Текст книги "Дураки"

Автор книги: Евгений Будинас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

глава 2
в поисках выхода
(в дубинках колядуют)

Коляды совпали еще с одной датой: в «Артефакте» первый юбилей. Не много, но все-таки прошло десять лет, Дудинскас решил красиво попрощаться, Дубинки для своего праздника у Кравцова арендовал.В газетном отчете у Мальцева написали: «Печальный праздник». Отметили даже, что плохая погода, хотя собрались только друзья. И впервые – в складчину.

решающий аргумент

Приехал из Забродов бородатый художник Борис Титович. Один из основателей музея. Под правым глазом, как он художественно выразился, здоровенный фингал.

– За Батькупострадал, за такое не жалко.

В соседней деревне у них был магазин. Потом закрыли. Через три месяца объявили, что вместонего приедет «для удобства населения» автолавка. Привезет хлеб, соль, спички, мыло...

Окрестный люд собрался в ожидании этой лавки, которая, естественно, опаздывала на пару часов. Говорили только о хозяине,о том, какой он все-таки чуткий, как обо всех заботится, не забыл и про автолавку. А сколько у него таких вот, как эта, деревень...

Борис, художник, завелся:

– Бабы, мужики, окститесь! Что вы несете? У вас был магазин, а теперь вам кидают какую-то лавку, которая еще не известно, приедет ли...

Тут и получил в ответ:

– А ты кто и откуда ты здесь вообще взялся?– наехал на него один.

– Так вот, знай, у меня под стрехой для таких, как ты, кое-чтоприпасено, – поддержал другой.

– Ну а третий, решающий, аргумент нанесла мне несчастная жизнью согбенная бабка – она вообще просто так пришла: денег у нее и на спички нет. Подобрала подходящую каменюку, старая катапульта, и прямо под глаз мне ее запузырила.

Посмеялись. Почему-то всегда смешно, когда больно.

– А где Валя? – спросил Дудинскас. – Супругу-то что ж с собой не прихватил?

– Вот тут-то, – Борис указательным пальцем назидательность подчеркнул, – самый сокрушительный аргумент. Это когда я домой пришел. Совсем, говорит, рехнулся. Нам же теперь здесь не жить.

последняя надежда

– Батькув народе любят, – нечаянно поддержал тему Толя Феденя.

Пятясь широким задом, он неловко выбрался из задрипанных «Жигулей», на каких почему-то раскатывает независимая пресса (кроме Мальцева). И теперь, отдуваясь, все поворачивался в тесном пальто, смешно разводя пухлыми ручонками.

– Я вам вещественное доказательство привез...

И предъявил публике свой фонарь, только не под правым, как у художника, а под левым глазом. Это его доброжелатели встретили вечером у лифта. Справились о здоровье, передали привет.

– А почему «доброжелатели»? – спрашивает кто-то под общий смех. Что-то уж больно все развеселились.

– Это не мои, это Батькиныдоброжелатели. Жалко вот, что и нос свернули. Чтобы не сувал,куда не надо... Только вы не бросайте нас и не уходите, – сказал он Дудинскасу, став серьезным. – Вы ведь наша, может быть, последняянадежда. Потому что если и у вас здесь ничего не получилось, значит, не может получиться вообще. И из этого правила даже нет исключений. Хотя вы ведь уже ушли.Опять я главного не заметил.

взаимность

Феденя прав: Батькув народе любят... За него любому накостыляют. Хотя то, о чем он говорит, понимают не всегда. Но сочувствуют, особенно женщины, которые и новости по телевизору почти не смотрят, чтобы не портить себе нервы.

– Ну зачем он так нервничает, так близко к сердцу все принимает? – вздыхала Ольга Валентиновна. – А о себе, бедный, всегда в третьем лице говорит: «Президент сказал, президент считает». Простые люди путаются, не понимают, когоон имеет в виду...

Мужики, напротив, от телевизора не отрываются, глядят с надеждой, совсем оживляясь, когда видят, как он за нихстоит. Еще больше радуются, если показывают, как плохих он ругает и наказывает, упрямых – гонит, а которые слишком упрямы – отправляет в тюрьму.

зона

– Ну что ты поделаешь, если они так хочут?

Юрка Хащ на Коляды прибыл в образе ряженого: нос красный, сам лохматый, как медведь, еще и косолапит, правда, уже без костылей. Ему тоже за Батькувломили, чтобы знал, как снимать про Всенародноизбранногои Всенароднолюбимогообличительное кино. «Про что снял, за то и получил».

