Текст книги "Северин Морозов. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Евгений Филенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 49 страниц)

– У этого кота устойчивое расстройство сна, – проворчал Кратов. – И аппетита.

– Ну, вырезку ты все же стащил, – заметил Муравский, глядя на него блестящими глазами. – Так вот, по поводу вырезки… сиречь твоей новой подружки. Все очень интересно, Костя, очень интересно.

– Я это уже заметил.

– Для начала, она действительно ангелид. Только незарегистрированный. Понимаешь, что это значит?

Они сидели за столиком на открытой веранде из белого камня, на самом солнцепеке, а над головами трепетала весьма условная пелеринка. Мимо проходили люди, с острым любопытством поглядывая в их сторону. Виной всему был просторный, как парус, видеал, по которому весело бежали цветные блямбы. А может быть, обычный для Муравского, но диковинный для этих мест экстравагантный наряд – саронг и гавайка.

– Понимаю, – неохотно сказал Кратов и отпил вина из своего бокала.

– Это значит, что на Земле еще полно таких, как она. А мы о них ничего не знаем. Зато мы знаем, что наша методика выявления ангелидов ни к черту не годится.

– Теперь тебе будет чем заняться в обозримом будущем, – промолвил Кратов.

– А еще меня беспокоит вот что, – продолжал Муравский. – Все зарегистрированные, так сказать – официальные ангелиды практически ничем от обычных людей не отличаются. Есть нюансы, которыми мы, как ксенологи и по определению специалисты с весьма широкими взглядами, смело можем пренебречь… И вдруг, буквально в течение нескольких дней, я узнаю о существовании сразу нескольких ангелидов с отчетливо проявляющимися способностями, которые иначе, как паранормальными, я пока назвать не могу! Этот твой Эрни Юнгард по прозвищу Харон… эта твоя Ледяная Дези! А о скольких мы еще не знаем!.. Тебя не тревожит такое положение вещей?

– По правде сказать, не очень, – признался Кратов. – Возможно, я несколько беспечен, но в данный момент я занят решением однойединственной проблемы, которая отвлекает все мои интеллектуальные и физические ресурсы. А проблемой ангелидов с паранормальными способностями я великодушно предоставляю заниматься тебе. И еще сотням не менее компетентных в этом вопросе персон.

– Что еще любопытно, – сказал Муравский с воодушевлением. – Ведь они, сукины дети… да не буду я понят буквально… особо и не таятся, и способностей своих не скрывают, как поступил бы на их месте всякий уважающий себя инопланетный монстр. Хотя, следует признать, и не афишируют. Харон вел уединенный образ жизни в местечке, где полно людей с явными признаками альтернативной одаренности, но, однако же, никому, если верить доктору Спренгпортену, в экстренной психотерапевтической помощи не отказывал. Дези Вифстранд спокойно трудится в престижном медицинском центре, в самом центре европейской столицы, ничьего внимания своими явно запредельными дарованиями не стяжая. И это все происходит на скромном пятачке Скандинавии! Можно себе представить, какой паноптикум таится на просторах Африки или, там, Южной Америки, где наши суперангелиды могут свободно ходить толпами, и никто не обратит на них неравнодушного внимания. Кратов, что происходит? Нас что, это совсем не должно пугать?

– А что нас в этой ситуации должно пугать? – рассеянно спросил Кратов.

– Ну как же! Какието мутные пришельцы ведут себя в нашем родном мире, как у себя дома… хорошо еще, не как слоны в посудной лавке… но ведь это до поры до времени, пока они не вошли во вкус собственной безнаказанности. Они экспериментируют с нашим генофондом. Они ломают жизни нашим детям.

– Не преувеличивай. Ледяная Дези выглядит вполне жизнерадостно и не испытывает никаких неудобств от своего происхождения.

– Не преуменьшай, да не преуменьшен будешь, – возразил Муравский. – Харон был одинок, и мы никогда не узнаем, отчего он умер. Кардиогенный шок… могли бы придумать чтото более правдоподобное. Быть может, от одиночества. Или от болезни, которой подвержены ангелиды его генезиса, все без исключений… то есть в единственном экземпляре.

