Текст книги "Северин Морозов. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Евгений Филенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 49 страниц)

– Понятное желание, – проворчал Стеллан. – Извечный конфликт между личностными амбициями и конечностью бытия. Только иной масштаб. Как смертный индивидуум я понимаю и сочувствую. Но Эрни… его судьба… украдкой, втихомолку решать за него… Это неправильно по отношению к нему. Неправильно, нечестно. Разумеется, иногда удается… гм… И все же нельзя ли это прекратить?

– Мы непременно это прекратим, – сказал Кратов сквозь зубы. – Все и так зашло слишком далеко… А почему вы так легко рассказали мне о Хароне, доктор? Разве вы не связаны тайной личности?

– И никогда не был связан, – пожал плечами Стеллан. – Эрни ни от кого не скрывался, хотя и особенно себя не афишировал. Затворник, чудак со своеобразной внешностью… кого этим удивишь в наше время! Вы первый, кто спросил о нем как об ангелиде. Впрочем… мой рассказ все равно не причинит ему никакого ущерба. Харон… Эрни умер восемь лет назад. Официальный диагноз – кардиогенный шок. У него просто выключилось сердце.

– Да, – сказал Кратов печально. – Чтото подобное я и предполагал.

– Предполагали? Что вы предполагали? – спросил Стеллан раздраженно. – Зачем он вам понадобился спустя столько времени? Вы снова влюбились и хотите излечиться?

– Нет, с этой болезнью я уже научился справляться… Я сейчас в таком положении, что волейневолей вынужден бросать камни по кустам. В надежде, что оттуда вдруг выскочит кролик.

– Кролик? Забавная метафора… А, кажется, я понял. У вас, монголов…

– С вашего позволения, доктор, я русский. Но – горячо, горячо!

– Что это значит?

– Я вырос в Монголии.

– Русский, монгол… какая, в сущности, разница? Так вот, у вас есть красноречивый фразеологизм: пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что.

– Это как раз про меня. Я ищу человека с нечеловеческими качествами для решения одной застарелой задачи.

– Звучит интригующе.

– Наверное…

– Не желаете посвятить меня в подробности?

– Нет. Могу лишь уточнить, что речь идет о спасении большой группы людей.

– Харон был бы не лучшей кандидатурой на роль суперменаспасителя.

– Собственно Харон и не был мне нужен. Возможно, я хотел напасть на след ему подобных. Должны же они быть! Мир слишком велик и разнообразен, чтобы их не было…

Доктор Стеллан отложил очередную игрушку и встал, показывая всем своим видом, что аудиенция окончена.

– Что ж, – сказал он, бледно улыбаясь. – С Хароном вам не посчастливилось.

Мичман Нунгатау в «Бездонной Заднице»

Покинув замок Кебарн и еще раз повосторгавшись со стороны его замечательной архитектурой («Даа… умели, мерзавцы! У нас на Анаптинувике такого небось и быть не могло… ну так мы и живем да мучаемся в нашей разлюбезной дыре всегото ничего, и вся история у нас соткана из бунтов да погромов, а единственным памятником старины отродясь была каталажка… Не то, что здесь… Сколько же ему лет?.. А это что за хреновина сбоку торчит? Неужто барбакан? Окна светятся… интересно, кто там обретается? Самый главный Канцелярский Жук?!»), мичман Нунгатау наведался в казарму, где познакомился с командой «болтунов». Подчиненные сразу ему не понравились. Да и сам он, судя по скисшим физиономиям, не произвел на них должного впечатления. Сержант Аунгу действительно был полукровка с явным преобладанием варварских кровей, приземистый здоровяк с традиционно расплющенным носом (кхэри, без различия полов, в любой драке меньше всего заботятся о защите собственной вывески, отчего встретить в природе кхэри с неизувеченной носопырой можно не в пример чаще, чем наткнуться на гекхайана в солдатском кружале), с прилипшей к губам наглой ухмылкой и рискованными шуточками. Ефрейтор Бангатахх, темнокожий и рослый, как все пеллогри, среди «болтунов» был самый сдержанный – что вовсе не означало, будто язык у него был худо подвешен; вел себя невозмутимо и держался слегка особняком. Рядовой же Юлфедкерк, бледный, анемичный, с длинными (что дозволялось приверженцам официально признанных сект) светлыми волосами, попоходному заплетенными в косичку, выглядел, как и положено сектанту, не от мира сего, говорил медленно, раздельно, чтобы все слышали и понимали, и временами норовил сбиться на какието заумные притчи. Полюбовавшись таким образом друг на дружку, обговорили распорядок на вечер, счастливо удержались от взаимных колкостей и с видимым облегчением расстались.

