Текст книги "Северин Морозов. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Евгений Филенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 49 страниц)

– Потому только, что я недостаточно сильноиграю. А Руссо – потому что он играет слишком сильно. Улавливаете разницу?

– Ну еще бы… Я просто выигрываю. И тем самым оставляю вам надежду. «Питай надежды; испытывай скорее спокойное веселье, чем буйную радость; стремись скорее к разнообразию удовольствий, чем к их излишеству; переживай удивление и восхищение от знакомства с новшествами!..» ^[36] – вдруг возгласил Оберт с неожиданным воодушевлением. Эхайн смотрел на него с легкой оторопью. – Гм… Руссо… он не выигрывает, а побеждает, потому что он сильнее и будет сильнее во веки веков.

– Вот именно. Какой же эхайн смирится с мыслью о собственной неполноценности? Что станет с его самооценкой?

Несколько минут они молча двигали фигуры по доске.

– Де Врисс болен, и очень серьезно, – сказал Ктелларн. – Мне сказал об этом капрал Даринуэрн. А чуть позже – доктор Сатнунк, который его осматривал.

– Я знаю.

– Как вы можете знать? Вы же почти не выходите из дома.

– И тем не менее…

– Может быть, вы даже знаете, в чем причина его нездоровья?

– Разумеется.

И от того не раз его лечили,

Да все болезнь не ту в нем находили… ^[37]

Плохо залеченная рана. На Земле лечат не так, как в Эхайноре. Мы восстанавливаем целостность тканей и покровов с помощью естественной регенерации. А вы только тормозите разрушительные процессы и не слишком умело пытаетесь сращивать края ран. Улавливаете разницу?

– Не очень.

– Просто примите как данность. И не забывайте: мы здесь все больны. Ктото больше, ктото меньше. Как морские рыбы, выпущенные в затхлый пруд. Трепыхаемся, плещем плавниками, шевелим жабрами… и медленно умираем.

– Но ведь никто до сих пор не умер.

– Потому что тоже вы оставили нам надежду, – усмехнулся Оберт. – Прозорливо и даже благоразумно. Мы живы потому только, что хотим вернуться домой.

– Надеетесь на спасение? Вам не кажется, что Земля пренебрегла двумястами своими согражданами ради нерушимости своих гуманистических идеалов?

– Вы опять за свое…

– Если вас могли спасти, почему не сделали это раньше?

– Я не знаю. Наверное, это не так легко, как хотелось бы им… и нам. Это повышает вашу самооценку?

– А если все затянется на десятилетия? – спросил Ктелларн, пропустив колкость мимо ушей.

– У меня нет ответа. Только предчувствие… чтото должно начать происходить. Либо ваше начальство решит избавиться от нас тем или иным способом – уничтожить или отпустить на свободу. Либо все же нас вызволят свои.

– А если ничего не начнет происходить?

Оберт помолчал, внимательно разглядывая собеседника.

– Мне куда более любопытно знать, что вы станете делать, когда мы начнем умирать, – сказал он.

– Хотите, скажу?

– Хочу.

– Ничего не станем делать. Конечно, это громадное везение, что до сих пор все вы живы и относительно благополучны. Но когда это случится… как это говорится в вашей священной книге… «предоставь мертвым погребать своих мертвецов».

– Спаситель имел в виду несколько иное, нежели вы.

– Главная прелесть Библии состоит в том, что там есть цитаты на все случаи жизни, и даже вне контекста они звучат остроумно… Так вот, мы предоставим вам хоронить своих мертвецов. Пока вы не вымрете все. А Федерация, с нашей помощью, будет продолжать думать, что вас попрежнему двести, как и было. Неведение об истинном положении вещей так успокаивает…

– Нас уже не двести, – сказал Оберт. – Нас двести шестнадцать.

– Да, как выяснилось, люди неплохо размножаются в неволе. В отличие от некоторых других видов животных.

Оберт стиснул зубы. «Ненавижу, – подумал он. – Иногда я чувствую, что мог бы его убить. Он это понимает или нет?» Взгляд его невольно сместился к всеми забытому на подоконнике хоксагу. «Только руку протянуть. И знать бы еще, как привести в действие… Хотел бы я посмотреть, как ты поведешь себя в этот момент, сохранишь ли свою спесь, останешься ли разумным и довольнотаки наглым существом или обратишься в запуганную тварь, изнывающую от одного только страха боли…»

– Вам доводилось убивать, янрирр? – спросил он.

