Текст книги "Северин Морозов. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Евгений Филенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 49 страниц)

– «Проклятие ветерана», – усмехнулся Хэнтауту. – Пьем!

– Пьем! – воскликнул Теурхарн.

Капитанторпедир Уррохорх перевернул свой кубок, демонстрируя отсутствие содержимого.

– Эршогоннары! – произнес он ясным голосом. – С глубоким прискорбием принужден буду на короткое время покинуть ваше прекрасное общество. Надеюсь застать вас здесь же и в том же составе…

С этими словами он откинулся в кресле, умостил голову на собственном плече, подперевши рукой, и мгновенно уснул.

– Обожаю его, – сказал лейтенант Теурхарн. – Но что за проклятье вы только упомянули?

Хэнтауту поморщился.

– Так, ерунда. Циркулируют слухи, что бесстрашный грандадмирал пал жертвой нелепого суеверия. Некий воякаветеран якобы предрек ему страшную смерть в космическом рейде. « Тьма и безмолвие чужого мира поглотят тебя…»Или чтото в этом духе. По какимто своим соображениям грандадмирал счел разумным отнестись к бреду выжившего из ума инвалида со всей серьезностью. Поэтомуде он оставил командование Двенадцатой штурмовой эскадрой на фронтире и посвятил себя штабной разведке. Навсегда зарекшись покидать пределы метрополии… Я считаю, это чушь. Грандадмирал получил новое назначение от гекхайана, отвергнуть каковое не отважился. Заодно и свел к минимуму риск для своей драгоценной шкуры.

– Я тоже думаю, чушь, – кивнул Теурхарн. – Кстати, не успел разгласить еще один военный секрет: моя судьба также вверена грандадмиралу. Со дня на день жду указаний из его офиса в замке Плонгорн, к каким голым камням направить мой штурмкрейсер.

– Забавно, – промолвил капитанторпедир Хэнтауту с непроницаемым выражением лица. – И я жду примерно того же. В таком случае, за голые камни. Пьем!

Мичман Нунгатау в «Бездонной Заднице» (окончание)

Кажется, Нунгатау снова увлекся своими мечтаниями настолько, что ломил напрямик, ничего не видя и не разбирая дороги. Поэтому очень скоро его нос уткнулся в чтото мохнатое и дурно пахнущее. Мичман поднял глаза. Над ним лесистой горой возносился непомерных размеров эхайн, поросший густым волосом на всех доступных обозрению участках туши, бородатый и закутанный в какието шкуры. И вся эта шерсть воняла.

– С дороги, – злобно прошипел Нунгатау.

– Повежливее, скорпион, – рыкнул эхайнгора. – Здесь тебе не пустыня.

«Убью, – холодея от ярости, подумал мичман. – На ленточки порежу. И ничего мне за это не будет».

– С дороги, мисхазер, – повторил он ядовитым шепотом.

– Остынь, кхэри, – сказал эхайнгора. – С тобой хотят поговорить.

– Зато я не хочу с тобой говорить.

– Ты не поверишь, – усмехнулся гигант, – но я тоже. Терпеть не могу скорпионов… от них воняет падалью.

– Это от меня воняет?! – Нунгатау даже задохнулся от неслыханной дерзости. – От меня?.. Да ведь это твои шкуры разят закисшей болотной падалью!..

– Сам ты шкура, – с достоинством произнес гигант. – Шкура… То есть, конечно, это шкура, спору нет, но не какаянибудь тебе шкура, снятая с подлой мохнатой твари, какую если и доведется помянуть, так только в лихом срамословии. А шкура эта принадлежала пхишшепшу, ты о таком и не слыхивал, а это животное редкостное, благородное и достойное уважения много более того, что заслуживает иной эхайн. Взять, к примеру, того же тебя…

Сочтя, что собеседник достаточно увлекся воспеванием собственного наряда, Нунгатау попытался было обогнуть его, как одну из колонн, подпирающих здешние своды. Не тутто было… Ни на миг не прерывая своих пышнословий в том смысле, что «я за эту, как ты ее назвал, кислую падаль отвалил ни много ни мало, а пригоршню чистейших самородков из самого нутра Шаклогрских копей…», гигант сграбастал его за плечо и вернул на прежнее место, то бишь прямо перед собой.

