыхание свидетельствовало о том, что она заснула. Арт встал, осторожно положил ее руку на постель и сел обратно, пытаясь собраться с мыслями и обдумать ситуацию.

Мысли беспорядочно проносились в мозгу. «В кого все-таки стреляли? В меня, это не вызывает сомнений. Комната была ярко освещена, убийца не мог спутать Божену со мной. Вряд ли его целью было убить девушку. Скорее всего он рассчитывал на то, что испугает ее и она кинется за помощью. К кому? Прежде всего к своему жениху. Но мог ли убийца спутать прекрасно сложенного журналиста с худым высоким Баксом?

Тогда почему он промахнулся? С такого-то расстояния? Может, занял неудобное положение? Мог ли стрелять Милевский? Нельзя его исключить, если он шел следом за девушкой, но вот шарф… Успел ли? Не забыть спросить Коваликов… А впрочем, стоит ли? За пару злотых поклянутся, что он ни на минуту не отлучался от столика, даже в туалет не выходил. Ну их к черту!»

Глаза его слипались, и, как он ни боролся со сном, в конце концов заснул.

Проснувшись, Арт обнаружил, что его ноги уложены на стул, а сам он заботливо укутан пледом. Светало. Божена мирно спала, положив одну руку под щеку, волосы закрывали ей половину лица. Взглянул на часы, было полпятого. Следовало бы уйти, но вдруг девушка проснется и испугается. Уходя, он вынужден был бы запереть ее, поскольку у него был всего один ключ. Нет уж, придется подождать еще.

Она проснулась в седьмом часу.

– Как хорошо, что ты здесь!

– Ты просыпалась ночью?

– Да, я прикрыла тебя пледом, а ты так крепко спал, что даже и не почувствовал.

– Жаль… Ну, я, пожалуй, пойду.

Коридор был пуст. Снизу доносились звуки шагов, тихий звон посуды Пансионат просыпался. Что-то принесет ему новый день?

День принес немало, причем началось с самого утра. Еще не было и восьми, Бакс собирался спуститься к завтраку, когда к нему пришел незнакомый мужчина, в котором каждый за версту признал бы милиционера.

– Я от майора Шиманского, – отрапортовал он, подавая Баксу завернутый в серую бумагу пакет.

Наконец-то он получил сведения, которых так ждал. С нетерпением сломал печать («Павел всегда был формалистом»), письмо спрятал в карман («Прочту после завтрака»). Взгляд упал на первый лист присланных материалов. «Что за черт? Пани Ковалик? Ну да, в прошлогодних материалах о ней не было сведений, кажется, у нее не оказалось с собой паспорта, ограничились сведениями, почерпнутыми из регистрационной книги – она сама их сообщила. Ну и ослы! А теперь установлено, что настоящие имя и фамилия жены художника… Нина Миллер!»

Миллер. Эта фамилия многое проясняла. Помимо того, что ее носила жена художника, она же была девичьей фамилией Натальи Рожновской. Сестры? Но матери и отцы у них были разные. Сводные сестры?

Детективу вспомнилась одна из записей в календаре Марии Решель: «Н. Миллер 1943 год, 5 декабря». Пока неясно, что скрывалось за буквой Н. и за датой…

Завтрак прошел в молчании. Может быть, не все знали о случившемся ночью, но нельзя было не почувствовать общей напряженности. Ни хозяин пансионата, ни Бакс не реагировали на вопросительные взгляды. Журналист сунулся было с разговором к Божене, но девушка обдала его таким презрением, что он быстренько опустил нос в тарелку с молочной кашей и больше не предпринимал попыток наладить отношения.

– Черная пятница, – попытался пошутить хозяин. Ему на помощь поспешил доктор:

– Пхедлагаю завтха охганизовать танцевальный вечех! А поскольку схеди нас пхеобладает мужской пол, попхосим Хозочку пхигласить подхужек…

– У вас же есть знакомая девушка! – не преминула уколоть его Божена.

– Я не о себе забочусь, панна Чедо, к пхимеху, пан Ингемах, пан Ковальский, пан Петех…

– Пану Ковальскому будет с кем танцевать, позаботьтесь о себе!

– Прекрасная мысль! – обрадовался Боровский. – А как другие относятся к этому?