– Забавный вопрос, – пожал тот плечами. – Я эхайн. Меня учили этому с детства. Я офицер Космического флота Черной Руки. Примите во внимание два Суда справедливости и силы, на которых мне с оружием довелось отстоять собственную честь.

– Мат, – с наслаждением произнес Оберт.

– Что? – переспросил эхайн рассеянно.

– Вам мат, капитан.

С минуту, а то и дольше, Ктелларн таращился на игровую доску.

– Уже? – наконец спросил он, старательно изображая хладнокровие. – Так быстро? Похоже, я не на шутку раззадорил вас.

– Ну что вы… Меня многое волнует в этой жизни, но только не ваши подначки. Шахматы намного сложнее той игры, что вы ведете со мной за пределами деревянной доски.

Ктелларн молча встал и порывисто вышел на улицу. Оттуда донесся глухой звук удара, стену коттеджа тряхнуло, в хозяйственном пристрое посыпалась какаято посуда. «И кто из нас двоих животное? – мстительно подумал Оберт. – Чудо, что Руссо до сей поры не остался без крыши над головой!»

И он снова посмотрел на хоксаг. «Не сейчас. Будет еще подходящая минута… когда я узнаю или подсмотрю, как эта штука работает, когда окончательно вытесню ненавистью свой страх. И когда не смогу уговорить себя, что будет еще случай поудобнее».

Вернувшись, Ктелларн выглядел обычно и даже улыбался почти приветливо. Только, как бы невзначай, спрятал за спину левую руку. «Башкой нужно было, она явно покрепче», – продолжал мысленно потешаться Оберт.

– Еще партию?

– Почему бы нет? Но на сей раз я бы предпочел увидеть приз…

Притворно хмурясь, Ктелларн извлек из нагрудного кармана форменной куртки кристаллик в квадратной оправке из черного пластика, напоминающего эбонит, и неспешно, соразмеряя движения с величием момента, опустил в центр шахматной доски.

– Что здесь? – осведомился Оберт, стараясь казаться безразличным.

– Не все ли равно? – хохотнул Ктелларн.

«Словно сцена обольщения из ветхозаветного водевиля, – подумал Оберт. – А мы – актеришки провинциального театра в маленьком, затерянном среди звездных россыпей мирке. Но, любезный враг мой, сейчас у тебя нет ни единого шанса на победу. За возможность обладать этим кристалликом я буду безжалостен, как старина Руссо, я растопчу тебя и унижу…»

Титания в бешенстве

При виде Климовой всем, не исключая Кратова, захотелось сделаться невидимыми или по крайней мере достаточно миниатюрными, чтобы юркнуть в кусты за скамейкой и там затаиться. Это желание было написано даже на застывшем лице Голиафа, что в сочетании с горьким сожалением по поводу расколоченной посуды сообщало ему выражение опереточного комика.

– Леночка, ты совершенно напрасно… – быстро заговорил Кратов. И осекся, вдруг услышав внутренним ухом, насколько омерзительно звучит его жалкий лепет.

– Чем вы тут заняты, господа? – спросила звенящим от ненависти голосом Климова.

Голиаф звучно прочистил горло.

– Э… мм… если угодно… мы обсуждаем план по безопасному извлечению Северина Мо… – он поморщился и тут же поправился: – Вашего сына оттуда, куда он имел неосторожность угодить.

– Собственно, мы даже знаем, где он сейчас… – предпринял вторую попытку Кратов и снова замолчал.

Климова не удостоила его взгляда.

– Кстати, как вы нас нашли? – строго осведомился Вревский. Если в этот момент он и походил на эльфа, то на изрядно потрепанного жизнью. – И как вообще сюда попали?!

Носов страдальчески поморщился. Подобные вопросы были в равной степени неуместны и несообразны, и уж лучше им было бы оставаться риторическими. Впрочем, Климова и не собиралась на них откликаться.

