Текст книги "Северин Морозов. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Евгений Филенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 49 страниц)

Забродский вообще часто менял псевдонимы – в зависимости от намеченной цели, поставленной задачи или настроения. Впрочем, в Департаменте это являлось обычной практикой. Даже вицепрезидент Ворон во время оно был Ихневмоном, пока не счел, что не его это дело – кусать разнообразных кобр за что ни попадя, а пора бы уже остепениться, занять кабинетнасест в штабквартире и руководить оттуда дальновидно и мудро, как и подобает одноименной птице… Эйшрахагом Забродский пробыл дольше всего – почти семь лет, пока не сменил его при весьма необычных обстоятельствах.

В 143 году, вернувшись из очередной вылазки в стан врага, Эйшрахаг был внезапно приглашен на приватную прогулку по аллеям ботанического сада Брисбейна, где располагалась штабквартира Департамента, самим Вороном – вицепрезидентом Департамента Эриком Носовым.

– Хочу познакомить вас, Людвик, с одним эхайнским аристократом, – сказал Ворон, ехидно усмехаясь.

Сердце Эйшрахага ёкнуло: неужели его прожектам суждено сбыться, и нашелсятаки в стане врага высокопоставленный ренегат?.. Увы, иллюзии рассеялись, как только к двоим прогуливающимся присоединился третий. Огромный мужик в просторных, не по климату темных одеждах, загорелый до цвета застарелой бронзы, но нет, не эхайн, это было видно сразу.

– Константин Кратов, – представился громила, – и я действительно т'гард Светлой Руки.

– Доктор Кратов, выдающийся ксенологпрактик, он же Галактический Консул, – уточнил Ворон. – Личность известная и весьма примечательная.

Эйшрахаг коечто слышал о Кратове, но никогда не видел воочию. Знал только, что Консул входил в состав постоянной комиссии Академии Человека «Эхайнор», каковая обреталась в городе Тритоя, на Эльдорадо. Что недавно имел место инцидент с террористической группой Светлой Руки, в котором означенный Консул выступил чуть ли не главным персонажем, и что благодаря его энергичным действиям, а также отчасти благоволением Божьим, в отношениях с Эхлиамаром наступил резкий позитивный перелом. Подробностей он пока не ведал, поскольку Светлой Рукой занимались другие подразделения Департамента, но давно мечтал услышать из первых уст.

Несмотря на краткий миг разочарования, Эйшрахаг сразу испытал к Консулу необъяснимую симпатию. Он выстреливал в него точными вопросами, а тот немедля и так же точно отвечал. Оба и не заметили, как сгинул по своим делам, не откланявшись по обыкновению, Ворон, как полуденный зной сменился обязательным вечерним дождиком, как стемнело…

– Адмирал Ошфэлх Ишиофт Вьюргахихх, – сказал Консул, когда у Эйшрахага иссякли вопросы. – Ни черта себе имечко, верно? Командующий Двенадцатой эскадрой звездных штурмовиков Черной Руки. Вот кто вам противостоит. Уничтожение лайнера «Равенна» – его рук дело. То была неудачная попытка взятия заложников, а «Согдиана» – удачная. Он лично руководил захватом «Согдианы» из штаба штурмовых операций – с некоторых пор он избегает покидать Эхитуафл. И он же персонально отвечает за режим секретности и благополучие заложников.

– Теперь у меня появился личный враг, – с угрозой промолвил Эйшрахаг.

– Глупости, – проворчал Консул. – Вся ваша милитаристская атрибутика, все ваши игры в войнушку… все это только мешает делу. Отвлекитесь от символов, забудьте про стереотипы. Постарайтесь понять логику поведения оппонента – только не называйте его врагом! – и добьетесь своего.

– Глупости, – парировал Эйшрахаг. – Все эти ваши ксенологические приемчики… Что вы понимаете в активном сборе информации?

– Все я понимаю. Это вы никак не можете разделаться с детскими болезнями в собственном сознании.

– Вам не кажется, что категоричность ваша превосходит все допустимые пределы?

– Может быть, и превосходит. Причиной тому одно обстоятельство: я прав, а вы – нет.

– Почему это ты решил, – ощетинился Эйшрахаг, от негодования переходя на «ты», – что ты прав?!