– …так что если ты не пойдешь туда, куда я покажу, и не поговоришь с тем, кто хочет с тобой говорить, – закончил он, слегка запыхавшись, – то я уже с тебя сдеру твою шелудивую шкуру, хотя и наперед знаю, что не выручу за нее и обломка гнилого зуба.

Зарычав от ненависти, Нунгатау цапнул себя за то место, где обычно располагался скерн на боевом взводе, и с неприятным разочарованием обнаружил пустоту. Да он же сам, своими руками, сдал его на входе в заведение, чтобы не дразнить судьбу и не создавать проблем!..

– Ага, – подтвердил его беззащитность мохнатый гигант. – Гол, как мосол. А вот мне оружие полагается, и я непременно пущу его в ход, если ты не прекратишь артачиться и показывать свою скорпионью прыть.

– Видывал я пустозвонов, – пробормотал мичман обескураженно. Без оружия он был как без штанов. – Звонари среди звонарей, собственную смерть могли уболтать! Пока не встретил тебя, красавчик.

– Так я стабильжру пригоршнями, – пояснил тот и показал, как именно он это делает. Упомянутая пригоршня не слишком уступала вместимостью карьерному экскаватору. – Мне нужны ясная голова и железные нервы. Работа такая. Без стабиля я бы тебя уже веничком на совочек собирал.

– Это мы еще поглядели бы, кто кого на совочек… – проронил Нунгатау, озираясь в поисках хотя бы чегонибудь применимого в качестве оружия.

– Уровень адреналина в организме понижается, – продолжал гигант, – зато возникают побочные эффекты, вроде недержания речи. Я не очень понимаю, что значит вся эта хрень, но своему доктору верю. Уж лучше болтливый вышибала, чем горы мертвых клиентов. Вот вам, скорпионам, я слышал, специальную фишку за ухо вшивают, чтобы гасить природную вашу злобу и соблюдать ясность ума, ведь так? Иначе вы давно бы друг дружку зубами загрызли, не говоря уж о том, чтобы оружие вам доверить… Так мы идем?

Нунгатау про себя решил, что добрая доза стабиля ему сейчас тоже не повредила бы.

– Идем, – сказал он с наигранным смирением. – Полагаю, твой приятель сознает, что имеет дело с офицером, находящимся при исполнении особо важного задания?

– Не бзди, скорпион, – усмехнулся мохнатый. – Офицер… туда же… Никто над тобой не надругается, даже если сильно попросишь. Простой уважительный разговор двух взрослых эхайнов. Кстати, хоть ты и скорпион, да еще кхэри, а грубить моему хозяину не следует. Он большой человек ^[41] в своем деле, не чета нам с тобой, да и большинству твоих генераловадмиралов, или под кем ты там у себя в песках ходишь…

Мичману не оставалось иного выбора, как отдаться на волю провидения. Слегка подталкиваемый в спину словоохотливым вышибалой, не перестававшим развлекать его описаниями положительного эффекта ударных доз стабиля на отравленный гиперадреналемией (это слово гигант произносил с особым вкусом, в три приема, словно растягивал удовольствие) эхайнский организм, как то: незлобивость, хорошее настроение, философское отношение к эмоциональным всплескам окружающих, ну, и словоохотливость, куда ж ее денешьто…

Они прошли по узкому навесному мостику, под которым в клубах цветного дыма извивались лоснящиеся от пота тела неопределенного пола, и уперлись в легкомысленную тростниковую занавесочку, из тех, что обычно разгораживают покои для интимного увеселения. Над занавесью болтался гаххег– амулет в виде травяного фонарика, охранявший от дурного глаза, скверного слова и непрошеного гостя. Вышибала, намеренно, на всякий случай, задев гаххег макушкой, раздвинул тростниковые стебли, за которыми обнаружилась грубая металлическая дверь с застывшими потеками расплава и отчетливыми следами от залпов из скерна в упор.

– Кто? – послышался из зарешеченного динамика недовольный рык.

Гигант внезапно преисполнился благоговения и даже стал меньше ростом.