– Пока вы обсуждаете свои планы, – сказала она, – не возражаете ли, если я начну действовать?

– Это плохая идея! – воскликнул Голиаф. – Просто ужасная идея! Думаю, что…

– А мне плевать на то, о чем вы думаете, – сказала Климова. – У меня есть сын. Вы приняли на себя ответственность за его безопасность. Вы не справились. Тупо и бездарно не справились. Мне было обещано, что нас оставят в покое навсегда. Вы меня обманули… Теперь моя очередь решать мои проблемы.

– Лена, выслушай меня, – проговорил Кратов.

– Я уже однажды сделала такую глупость.

– И все же дай мне еще один шанс…

Климова упорно не смотрела в его сторону.

– Хорошо, говори, – наконец позволила она.

– Это не было операцией Департамента оборонных проектов.

– Да?! Что же это было?

– Ты можешь думать что угодно, но… твой мальчик повзрослел. Не забывай, что он эхайн, а эхайны взрослеют раньше.

– Не произноси при мне этих слов!

– Хорошо, постараюсь… Сева почувствовал себя достаточно взрослым, чтобы самому принимать решения. Да, он еще подросток, дитя – для тебя, для меня… для всех. Но не для себя самого. И он – опятьтаки неожиданно для всех! – начал совершать поступки. Никто не ожидал, что он на такое способен. Он же никогда не совершал поступков! Поэтому он всех застал врасплох.

– Еще недавно он и не помышлял об этом. Что же его так изменило? Или кто?

– Он получил слишком много информации, – тихо сказал Носов.

– От кого?!

– От меня, – сказал Кратов. – От Забродского. От Ольги. И от тебя, кстати, тоже. Ты знаешь, что бывает, когда достигнута критическая масса.

– Где он сейчас?

– По нашим сведениям, на Анаптинувике, – сказал Голиаф. – Это один из миров Черной Руки…

Климова наконец бросила короткий взгляд на Кратова. Тому понадобилось некоторое усилие, дабы убедить себя, что это не залп из фогратора и уворачиваться необязательно.

– Эхайнор, – сказала она почти спокойно. – А ведь я даже не удивлена. Эхайнор… Но, если мне не изменяет память, туда нет доступа гражданам Федерации. Кто научил, кто помог моему сыну? Я бы очень хотела знать, очень…

– Это… – начал было Голиаф, но Кратов опередил его:

– У нас есть предположения на сей счет, мы собираемся их проверить. И наказать виновных.

– Уж постарайся, пожалуйста, – сказала Титания. – Как ты и обещал. Не мне же этим заниматься… Или все же мне?

– Госпожа Климова, – торжественным голосом произнес Вревский. Он уже собрался с духом, вернул себе утраченное в первые минуты лицо и снова выглядел впечатляюще. – От имени Департамента оборонных проектов мы приносим вам искренние извинения за все допущенные ошибки. Мы намерены в самое ближайшее время их исправить и вернуть вашего сына домой. Живым и невредимым.

Носов, стиснув зубы, отвернулся. Он тоже неплохо умел притворяться, но всему были свои пределы. «Что мы творим? – подумал он. – Кого мы пытаемся обмануть? Зачем?! Мы сами загоняем себя в тупик, откуда никогда уже не выйдем хорошими людьми».

– Один месяц, – сказал Кратов. – Дай нам только один месяц. За меньший срок мы просто не управимся. А больший – неприемлем ни для кого в пределах Федерации.

– Хорошо, – сказала Климова. – Один короткий месяц – тридцать дней. Кстати, время пошло. – Она покачала у него перед носом указательным пальцем, словно маятником метронома. – Тиктак, тиктак… Но если у вас не получится, не окажитесь ненароком на моем пути.

Климова повернулась и быстро зашагала прочь. Задержалась лишь на мгновение – чтобы смахнуть наземь случайно устоявшую на своем постаменте вазу. Голиаф невольно втянул голову в плечи.

– Откуда вы взяли этот чертов месяц? – спросил он. – Почему же не год? Мы не уложимся.

– Конечно, – согласился Носов. – Спецоперация требует слишком серьезной подготовки. Даже если мы попросим поддержки у Галактического Братства.

