Текст книги "Северин Морозов. Дилогия (СИ)"
Автор книги: Евгений Филенко
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 49 страниц)
– Мы можем заказать еще.
– Для начала я хочу попробовать ваше пиво.
Кратов с улыбкой подвинул ей кружку. Придирчиво дергая носиком, Дези обеими руками поднесла немалую емкость к губам.
– Какой вульгарный вкус, – промолвила она. – Вам действительно такое нравится или вы следуете какимто своим варварским традициям?.. В самом деле, закажите мне еще того же вина, что было. И легкую сигарету из эльфийского луноцвета. Не беспокойтесь, компания пьяной женщины с инопланетными генами вам не грозит. Алкоголь на меня не действует… но я начинаю много болтать и с трудом передвигаться.
– Я тоже, – сказал Кратов. – Это нормальная реакция.
Дези изящным движением заставила сигарету тлеть и поглядела на собеседника сквозь тонкие струйки дыма.
– Не вижу, – призналась она. – Какойто вы неразличимый. Может быть, хватит интриговать и дразнить бедную девушку? Я хочу знать, зачем я здесь, а не в своем привычном окружении, что я потеряла на Сиринге, кроме туманных посулов чегото неизведанного… и зачем я вообще понадобилась такой сильной и самодостаточной натуре, как вы.
– Вы забыли добавить: с наклонностями к авантюрам, – фыркнул Кратов. – Когда натура вроде меня оказывается в тупике, она ищет неожиданный выход либо… ломает стены. Ломать я покуда ничего не собираюсь. Потому что судьба подарила мне вас, с вашим фантастическим даром. Если все пойдет по моему плану, мы с вами, милая фрекен, спасем двести человек и одного эхайна.
– У вас есть план? – деловито осведомилась Дези. – И какое место в нем отводится мне?
– Ключевое, – заверил Кратов. – Только… у меня еще нет плана. Я сочиняю его на ходу, потому что завтра все может измениться. Например, эхайны окажутся неподвластны вашим чарам. И мне придется начинать с нуля. Искать когото другого. Или чтото. Или не искать, а…
– …ломать стены, – промолвила Дези, затягиваясь сигаретой. – Нет, это не годится. А вдруг стены имеют историческую ценность?.. Расскажите мне про двести человек и одного эхайна.
Мичман Нунгатау меж двух огней
На выходе его подсекли под колени, ударили прикладом между лопаток и швырнули на каменные плиты. Прямо перед носом Нунгатау обнаружил раструб огромного боевого разрядника, из тех, что способны навылет просадить старинную каменную кладку в десять локтей, а уж что они делают с броней боевых машин, и в страшном сне не привидится.
– Не дыши, скорпион, – услышал он зловещий шепот.
Краем глаза мичман обнаружил свою доблестную команду, мать их ягодица, в том же жалком положении, что и сам. Рядовой Юлфедкерк валялся мордой в грунт, руки на затылке, ноги вразброс, а ефрейтор Бангатахх сидел на корточках, поддерживая обеими руками челюсть, временами заваливаясь вперед, и тогда один из егерей, что держал его на прицеле, тыкал стволом ему в лоб. Не хватало только сержанта Аунгу, но судьба этой сволочи беспокоила мичмана менее всего.
– Имею личный знак грандад… – завел было мичман привычную песенку.
И тотчас же вторично схлопотал прикладом по загривку, едва не прикусив язык и заодно проглотив остаток фразы.
– Сказано тебе, ублюдок: не дыши.
С него сорвали скерн, разрядили и швырнули под ноги. Злость от унижения мешала собраться с мыслями. «Ну сколько же можно?..» – повторял он про себя снова и снова. Егеря, огромные, как сказочные великаны, в пыльных комбинезонах защитных цветов, молча громоздились над ним и деморализованными «болтунами», даже не глядя в его сторону. Как будто он был ничем и никем… так, грязью под ногами. И жив он был до сих пор лишь потому, что приказа размазать его по плитам космопорта от полковника Силхарна пока не поступило.
Кстати, что там кинул ему вслед означенный полковник?..
– Непреложность, – прошептал мичман.
