Текст книги "Северин Морозов. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Евгений Филенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 49 страниц)

Аксель Скре считался хорошим крофтом. У него была своя команда и миниатюрный кораблик класса «корморан». Базировался он, естественно, на Тайкуне, потому что Тайкун славен был своей либеральностью ко всякого рода авантюристам, в чем на голову превосходил Эльдорадо, где тоже порой творилось чертте что. В команду Акселя входило трое молодых парней – Гуннар Халльдорсон, Стаффан Линдфорс, Эйнар Стокке, и две девушки – Ингибьорг Кьяртансдоттир и Тельма Рагнарссон, так что он в этой удалой компании, в свои тридцать пять, был самый старший.

И он решил прибрать Мтавинамуарви к рукам.

«М. – вторая планета в двойной системе Нахаротху. Центральное светило НахаротхуПрим – звездакарлик спектрального класса К5р, радиусом около 550 тыс. км, имеет звездуспутник НахаротхуБис, карлик спектрального класса G4, обращается вокруг центрального светила по орбите с эксцентриситетом 0,32 и большой полуосью около 3,5 миллиарда километров. Всего в системе Нахаротху обнаружено три планеты, из которых только М. перспективна для дальнейших исследований. Расстояние системы Нахаротху от Солнца 94 парсека. Экваториальный радиус М. – примерно 7500 км, то есть существенно превышает земной. В то же время ускорение силы тяжести на поверхности составляет примерно 9,910 м/сек2 и вполне соизмеримо с земным. Возможно, это обусловлено преобладанием легких пород в литосфере или наличием в ней обширных пустот. Среднее расстояние М. от НахаротхуПрим составляет около 300 миллионов километров, период обращения вокруг центрального светила – 1,41 земного года, местные сутки примерно равны 1,8 земных. Экватор М. наклонен к плоскости орбиты на 31°. Климатические отличия времен года не исследовались. Открытые водоемы, повидимому, отсутствуют. Поверхность планеты представляет собой каменистую равнину со сглаженным рельефом. Наблюдаются значительные пространства, покрытые песчаными массами черного и серого цвета. В экваториальной области заметны внушительные понижения рельефа, что может указывать на существование в прошлом океанов. В полярных областях зафиксированы аномальные участки красноватобурого и синего цветов – возможно, зоны сохранившейся растительности либо выходы мантийных пород. Атмосферное давление у поверхности планеты составляет примерно 750–800 гПа, то есть три четверти от земного. В состав газовой оболочки входят азот (85 %), кислород (14 %), некоторые инертные газы, что делает ее формально приемлемой для жизнедеятельности организмов земного типа. Наличие углекислого газа и водных паров не зафиксировано. Облачный покров практически отсутствует. Температура воздуха в зоне высадки составляла 290–294°К в светлое время суток и 260–265°К в темное время суток. Биосфера, повидимому, скудна и пребывает в угнетенном суровыми природными условиями состоянии. Скольконибудь крупных животных или растительных форм не наблюдалось. В зоне высадки микроорганизмы обнаружены не были. В то же время полностью исключать существование жизни на М. не представляется возможным по нижеперечисленным обстоятельствам. Рельеф сохраняет следы длительного и масштабного терраформинга. Самое поверхностное зондирование сообщает о повсеместном присутствии металлосодержащих объектов искусственного происхождения. Наблюдаются следы высокоразвитой материальной культуры в виде сильно разрушенных архитектурных строений и артефактов неустановленного назначения. Так, в непосредственной близости от зоны высадки находятся объекты „Цирк великанов“, „Храм мертвой богини“ и „Призрачная магистраль“. Краткое описание и графические материалы прилагаются. Углубленное исследование не проводилось. Предварительные выводы таковы: в результате постепенного, повидимому – техногенного снижения защитных свойств газовой оболочки биосфера М. постепенно деградировала, что повлекло за собой гибель всей цивилизации, по непонятным причинам не предпринявшей никаких явных попыток эмиграции. Поскольку М. никогда не являлась членом Галактического Братства, в архивах последнего нет никаких сведений об исчезнувшей культуре. По меньшей мере вот уже трипять тысяч земных лет М. совершенно необитаема»…

Он выучил эти строки из «БрэндиГрума» наизусть.