Кратов иронически поглядел на него сверху вниз.

– А потому, – усмехнулся он, – что я сильнее.

– Может быть, тебе достанет смелости доказать это на деле? – осведомился Эйшрахаг, стягивая куртку.

Кратов, продолжая усмехаться, избавился от своего черного балахона. Все же он и вправду походил на эхайна – сходство усугублялось неприятными следами застарелых ожогов на груди. Набережная реки Брисбейн, давшей имя городу, была пустынна, лишь с ярко освещенной стоянки гравитров метрах в ста отсюда доносилась музыка.

– К вашим услугам, сударь, – произнес Кратов, разводя мощные лапы в приглашающем жесте.

– Почту за честь, сиятельный т'гард, – ответил Забродский и напал на него.

Черный пояс йондана по каратэ, сандан по айкидо, четвертый дан по дзюдо, дайсихинь по версии квун и титул «красного волка» по склавинрапиду давали ему основания для самонадеянности. Эхайнские т'гарды – не самый удачный выбор для демонстрации доблести, но и в Департаменте не тапочкой икру хлебали. Эйшрахаг сознавал себя совершенным пацаном и в глубине души стыдился собственного ребячества, да только очень уж хотелось наказать этого долдонаксенолога, сбить с него спесь…

С тем же успехом он мог бы атаковать Годзиллу или попытаться обрушить Большой Фишермэнский маяк.

Крах первой попытки Забродского нимало не смутил – дело житейское. Габариты противника не имеют значения. И он ушелв тень, чтобы оттуда достать своего вошедшего в раж оппонента. Лучше бы он этого не делал… Консул извлек его из тени, как гурман извлекает особенно аппетитную ягоду из фруктового салата, и без хлопот привел в полную небоеспособность.

– Зря я это затеял, – конфузливо сказал он, держа Забродского на весу за брючный ремень. – Двойная разница в массе – это слишком сильный аргумент для самого уязвленного самолюбия. А самолюбие следует щадить всегда.

– Отпусти, – прошипел Эйшрахаг, сгорая от срама.

Кратов с готовностью разжал пальцы, и Забродский рухнул на песочек физиономией вниз.

– Прошу пордону, – сказал Консул, присаживаясь рядом. – Дело в том, что я только что вернулся с Эльдорадо, где все свободное время отдавал боям без правил.

– Что, совсем без?..

– Ну, убивать все же не следовало. А вот как, повашему, я стал эхайнским т'гардом?

– Ну, вряд ли твой батюшка передал тебе титул по наследству.

– Верно. Я отнял титул у прежнего владельца на Суде справедливости и силы.

Забродский похолодел. Он коечто слыхал об этой традиции.

– Ты что, убил его?!

– Убить не убил, – сказал Кратов, – но отбуцкал изрядно. Видите ли, мне не было нужды убивать его – по эхайнским понятиям, я «этлаук», чужеродец, и потому не обязан подчиняться Уставу Аатар буквально. Вообще говоря, эхайнское законодательство порой бывает изумительно либеральным, что дает знающему этлауку неплохие шансы для маневра.

– Как ты выудил меня из тени?

– На Эльдорадо я имел несравненную честь обучаться у Рмтакра «Упавшее Перо» Рмтаппина. Правда, недолго и неприлежно.

Забродский внимательно посмотрел в глаза собеседнику, прощупал его эмофон. Поразительно: тот не лгал, не бахвалился и не пытался произвести впечатление. Любой другой на его месте имел бы все основания расфуфырить хвост на павлиний манер… да что там, Забродский и сам не упустил бы такой возможности! Этот же просто излагал факты, не придавая им никакой чрезмерной эмоциональной окраски. Симпатия Эйшрахага к Консулу усилилась до чрезвычайности. Он перевернулся на спину, закинул руки за голову и задушевно спросил:

– Что ты знаешь о юридической системе Черной Руки?

– Практически все, – ответил Консул.

