Текст книги "Дураки"

Автор книги: Евгений Будинас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц)

Просидев за полковником в домохозяйках и до последнего времени не зная нужды, Надежда Петровна к своим сорока годам не умела ничего. Когда, напечатав одним пальцем какое-то письмо, она положила его Виктору Евгеньевичу на стол, он содрогнулся. Такого количества ошибок, помарок, поправок он еще не видел. Высказал ей все, что об этом думает. Она заплакала и вышла, как с облегчением решил Дудинскас, навсегда.

Но назавтра на столе у него лежало новое письмо – идеальный, исполненный по всем стандартам образец машинописного творчества.

– Вы это саминапечатали?

От удовольствия Надежда Петровна зарделась, как молочница.

Через несколько месяцев она уже уверенно и легко заправляла всеми и вся, став незаменимым человеком в «Артефакте», вторым после водителя Димы Небалуя, но зато первым по беззаветной преданности шефу.

ошибки свои и чужие

– Тебя на эту «солидную» фирму кто вывел?

– Косыгин.

Правая рука Вовули директор по финансамПетя Косыгин, молодой, но очень талантливыйэкономист. Они с Лопуховым вместе играли в волейбол, там и познакомились.

– Так вот, отправляй своего Косыгина в Москву и объясни ему, чтобы без денег он не возвращался.

– Понял.

– Нет, зови его сюда, этого волейболиста, я ему сам объясню, что почем. И разъясню, чем такие истории заканчиваются.

– Не понимаю только, при чемтут волейбол?

Через месяц Вовуля заходит к шефу уже совсем расстроенный. В руках держит какой-то листок.

– Вот, – говорит, – разбирал в столе бумаги. Нашел. Третьим недостатком Вовули было упрямое нежелание хотя бы финансовые документы содержать в порядке. На любую просьбу найти какую-нибудь платежку Вовуля тут же принимался рыскать в бумагах, потом обескуражено поднимал голову:

– Вот, блин, куда-то задевалась.

Вовуля работал творческии был свято убежден, что скрупулезность для его бухгалтерии убийственна. «Зачем здесьпорядок, когда вокруг бардак?» К слову, он совсем не заблуждался, правда, чтобы это понять, Дудинскасу понадобилось почти пять лет.

– Косыгин вернулся?

Нет, Косыгин не вернулся, но в ящике их общего стола Вовуля обнаружил этот листок, оставленный им перед отъездом: «Прошу освободить меня от занимаемой должности по собственному желанию».

Выслушав все, что в таких случаях положено, Вовуля за Косыгина вступился:

– Нельзя с ним было так. Человек хотел, как лучше, он же не виноват, что его кинули.

– Или он – нас. И удрал, как последний подонок. Говорил Дудинскас о Косыгине, но смотрел в упор на Вовулю.

– Ни один творческий человек с вами не сработается, – сказал Вовуля, обидевшись. Еще не зная, как он сам Дудинскаса кинул.

Сразу после презентации «Технологии бизнеса» кредит, как Виктор Евгеньевич и полагал, был «Артефакту» предоставлен без проволочек и на самых льготных условиях.

Печатную машину тут же купили, но с финансами Вовуля пролетел. Брали-то кредит в долларах. А тут обвал денежного курса. Когда опомнились, оказалось, что отдавать (в пересчете на рубли) надо в шесть раз больше, чем получили.

– Вот, блин, взяли бы рублями, вообще вышло бы почти бесплатно. Тут я, похоже, и впрямь лопухнулся.

На самом деле, как пояснил Миша Гляк, взяв кредит рублями (что сделать, к слову, гораздо проще, чем валютой), можно было никакого оборудования и не закупать. Достаточно бы приобрести доллары, через полгода их продать – вшестеро дороже (из-за инфляции), спокойненько погасить кредит, выплатить проценты, а разницу положить в карман. И жить безбедно, причем на вполне законных основаниях. Как все умныевокруг и делали.

– На ошибках учатся, – сказал Вовуля. Дудинскас молчал.

– Только вы на меня не кричите, – попросил Вовуля.