– А мы безусловно попросим, – сказал Кратов. – Так или иначе… И в наших общих интересах все же управиться за один месяц.

– Пожалуй, – вздохнул Вревский. – С одной стороны эхайны, с другой – Климова. Воевать на два фронта всегда было нелегко. В таких ситуациях я всегда чувствую себя дилетантом.

– Так мы и есть дилетанты, – мрачно заметил Кратов. – Что, не знали?

– И мне это уже порядком надоело, – промолвил Носов.

– Что тебе надоело? – спросил Кратов.

Носов обреченно усмехнулся. «Быть гнусным лжецом», – подумал он. А вслух ответил:

– Быть дилетантом.

Кратов задумчиво посмотрел на него сверху вниз.

– Пошел ты знаешь куда, – сказал он наконец.

Факты биографии мичмана Нунгатау

Когда за мичманом закрылась дверь, грандадмирал озорно крутанулся в кресле и с дивной легкостью закинул ноги на стол.

– Сволочь, – сказал он энергично. – Кхэри чистейшего розлива. Терпеть их не могу, а вы? Не отвечайте. Никогда не знаешь, чего от них ждать, а значит – жди какогонибудь негодяйства, и не ошибешься. Главное – правильная и сильная мотивация. Ну, это универсальный рецепт, и не только для дрессировки всех этих кхэри… ксухегри… Кстати, вольно, контрадмирал. – Каннорк выдохнул колом стоявший внутри воздух и ослабил колени. – Что вы стоите, как идол Праматери всех женщин? Вы здесь хозяин, а я гость.

– Как прикажете, янрирр, – прошелестел Каннорк.

Похоже, приложения три точка четыре всетаки не существовало.

– Присаживайтесь, дружище. Ах да… Впрочем, согласитесь, если кресло одно, то восседать в нем должен старший, а я старше вас и по званию, и по возрасту, не говоря уж о месте в административной иерархии… Вы ждете моих объяснений? Хотя я и не обязан их давать… впрочем, извольте. Вас интересует, отчего я не выгляжу чересчур удивленным при самом употреблении фантастического термина «келументари» применительно к реальной действительности? Потому что я точно знаю: келументари существуют. Можно не верить в демонов и в первичные силы, можно, как это ни кощунственно прозвучит, усомниться в Стихии Стихий… но келументари реальны. Я скажу вам больше: они были всегда. Это долгая история… Без малого двадцать лет назад мы эффективно использовали уникальный шанс навсегда избавиться от них. Успокоились все… только не я. В моих счетных книгах обнаружилась недостача в восемь единиц. Восемь детейкелументари в возрасте от двух до десяти лет ^[38].

– Келументари размножались? – осторожно спросил Каннорк.

– Вы будете смеяться, но они практически ничем не отличаются от обычных эхайнов. Келументари мог бы сейчас находиться в этом кабинете, и вам в голову не пришло бы, кто же это так бойко беседует с вами на философские темы. Разумеется, они размножаются, у них та же половая дивергенция. У них есть имена: того, кто нам нужен, зовут Нгаара Тирэнн Тиллантарн… Особенности, которые превращают их в инкарнацию Темных Стихий, лежат в иной плоскости, нежели банальный этногенез… На чем я остановился?

– Восемь детей.

– Да, восемь… Очень скоро по своим каналам нам удалось достоверно установить гибель семерых выродков. Но остался один, который исчез. И коль скоро я не знал, что он мертв, то вынужден был полагать его живым. И ждать, что рано или поздно он объявится.

Вьюргахихх не глядя вытолкнул конверт на середину стола.

– Он и объявился. Внезапно. По правде говоря, я не ждал его так скоро. Люди взрослеют медленно…

– Люди? – вскинул брови Каннорк.

– Кто же еще! Только они, со своей слепой терпимостью, со своей генетической неразборчивостью могли принять и воспитать последнего из келументари…

Каннорк обессиленно прислонился плечом к стене. Мерзкий постыдный трепет, нутряной, до самых костей, теперь понемногу утихал, сменяясь обычной меланхолической уверенностью.