Считай, десяток лет они с Дудинскасом толком не виделись. С той поры, как вместе делали фильм про первый исторический мордобой у Восточного кладбища. Теперь свиделись – сценарист, снова нищий, в долгах, и нищий режиссер. С того Хащ и начал, на чем остановились:

– Старик, хорошо, что ты бабкивсе-таки заработал. Представляешь, какой мы про это отгрохаем фильм! Только теперь директором буду я.

– Про этоты уже снял. Кажется, называется «Зона»?

(В «Артефакте» недавно устроили просмотр последнего фильма Юрия Хаща о людях, украдкой живущих на зараженной радиацией территории. У него там бомж Володька Кондаков, старожил Зоны. Хащ из-за кадра его спрашивает: «А что, милиция на тебя не наезжает?» «Наезжает, – говорит, – иногда схватят, заберут. Но я же ничего плохого тут не делаю. Просто живу. Да и возиться им со мной не хочется. Я же зараженный. По голове дубинкой постучат и отпускают. А я и возвращаюсь звериными тропами».

После просмотра минут двадцать сидели ошеломленные.

– Зачем вытаскивать из Зоны людей, которым хочется там жить? – сказал Дудинскас. – Их в наручники, их дубинками, а они назад – звериными тропами...

– Это про нас, – согласился Станков.)

– Про Зону я тоже снял. – сказал Хащ. – Только называется наоборот – «Оазис»... Помнишь, там молодой директор радиационного заповедника, намудохавшись в городе с начальниками, возвращается в Зону, как в оазис, и чешет километров сорок – чтобы успокоиться...

в тюрьме, как на свободе

Приехал профессор Юрий Ходыкин. Точнее, его Дудинскас сам привез, захватив по дороге. Тощий, осунувшийся, на краю сиденья присел воробышком: считай, пятнадцать кило живого веса сбросил во время тюремной голодовки. А в тюрьме оказался, как он выразился, «из-за интеграционных процессов». Что-то очередное Всенародноизбранныйподписал об объединении с Россией, молодежь тут же – на митинг протеста. Естественно, двинулись, куда не положено, навстречу – омоновцы с дубинками. Пока не полетели камни, он пошел упрашивать командиров, чтобы не горячились – вот и загремел под уголовную статью как «организатор беспорядков»...

По дороге разговорились о том же: все беззащитны, любого могут прихлопнуть – в этом отечестве, где каждый чего-нибудь нарушитель. Ходыкин – о политике, Дудинскас – о своем:

– Я ведь тоже каждый день под статьей. За последних четыре года ни шагу, чтобы законно, я не совершил...

Все, мол, здесь воры, при таких законах, каждый профессор – тоже.

– Ну, не совсем каждый... – смущенно возразил Ходыкин.

– Я не образно выражаюсь, – сказал Дудинскас, – а вполне конкретно... Вот ты кому-то не понравишься, придет к тебе налоговый инспектор и попросит продекларировать домашнее имущество. Ничего ценного у тебя нет, разве что две картины. Даже очень ими дорожа, заявить ты их сможешь лишь по тридцать долларов за штуку. Но инспектор пригласит комиссию, которая оценит их в полторы тысячи каждую, потому что картины и впрямь хороши... Придется заплатить штраф, после чего тебя попросят снова продекларировать картины. Если ты вторично заявишь их по такой же цене, то их изымут, а заодно и все остальное имущество. Именно так прописано в одном из Батькиныхуказов... Оценить картины по полторы тысячи долларов ты не можешь, так как возникнет вопрос, где ты взял эти полторы тысячи. Если ты скажешь, что картины тебе подарил друг, они поедут к другу и спросят его, где он берет деньги, чтобы делать такие подарки, даже если он сам их нарисовал...

Ходыкин, профессор, слушал внимательно, выслушав, долго смотрел на серый пейзаж за стеклом. Два пацана – на обочине с портфелями; мужики – прилаживают колесо к телеге с соломой; трактор – уткнулся носом в канаву и застыл; сарай – светилась дырявая насквозь крыша...

– Картин у меня нет, но две вполне подходящие иконы, пожалуй, найдутся...

–  Все воры, – сказал Дудинскас. – Даже если у тебя нет икон, даже если ты сидишь в тюрьме и ешь жареную кильку. Килька эта порченая, но она из России и пошлину за ее ввоз не платили...