чувство хозяина

В таких случаях Виктор Евгеньевич не кричал. Он никогда не кричал, если пролетали по-крупному. Тогда он надолго замолкал, насупившись. А уж поводов хватало. Ведь директоров на его «Ноевом ковчеге», как называли «Артефакт» в газетах, трудился уже добрый десяток: директор автохозяйства, директор колбасного завода, полиграфический директор, технический директор, управляющий подсобным хозяйством... И все как один обладали исключительной способностью слинять в самый неподходящий момент.

Боря Пушкин, приятель Дудинскаса еще по работе в газете, а теперь издательский директори один из учредителей фирмы, выпускал трехтомник сказок. Выпустил первый том, приходит и говорит:

– Все в порядке, книги готовы. Я пошел в отпуск. Сто тысяч книг, весь тираж, месяц пролежали на складе. Это притом, что деньги на их производство с трудом одолжили под десять процентов в месяц. Десять тысяч книг, считай, выкинули в Черное море. Но Пушкина это как бы не касается. Уехал в Гурзуф, на Южный берег Крыма.

Вообще-то кричал он лишь в двух случаях: досадуя, что его не понимают, и когда перед ним оправдывались.

– Безумцы! – орал он. – Что вы оправдываетесь? Вы не оправдываться должны, а со-жа-леть! Это же не мне, а вам нужно! Я и до «Артефакта» уже кое-кем был. Вы же загнетесь, вы же всю жизнь прозябать будете – с вашими совковыми привычками никогда ни за что не отвечать.

– Или загнемся, – отмечали нелогичность, – или будем прозябать.

Те, кто догадывался, что орет Виктор Евгеньевич не на них, а от обиды за них,не очень-то и обижались.

– На Западе вы и решетку канализационную не найдете, чтобы в тепле переночевать...

В прошлой, совковой жизни Дудинскасу так долго внушали «главную задачу» – воспитать в каждом чувство хозяина,что разницы между правом собственностии «чувством» хозяина он не ощущал. Упорно не понимая, что хозяин, то есть собственник,здесь все же он, поэтому ему за все и отвечать. И никто ему каштаны из огня таскать не будет.

старый дурак

Но сейчас Вовуля не оправдывался, а только сопел от досады. И повышать на него голос Виктор Евгеньевич не стал. А дождавшись, когда тот выйдет из кабинета, громко и отчетливо произнес:

– Старый дурак.

К Вовуле-то это замечание никак не могло относиться, так как он был почти на двадцать лет моложе.

Надежда Петровна, только что вошедшая, недоуменно оглянулась. Потом посмотрела на Виктора Евгеньевича. Дудинскас сидел в кресле, вжав голову в высоко поднятые плечи, и был похож на попугая, который разговаривает сам с собой. Она засмеялась. Впервые за все время их совместной работы. Это было так неожиданно, что засмеялся и Дудинскас.

– Корову не продуем, – почему-то сказал он, продолжая смеяться. – Когда начинали, у нас ведь вообще ничего не было. Кроме долгов.

классификация

Выражение «новый русский» сразу устоялось и всем понятно хотя бы из-за множества анекдотов. Но здесь-то не Россия. Однажды Дудинскас и придумал для удобства общения: новые дурни.Затем появились «новые умные»и «старые умные».Новые дурни и новые умные от прежних отличались только тем, что они уже разбогатели: дураки не поумнели, умные тоже не заметно чтобы поглупели. Как оказалось, ум и богатство никак не связаны.

Такой «классификацией» Виктор Евгеньевич обычно и пользовался, не очень беспокоясь, что может кого-то этим обидеть, – начал-то он с себя: старый дурак.

Много позже Дудинскас признался, что весь его бизнес,вся судьба «Артефакта» – это история того, как они были разной категориидураками.

что же дальше?

Из всех издательских затей Виктор Евгеньевич больше всего дорожил придуманной им серией «Встречная мысль». В ней они выпускали книги известных московских «публицистов от экономики» и его давних друзей, которых он считал своими учителями.

Василий Селюнин, Николай Шмель, Анатолий Стреляков – они, как тогда казалось, точно знали и что происходит,и куда надо быидти.

Главным редактором серии Дудинскас сумел заполучить самого Геннадия Степановича Ягодкина, профессора и народного депутата СССР, что сразу вывело его издательство из разряда провинциальных.