– У Харона и Дези, если ты не уловил, общий генезис.

– Вопервых, это значит, что твоя внешне благополучная прелестница находится в зоне риска. А вовторых, мы можем лишь строить догадки по поводу общности их с Хароном генезиса, опираясь на мнение доктора Спренгпортена. Которого могли ввести в заблуждение эти гореэкспериментаторы. Или он мог вводить в заблуждение нас, вступив с ними в сговор. Удавалось же это ему раньше, на протяжении десятков лет, да еще и в союзе с коллегами!

– Согласись, что делал он это из лучших побуждений.

– Ну да, благие намерения. Hell is paved with good intentions ^[44]. И ни разу не крикнул своим работодателям в лицо… или что там у них в передней части головы… мол, что же вы, паскудники, творите! Ведь это же живые люди, живые судьбы!

– Вряд ли это возымело бы на них какоето действие. Нашли бы другого, посговорчивее. А так он хотя бы в какойто мере мог держать ситуацию под контролем.

– Вообщето ему следовало сразу обратиться к нам. Или, на худой конец, к твоему другу Носову… в представляемые им структуры.

– Он мог не знать о существовании таких структур, – сказал Кратов уклончиво.

– Или упомянутые структуры были осведомлены, находились с ним в тесном контакте… но не сочли необходимым посвящать тебя в подробности.

– Тебя послушать, так в Департаменте оборонных проектов собрались отпетые социопаты.

– Ты знаешь мое к ним отношение. И мое отношение к твоим контактам с ними.

– Быть может, я тоже пытаюсь таким образом держать ситуацию под контролем. – Он спокойно выдержал иронический взгляд Муравского. – Не питай на мой счет иллюзий. Мне это нравится не больше твоего. С каждым новым открытием. Ангелиды… генетическая экспансия… джентльмены в темных одеждах и с депрессивным эмоциональным фоном… Я пока что формирую свое отношение к этой проблеме. А уж как сформирую, никому мало не покажется.

– Я в тебя верю, – сказал Муравский, усмехаясь. – Кстати, ты уверен, что твой мальчик… Северин Морозов… не ангелид?

– Он эхайн чистейших кровей и наверняка с такой серьезной родословной, какая не снилась никому из наших действующих монархов. А согласно принятому научным сообществом определению, ангелиды – это потомки человека и родителя неустановленного ксенобиологического этноса. Даже Ольга Лескина не является ангелидом – потому что мы знаем, кто оба ее родителя. В ведомстве, к которому ты питаешь трогательную антипатию, ее называют «неакромми».

– Все лучше, чем «людайн», – проворчал Муравский, – или, там, «гомайн», как у нас пытались внедрить в активный лексикон отдельные умники.

– Нужно было обратиться к Лив Беринг, – сказал Кратов. – Уж она у нас мастер в сфере словотворчества.

– Женщинаксенолог! – фыркнул Муравский. – Мог ли я подумать, что доживу до этого дня?

– Шовинист, – сказал Кратов с укоризной. – Сексист. Как бы тебя еще обозвать… Даже у эхайнов есть женщиныксенологи! Чем тебе не по нраву наша Лив? Умница, красавица…

– Не такая уж и красавица. И не такая уж умница.

– Ты просто завидуешь. Не то ей – за то, что она умная и, в отличие от вас, весьма привлекательная, не то ее мужчине. За то, что у него есть она.

– Нет у нее никакого мужчины, – желчно сказал Муравский. – У нее есть только видеал с постоянным соединением с Глобалем и Библиариумом Совета ксенологов.

– Оставь девушку в покое, – потребовал Кратов. –

Чужих меж нами нет!

Мы все друг другу братья

Под вишнями в цвету ^[45].

И поведай наконец чтонибудь о Ледяной Дези. Только без разных сексистских ужимок.