Они проговорили до утра. Вернувшись в свой отдел, помятый, невыспавшийся и оттого раздраженный более обычного Забродский объявил, что отныне его надлежит величать оперативным псевдонимом Сфинкс. Ни у кого из подчиненных не повернулся язык задать вопрос, что стало причиной очередной смены вектора атаки, и если с семантикой предыдущих псевдонимов все было более или менее ясно, то как надлежит интерпретировать новый. Хотя в кулуарах эту тему, разумеется, обсуждали и много на оную острили. Только Ворон, человек бесстрашный и циничный, открыто позволил себе некоторые рискованные спекуляции: «Что сие значит, Людвик? Теперь ты намерен больше молчать, чем говорить? Или же чаще задавать вопросы, чем находить ответы?»

Забродский и сам не знал, как ему поступать в дальнейшем. Эхайны, их культура и традиции предстали перед ним в новом свете. И хотя этот новый взгляд не мог служить оправданием захвату заложников, но проект «Бумеранг» явно нуждался в корректировке.

Одно только его положение не могло быть изменено ни при каких обстоятельствах. Живой эхайн…

Сфинкс понемногу утрачивал нормальный сон и аппетит. Временами груз ответственности казался ему невыносимым. Он вдруг замечал, что вся проблематика вверенного ему отдела давно уже отступила на второй план, что все его помыслы подчинены одной задаче – прорваться в сердце Черной Руки, вскрыть оборону врага, словно консервную банку. В этом контексте вызволение заложников выглядело локальной задачей, эдакой леммой, доказав которую, можно приблизиться к решению problema principale, ^[31]либо же, наоборот, следствием, которое само собой разрешится после доказательства главной теоремы. Тогда он связывался с Консулом, и тот прилетал, чтобы, по его собственному выражению, «вправить мозги». Потому что на самомто деле заложники были изначально этой распроклятой problema principale, и оставались ею до сих пор.

До сих пор…

Год за годом…

Это сводило его с ума и толкало на авантюры и необдуманные поступки. С момента захвата прошло столько лет, а он все еще топтался на месте, не приблизившись к заветным секретам ни на муравьиный шажок.

Все проекты провалились один за другим. За исключением проекта «Бумеранг» – самого фантастического и с наименьшими шансами на воплощение.

А ведь был, был момент, когда шансы виделись почти стопроцентными!

…Пятого октября 136 года – то есть задолго до эпохальной встречи с Консулом, – Клурикан, сотрудник группы «Аргос100», в ведении которой находился мониторинг информационных потоков обитаемой Галактики, перебросил ему по внутренней сети сводку последних перехватов по открытым каналам ЭМсвязи, где желтым цветом на черном фоне, чтобы сразу привлечь внимание, была выделена фраза из обычного запроса к инфобанку: «Стандартное меню эхайнской кухни для младенца». Эйшрахаг поморщился и вызвал Клурикана.

– И что из этого следует? – спросил он сварливо. – У меня этих глупостей по семь километров каждый день набирается!

Клурикан треснул себя по лбу.

– Простите, Эйшрахаг, – сказал он. – Это мое упущение… Вам нужно взглянуть в сводку перехватов по закрытым каналам Звездного Патруля и сопоставить время и место.

Эйшрахаг сопоставил. Он сидел в своем кабинете посреди пышущего полуденным жаром Брисбейна, переводя взгляд с одного экрана на другой, и не знал, что ему делать. Он не знал, что ему делать, целых тридцать секунд, а голос Клурикана обтекал его, словно прохладные струи из кондиционера, не задерживаясь в сознании:

– Катастрофа… предположительно эхайнский транспорт или даже станционар… в район выдвигается штурмовая группа Черной Руки в составе…

– Куда они направляются? – спросил Эйшрахаг.

– Кто? – опешил Клурикан.

– Эти патрульники. У них на борту полно детских трупов, они должны их гдето оставить.

– Ах, да… По нашим сведениям, на Тайкун.

– Почему на Тайкун? Что они забыли в этом бардаке?!

– Возможно, из соображений здравого смысла. Из миров Федерации он ближе всего к ро Персея.

– Впрочем, это неважно. Мы можем оказаться там раньше их?

– Это непросто. Как вы знаете, «пикси», корабли Патруля легки, маневренны и специально подготовлены для сверхскоростных перемещений в экзометрии.

– Ничего я не знаю и знать не желаю. Я должен быть на Тайкуне раньше всех и встретить этих интриганов лично.