– Давайте танцевальный вечер устроим в воскресенье, – сказал Милевский. – Завтра нам предстоит сыграть последние партии нашего шахматного турнира.

Наверняка он думал о том, как будет играть с норвежцем, все остальные партии уже мало что значили в турнире.

– Во сколько вы намерены начать игру? – Старший из шведов посмотрел сначала на журналиста, потом на норвежца. Те шепотом посовещались, и журналист ответил:

– После того, как будут закончены другие партии, то есть, вероятнее всего, лишь после обеда.

– В таком случае, – с улыбкой потер руки Боровский, – в воскресенье после ужина мы устроим небольшой вечер. С торжественным вручением призов.

– Призы мы можем вручить и завтра, – заметил Вольф Свенсон.

– Нет, нет! – стоял на своем Боровский. – Надо в торжественной обстановке. И коньяк разопьем, если победитель…

– Скинемся, – предложил художник. – Надо купить водки, может, и вина…

– Не «может», Олесь, а обязательно, несколько бутылок, и наилучшего, – вмешалась его половина.

– Я приготовлю закуски, – заявил хозяин «Альбатроса», – холодные и горячие. Розочка, пригласи двух подружек!

– Хорошо, хозяин.

После завтрака детектив вышел во двор пансионата, окинул взглядом высокие ели. Стрелявший не мог находиться ни на одной из них, иначе бы пуля вошла в стену под другим углом. Нет, исключено, «стрелок» не мог быть на дереве.

На всякий случай Бакс обошел деревья, внимательно осмотрел газон под ними и не обнаружил никаких следов. На коре деревьев не видно было свежих царапин. Откуда же стреляли?

Он осмотрелся. Владения Боровского от соседа отделяла высокая каменная ограда. С нее? Ограда достаточно широка, на ней вполне может встать человек. Бакс подошел ближе, коснулся серой стены. Местами штукатурка обвалилась и виднелась красная кирпичная кладка. А вот этот участок ограды находится прямо против его окна.

Бакс посмотрел на землю и вздрогнул. У самой стены четко отпечатались два следа мужских ботинок, более глубокие в передней части. «Спрыгнул с ограды», – подумал детектив и нагнулся. Это были следы так называемых «тракторов», ботинок на рифленой резиновой подошве. Он видел такие на ногах Петера Нильсона.

Мария Решель была задушена человеком в шоферских перчатках, о чем свидетельствовали пятна смазки и бензина на ее шее. Владелец автомашины? Если даже и так, из проживающих в «Альбатросе» свои машины имели все иностранцы, журналист да и сам хозяин.

Вернувшись к себе, Бакс занялся чтением полученных утром документов. Первый из них относился к супругам Ковалик. Супругам ли? Художник Александр Ковалик действительно был женат, но вот уже минуло пятнадцать лет, как он оставил жену и связал свою жизнь с Ниной Миллер, девицей, ставшей его добрым, а по правде сказать, злым и требовательным духом, решающим за него, что и как ему делать, претендующим на роль музы и ангела-хранителя художника. Жена не давала Ковалику развода, а может, он и не очень настаивал? Детектив с удивлением узнал, что некогда Нина Миллер танцевала в лодзинской оперетте, потом поймала в свои сети художника и оставила сцену.

Рожновские. Поженились в сорок восьмом и все время жили в Щецине. Частная фирма – торговля мехом, мелкое производство. Делами в основном занималась жена, муж почти все время посвящал шахматам. А вот интересная информация, очень интересная. У Рожновской в Свиноустье была вилла, в шестьдесят первом году она ее продала, приобрел виллу… Боровский! Да, все совпадает, улица Жеромского сорок девять, этот объект теперь носит романтическое название «Альбатрос». Вот так новость! И продала недорого, всего триста восемьдесят тысяч, ну да, тогда дома были дешевле, а может, здание нуждалось в капитальном ремонте?