В 133 году, в первых числах декабря крофтгруппа Акселя Скре высадилась на самом большом континенте, в непосредственной близости от группы полуразрушенных строений, обозначенной эдантайкарами как «Храм мертвой богини». Необычно сильная эрозия стен никого не насторожила, а зря… Разбив временный лагерь и, по своему обыкновению, не озаботившись мерами простой предосторожности, в тот же день все пятеро вошли в развалины. «Храм», являвший собой рухнувшие своды циклопической базилики, оказался надстройкой над входом в катакомбы. Нагрузившись всеми наличными маяками и сканерами, обвешавшись «Люциферами», группа разделилась: подбадриваемые словами руководителя «Здесь нет ни одного живого микроба со времен Тутанхамона!» Инги и Гуннар отправились в центральный туннель, сам Аксель двинулся налево, Эйнар и Тельма – направо, а Стаффан остался поддерживать связь. Вскоре выяснилось, что правая ветка наглухо завалена и абсолютно непроходима без тяжелой техники, и Эйнар с Тельмой вернулись к Стаффану дожидаться остальных. За шуточками и прибауточками внезапно обнаружилось, что связи с ушедшими в катакомбы нет. Не в правилах крофтов очертя голову кидаться на выручку… Спустя три чрезвычайно нервных часа из центрального туннеля вдруг появился Аксель в состоянии крайнего возбуждения. На вопрос, что с Инги и Гуннаром, он невнятно ответил: «Кажется, мы нашли то, что искали…», единым духом выпил половину кофейника и кинулся обратно в туннель.

Прождав еще пять часов, Эйнар и Стаффан покинули бьющуюся в истерике Тельму и по маякам двинулись на поиски пропавших коллег. Дойдя до последнего действовавшего маяка, они приняли единственно верное решение – повернули назад.

На этом крофтавантюра заканчивается, и начинается робинзонада.

Потому что, пока лихие искатели приключений на свои головы рыскали по подземным лабиринтам, их «корморан» обратился в решето.

Известно, что атмосфера на Мтавинамуарви крайне разрежена. В том, что утрата планетой солидной газовой оболочки стала причиной гибели цивилизации, гореробинзоны убедились сразу же.

Здесь не было ни снега, ни града, ни дождей. Только метеорные потоки. Они сыпались на поверхность планеты с завидной регулярностью, как по расписанию. Крупных камней практически не было – мелкая космическая щебенка. Зато ее было много. На Земле с ее трехсоткилометровым газовым одеялом все это сгодилось бы лишь для загадывания желаний. На Мтавинамуарви же звездные дожди несли смерть и разрушение.

Трое несчастных крофтов остались в чужом мертвом мире практически голыми. Без корабля, без связи, без надежды на спасение…

О всяком другом корабле Федерации в точке вылета известно практически все. И пункт назначения, и примерное время прибытия, и контрольное время подтверждения благополучного завершения рейса. Если такого подтверждения не последует, корабль сразу начинают искать. Корабль – не иголка в стоге сена, он гораздо мельче, он – пылинка в океане мироздания. Но поскольку обычно он оснащен компактным гравипульсационным маяком, есть хороший шанс такую пылинку все же отыскать.

Крофты же, заполучив транспорт, первым долгом избавлялись от всего, что позволяло отслеживать их передвижения по Галактике. Это была цена свободного поиска.

Часто ее приходилось платить.

Мтавинамуарви была непригодна для жизни людей. Ни нормального воздуха, ни воды. И, разумеется, никакой биомассы – ничего, что могло бы послужить сырьем для переработки в воздух и воду, а также пищу.

Когда двое здоровых парней ударились в слезы и крик, Тельма Рагнарссон удивительным образом, словно бы в пику им, успокоилась. Надавала коллегам оплеух по закрытым гермошлемам, выругала всеми известными ругательствами, выбирая наиболее унизительные, и потребовала сохранять человеческое достоинство. Не сразу, но это подействовало. Возможно, решающим аргументом стало то обстоятельство, что единственный предмет, способный претендовать на роль оружия, портативный фотонный бур, оказался у Тельмы на поясе. Хлюпая носами и огрызаясь, крофты вернулись на раздолбанный корабль, чтобы забрать с него все запасы и работающее оборудование. Удалось сделать несколько рейсов, а потом наступили сумерки, слабо отличимые от дня, и выпал очередной метеорный дождь.