– Интриганок, – почтительно поправил Клурикан.

– То есть?..

– Это амазонки. Весь экипаж состоит из самых отвязных девиц в Галактике. А командор Климова – сущий черт в юбке… хотя никто еще не видывал ее в юбке.

– Как ты думаешь, Клу, это упростит нашу задачу?

– Думаю, усложнит, директор…

Эйшрахаг только усмехнулся. Он снисходительно позволил себе некоторую самонадеянность. Амазонки… большое дело!.. И даже не предполагал, что будет наказан за нее со всей изощренной жестокостью, на какую только способна женщина.

Но тогда он еще не знал, что ему предстоит. Отпустив Клурикана, он объявил боевой сбор группе «Абориген». Своей сокровенной команде сверхбыстрого реагирования, которая специально готовилась для перевода проекта «Бумеранг» в практическую плоскость, – кому же еще метать бумеранги, как не аборигенам?! – готовилась большую часть времени, а меньшую по мере сил проводила в других группах ОАМ, только чтобы не терять хватки. Уже через час группа «Абориген» грузилась на борт галактического транспорта класса «спанки», такого же маневренного и скоростного, как «пикси» патрульников, но специально облегченного и потому имевшего все шансы опередить амазонок Климовой. А еще спустя полтора часа зеленый от дурноты, но все еще не растерявший решимости Людвик Забродский на подгибающихся ногах поднимался по сырому от дождя трапу на борт патрульного корабля «амазонок». «Сейчас, – думал он, – сейчас все закончится. Конец ожиданию, будь оно сто раз неладно. И начало настоящей работе».

Как бы он обошелся в тот миг с провидцем, который сообщил бы ему, что ничего сейчас не закончится, что ничего толком еще и не начиналось? Что впереди – полтора десятка лет новых ожиданий, новых поисков и новых безуспешных проектов?..

13. Хочу быть эхайном

– Почему «Ньютон3»? – спросил я.

– Почему? Аа… – Забродский отмахнулся. – Мы были молоды и изощрялись в подобного рода шарадах. Третий закон Ньютона. Всякому действию соответствует равное ему противодействие, понимаешь? На все, мол, происки эхайнов мы найдем свой достойный ответ. Надеюсь, ты не хочешь спросить, почемуде «Аргос100»?

– Обойдусь, – сказал я, хотя так и подмывало спросить. – Вы можете ответить мне еще на один вопрос?

– Ну… попытаюсь, – сказал Забродский не слишком решительно.

– Ведь вы были там, на Тайкуне, когда появился я.

– Конечно, был.

– И вы осматривали… – мне с огромным трудом давались эти слова, – мертвых детей.

– Осматривал, – лицо Забродского сделалось совсем пасмурным. – Это часть моей работы.

– Это были мои братья и сестры?

– Нет! – быстро ответил Забродский. Мученически закатил глаза, замычал и тут же поправился: – Не все. Если верить медальонам – а у нас нет оснований им не верить, потому что они соответствовали владельцам… не хочу вникать в детали, но эти медальоны не раздаются направо и налево просто так… Так вот, по медальонам установлено, что среди погибших было три мальчика и две девочки, принадлежащие к одному с тобой роду Тиллантарн. – Он смежил веки, словно читая невидимый список. – Мальчиков звали Нгеа Рингарэнн, Нендэ Согонекк и Нзиури Тарьярэнн, девочек – Ниэрэ Соннур и Нтеурра Тилтоэ. Согласно генетической экспертизе, они были братьями и сестрами. И, хотя сравнение с твоим генным материалом своевременно не проводилось, существует высокая степень вероятности того, что это также и твои братья и сестры… Один мальчик был из рода Кансатайн, и еще мальчик и девочка из рода Лаххорн. Ты удовлетворен моим ответом?

– Да, – сказал я сдавленным голосом, изо всех сил стараясь не разреветься.

– Хорошо, – промолвил дядя Костя, хотя по его лицу было ясно, что ничего хорошего в создавшейся диспозиции он не видит. – Пойдем, Людвик. Ты выложил мальчику все секреты, какие только остались в твоей голове, нарушил все служебные предписания и запреты – словом, облегчил свою душу и заронил смятение в душу этого юнца. Аллилуйя. Пойдем куданибудь в самое злачное место, какое только найдется на восточном побережье старой доброй Гишпании, и обмоем твою свободу.