Это произошло вскоре после того, как с перестройкой для них все уже окончательно определилось и от Горбачева ушел его помощник и друг Ягодкина – академик Николай Петрушин.

...В Вильне танки месили толпу у телевидения, коммунисты пытались вернуть литовский народ в совковое стойло, а Михаил Сергеевич мялся и публично оправдывался, недоумевая, как такое случилось.

– Вы не подлец, Михаил Сергеевич, – сказал ему Петрушин, – но своим поведением вы потакаете подлецам и развязываете им руки.

Для Геннадия Степановича Ягодкина и его друга Николая Шмеля, тоже профессора и народного депутата, уход Петрушина стал крушением последних надежд. Они ведь еще мечтали с помощью Петрушина как-то воздействовать на «запутавшегося» генсека, предающего интеллигенцию, которая с первых шагов его так поддерживала.

Дудинскас поздно вечером позвонил, супруга Ягодкина шепотом рассказала ему о случившемся и сообщила, что приятели, втроем, с горя где-то набравшись, только что завалились, пьяные, как водопроводчики, грязные, как из канавы, без шляп, а Геннадий Степанович и без пальто, правда, при кашне, обмотанном вокруг шеи на хулиганский манер, кроме того, у него разбиты очки...

Назавтра, когда Виктор Евгеньевич до него все же дозвонился, Геннадий Степанович на вопрос: «Что же теперь будет?» – строго, хотя и не без печали в голосе, ответил:

– То и будет, Витя, что мы с тобой сами сумеем... Больше ничего.

И тут же не раздумывая принял приглашение редактировать «Встречную мысль». Под его началом и выпустили в общей сложности около миллиона томов.

К полному восторгу Вовули Лопухова, который Геннадия Степановича боготворил.

люди хорошие...

И вот Вовуля приходит и говорит:

– Кто этот мусорбудет покупать? Кроме, конечно, Пиявкиной, которую сразу размели эти дуры...

Сборник статей известного экономиста-рыночника Ларисы Пиявкиной у них действительно размели. Но, увы, не из-за содержания. Расхватали книжку девицы. Из-за обложки с портретом красивой грустной женщины и интригующим названием «Можно ли быть немножко беременной?».

Обидевшись за авторов, дружбой с которыми он всегда дорожил, Дудинскас рассвирепел.

– Это кто, по-твоему, мусор?! Не на этом ли «мусоре» ты вырос?

– Люди хорошие. Но кто их теперьбудет читать?

где выход?

Нет, Вовуля не разочаровался в своих кумирах. Просто он теперь жил, как они учили. Применив теорию к практике.И книги для него теперь были товар,поэтому он считал их на тонны, прикидывая, сколько с каждой тонны можно снять выручки. Его в литературе теперь занимали только два вопроса: «Сколько весит?» и «Сколько стоит?»

Иногда, правда, восхитившись очередной издательской выдумкой, он говорил, потирая ладони:

– С руками, блин, оторвут.

Но с руками не отрывали.

Рублевый курс стремительно падал. Взлетели цены на бумагу, на типографские услуги, на бензин. Производство дорожало, но поднимать цену на книги не имело смысла: еще стремительнее дорожала колбаса, а когда каждый день растут цены на продукты, людям уже не до книг. Государственная книжная торговля рухнула сразу, а прилавки частников были завалены дешевыми детективами и порнухой. И с множеством своих замечательных книг они едва вскочили в последний вагон, с грехом пополам успев их как-то спихнуть. Да и то: отправили контейнеры с книгами в Свердловск – не вернулись ни книги, ни деньги, ни контейнеры, отгрузили два вагона в Польшу, связавшись с еще одной «солидной» фирмой, – тоже пропал след...

– Ну хорошо, а что же дальше? – обескураженно спрашивал Вовуля.

Нужно было где-то брать деньги – на возврат долгов, а теперь еще и на погашение этого дурацкого кредита, катастрофически растущего из-за инфляции.

Боря Пушкин, главный издатель, в ответ только пожимал плечами, что из-за природной сутулости получалось у него хорошо.