Мичман в свою клетушку, однако же, не пошел, а отправился на поиски развлечений. Настроение было таково, что настоятельно требовался праздник для души, и чем больше окажется фейерверков и орудийных залпов, тем лучше. Впрочем, ответственная миссия, что ожидалась в самом ближайшем будущем, склоняла его к умеренности в выборе радостей жизни. И потому от курения веселой травы, инъекций нехорошей химии, жевания мозговыносящей резины и тому подобных камерных плезиров решено было отказаться. Активными формами досуга, вроде задирания прохожих и разборок с патрулем, также на сей раз пришлось пренебречь.

Сориентировавшись по мобильному навигатору, Нунгатау швырнул свое пузырящееся адреналином естество в забитый до отказа шумной солдатней и мрачными работягами вагончик магнитопоезда, потолкался там пару остановок и вышел на крытую платформу в Сарикрорке.

Сарикрорк, отдаленный район столицы, с одной стороны подпираемый военным космодромом, а с другой – мрачным и сильно запущенным лесопарком, пользовался дурной славой далеко за пределами метрополии. Его имя в переводе с мертвого языка когдато населявших эти места первопоселенцев означало «Змеиное Гнездо». И хотя змеи, движимые инстинктом самосохранения, давно покинули эти пространства, на их место вселились существа намного более опасные – эхайныпереселенцы, отброшенные низким достатком, житейскими неурядицами или сомнительными наклонностями на задворки социума. На девственного выходца с глухой периферии полыхание огней, густой шумовой фон и всеобщая озабоченная суета действовали вдохновляюще. Он даже мог бы по наивности принять это за высший класс, испытать первозданный детский восторг и нырнуть в бурлящий пахучий котел люмпенского пригорода, чтобы остаться в нем навсегда. Так оно часто и случалось: Сарикрорк редко отпускал свои жертвы. При всей своей неприглядности и низменности, этот район, как и другие пригороды Эхайнетта, такие же неприглядные и низменные в своих представлениях о богатстве и великолепии, выполнял важную социальную функцию. Он фильтровал неизбежные для всякого скольконибудь привлекательного мегаполиса миграционные потоки. Мало кто из тех, кто сюда стремился, ясно понимал, зачем он это делает. Обычно все сводилось к простой формуле: поиск лучшей жизни. Громадное большинство мигрантов имело весьма нехитрые представления о качестве жизни, как то: жратвы побольше и послаще… крышу попрочнее, чтоб не капало… лежанку помягче… и зрелищ! зрелищ! да немудрящих, понятных… чтобы в морду, и брызги веером… если уж задница, то непременно голая и без прыщей… Сарикрорк обещал: получишь что хочешь. А вернее, дарил иллюзию: непременно получишь, если будешь скучно и много работать, хорошо себя вести с начальством и патрулем и оставлять все заработанное в кабаках, вертепах и бурлесках этого ослепительного, запашистого, гремучего чистилища.

Здания примитивных кубических очертаний, сложенные из грубых серых панелей в облезшей от времени и ядовитых осадков «вечной краске», в безобразной шелухе из непробиваемого и огнеупорного стекла, громоздились впритирку, словно одна сплошная уродливая стена, стиснув узкие и потому вечно переполненные улочки уродливыми фасадами и угрожаще нависая над живым потоком козырьками, балконами, шахтами лифтов и воздушными переходами. Сполохи настырной, лезущей под ноги и в лицо, аляповатой рекламы, беззастенчиво и лживо сулящей все радости бытия в одном сосуде. Навязчивые ритмы, отдающиеся гдето под сердцем, в печенках и селезенках, попутно взламывающие черепную коробку с единственной целью – вырубить мозги… плеск воды, топот ног, громкоголосье… здесь никто не разговаривал вполголоса, если желал быть услышанным – орали прямо в уши, в лицо, будто угрожали всеми Стихиями сразу, желали оскорбить и вызвать на поединок, и при иных обстоятельствах поединком до смерти все и закончилось бы… а прислушаться – ничего серьезного, невинный обмен приветствиями и новостями, назначение встречи, какието мутные сделки на бегу…