– Ну изволь, – сказал Муравский. – Здесь интересное заканчивается, зато начинается невероятное. Вот погляди на экран, если ты чтото смыслишь в эмодинамических моделях. Ее психоэм не регистрируется! – Он испытующе поглядел на Кратова, но тот не выглядел ни удивленным, ни восторженным. – Для вящей наглядности: вот это, – Муравский показал пальцем на скопление ярких блямб, – принадлежит тебе. Ты немножко нервничаешь, стараешься выглядеть значительным и не говорить много глупостей… вот с этого момента ты вообще не знаешь, о чем говорить…

– Ну еще бы, – сказал Кратов. – Трудно общаться с собеседником, у которого вместо эмоционального фона непроницаемо серая пелена.

– Ты так ее увидел? – оживился Муравский. – Забавно. А вот как ее увидели наши детекторы. – Он смахнул ладонью с экрана танцующие блямбы.

– Та же серая пелена, – усмехнулся Кратов. – Ну хорошо: бежевая.

– На детекторах ничего нет, ни единого маркера, – сказал Муравский. – Ты сидел в пустом кабинете и нес бессвязную, а главное – безадресную чушь. Где ты откопал этого монстра?

– В своем давнем прошлом, – сказал Кратов. – Если бы все монстры, противостоящие нам, выглядели так же, как она, мы сдавались бы в плен марширующими колоннами. К счастью, она на нашей стороне. Потому что наши детекторы ни на что не годятся. Они на ясном глазу пытаются мне втереть, что у Дези Вифстранд вовсе нет психоэма.

– А его и нет, – сказал Муравский. – В том смысле, какой мы привыкли вкладывать в это понятие.

– А он есть, – возразил Кратов. – Психоэм есть у всякого живого существа. Доктор Дези вполне себе живое существо.

– И премиленькое, – хмыкнул Муравский.

– Вот именно. Ее психоэм парадоксален. Равно как и психоэм Харона, и прочих ангелидов, о которых мы сейчас даже не подозреваем, поскольку они легко и непринужденно просочились сквозь «Сито Оккама»… Меня все время мучил вопрос: а чего я так вдруг ухватился за идею ангелидов, за Харона? Что это на меня вдруг нашло?

– И действительно, – согласился Муравский. – То есть, конечно, коечто очевидно. Ты пытаешься решить вполне тривиальную, хотя и непростую задачу: обмануть защитные контуры эхайнов. Коль скоро имитировать эхайнский психоэм мы пока не в состоянии, мы должны обмануть их детекторы. Или хотя бы поставить в тупик.

– При помощи парадоксального психоэма, – подхватил Кратов. – Но как его найти? Между тем, все люди чувствительны к эмоциональному фону, хотя и поразному. И на парадоксальный эмоциональный фон как на отражение парадоксального психоэма они тоже должны както реагировать. Они и реагируют.

– «Волны страха», – сказал Муравский с наслаждением.

– Бич начинающих ксенологов, – покивал Кратов. – То, чему в первую очередь учат противостоять при непосредственном контакте с Чужим Разумом. Негативная реакция на инородное психологическое присутствие. Она присутствует всегда, но особенно ярко проявляется при контакте с негуманоидами либо гуманоидами, чья нервная деятельность протекает по принципиально иным правилам, нежели наша.

– На виавов мы реагируем как на родных, – кивнул Муравский. – Спокойно относимся к тоссфенхам, хотя они и вовсе рептилоиды. Мы вполне толерантны даже к тахамаукам. Но! Никогда не забуду, как меня трясло, когда в одном из лабиринтов Вхилугского Компендиума я лицом к, снова скажу, передней части головы столкнулся с живым игатру…

– Притом что те же нкианхи, те же виавы и тахамауки никогда не жаловались на психологический дискомфорт при контактах что с нами, что с игатру, что с кем бы то ни было.

– Возможно, они попросту темнят, полагая ниже своего достоинства упоминать об этом, – предположил Муравский.

– Так вот: от Харона тоже исходили волны страха, хотя им можно было противостоять. Следовательно, у него был парадоксальный психоэм, хотя и сглаженный человеческими генами. Стеллану же перепало сполна от темных джентльменов с их рафинированно парадоксальным психоэмом.

– Воображаю, как ты трясся от первобытного ужаса в кабинете Ледяной Дези! – усмехнулся Муравский.