Откуда же этот дом у Рожновской? А, вот. Нотариальный акт на недвижимую собственность был составлен еще в сорок седьмом году на девичью фамилию Натальи Рожновской – Миллер, достался он ей по завещанию отца. Да, это многое объясняет. Из года в год приезжая в «Альбатрос», Рожновские чувствовали здесь себя как дома, и неудивительно: тут им был знаком каждый камень, каждый тайник…

Януш Милевский, спортивный журналист. Холост. Главное увлечение, можно сказать, страсть – шахматы Теоретик, практик, автор шахматных композиций, часто бывает в Швеции и Норвегии – Стокгольм, Мальме, Осло. Будучи в загранкомандировках, пишет интересные корреспонденции, необязательно спортивного характера. Детективу была известна и другая сторона деятельности Милевского в Скандинавии, но только вот откуда у журналиста – не такие уж у них сногсшибательные гонорары! – появились крупные суммы для приобретения акций? Источник поступления этих денежных сумм так и остался неизвестным, во вновь полученных документах об этом тоже ничего не говорилось.

Роман Боровский. В Свиноустье живет с сорок пятого, точнее, в этих местах оказался еще в сорок втором году, во время оккупации, когда был вывезен немцами из Варшавы на принудительные работы – на строительство военного объекта в Пеенемюнде. В этих краях он остался и после освобождения. Сплошные сюрпризы! Оказалось, что после войны он организовал в Свиноустье небольшую фирму по расчистке развалин и строительству новых домов, которая принесла ему изрядные барыши и уважение сограждан. Он даже был избран депутатом районного совета. Потом открыл свое фотоателье. Дела, как видно, шли хорошо, и вскоре он смог приобрести дом. В пятидесятом году овдовел; богат, его счет в банке – семизначный. И постоянно пополняется, ибо пансионат в курортном городе и фотоателье приносят немалый доход.

В короткой биографии доктора не было ничего интересного. Он недавно закончил институт в своем родном городе Познани, там же работал в больнице. Родители его тоже были врачами, отец умер, мать до сих пор работает. У них с матерью скромный домик с небольшим садиком в одном из предместий Познани. Все.

Намного богаче фактами и интереснее была биография Марии Решель. В эти места она приехала еще в тридцатом году, замуж так и не вышла, работала… Минутку, что это? Детектив, не веря себе, еще раз перечитал густо заполненные строками страницы. Да, это так: до войны Мария Решель была домработницей у некоего Нормана Миллера! Отца Рожновской! В том самом доме, где сейчас он читает эти увлекательные строки!

Детектив отложил бумагу и вытер вспотевший лоб. Ну и ну! В таком случае запись, сделанная Решель в своем календаре: «Н. Миллер 1943 год, 5 декабря» могла относиться к старику Миллеру. Проверить, не является ли 5.12.43 датой его смерти. Кем же в таком случае приходится Норману Миллеру жена художника? Выяснить, выяснить и все обдумать еще раз…

Сведений о скандинавах было немного, видимо, шведские и норвежские власти с некоторой осторожностью подошли к запросам поляков – неизвестно, чего ждать от этих коммунистов.

Ингмар Свенсон был владельцем большой фабрики оборудования для рыболовных судов в Стокгольме, кроме того имел акции в других фирмах и прежде всего в фирме брата. Вольф Свенсон, главный акционер и совладелец рыболовецкой верфи в Мальме, «сотрудничал» с фирмой брата – ничего удивительного, одна отрасль.

Адвокат Петер Нильсон, как оказалось, жил отнюдь не на адвокатские заработки. Он тоже держал солидный пакет акций, каких – не уточнялось, имел и кое-какую недвижимость в Осло. Вдовец, как и старший из шведов, но у него было двое детей. Какого возраста, опять же не уточнялось.

Просмотрев повторно наиболее интересные для него сведения, детектив спрятал их в сумку, но, подумав, вынул и свернул в трубку, решив отнести в отделение милиции. «Там они будут в сохранности. Надо отдать должное людям Павла, неплохо поработали».

Письмо друга, короткое и заботливое, еще раз напомнило Арту о необходимости соблюдать осторожность и содержало кое-какую конкретную информацию. Так, например, в нем объяснялись причины бегства за границу Рожновского. Вероятней всего, их следует искать в финансовых махинациях, которые он уже несколько лет предпринимал, пытаясь увеличить свои накопления. Ему грозило банкротство и арест, вот он и сбежал за границу. Но все это одни предположения, а как было на самом деле? Может, бежал он потому, что убил жену и боялся уголовной ответственности? Но уж Марию Решель убил наверняка не он, и вряд ли он вообще был причастен к этому преступлению.