А вот Миша Гляк ответ знал:

– Учитесь торговать.

не те дрожжи

Дудинскасу это совсемне подходило. И Боре Пушкину тоже, как и всей их издательской команде. Всю жизнь они учились делать хорошие книги и неплохо научились, и сейчас никто не халтурил, отчего их книги всем нравились. Во всяком случае, всем, кто в этом понимал. И у кого, к сожалению, на книги уже не было денег.

Никогда раньше Дудинскасу, да и всем им не приходилось задумываться над тем, что и хорошо сделанное нужно уметь хорошо продать.И теперь они оказались беспомощными, как котята. Продавать – другая работа.В другое время и в другом месте нужно было родиться и как-то иначе жить, чтобы научиться считать книги на килограммы и тонны.

Даже на Вовулю здесь рассчитывать не приходится. Он хоть и позже вырос, но все на тех же дрожжах.

своя ниша

Оставалось или бросить все к чертям собачьим... Или придумать способ спокойно зарабатывать деньги, при этом вообще не торгуя.

Такой способ даже Вовуля помнил, застав самый краешек совковой поры, когда все и работали себе спокойно, выполняя плановый госзакази нимало не заботясь, куда потом заказчик девает все заказанное. Откуда такие заказы берутся, хорошо помнил Виктор Евгеньевич Дудинскас, журналист: дорогу в начальственные кабинеты он всегда знал.

А тут, как нарочно, о нем наверху и вспомнили.

спасательная команда

Неожиданно позвонил Месников. Точнее, позвонила Надежда Петровна, разыскав Виктора Евгеньевича в ялтинском Доме творчества и всполошив своими звонками мирный уклад писательской богадельни.

– Виктор Евгеньевич, с вами хотят говорить Владимир Михайлович, – сообщила она звонким от волнения голосом. И добавила, перейдя на возвышенный шепот, что хотят они – по поручению самого председателя Совета министров Михаила Францевича Капусты. – Просят позвонить в любое время суток, даже домой.

В солнечной Ялте под водительством профессора Геннадия Степановича Ягодкина проходил прощальный выездной редакционный совет «Артефакта». Красиво жить не запретишь, и Виктор Евгеньевич собрал своих именитых друзей-публицистов, а теперь еще и авторов его издательства не где-нибудь, а в Доме творчества Литфонда Союза писателей СССР. Благо не сезон, и льготные путевки удалось закупить совсем дешево. Для членов Литфонда они вообще ничего не стоили. Хорошее питание, комфортное жилье обошлись в итоге даже дешевле, чем если бы собраться в «Артефакте». Это были последние литфондовские льготы, последняя «писательская халява» накануне предстоящего развала – и Союза писателей, и СССР.

Весна, но было грустно. Все понимали, что со своими «умными» статьями и очерками никому они больше не нужны. В «серьезной» публицистике отпала потребность, теперь нужна клюква,делать ее они не умели и не хотели. Спасибо Дудинскасу, собрались в последний раз, попрощаться.

– Виктор Евгеньевич, как в Ялте погода? – спросил Владимир Михайлович, когда Дудинскас до него дозвонился.

Погода в Ялте была замечательная. Уже все цвело. И так трогательно, что это интересует правительство Республики...

– Ладно вам, – тяжело вздохнул Месников. – У нас тоже погода хорошая, правда, митингуем.

В теплые апрельские деньки рабочие крупнейших заводов побросали работу и вышли в спецовках на улицу с требованиями остановить рост цен или увеличить зарплату. Это было совсем не похоже на шумные митинги неформалов, потому что никто не кричал, не нес плакатов и флагов. Но за спокойствием вышагивающих по проспекту пролетариев угадывалась мрачная решимость.

Начальники испугались. На правительство наседали с двух сторон. Даже с трех. ЦК партии требовал от Капусты решительных мер по наведению порядка. Горлопаны в Верховном Совете настаивали на немедленном проведении рыночных реформ. Рабочих реформы не занимали: они хотели нормально жить на свою зарплату и требовали прекратить бардак, отправив Горбачева в отставку и разогнав на заводах парткомы... Но при чем здесь Дудинскас?

– Вы там очень заняты? – Месников откашлялся.

