Текст книги "Северин Морозов. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Евгений Филенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 49 страниц)

– Точно откроешь? – прищурился сержант Аунгу. – Не оставишь своих боевых товарищей без огневого прикрытия в серьезной заварушке? А то смотри, Юлфа, я ведь на тебя полагаюсь, как на брата, мне ведь, случись что, и положиться будет не на кого, кроме как на тебя…

– Отставить! – не выдержал мичман. – На дорогу смотри, сержант!

– Только тем и занят, янрирр мичман, – с готовностью откликнулся этот сквернавец.

Какоето время Нунгатау молча наблюдал за дорогой. Придраться было не к чему. «Выдрессировали вас там, в метрополии», – подумал мичман со смешанным чувством удовлетворения и ревности. Сам он, будь его воля, давно бы уже резал напрямик через степь, в направлении заката, аккурат между двух зависших над горизонтом лун, и вскорости непременно уперся бы во внешний контрольный контур. Ведомая же сержантом Аунгу «ракушка» летела над дорожной направляющей полосой на небольшой высоте, на разумной скорости, старательно следуя всем указателям, правил не нарушая и на неприятности не нарываясь. Любоваться по сторонам было положительно не на что: степь – она и есть степь, голая, желтосерая и маловыразительная. В какойто момент мичман даже провалился в чуткую звериную дрему и как сквозь пелену слышал негромкие комментарии сержанта: «Приближаемся к внешнему контуру… штатно миновали внешний контур… вижу промежуточный контур… штатно миновали патрульный пост…» Никто сержанту не отвечал, да его слова и не нуждались ни в чьей реакции, просто порядок есть порядок.

Уже в пригороде рядовой вдруг проронил с трепетом в голосе:

– Ух ты, это что за дура?

На приличном расстоянии, из ложбины между двумя покатыми, заросшими бурым кустарником холмами возносилась к небесам устрашающих размеров конструкция из черного металла. Видом своим она напоминала двухсторонний гребень с частыми изостренными зубцами, а завершалась тонким шпилем, оконечье которого таяло в облаках. Гигантский рукотворный артефакт. Инородное тело, не имеющее к окружающему ландшафту никакого касательства, оно будто выламывалось из естественной гармонии рельефа, что сотворена была за многие тысячелетия чередой сезонов с их ветрами, дождем и засухой, и своим присутствием бросало природе надменный вызов.

– Сканеры, – небрежно отвечал сержант Аунгу. – Игрушка типа «Поймай членистоногого!».

– Членистоголового, – проворчал мичман Нунгатау.

– Покрытие пятьдесят квадратных миль, – заливался Аунгу, не обращая внимания, – избирательность такая, что мелкий грызун не проскочит, будь он чужеродного происхождения. Пригороды Хоннарда закрыты полностью. А сам город сканируется избирательно, ситуативно: слишком много техногенных помех, да и жить под такой радостью для здоровья далеко не полезно.

– Как же это строили! – потрясенно вымолвил Юлфедкерк. – Сколько металла убухали, сколько сил! У нас в Эхайнетте не такие…

– Сравнил тоже! В метрополии техника посерьезнее, компактная и скрыта от глаз предполагаемого противника. А здесь все напоказ, чтоб, значит, видел и опасался…

– И что же, опасается?

– Насчет «опасается» не уверен, но, если верить внутренним сводкам, от активных действий воздерживается.

– Неинтересно ему тут, потому и воздерживается. Да и здоровье свое бережет. Для чего спешить? Сами скоро вымрем, от собственных мер предосторожности. Нет в этом логики…

– Это почему же нет логики?! – спросил сержант Аунгу ядовито.

– А потому, что защита от предполагаемого противника оказывается едва ли не более губительна, чем сам противник. Что есть нарушение принципа целесоответствия.

– Зануда ты, Юлфа. Сектант, одно слово.

– Сами вы сектант, янрирр сержант. Уж ктокто, а мы видим истину высокой логики во всем ее сиянии, а что касается вас…

– И логика твоя – с запашком!