В каждом тупичке, в каждой щели чемто торговали: аппетитной на вид и на запах жратвой, густо сдобренной самыми ядовитыми специями, чтоб отбить запах синтетики и тухлятины; блескучим новомоднейшим тряпьем, сшитым здесь же за ближайшим углом в глухом промозглом подвале полуслепыми от сумрака и болезней мигрантамикхэри; запрещенными к распространению имплантатами, психостабилизаторами, гиперкоммуникаторами и прочей высокотехнологичной лабудой, хорошо если украденной с воинских складов, хуже, когда перекупленной у утилизаторов, а то и, что совсем плохо, слепленной на коленке местными умельцами, за которыми военная разведка охотилась даже более рьяно, нежели за чужакамилазутчиками, а если находила, то либо вербовала на закрытые научные производства, либо разбиралась по всей строгости и в соответствии со своими тайными уложениями; вживление отчаянным покупателям могли сделать в ближайшей подворотне с тем же успехом, что и пристукнуть и обобрать, чтобы долго не заморачиваться; фармакопея от всех недугов, существующих и выдуманных, от всех печалей и забот, хотя бы тот же «стабиль», предлагались на развес; органическая дурь, какиенибудь гнячкаи зузыряг, здесь шли наравне с леденцами и пончиками, а реально ценились, дорого стоили и предлагались изпод полы церебральные резонаторы, трансперсонаторы, программируемые ундосуггесторы и тому подобная бесовщина, придуманная с единственной целью – разорвать зыбкую связь между реальностью и сознанием, отправить – быть может, без обратного билета! – в дальнее странствие по призрачным мирам, где сбывается все несбыточное и материализуются иллюзии; ну и, разумеется, оружие, куда же без него, гутанкагхоргаи гутаннанана любой вкус и для любых целей, от сведения счетов до заказного убийства, а если с наличностью проблемы отсутствуют, то найдутся игрушки и посолиднее, годные для того, чтобы стереть в прах небольшое поселение. Сжечь, взорвать, отравить – как душе будет угодно.

В вечно пасмурном от скверных испарений небе суматошливо скользили, едва не толкаясь бортами, утлые суденышки местных обитателей. Отрешенно и высокомерно парили патрульные платформы, изредка роняя книзу пилоны нестерпимояркого плотного света. Да еще иногда, словно призраки иного, сколь недосягаемого, столь и непостижимого мира, укутанные облаками защитных полей, в великой спешке проплывали к центральным районам столицы многопалубные, изысканнейших очертаний лайнеры подлинных хозяев этого мира.

Мичман АхвеНхоанг Нунгатау стоял на квадратном пятачке, который, если верить ориентирнавигатору, кичливо именовался «Плац Вовек Неизгладимой Памяти Пяти Именных Штандартов и Восьми Вымпелов Маршала Шаагрна и Его Бесстрашного Воинства». Тот же навигатор свидетельствовал, что по мере удаления от центра столицы названия улиц и площадей становились все более витиеватыми и многословными. К примеру, самый большой парк Эхайнетта, разбитый в элитарном районе Тьелперинкуарн, куда заурядного солдафона в унтерском чине запросто могли и не допустить без специального приглашения, назывался коротко и без затей – Диск. В то же время имена улиц, что упирались в «Плац Вовек Неизгладимой…», выглядели на экране навигатора намного длиннее их самих. Стекавшиеся по ним живые реки сталкивались, учиняя вокруг мичмана Нунгатау прихотливые завихрения. Иногда его сердито толкали, словно бы стараясь сдвинуть с места и кудато унести, словно щепку. Мичману было наплевать. Он не знал, куда податься, несколько дезориентированный обилием возможностей.