Первая ночь в «Храме мертвой богини» была бессонной. Стаффан беспрестанно ныл, Эйнар ему угрожал, а Тельма вслушивалась в ватную тишину, втайне надеясь, что вот сейчас из темноты катакомб вдруг появится Аксель Скре с остальными крофтами, всё за всех решит, как это всегда и бывало, и неприятности на этом закончатся.

Но никто не пришел.

Когда над горизонтом поднялись оба солнца этого мира, едва живые от страхов и переживаний крофты спустились в центральный туннель. Что они рассчитывали там найти, было неясно никому, но их панический порыв был самым неожиданным образом вознагражден.

На полукилометровой глубине они нашли Убежище.

Совершенно изолированный и специально укрепленный грот, с прекрасно сохранившимися колоннами, с идеально ровным полом, покрытым слоем тысячелетней пыли, а самое главное – с огромным искусственным водоемом, полным кристально чистой влаги. Была ли то привычная ашдвао или какойто совершенно неудобоваримый ее местный эквивалент, в ту минуту никого не беспокоило. Первые же тесты показали: не соляная кислота, ну и ладно. Эйнар тут же зарядил дозу жидкости в интермолекулярный суффектор, в просторечии «пищеблок», трясущимся пальцем набрал код и получил бутерброд с жареной сосиской.

Кто еще после этого станет отрицать, что дуракам везет?!

Наверное, мтавины строили Убежище для себя, когда поверхность планеты стала похожа на артиллерийский полигон, но по какимто причинам не довели дело до конца. То ли не успели, то ли бросили на полдороге, углубившись в самые недра. Если Аксель, говоря «мы нашли то, что искали», имел в виду эти голые каменные стены, то он сильно преувеличивал их ценность для земной науки и культуры. Зато для троих робинзонов в те часы ничто не имело большей цены.

Следующие тесты сообщили, что плотность атмосферы в Убежище существенно превышает ту, что на поверхности, и состав ее пригоден для дыхания. Деятельный Эйнар, несмотря на предостережения, тотчас же избавился от гермошлема, сделал два глубоких вдоха и свалился без чувств. Пока Тельма и хныкающий Стаффан суетились вокруг пищеблока, переводя его в режим фармакогенеза, Эйнар очнулся, сел и понес какуюто чушь. Он выглядел так, словно влил в себя поллитра текилы за один присест. Поднялся, идиотски хихикая и пытаясь чтото неповинующимся языком донести до оторопевших товарищей, сделал несколько неверных шагов, рухнул и захрапел. Он был жив, относительно здоров и совершенно невменяем.

Но, проснувшись спустя три часа, вел себя адекватно и смог сообщить свои первые впечатления от атмосферы Мтавинамуарви.

Вопервых, она оставалась довольно разреженной, что вызывало гипоксию и ослабляло сопротивляемость организма. Вовторых, один из ее компонентов оказался наркотическим анальгетиком, каким – неизвестно, и действовал на человека как чрезмерная доза выпивки, то есть буквально валил с ног. Пока пострадавший лежал в отключке, его метаболизм экстренно адаптировался к новым условиям существования и, судя по Эйнару, успешно. Хотя головные боли преследовали всех довольно долго.

«И стали они житьпоживать да добра наживать…»

Сколько лет сидел Робинзон Крузо на своем необитаемом острове? Двадцать восемь лет, как пишет Даниэль Дефо. Райский уголок в теплом океане, пальмы, козы, попугаи – биомасса во всех мыслимых формах… Реальный матрос Селкерк просидел на реальном острове Хуан Фернандес четыре года и едва не спятил от одиночества. Их бы всех на Мтавинамуарви, в холод и тьму, в редкий, напитанный отравой воздух, в глухие скафандры!.. Из новейшей истории: не менее реальный звездоход по фамилии Панин провел на запретной планете Царица Савская никак не меньше восьми лет. Но у него была крыша над головой – неповрежденная обшивка корабля типа «блимп». И, со всеми оговорками, Царица Савская все же относилась к «голубому ряду»…

Так что ни в какое сравнение с пятнадцатью годами трех крофтовнеудачников это не шло.