Рядовой препираться не стал, а вместо того ни к селу ни к городу, должно быть, от эмоционального потрясения, завел очередную свою байку:

– Назидатель Нактарк во времена своей юности много странствовал по отдаленнейшим уголкам мироздания в поисках истинной мудрости и незыблемой логики. Случилось, что он оказался в забытой эхайнами и Стихиями обители диалектиков в горах Умкарна. Принят он был со всем радушием, какое могли позволить себе престарелые затворники, обогрет и обласкан, а ввечеру приглашен к участию в обычном вечернем диспуте. После обмена новостями Назидателю Нактарку между делом задан был вопрос, а чтоде слышно в живом миру про пигаклетазм…

– Про что?! – вытаращил глаза сержант Аунгу.

– Про пигаклетазм, – терпеливо повторил Юлфедкерк. – Вот и Назидатель, отнеся свое неведение на счет юности, беспечно осведомился, что сие означает. Вопрошавший диалектик между тем вскочил на ноги, взъярился и возопил к Стихиям в том смысле, чтоде персона, претендующая на высокое звание мыслителя и логика, но при том не ведающая, что есть пигаклетазм, никак не заслуживает ни упомянутого звания, ни малейшего почтения со стороны окружающих, ни даже скольконибудь учтивого обхождения. Нет нужды объяснять, что после таких слов Назидатель Нактарк, пребывая в полном недоумении о неощутительно допущенном промахе, был изгнан из обители по шее в холод и ночь…

– Вот мисхазеры! – не стерпел ефрейтор Бангатахх, придерживая челюсть.

– Но этим его злоключения отнюдь не исчерпывались. Воротившись к родному очагу, он поведал историю тогдашним сотоварищам и немало при том сетовал на жалкую свою планиду. Друзья же, отнесясь к услышанному со всем легкомыслием молодости, вопросили, отчего же он погнушался поведать горным затворникам все, что свершается в сподвижничестве логиков применительно к пигаклетазму. Изрядно озадаченный, Назидатель Нактарк со всемерной осмотрительностью вопросил, что означает сие темное слово. И был премного удивлен, когда дружеские умонастроения от веселья в одночасье переменились ко гневу, сам он был поколочен и из приятного общества навеки удален…

– Ну так что же это за херюзгатакая?! – взмолился сержант.

– История не закончена, – злорадно молвил Юлфедкерк. – Совершенно расстроенный и теряющий всякое представление о логике вещей и разумном устройстве мира, Назидатель Нактарк…

– Отставить, – сквозь дрему проворчал Нунгатау. – Обсуждение религиозных тем за пределами культовых сооружений уставом возбраняется, это ты, рядовой, должен знать.

– Виноват, янрирр мичман. Больше не повторится.

– Врешь ведь, – сказал Аунгу. – Непременно повторится. Пацифист хренов. Логику он видит. Пигаклетазмкакойто выдумал…

– Отставить – значит отставить, ко всем относится, – рыкнул Нунгатау, и этот поганец сержант на время заткнулся.

Зато внезапно подал голос ефрейтор Бангатахх:

– Одно радует: если сканеры промолчали, стало быть, Юлфа наш точно не этелекх.

– Сами вы… – промолвил рядовой обиженно.

– Это если сканеры работают, – ввернул сержант.

– Как это они вдруг могут не работать? – промычал Нунгатау и проснулся окончательно.

– Очень просто. Я думал, вы знаете, янрирр мичман…

«С хрена ли я могу это знать, – подумал Нунгатау досадливо. – Я простая, как камень, скунгакская шпана, бушлои мисхаз, и мысли у меня насчет этих… гм… дур всегда были самые простые. Стоят – значит работают. Потому что так надо, и тебя с твоими убогими заботами не касается…»

– Система сканирования устроена таким образом, – продолжал сержант Аунгу, все более увлекаясь, – что находится в постоянном взаимодействии с орбитальными спутниками глобального мониторинга. Предполагается, что мониторы эти незыблемо висят над одним и тем же участком поверхности планеты. Над тем же Эхитуафлом таких мониторов много, а естественных лун нету вовсе. Тогда как здесь, на Анаптинувике, техническое решение аналогичное, а планетологическая ситуация иная. Близость лун вносит постоянные помехи в работу и орбитальное положение мониторов. А уж когда Изангэ и Днекка сойдутся потеснее, вот как сейчас, то гравитационные помехи становятся критическими, и мониторы теряют контакт с сетью наземных сканеров.