По правую руку завлекал иллюзорными девицами в бутафорской броне «Галактический Паноптикум», предлагая незабываемое путешествие по запретным уголкам мироздания с полным кинестетическим эффектом. Девицы корчили свирепые гримасы и как бы между делом предъявляли неестественной длины конечности. По левую вводил в телесные соблазны «Элитарный Бурлеск Пяти Планет», также с девицами в эфемерных одеяниях, которые, однако же, не гримасничали, а непрерывно облизывались, имитируя жгучую страсть… Поискав глазами, мичман остановил выбор на шалмане, осененном вдохновляющей вывеской «Бездонная Задница». Он уже слыхал коечто об этом заведении. Судя по отзывам, название всецело соответствовало содержанию. Зайти туда мог всякий. Выйти оттуда с полными карманами или уцелевшей рожей не удавалось никому. Это соображение, подкрепленное многочисленными свидетельствами, лишь распаляло азарт испытателей судьбы и даже в самом добропорядочном туристе, которого занесли в сей вертеп проказы Стихий, пробуждало низменные страсти.

Что же до АхвеНхоанга Нунгатау, карманы его были отягощены лишь скромными командировочными, к игорному полю он всегда был равнодушен, во всяких там бурлесках и паноптикумах он ощущал себя чужим, забредшим без спросу, да еще и без штанов. Потому можно было смело утверждать, что им управляло любопытство.

В «Бездонной Заднице» ему с первого взгляда понравилось все, начиная с названия и заканчивая барменом, который взирал на него изза стойки с таким видом, будто хотел прикончить еще до того, как клиент сделает первый заказ.

– Ну? – грозно спросил бармен.

– Под жопу пну, – с удовольствием ответил мичман Нунгатау.

– Сможешь заплатить за себя, сынок? – полюбопытствовал бармен, пропуская мимо ушей оскорбление, которое носило скорее ритуальный характер, нежели реальную угрозу действием. – Или придется дзынькнуть мамочке?

– Скоро я смогу купить твою конуру со всем хламом. Не исключая тебя самого. Но от тебя избавлюсь при первом удобном случае.

– Надеюсь, ты не метешь своей поганой метлой, а действительно в состоянии расплатиться за миску болтушки. – Бармен мотнул головой в сторону свободного столика. – Топай в темный уголок и засохни там, чтобы меня не оштрафовали за спаивание малолеток.

Довольно улыбаясь, мичман плюхнулся на продавленный и отполированный сотнями седалищ диванчик. Придвинул миску с орехами и отправил в рот сразу целую пригоршню. Окинул хозяйским взором интерьеры и публику. «А ведь я и впрямь смогу стать хозяином такой вот хабарени, – вдруг подумал он. – Если Лысый Вьюрг сдержит обещание. Я не слыхал, чтобы он бросал слова на ветер. Хотя, возможно, те, кого он обманул, давно уже тешат демонов в Воинских чертогах Стихий…» Он криво усмехнулся. Да… змеи не летают. Его унтерские фантазии еще долго не распрострутся дальше кабаков для всякого мисхаза. Между прочим, т’гарду Нунгатау не к лицу будет содержать притоны и веселые заведения. Его заботы – замки да угодья. Хотя бы один небольшой замок на теплой, лесистой планетке, и чтобы спереди – охотничья рощица, а позади – колосящееся поле до самого горизонта… И никаких каторжников с кривыми от злобы и увечий рожами, никаких оберофицеров с идиотскими претензиями, никаких тревожных побудок ни свет ни заря и маршбросков в пески, в снега, в болота, где спустя самое короткое время становится непонятно, кто охотник, а кто добыча… «А ведь у меня, наверное, будет жена. И не жена даже, а супруга… высокородная янтайрн, прекрасная и спесивая, с младенчества знающая, как вести себя за столом, как молвить и как ступить, как можно и как нельзя смотреть на императора. АхвеНхоанг, первый т’гард Нунгатау… в присутствии самого Тултэмахиманору Эварна Эвритиорна, Справедливого и Грозного гекхайана Черной Руки Эхайнора!»

– Ты чего на меня пялишься, скорпион? – донеслось до него изза пелены сладких грез.