Пятнадцать лет! Столько времени прожили двое мужчин и одна женщина в «Храме мертвой богини». Совершая короткие вылазки на негостеприимную поверхность погибшего мира. Без большой охоты обследуя самые ближние ходы катакомб – и то лишь в условиях прямой видимости. Согреваясь жаром собственных тел, светом от «Люциферов» и слабым теплом от вынесенных с корабля аккумуляторов. Коротая дни и ночи в домике, что был сложен из съемных панелей обшивки и наполнен всем, что хотя бы отчасти напоминало мебель и создавало видимость комфорта. Уже через месяц они перестали браниться и клясть судьбу. Через год прекратили ждать помощи из Внешнего Мира. Чуть позже всем начало казаться, что они всегда были здесь, никогда не знали прежней жизни, и что здесь им самое место.

Они мало разговаривали между собой и вовсе не обращались друг к дружке по имени. Все кристаллы к бортовому мемографу были выучены наизусть. Все истории были рассказаны. Все песни были спеты. Анекдоты уже не смешили, а новые на ум не шли. Както Тельма застала Эйнара сидящим на берегу водоема, с застывшим, обращенным внутрь себя взором. «Ммм?» – спросила она. «Забыл», – сказал Эйнар. «Что?» – «Фамилию свою забыл». Тельма расхохоталась… и вдруг осеклась. Она вдруг обнаружила, что не помнит, как зовут ее родителей.

Тельма схватила Эйнара за плечи и встряхнула изо всех слабых сил. «Ты Эйнар Стокке! – заорала она. – Ты чертов потомок викингов! Ты родился в Шепсхамне, на острове Остен, на берегу Ботнического залива! Это на Земле! Там наш дом и наши семьи! А здесь мы временно! Временно!..» На ее крики прибежал Стаффан, по своему обыкновению хныкая и причитая, «Прекрати, – сказала ему Тельма. – Ты Стаффан Линдфорс, родился черт знает где на Земле, и ты, засранец, потомок викингов. Викинги не хнычут». – «Что ты хочешь?» – спросил потомок викингов, утирая сопли. «Я хочу, чтобы ктонибудь сказал мне, как зовут моих отца и мать, – объявила Тельма. – А еще хочу вернуться домой нормальной женщиной, а не беспамятной обезьяной». – «Ты Тельма Рагнарссон, – ошалело произнес Эйнар. – Родилась во Фьелландете, а неподалеку течет Индальсельвен. И ты никогда не говорила, как зовут твоих родителей, потому что никто специально и не спрашивал». – «Отто, – вдруг сказал Стаффан. – Это что касается твоего папы. А маму, кажется, Анника… или Аннетта». – «Антония! – воскликнула Тельма и поцеловала Стаффана в вечно красный от холода и переживаний нос. – Мою маму зовут Антония!» Потом она крепко взяла Стаффана за руку, но прежде обратилась к глупо ухмыляющемуся Эйнару и строго приказала: «Будь здесь, в дом пока не заходи». Тот пожал плечами. Что ему было за дело до их развлечений в доме? Ему хватало своих забот: уж очень захотелось вдруг перебрать в памяти названия улочек Шепсхамна и имена соседей, друзей и той девочки, которой он, двенадцатилетний лоботряс, одуревший от первой влюбленности, кидал в окошко целые кусты тюльпанов, вырванные вместе с корнями.

Отныне в размеренном, почти механическом существовании маленькой человеческой колонии наступили перемены. Если раньше эти трое коротали время, не имея возможности – да и стремления! – занять себя делом, то теперь они приступили к выживанию. Перед ними во всей красе встала грандиозная задача – сохранить человеческий облик. Это значило: сохранить память.

Они усаживались вокруг снятого с корабля термоэлемента, похожего на лампу Аладдина, и начинали вспоминать. Имена родителей, братьев, сестер, друзей, названия улиц городов, где родились, где росли и учились, где бывали хотя бы раз. Иногда с Земли переходили на планеты, куда заносила их нелегкая. Тайкуна с его закоулками и сомнительными заведениями им хватило на полгода. На Эльдорадо ушло четыре месяца. Титанум, где бывал только Стаффан, был освоен за три недели. И снова их память возвращалась к Земле. Шепсхамн, Фьелландет, Умео, Стокгольм… Эйнар обронил, что почти неделю болтался в Рио посреди самого карнавального разгула. Его заставили вспомнить все, до мельчайших деталей: и как была одета – точнее, раздета! – королева карнавала, и как звучала самая популярная самба, и даже как звали всех девушек, что делили с ним пляжные лежаки той счастливой поры. Стаффан когдато провел на Пангелосе четыре часа и, разумеется, не подстрелил ни единого циклопа, но рассказывал об этом приключении трое суток. Тельма, поначалу конфузясь, а потом добавляя в свое повествование все больше и больше юмора, поделилась своими воспоминаниями о жизни в колонии Детей Радуги под Эйтхорном.