Ближний из егерей покосился на него с тем выражением, какое бывает, если с обычным эхайном вдруг заговорит трепыхающее крыльями перед самым лицом неприятное насекомое.
– Повторить, – проскрежетал он.
– Непреложность, – с готовностью повторил Нунгатау.
Дышащий смертью раструб неспешно сместился от его лица кудато в неопределенность. В позах егерей обнаружилась некоторая расслабленность. Как по волшебству, эти головорезы вдруг утратили жгучий интерес к своим пленникам и даже начали со смешками о чемто переговариваться… Мичман подобрал под себя ноги и сел. Один из егерей равнодушно подопнул к нему поближе батарею от скерна. «Не боятся, – подумал Нунгатау. – Страха не знают. А если я захочу поквитаться?» Он вдруг понял: не захочет. Все, что он желал сейчас, так это поскорее сделать ноги и забыть о нескончаемой веренице унижений.
Изза здания космопорта на громадной скорости выскочила тяжелая, битком набитая «калоша», по широкой дуге пронеслась в опасной близости от обрыва. Из нее прямо на ходу посыпались, рассредотачиваясь, патрульные со своими парализаторами на изготовку. Егеря наблюдали за их эволюциями с веселым любопытством. И лишь когда следом вылетела вторая «калоша», удваивая численный перевес вновь прибывших, егерь в капитанском чине коротко проронил: «Занять оборону!»
Старший инспектор Имсантуарн, не прячась за спины подчиненных, но и не обнаруживая излишней склонности к авантюрам, зычно провозгласил:
– Вы находитесь на охраняемой территории режимного объекта космических коммуникаций. Предлагаю немедленно опустить оружие и внятно сообщить цель своего здесь пребывания!
Егеря зловеще молчали, поводя раструбами тяжелых разрядников, против которых парализаторы – что детские рогатки. Но этих рогаток было вдвое, а то и втрое больше.
– Повторно предлагаю выполнить мои требования, после чего вынужден буду приступить к активным действиям! – рявкнул старший инспектор.
– Нуну, – вполголоса произнес один из егерей.
Рядовой Юлфедкерк поднял голову и с некоторым изумлением огляделся.
– Что, наши прибыли? – спросил он.
Похоже, пока над мичманом изощренно измывались, этот балбес успел подремать…
– Где твое оружие, мисхазер, в грунт тебя по уши?! – прошипел мичман.
– А вот, – с охотой сообщил рядовой и вытащил изпод брюха вполне боеспособный скерн.
– Почему не противодействовал?!
– Я что, спятил?..
Между тем из дверей космпорта неспешным шагом появился полковник Силхарн, высокомерный и холодный, как Этвуррамак, Стихия льда и смерти.
– Отставить, инспектор! – лязгнул он.
– Старшийинспектор! – ядовито поправил Имсантуарн.
– Неважно! Мои люди все равно вам не подчинятся. Поэтому предлагаю вам отогнать своих щенков на безопасное для них расстояние и приступить к переговорам.
– А я предлагаю вам уяснить для себя, как далеко вы намерены зайти в нарушении инструкции о безопасности объектов космических коммуникаций…
Полковник раздельно и с видимым наслаждением сообщил старшему инспектору, где и при каких обстоятельствах он видел сию инструкцию, лично янрирра старшего инспектора, всех его подчиненных и членов их семей, а также каким образом в самом обозримом будущем он намерен со всеми перечисленными персонами обойтись. Говорил он негромко, но был услышан всеми на площади. Егеря цинично ржали. Старший инспектор не подал виду, что обиделся. Он напомнил янрирру полковнику некоторые сугубо интимные подробности, связанные с появлением вышеназванного янрирра полковника на свет, указал на место, занимаемое в мировом порядке лично янрирром полковником, всеми его подчиненными, а также и родом войск, к которому сии господа имели невыразимую честь принадлежать, а под конец в ярких красках живописал незавидную участь, поджидающую всех, о ком только что шла речь, если они, разумеется, намерены упорствовать в заблуждениях относительно своей личной значимости для армии, Черной Руки и картины мира в целом. Патрульные поддержали своего начальника дружным гоготом.