– В томто и дело, что нет, – сказал Кратов удрученно. – И даже наоборот: давно я не чувствовал себя так покойно и умиротворенно. Это меня даже озадачило: ведь я ожидал от себя хотя бы какойто реакции на чужака, пускай даже в ослабленной форме…

– Много бы она наработала психомедиком с волнамито страха!

– Да уж… ее эвдемоны проделали классную работу.

– У доктора Дези парадоксальный психоэм, – констатировал Муравский. – Он не регистрируется нашими детекторами, и у нас нет оснований полагать, что эхайнская техника преуспеет больше.

– Я искал то, не знаю что, – кивнул Кратов. – Но я нашел.

– Ты нашел даже чуть больше, чем искал, – заверил его Муравский. – И что особенно отвратительно, ты даже не в состоянии оценить масштаб своей находки. Потому что намереваешься употребить этот драгоценный камень в качестве снаряда для обрушения эхайнских крепостей… Парадоксальный психоэм юной шведской дамы – лишь побочный эффект ее способностей. О которых, кстати, мы ничего не знаем, поскольку никогда всерьез эту диву не изучали. Отзывы ее пациентов – это лишь субъективные впечатления от чегото грандиозного, впечатляющего и малопонятного. Мы даже названия подходящего ее феномену пока не придумали.

– Обратись к Лив Беринг, – произнес Кратов ядовито. – Она тебя завалит вариантами.

– Вот и целуйся со своей Лив Беринг… Резюмирую, что же она умеет, твоя находка. Вопервых, условнопассивная манипуляция на эмоциональном уровне. Эмпатическое отражение?.. Реципиент видит ее такой, какой ему хочетсяее видеть. Это якобы помогает ей установить необходимый контакт. Любопытно, что произойдет, если реципиент пожелает увидеть ее обнаженной. Ты не спрашивал?

– И в голову не пришло, – признался Кратов.

– Вот именно. Отсюда, вовторых, активная манипуляция с использованием все того же эмоционального контура. Реципиент видит в ней то, что она хочетему продемонстрировать. Активная ретросуггестия. Это не гипноз в классическом варианте. Это… не очень понятно что. Может быть, она чтото излучает? Какиенибудь волны в диапазоне, который нам и в голову не пришло регистрировать. Кстати, она не догадалась, что ты явился на встречу, с головы до ног увешанный приборами?

– Если и догадалась, то виду не подала.

– А еще вернее, и впрямь не догадалась. Ее способности лежат в иной плоскости. Она не ходячий сканер, просвечивающий собеседника насквозь рентгеновским взором, – она гениальный эмоциональный манипулятор. Но ведь ты понимаешь, что это ничего нам не даст. Дезидерия Вифстранд профессионал в одной сфере, феномен в другой… и дилетант в нашей. Она никогда не занималась тем, что мы от нее ожидаем. Она не умеет манипулировать эхайнами.

– Все правильно, – согласился Кратов. – А кто из нас специалист в этом подлом деле? Может быть, ты или я? Или, смешно сказать, Эрик Носов со своей шайкойлейкой? Мы становимся специалистами на лету, учимся тому, чему учиться не хотим и при иных обстоятельствах никогда бы даже и не пытались.

– У тебя есть план? – терпеливо осведомился Муравский.

– Есть, – сказал Кратов. – И несколько очень коротких дней на его подготовку. Для начала я хочу испытать наше секретное оружие на настоящих эхайнах.

– Эхайны – те же люди, – сказал Муравский. – Но, как говорил один мудрый человек с широкими натурфилософическими взглядами, «только рубашка другой» ^[46]. Почему ты решил, что они способны воспринимать эмоциональный фон иначе?

– Не иначе, – сказал Кратов, – а глубже. Ты должен знать, что невербальный компонент общения для них чрезвычайно важен. Да что далеко ходить за примером: вот ты способен впадать в экстаз при звуках голоса Озмы?

– Способен, – заявил Муравский. – Если выпью много хорошего вина.

– А вот эхайны… – начал было Кратов, но вдруг почувствовал, что его аккуратно, хотя и настойчиво, трогают за колено.