– Владимир Михайлович, давайте прямо.

– Ладно. Как думаете, не могли бы вы пригласить к нам в гости всех ваших друзей?.. – Ну, Ягодкина, Селюнина, Стрелякова, Шмеля. Хорошо бы эту... Ларису Пиявкину...

На презентации «Технологии бизнеса» он с ними познакомился. И вот, оказывается, всех запомнил, поименно...

– Может быть, академика Петрушина? – подсказал Дудинскас, еще не вполне понимая, о чем идет речь. – Он тоже здесь, залечивает раны в кругу друзей.

– Это было бы потрясающе, – голос Месникова оживился. – Мы подослали бы за вами самолет.

– Владимир Михайлович, не терзайте! Можете вы объяснить, наконец, в чем дело?

Дело, оказалось, в том, что правительством Республики был подготовлен проект антикризисной программы.И премьер-министр Капуста возжелал ее показать московским «рыночникам» – перед тем как обнародовать.

– Хотелось бы посоветоваться с умными людьми. По мере возможности, чтобы неформально...

– Самолет, я думаю, это слишком... – Дудинскас уже прикидывал, как бы это дело обставить. От возможности оказать услугу «родному» правительству не отказываются. – Если лететь, так можно и рейсовым... Через двадцать минут я вам перезвоню.

– Спасибо. Как вы понимаете, все расходы, включая гонорар, берет на себя приглашающая сторона.

В том, что друзья-публицисты его поддержат, Виктор Евгеньевич не сомневался.

Приятно уже то, что они оказались хоть кому-то нужны. А может быть, будут и полезны.

консилиум

Проект программы выхода из кризиса, подготовленный группой местных разработчиковпо заказу правительства Республики, москвичи уселись читать сразу по прибытии. Благо разместили их в двухэтажных особняках правительственной резиденции в центре города, и у каждого, кроме гостиной, просторной спальни и санузла с ванной, был еще прекрасно обставленный кабинет. Работа для всех тоже привычная – за годы перестройки чего только не читали, не правили, не писали.

К ужину вышли растерянные.

Программа, написанная в духе партийных докладов недавнего прошлого, никуда не годилась.

Но стол был роскошный. Особенно впечатляло аппетитное жаркое в пыхтящих паром чугунках. Поэтому говорить о прочитанном старались мягко. Как если бы пришлось осматривать больного, у которого рак, последняя стадия, и уже разрослись метастазы, но при живом еще пациенте прямо не скажешь.

Хозяин стола Михаил Францевич Капуста, коренастый, широкий и большеголовый крепыш, понял все сразу.

Начал он, как и полагается, с тоста за гостей, держался по-свойски, много шутил и о деле тактично не заговаривал. Уже после третьей, умело перескочив содержательную и как бы ненужнуючасть разговора, успокоил гостей, снимая неловкость:

– Ну что-то, я думаю, пригодится? Какие-то отдельные положения, может быть, наработки... Нам ведь и надо-то только наметить выход...

– Выхода нет, – шепнул Ягодкин, – есть тупик.

– Если честно... – начал было Василий Селюнин. Но его перебил Николай Шмель, профессор и депутат:

– Михаил Францевич, а почему вы позвали именно нас? – спросил он, мягко обратившись к Капусте, который, привстал и, прижав одной рукой пиджак к заметно выпуклому животу, другой раскладывал по тарелкам картофельные драники и обильно поливал их густой сметаной.

– И зачем? – все-таки влез Селюнин.

Михаил Францевич, смутившись, что-то промямлил в ответ. О цвете экономической мысли и о таланте излагать все, чтобы понятно.

– Хотите ли вы, действительно ли хотитеуслышать наши суждения? – спросил Шмель, мягко, как больному, улыбнувшись.

Михаил Францевич именно хотел. Иначе зачем бы их приглашали?

На него было жалко смотреть. Премьер-министр от неловкости вспотел, отчего снял просторный пиджак и пристроил его на спинку стула. Салфеткой он промакивал широкий лысый лоб, переходящий в затылок.

– Программы нет, – как скальпелем, приговорил доктор Шмель. – И «материал» нельзя использовать. Было бы политической ошибкой.