– Хозяин, это МеллагнЗашибец, – промурлыкал он самым нежным голосом, на какой только был способен. – Посылочка при мне… скорпион в оригинальной упаковке…

– Какой еще, к демонам, скорррр!.. – взревели было по ту сторону двери и тут же добавили вполне миролюбиво: – Подавай его сюда.

МеллагнЗашибец с легким недоумением пожал плечами и бережно открыл бронированную дверь, словно опасался, что от несоразмерного усилия она слетит с петель.

– Ты только того… – сказал он мичману. – Поаккуратнее в выражениях. Хозяин – человек сложный, непредсказуемый. Стабиль не употребляет, фишки под кожу не вшивает – опасается, как бы ему туда заодно и маячок не подсадили. Сам попусту не обидит, но и обиды не спустит.

Нунгатау протиснулся у него под мышкой в темный коридор с низкими сводами.

– Учи ученого, – высокомерно бросил он через плечо.

И в самом деле, что ему, пережившему Скунгакскую резню, какойто там мелкий городской князек!..

Впрочем, князек оказался не мелкий – четыре добрых мешка навоза, а то и все пять. Он сидел за необъятным столом из бесценного дерева, совершенно пустым, а над его головой тускло горела жестяная тюремная лампада. То ли так полагалось по здешним понятиям, то ли просто ностальгия замучила… Князек совершал бесцельные помавания просторными ладонями над столешицей, поводил вокруг себя бессмысленными глазами, как морской рак, и в своем театральном мохнатом халате, не сходившемся на густо зататуированной груди, производил впечатление скорее комическое, нежели угрожающее.

– Ты хто? – спросил он, с трудом зафиксировав взгляд на мичмане.

– Хрен в пальто, – отвечал тот, уже нисколько не опасаясь.

Ногой подвинул случившийся поблизости табурет и опустил на него задницу.

– Зачем? – бормотал князек. – Кто позвал?

– Теперь так, – сказал Нунгатау со всевозможной наглостью в облике и голосе. – Если я здесь никому не нужен, тогда я, пожалуй, встану и отправлюсь по своим делам. Тем более что дела у меня важные, государственные, а не то что у некоторых – шпану грязными портками гонять да всякой дурью закидываться…

– Ты хто? – снова спросил князек с мучительной тоской и вдруг уронил громадную башку прямо на ладони, как будто ктото щелкнул внутри его утробы невидимым выключателем.

Нунгатау презрительно сплюнул. «А ведь и я мог бы стать таким уродом, – подумал он. – Сидел бы гденибудь в затхлом подвале в том же Скунгаке и ксахлял бы хлямные кубланшиперед лебезящей дешевой мильтепней… Однако было бы неплохо поскорее отсюда убраться. Потому что шутки шутками, а у старины Меллагна кулаки здоровые, не чета моим, оружие за поясом настоящее, и когда до дела дойдет, все может повернуться и так, и эдак».

Он уже совсем было собрался уходить, как вдруг уловил в густой тени позади князька смутное шевеление.

Прежде чем мичман успел насторожиться, его накрыла волна первобытного ужаса.

Вслед за ужасом навстречу ему из мрака выплыли два пробирающих морозом до самых печенок мутносиних глаза без зрачков и, что самое кошмарное, без лица.

…Ему редко бывало страшно. Даже в ту ночь, когда в камере подземной тюрьмы в Ршаронне трое душегубовмутантов жрали четвертого, а он, двадцатилетний ушлепок, сидел в углу, выставив перед собой нож, напряженно ждал, когда они дожрут и примутся за него, и думал о том лишь, как бы не уснуть. Гдето там, наверху, правительственные войска добивали мятежников, и никому не было дела до заключенных, про них просто забыли и не кормили вот уже неделю. У бедолаги, которого сейчас доканчивали, не нашлось весомых аргументов, чтобы не быть съеденным, кроме сомнительного заявления, что он советник департамента и несправедливо обвинен в извращенном пристрастии к детишкам самого нежного возраста. А у Нунгатау такой аргумент был – он сам на скорую руку изготовил его из осколка керамической плитки, выковырянного из стены. Как долго этот аргумент ему послужит, вопрос был совершенно отдельный…

Но сейчас, при виде этих синих глаз без зрачков, ему было необъяснимо и непреодолимо страшно.