Возвращение к реальности оказалось малоприятным.

Размечтавшись, Нунгатау и сам не заметил, как оскорбил прямым взором одного из сидевших на диванчиках в тени высокородных янрирров. И никого не волновало, что в эту минуту мичману все равно было, где и на чем, а уж тем более – на ком, остановить свои затуманенные зеницы. При иных обстоятельствах он и не смутился бы нисколько, а ответил бы с неменьшей наглостью, не опасаясь перспективы доброй заварушки, а если повезет – то и Суда справедливости и силы. Хотя вряд ли настоящий, рафинированный аристократ унизит себя Судом с какимто паршивым кхэри… в стародавние времена с этим, говорят, бывало проще, без различий чинов, званий и кровей… вот вздуть нахала и так поразвлечься, разогнать застоявшуюся голубизну в жилах – это они могут… но тут уж как фишки лягут, не единожды мичману удавалось пощекотать самонадеянного янрирра ножичком между ребер и безнаказанно смыться под шумок… Но теперь все было иначе. Потому что отныне Нунгатау себе более не принадлежал, а хозяином души его и тела был грандадмирал Вьюргахихх, и поступки его диктовались необычным заданием, а следовательно, подвергать себя излишней опасности мичман права не имел. Более того, высокородные янрирры на диванчиках, числом трое, были не какоенибудь штабное офицерье, большого уважения не заслуживавшее, а эршогоннары, Истребители Миров, то есть не просто армейская элита, а всем элитам элита, гордость и слава Эхайнора, и на счету у каждого, если верить знакам отличия – а не верить таковым никак нельзя, знаки эти именные, ни подделать, ни украсть невозможно, делают их вручную те же мастера, что и по тартегам работают, – по два, а то и по три боевых рейда, а всякий такой рейд – это выжженный до голого камня, выпотрошенный и ни к чему более не пригодный вражеский мир… И вот один из таких монстров, в чине капитана – а в прочих родах войск это все едино, что полковник! – темноликий, до зеркального блеска бритый, набычившись, сомкнувши челюстикапканы, выжигал немигающим взглядом бледножелтых глаз бедолагу мичмана, как один из тех миров.

– Мои извинения, капитанторпедир… – пробормотал Нунгатау, вытирая несуществующий пот со лба. Ему полагалось выглядеть как можно более растерянным и жалким, хорошо бы – смешным, чтобы гнев эршогоннара сменился весельем, а прицел его гляделок наконец расфокусировался. Он опустился бы даже на колени, кабы помогло. – Виноват… впервые в таком нескромном месте… глаза разбежались…

– Хочешь сказать, это место слишком вульгарно для тебя? – проскрежетал эршогоннар. – Что же тогда говорить обо мне?!

– Никак нет, капитанторпедир… осмелюсь предположить, что присутствие таких особ служит украшением любого места, даже самого неприличного… а уж вашей чести ничто не может навредить…

– Много болтаешь, – зловеще промолвил тот. – У меня уши заложило от твоей трескотни. И зачем только унтерам длинный язык?

Все складывалось самым скверным образом, и Нунгатау, продолжая корчить из себя опачкавшееся от ужаса ничтожество, однако же, присутствия духа не терял и краем глаза высматривал пути к бесславному отступлению. Каковых, к его неудовольствию, было совсем немного. «Как дурно сложилось, – подумал он с досадой. – И какой демон погнал меня развлекаться перед самым важным делом всей жизни?! Лежал бы себе тихонечко в казарме, пялился бы в потолок… так ведь нет, захотелось отведать столичной жизни… вот и отведал, хапнул, можно сказать, ртом и жопой…»

– Заткнись, Уррохорх, – лениво промолвил сидевший спиной эршогоннар, чьих знаков различия Нунгатау не мог рассмотреть в темноте. – Это у меня уши закладывает от твоего лязга. Оставь парня в покое.

– Пускай не таращится, – буркнул капитанторпедир уже не так злобно. По всей видимости, слова товарища были для него не пустой звук, и уж что служило тому порукой – более высокий чин или изрядные ратные заслуги, о том Нунгатау судить никак не мог.