– И что же? – с интересом спросил рядовой Юлфедкерк. – Проходи, кто хочет?

– Размечтался, членистоногий, – хохотнул сержант. – Прощения просим, янрирр мичман – членистоголовый… А для чего все эти защитные контуры, все патрули? Чтобы дублировать работу сканеров и прикрывать их бездеятельность во время сбоев. К тому же пятьдесять минут, и мониторы спохватываются, выполняют позиционную коррекцию, и связь со сканерами восстанавливается.

– Откуда ты все это знаешь? – спросил мичман с неудовольствием.

– Аквондакуррский университет, восьмой семестр факультета прикладной астродинамики, – усмехнулся сержант. – На факультативах для особо одаренных студентов можно было узнать очень много интересного.

– А ты, значит, был одаренный.

– Подавал некоторые надежды…

– За что ж тебя поперли?

– А с чего вы взяли, янрирр мичман, что меня вдруг поперли? – улыбнулся сержант Аунгу.

– Хочешь сказать, ты закончил обучение и получил надлежащую квалификацию?

– Именно так, янрирр мичман. Магистр прикладной астродинамики, профессиональная квалификация – штурман военнокосмического флота второй категории…

– За каким тогда демоном, вместо того чтобы служить Эхайнору на передовых рубежах, как тебя учили и готовили, ты ошиваешься в пехоте?!

– Да врет он все, – лениво отозвался с заднего сиденья ефрейтор Бангатахх. – При всем уважении, янрирр мичман, но где вы встречали кхэримагистра, да еще астродинамики?

– С тех пор, как я повстречал кхэриэршогоннара, меня уже ничто не удивит…

– Ну, скажи, что соврал, – однако же настаивал ефрейтор. – Успокой мою душу… да и янрирр мичман переживает.

– Ну, может быть, и вру, – охотно согласился Аунгу.

Мичман открыл было рот, чтобы сказать чтонибудь особо обидное про всезнаек, грамотеев и брехунов, но «ракушка» вдруг вильнула, клюнула носом и резко пошла на снижение.

– Патруль, – сказал сержант с неудовольствием. – Точно говорю вам, у сканеров нынче перекур. Готовьте свой церрег, янрирр мичман, коли не потеряли. А ты, Банга, не отсвечивай побитой рожей, дабы не было лишних вопросов.

Пигрины и другие обитатели Сиринги

Было раннее утро девятнадцатого числа месяца, именуемого в местном календаре «пирайон», что произведено было от греческого «огнецветный», в день с невзыскательным названием «энатон», что, в свою очередь, означало «девятый», поскольку он и был девятым в декаде. В шесть примерно часов трансгал «Шаритхакраана» причалил к орбитальной станции, космопортом назвать которую ни у кого не повернулся бы язык по причине малости и неустроенности, что не мешало означенному космическому объекту с достоинством носить имя «Коронида». Впрочем, пассажирам и не было нужды покидать комфортабельные пространства трансгала. По истечении короткого времени они все теми же шелковыми голосами приглашены были занять места в первом из трех челноков, какие должны были доставить их на поверхность планеты Сиринга, а именно – в наземный терминал «Аркадия». Кратов и Дези сочли, что им следует проявить расторопность, и отбыли упомянутым первым челноком. Внутри челнок был в точности таков, как и во всех обитаемых уголках Галактики – уютный, обжитой и слегка пообтрепавшийся. Эта часть путешествия заняла не больше часа, на протяжении которого Кратов бессовестно дрых, уронив голову на плечо Дези. Та не особо протестовала: поначалу смотреть было не на что. А когда облачный слой расступился и Сиринга явила себя во всей блистательной красе, женщина деликатно и в то же время решительно высвободилась, не упустив придать кратовской голове более удобное положение (он почувствовал сквозь сон, какие у нее удивительно нежные и при этом сильные руки, и, разумеется, тотчас же заспал это ощущение), и припала к окну. Кратову же казалось, что он просто закрыл глаза, а когда открыл, пассажиры уже покидали салон.