Обливаясь потом, он вцепился обеими руками в табуретку – лишь бы не свалиться в беспамятстве!..

– Мичман Нунгатау, если не ошибаюсь? – прозвучал тусклый, неживой голос.

Так могли бы разговаривать высохшие без воды и света мумии древних эхайнов, что он видел в пещерахкриптах Ктетхонской тундры, когда сопровождал Злого Дракона в его походе.

Мичман попытался извлечь сведенной гортанью хотя бы какойто звук и мало в том преуспел. Все, чем он мог в этот момент подтвердить свою личность, свелось к поспешному троекратному кивку.

– Душевно рад, – сказал голос с отчетливой иронией. – Ведь вы, кажется, получили от высокого начальства некое поручение чрезвычайной важности, не так ли?

Нунгатау нашел в себе силы, чтобы никак не отреагировать на ничем не прикрытое побуждение к выдаче сведений, составлявших военную тайну.

– Впрочем, в вашем признании сего непреложного факта нет нужды. Все, что необходимо, начертано на вашем лице и в вашей оригинальной позе…

Мичман сей же час попытался придать своему нелепо скрюченному телу положение некоторой развязности, но и в этом потерпел фиаско.

– Да вы напуганы, мой храбрый витязь, – продолжал потешаться бесплотный голос. – Не к лицу доблестному кхэри столь плачевное состояние. Наипаче в рассуждении тех блистальных перспектив, что распахиваются его взору в свете упомянутого поручения.

«Никто так не говорит, – промелькнуло у мичмана в опустевшей башке. – Наипаче… Так только в книжках пишут, и то в стародавних. Кто это… или что это такое? Какойто древний демон? А может быть, это тот самый келументари добрался до меня прежде, чем я до него – как однажды я опередил Крысохвоста в его намерении сыскать меня и покарать? Может быть, так он и выглядит – два синих глаза в темноте, и больше ничего?!»

Скрипнув зубами от усилия пополам с ненавистью – к себе, к зловещему келументари, ко всему враждебному миру, – Нунгатау отклеился от табурета и выпрямился во весь свой незначительный рост.

– Что тебе от меня нужно, жаховец ярезявый? – просипел он.

Со стороны жуткого синего взгляда посыпался мелкий смешок.

– Похоже, вы меня с кемто путаете, мичман. Я не жаховец– во всяком случае, в вашем представлении этого довольно растяжимого понятия. Я не желаю вам зла – впрочем, как и блага тоже. Однако же оговорюсь, что я искренне заинтересован в успехе возложенного на вас поручения. Некоторые предрасположенности к экстраполяции, которые в вашем кругу принято называть предвидением или интуицией, сообщают мне убежденность, что означенного успеха вы непременно достигнете. У вас есть для этого все необходимые личные качества – хватка, мобильность, отсутствие принципов. Не стоит сбрасывать со счетов и солидную мотивацию в виде рассыпанных грандадмиралом авансов…

– Если ты и так все знаешь, – с трудом выговорил Нунгатау, понимая обращенную к нему чрезмерно затянувшуюся тираду с пятого на десятое, – чего ж растягиваешь удовольствие?

– То ли вы глупее, чем кажетесь. То ли объяты трепетом настолько, что утратили последнюю способность рассуждать… – Мерзкий смешок рассыпался снова. – Ах, вот оно что! Как же я не догадался… Вы решили, будто я и есть ваш приз! Ведь верно, я угадал?

Мичману ничего не оставалось, как отделаться очередным кивком.

– Если бы все было так просто… – вздохнули в темноте. – Если бы все сложилось для вас так удачно… Вы могли бы взять меня под стражу и препроводить пред ясны очи грандадмиралу. А затем востребовать обещанное воздаяние и, с изрядной долей вероятности, оное получить! Хотя кто знает, что там у Лысого Вьюрга под лысиной на уме… Принужден вас разочаровать. Я не тот, за кого вы меня приняли. Я даже не демон, как вы подумали в минуту слабости. И потому не стану предлагать все сокровища Эхайнора в обмен на вашу хрустальную душу. Между тем есть просьба, которую я намерен вам адресовать, и вы, верится, не откажете мне в услуге, которая, буде исполнится, также не останется без вознаграждения.