Дело оборачивалось скверно. От стихийного Суда справедливости и силы полемизирующих отделяла какаянибудь паратройка оскорблений.
Но тут на площадь выскочила дева Алестегг Раахинга Силхарн, недавно еще хладнодушная и надменная, как монумент первопоселенцам, а теперь в слезах и с криками: «Папа!.. Янрирр старший инспектор!.. Ктонибудь!..» За ней, в непроницаемом для света и добра облаке самой страшной брани, вывалились несмываемо чумазые, громадные и злые, как все демоны мрака, шахтеры с Эрарфу. Из их семантически насыщенной хулы в адрес властей мирских и горних с трудом можно было вычленить нечто подцензурное, как то: «Куда подевали наш буровой снаряд, супостаты и лиходеи, когда цена ему выше, чем всей этой каменной коробке с ее железками, девками и вашими бронированными задницами?!»
Поэтому вывернувшаяся изза угла «ракушка» с сержантом Аунгу ничьего внимания снискать уже не могла.
– Живо на борт, покойнички! – рявкнул сержант, веселый и явно обкуренный по самую маковку. – Пособите ефрейтору, видите, не в себе он!..
Призраки подсознания
На протяжении его рассказа лицо Дези не менялось. А может быть, всему причиной были полумрак и сигаретный дым, делавшие окружающий мир немного нереальным, словно бы размытым. Она не перебивала, не задавала вопросов, кажется – и не мигала. Просто молчала и слушала, как будто понимала много больше того, что содержалось в обычных и даже казенных словах. Кратову казалось, что если он уберет из повествования лишние эмоции, то сможет донести самую суть, и при этом еще и сэкономит время. Несколько раз в кафе заходили какието люди, проводили за соседними столиками какоето время и снова уходили, не обращая на них внимания. Что может быть необычного в том, что молодая и красивая, пусть даже и неприступно холодной красотой, женщина пристально смотрит на своего мужчину и ловит каждое его слово?.. Между тем прошла половина ночи, а это значило, что трансгал преодолел уже добрый отрезок пути от Земли до Сиринги, а рассказ толькотолько выходил на финишные круги. Кратов умел рассказывать и был известен своим умением расцветить самые незначительные эпизоды своей обширной ксенологической практики, превратить смертельно опасные приключения в анекдот, заставить улыбнуться над сюжетом, где смерть была равноправным и отнюдь не второстепенным персонажем. Но было не единожды замечено, и вовсе не им самим, что, когда речь заходила об эхайнах, он катастрофически терял чувство юмора, расставался с обычной своей иронической интонацией, делался удручающе серьезным и даже занудным. Вдобавок не хотелось ему сейчас, чтобы Дези услышала в его словах страх и сомнение, чтобы узнала о бессонных ночах и ощущении постоянного цейтнота, чтобы прочла в его спокойных, отдающих архивным консервантом словах сжигавшие его изнутри страсти – а что она читать запретное мастер, он нисколько не сомневался. И защищался как умел, старательно и наивно, и сознавал при этом, что беспомощен и открыт перед нею, как младенец. Когда он счел, что рассказал достаточно, и остановился, то ощутил, что во рту от непривычно долгих речей пересохло, а пиво как назло кончилось. И тогда Дези так же молча придвинула ему свой бокал и попыталась дать сигарету, но та давно уже истлела до самого мундштука. Дези положила холодную узкую ладошку на его стиснутый кулак и бережно, как будто извлекала жемчужину из раковины, разжала его сведенные пальцы. «Боже, – сказала она. – Внутри вы весь горите…» – «Вы это видите?!» – «Я это чувствую». – «Ничего, я справлюсь, – ответил он севшим голосом. – Я умею справляться. И у меня нет иного выхода…» – «…из тупика? – спросила Дези с печальной улыбкой. – Мы найдем выход вместе, я обещаю. Вы не все знаете о моем даре… или проклятии, как иногда я думаю. Нет, конечно же, дар… Эмпатическая проекция – это лишь часть того, на что я способна. Кажется, я понимаю, какая роль уготована мне в ваших планах. И я хочу, чтобы вы знали: я тоже справлюсь. И это мы тоже сделаем вместе». Кратов