Решительно отказавшись от помощи, Дези сама несла свою чудовищную сумку, которую ни разу еще от самой Земли не открыла. Кратов вышагивал рядом налегке, испытывая от этого изрядное неудобство и борясь с желанием посадить упрямицу на плечо вместе с ее багажом.

Терминал космопорта «Аркадия» казался слишком велик для пяти сотен вновь прибывших, которые потерянно сгрудились на небольшом пятачке необозримого и совершенно пустого пространства в ожидании встречающих. Он был заложен в расчете на солидный и постоянный пассажиропоток, до какого было еще весьма и весьма далеко. И, кстати, строился до сих пор: из дальних концов зала доносились невнятные производственные шумы и чтото беспорядочно полыхало под высокими сводами.

Прежде чем Дези успела проронить хотя бы слово: восхититься амбициозными масштабами сооружения либо высказать очередное «фе» его архитектурной тривиальности, Кратов увлек ее на свежий воздух. Там, на залитой ярким солнцем площадке перед космопортом, их дожидался гравитр. Макс Тиссен стоял возле распахнутой дверцы, всем своим видом демонстрируя безграничное радушие.

– Добро пожаловать на Сирингу, коллеги! – возгласил он.

Тиссен выглядел необычно; вернее сказать, Кратов никогда прежде не видел его расхристанным. Он был экипирован в тропическом стиле, как то: белые шорты, белая жилетка на голое тело, белая бейсболка с выдающимся козырьком и громадные темные очки. Все доступные обзору части тела его были покрыты ровным меднокрасным загаром.

– Зовите меня Макс, просто Макс, – промурлыкал Тиссен, обращаясь к Дези.

– Просто Дези, – откликнулась та несколько озадаченно.

Она задвинула сумку в дальний угол кабины, а сама с ногами устроилась на диванчике, прильнув носом к смотровому стеклу. Кратову не оставалось выбора, и он плюхнулся рядом с Тиссеном. Гравитр покачнулся. Усмехнувшись, Тиссен опустил ладони на пульт, и машина свечой взмыла в хрустальные небеса с редкими завитушками облачков.

– Бобровые Хатки – красивое место, – без предисловий объявил он. – Чистая вода, изумрудная травка… Что особенно приятно – там не бывает жарко.

– Высокая влажность?

– И это тоже. Все дело в крестолистах – это такие местные деревья. Хотя биологи упорно называют их ложнопапоротниками. А некоторые затейники считают животными.

– И чем же они замечательны? – вежливо спросил Кратов.

– Их очень много. Весь Берег Русалок… вы должны помнить это местечко, Консул… усыпан рощами и рощицами. Затем, они очень высокие и тенистые. Сядешь этак на песочек в узорчатой тени, откупоришь флакончик пива… – Тиссен мечтательно завел глаза. Кратов поглядел на него с изумлением. Таким жизнелюбивым он тоже его не знавал. – А еще они гуляют.

– Гуляют?! – не выдержала Дези.

– Натуральнейшим образом, сударыня. Вытаскивают лапы из песка и неспешно так перемещаются. Мы раньше полагали, что они гоняются за солнцем. Но для чего за ним гоняться? Днем оно светит, вечером заходит – не угонишься. Биологи грешили поначалу на возмущения магнитных полей, но не нашли закономерностей. Чтото эти разлапистые парни ищут, а что – не говорят… – Тиссен вдруг счастливо засмеялся. – Один чудак оставил на ночь в рощице гравитр. А сам отправился на бережок… гм… беседовать о возвышенном с подругой. Утром они вернулись, гравитр лежит на боку. А из кабины торчит ствол крестолиста в три обхвата и высотой со Стимфальский маяк.

– И что же? – с любопытством спросила Дези. – Неужели спилили?!

– Хотели, – серьезно сказал Тиссен. – Голову этому умнику. Слава богу, нашелся разумный человек… ну, не совсем, конечно, человек… шестирукий…

– Шестирукий?! – поразилась Дези.