Крохотный, дочерна загорелый, как майский жук, и такой же обтекаемый ребенок в белом комбинезончике.

– Что тебе, милый? – спросил Кратов.

– Кису! – объявил ребенок и требовательно показал пальчиком на видеал.

– Видишь ли… – смутился Кратов.

Муравский, посмеиваясь, колдовал над сенсорной панелью.

– Вот тебе киса! – объявил он с гордостью, и прямо из экрана в сторону дитяти выпятилась объемная мохнатая физиономия очень печального манула.

– Ты потерялся? – спросил Кратов участливо.

– Нет! – энергично сказал ребенок, пытаясь ухватить иллюзорного манула за шкирку. Манул прижимал уши и опасливо жмурился.

– А где твоя мама?

– Ты моя мама, – указующий перст переместился в район кратовского носа.

– Это слишком большая честь для меня, – пробормотал Кратов. – Прости, но я не могу быть твоей мамой.

– А кто ты? – поразился малыш.

– Нну… например… – замялся Кратов.

– Серый Волк, – с готовностью подсказал Муравский.

– Это ты Серый Волк, – отвечал ему ребенок. – А он – Большая Киса!

– Я знал, я знал! – обрадовался Муравский.

– Согласен, – промолвил Кратов с обреченностью в голосе. – Я киса. Большая, не спорю. И что мы с тобой будем делать?

– Играть! – сообщил ребенок.

И тут же унесся прочь по своим делам.

Кратов проводил его задумчивым взглядом.

– Она тоже любит играть, – заметил он. – И эхайны тоже. Но она взрослая, а эхайны… они как дети. У них миллион правил для самых разнообразных игр. Когда я был несмышленым отроком, у нас тоже были очень сложные игры с запутанными правилами, за отступления от которых следовало суровое наказание. Хорошо, если все обходилось простым пендалем… а могли и от компании отлучить! В этой парадигме мы взрослые, а эхайны никак не могут этого понять и обижаются, что мы не играем в их войнушку.

– Вот так примерно все ей и объясни, – посоветовал Муравский.

– Угу, – сказал Кратов. – И даже покажу ей нескольких игроков…

– Как ты думаешь, он не потеряется? – озабоченно спросил Муравский, глядя вслед малышу.

– Кто? Этот птенец?! – Кратов снисходительно пожал плечами. – Пора бы тебе знать: дети не могут потеряться, как бы ни старались. И пора бы тебе обзавестись своими детьми, чтобы знать это наверняка. Бери пример с Аксютина. Или с меня.

– Я умею обращаться с детьми, – сказал Муравский. – У меня четверо племянников!

Кратов вдруг несолидно хихикнул.