хотел сказать чтото ироническое, в привычной своей манере, но внезапно ощутил, что все вокруг изменилось, как по волшебству. Он даже не успел толком понять, что, а главное – как! – произошло, и решил, что всему виной усталость и выпитое. Оборотившись к Дези, он начал было многословно и витиевато извиняться. За то, что невольно переложил часть своей ноши на ее хрупкие женские плечи, и гордиться тут нечем, не самый мужской поступок. За то, что позволил ей увидеть в себе то, чего никому и никогда при иных обстоятельствах не предъявил бы, и сейчас не имел таких намерений, и кабы не этот ее удивительный дар… Дези взирала на него бесстыжими зелеными очами, а по лицу ее блуждала неожиданно развязная ухмылка. «Эй, громила! – донеслось от соседнего столика. – Ты ведь не думаешь, что здесь тебе позволят приставать к малолеткам?» Кратов обернулся, остатками здравого смысла сознавая всю химеричность происходящего, и в то же время отчетливо понимая, что все правильно, так и нужно, ничего диковинного не творится. Красномордые небритые орясины, числом трое, здоровенные и пьяные, в потемневших от долгой носки и въевшейся грязи кожаных штанах, в потных затрепанных жилетках на голое мохнатое мясо, в сдвинутых на затылки шляпах, изпод которых торчали давно не мытые свалявшиеся патлы. Каждый держал в огромной лапе внушительных размеров глиняную кружку с какимто непотребным пойлом, а посреди деревянного, истыканного ножами стола громоздилась чугунная сковорода с дымящимися кусками, о происхождении которых не хотелось бы задумываться. Картинка была столь же мерзкая, сколь и комичная, воспринимать ее серьезно не было никакой возможности, и тем не менее это не походило ни на галлюцинацию, ни на спектакль. Все трое пялились на Кратова с самым угрожающим видом, явно рассчитывая на потасовку. «Кого ты назвал малолеткой, redneck?! [50] – вдруг рявкнула Дези неприсущим ей хриплым басом, сообщив своему голосу самые вульгарные оттенки. – Твоя мамочка знает, чем ты тут занимаешься?» Кратов решил, что пора бы и ему както обозначить свое участие в этом хеппенинге. «Парни, – сказал он, – я не хочу неприятностей…» И вдруг с кристальной ясностью понял: ни черта подобного, хочет. И непременно сейчас на означенные неприятности со всей дури нарвется. Добрая порция неприятностей – как раз то, что ему нужно сей момент. Вот только при чем тут какието сиволапые ковбои?.. И действительно, ковбои были совершенно ни при чем. И никакие то были не ковбои. Эхайны – вот кто были эти трое. Эхайны, один другого здоровее, один другого злее, рыжие, желтоглазые, в поношенных, но вполне опрятных мундирах защитных расцветок, с экономным набором знаков отличий, из которого следовала принадлежность к сухопутным войскам Черной Руки, а вот в званиях он разбирался неважно, да и ни к чему это было в подобной пиковой ситуации. Один против троих эхайнов – такого никому не пожелаешь. Или пожелаешь?.. Неприметной мышкой промелькнула вполне здравая мысль: откуда на борту трансгала, следующего рейсом Земля – Сиринга, взялась орда эхайнов… А откуда взялись ковбои, о которых за новыми перипетиями уже было благополучно забыто?! Зацепиться за эту мыслишку и как следует обдумать времени не оставалось, потому что все иные заботы померкли перед однойединственной: уберечь, вывести изпод удара бесценное сокровище, не разбить хрустальный сосуд с амритой, что ненароком обронила в его ладони шкодницасудьба… не дать эхайнам добраться до Ледяной Дези, которая ни в чем была не виновата, никакой злой участи не заслуживала и вообще угодила в эту историю случайно. «Да ведь они за нею и явились, – вдруг понял Кратов, холодея от ужаса. – И как только узнали? Так ведь они профессионалы, не чета всем нам… захватили трансгал, как «Согдиану» когдато… и вовсе не я им нужен, а она, потому что именно от нее сейчас исходит главная угроза всем их расчетам, хотя она и сама о том не подозревает. Но даже не это главное. А главное – я принял обязательство за нее, за