– Подождите, – сказал я. – Так значит, я и был тот самый живой эхайн, который был необходим для проекта «Бумеранг»?

– Именно так, – ответил Забродский.

– Это меня вы хотели сделать своим бумерангом… на один бросок?

– Хотели, – сказал Забродский.

– А все остальные возможности? Они были использованы и не дали результата?

Забродский болезненно скривился.

– Еще восемь лет назад, – сказал он, – в рамках программы «Человек2» в Канадском институте экспериментальной антропологии был создан генетически безупречный прототип… назовем его эхайн2. Технологически это было непросто, но все же рутинно. Психоэм, как я уже говорил, воспроизвести не удалось. Мы думали, что, может быть, обойдется. Ведь по всем остальным параметрам это был стопроцентный эхайн. Точнее, их было несколько. Пятеро… Не обошлось.

– Что с ними случилось?

– Они слишком далеко проникли и не успели отступить. Их всех… не знаю, применим ли термин «убили» к людям2… уничтожили.

– Что же за штука этот ваш психоэм, что изза него столько возни? – пожал я плечами.

– Я битый час уже талдычу: душа, – сказал Забродский.

– Видишь ли, Север, – вмешался Консул. – В некотором смысле психоэм – это последний рубеж обороны матушкиприроды. Последнее, что отделяет нас от биологического бессмертия. Мы уже научились изготавливать новые тела. Не так давно мы научились сохранять информацию мозга в компактном виде и загружать ее в новый носитель. Но в результате не получается прежняя личность. Всегда возникает новая. – Он помолчал, усмехаясь. – Применительно к людям2 проблема биологического бессмертия была решена давно. Поэтому позволю себе несколько притушить драматизм поведанной доктором Забродским истории об эхайнах2. Да, они были уничтожены контрразведкой Черной Руки. А уже следующим утром все пятеро как ни в чем не бывало разгуливали по родной Баффиновой Земле. Один мой друг из этой компании говорил: «В нашей функциональной программе смерть не предусмотрена». Разумеется, они ничего не знали о своих похождениях на Эхитуафле – потому что их личности были восстановлены с резервных копий, сделанных перед отправкой в пределы Черной Руки… Согласись, для нас, обычных людей, такой подход к извечной теме жизни и смерти звучит несколько цинично.

– Ну, наверное, – пробормотал я.

– Когда мы научимся воспроизводить психоэм, мы станем действительно бессмертными. Тогда каждый сам будет волен выбирать, как долго ему жить и как со своей жизнью поступать… Но пока мы этого не научились, и потому в сердце Эхайнора нам не пройти.

– Должен заметить, – добавил Забродский, – коли уж у нас нынче день раскрытия всех и всяческих секретов… да и не такой уж это и секрет, впрочем… что мы тоже отслеживаем психоэм во всех точках соприкосновения Федерации с другими мирами Галактики. В рамках проекта «Белый щит». Это, в том числе, позволяет нам иметь точные сведения обо всех эхайнах, прибывающих на нашу территорию инкогнито.

– К тебе это не относится, дружок, – ввернул дядя Костя. – Вы с Ольгой Лескиной – граждане Федерации. На мониторинг ваших психоэмов наложено вето с момента их идентификации.

– Спасибо, – сказал я кислым голосом. – Значит, у вас так ничего и не получилось?

– Так ничего и не получилось.

– И вы спокойно уходите, бросив этих людей… заложников… на произвол судьбы?

– Я ухожу, – сказал Забродский. – Но спокойным мое состояние назвать трудно.

– А вы были хорошим работником?

– Полагаю, что неплохим…

– Послушайте, – обратился я к дяде Косте. – Это неправильно. Человек столько занимался этим делом, а его взяли и выкинули на улицу. Так не поступают. И если все дело во мне…

– Не бери на себя слишком много, – сказал Консул. – Дело не только в тебе. Просто накопилось слишком много ошибок. Критическая масса. Прошло столько лет, а прогресса не видно. А тут еще этот фортель с моим кодом доступа…

– Вот вам и нужно было вдуть по самую макушку, – сказал я злорадно, потому что представить себе когото, кто бы отважился вдуть Консулу, было нелегко.