Здесь он перегибал. Питаться килькой, как и всем остальным, профессор Юрий Ходыкин в тюрьме отказался.

– Политик должен заниматься политикой, а не сидеть в тюрьме, – Дудинскас процитировал Симона Позднего.

Ему не давала покоя история лидера Народного фронта, уехавшего в Америку. Многие сочли это изменой. Взбередил народ, взбаламутил, а сам сделал всем ручкой. Теперь пишет гневные статьи, факсует директивы, а на съезд Народного фронта прислал видеокассету со своим выступлением...

– Может быть, Симон поступил и разумно... – Ходыкин и здесь проявлял толерантность.Непонятно, как при таком характере можно столько лет сражаться с властями. – Правда, осознавать это начинаешь, только оказавшись за решеткой...

– Жаль только, что из-за этой «разумности», – сказал Дудинскас, – он скоро совсем сойдет со сцены. Представляю, как обрадовался Батька,узнав такую новость.

– Он и сам, похоже, намылился. Для нас это было бы спасением...

Ходыкин имел в виду последнюю идею Всенародноизбранного– после объединения двух государств стать правителем союза Республики и России.

– Ты считаешь, это серьезно? – спросил Дудинскас. – Думаешь, у него есть шанс вдуть свое хозяйство за российскую корону?

– Думаю, что шансов нет, но какую роль это может играть в его намерениях? Хотя... Стоит увидеть толпы, которые собирают его выступления в каком-нибудь Ярославле-Сыктывкаре, или как, забыв про регламент, его слушают в российской Госдуме...

– А как же с его любимым народом?

– Что – народ? – Ходыкин как-то виновато улыбнулся. – Здесь его помыслы опять с народными совпадают.

чужой

...Отдаться России для Всенародноизбранного —единственный выход и спасение: от развала экономики, от демократии и империализма, от всех этих Поздних, Тушкевичей, Столяров... От всех их дурацких хлюпаний и обвинений в нарушении законов, хотя всякийзнает, что власть и есть закон.Столяр, умник, изготовил манускрипт о восьмидесяти страницах про нарушения БатькойКонституции. Так запутался в крючкотворстве, что договорился до обвинений в нелегитимности [100]100
  Переход к Конституции Республики, «принятый» на референдуме, комиссия Столяра посчитала захватом государственной власти и незаконным продлением президентских полномочий. «Заключение специальной комиссии по правовой оценке нарушений Конституции и законов» издано в «Артефакте». Печатали ее ночами, как в старые времена «Референдум», снова конспирация, снова Павлик Жуков вывозил тираж по частям...


[Закрыть]. А в народе об этом спросили? Где и не знают таких слов... Ладно, мы еще посмотрим, кто – закон. Приду в Первопрестольную – вот и вся легитимность.

Батька– правитель России?

Многим это казалось смешным. Юзик Середка, редактор «Народной трибуны» (недавно на каком-то приеме встретились) возмутился:

– Не может же быть, чтоб и вся Россия! – Точно как в Дубинках: «Ну не может же быть, чтобы мельницу снесли...» Как будто бы могло быть,чтобы вся Республика.

Дудинскас нечаяннознал, как эта бредовая идея проросла у в уязвленном сознании Батьки.

Собрались руководители государств-соседей. Все первые лица, Батька,хоть и молодой, из них самыйпервый. Во всяком случае, покушение, как для газет было объявлено, готовилось только на него, из-за чего журналисты на нем буквально висели. С ними он и задержался во дворе резиденции, заставив президентов шести государств ждать в автобусе. Люди воспитанные, сидели тихо, как если бы ехать на кладбище, дожидались, пока местные чиновники суетились, пытаясь Батькуот прессы оттащить, что удалось не сразу, только с помощью начальника его охраны и личной врачихи, которых он вдруг послушался, как школьник.

Когда поднялся в автобус, ему похлопали. Батьказарделся и поблагодарил: всеобщим вниманием он был польщен, неловкости не испытывал, а язвительности хлопков, казалось, не заметил.

Но нет, вечером, за ужином, наклонился к врачихе и с дикой тоской навсегда обделенного человека сказал:

– Ты думаешь, я не понимаю, что на этом балу я чужой? Сколько я ни кувыркайся, в свою компанию они меня не примут.

Отсюда – все. Не примут добровольно, заставлю принять. Не хотят по-хорошему? Ладно, но считаться со мной придется, будут... И буду известен, и не в этой огуречнойРеспублике, а в огромном Союзе. Не сразу? Пусть не сразу, пусть поздней, когда протянет ноги этот старыйи остохре-невшийвсем царь Борис... Но и раньше заставлю к себе прислушиваться – и этих умников в автобусе, и вообще всех.