– Ну да, тоссфенх. Вы знаете, кто такие тоссфенхи, Дези? Означенный тоссфенх посоветовал оставить у гравитра дежурного. Мол, ночью крестолист сам из кабины выберется и убредет по своим делам. И тут уж надо ловить момент и уводить технику. Пока в нее другой ствол не вскарабкался.

– Помогло? – хмыкнул Кратов.

– Всецело! Крестолист оттуда еще засветло эвакуировался. – Тиссен улыбнулся. – Забавную вы нам планетку подарили, Консул.

Дези с изумлением воззрилась на Кратова. «Заметьте, я еще не задала ни единого глупого вопроса, – читалось в ее зеленых глазищах, – но очень скоро задам много умных вопросов».

– Итак, Алекс Тенебра, – сказал Кратов. – Что я должен о нем знать?

– Биопсихолог. Большой человек. В буквальном смысле. Почти как вы.

– Чем он занимается?

– Помоему, пигринами. Это такие местные мохнатые зверушки. Держатся колониями по берегам рек, впадающих в Жемчужное море. С пигринами он ладит лучше, чем с людьми.

– Почему вы так решили?

– Это заметно. Он живет один. Избегает больших сборищ. Не говоря уж о всяких карнавалах, которые здесь устраивают раз в декаду, а то и чаще. Если все же удается его залучить в компанию, то он както исхитряется занять слишком мало места для его солидных статей. Говорит очень тихо. Сливается с пейзажем. Вещь в себе.

– Вы знакомы с Кантом? – воскликнула Дези уважительно.

– Конечно, знаком, – подтвердил Тиссен, подмигнув Кратову. – Густав Кант из поселка Грибные Горки, кто же его не знает?! – Он захохотал, а потом вдруг промолвил с недоверием: – Вы, Консул, и вы, Дези, проделали такой путь, чтобы повидать нашего затворника Алекса?

– Отчего бы нет? – сказал Кратов. – Это весьма любопытная персона…

Доктор Алекс Тенебра был предупрежден о визите и уже встречал их на стоянке гравитров на окраине Бобровых Хаток. «Оо!» – только и смогла прошептать Дези, завидя его. Несколько раз ее взгляд перемещался с Тенебры на Кратова, словно бы сравнивая, кто же из них громаднее. Тенебра и впрямь выглядел примечательно. Такой же загорелый, как и Тиссен, с грубыми, малоподвижными чертами лица и непокрытой глянцевой лысиной, в белом мешковатом облачении, в котором с трудом угадывались очертания комбинезона. При этом он сильно и, повидимому, намеренно сутулился, и все равно был почти на голову выше Кратова. С первого взгляда ухватывалось в нем нечто варварское, первобытное, как если бы комуто взбрела на ум причуда обрядить снежного человека в цивилизованные одежды. Когда он снял темные очки и, согнувшись втрое, куртуазно приложился губами к ладошке Дези, она успела приметить необычный охристый цвет его глаз.

– Собственно, вот… – промолвил Тиссен, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.

В присутствии этой громадины он мигом растерял былую уверенность.

– Спасибо, Макс, – отвечал доктор Тенебра отчегото шепотом. – Я позабочусь о гостях.

Тиссен с ощутимым облегчением скрылся в кабине гравитра.

– Я вас тут подожду, Консул, – сообщил он изнутри. – Вы же не останетесь здесь надолго, нет?

Доктор Тенебра неспешно водрузил очки на крупный нос с неестественно расплющенной переносицей.

– Пойдемте на веранду, что ли, – прошептал он печально. – Там не так жарко и ветерок. В лаборатории, прошу прощения, некоторое амбре… зверушки…

Бросив укоризненный взгляд на Кратова, одним не допускающим возражений движением отнял у Дези ее ношу – женщина даже пискнуть не успела, – и быстрым шагом двинулся по тропинке к видневшемуся на дальнем холме белому одноэтажному зданию. Визитерам не оставалось ничего иного, как последовать за ним налегке. Едва они поднялись на склон холма, как впереди внезапно и необозримо открылась спокойная водная гладь.

– Это море? – задохнувшись от восторга, спросила Дези.