– Еще вдуют, будь спокоен, – обнадежил меня дядя Костя. – И не за код, код – это вздор, это дело десятое… Другое дело, что Людвику нельзя было использовать мою ошибку в интересах своего проекта. Это запрещенный прием. Словом, ты оказался последней каплей. У президиума Департамента оборонных проектов лопнуло терпение. Там и раньше были не в восторге от проекта «Бумеранг», вот и решили разрубить все гордиевы узлы единым махом… В общем, даже заступничество вицепрезидента Носова ни к чему не привело.

– А я даже рад, – сказал Забродский с энтузиазмом. – Теперь я смогу заняться самим собой… какие еще мои годы… отдохну, построю дом, варенья наварю на десять лет вперед. Будем дружить семьями… – Его взгляд уплыл кудато в сторону. – Нет, – вздохнул он. – Я не рад. Ведь ничего не изменилось к лучшему. Заложники – там, я – здесь…

– Елки зеленые, – сказал я. – Вам был нужен живой эхайн. Ну так вот же он я.

14. Мне не позволяют стать эхайном

Забродский встал. Прошелся вокруг меня, дудя под нос какуюто песенку. Окинул все доступные глазу участки моего организма оценивающим взором.

– Ничего не выйдет, – сказал он наконец. – Слишком поздно. Упущен самый благоприятный момент для твоего кондиционирования. Понимаешь, Север… если люди2 были эхайнами во всем, кроме психоэма, то с тобой все иначе. В тебе от эхайна только и есть, что хромосомный набор да психоэм… и то я в последнем уже не уверен. В остальном ты обычный человек, не хуже других, да и не лучше. Ты даже внешне отличаешься от ординарного Черного Эхайна. Подумаешь, рост два метра с гаком! Вон у Консула тоже без малого сажень, что он – эхайн? Сходи вон на чемпионат Западной баскетбольной ассоциации, там таких эхайнов – пруд пруди, и все черные… Ты думаешь как человек, ведешь себя как человек. Конечно, всему можно научить, но… В тебе нет даже начальных задатков для нашей работы. Ты слишком добрый, слишком рассеянный… извини, но ты – никакой.

– Людвик, Людвик… – заворчал Консул.

– Подожди, Константин, – остановил его Забродский. – Возможно, мы видимся с этим молодым человеком в последний раз, и я хочу сказать ему всю правду. Сейчас ты, Север, наверное, думаешь: вот какой несчастный этот пан Забродский, обидели его, отлучили от любимого дела, надо его пожалеть, обнадежить, пускай уж получит, в конце концов, то, чего добивался… Так вот, друг мой: я ненавидел эту работу. С самого начала ненавидел. И не просто ненавидел, а лютой ненавистью! Более неблагодарного рода занятий не было и нет. Потому что все вокруг либо не понимают, на кой бес мы так озабочены так называемой социальной безопасностью, когда и так все хорошо, либо думают, что мы – просто горстка шизофреников, которым нужно чемто занимать свое распаленное воображение. Сторонятся нас, как будто мы занимаемся чемто постыдным. Даже самые умные, вроде Консула, и то поглядывают на нас свысока, серьезно полагая, что любую коллизию можно разрешить миром. А когда внезапно обнаруживается, что далеко не любую… заложники с «Согдианы»… то предпочитают делать вид, будто это их не касается.

– Никогда я не делал такого вида, – сказал Консул недовольно.