Во время одного такого сеанса воспоминаний Тельма и объявила о том, что ждет ребенка.

«Шуточки у тебя…» – проворчал было Эйнар, но вгляделся попристальнее в бледное и решительное лицо подруги и понял, что она не шутит. «Послушай, – сказал он. – Зачем здесь ребенок? Помоему, достаточно того, что мы трое мучимся». – «А нельзя ли от него избавиться?» – осторожно спросил Стаффан. «Можно, – сказала Тельма. – Если убить меня». – «Дура! Подлая, эгоистичная дура! – закричал Эйнар. – Как ты могла так поступить?!» Поначалу Тельма решила, что он переживает изза себя, и уже прицелилась вцепиться ему ногтями в широкую бородатую физиономию, но потом вдруг поняла: он думает о том, как же ребенок будет расти здесь, в «Храме мертвой богини», в проклятом каменном мешке, в вечных холодных сумерках, дышать отравленным воздухом, каждый день видеть одни и те же лица и ничего не знать о Внешнем Мире, кроме чужих воспоминаний. «Вот зачем ты все это затеяла…» – сказал Эйнар и ушел в темноту катакомб. «Мы его никогда не увидим?» – спросил Стаффан и снова приправился заплакать. «Я должна родить этого ребенка, – промолвила Тельма упрямо. – Он спасет нас».

Трудно сказать, что подвигло ее на этот рискованный шаг. Но уж никак не здравый смысл. Кто может сохранить благоразумие, проведя столько дней в наркотическом угаре? Скорее всего, это была отчаянная попытка наполнить их растительное существование хоть какимто смыслом.

Эйнар не потерялся. Он вернулся, когда наступила ночь, притащил с корабля еще один термоэлемент и целый мешок побитого оборудования. «Утром начнешь восстанавливать сигналпульсатор», – сказал он Стаффану. «Я ничего в этом не понимаю», – фыркнул тот. «Ерунда, научишься. Кем ты был до того, как попасть в крофтгруппу Акселя?» – «Механиком погодных установок…» – «Значит, все в порядке». – «А ты не хочешь этим заняться?» – «Я был ихтиологом, специалистом по карпообразным. У меня мозги не так устроены» – «А Тельма?» – «У нее настают другие заботы, болван…»

…День, когда ребенок появился на свет, стал сущим кошмаром для всех. Никто из троих не был медиком и, соответственно, никогда не принимал роды в полевых условиях. Процессом руководила сама Тельма, напичкавшая себя обезболивающими – хотя сама атмосфера Убежища и без того была сильным анальгетиком и притупляла болевые ощущения. Спустя три часа бестолковой суеты, с перерывами на обед, родилась девочка. «Почему она молчит?» – обеспокоенно спросил Стаффан. «Ее нужно шлепнуть по попке, – сказала Тельма. – Я гдето читала…» Эйнар тотчас же отвесил младенцу звонкий шлепок. «Что ты делаешь, горилла чертова?! – завопила Тельма. – Ты убьешь ее!» Но малышка молчала. Лишь после пятой попытки она подала голосок. «На, получи, – буркнул Эйнар. – Орет, как оглашенная. Что ты теперь с ней станешь делать?» – «Кормить грудью, – сказала Тельма. – А вы, два долдона, принесите побольше теплой воды». Обескураженные крофты отправились выполнять. Когда они вернулись, то обнаружили, что Тельма спит, прижав девочку к обнаженной груди. «Самая несообразная мадонна, какую я только видел в жизни», – пробормотал Эйнар. «Ей нужно дать имя, – вдруг сказал Стаффан. – У тебя есть какието мысли?» Эйнар треснул себя по лбу. «Ни хрена здесь нет вот уже два года, да и раньше избытка не наблюдалось», – проворчал он. Тельма тотчас же пробудилась. «Что вы тут рассуждаете, – усмехнулась она. – Ее зовут Антония. Антония СтоккеЛиндфорс». – «Круто, – сказал Стаффан. – Но не слишком ли… длинно?» – «Не слишком. Хотя бы потому, что я не знаю точно, кто из вас, дурней, ее отец. А имя, уж не обессудьте, по ее бабушке со стороны матери». – «Полагается бы со стороны отца», – неуверенно заметил Стаффан. «Которого? – фыркнула Тельма. – Будет так, как я сказала. А теперь уходите оба, дайте мне отдохнуть…»