Вот зачем ему этот дурацким образом сбитый воздушный шар, вот для чего скандал со Скворцами – чтобы поняли, кто в доме хозяин. И за публичной поддержкой любого Хусейна, любого Милошевича, вообще любого диктаторавсе та же цель – надерзить, разозлить, привлечь внимание... Так и с Первопрестольной. Правителем стать там вряд ли получится, но полезешь – все заметят...

Так двоечник, чтобы привлечь к себе внимание, дразнит учителей – и по партам ходит, и лампочки бьет.

– Объединиться с Москвой – для Батькиспасение, – сказал Ходыкин задумчиво.

– Для нас тоже, – согласился Дудинскас. – От него. Это он здесь – первый парень на деревне, а там с ним цацкаться не будут.

– Вот хрен его там прибьют! – неожиданно взорвался всегда тихий профессор. – Ноги вытрут, продержат в сенях. И выбросят, найдя удобную замену...

Они уже подъезжали.

традиционный сбор?

...Явился Ванечка Старкевич. Из собравшихся самый молодой и еще не вполне битый – потому что быстро бегает. Он по-прежнему хотел бы за народ пострадать, за справедливость и за отечество. Но не так, чтобы загреметьв армию, куда Всенародноизбранныйего велел поглубжеустроить, а там посчитаться. Его и отлавливают, гоняют, как зайца. До двадцати семи осталось полгода, светиться нельзя, пока призывной возраст. Потому и прибыл инкогнито.И даже телеоператору (кто-то новый – всегдашнему Сереже Горбаху омоновцы разбили камеру, когда снимал последний митинг, и сегодня он не работает, а отдыхает «почетным битым») на просьбу представиться Ванечка ответил, что он «случайный прохожий».

Народ прибывает разный, хотяв основном битые. В Дубинках все не в первый раз, так что .получается традиционный сбор.

как назло

Устраивая праздник на католическое Рождество, Дудинскас вновь попался. Он тут собирает народ, а Всенародноизбранныйна то же время, как нарочно,по случаю праздника пригласил дипкорпус на прием.

Так что сегодня в Дубинки из послов приехали только «протестанты». Разумеется, посол Ее Величества королевы Великобритании Дженни Бирс, которая Дубинки любила и приглашением Виктора Евгеньевича не могла пренебречь – после истории со Скворцами она шла на любой конфликт. Кунц Вестерман, немецкий посол, сменивший Дитрих-Штрауса. И Дариел Берхард, новый американский посол, сменивший господина Ядровца и принявший от него эстафету дружеских отношений с Дудинскасом. С нашейстороны прибыл заместитель министра иностранных дел Харитонов, его Павел Павлович Федорович специально подослал из-за новых послов – вдруг с этими получится.

Сразу же разразился скандал.

Едва дипломаты появились, Дудинскас пригласил всех за стол.

Дженни Бирс попросила слово для первого тоста.

Только притихли, как появляется еще один битый – «нарушитель границы и шпион» Саша Перемет, только что осужденный, правда «условно». Естественно, сразу выпили за его освобождение из-под стражи и за его здоровье, пошатнувшееся в КПЗ. Посадили Сашу, как невинно пострадавшего, на самое почетное место – как раз рядом с послами [101]101
  В нашумевшем телерепортаже Александра Перемета говорилось о том, что хваленую Батькой государственную границу можно пересечь, даже ее не заметив. По личному настоянию Всенародно-избранного, усмотревшего в его действиях государственный шпионаж, Александр Перемет был арестован и привлечен к суду, который, впрочем, ничем не закончился, принеся молодому талантливому журналисту, уехавшему в Москву, мировую известность.


[Закрыть].

Тут Дженни Бирс поднялась и поблагодарила хозяина застолья за оказанную ей честь – сидеть за столом между человеком, которого Всенародноизбранныйсчитает своим личным врагом номер один (Перемет) и представителем страны, которую онсчитает врагом государства номер один (Берхард). При этом, видимо, желая подчеркнуть неофициальность шутливого тоста, она взобралась (с ногами!) на табурет...

После чего официальный представитель внешнеполитического ведомства господин Харитонов стремительно покинул зал.

Можно сказать, пулей вылетел.

И от МИДа остался только Петя Огородников.