– Я было решил, – промолвил он вернувшимся голосом, – что вы упомянули «наших древних противников» в качестве эмоциональной фигуры речи, дабы придать весомости своим словам и побудить мичмана Нунгатау к вящему рвению в исполнении его служебного долга. Как вы справедливо заметили – сильная мотивация…

– Не без того. Фигура… гм… Но мне не пришлось лгать. Семнадцать лет этот келументари провел в окружении людей, в самом сердце Федерации, ничем не обнаружив своей дьявольской сущности. Им бы следовало удавить его в колыбели… или, уж если на то пошло, ему следовало бы явить свои качества там, где от них была бы ощутимая польза Эхайнору. Но что случилось, то случилось. Теперь он здесь, в пределах моей досягаемости. И я даже рад, что смогу сыграть с ним в догонялки… и что наконецто все закончится. Так или эдак.

– Если все, что рассказывают о келументари, правда… вам достался нелегкий соперник, янрирр грандадмирал.

– Я небольшой ценитель игры в поддавки. Сильный противник – мечта настоящего эхайна… В старых байках много преувеличений. Во всяком случае, келументари остается существом из плоти и крови, он уязвим, в его жилах течет кровь, и если ее выпустить, он умрет… надеюсь. Ведь както же его можно уничтожить! Удалось же нам истребить всех его сородичей… Люди, сами того не ведая, сослужили нам добрую службу: они не готовили из него разведчика и воина. У них такое, благодарение Стихии Стихий, не принято. Это обычный инфантильный юнец, с человеческимипонятиями о добре и зле. Следовательно, он уязвим вдвойне. Но зато воинов готовили из нас с вами. И мы обязаны использовать это преимущество как можно лучше и скорее. Не питайте иллюзий, Каннорк: соперник достался не только мне, но и вам, и всей контрразведке Черной Руки, и мичману Нунгатау… Кстати, о мичмане.

– Я не ожидал, что вы сохраните ему жизнь и пообещаете столь высокую награду за услуги.

– Наш мичман не так прост, как кажется. Да, он кхэри, он нагл, упрям, столь вероломен, сколь и прямодушен. Но вам следовало бы дать себе труд заглянуть в его досье.

– Я не успел…

– …между тем как отрядить его на смерть, во исполнение приложения три точка два, пункт восемнадцать, вполне успели. Хотя могли бы заглянуть, совершенно из любопытства. Я же вот успел! Впрочем… должно быть, именно поэтому каждый из нас на своем месте. И тот, кто успевает раньше, занимает лучшее… Полагаю, для вас не секрет, что ваш офис подключен к системе тотального мониторинга?

Каннорк изобразил печальную улыбку, но от комментариев воздержался.

– Я летел сюда как угорелый и слышал все, о чем вы говорили. А этот конверт гадкого розового цвета еще до того, как перекочевал из рук в руки, был просканирован вдоль и поперек в секретариате. Вследствие чего у меня было время ознакомиться с послужным списком мичмана Нунгатау. Да будет вам известно, что он вырос на Анаптинувике и знает ее, как свои пять пальцев. Его детство прошло в общине кхэри, в самом дурном районе мегаполиса Хоннард, в самых гнусных трущобах. В двенадцатилетнем возрасте его почти запороли насмерть, во время известных событий в Скунгакском порту. С большой охотой и неоднократно сей экземпляр рода эхайнского искал приключений на свою задницу и, как правило, находил. Он и в сарконтиры завербовался, чтобы избежать наказания за разбой. Обычно ублюдки вроде него кончают быстро и плохо, но наш Нунгатау попущением Стихий дослужился до мичмана. Да еще и многажды употребил свое знание темных уголков Анаптинувики на благо Эхайнора. Например, сыскал взятую в заложники головорезами некоего Крысохвоста высокородную Намтар, дочь адмиралгубернатора Мтугэринтинна, и лично освободил, войдя в охраняемое душегубами узилище свойсвояком и зарезавши всех, кто попытался оказать сопротивление. За что благодарной девой был публично облобызован в губы, а донельзя огорченным Крысохвостом оглашен в розыск за большую награду. Только вот Нунгатау, в ту пору – младший сержант, нашел Крысохвоста несколько раньше, чем тот его… Что там еще? – Вьюргахихх нетерпеливо пощелкал пальцами, припоминая. – Добровольцем принимал деятельное участие в подавлении мятежей в каторжных поселениях Нтана и Майртэнтэ. Был схвачен вырвавшимися на волю смертниками, которым сам черт был не брат, но при неясных обстоятельствах завладел их же оружием и лично перебил двенадцатерых, среди которых, на беду, случился начальник охраны. Что и воспрепятствовало произведению за беспримерную доблесть в ординарлейтенанты, как имело бы место при иных, более удачных для него обстоятельствах. Далее… Был одним из восьми проводников Злого Дракона… грандадмирала Линталурна… во время его знаменитого рейда по Ктетхонской тундре и, между прочим, из упомянутых проводников единственным выжившим. Там вообще мало кто выжил… Линталурн счел себя обязанным ему жизнью и поклялся облагодетельствовать простолюдинакхэри как себе равного, продвинуть наконец по службе и в аристократы… но погиб в снегах Гхорогра прежде, чем хотя бы приступил к воплощению своих намерений. Пробуждая в мичмане особую ретивость к поискам келументари, я лишь позволил себе освежить в его памяти то, что было обещано Линталурном. И уж будьте покойны: я не намерен погибнуть столь же нелепо и безвременно, как Злой Дракон, тело которого даже не смогли отыскать, дабы предать упокоению с подобающими его заслугам почестями! И если этот раздолбай кхэри добудет мне Тиллантарна, я выполню свои посулы с лихвой. Потому что это самое малое, чем я готов заплатить за такую услугу.