– Делал, делал, – сказал Забродский. – Все твое конструктивное сотрудничество… твоя методическая помощь от случая к случаю… все это шум в канале, и только. Если бы ты был реально озабочен судьбой заложников, ты послал бы на хрен все другие дела, всех своих инопланетян с их Братством, и ни о чем другом не думал бы, как не думал я все эти чертовы годы. А сейчас я ухожу, и хорошо, если на мое место придет ктото из старых сотрудников отдела, из тех, что с самого начала был в теме, а не какойнибудь юный шчелец, которому придется все начинать сызнова, а то и вовсе нужно единственно поднакопить опыта и рвануть вверх по служебной лесенке… И ты, Север, здесь и сейчас находишься во власти эмоций, которые диктуют тебе, какими словами утешить этого горемыку Забродского. А завтра ты успокоишься, уговоришь сам себя, что пусть, мол, все идет как шло, они, эти взрослые дяди и тети, сами во всем разберутся и все беды разведут руками. И снова будешь житьпоживать… гулять с девочками, купаться в море, валять дурака на занятиях, и наблюдать, как колбасится на солнышке твоя ужасная кошка. А о тех двухстах буду помнить только я, пока окончательно не сойду с ума. – Он нехорошо усмехнулся. – Может быть, так и надо? Забыть о них, сделать вид, что так и должно быть? В конце концов, согласно успокоительной официальной версии, они и так исчезли семнадцать лет назад! Двумя сотнями больше, двумя меньше…

– Неправильно, – сказал я. – Несправедливо. Вы не имеете права так говорить!

– Имею, – возразил Забродский. – Я так долго об этом думал, что теперь имею все права говорить что думаю.

– Ну, не знаю. Может быть, своим начальникам… президиуму этому дурацкому… но только не мне. Ято ни в чем перед вами не провинился. Ведь так? И в том, что я – не тот эхайн, которого вы искали, моей вины тоже нет. Я не обязан походить на ваш идеал. Никто от меня не требовал ничего похожего все эти годы, и ни у кого нет права сейчас с меня за это спрашивать. И если я хочу вам помочь, у вас пока еще нет оснований насмехаться над моим стремлением. Вот если бы вы захотели меня испытать, и увидели… тогда, наверное… и то, если бы я вдруг стал сачковать и фиговничать… а я, быть может, прирожденный шпион!

– Болтун ты прирожденный, – сказал Консул с нежностью.

– Нет, постойте, – запротестовал я. – Вы еще не рассказали, как, какими методами вы хотели лепить из меня своего суперпуперагента. Держали бы в клетке? Кормили бы сырым мясом? Били бы палками за провинность?

– Не говори глупостей, – смутился Забродский.

– Если это глупости – тогда чем я вам не подхожу? Что такое особенное я упустил, прожив эти годы с мамой, друзьями и домашними животными, а не в компании этих ваших… ньютонов с бумерангами?!

– Мы с тобой еще найдем время обсудить твои достоинства, – сказал дядя Костя. – А ты, Людвик, и в самом деле, чтото нынче разбушевался. В чемто ты прав, а во всем остальном как был неправ, так и остался. Пойдемка, я вправлю тебе мозги…

– Никуда я не хочу, – буркнул Забродский. – Единственное, чего я хочу, так это дойти до воды и утопиться.

– Нельзя, – сказал Консул. – Здесь кругом дети. И то, что порой дети выглядят почти как взрослые, не должно вводить тебя в заблуждение. Пойдем, выпьем доброго испанского вина, а потом, если пожелаешь, я укажу тебе, где здесь лучшее место для утопленника.

– Постойте, – снова сказал я. – Что будет с заложниками?

– Рано или поздно мы их освободим, – сказал Консул уклончиво.

– А что будет со мной?

– А что с тобой? – удивился дядя Костя. – С тобой все будет хорошо. Еще немножко подрастешь, окончишь колледж… Понимаю, твоему самолюбию должно льстить, что твоя персона фигурировала в нескольких оборонных проектах. Но прошедшей ночью все эти проекты, абсолютно все, были закрыты и сданы в архив. Я обещал твоей маме, что глупые игры вокруг тебя закончатся – они и закончились.

Уходя, уже переступив порог, Забродский задержался, словно желая чтото сказать напоследок. Но лишь неловко махнул рукой и навсегда исчез из моей жизни.

15. Решение принято

Сказать, что я был уязвлен, значило ничего не сказать.