Хотя официальным представителемего можно было назвать лишь с большой натяжкой, так как при новой власти из послов его почти сразу отозвали – за связь с Народным фронтом. Зато среди битых он по праву. Приехав, огляделся, подошел к Дудинскасу с моральной поддержкой.

– Ну, ты ж хітруеш, калі гаворыш, што нічогау цябе не атрьмалася. На справе не так ужо ўсе дрэнна, не такі ж ты i жабрак [102]102
  Ну, положим, ты ведь лукавишь, говоря, что ничего у тебя не вышло. На самом деле не так уж все и плохо, не такой уж ты и нищий.


[Закрыть].

(Имея в виду все «три ключа» – мечта их совковой юности: от квартиры, от машины и от дачи, в обретении которых Дудинскас преуспел.)

При этом Петр Огородников как бы забыл о главном – с чего они начинали, для чего тайком собирались в подвалах с сябрами [103]103
  Здесь: член организации, «боец».


[Закрыть]Народного фронта. Зачем митинговали, для чего прорывались в Верховный Совет, чего добивались и о чем мечтали – не для себя, а для народа.

хуже не будет

За огромным, на весь зал, столом, в самом его дальнем углу, почти под наряженной елкой Юрий Хащ, режиссер (прилично принявший), вдалбливал Дудинскасу:

– Старик, пойми, надо же что-то делать. Есть же и для этого народа варианты...

Коляды, народный праздник, – когда еще и говорить о народе!

Титович, художник (пил меньше), соглашается:

– Всегда есть варианты. Есть похуже, но и получше. Лучше всего – послать все на хрен. Причем не самому послать в гордом одиночестве, а чтобы хором. Хай оно гниет...

– Ребята, я не об этом, – не унимается Хащ, – ведь если подумать, можно найти какой-то вариант, какую-то остроумную систему распределения, заняться проблемой занятости... Ты посмотри, здесь в каждом огороде какая-никакая бабка стоит на карачках и что-то ковыряет.

– Потому что здесь люди такие. Они даже перестатьработать не могут. – Это Дудинскас, хозяин, со всеми выпивал, хотя и не брало.

– Они ничего абсолютно не могут, – согласился Толя Феденя. – Если человеку хочется жить в дерьме, не надо его вытаскивать.

– Правильно, – сказал Дудинскас. – Вы его вытащите, почистите, а он опять нырнет, но только еще больше мучиться станет – оттого что где чисто было, там теперь чешется...

Виктор Евгеньевич пошел было к остальным гостям, которые настраивались в центре зала потанцевать. Потом вернулся.

– Юра, оставь ты их в покое. Борис прав: пусть бы они сами. Это лучший и единственный выход – перестать ими заниматься. Вот вам с колхозами хороший выход – сказать однажды всем этим колхозникам: «Да ну вас на...» – и забыть. Вырастили поросенка, закололи, кто-то приехал, у них его купил, они деньги взяли, пропили или прожрали... Перестать за них планировать, перестать за них придумывать... Вы в болоте, так и ведите себя соответственно...

– У вас, Виктор Евгеньевич, – вступил в разговор Ванечка Старкевич, – просто типичная интеллигентская хвороба. Ничего, мол, делать не надо, потому что в любом случае будет только хуже...

– Хуже не будет, – вставил Титович. – Хуже не бывает.

Дудинскас Ванечке возразил:

– Народным правилом «помирать собирайся, но жито сей» я всегда руководствуюсь. Но как ни старался, жито не вырастает... Ничего здесь не будет, пока не дойдет до такого маразма, что забродит, взорвется и уничтожится само по себе.

– Так и наука говорит, – это Борис Титович. – Если, конечно, не вмешаются какие-то внешние силы. Может быть, тот Бог, который распределял землю, одумается. Радиацию на. нас напустил, так за это пусть хоть начальство поменяет...

– Или отнесутся к нам, как к Ираку, – Хащ ожил, поднял опустившуюся было голову. – И начнут спокойненько нас накрывать, руководствуясь такой же революционной логикойи здравым смыслом,к которым здесь всех приучают. А что? Разве не лучше потерять «немножко», зато спасти остальное?

– Ну уж нет! – сказал профессор Ходыкин. После голодовки он на напитки не налегал. – Бомбить страну до той поры, пока она не поймет, что не тогопрезидента выбирает? Наверное, и этаким, извините, «способом» можно разбудить сознание, но мне лично совсем не хотелось бы поумнеть такой ценой...

может, денег дадут?