Если Тельма и собиралась наполнить чьюто жизнь смыслом, то добилась этого лишь применительно к себе. Двое здоровых мужиков оказались полностью не у дел. Быть на побегушках у кормящей матери, да еще со скверным характером, – не повод для оптимизма. Тем более, что никто из них до конца не сознавал себя отцом маленькой Антонии, Возможно, гдето в подсознании каждый пытался переложить родительскую ответственность на другого. Брюзжа и огрызаясь, они принимали посильное участие в пестовании девочки. Эйнар как умел кроил для нее одежки из всего хотя бы отдаленно напоминавшего ткань и сваривал их ультразвуковой насадкой. Стаффан в перерывах между возней с сигналпульсатором мастерил немудрящие игрушки. Тельма, и без того не самая ласковая из женщин, понемногу превращалась в деспотичную мегеру. Материнская ноша и для нее оказалась чересчур гнетущей. И только Антония, которая большую часть своего времени проводила во сне, выглядела умиротворенной и всем довольной.

Это даже настораживало.

«Я слышал, грудные дети часто плачут», – робко замечал Стаффан. – «Вот и будь благодарен, что она молчит, – огрызалась Тельма. – Иначе мы с ума бы посходили от детского крика». – «Мы и без того уже сошли с ума, – печально откликался Эйнар. – Этот каменный гроб – негодящее место для младенца. А если она заболеет?» – «С какой стати ей болеть?!» – кипятилась Тельма. «А если она… умрет?!» – «Тогда и нам незачем жить…»

Антония росла очень маленькой, худой и бледной. На ножки она встала на тринадцатом месяце, а первое слово произнесла года в полтора. Правда, никто не разобрал, что она сказала, хотя Тельма уверяла, что это было слово «мама». «Это неправильно, – твердил Стаффан, когда Тельма не слышала. – С ней чтото нехорошо». – «Что с ней может быть хорошего в этом поганом месте? – пожимал плечами Эйнар. – Удивительно, что она вообще живет, ходит и разговаривает…» Эти тайные беседы заканчивались однообразно. «Я надеюсь только на тебя, – говорил Эйнар. – Если ты починишь сигналпульсатор, мы позовем на помощь и выберемся отсюда. И этот бред наконец прекратится». Стаффан не отвечал. Онто совершенно точно знал, что из его затеи ничего не выйдет. Невозможно построить гравигенный двигатель каменным топором, хотя бы и прекрасно обработанным и из отменного кремня.

Тельма все время проводила с дочуркой, не отпуская ее ни на шаг и почти не обращая внимания на бывших собратьевкрофтов. Она запустила волосы, забывала умываться и стала похожа на ведьму. Поэтому и сказки, которые она рассказывала Антонии, по преимуществу были мрачноватые. Быть может, другие в ее памяти попросту не сохранились… Когда она засыпала – а, на счастье, спала она почти все время, – Антония убегала на мужскую половину домика. Молча садилась и смотрела запавшими глазенками на разложенные перед Стаффаном детали и схемы. «Может, подскажешь?» – шутил тот. Девочка не отвечала, а улыбка ее скорее напоминала гримасу маленького тролля.