всех, кто находится на борту трансгала, я один виноват в том, что сейчас происходит, мне и держать ответ». В том, что держать его он будет с максимальным для противника уроном, не оставалось никаких сомнений. «Делай, что должно, – еще успел со вкусом и некоторым даже злорадством подумать Кратов, – и будь, что будет…», как все трое, роняя мебель, поднялись и двинулись ему навстречу, а он бросил последний короткий взгляд на Дези, сидевшую за столом спокойно, словно студентка на лекции, с бокалом в ладонях, с любопытством в зеленых глазах, с таинственной, уже нисколько не вульгарной улыбкой на тонких перламутровых устах, и танком попер на противника, по пути прихватив одно из кресел за спинку. Этим креслом он както сразу очень удачно снес первого из нападавших, и тот укатился за пределы обзора, грохоча конечностями. С остальными никакие фокусы с предметами не проходили, и потому предстояла грубая мужская драка, где все участники получают одной и той же монетой и примерно поровну. Что ж, пускай драка… Поначалу все складывалось недурно: эхайны по какимто своим соображениям отказались от применения импульсного оружия… впрочем, это было объяснимо, палить во все стороны на борту галактического лайнера столь же разумно, как и жечь бенгальские огни на пороховом складе. Холодным оружием также решено было пренебречь, и это облегчало Кратову положение. Он пропустил несильный удар по ребрам, от кулака, летевшего в челюсть, успешно уклонился и расчетливо вошел в ближний бой с обоими атакующими сразу, вынуждая их мешать один другому, путаться руками и время от времени отвешивать пинки напарнику. Важно было не дать им сбить себя с ног. Если он упадет, подняться ему уже не позволят. А это значит конец всем планам, всем надеждам, вообще всему на свете. «Я ни за что не упаду, – подумал Кратов. – Не подарю вам такой радости». Попытка ограничить ему свободу маневра захватом сзади закончилась для супостата тяжелым ударом в лицо затылком. В голове зазвенело, картинка перед глазами предательски поплыла, но вот и второй эхайн был выведен из строя и, хотелось верить, надолго. Воинственно ощерясь, последний боеспособный противник вытянул изза пояса короткую гибкую плеть с изостренными краями – такие обычно употребляет военная аристократия Черной Руки на манер стека. «Я тебе эту игрушку засуну в зад, – весело пообещал Кратов. – А самого порву, как кошка тряпку…» Он испытывал небывалую легкость, словно каждый пропущенный удар выбил из него осколок за осколком накопившуюся внутреннюю боль. Ни страха, ни сомнений. И не нужно никакого оружия, чтобы победить. Голыми руками. Здесь и сейчас. Наконецто – лицом к лицу.
…Дези продолжала сидеть там же, где он ее оставил, и в той же самой смиренной позе. Разумеется, никаких эхайнов не было и в помине. Не говоря уж о ковбоях, которые бог весть каким боком встряли в эту заваруху… Все то же пустое кафе, та же уютная тишина, тот же теплый усыпляющий сумрак.
Кратов шумно выдохнул. У него было такое чувство, будто он совсем не дышал в последние полчаса. Ему все еще было хорошо и легко. И – впервые за многие ночи! – ужасно хотелось спать.
«Похоже, это было то лекарство, в каком я нуждался», – подумал он с иронией.
– Почему трое? – спросил он вслух.
– Все просто, – ответила Дези. – Страх, неведение и гнев. Трехглавый дракон, пожирающий вас изнутри. Вы ведь не встретили тамдракона?
– Это были…
Дези привстала со своего кресла и прижала палец к его губам.
– Неважно, – сказала она. – Три стража на пути к цели. Неведение порождает страх, а страх порождает гнев. Произнесите эти слова как угодно. Расположите в любом порядке, и ничего не изменится: они все равно захотят вас остановить. Любопытно, от чего вы избавились в первую очередь?
– Думаю, от страха. Это оказалось проще всего.
– А что осталось непобежденным?
– Может быть, неведение? – осторожно предположил Кратов.
– Гнев, – сказала Дези уверенно. – Я совершенно в том уверена. Самый опасный враг, самый дурной попутчик.