– Хэнтауту прав, – сказал третий торпедир, в лейтенантском чине. – Коль явился в вертеп – не мешай блудить остальным. Нервы, мастер, нервы… Выпейтека лучше да смотрите на девок.

– Позволите удалиться? – промямлил Нунгатау, обрадованный столь благоприятным поворотом событий.

– Разве ты еще здесь? – изумился Уррохорх.

– Ступай, братскорпион, – бросил благодетельный Хэнтауту через плечо.

Нунгатау попятился, опасаясь повернуться к эршогоннарам спиной – кто знает, не покажется ли это им оскорбительным?! «Как он меня назвал? Братскорпион?! Да ведь он из наших, из кхэри… – вдруг сообразил он. – Как бишь его – Хэнтауту? Ну конечно… И как я сразу не догадался? Выходит, и мы из своих болот можем воспарить под самые сказочные небосводы!»

Мичман отступал в клубящийся полумрак, подальше от опасного соседства, на ходу обдумывая это внезапное открытие. «Что же получается? Рассказывают, за плечами у каждого торпедира не только офицерское училище высшего разряда, а и какаянибудь научная академия. И боевой налет измеряется не часами или, там, декадами, а страшно подумать – годами. Годами! В пустоте, в темноте, в холоде, взаперти в пустотелой затхлой коробке… Но ведь этот кхэри сумел – значит, и я сумел бы. Если бы не проклятая жизнь в проклятом месте, где меня угораздило явиться на свет в проклятый день и час… А может быть, напрасно я списываю все на свою незаладившуюся жизнь? В конце концов, все мы, кхэри, от одних корней произрастаем и на одном поле… Просто он – смог, а я – нет. Все эти годы, пока я гонял мисхазное бушлопо пригородам, он впихивал в себя науки и знания, терпел унижения от таких, как этот гад Уррохорх, не ел, не спал, телок не валял, а корпел в училищах и академиях и поднялся над собой, достиг всего, чего желал, чинов и уважения, и никто ему слова поперек больше не молвит и подлым происхождением в нос не натычет. А я сейчас пытаюсь обмануть собственную судьбу в погоне за келументари, которого, быть может, и нет вовсе… но разве комуто хотя бы раз удавалось обвести судьбу вокруг пальца? Скорее, наоборот: это она объедет тебя по кривой дорожке, выждет за углом и отгрузит по полной всего, что тебе от нее причитается…»

Нунгатау даже потряс головой, чтобы отогнать неприятные мысли. « Херюзгавсе это. Судьба не всегда злодейка… иногда она дает хороший шанс, быть может – единственный, и буду я последний дурень, всем дурням дурень, стыд и срам всему племени кхэри, мисхазный мисхазер,если не употреблю этот шанс к собственному благополучию!»

На короткое мгновение разгоряченную голову мичмана посетила вполне здравая мысль: коль скоро впереди расстилаются столь ослепительные перспективы, то не лучше ли и впрямь забиться в самый темный угол казармы и провести там остаток ночи тихо и безопасно, а уж поутру поручить себя воле Стихий и пуститься на поиски келументари, взяв за правило впредь подвергать себя исключительно оправданному и целесообразному риску? Но он прогнал ее прочь, выругавши себя за малодушие. «Да, я сарконтир… скорпион. Не выслужился еще до иных, более уважительных прозвищ. Какие мои годы? Успею. – Здесь его думы снова свернули на прежнюю дорожку. – Интересно, сколько лет этому… как бишь его… торпедиру Хэнтауту? Что, если он мой ровесник? Вот он точно успел. А я – я успею ли?»

Нунгатау шепотом выругался и с печалью проводил глазами стайку пышнотелых юных дев в сногсшибательно легких одеждах. «Ладно. Уговорили. Казарма так казарма. А веселуха подождет. Никуда ей от меня не деться. Нарочно вернусь сюда уже в т’гардовском звании, наведу здесь шороху, и не то что торпедир Уррохорх – сам демонантином Юагрморн мне будет не указ. А с Хэнтауту я во благовременье непременно выпью. Сам же его и угощу. И уж онто мне не откажет в такой малости, как равному по чину и племени…»

Господа торпедиры развлекаются как умеют

– Уррохорх, дружище, с тобой положительно невозможно появляться в присутственных местах, – лениво выговаривал своему соседу капитанторпедир Хэнтауту.