– Мировая общественность, может, нам подсобит, – Юра Хащ продолжал «искать выход», как алкаш в туалете, где погас свет. – В конце концов дадут кредит, если увидят, что мы зашевелились...

– Без кредита нам не вырулить. – Это Титович, прибывший из деревни, то есть от земли. – Кормов нет. Скот придется резать. Тут вот председатели и побегут: как ты его поголовье потом восстановишь. За это и при большевиках били.

– Какие кредиты? Кто вам их даст? – возмутился Ванечка. – Точнее, кто даст Батьке,который их всех врагами считает И последним жульем? [104]104
  Выступая перед российской Госдумой, Всенародноизбранный назвал жульем руководство Международного валютного фонда.


[Закрыть]Да нам и не надо! Не надо нас облаготель... благодель... благодетельствовать. Не надо давать рыбу, пусть лучше дадут удочку или разбудят творческое начало. Вы же, Виктор Евгеньевич, сами говорили, что в каждом есть хотя бы десять процентов творческого начала.

Ванечка Старкевич, запутавшись, остановился, потом, вспомнив, о чем он, продолжал:

– Ведь какое-то количество людей, пусть они исчисляются тысячей, все-таки хотят жить по-человечески. В нашем поколении это тысяча, в следующем – уже десятки тысяч...

Ванечка замолк, увидев, что Хащ поднимает голову. Тот поднял. Мутно посмотрел, поднялся и, наклонившись вперед, как бегун с низкого старта, рванул к выходу в сторону уборной.

– Никто и не говорит, – Ванечка закричал ему вдогонку, – что, кто бы ни оказался у власти – вы, я или кто-то еще, власть будет чистая. Такого не бывает. Но главное, что бы она не душила все живое... Я знаю две вещи: лично я хочу жить только здесь, и хочу жить хорошо.

– Это ты правильно придумал, – сказал Юра Хащ, остановившись и пытаясь обернуться, – даже гениально. Все хотят.

учитель

Петр Мальцев появился последним, он всегда старался так – потому что совсем не пил. Разве в таком вот исключительном случае. Первый и последний юбилей.

Виктор Евгеньевич последних года два ему грозился: «Как только все брошу, сразу к тебе в газету и приду, будем вместе сражаться». Ему, мол, не хотелось бы, но старая мудрость велит: не интересуешься политикой, так она заинтересуется тобой.

Сейчас, выслушав, как у Дудинскаса все не выходитосвободиться, Мальцев его неожиданно успокоил:

– Вы и не торопитесь. Торопиться незачем.

– Это почему же?

– Положим, против когомы с вами стали бы сражаться, дне понятно. Но с кемвместе и за кого?

В том смысле, что оппозиция-то, сами видите, совсем не та. Да и народ... Глупо навязывать народу чуждые ему интересы...

– Народ мы с тобой воспитаем, – пошутил Дудинскас.

Мальцев торжественно пожал ему руку:

– Желаю удачи. Но, к своему огромному сожалению, принять вас к себе на работу я не могу.

– Петя, я и девушек всегда учу: «Никогда не отказывайте в том, о чем вас не просят».

– Нет, это я вас не прошу.Причина банальна: нет денег.

– А как же мировой империализм? ЦРУ, немецкая разведка, сионисты... Они что, совсем не помогают? Батьке спецслужбы докладывают...

– Докладывают не только Батьке.По телевизору Месников даже сумму назвал: триста штук выделено иностранными службами на проведение только одной акции.

– Триста тысяч?

– Или миллионов? Какая им разница, что молотить... Вот вы бы, Виктор Евгеньевич, еще и его воспитали... А за одно и этих жмотов-империалистов.

бессмертный опыт

Перед отъездом господин Ядровец, американский посол, спросил Дудинскаса:

– Скажите, с чего бы вы посоветовали начать новому послу, чтобы хоть как-то вам здесь помочь?

На официальном прощании очередь к Ядровцу стояла, как в Мавзолей, и времени, чтобы ответить, не было. Отшутившись, Виктор Евгеньевич отошел в сторону, освободил доступ.

Назавтра он передал господину Ядровцу письмо. Полстранички на машинке, с шутливым названием: «Вместо завещания».

«Дайте денег. Я даже знаю сколько и знаю кому. Нужна массовая и независимая газета. Беда не в Батьке и даже не в слабости оппозиции, тем более не в структурах власти. А в том, что эта власть абсолютно отвечает чаяниям народа.

Здесь такой народ.