Субдиректор Оперативного дивизиона вдруг сменил глумливую физиономию на холодную официозную маску и звонко опустил ладони на столешницу.

– Теперь о вас, – промолвил он сухо. – Приложение три точка четыре, как вы, верно, уже заподозрили, действительно существует. И пункт четыре означенного приложения выглядит для вас весьма неблагоприятно.

Каннорк собрал все свои ослабевшие силы, с тем чтобы не сползти по стене, подобно случайному плевку.

– Мы должны быть в ответе за исполнение собственных приказов, – продолжал Вьюргахихх. – Но… я не готов прореживать и без того небогатое на всходы кадровое поле разведывательного сообщества в угоду умозрительным инструкциям. В момент составления которых никому и в голову не приходило, что возникнет необходимость применять их на практике. Что однажды возникнет та самая ситуация, каковая приводит эти пыльные инструкции в действие… Мне понадобится порученец. Еще один – в дополнение к тем, что уже есть и чьих имен я даже не помню. Особо доверенный, чрезвычайно сообразительный и совершенно преданный. Вы загостились в этой дыре… тоже мне занятие для умного и амбициозного офицера – криптопочта! Ну да, будете сидеть здесь и дальше, но работать на меня. Перспективы – гарантирую. – Выпученные гляделки с огромными зрачками буравили собеседника до самых печенок. – Впрочем, в случае отказа… вы ведь вольны в своих поступках… Расстрельная команда еще не отозвана.

Контрадмирал Каннорк тщательно откашлялся.

– Что я должен сделать для моего грандадмирала? – осведомился он.

В каюткомпании

«Каюткомпанией» практически все, не сговариваясь, с самого начала, назвали просторное помещение, специально выделенное для дозволенных сборищ в центральном строении поселка. Собственно говоря, означенное строение являло собой коробку с несколькими диванами, низкими и неудобными, число которых всякий раз странно и непредсказуемо менялось, примерно с полусотней трехногих седалищ из грубого пластика, каковые решено было считать креслами, и с большим примитивным экраном на стене. Все население поселка могло одновременно расположиться здесь только стоя. Может быть, поэтому совместные просмотры выигранных в шахматы у капитана Ктелларна видеосюжетов, перехваченных эхайнами по информационным каналам Федерации и бессистемно пакетированных, с каждым разом собирали все меньше публики.

Какоето время ушло на дележку кресел и диванов – конфликты интересов возникали крайне редко, и их главным источником обычно выступал Россиньоль с его скверным характером, пока вовсе не перестал посещать посиделки. Те, кому недостало мест, устраивались на полу, на предусмотрительно захваченных из дому циновках, а Дирк Оберт всегда стоял, по одному ему известным и понятным причинам. «Хочешь еще вырасти?» – спросил както желчный Россиньоль. «Духовно, друг мой, духовно», – отшутился Оберт. На самом деле для него было чрезвычайно важно видеть всех и сразу.