– Однажды я потерял собственную дочь, – сказал он. – Это было забавно и поучительно. Мы отправились на несколько дней в национальный парк Тарангире, весело и познавательно провели там время, а вернувшись в лагерь, обнаружили отсутствие Иветты. Выждав какоето время и убедившись, что она не возникла из ниоткуда, как это обычно случалось дома, мы начали тревожиться. Даже не знаю, кто сильнее – я или моя Марси. Все же это не городское окружение, а довольнотаки дикая природа! Приведя мысли в порядок и выслушав несколько советов от опытных родителей, что обитали по соседству, я связался со службой глобального мониторинга – с тем ее подразделением, что занято поисками пропавших людей. Они сообщили мне, что могут использовать поиск психоэмоциональных схем лишь с согласия обладателей таковых схем… знаешь, бывают ситуации, когда человек не уверен в том, где окажется завтра и будет ли в состоянии вернуться в лоно цивилизации самостоятельно… какиенибудь исследователи затерянных миров или экстремалы, искатели острых ощущений в жерлах потухших вулканов. Но поскольку речь шла о ребенке, то достаточно было заручиться согласием родителей. Таковое согласие было немедленно получено, наши полномочия нашли свое подтверждение по их каналам, после чего спустя десять минут… очень, скажу тебе, долгих минут!.. нас известили, что обладатель искомой схемы мирно почивает на вязанке хвороста, приготовленной для употребления дикими слонами в пищу, в полутора милях от лагеря. И что упомянутые дикие слоны ошиваются неподалеку, но угрозы ребенку не представляют, поскольку за ними наблюдает старший егерь бвана ^[47]Андабавамакади, человек в высшей степени ответственный и умелый. Первой нашей реакцией было: что ж этот ответственный егерь не сообщил никому, что на вверенном ему участке территории дрыхнет потерявшийся несмышленыш?! Оказалось, что сообщил, но поступил подобно пророку Мухаммеду, который не отважился беспокоить спящую кошку ценой отрезанного рукава своего халата, то есть будить и выяснять имя не стал… Утром дитя выспалось, позавтракало и объяснило наивным родителям, что хотело своими глазами увидеть, как спят слоны, но так случилось, что уснуло намного раньше. Притом намерений своих означенное дитя не оставляет, а следовательно, либо оно остается здесь жить вместе с егерем, пока не удовлетворит жажду знаний, либо мы к ней присоединяемся. Перспективой обрести на своей шее вдобавок к стаду слонов еще и человеческого детеныша бванаАндабавамакади вдохновлен был незначительно. Что будет, спросил он осторожно, если биби кидого ^[48] Иветта поранит пятку или занозит пальчик? Собственно, угрозы он ожидал от меня, но я лишь выразил надежду, что дитя не утратило еще навыков самостоятельного оказания первой помощи, каким ее постоянно обучают. А ожидаемая угроза явилась откуда не ждали: матушка, существо эфирное и златокудрое, обещала убить нашего доброго егеря никому еще не известными способами, причем столько раз, сколько будет заноз.

– И чем закончилось? – спросил Муравский с живым интересом.

– С третьей попытки нам удалось совместить свои биологические циклы со слоновьими. Оказывается, слоны в большинстве своем действительно спят стоя. Но слонята могут себе позволить сон на боку. Как, ты не знал?!

– У меня четверо племянников, – сказал Муравский. – Но нет своих детей. Мне некогда! Ктото же должен заниматься и ксенологией, а не только слонами!

Мичман Нунгатау наводит шороху

Мичман пинком – как всегда и мечтал! – распахнул дверь офиса службы безопасности космопорта «АнаптинувикаЭллеск». Еще никого не видя, он заранее испытывал праведную ненависть ко всякому, кто мог бы ожидать его за этой дверью. « Псекацаги, – думал он. – А еще туда же… служба безопасности… кто угодно может войти и перебить всех, как крыс в чулане. Крысы и есть…» Привставшему ему навстречу с выражением крайнего недоумения на помятом лице старшему инспектору он с порога ткнул в нос грандадмиральский церрег и, пропуская мимо ушей потрясенное «С кем имею честь… какому событию обязан…», начал командовать, обращаясь сугубо через плечо и самым хамским голосом, на какой оказался способен:

– Сержант, найти патрульных – тех, что участвовали в задержании, допросить с пристрастием. Особенно того идиота, что открыл огонь не разобравшись. Справитесь сами или как?

– Обижать изволите, янрирр мичман, – ухмыльнулся Аунгу. – Разрешите исполнять?

– И поживее. Ефрейтор, разыскать девицу, что подняла тревогу, и доставить сюда. Отказов не принимать, силу применять в крайнем случае… Рядовой, займите пост за дверью, никого званием ниже полковника не пускать. Для ефрейтора с девицей сделать исключение.

Затем Нунгатау придвинул пустующее кресло к столу и расположился в нем с максимальным комфортом.

– Мичман, не слишком ли много вы себе позволяете? – спросил старший инспектор негромко.

– Помоему, в самый раз, – удовлетворенно ответил тот.

– Не забывайте, что мой гражданский чин в табели о рангах существенно выше вашего воинского звания.

– Как вы понимаете, церрег не только нас уравнивает, но и дает мне изрядное преимущество.

– Не спорю, личный знак высокопоставленной особы снабжает вас исключительными полномочиями, но не правом на исключительную дерзость…

– Дерзость? Я всего лишь подстегиваю нашу беседу, чтобы не топтаться на месте попусту. – Мичман привстал в кресле, подался вперед и навис над столом. – Чтото не так? Проявляю неуважение? Можете потребовать удовлетворения. Суд справедливости и силы никто еще не отменял.