– Река, – не оборачиваясь ответил доктор Тенебра. – Она называется Эйренис. Собственно, то, что вы видите – речная дельта: здесь Эйренис впадает в Жемчужное море. Конечно, никакого сравнения с дельтой Амазонки, не говоря уже о Волге. Все намного компактнее, я бы даже сказал: камернее. Но все равно впечатляет, не так ли?

– А это что там – птицы? – спросила Дези, указывая на недвижно парящие над водой темные лоскутки.

– Здесь не Земля, и здесь нет птиц, – сказал доктор Тенебра. – Это эмпластроны. С некоторой натяжкой можно считать их разновидностью хищных растений.

– На кого они охотятся?

Доктор Тенебра обернулся. На его жестком лице внезапно появилась улыбка.

– Если вы подплывете туда на катере, – сказал он, – эмпластроны станут охотиться на катер. Отсюда они кажутся маленькими птичками, но на самом деле это громадные штуковины. Все, что меньше пяти метров в любом измерении, не существует для их фоторецепторов.

С веранды открывался замечательный вид на реку и прибрежную рощу. Доктор Тенебра убрал со стола рабочие материалы – стопку записей на простой бумаге, придавленную корявыми обрубками дерева со следами чьихто мощных резцов, смел ладонью на пол труху, отогнал ногой выскочившего из норки в стене роботауборщика, белой крыски с черными шашечками на спине.

– Пиво? Вино? – спросил он нормальным голосом, только очень скрипучим, как рассохшаяся дверь. Похоже, именно это обстоятельство вынуждало его экономить фонетические усилия на публике.

– На ваше усмотрение, коллега, лишь бы холодное.

– Так что привело вас сюда, доктор Кратов?

– Например, пигрины…

Шум воды вплетался в разговор самостоятельным собеседником – спокойно и настойчиво. Дези, извинившись, взяла свой бокал с легким, почти бесцветным вином – вино было местное и, вполне возможно, домашнего изготовления, – передвинула кресло к самым перилам в дальний угол веранды и устроилась там, по своему обыкновению, с ногами. «Забудьте про меня». И про нее тотчас же забыли. Она умела этого добиваться. А еще она умела убедить самое себя в том, чего быть на самом деле не может. Ну вот, например… От речной глади отделился узкий блестящий язык чистой воды, легко преодолел расстояние до веранды… перехлестнул через порожек, змейкой обвился вокруг ножек кресла, где умостилась Дези, успокоился и притих, как наигравшийся щенок… Дези свесила пятку – вода вспучилась и прянула навстречу. «А вот и не достанешь!» Она часто развлекала себя в детстве таким способом. Никто не обращал внимания на эти игры, словно и не происходило ничего особенного. Так было и сейчас. Двое громадных мужчин сидели друг напротив друга за столом и вели странную, уклончивую беседу. Поединок, участники которого старательно делают вид, будто им безразличен результат.

– Вас действительно интересуют пигрины, мой друг? – спросил Алекс Тенебра.

– Честно? – засмеялся Кратов. – Я узнал это слово с час тому назад. И до сих пор не уверен, что правильно понимаю его значение. Пигрины – это чтото вроде наших бобров?

– На Сиринге нет млекопитающих. Нет, и не может быть, потому что Сиринга – это не Земля, и эволюция здесь идет по другим законам.

– Согласен, я упрощаю. Пигрины – это животные, которые одинаково комфортно чувствуют себя в воде и на суше. У них водоотталкивающий мех, который к тому же мило смотрелся бы на плечах модниц. Сейчас вы скажете, что это не мех. – Тенебра покивал, усмехнувшись. – Пигрины строят свои жилища из толстых стеблей прибрежных растений, которые срезают своими мощными челюстями… что еще?

– Вы неплохо подготовились, мой друг. Прошлой осенью со мной пытался беседовать репортер какогото молодежного медиаканала. Он полагал, что пигрины похожи на свиней.