– Ни одного абзаца, – дорезал пациента Селюнин.

спаситель

– Вы не обращайте на них внимания, – попробовал как-то смягчить ситуацию профессор Ягодкин, по образованию дипломат. – Я думаю, с утра, на свежую голову, о чем вы, извините, – показывая на стол, – так неплохо позаботились, они смогут изложить на бумаге свои соображения. Разговаривать культурно они не умеют – только писать и соображать.Особенно «на троих».

Капуста обрадовано согласился. Чувствовалось, что ему очень не хотелось продолжать за столом этот неприятныйразговор.

– Я тут вообще подумал... Вот так вот всем вместе засесть на денек-другой... И что-то удобоваримое сварганить. А?.. Фактура под рукой... Время нас, понимаете, поджимает. А деваться некуда. Со всех сторон наседают. – Капуста ребром ладони провел по горлу.

Все замолчали. Упираться с чужим и дохлым текстом никому не хотелось. Тем более что назавтра Дудинскас обещал поездку в свою деревню.

– Профессия у нас как бы не та, – попытался за всех вывернуться Селюнин, – мы ведь больше по литературной части.

– Так нам и нужно-то для газеты! – Михаил Францевич оживился. – Жизнь, она сама откорректирует. Подскажет естественный выход... Тем более что сегодня и представить невозможно, как оно еще повернется.

– Весь вопрос в том, что вы от этой программы хотите, – сказал Шмель. – Успокоить народ?

Нет, этого Капуста не хотел. Он хотел, чтобы от него отцепились. Он хозяйственник, реалист, он и без всякой программы знал, что ему делать в этом «сборочном цехе». Собрать в правительстве свою команду, подтянуть проверенных людей, заставить всех вкалывать, а самому как-то разобраться с этими горлопанами в Верховном Совете, надурить с ценами Москву, работать хорошо...

– Ну да, – огорченно сказал Капуста, окончательно поняв, что попытка на чужом горбу въехать в рай не удалась. – Я так и думал... Но очень уж хотелось с вашей помощью как-то по-новому посмотреть на нашу провинциальную жизнь. В свете новых тенденций...

– Может быть, попробуем иначе? – Виктор Евгеньевич, наконец, отважился.

Все на него посмотрели. Сейчас любое бы подошло, что ни предложи.

– Может быть, я и попробую «сварганить удобоваримое»? А потом бы, уже все вместе, подкорректировали...

– Правильно. Надо выручать, – цинично оживился Селюнин.

Капуста с сомнением посмотрел на Дудинскаса.

– Этот понимает, – авторитетно поддержал приятеля профессор Ягодкин. – Он сделает. А мы потом все вместе посмотрим, поправим, – не моргнув глазом, соврал он.

На том и порешили, к всеобщему облегчению. Завтра к обеду все сдают Виктору Евгеньевичу свои замечания и предложения, люди Капусты подвезут необходимые материалы...

Михаил Францевич под локоток вывел, почти вытолкал Дудинскаса на улицу. Теперь они вдвоем прохаживались по аллее вдоль охраняемого забора. Уже набухали почки, в свете галогенных фонарей кое-где зеленели листики. От тоски и безнадежности предстоящей работы хотелось плакать.

– Значит, так. Творить будешь здесь, тут все условия, мы тебя здесь и поселим. Я пришлю команду специалистов, там их человек двадцать. Институт экономики, Комитет по статистике, юристы, Госэкономплан... В полное твое распоряжение.

– Спасибо, Михаил Францевич. Только мне никто не нужен. Сначала я напишу болванку...Капуста посмотрел недоуменно.

– Это у нас так называется, – пояснил Дудинскас. – Первый, грубый вариант. А ваших уже потом подключим. Цифры вставить, уточнить какие-то детали.

– Ничего, пусть сидят.

– Как хотите. Но мне нужна только машинистка и толковый курьер.

– Ты лучше скажи, сколько тебе нужно времени, – Капуста посмотрел на часы.

Виктор Евгеньевич в уме прикинул. Газетный лист – это двадцать две страницы на машинке. За день у него обычно выходило не больше трех-четырех.

– Минимум неделя.