Его нужно воспитывать, образовывать, ему многое нужно объяснить. Сегодня, куда идти, здесь понимает триста человек во всем государстве. Это немало. Манифест коммунистической партии был издан тиражом в 150 экземпляров. И перевернул мир. Но между ними и народом оказалась партийная печать.

Опыт ленинской «Искры» бессмертен.

Не жалейте денег на массовую газету здесь, если вы хотите спокойно жить у себя в Америке. Это дешевле, чем потом

воевать с нами, как с Ираком. И помните, что до той поры, пока мы не просветим народ, ничего изменить нельзя. И вы с нами еще запоете».

дырка в заборе

По тому, что уже в первую неделю своего пребывания новый посол Дариел Берхард посетил Дубинки с детьми и супругой, Виктор Евгеньевич понял, что его завещание господин Ядровец своему преемнику передал.

Осматривали мельницу («Мило!»), музей ремесел («Прекрасно!»), парились в бане («Чудесно!»), о деньгах, разумеется, не говорили.

Потом господин Берхард спросил, не может ли господин Дудинскас помочь ему отремонтировать баньку в Скворцах, где они поселились.

Виктор Евгеньевич взял своих строителей, приехали, осмотрели небольшой сарайчик у забора, составили смету – крышу залатать, трубы заменить, ну, может, соорудить даже небольшой камин. Вышло, что-то около двух тысяч долларов по курсу на тот день. Еще дырку в заборе, точнее, под забором заделать, собачка на соседний участок проделала лаз... Это бесплатно.

Берхард послал смету в Вашингтон: «У нас с расходами строго».

Из Вашингтона ответ не пришел, а господин Берхард из Скворцов был выдворен – вместе со всеми другими чрезвычайными и полномочными представителями иностранных государств.

Злые языки утверждают, что пострадали дипломаты за его длинный язык. Как-то, мол, Батькедоложили по утрянке,что вчера на очередном сабантуе в дипломатической части Скворцов этот Берхард,слегка отвязавшись, с американской непосредственностью что-то про свою собачку ляпнул, которая, мол, под всенародныйзабор ходит писать. С этого, мол, и пошел международный конфликт... Верит в эту байку, пожалуй, только Дудинскас: лаз-то под забором он видел лично, а про характер Батькиизвестно...

Вытуренный американец тут же собрал пресс-конференцию, а пока он высказывал свое возмущение журналистам, ему не то что дырку под забором, ему даже железные ворота в резиденции электросваркой заварили, пригнав из города железный ящик на колесах, который называется непонятным словом «САК».

Тут же посол ошеломленных Соединенных Штатов был отозван на консультации, которые продолжались полгода.

Батькак этому, как и к остальным отъездам, отнесся по-житейски спокойно: «Ничего, зарплата у послов большая, вернутся, никуда не денутся». А к тому, что в знак протеста его и всех чиновников Республики иностранные державы объявили невыездными,отказавшись выдавать визы, отнесся еще спокойнее:

– Мне и не надо. Я лучше лишний раз в зараженной местности побываю. Я вообще в европах не нуждаюсь, так как рос и воспитывался среди растений и животных.

Мальцевские щелкоперы сразу дали ему еще одно прозвище: «местный Маугли».

Вернувшись, но уже не в Скворцы, а в частный дом за городом, господин Берхард объяснился с Дудинскасом насчет злополучных денег на баню, которые ему так и не выделили, разумно сэкономив.

– У нас не то что вы думаете. У нас не любят платить просто так.

За время вынужденного отсутствия, не оставляя надежды вернуться в так полюбившуюся ему Республику, он заметно продвинулся в языке.

– Правильно. Вот и надо было сначала давать деньги на газету, а уж потом на все остальное, – вернулся к старой теме Дудинскас. – А то придется с нами возиться, как с Югославией...

Берхард обрадованно закивал. Баня в частном доме у них теперь есть, правда без бассейна:

– Спасибо! Мы теперь купим большой бочка, как в Дубинки.

Говорил он уже совсем хорошо, даже немножечко понимал.Но не настолько, чтобы уловить связь между дыркой в заборе, деньгами на массовую ежедневную газету и ракетно-бомбовыми ударами по несчастной стране [105]105
  Когда некоторые российские политики одной из мер, «адекватных» НАТОвским бомбежкам Югославии, предложили возвращение ядерного оружия в республику, они не могли не понимать, что адекватным со стороны НАТО шагом станет размещение ракет с ядерными боеголовками на территории Польши. Но рассчитывали на другое: испугать можно не приближением ядерного оружия к границам НАТО, а тем, что оно может оказаться в руках непредсказуемого Батьки.