Лицо старшего инспектора окаменело. «А ведь он и впрямь готов бросить мне вызов, – быстро понял мичман. – Было бы забавно… хотя и не ко времени. Да и как оно все еще обернется! Может быть, потом какнибудь… когда я стану посвободнее». И он благоразумно поспешил понизить градус возникшего напряжения:

– Но ведь у вас нет намерения воспрепятствовать выполнению особо важного задания?

– Что это значит? – спросил старший инспектор, хмурясь.

– Лишь то, что вы сейчас изложите мне все подробности одного инцидента трехдневной давности. Напомню: вы задержали – с применением, кстати, чрезмерной силы! – молодого эхайнского аристократа из рода Тиллантарн…

Старший инспектор потупил взор.

– Намерений нанести ущерб чести и достоинству высокородной персоны не было, – буркнул он. – Нет нужды вам объяснять: живем на фронтире. Приходится пребывать в постоянной готовности к провокациям и попыткам инфильтрации резидентуры потенциального противника…

– Юнец представлял явную угрозу интересам и безопасности Эхайнора? – спросил Нунгатау с легкой иронией.

– Он вел себя необычно.

– В чем это выражалось? Он был одет в лепестки цветов и плети лиан? С трудом изъяснялся? Стрелял из скерна по люстрам?

– Да вы поэт, мичман, – сказал старший инспектор. – Одет был не в лепестки, хотя и странновато. По люстрам не стрелял за неимением подходящего оружия. Но говорил с неустановленным акцентом, неверно подбирал слова и выглядел дезориентированным.

– И это дало вам основания подозревать в нем шпиона этелекхов? – уточнил Нунгатау.

– По долгу службы я обязан по всякому сомнительному случаю учинять надлежащее дознание. С тем, чтобы пресечь саму возможность…

– Дайте сообразить, – прервал его мичман. – Все задержанные вами шпионы вели себя подобным образом?

Он понимал, что далеко отклоняется от цели допроса, но ничего не мог с собой поделать. Просто не мог упустить случая поквитаться хотя бы с одним идиотом старше себя по возрасту, должности и званию. Пускай даже и при помощи заветного церрега.

– Гм… к счастью, на вверенном мне объекте еще ни один шпион не появлялся.

– Любопытно мне знать, что же их удерживает? Весть о том, что службу безопасности здесь возглавляет лично старший инспектор… ээ?..

– Итарну Рунтунк Имсантуарн, к вашим услугам, – мрачно сказал тот.

– И вы серьезно полагаете, старший испектор Имсантуарн, что всякий этелекх, решив прокрасться на территорию Черной Руки Эхайнора с недобрыми намерениями, оденется клоуном, станет трындеть со смешным акцентом, путать падежи и палить по люстрам?

– Дались вам эти люстры! – сказал старший инспектор с раздражением.

– Этелекхи не глупее нас с вами, – промолвил мичман с мстительным наслаждением. – И уж вам они точно дадут изрядную фору. Будь все иначе, вы уже давно заведовали бы вышибалами в какойнибудь зачуханной хабаренина Маудзариэне. А этелекхи подбирали бы объедки на заднем дворе. Вы ведь знаете, как называется метрополия этелекхов?

– Она называется «Земля», – сказал Имсантуарн. – Самим этелекхам и невдомек, что мы обозначаем их мир эхайнским астронимом «Маудзариэн». Кстати, я слыхал, что наши миры они называют правильно.

– И к чему я веду, старший инспектор?

– К чему же? – не понял тот.