– Что за…

– Услуга?

– Вознаграждение…

– Деловой подход. Ценю. Но не намерен открывать все карты до того, как игра началась. Могу лишь уверить: когда мы встретимся снова – а уж я постараюсь получить от вас личный отчет об исполнении моей просьбы! – вы испросите у меня то, что вам будет в тот миг нужнее всего на свете. И я вам это дам.

– Гарантии?

– Никаких. В вашем, опятьтаки, представлении. Будьте покойны: я не подведу. Но уж и вы меня не подведите.

– Хорошо, – выдавил Нунгатау. – Ладно. Что за просьба?

– Сущая безделица. Когда вы встретитесь с существом, на поиски кого отправляетесь… вы называете его «келументари» и понятия не имеете, что сие означает на самом деле… ну да оно и к лучшему… так вот: когда вы столкнетесь с келументари лицом к лицу, вам надлежит передать ему одну вещь. Где же она… – Шевеление в темноте приняло беспорядочный характер. – Эта тупая скотина все время вертела ее в руках. Собственно, мое участие в беседе с вами не предполалагалось изначально – я рассчитывал, что сей выродок эхайнского племени, которого здесь все называют «хозяином», найдет в себе достаточно рассудочности, дабы объяснить вам суть задания и передать упомянутую вещь. Но я переоценил его психологическую устойчивость… Должно быть, вещь все еще у него, заберите сами.

Превозмогая страх, мичман шагнул на подсекающихся ногах к столу и приподнял одну из мохнатых лап князька, тяжелую и сухую, как копченый окорок.

– Вот она, – сказал голос.

Браслет. Простенький, из дешевого светложелтого пластика, с металлическими прожилками и овальным утолщением посередине. На вид сущая безделица и по весу карман не оттянет.

– Просто передать? – спросил Нунгатау недоверчиво.

– Да. Просто передать и позволить употребить по назначению. Уверяю, вам это не повредит. Зато мне доставит массу удовольствия, что само по себе заслуживает любой награды.

– А потом?

– А потом поступайте, как вам диктуют свобода воли и служебный долг. Хотя эти понятия трудно сочетаются. Например, хватайте свою добычу и волоките в логово грандадмирала. Если, конечно, сможете.

– Смогу, – произнес Нунгатау вполне уже твердым голосом.

– Хотел бы в этом убедиться воочию.

– А если я не найду его?

– Может и такое случиться. Но у вас есть хороший шанс успеть, пока он не покинул Анаптинувику. Поверьте, он все еще там… А если вы все же не успеете, то примите к сведению: из всех возможных путей он выберет наихудший.

– Почему?

– Потому что он – келументари.

– И что?

– И все.

– Неужели он настолько глуп?

– Вам придется иметь дело с существом, которое многократно умнее и сложнее вас. Просто келументари все еще не ведает, что именно ищет. Молите ваших богов… апеллируйте ко всем Десяти Стихиям, чтобы он не ведал как можно дольше… И вот еще что: не бывает случайностей, бывают хорошо поставленные трюки.

Пара синих гляделок вдруг потускнела, подалась назад, а через самое короткое время и вовсе растаяла в сумраке. Следом за нею схлынула волна необъяснимого ужаса. Как будто ничего и не было.

Зато внезапно и совершенно не к месту ожил князек. Оторвал тяжелую башку от стола – на дряблой щеке отпечатался сложный узор, – не сразу, но обнаружил присутствие в своих покоях постороннего…

– Ты хто?!

– Никто, – быстро сказал Нунгатау. – Совсем никто. Меня тут и не было вовсе.

– Аа, – понимающе кивнул князек. – Привидится же всякое…

Откровения человека со странностями

– Видите ли, – сказал Франц Ниденталь смущенно. – Все дело в том, что у меня с детства проблемы с памятью.

– У меня тоже, – сказал Оберт серьезно. – Никак не могу вспомнить, что было сегодня на завтрак.