Теперь Капуста прикинул. «Болванку» придется ведь еще перекраивать...

– Пять дней. Надо уложиться в пять дней.

– Семь, – твердо сказал Дудинскас. – Причем два дня вообще выпадают. Мне ведь надо разобраться с гостями.

Про гостей Михаилу Францевичу было понятно. Это святое, экономика потерпит. Он был все-таки свой мужик,приоритеты понимал правильно.

– Жаль, но у меня с вами в деревню не получится, – сказал он, оправдываясь. – Надо в столицу отскочить. Вы уж там с Владимиром Михайловичем... Они когда уезжают?

– Селюнин сегодня, остальные послезавтра вечером... Вы не беспокойтесь, с Геной Ягодкиным я договорюсь, Геннадий Степанович – человек свой: текст передам ему факсом, они там посмотрят, и в следующий понедельник он будет здесь. Со всеми поправками.

Когда они вернулись в банкетный зал, Месников, весь вечер угрюмо молчавший, а теперь оживший и увлеченно толкующий с москвичами, посмотрел на Дудинскаса с благодарностью и даже заговорщицки подмигнул. Виктор Евгеньевич деланно вздохнул, двумя руками обхватил голову, потом погрозил ему кулаком.

Что будет с антикризисной программой, пока еще не очень ясно, но вот отношения с первым вице-премьером, похоже, по-настоящему сделались.

– А как с гонораром? – поинтересовался Стреляков, когда, отдав честь, милиционер закрыл за машиной хозяев резиденции железные ворота. – Зажмут ведь, как всегда, гады.

В разговоре он не участвовал, так как еще после обеда, не снимая ботинок, прилег отдохнуть и заснул. Вышел к столу уже к шапочному разбору, теперь босиком.

– Презираю я эту нашу холопскую готовность вкалывать за еду...

компенсация

Приехав в Дубинки к середине дня, друзья Виктора Евгеньевича едва успели размять отекшие в дороге ноги, как подрулил Владимир Михайлович.

Часа два ходили, рассматривали, расспрашивали. Больше всего зацепило Стрелякова. Зависть крестьянская из него так и перла.

– Во раскрутил! Это же интереснее, чем сочинительствовать!

Сюжетов и впрямь хватало. Дудинскас, рассказывая, упивался. Еще и оттого, что Стрелякова в знании жизни он как бы переплюнул:

– В магазинах шаром покати – надо выделять садовые участки работникам издательства и всем, кто в городе. Чтобы как-то могли прокормиться. На правлении принимаем решение: по четыре сотки каждой семье. Сразу скандал, сразу обиды: «Земли вам жалко, что ли?» Ладно, как хотите. Земли не жалко. Запахали поле трактором. Не с лопатами же упираться. Вдоль дороги выставили вешки: каждому желающему отмерили по восемь метров. Это, мол, ширина участка. А в длину – бери сколько хошь... В первый же теплый день понаехали семьями, стали на карачки и вперед. Сколько освоишь, столько твое. Один Дима Небалуй, мой водитель, вы его знаете, отказался: «С ума посходили! А мне, говорит, не надо...» Короче, по четыре сотки освоили только две семьи. Одно дело – на собрании выступать, другое – на земле упираться... Это вам к вопросу, раздавать ли крестьянам землю. Раздавать-то можно, но вот кто возьмет.

– Что значит, кто возьмет? – возмутился Стреляков.

– То и значит. Мы вот построили два дома. Один для управляющего, другой для семьи свиноводов. Свиньи – дело тонкое, им нужен особый уход. Объявили конкурс, опубликовали условия. Во-первых, семья должна быть полная – отец, мать, дети, теща, во-вторых, хозяин чтобы непьющий; в-третьих, они должны хоть что-то в работе понимать... С отделкой дома не спешим – приедут, пусть обустраиваются на свой вкус, а мы пока к ним и присмотримся, а то потом не выселишь... Кроме дома обещаем еще и денежную ссуду. Покупайте поросят, корма, сами хозяйствуйте, а мы будем у вас приобретать свинину, причем по рыночным ценам...

– Ну? – спрашивает Стреляков.