– Например, к тому, что к аннексии наших территорий они готовятся не в пример более серьезно, нежели вы – к их незваным визитам. Так вот, касаясь их умственных достоинств: настоящий шпион этелекхов будет выглядеть, вести себя и говорить в точности как эхайн. Как мы с вами, а то и почище. Он просквозит мимо вас, и вы даже глаз в его сторону не скосите. Он будет шексязитьсяу вас в офисе, вертя на пальце тартег… или церрег… (Мичман сознавал, что его заносит, но остановиться уже не мог.) А вы будете сидеть напротив него вот так, как сейчас сидите передо мной, и лепетать какуюнибудь подобострастную чушь. Странно, что я, полевой унтер, должен объяснять эту простую истину вам – эксперту, профессионалу…

– По всему видно было, что это не шпион, – пробормотал старший инспектор, покорно проглотив все пущенные в его адрес оскорбления.

– Конечно, не шпион! – подтвердил мичман со злорадством. – Самый последний мисхазер,подорвавши штакет с зузырягом, будет выглядеть дезориентированным и неверно подбирать слова, а уж нарядится так, что охренеешь… Зачем было в него стрелять? Он оказывал сопротивление?

– Это была ошибка. Молодой человек желал продемонстрировать нам имеющееся у него холодное оружие… довольно безобидное, как выяснилось впоследствии, скорее декоративного свойства, нежели пригодное для употребления в боевых целях… а может быть, собирался предъявить нам тартег. Мы не касались этой темы в ходе последующего допроса…

– Коли парень явно не в себе, так чем глушить его на месте, не лучше ли было вызвать доктора?

– Мы и вызвали. Позже.

– Ну еще бы… О чем вы с ним говорили, когда он пришел в себя?

– О целях визита. О том, откуда он прибыл и куда намерен следовать дальше. Не скрою, я пытался уличить его в несообразностях…

– …и разоблачить как важного шпиона этелекхов, – покивал мичман. – Кем же ему еще быть! Не душевнобольным же, в конце концов. Или, что не в пример обиднее, оббацаным гнячкой и прочими веселыми растениями! За безобидного психа по служебной лестнице не продвинут и внеочередного звания не дадут… Так что там у него было не так с тартегом?

– С тартегом у юноши все было в полном порядке. Очень древний и прекрасно изготовленный тартег, и он безусловно принадлежал своему владельцу, а не был им похищен либо позаимствован на время. Вы, верно, знаете, как это проверяется…

– Знаю, – сказал Нунгатау. – Итак, вы в замешательстве понимаете, что только что шмортанулиобладателя тартега, и не простого тартега, а очень древнего и влиятельного. И чувствуете, как на вашей заднице сходятся прицелы самого серьезного оружия, какое только способны себе вообразить. Какую глупость вы предприняли в качестве следующего своего шага?

– Я уже устал выслушивать оскорбления, – поморщился старший инспектор. – Что, если я прямо сейчас шлепну вас из личного скерна?

– У вас будут неприятности. Большие неприятности от самых влиятельных персон, уж будьте покойны.

– Разве могут мои неприятности сравниться с вашими? Допустим, меня разжалуют и сошлют на какойнибудь Троктарк. А вас упакуют в черный пластиковый мешок и вскорости пустят на переработку…

– Наберитесь терпения, – пожал плечами Нунгатау. – Я не девочка, любезностям не обучен, делаю свою работу грубовато. То есть не так изящно, как вы привыкли. Ну так вас и не часто допрашивают, старший инспектор. Зато теперь на своей холке поймете, каково было тому парню с тартегом, когда вы принялись задавать ему неприятные вопросы… грубо и неизящно.

Старший инспектор побагровел.

– Возможно, вы правы, – сказал он. – Но я старался быть деликатным, насколько возможно в сложившейся ситуации. Наша беседа…

– Допрос, – безжалостно поправил мичман.

– Ну хорошо, допрос… он затянулся сверх всяких приличий. Парень все время терял сознание.

– Куда ему сошлось залпом из парализатора?

– Вроде бы штатно, в правое плечо – чтобы вывести из строя боевую правую руку. Доктор сказал, что парализующий эффект прошел без последствий. Причиной обмороков было чтото иное. Какаято реакция психосоматического типа, если я ничего не путаю. Юноша отключался без видимых причин трижды за небольшое время.

– Я могу поговорить с доктором?

– Можете. Когда он вернется из Майртэнтэ. Это поселение ссыльных каторжан, и оно…