– То же, что и вчера, – сурово промолвил командор Хендрикс. – Удивительно, что вы не в состоянии запомнить такой простой вещи, Дирк.

Они как бы волей случая оказались в одной и той же точке пространства, все четверо. Точкой этой был задний дворик каюткомпании, что располагалась на пересечении под геометрически прямым углом двух тропинок с разных концов поселка. Почти вплотную к дворику подступало поле местных злаков, с его неумолчным костяным шорохом, а от солнечного света укрывал покатый козырек. Специально собираться числом более двух воспрещалось, и то, что они нарушали правила, в общемто, было секретом Полишинеля. Впрочем, капрал Даринуэрн и его молодцы никогда не прибывали на место безобразия скорее, чем за пятнадцать минут – не то тяжелы были на подъем, не то закрывали глаза на эту легковесную попытку расширить личные свободы. И сейчас неустрашимая четверка заговорщиков топталась на голом пятачке твердого грунта, прислушиваясь к каждому постороннему звуку, какой можно было различить среди белого шума над полем, и беспрестанно озираясь.

– Оставьте шуточки на потом, – потребовал Руссо. Было очевидно, что он не склонен был давать в обиду своего друга. Обратившись к Ниденталю, он спросил: – И в чем же они состоят, ваши проблемы, Франц?

– Я не умею забывать, – пояснил Ниденталь и покраснел. Он вообще очень легко краснел, и со своей запущенной блеклой растительностью на лице, в обвисшем казенном наряде с какимито сомнительного происхождения пятнами на локтях и коленях, выглядел сущим тюфяком. – Это называется «гипермнезия», и не лечится иначе, как с ущербом для интеллекта. Мне предлагали терапию, объяснив, что с обретением способности забывать сочетается исчезающе малая, но реальная угроза вообще на время лишиться долговременной памяти. Это тоже лечится, но там уже свои побочные эффекты… Как вы понимаете, я уклонился от такой перспективы.

– Кем вы работали на Земле? – спросил Оберт с любопытством.

– Системным аналитиком в аппарате ЮгоЗападного экономического сектора. В прогнозировании макроэкономических показателей весьма полезно иметь инструмент, который способен по первому требованию и без промедлений отследить историю какогонибудь малозначимого на первый взгляд фактора…

– Если возможно, короче, коллега, – сказал Руссо. – У нас не так много времени.

– Хорошо. В общем, я оперировал тем же информационным фондом, что и когитры и мемоселекторы, но выполнял их работу несколько более… гм… творчески. – Ниденталь сокрушенно вздохнул. – Не представляю, как они там без меня обходятся.

– Судя по новостям, экономика ЮгоЗапада не рухнула, – заметил командор Хендрикс. – Вы же не считаете себя единственным, кто в нашем мире страдает от гиперземнии.

– Гипермнезии, – поправил Ниденталь и покраснел еще гуще.

– Разумеется. И что же вы хотели бы нам сообщить?

– Я помню все, что происходило с нами на протяжении всего периода изоляции.

– Я тоже помню все, – проворчал командор. – На тот случай, если представится возможность предъявить счет. И уж последнее, что я способен позабыть, так это утреннее меню…

– Но ято, в отличие от вас, помню все буквально, – возразил Ниденталь. – И вдобавок, чтобы не утратить профессиональных навыков, иногда пытаюсь анализировать. Сопоставлять. Оценивать. Делать выводы.

– Ну, и?.. – спросил командор нетерпеливо.

– Есть нестыковки.

– Что вы имеете в виду?!

– Нарушения причинноследственных связей. Лакуны. Так, по мелочам, и все же…

– Нуну, мы слушаем, – подбодрил Руссо.

– Вы заметили, что здесь всегда лето? Одно и то же время года? Сухое, не слишком жаркое, не слишком дождливое? И солнце стоит на одной и той же высоте?

– Допустим, на той же Амрите… – сказал Оберт с некоторым сомнением.