Когда шум голосов улегся, Оберт оглядел пришедших и объявил:

– Не вижу де Врисса.

– Он не придет, – сказал Геррит ван Ронкел, инженернавигатор «Согдианы». – С ним эхайнский доктор.

– А где командор?

– Я здесь, – откликнулся командор Томас Хендрикс из самого дальнего угла.

– Не хотите быть ближе к экрану?

– Благодарю, коллега, я здесь весьма удобно устроился на диванчике, в окружении двух очаровательных дам…

– А что с де Вриссом? – спросил ктото.

– Обострение, – сказал ван Ронкел неохотно. – Старые болячки.

– На Земле его бы живо поставили на ноги…

– На Земле у него не было бы никаких болячек, – отрезал ван Ронкел.

– Земля, Земля… – сказал молодой Дюваль. – Вас послушать, так это какойто остров блаженства и вечной молодости.

– Но это действительно так, – сказал Руссо. – Земные медики не чета здешним коновалам. Когда я увидел, как они лечат открытые раны, то отчегото сразу вспомнил «Молот ведьм»…

– По крайней мере, они делают что могут, – с вызовом сказал юнец. – Здесь и сейчас. А не гдето и когданибудь.

– Тони, уймись, – сказал Дювальстарший. – Тебе было четырнадцать лет, когда ты видел Землю. Как ты можешь судить?

– Я был бы не прочь иметь такую возможность, – сказал Дювальмладший немного заносчиво. – Судить и сравнивать.

– Земля тут ни при чем.

– Ваша Земля могла бы…

– Наша! – возвысил голос Дювальстарший. – Наша Земля!

Командор негромко, но значительно кашлянул. Его авторитет был попрежнему непререкаем, хотя Хендрикс ничего, кажется, не делал специально для его укрепления. Перепалка пресеклась, не успев толком разгореться. «Воображаю, что у них творится дома, – подумал Оберт. – Бедный Юбер Дюваль, бедная Лили Дюваль. Бедный Тони… Самое подлое, что все правы. Те, кто никогда не видел Землю или вырос не видя, уже не понимают тех, кто не забыл. Ни у кого на руках нет решающих доказательств своей правоты, остается только раздражение. В нашем маленьком человеческом сообществе давно уже возникла трещина, она ширится с каждым днем, хотя до настоящего, трагического раскола еще далеко. Но те, кто был слишком юн в день захвата, ходят в каюткомпанию только по делу. Или вообще не ходят. У них свои дела и свои интересы… и эхайнским они владеют не в пример лучше нас, стариков. Хотя какие же мы старики? Может быть, правильнее сказать – ветераны? Или – чтобы уж быть до конца точным – очевидцы?.. Нужно какнибудь заглянуть к Дювалям на огонек… если на то будет соизволение эхайнского недреманного ока».

– Чем нас обрадуете, Дирк? – спросил командор.

– Ктелларн проиграл, – сказал Оберт. Все засмеялись, даже Тони Дюваль, которому эхайнский капитан был симпатичен, не удержался от усмешки. – Он честно расплатился.

– Он уже не играет со мной, – заметил Руссо. – И обходит стороной мсье Леклерка. Что будет, когда он окончательно убедится, что и вы, Дирк, слишком сильный игрок для него? Может быть, вам стоит иногда ему поддаваться?

– Я пытался, – сказал Оберт. – Все складывалось наилучшим образом. А в финале он с упорством, достойным лучшего применения, раз за разом вдруг допускал зевок, совершеннейшую нелепость, и мне ничего не оставалось, как ставить ему мат. Не мог же я прикинуться полным идиотом и не видеть его промахи!

– Любопытно, кого наш капитан изберет своим спаррингпартнером, когда ему надоест вам проигрывать, – сказал командор Хендрикс.

– Когонибудь, кто ни черта не смыслит в шахматах, – предположил Оберт. – И мы останемся без последнего источника информации.