– Хорошо хоть не спутал с пингвинами. Вероятно, юноша произвел это название от английского «pig». А я немного владею магиотским новолатом. Одна моя добрая знакомая постоянно жалуется в своих редких, увы, посланиях: « Пигриция ^[52] одолела… ничего неохота делать…»

– Я слыхал, Магия – довольно унылый мирок. Посоветуйте ей сменить обстановку. Например, на наш Берег Русалок. Я подыщу ей занятие по душе, и она сама не заметит, как излечится от лени.

– Не думаю, что она согласится. Это простое женское кокетство. На самом деле моя знакомая – очень энергичная и занятая особа. Да вы, наверное, о ней слыхали – Озма.

– Вы знакомы с Озмой?! – спросил доктор Тенебра уважительно.

– Горжусь этим знакомством и даже афиширую на каждом шагу. В надежде, что оно сообщит мне значимость в глазах собеседника.

– И как? Удачно?

– С переменным успехом.

– Ведь она, кажется, постоянно проживает на Эллемаре?

– Едва ли. Она вообще мало где задерживается подолгу. Хотя в последнее время отдает явное предпочтение миру, упомянутому вами. Между прочим, Светлые Эхайны на своем языке, эххэге, называют планетуметрополию «Эхлиамар». А вот на эхойлане, языке Красных Эхайнов, тут вы правы, оно произносится «Эллемар». В официальных источниках Федерации, насколько мне известно, используется первый вариант, хотя ваш не в пример благозвучнее.

– Ну, возможно… В конце концов, я не лингвист, а биолог. А вы, мой друг, для репортера изрядно осведомлены в эхайнских реалиях.

– Разве я говорил, что я репортер?

– Вначале я подумал, что так оно и есть. Кому еще может понадобиться биологотшельник, подвинутый на местной фауне? Но вы серьезно эрудированы, практически не путаетесь в топонимике и различаете эххэг и эхойлан. Для репортера вы слишком немногословны, несуетны и основательны. Особенный загар выдает вашу причастность к внеземным инициативам. Я не наводил о вас справок, но напрашивается определенный вывод…

– Это может послужить препятствием к продолжению разговора?

Доктор Тенебра пожал плечами:

– С какой стати? Мне интересно.

– И я подумал о том же… Так что вы расскажете нам о пигринах?

– Не уверен, что мой рассказ будет любопытен для неспециалиста.

– Это прошлогодний юнец вас так разочаровал?

– И он тоже. Хотя вы лучше подготовлены и не очень похожи на репортера. – Тенебра вдруг осознал, что давно уже коечто, а точнее – коекого упускает из виду. – Да и ваша спутница…

Он осекся. Поскольку поймал себя на мысли, что не до конца уверен в половой принадлежности второго собеседника, который за все это время не проронил ни слова. То есть вначале было очевидно, что это молодая женщина, ухоженная, довольно привлекательная, даже эффектная. Но теперь в углу веранды сидел, болтая ногой в разбуханном ботинке, самого развязного вида юнец, наряженный черт знает во что.

– …ваш спутник, – закончил он в тяжком недоумении.

– Спутник?! – Кратов вскинул брови. – Хм… возможно… Ну да, я не репортер. Я ксенолог. Знаете, что это такое?

– Персона, которая считает, будто знает все о том, чего не знает никто.

– Вы только что дали классическое определение дурака.

– Разве вам не приходилось ощущать себя дураком?

– И очень часто. Но, как правило, не слишком долго… Впрочем, я не только ксенолог. Сами посудите: что здесь делать ксенологу?

– И действительно, – согласился Тенебра со всей деликатностью.

– Если угодно, я мемуарист. Вот уже несколько лет очень прилежно привожу в порядок свои воспоминания.

– Не рановато ли? – хмыкнул Тенебра.

– Поверьте, мне есть что вспомнить.

– Но при чем тут пигрины?

– Когдато я имел некоторое отношение к началу колонизации Сиринги. А затем надолго отошел от темы. Для меня было откровением, что на Сиринге, оказывается, есть своя уникальная, ни на что не похожая биосфера.

– Вот как? Разве вы не знали, что это планета голубого ряда?