– На Амрите бывают сезоны дождей, – заметил Ниденталь. – Если, конечно, считать дождем низвергающуюся тебе на голову чертову Ниагару мутноймутной воды. Прелесть Амриты состоит в том, что обитаемая суша чрезвычайно удачно расположена в тех широтах, которые…

– Не будем про Амриту, – остановил его Руссо. – Про Амриту какнибудь в другой раз.

– Тем более что там наверняка все уже побывали, и не по разу, – добавил Оберт.

– Хорошо, не будем, – легко согласился Ниденталь, который, очевидно, привык, что все воспринимают его как зануду. – Планетам «голубого ряда», к которым, очевидно, относится наша, названия которой мы так и не знаем, присущи смены времен года. Хотя бы в самой условной форме. Это очевидно. Здесь же ничего такого не происходит. С определенного момента я следил за восхождением светила и отмечал в памяти его положение на небосводе. Я не самый большой специалист в астрономии, но по моим наблюдениям год здесь длится девяносто пять суток.

– Абсурд! – сказал командор Хендрикс.

– Я тоже так подумал. И мое внимание переключилось на группу деревьев, что растут на задворках моего дома.

– Что у вас там? – спросил Оберт. – Сиббоды или габрары?

– Ктимокабрены, – ответил Ниденталь. – Такие, знаете, с синеватой мелкой листвой… очень красивые, и плоды по вкусу напоминают гуаву, только мякоть имеет пугающе бирюзовый цвет. Возможно, это вызвано повышенной концентрацией природных нитратов меди в почве… хотя химик я тоже никакой. Другой особенностью ктимокабрен является их стремительный рост. В самом начале это были молодые деревца, практически саженцы, а сейчас это уже вполне себе тенистая роща. Я както спросил капитана Фоллорна… помните, был такой задолго до Ктелларна… эндемики ли это или завезены из другого мира. Эхайны, как вы знаете, весьма скрытны, но тут мне удалось его разговорить, и он поведал, что флора этого мира чрезвычайно скудна высшими растительными формами, и все, что выше человеческого роста, действительно завезено из метрополии. В порыве откровенности капитан Фоллорн упомянул и другую особенность ктимокабрен: плодоносить они начинают на шестой или седьмой год. Я уточнил, о каком годе идет речь, местном или метрополии, на что капитан отвечал в том смысле, что разница невелика и составляет дюжину дней. Помнится, я не сразу обратил внимание на то обстоятельство, что сразу после этих своих слов капитан Фоллорн не слишком технично сменил вектор нашей беседы и битых сорок минут с нарочитым интересом вызнавал подробности моих взаимоотношений с соседями. Теперьто я понимаю, что он догадался о своем промахе и постарался замусорить мою память избыточной информацией, среди которой затерялась бы и полезная. Ему это почти удалось, – Ниденталь снисходительно усмехнулся. – Но вообщето ему следовало бы меня убить. Потому что он не знал о моей гипермнезии.

– Тсс! – вдруг потребовал Оберт.

Они прислушались.

– Рано, – сказал командор Хендрикс.

– Так что там с ктимокабренами? – спросил Руссо.

– Они начали плодоносить через два года, – сказал Ниденталь.

– Не стоит недооценивать эхайнские спецслужбы, – с сомнением покачал головой командор Хендрикс. – Вполне возможно, что Фоллорн вас ловко запутал с единицами измерений.

– Я тоже так подумал, – сказал Ниденталь. – И потому не поленился тайно нанести зарубку на один из стволов. После чего ежедневно под благовидными предлогами ходил ее проверять. Да, ктимокабрены растут быстро. Но не скачками.

– А что, был скачок? – спросил Оберт с живейшим интересом.

– Да, и он пришелся на тот период, когда по моим оценкам здесь начался новый девяностопятидневный цикл, назвать который годом у меня язык не поворачивается. – Ниденталь перевел дыхание. – Сколько у меня еще времени?

– Минут пятнадцать, – сказал командор Хендрикс. – А то и десять. Пока они хватятся…

– Тогда об эхайнах, – сказал Ниденталь. – Наверное, никто не обратил внимания, но эти парни дряхлеют прямо на глазах.

– Не замечал, – сказал Оберт. – Между прочим, эхайны в сравнении с людьми рано стареют.