Эйнар же Антонию явно недолюбливал. Сторонился, уходил из дома и слонялся в одиночестве по другую сторону водоема. Он начал сдавать и уже слабо напоминал прежнего здоровяка. Однажды он сказал Стаффану на ухо: «Помяни мое слово, эта девчонка убьет нас всех». – «Что ты несешь?!» – «Она родилась неспроста. Да еще в таком месте… Помнишь, как оно называется? Мертвая богиня… Здесь полно призраков, и один из них, кажется, нашел себе тело. Погляди, она и на человекато не похожа. Это маленький монстр. Но он вырастет… вырастет… и тогда…» Тут он увидел Антонию, ковыляющую к нему, и закричал в ужасе: «Не подходи!» Антония замерла на пороге с ничего не выражающим личиком, но тут в дом ворвалась Тельма – волосы дыбом, глаза горят, рот перекошен! – и набросилась на Эйнара. «Вы все сошли с ума!» – завопил Стаффан и плеснул в сцепившихся кипятком из кофейника.

Эйнар ушел из дома в катакомбы. «И не вздумай вернуться!» – орала ему вслед Тельма. Потом схватила дочку в охапку и унесла к себе в гнездо. Ее половина и впрямь больше смахивала на птичье гнездо, нежели на человечье жилье. Скомканное тряпье, обрывки пластика, какието торчащие прутья… Когда Эйнар не появился к ужину, Стаффан превозмог страх, взял «люцифер» и отправился на поиски.

Он нашел приятеля лежащим ничком у самого дальнего маяка, оставленного еще Акселем Скре. Маяк давно разрядился и не работал. «Эй, викинг», – тихонько позвал Стаффан и перевернул Эйнара на спину. И увидел, что тот умер.

Стаффан вернулся в лагерь и долго сидел над недостроенным сигналпульсатором, который ни на что не годился. Когда утром к нему заглянула Тельма, Стаффан спокойно сказал ей: «Это ты убила его, проклятая сука». Тельма так же спокойно ответила: «Дитя не должно его видеть». – «Ты и меня убьешь, как его?» – спросил Стаффан. «Только если ты напугаешь ребенка…»

После случившегося они почти перестали видеться. И только Антония еще както связывала их. С каждым днем, с каждым годом она все больше времени проводила возле Стаффана, следя за его попытками немигающим совиным взглядом. Когда она говорила, ее голос походил на скрежет металла. Чтото не так было с ее голосовыми связками в разреженном воздухе. Чтото не так было с ее метаболизмом – она могла пить воду из водоема, хотя это была не земная вода, и не болела – она вообще ничем не болела. Чтото не так было с ее кожей и костями, чтото не так было с ее разумом…»Зесь осыбка», – сказала она както и ткнула пальчиком в усилитель первого контура. «Ошибка?» – переспросил Стаффан, бледно улыбаясь «Угу… не фатает детайки…» Стаффан повертел усилитель в руках. В нем действительно не было одного чипа. Именно его отсутствие и превращало весь блок в никчемный хлам. И взять ее было неоткуда. «П'дем, – вдруг сказала Антония. – Япоказу». Ничему не удивляясь, Стаффан натянул перепачканный и давно утративший форму скафандр, Антония влезла в комбинезон, когдато принадлежавший Эйнару и подогнанный под ее размер. Они вышли на поверхность планеты. Только что прошел звездный дождь, теперь планета подставляла ему другой бок – на горизонте полыхало. Они побрели по изрытому песку на «корморан» – на его нелепые обломки. Антония бежала впереди, неуклюже подпрыгивая и размахивая тонкими паучьими лапками. Ей было весело. «Маленький монстр», – вдруг вспомнил Стаффан. Неужели Эйнар был прав?!

На корабле она сразу привела Стаффана в раскуроченный командный пост и показала на панель давно мертвого когитра. «Это не годится», – с сомнением покачал головой Стаффан. «Г'диття!» – возразила Антония и запрыгала вокруг него на одной ножке. Стаффан снял панель и заглянул внутрь. Он сразу увидел то, чего не хватало в усилителе. В конце концов, и когитр и сигналпульсатор имели общую элементную базу…»Как ты узнала?» – «С'ема, с'ема, с'ема…» – напевала Антония скрипучим голоском. Когда они вернулись, Стаффан попытался изучить схему когитра, что за ненадобностью обычно валялась в сторонке. И ничего не понял. Зато теперь у него был вполне работоспособный усилитель первого контура. Оставалось привести в действие еще триста с лишним таких же блоков.

Иногда вместе с Антонией к Стаффану являлась и Тельма. Тогда он бросал все и садился в дальнем углу, отвернувшись к стене. «Я не убивала Эйнара, – говорила Тельма. – Я не убивала…» Повторив эти слова, словно заклинание, раз двадцать, она уползала в свое гнездо.

