Текст книги "Дураки"

Автор книги: Евгений Будинас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

глава 3
новые времена

На «тройку с минусом» зная жизнь, за мельницу да и за остальные постройки, Виктор Евгеньевич не волновался. Принять решение Цитрусовые, конечно, могут, но как они его реализуют? Кто, к примеру, выпишет наряд на работу? Кто этот наряд оплатит? Из какой статьи расходов? И наконец, какой придурок возьмется выполнять такую работу?

Тем не менее ничего хорошего приезд комиссии ему не сулил. При всей вопиющей бредовости принятого исполкомом решения, а может, как раз из-за этого, было понятно: стоит за ним что-то настолько серьезное, что прямо сказать об этом не хватило решимости даже Виктору Столяру.

Отправив комиссию, Дудинскас по дороге в город заскочил домой к Сорокину.

За месяц до открытия ветряка его сняли с должности председателя колхоза. Тогда с «Артефактом» это никто прямо не связал, хотя что-то невнятное про разбазаривание земельему в райисполкоме и говорили.

Обычно Александр Яковлевич все и про всех знал, но сейчас был подавлен и ничего нового Виктору Евгеньевичу не сообщил.

– К вам-то что прицепились? К этим несчастным гектарам. Какой им нужен проект, какие согласования? Когда одни предпроектные изыскания стоили бы дороже, чем весь ваш музей?.. [31]31
  Площадь подсобного хозяйства «Артефакта» около 160 гектаров. Стоимость только предпроектных изысканий на музей с такой территорией действительно соизмерима со стоимостью всего построенного. Притом что, по проектных нормам, только пожарников Дудинскас должен был бы содержать... двадцать восемь. Построив причал, резервуары, боксы и купив четыре пожарных автомобиля.


[Закрыть]

на красный свет

Чего они моглизавестись, Дудинскас догадывался. Мельницу он приобрел за полканистры «артефактовки». Ну, еще Борис Титович, художник, с доцентом от архитектуры Сергеем Дергачевым два дня косили траву деду, на участке которого она стояла, иначе ему «болтать с ними было не с руки».

Но строили-то мельницу три года и затратили на нее немало. Правда, зарплату «мельникам» Вовуля, по совету все того же Миши Гляка, относил на себестоимость, причем не мельницы, а книжной продукции. И в итоге, по бухгалтерии,мельница обошлась всего в шестнадцать миллионов местных рублей [32]32
  400 «баксов» по рыночному курсу.


[Закрыть]. Более того, включив расходы на сооружение мельницы в затраты, Вовуля снизил рентабельностьи тем самым даже сократил налоги, поступив вполне остроумно и «не оченьнезаконно».

Вовуля и за рулем так ездит. Пролетели перекресток, Дудинскас его спрашивает:

– Ты что, светофора не видишь? На красный ведь выскочили...

– Ну, еще не оченькрасный...

Надо сказать, что точно так же в прямых затратах уВовули оказался и весь музей, созданный на оборотные средстваи отнесенный на затраты,не облагаемые налогом.

Из-за этого ни одно сооружение в Дубинках не было, по документам, введено в строй и до конца оформлено, оставаясь в «незавершенке» и как быне существуя. Официально начать строительство «Артефакт» и не мог: не было источника финансирования.Деньги на материалы, зарплату, энергию (оборотные) были, а «источника финансирования», то есть прибыли, на которую только и положено строить, не было.

Однажды, правда, что-то из построенного они все же «ввели», с приходом Карповича создали из подсобного хозяйства дочернюю агрофирму,взяли на нее у Чирика [33]33
  Иван Михайлович Чирик, тогда председатель коммерческого «Агробанка», при новой власти уже премьер-министр, потом узник следственной тюрьмы.


[Закрыть]льготный сельскохозяйственный кредит, как быкупили за него в «Артефакте» коровник, а потом погасили за агрофирму кредит (хотя никто такие кредиты отродясь не возвращал), а себе вернули коровник, но уже как бывведенный, выкупив его сами у себя.

– Никто в мире ведь не платит налогов за реставрацию замков, мельниц, усадеб, – оправдывался Виктор Евгеньевич, когда в Дубинки приезжало начальство, взывая к здравому смыслу, на котором в нормальномобществе и выстраивается закон.

С ним соглашались. Вреда нет, только польза. И не трогали. Пусть играется, пусть занимается своими цацками – лишь бы не лез в политику, не выступал, не устраивал митинги и никого не цеплял. Историю с Галковым все хорошо помнили.

Не много ли он на себя брал, оказываясь умнев всех?И не за это ли на него теперь наехали?

Но нет, судя по всему, так глубоко копать никто не собирался. Чем больше думал Дудинскас, оценивая ситуацию, тем очевиднее становилось, что до их остроумной финансовой схемы никому нет дела. И в дурацком решении исполкома об этом ни слова...

презерватив

Одной из первых команда «Фас!» поступила, как выяснилось, Цитрусовому-два, впрочем, тогда он еще Цитрусовым не был, а носил фамилию Лаптев, хотя прямо на глазах набирал сочность и наращивал шкурку.

Придя в колхоз вместо Сорокина, новый председатель хватался за что попало, исполняя любые команды. Вместо коров тут же принялся разводить овец, коров, разумеется, зарезав. Заботу о кормах начал с того, что сочинил про Дубинки «Письмо крестьян Президенту» – об этих «фирмачах», которые «понаехали на своих "мерседесах" [34]34
  Это он отдал дань моде: кроме грузовиков, «нивы», уазиков и подержанного Вовулиного «форда», в «Артефакте» машин не было.