Кратов, печально усмехаясь, продекламировал:
Хотел бы в гневе
Вдребезги вазу разбить!
Разбить бы сразу
Девяносто девять –
И умереть [51].
– Не умереть, – поправила его Дези. – А усмирить свой гнев. Тогда мы их порвем. – И добавила с потешной серьезностью: – О да, сударь, о да: как кошка тряпку!..
Часть 3***Изгнанники и отщепенцы
Мичман Нунгатау летит по следу
– Куда прикажете? – спросил сержант Аунгу.
– В город, – сказал мичман.
– В Хоннард, что ли? Неужто не спалили его до сих пор?
– Тебя дожидались.
– Так я с радостью!..
– При всем уважении, янрирр мичман, – промолвил Юлфедкерк. – Разве у вас нет намерения заглянуть домой? Взять какието вещи… просто осмотреться, все ли в порядке…
«В сыром окопе я видел этот дом, – подумал мичман Нунгатау. – Сказанул тоже – дом! Пустая затхлая клетушка в унтерской казарме… из личных вещей только заношенное солдатское белье и теплый свитер, подарок от какихто приблудных благотворителей, тоже заношенный до утраты формы и цвета… Если найдется новый хозяин, пусть не поленится и вытряхнет все лохмотья в утилизатор. А потом вернусь я и выкину его самого…»
– А что мы потеряли в Хоннарде, ежели не секрет? – не унимался сержант.
– Я не обязан объяснять… – ощетинился было Нунгатау, но вспомнил, что долго еще принужден будет мысленно благодарить сообразительного сержанта за избавление от унижений. – В Хоннарде есть еще один гражданский космопорт. Думаю, наш объект засветится именно там.
– Это если наш, как вы изволили выразиться, объект решит, что ему позарез необходимо выбираться отсюда, – сказал сержант. – А вот я на его месте отсиделся бы гденибудь в укромном закутке. Анаптинувика большая, есть где схорониться. Эршаронна или Гнугаагр… если эти паучьи гнезда еще кипящей смолой не залили.
– Я бы тоже так поступил, – буркнул мичман, про себя отметив, что Аунгу подозрительно неплохо ориентируется в местных реалиях. – Будь я криминальный элемент или дезертир. Или, к примеру, скрывайся я от кредиторов… Но он – ни то, ни другое и ни третье. И у него есть какаято цель за пределами Анаптинувики.
– У вас есть предположения, что это за цель?
– Ни единого. Откуда мне знать, что вообще творится на уме у келументари…
– А что, если он вздумает вернуться?
– Не вздумает. – Мичман помолчал, размышляя. – То есть, конечно, нет никаких препятствий к тому, чтобы ему вернуться и спокойно отчалить туда, откуда он явился в наш мир. Но после радушного приема, устроенного старшим инспектором и его чурбанами псекацагами, вряд ли он того захочет. Да он, поди, и не знает, что вполне может сделать это в любой момент и никто ему слова поперек не молвит.
– Янрирру старшему инспектору еще бы както пережить этот веселый вечерок, – ввернул рядовой Юлфедкерк.
– Муздряг, – сказал сержант Аунгу и с отвращением сплюнул. – Попросту говоря, увеселительное заведение невысокого пошиба для младших чинов. Беда, когда слишком много командиров… Если у этелекхов этого муздрягахотя бы втрое меньше, то они нас точно уделают.
– Чего ж до сих пор не уделали? – хмыкнул Нунгатау.
– Удовольствие растягивают.
– Да мы им на хрен не нужны, – сказал рядовой. – Мы сами к ним лезем зачемто.
– Не зачемто, а хотим вернуть отнятое, – назидательно промолвил мичман. – Между прочим, наш исконный родной мир.
– Ну, допустим, вернули, – сказал рядовой. – Что дальше? Переселимся туда и заживем? Прямо все здешнее так и бросим?
– Лично мне не жалко и бросить, – заметил ефрейтор Бангатахх, по причине того, что воспринял от егерей унижений и побоев более остальных, вольготно развалившийся на заднем сиденье урштера. – Я бы переселился.
– Нужен ты им со своей кирпичной рожей, – хмыкнул сержант.