– Да, конечно же, знал… Но все время видел Сирингу с высоты в несколько сотен километров. Побывать на поверхности так и не удосужился. Аркадия, Жемчужное море, Карминное море… все это так и осталось для меня красивой мечтой. Абстрактной, как и всякая красивая мечта. И вдруг обнаруживается, что моя мечта довольнотаки густо населена – теми же пигринами, например.

– И не только! – сказал Тенебра с неожиданным воодушевлением. – В Жемчужном море обитают плиоцеты – гигантские сородичи пигринов. Их трудно изучать, потому что они строят свои дома на большой глубине, создавая там воздушные купола и пополняя их атмосферным воздухом, который переносят в защечных мешках. Правильнее сказать, до плиоцетов пока не доходят руки. К тому же они совершенно безопасны для колонистов. Иное дело – сирисциллы, они же «сциллы Сиринги», на этих тварей постоянно ведется охота, потому что они нападают на небольшие суда и даже на прибрежные поселения.

– Наверное, их не очень радует внезапно образовавшееся соседство с такими эксцентричными и шумными существами, как люди.

– Сирисциллы нападают даже на плиоцетов. Хотя в этом случае предугадать исход схватки не всегда удается. К тому же плиоцеты – стадные существа, а их челюстной аппарат сам по себе страшное оружие…

– Вы настоящий энтузиаст. Рассказываете об этих малосимпатичных тварях с той же теплотой, что и о кошках или собаках.

– Я небольшой ценитель одомашненных животных. В них сохранилось так мало естественного, что они порой кажутся ближе к людям, нежели к дикой природе. А пигрины выглядят весьма располагающе. У них живая мимика, выразительные глаза…

– Янтарного цвета?

– Почему вы решили, что янтарного?

– Я просто спросил.

– И янтарного тоже. Но по преимуществу красноватобурого. Этот оттенок почемуто принято называть «каштановым», но не применительно к цвету глазной диафрагмы. – Алекс Тенебра помолчал, водя длинным пальцем по кромке своего бокала. – Мои глаза не столь выразительны, уж не обессудьте. И цвет их вполне обычен для тех мест, откуда я родом.

– Я знаю, – сказал Кратов. – Я же ксенолог… Прежде чем мы продолжим, хочу, чтобы вы знали. Одно ваше слово – и разговор прервется, мы оба просто встанем и уйдем из вашего дома. Никаких продолжений, никаких последствий.

– Жаль, что пигрины интересуют вас меньше, чем моя скромная персона.

– Это не совсем верно. В более подходящее для того время я с готовностью и непритворным любопытством прослушаю вашу лекцию о биосфере Сиринги. И буду самым благодарным экскурсантом по воздушным куполам плиоцетов. А если пофартит, даже подстрелю парочку сирисцилл – когдато я неплохо стрелял.

– Тогда так. Вот вам формулировка, и она проста даже для ксенолога. То есть исключает неясность толкования. Я хочу знать, доктор Кратов, кто вы и с какой целью стоите на пороге моего дома.

– Если я скажу, что просто захотел на вас посмотреть, вы успокоитесь?

– Нет, – ответил Тенебра.

– Но вы не выглядите взволнованным.

– Я такой же гражданин Федерации, как вы и ваш… ваша… ваше сопровождение. На меня распространяются все права личности. И я действительно могу просто захлопнуть дверь перед вашим носом.

– Но не делаете этого.

– Удивляюсь, что меня удерживает от этого рационального решения.

– Наверное, то, что вам объяснили, да вы и сами не раз убеждались на практике: граждане Федерации изначально дружелюбны и всегда готовы прийти на помощь незнакомым людям.

– Даже когда никто не просит о помощи.

– Вас это раздражает?

– Скорее, удивляет.

– Поэтому вы и выбрали Сирингу? Подальше от утомительного сопереживания совершенно посторонних людей?

– Я по натуре анахорет. Люблю тишину и уединение. К тому же моя работа с речными животными приносит пользу науке. Редко случается, чтобы хобби наконец стало любимой профессией…

– Доктор Вифстранд, – сказал Кратов отвратительно казенным голосом. – Прошу вас, оставьте нас наедине на несколько минут.

Алекс Тенебра, откинувшись в кресле и обхватив себя за плечи, с безмерным любопытством наблюдал за происходящим.