За телефильм про фермера «Вологодский мужик» он только что получил госпремию. Дайте, мол, землю, дайте свободу, мужик мой вас и накормит. Он, мол, истосковался. И сам знает, что делать.

– Недавно пришли два факса... – Дудинскас злорадно помедлил, дразня приятеля. – Из Голландии. На таких условиях не одна, а даже две семьи согласны, если продадим землю.

Стреляков насупился:

– А наши?

– Нашим не подходит, – вставил Ягодкин, при этом подбородок он вскинул, изобразив гордого сокола. – Слишком уж ты, Витя, задираешь планку: так прямо чтобы еще и непьющий.

– Вы только не вздумайте и впрямь голландцев выписывать, – вдруг забеспокоился Месников. – Для отечества будет позор.

– То есть вы утверждаете, – Николай Шмель обратился к Дудинскасу, – что вопреки сложившимся представлениям, – на Стрелякова он посмотрел, как учитель на двоечника, – наши фермеры страну не прокормят?

В Дубинках ему заметно нравилось, хотя повидать в жизни пришлось многое – и за «бугром», и за океаном.

– Глупость это, – отрезал Дудинскас.

– Почему глупость? – вступился за модную идею Месников.

– А вы думаете, прокормят?

– Я так не думаю, – сказал Месников. – Но ответ знаю...

– Накормят, – «успокоил» Дудинскас. – Если на каждые полторы сотни гектаров будет, как у нас, вкалывать по полтораста человек. И чтобы в отделе снабжения было человек двадцать. К каждому фермеру проложим десятикиловольтную электролинию, отсыпем дорогу, выстроим ему ферму, дадим технику, обеспечим горючим. И дело в шляпе.

Стреляков уязвлен, ворчит недовольно:

– Вот и пиши роман. Это же материал!

– Материала у меня на сто романов. Только что с ним делать? Разве что солить?.. Мотаешься с утра до ночи, вздохнуть некогда.

– Бросай все и пиши.

Шмель со Стреляковым не согласен, а Виктора Евгеньевича поддерживает:

– Роман – бумага, а тут сама жизнь... Бесценное богатство, живой капитал. Неважно, что про богатство у нас мало понимают... Пока в сознании не прорастет...

Тут Ягодкин, заметно оживившийся, авторитетно резюмирует:

– Но здесь-то уже не ростки, а поросль, можно сказать, молодой и, как я полагаю, перспективный лес. В том смысле, что наконец-то дожили.

– Геннадий Степанович у нас оптимист, – пояснил Шмель, адресуясь к Месникову. – Он уже тридцать пять лет пишет о хозрасчете, выискивая ростки.Последняя книга так и называется «Тернистый путь».

– Геннадия Степановича мы все читали, – соврал Месников. – Настольная книга.

– А что со вторым домом, для управляющего? – интересуется Стреляков. Ему важно удостовериться. Но нет, Дудинскас его разочаровал.

– За полтора года сменили уже третьего. Так что дом пока не заселили.

– Я бы пошел... управляющим, – мечтательно проговорил Месников. – А что? Живое дело, свежий воздух...

– Милости просим.

– И как это вы ему такое позволяете? – Стреляков как бы подначивает Месникова, имея в виду то ли высказывания Дудинскаса, то ли его хозяйственную распущенность.

– Еще и помогаете, – вторит ему Ягодкин. – Как нам успели доложить.

Владимир Михайлович доволен. Знай, мол, наших. Он и сам сегодня ощутил душевный подъем. Они с Капустой всегда подозревали, что не надо бы всех этих перестроечных шараханий, перемен курса, ломки устоев и преобразований. Работал бы так народ на каждом участке...

Добрались до стола. На столе, разумеется, все только свое – овощи, сало, копчености, свой сыр. «Пруды вот вычистим, зарыбим,будет и форель». Свой и самогон. «Гоним без сахара, только на проросшей ржи».

Владимир Михайлович было отстранился.

– Аппарат узаконенный, – успокоил его Дудинскас. – Недавно получили лицензию на демонстрационное самогоноварение с дегустацией. Так что, если не попробуем, лицензию отберут.

– Под щи даже нищий пьет, – неожиданно поддержал Стреляков, обычно не злоупотреблявший.