Разумеется, я давно уже не питал иллюзий по поводу своих талантов. Да и не было никаких талантов. То есть не было совсем. Я ничего не умел сверх установленного образовательными стандартами. Я не жаждал новых знаний. Я был инертен и даже ленив. В сравнении с мамой становилось совершенно очевидно, что я не мог быть ее родным сыном. Есть древний афоризм: мол, на детях гениев природа отдыхает. Мама, конечно, гением не была. Но на мне природа попросту дрыхла кверху пузом, как Читралекха на веранде. Понятно, что ни единого маминого гена во мне не было. Но ведь ктото, кому я был обязан появлением на свет, должен был передать мне хоть один полезный ген! Все же нездорово было сознавать себя несостоявшимся подковывателем шерстистых носорогов…

А тут еще добавилось несбывшееся участие в проекте «Бумеранг» в качестве соглядатая Федерации в логове врага. Это было обидно. Не так чтобы я отчетливо представлял себя в качестве супершпиона. Но все же эта упущенная возможность, причем упущенная не по моей вине, а изза малопонятных и не слишкомто чистоплотных на вид взрослых интриг, бередила мне душу. Или же, пользуясь научным жаргоном, вносила диссонанс в мой психоэм.

Черт побери, я хотел хоть чтото в своей судьбе решать самостоятельно!

Ну, допустим, я не гожусь для такой работы. Допустим… Но почему было не дать мне шанс? Все равно у них ничего путного не получилось. Зачем же отвергать эту возможность вот так, с порога, не попробовав? Да, я еще подростокпереросток. Да, у меня нет ни талантов, ни задатков. Да, я не самый умный среди сверстников. И что с того? Они должны были испытать меня. А уж после принимать какието решения касательно моей судьбы.

Очевидно, с Консулом обсуждать этот вопрос было бессмысленно. Он зациклился на моих правах ребенка, да еще обещал маме оберегать меня от громов и молний. Он либо все переведет в шутку, либо пропустит мимо ушей, но во всяком случае поступит посвоему… Пожаловаться, что ли, маме? Нет, получится еще хуже, чем с Консулом. Если у дяди Кости характер не сахар, то у мамы – даже не японский тертый хрен «васаби», чего страшнее я в жизни не едал, а чтото сравнимое разве с адской смолой…

Неплохо было бы поговорить с учителем Кальдероном. С ним, как известно, можно было обсуждать что угодно и когда угодно. Возможно даже, он знал, что я эхайн. Но сценарий предполагаемого разговора по душам виделся мне довольно смутно. «Учитель, у меня была возможность стать разведчиком Федерации во вражеском логове, и я ее упустил». – «Кхекхе… гм… Что же такое ты натворил, Севито, что тебя не взяли даже в шпионы?» – «Я показался слишком ленивым, слишком бездарным, слишком человечным». – «Ну, это еще не самые большие пороки, в особенности последний». – «Но ведь я хотел быть разведчиком! То есть, конечно, еще несколько дней назад я даже не знал о том, что мог бы им стать. И потому не то что не хотел быть вообще никем, а и размышлять над этим всячески избегал». – «Что же изменилось в тебе за эти дни, когда вдруг, ни с того, заметим, ни с сего ты так разительно переменился к лучшему?» И в самом деле, что? Я уже знал, что с самого начала, с несмышленного детства надо мной витала какаято мрачная тайна. Погибшие дети… Что там вообще произошло? Почему все погибли, а я нет? За что мне такой подарок судьбы? И как я должен отдариваться?.. Потом вдруг выясняется, что я оказался на Земле не напрасно, не только затем, чтобы доставить массу хлопот и радостей маме, а както уж чересчур кстати. Ведь как раз в эту самую пору, но в другой точке Галактики, некто по имени Сфинкс уже ждал меня с распростертыми объятиями, или с раскинутыми сетями, кому как понравится, дабы заполучить в недра своего зловещего проекта «Бумеранг». А что, если это и была цена моего спасения? Что если затем только я и был избавлен провидением от страшной смерти, чтобы в свою очередь спасти двести невинных человеческих душ от негостеприимных моих братьев по крови? Что если все мамины усилия охранить меня от мрачного призрака по имени СидоровПетровДжонс были ошибкой? Нарушением логики причинноследственных связей высшего порядка? И только по этой причине, в уплату, я стал тем, кто я есть сейчас, – ленивым, бездарным и слишком человекоподобным даже для нормального человека? И только потому я не нахожу себе места в жизни, что упустил свой шанс, упустил не по своей вине, но все равно упустил, не стал тем, кем должен был стать на самом деле, кем мне предназначено было стать?..