– Слава творцу, это не светский прием в замке Роргомарн, – возражал тот. – Мы затем сюда и сбежали, чтобы почувствовать себя живыми солдатами, а не манекенами вдоль стены с портретами сиятельных предков гекхайана. Вдохнуть свежего воздуха после пропахших вековой плесенью коридоров!

– Свежий воздух! – засмеялся лейтенант Теурхарн. – Шуточки у вас, мастер. Тут из любой щели тянет гнячкой!

– Плевать, – сказал Уррохорх. – Да хотя бы даже и дерьмом! Запах родного дерьма… как это у классика… «утешит нас и усладит»… Мне после оплавленного пластика и горелого металла здесь любое амбре в радость.

– Вот и радуйся, – сказал Хэнтауту. – И не цепляйся к посторонним.

– Я всего лишь пытаюсь дать выход избытку агрессии, – заявил Уррохорх, оправдываясь. – Где еще я могу это сделать? Зачем мы собственно сюда и пришли? Сублимироваться, отвлечься…

– Обратись к медикам, – посоветовал Хэнтауту безжалостно. – Пускай вживят тебе психостабилизатор за ухо…

– …как какомунибудь унтеру, – подхватил Теурхарн, веселясь. – У несчастного кхэри, на которого ты изволил наброситься, яко тать в нощи, наверняка есть такая фишка за ухом.

– Конечно, есть, – сказал Хэнтауту. – Не будь ее, мы бы с Теуром оттаскивали этого мичмана за ноги от твоего перегрызенного горла.

– Ерунда, – возразил Уррохорх беспечно. – Что тупой необученный скорпион может сделать матерому эршогоннару?

– То же, что тупой необученный кхэри тупому необученному пеллогри пятнадцать лет назад, – усмехнулся Хэнтауту. – Только намного больнее. Ты же всетаки мне друг.

– Предлагаю тост, – объявил лейтенант Теурхарн. – За дружбу. За воинское братство, которое выше сословий, званий и племен! Пьем!

– Хорошо сказано, – одобрил Уррохорх. – Пьем!

– Пьем! – отозвался Хэнтауту и отсалютовал тяжелым кубком из темного металла.

– Похоже, к ведьмочкам мы нынче не попадем, – сказал Теурхарн, опорожнив свой сосуд до дна.

– Забудь, – промолвил Уррохорх. – Через какихто пару часов мы будем пьяны и безобразны. И станем говорить друг другу пьяную правду в глаза.

– И это правильно, – заметил Хэнтауту. – Мы не в том положении, чтобы копить взаимные обиды. Лучше избавиться от них в те часы, когда рука бессильна удержать оружие.

– Вот послушай, – сказал Уррохорх слегка заплетающимся языком. – Нам с детства талдычат: племена… сословия… Но как объяснить, что из нас троих ты, кхэри, самый умный? Не я, чистопородный пеллогри, элитных кровей, всеми летописями заверенное происхождение от первопоселенцев… не Теурхарн, наследный т’шегр, какому родовые тартеги некуда уже повесить, кроме как на те места, что для таких целей изначально не предназначены.

– Я не самый умный, – ответил Хэнтауту, иронически усмехаясь, чтобы не было так заметно его удовлетворение услышанным, – я самый жизнью потрепанный. Только без обид… Вы, други мои, существа нежного происхождения, мягкие, для вас вся жизнь – игрушка и война – войнушка. А я с десяти лет убивать научился…

– И был это, конечно, эхайн, – хмыкнул Теурхарн, – какойнибудь загулявший ярыжка, добиравшийся пешим ходом от любовницы к семейному очагу.

– Наверное, – пожал плечами Хэнтауту. – Где мне было в Гнугаагрских подворотнях найти иной источник средств к выживанию?