День за днем, год за годом…

Для Стаффана и Тельмы счет времени был давно и безнадежно потерян.

Но не для Антонии.

«Что это ты рисуешь?» – спросил както Стаффан. Антония была занята тем, что сидела на полу хибарки и чертила изработанным стилом на куске белого пластика замысловатую таблицу. «Это самое… календарь», – проскрипела она. Стаффан отложил свои побрякушки в сторону. «Объясни», – сказал он. Антония объяснила. «Еще раз», – попросил Стаффан, помотав головой. Антония недовольно зашипела и повторила. «Откуда ты взяла астрометрические данные?» – «От мамы Тельмы… и от себя». – «Что значит – от себя?!» Выяснилось, что уже не раз и не два Антония тайком от взрослых выбиралась из Убежища и наблюдала за движением двух светил и сменой дня и ночи этого мира. Что она, пользуясь тельминым хронометром, рассчитала период обращения Мтавинамуарви вокруг своей оси и суточные изменения продолжительности дня и ночи, экстраполировала эти данные и получила продолжительность местного года. А затем разбила полученные двести восемьдесят пять дней на десять месяцев по двадцать восемь дней, оставив избыточные пять дней на Рождество. «А ты знаешь, что такое Рождество?» – «Елка… индюшка… СантаКлаус… а, не знаю». – «И подарки в чулках». – «Что такое чулок? Подарок?» Стаффан как сумел объяснил. «Что бы ты хотела в подарок?» – спросил он, ожидая услышать обычную детскую чепуху. «Мемоселектор с когитром шестого класса», – ответила Антония не задумываясь. «Когитров шестого класса не существует», – пробормотал потрясенный Стаффан. «А вот и существует! – проскрежетала Антония. – В Центре макроэкономического моделирования! Целых двенадцать! Модель „Декарт Анлимитед“, вот!» – «Что ты смотришь на нашем мемографе?» – спросил Стаффан. Антония показала ему замызганный от частого употребления кристаллик в затертой оправке. «Математическая мегаэнциклопедия» – прочел Стаффан. «Сколько будет двенадцать факториал?» – спросил он наобум. «А фиг знает, – беспечно отвечал маленький монстр. – Но я могу посчитать!»

Антония действительно могла. В компании медленно и неотвратимо сходившей с ума Тельмы и запуганного, молчаливого Стаффана она утоляла свой детский сенсорный голод всем, что нашлось в убогой кристаллотеке. Репертуар был нерядовой. Помимо «Математической мегаэнциклопедии», имели место: неопределенной уже давности «Галактический вестник с приложениями», «БрэндивайнГрумбридж», чьято библиотечка древних детективов (немного Конан Дойля, Честертон, Кристи, Мальдонадо и непременные Валё и Шевалл) и «Непреходящая радость секса» неизвестного автора. Все это она выучила наизусть, детективы обильно и не всегда к месту цитировала, по «непреходящей радости» задавала наивные вопросы и охотно довольствовалась уклончивыми ответами, осознанно же использовала только математический аппарат. Тельма, давно уже оставившая попытки сохранить память и человеческий облик, выходившая из вечного своего полусонного ступора только затем, чтобы поесть и отправить естественные надобности, сказала Стаффану: «Мне кажется, моя девочка шляется по катакомбам, как по родному дому». Стаффан не поверил, списав все на больное воображение Тельмы. Но вскоре и сам заметил, что Антония появляется за его спиной чаще со стороны центрального туннеля, чем с женской половины. «Ты права, – сказал он Тельме. – Что мы можем с этим сделать?» – «Она не должна найти Эйнара», – сказала Тельма. «Если только уже не нашла…» С этого часа Стаффан стал относиться к Антонии с еще большей опаской. Ему стоило немалых усилий спросить девочку: «Ты ходишь по катакомбам?» – «Угу». – «И… ты видела чтонибудь необычное? Пугающее?» – «Неа». – «А других людей… как меня и маму?» – «Неа». – «Может быть, какието непонятные предметы?» – «Угу». Иного добиться он не смог. Ночью, когда на женской половине затихли, Стаффан, лязгая зубами от холода и страха, отправился по известному ему маршруту – к последнему маяку…