– Если уж я буду там – никуда они не денутся, станут терпеть и мою кирпичную рожу, и мою чугунную задницу.
– А потом переглянутся, – сказал сержант, – перемолвятся парой словечек… мол, однажды мы уже сожрали этих здоровенных рыжих ублюдков, что мешает нам проделать это еще раз?.. и поимеют тебя, как в старые добрые времена.
– Не станут они этого делать, – возразил мичман.
– Это почему еще? – спросил ефрейтор. – Чем это мы им пришлись не по вкусу? Даже обидно…
– А потому, что нельзя дважды съесть один и тот же кусок мяса. То есть, конечно, можно… но во второй раз будет невкусно.
Рядовой хохотнул, а ефрейтор попытался улыбнуться, но вместо этого скорчил жалкую гримасу и схватился за скулу.
– Эй, Банга, – сказал Аунгу. – Ты, как я погляжу, очухался. Почему тогда я должен рулить этим корытом?
– У вас лихо получается, янрирр сержант.
– Вот ты льстишь, а лесть – это грех. А грехи отягощают душу. Демонантином Юагрморн распростер тебе объятия.
– Лучше два раза польстить, чем один раз по башке словить.
– Философ, мать твоя мученица. Что ж ты егерям не польстил, вместо того чтобы дерзить и за оружие хвататься?
– Я было начал, да они еще большими грешниками, чем я, оказались…
– А еще потому не сожрут они нас, – вдруг сказал мичман, – что подавятся. Мы за то время, что живем вдали от родного мира, коечему научились. Мы стали другими. Все эти бесконечные годы мы готовились забрать свое: учились быть воинами, жить, как воины, думать, как воины… и научились. Я давеча перекинулся парой словечек с одним капитанторпедиром… такой же кхэри, как и я, а вон каких вершин достиг! Нашим Истребителям Миров спалить любую планету этелекхов – что утереться…
– Везет вам нынче на эршогоннаров, янрирр мичман, – усмехнулся Аунгу. – Только, помнится, один из них не так давно сдался этелекхам с потрохами, и корабль свой сдал, и сидит теперь тут неподалеку, примерно где и мы, седалищную мозоль себе полирует.
– Ну, не готовы мы оказались к подлым вражеским штучкам, – с сердцем сказал Нунгатау. – Ничего, подготовимся, время есть…
– Странно, – сказал рядовой Юлфедкерк.
– Что тебе опять странно?!
– Вот захватили они наш боевой крейсер. Можно сказать, с поличным взяли, с оружием на боевом дежурстве. Почему тогда его командир сейчас здесь прохлаждается, а не у этелекхов за колючкой?
– Так они пленных не берут, – сказал мичман несколько удивленно. – Разве не знаешь?
– И это знаю. Только о том, можно сказать, и думаю. Не берут – это понятно. Не хотят лишнюю обузу на себя взвалить. А почему возвращают?
– А куда их – на колбасу, что ли, пускать?! – Нунгатау начинал сердиться.
– Вот если бы вы, янрирр мичман, взяли на поле боя в плен своего злейшего врага, да еще с оружием в руках – как бы вы с ним поступили?
– Мое отношение к пленному, солдат, определяется тактическими задачами. Если, к примеру, штабу нужен язык, то доставлю означенного пленного в особый отдел. Если есть необходимость в фортификационном строительстве или каких иных нуждах…
– А если такой необходимости нет? – упорствовал Юлфедкерк.
Мичман нахмурился, ловя на себе взгляды подчиненных. Особенно неприятен был взгляд сержанта Аунгу, исполненный веселого любопытства.
– Неужто отпустили бы? – спросил рядовой.
– Действовал бы по обстоятельствам! – рявкнул мичман. – Такого пустозвона, как ты, наверняка бы шлепнул на месте…
– Чего же они тогда вернули команду крейсера? – пожал плечами Юлфедкерк.
– А потому, солдат, – гнусно хихикая, встрял в разговор сержант Аунгу, – что для янрирров Истребителей ссылка в эту дыру будет похуже, чем этелекхские концлагеря. Такой вот у наших врагов есть циничный расчет, что мы всю работу сделаем за них, сами же своих и покараем, что мало не покажется…
– Враги, – сказал рядовой. – Это я понимаю. Но что, если они нас и за враговто не считают?