– Нет, подожди, – возразил Уррохорх. – По… дожди. Когда я вывожу свой штурмкрейсер на ударную позицию… я, Истребитель Миров, мать его грешница… двойным залпом торпед превращаю целый континент в обломки литосферы… и эти обломки разбегаются, как… как жуки от сапога… а если там есть океан, то еще и волны до небес… слизывают, что осталось, языком… а что не осталось, добивают циклоны… когда я чувствую себя одиннадцатой Стихией… это что? Это, потвоему, войнушка?!

– Не кощунствуйте, мастер, – рассмеялся Теурхарн. – Хватит с вас и десяти Стихий. Можете полагать себя олицетворением УрангауОгня. Или, чтобы не мелочиться, даже самого ВихреХаоса. Старина ВихреХаос вас устроит?

– Вполне, – мотнул отяжелевшей головой Уррохорх.

– Обожаю, когда он надирается! – воскликнул Теурхарн. – Либо стихи читает, либо философствует, что твой Спегурн, либо командовать пытается.

– Это ничего, – снисходительно заметил Хэнтауту. – Лишь бы в драку не лез. Кстати, чья очередь говорить тост?

– Ммоя, – объявил Уррохорх. – И я скажу! Десять Стихий свидетели – скажу! Вы у меня все… боевым строем… из всех аппаратов…

– С радостью! – успокоил его Теурхарн. – С готовностью!

– Эршогоннары! – возгласил Уррохорх, против ожиданий поименовав род войск без запинки. – Имею ни с чем не сравнимую честь свидетельствовать вам свою дружбу и уважение… ибо увидимся не скоро… один демонантином знает когда… ввиду моего предбудущего отбытия в распоряжение Оперативного, мать его хищница, дивизиона Бюро военнокосмической разведки…

– То же самое, – ввернул Хэнтауту, – но на десять децибел тише. Мы во вражеском окружении!

– Кто здесь враги? – нахмурившись, Уррохорх закрутил головой по сторонам. – Эти девки? Или этот твой… братскорпион? Всех в расход… боевым строем… но потом. Потом!.. На чем я?..

– Вы как раз начали выдавать военные секреты, мастер, – напомнил ему Теурхарн.

– Именно! – Уррохорх воздел палец к потолку. – Это секрет… никто не должен знать… а кто не знает, тот дурак. На вверенном мне штурмкрейсере… с двойным боекомплектом… куда – не знаю даже я… по личному указанию грандадмирала Вью… хью…

– Мы тебя поняли, – сказал Хэнтауту. – Это имя можешь опустить.

– С превеликим… На чем я?.. Так вот: куда укажет лично грандадмирал… не то ин… спектировать… не то разнести все к демонам… Известно только, что периферия. – Последнее слово он выговорил очень старательно и по слогам. – Периферия. Глухая и беспросветная. Голые камни… какие и разнести не грех… двойным залпом… жаль, ни океанов, ни циклонов… одни обломки…

– Любопытно, кому понадобилось инспектировать голые камни? – поднял бровь Теурхарн.

– Когда разведке нечем заняться, – сказал Хэнтауту, – она ищет себе врага.

– Врага? – пьяно изумился Уррохорх. – Камень быть врагом не может… Расходовать боезапас на камни?! Это расточительно… Зато безопасно! Камень не даст сдачи… и мне не грозит судьба злосчастного Маг… Магхатайна, у которого этелекхи ^[40] без засре… зазрения совести отняли крейсер… вместе со всеми потрохами… хорошо, штаны при нем оставили… при Магхатайне, естественно… ибо крейсеру ни к чему штаны… Отсюда – тост!

– Да уж, пора бы, – заметил Теурхарн, смеясь.

– Пьем здоровье грандадмирала Вью… гью…

– Не отвлекайся, – сказал Хэнтауту.

– …а оно ему крайне необходимо… в особенности душевное… дабы не наделать глупостей… когда ему вверены столь могучие, планетарные средства разрушения… поскольку, имея в распра… распас… распоряжении крейсерское соединение Истребителей Миров, трудно удержаться и не наделать глупостей…

– Надеюсь, грандадмирал лично возглавит ваш поход, – промолвил Теурхарн с сарказмом.

– Не дождетесь!.. – возразил Уррохорх с угрозой. – Не дожде… Грандадмирал считает выше своего достоинства… или ниже… как правильно, друзья мои?..