[Закрыть].

ищите место

Пять лет назад, уговаривая Бориса Титовича с женой Валей перебираться в Дубинки, Виктор Евгеньевич говорил, что искать нужно было не хорошее место,а единомышленников.

Но вот сейчас, подводя собственные итоги, он понял, что место-то его как раз и не очень устраивает. И время действия. Лучше умереть от тоски по родине, чем от ненависти к ней. Это не он сказал, а Виктор Некрасов, двадцать пять лет назад, навсегда уезжая. Эх, не здесьбы все это построить...

И дело не в Батьке.С ним-то все уже ясно, а значит, можно бы приспособиться. Ко всему можно приспособиться и даже привыкнуть. Кроме одного – кроме того, что никому все, что ты здесь делаешь, просто не нужно.

– Для этого народа можно сделать многое, —сказал он и повернулся к Ванечке Старкевичу. – С ним – ничего.Вот тебе, Ванечка, заголовок для прощального интервью. Слушай, – Дудинскас оживился, – давай сделаем со мной прощальное интервью?

сирена свободы

Тут Ирка Талиб разревелась. Вчерашняя заноза, а сегодня у Мальцева главный редактор «Лиц».

Вот те и на! Жанна д'Арк, Сирена Свободы, как ее на весь мир поэт Андрей Вознесенский (они в Дубинках познакомились) прославил в стихах, написанных сразу после того, как по телевизору показали избиение милицией журналистов возле российского посольства. В тот самый день, когда был подписан устав союза России с Республикой [106]106
  Настоящее избиение и по тому же поводу было позже. Когда впервые «в ответ дали» – со стороны разгоняемых дубинками участников «Марша Независимости» пошли в ход камни, грозные омоновцы, услышав с детства знакомое слово в скандируемой толпой речевке: «Республику – в Европу, Батьку – в жопу!» – побросали щиты и тоже стали в ответ швыряться камнями. Юрий Хащ, режиссер, эту деталь единственный и подметил: «Работают непрофессионально».


[Закрыть].

Били ее за Батьку,арестовывали, судили и ее, и ее газету, описывали имущество, производили обыски, штрафовали – все ничего. А тут спрашивает:

– Витька, ты теперь здесь кто?

Тут вот, ее успокаивая (они стояли у окна на втором этаже концертной залы Дубинок) и глядя в окно, где по бурому голому полю тянулись к размытому горизонту снежные борозды (отчего похоже было на арестантскую робу, в каких она с «коллегами по перу» вышла на улицы, требуя выпустить из тюрьмы Сашу Перемета [107]107
  С плакатом «Президента в Переметы, Перемета в президенты!»


[Закрыть]), глядя на мельницу вдали с застывшими навсегда крыльями, едва различимую в пасмурном свете этого серого и печального дня, Виктор Евгеньевич медленно произнес:

– Обидно все-таки, что кусок жизни длиной почти в сорок лет ушел у меня на то, чтобы понять: не нравится мне эта земля и этот народ. Ничего хорошего ни эту землю, ни этот народ уже не ждет.

Ирка Талиб, ее он еще первокурсницей журфака помнит, когда сам («корифей») и учил ее этим мерзостям, возьми и прямо так в своей газете напечатай. Хорошо, что хоть от себя, дрянь, добавила о том, как же В. Е. Дудинскас наивен, если на понимание этой простой, как утро, аксиомы у него ушло так много лет...

галя обиделась

Как с того света, из прошлой, даже позапрошлой жизни позвонила архитектор Галя, давний выборщикактера Виктора Матаева в Верховный Совет СССР («Все там же работаю, восемь миллионов зарплаты [108]108
  Семнадцать долларов по рыночному курсу. В месяц, а не в час.


[Закрыть], а остальное у нас по-старому, все хорошо»). Голос взволнованный, совсем не изменился.

– Неужели вам, Виктор Евгеньевич, неужели вам наш народ не жалко?

– Нет, Галочка, нет. Мне Юру Ходыкина по-настоящему жалко. Он пятнадцать лет своей жизни угробил на борьбу за твое самосознание. И не продвинулся ни на миллиметр. И совсем не потому, что плохо угробливал,а потому, что этому народу иная жизнь и не нужна. Мне и тебя жалко, потому что у вас все хорошо.