– А за кого? – с интересом осведомился сержант.
– Откуда мне знать, – сказал Юлфедкерк. – За придурков какихнибудь малолетних, которые украли гдето коробку боеприпаса и фуфырятся, какие, мол, мы все из себя крутые… воины. Разве не обидно? Вот вы, янрирр мичман, говорите: мы не стояли на месте, учились… Так ведь и они не спали под лавкой все это время.
– Не тому они учились, как я погляжу, – буркнул Нунгатау, исключительно затем, чтобы оставить последнее слово за собой.
– Может быть, это не мы, а они стали другими. А мы, наоборот, остались прежними. Дикими, мохнатыми и запуганными. Все время ждем, что ктото на нас набросится из кустов и примется жрать заживо. Только вместо каменного топора в лапах у нас нынче планетарные торпеды. Этелекхи обо всем уже и думать забыли, а мы ждемпождем…
– Тебя послушать, так лучше и не напоминать этелекхам, какие они были, – сказал сержант. – Не ровен час, вспомнят!
– Не нравишься ты мне, рядовой, – сказал Нунгатау. – Разговоры ведешь пораженческие. А вдруг ты шпион этелекхов?
– А что, похож? – поразился Юлфедкерк.
– Не отличить! – загоготал сержант Аунгу. – Я на тебя утром глянул, пока ты еще рожу не сполоснул, так оторопел: зверь косматый, диковидный! Ну, вот как ты только что описывал. Одно слово – этелекх первобытный…
– Ну, если янрирры командиры полагают, будто Персоналиум Военнокосмической разведки во все специальные группы отряжает вражеских лазутчиков, – с обидой сказал Юлфедкерк, – да еще в чине рядовых…
– Не старшими же вас, злыдней членистоногих, ставить над добрыми эхайнами! – продолжал веселиться Аунгу.
– Нет, откуда ты взялся на мою голову? – накручивал себя Нунгатау. – Ты солдат или херюзга ужмохлая?
– Солдат, – уверенно ответил рядовой.
– Твоего командира бьют и унижают, а ты лежишь пластом, что особенно отвратительно – целый, невредимый и при оружии! – и покорно терпишь такое отношение со стороны этих мерзавцев!
– Эхайн не должен стрелять в эхайна, – сказал рядовой. – Вот и янрирр сержант вам подтвердит.
– Зачем тогда тебе оружие выдали?
– Для защиты Эхайнора от врагов.
– Ну, и?..
– Эхайн не может быть врагом Эхайнора.
– А где ты тут, посреди этой пустоши, найдешь других врагов?
– А я и не ищу.
– Ты идиот, рядовой. Ты должен стрелять в того, на кого я тебе покажу пальцем, понял?
– Никак нет, янрирр мичман. Я присягал Эхайнору, а не вам лично. Вы временно и в рамках конкретного задания исполняете обязанности моего командира, и сверх того я ничем вам не обязан. Вы даже меня не кормите, если на то пошло.
– В грунт тебя по уши, почему я могу стрелять в эхайна, почему егеря могут, а ты нет?!
– Янрирр мичман, у вас другой жизненный опыт. Наверное, жизнь не раз ставила вас в такое положение, когда вы могли себе позволить убивать такого же эхайна, как и вы сами. Или у вас не было иного выбора. А мне в глубоком еще детстве объяснили, что эхайн, убивший эхайна, есть душегуб и бандит.
– Я, потвоему, бандит?!
– Не могу знать, янрирр мичман, не видел, чтобы вы убили хотя бы одного эхайна. А слова есть слова… я по накурке еще и не такого могу наговорить.
– А как же Суд справедливости и силы?!
– Это другое, янрирр мичман. Не путайте вопросы чести и сиюминутных выгод.
– Мусор у тебя в голове, рядовой. Не бывал ты еще в настоящих переделках, когда…
– Так точно, не бывал. И не стремлюсь особо. Вот если здесь, прямо сейчас, высадится десант вооруженных этелекхов и посягнет на территориальную целостность Эхайнора, я буду первый, кто откроет по ним огонь.