– Когонибудь из молодых, – сказал ван Ронкел. – Возможно, даже девушку. У него все еще сохраняются иллюзии насчет интеллектуального превосходства мужчин. Не знаю, как там у эхайнов, но в нашем случае его ожидает сюрприз.

– Вот было бы забавно, если бы его выбор пал на Эрну Шмитт, – усмехнулся Дювальстарший.

Эрна Шмитт выглядела сущей простушкой: соломенные косички, круглое личико в веснушках, наивные васильковые глазенки, несколько более пышные формы, чем случается в ее возрасте. За этой подкупающей внешностью скрывалось недюжинное математическое дарование, с отчетливыми наклонностями к мультипространственной логике. Ее отец, который остался на Земле, и мать, Анна Шмитт, которая была здесь, к высшей математике не имели никакого отношения. Возможно, это на них природа отдохнула, чтобы наверстать упущенное на толстушке Эрне. Которая, как и многие сверстники, почти не наведывалась в каюткомпанию.

– Пустяки, – сказал Руссо. – Без призов мы не останемся. Кого бы капитан ни выбрал, я берусь за пару недель натаскать любого до уровня перманентного победителя. Этот парень не чувствует природы шахмат. Прискорбно, понижает самооценку, не спорю, но похоже, это не эхайнская игра…

– Будем надеяться, – сказал командор. – Что он этого не знает. Что ему не надоест проигрывать. Что он не предложит сыграть в другую игру.

– В маджиквест я у него тоже выиграю, – пообещал Оберт.

– Хочется верить, что ваша самоуверенность, Дирк, имеет под собой основания, – проворчал командор. – А сейчас не томите нас, разделите с друзьями радость победы. Где ваш трофей?

– Вот он, – сказал Оберт, извлекая заветный кристаллик в эбонитовой оправе. – Ничего из ряда вон выходящего. Как было сообщено – стандартная нарезка земных и, подозреваю, титанийских информационных каналов.

– Отчего бы им не перехватить пару концертов Озмы, – проворчал ктото. Оберт отметил: из ветеранов.

Несколько молодых людей потянулись к выходу.

– Или какойнибудь веселенький сериал, – сказал Тони Дюваль, который остался. – Последний сезон «Охваченных пламенем».

– Я пробовал заранее обговаривать условия выигрыша, – сказал Оберт. – Ктелларн в самой резкой форме отказался даже обсуждать эту тему. Нам не дано понять логику его поведения. Так что пока все остается лотереей.

– И вы с вашей компанией уже до дыр промозолили этот последний сезон, – сказал Юбер Дюваль сыну.

– То был предпоследний. За полгода должны были уже запустить новый.

– Ожидание усиливает желание, – сказал Дювальстарший. – Вообрази свою радость, когда через неделюдругую ты вдруг увидишь знакомые идиотские рожи…

– Я не люблю ждать, – возразил Тони. – И рожи не идиотские. Просто веселые. Не то что у некоторых.

– …и мы все принуждены будем наблюдать за обезьяньими ужимками толпы имбецилов.

– Это лучше, чем обрывки новостей из потустороннего мира! – огрызнулся юнец.

– Ну, будет вам, – возвысил голос командор. Впрочем, всего на полтона. – Начинайте же, Дирк, не то мы тут все перецапаемся от нетерпения.

От слуха Оберта не укрылись иронические смешки. Но тут уж ничего нельзя было поделать… Он вставил кристаллик в гнездо медиацентра, приложил палец к сенсорной панели и отошел в сторону, чтобы никому не мешать смотреть.

На экране запрыгала плоская размытая картинка. Цвета были искажены, временами пробегала рябь, фоновый голос то затихал до едва различимого бормотания, то срывался в натужный хрип. На нарезку походило мало, не было это и стандартной новостной лентой, со сбивчивым монотонным комментарием изза кадра, с необъяснимыми прыжками от темы к теме и еще менее понятными возвратами к уже показанному, где сюжеты были спрессованы до того предела, за которым теряется всякий смысл. Скорее это выглядело как ухваченный целиком информационный кластер, обстоятельный, неспешный, озвученный хорошо поставленными голосами с правильной речью и снабженный развернутым видеорядом.