– Но не такими темпами, – возразил Ниденталь. – Первым начал сильно сдавать Фоллорн. И однажды без объяснения причин, совершенно в эхайнском стиле, он исчез, а вместо него появился Ктелларн. Молодой, энергичный, весьма дружески настроенный… и тоже начал стареть. Хотя, стоит признать, не так стремительно, как его предшественник.

– А не совпала ли эта замена первых лиц?.. – начал было Оберт.

– Совпала, – коротко ответил Ниденталь. – Точно так же, как и внезапное появление возле правого глаза, ниже брови, у славного капрала Даринуэрна хорошо зажившего и потому едва заметного шрама.

– Вы на редкость наблюдательны, – сказал командор.

– Это профессиональное качество, – промолвил Ниденталь, снова порозовев. – Я просто пытаюсь поддерживать форму, с тем чтобы по возвращении иметь возможность вернуться к прежней работе, которую я люблю и которой дорожу. И потом, не забывайте, я всегда могу сызнова переворошить все увиденные картинки.

– Мы не знаем, на какие чудеса способна эхайнская пластическая хирургия, – заметил Руссо.

– Насколько мне известно, у них нет традиции избавляться от боевых шрамов, – возразил Ниденталь. – Считается, что это прибавляет брутальности к их облику. Присмотритесь к низшим чинам: они буквально разлинованы шрамами.

Командор задумчиво помассировал лицо.

– И что вы об этом думаете? – спросил он.

– Здесь чтото не так, – сказал Ниденталь. – По моим предположениям, эхайны неким не до конца мне понятным способом изымают у нас значительную часть биологического времени. Если судить по темпам их старения, изымаемая часть составляет от двух третей до трех четвертей года как единицы измерения времени на этой планете.

– «Космовидение153», – пробормотал себе под нос командор Хендрикс.

– Вы тоже заметили? – Ниденталь посмотрел на него с нескрываемым уважением. – Теперь понятно, отчего именно вы командор, а не ктото другой… Собственно, одной этой информационной ленты было бы достаточно, чтобы навести нас на подозрения.

– Что там еще было? – сумрачно осведомился Оберт.

– «МонструмПарк», – ответил Ниденталь. – Когда мы вылетали с Эльдорадо, никакой популяции зауроподов на Тайкуне еще не было.

– Тото я изумился, – сказал Руссо.

– А уж я такое событие никак бы не пропустил. И ни о какой «Макхавской экологической катастрофе» 147 года не слышал. По очень простой причине.

– По какой же? – спросил командор Хендрикс. – Ах, да…

– Ведь мы с вами пребываем в уверенности, будто существуем в 138 году, – все же пояснил Ниденталь. – Это рассогласование дат дополнительно свидетельствует в пользу моей гипотезы о дефекте времени. – Он помолчал. – И я очень хотел бы понять, как они это делают.

– Я тоже, – сказал Руссо.

– А я – если дела обстоят именно так, как вы утверждаете, – зачемони это делают, – промолвил Оберт.

– Это как раз вполне объяснимо, – сказал Руссо. – Очевидно, мы их единственные заложники. Поставить киднеппинг на поток им не удалось. Поэтому они стараются сохранить нас как можно дольше.

– Консервируют, – усмехнулся командор.

– Что такое «киднеппинг»? – с живейшим интересом спросил Ниденталь.

– Похищение людей, – сказал Руссо. – Архаичный и не очень точный термин.

– Откуда вы знаете?

– Я же историк.

– И чем обычно заканчивались похищения? – спросил Оберт.

– Весьма разнообразно. Если к родственникам или коллегам похищенных выдвигались какието требования и не удовлетворялись, похищенных убивали. Если, напротив, требования исполнялись, то… опять же поразному.

– С нами дело обстоит несколько иначе, – сказал командор. – Нас используют как фактор сдерживания. Пока мы живы и относительно благополучны, эхайны могут полагать себя в безопасности от жестких решений Федерации.

– Если Федерация вообще намерена чтото и както решать, – сказал Руссо, бледно усмехаясь.

– Прекратите, Антуан, – нахмурился командор. – Уж от кого, но не от вас я готов выслушивать пораженческие речи.