[Закрыть]. Забрали, мол, у местного населения лучшую землю,что «нарушает у животных кормовой баланс, понижая питательность рациона».

Собирать подписи начинающий Цитрусовый поленился, и за нескольких колхозников, не долго думая, подмахнул письмо сам, что было уже слишком, отчего Виктор Евгеньевич и решил человеку помочь. Тем более что незадолго до тогоЛаптев приезжал знакомиться и провел в Дубинках целый день, демонстрируя готовность жить в дружбе и планируя совместную деятельность.Можно было предположить, что письмо он написал не по собственной воле.

Встретились у мельницы, на нейтральной территории, чтобы поговорить по душам.

Как человеку молодому, начинающему, Дудинскас ему посоветовал: ты, мол, особенно не надрывайся, так уж под начальством не суетись, они вона где, а тебе здесь жить. А как жить, если они тебя сначала используют, а потом, по традиции, выбросят, как использованный презерватив?

Назавтра на заседании правления колхоза новый председатель публично пожаловался:

«Он меня презервативом обозвал».

подставка

Про поддельные подписи, да и вообще про письмо ВсенародноизбранномуДудинскас узнал от работниц своего колбасного заводика. Это за их мужей, работавших в колхозе, новый председатель, не знавший обстоятельств, и подмахнул письмо. Жульничество, может, и сошло бы, если бы Цитрусовые тут же и заводик не «грохнули», оставив женщин без работы, а окрестных жителей – без суповых наборов и колбасы, возможность покупать которые не в городе, а под боком они обрели впервые за всю жизнь.

«Грохнули» заводик все за то же самовольство,но вполне изощренно. Проект тут как раз был, документы на землеотвод тоже оформили по всем правилам и давно отправили в область на утверждение. Не получив ответа, Дудинскас объяснил себе задержку обычными проволочками, считая вопрос решенным. Тут поступило предписание санстанции немедленно строить вокруг заводика забор. Нужна, мол, санитарная зона. Посоветовавшись с Цитрусовыми, Виктор Евгеньевич мигом забор и выстроил. Тут его Цитрусовые, как мальчика, и сделали,втайне отправив в область письмо с просьбой участок под заводик не отводить.

Получилось, что и здесь Дудинскас оттяпал кусок бесценнойколхозной земли, да еще как нагло.

Колбасный Цитрусовые закрывали «с чистой совестью» и в полном соответствии с новыми установками. Мяса не хватало для загрузки государственных комбинатов. Выход был наверху найден, как всегда, «остроумный»: прихлопнуть частников.Неважно, что скот крестьяне да и окрестные колхозы сдавали в «Артефакт» с радостью, а на мясокомбинаты и под палкой не везли. Ведь платил Дудинскас живые деньгида сразу, а не много месяцев спустя...

воруйте вежливо

Вконец раздосадованный Виктор Евгеньевич решил как-то разобраться с главным районным Цитрусовым Ильей Четверяковым. Тем более что дела у того при новой власти заметно пошатнулись. Прежние-то ездили к нему на охоту; новым пока было не до охоты, они вышвыривали прежних из кабинетов, уже добрались и до районов.

Кое-что разведав, Дудинскас ситуацию представил себе так. В район приехала комиссия. Изрядно струхнув, понимая, что без результатовони не уедут, Четверяков и решил подставить под удар Дубинки.

Встретиться с ним оказалось непросто. По крайней мере трое из влиятельных друзей Дудинскаса звонили Четверякову, натыкаясь на упорный отказ вступать в переговоры.

Пришлось уговорить на поездку в Дубинки председателя облисполкома Мышкевича, с которым Виктор Евгеньевич не раз встречался еще при Орловском. Константин Ильич приехать согласился и Четверякова в Дубинки вызвал, хотя чувствовал себя в губернаторском кресле совсем неуверенно, что сразу стало ясным, когда исключительно из вежливостипосидев за столом и не притронувшись к закускам, он уехал, оставив их наедине:

– Вы же разумные мужики, разбирайтесь.

Они и разобрались бы... Если бы Виктор Евгеньевич знал тогда про козни Феди Косого и понимал, отчегоЧетверяков его так личноненавидит, почему с таким бычьим упрямством не хочетпонять, что, уничтожая музей, пусть даже и по чьей-то указке, он и себе свернет шею.

Но они не разобрались, а только наорали друг на друга. Причем не в доме, а прямо на улице, у калитки, куда вышли Мышкевича проводить.

Виктор Евгеньевич орал, что зря Четверяков так возбухает, потому что он вор. Ворюга, забывший правило воровать вежливо.

А Четверяков, налившись кровью, как бифштекс, орал в ответ, что это Дудинскас зря разбухает, потому что он дурак, не понимающий, что ничего ему здесь не принадлежит и никогда принадлежать не будет...

При этом оба они были правы, но только кричали слишком громко и друг друга не слышали, что всегда мешает «хорошим» людям с миром разойтись.

Орали же они так, что соседка Виктора Евгеньевича, колхозная пенсионерка Анна Павловна с неожиданной для нее прытью выскочила ему на подмогу.

– Чего кричишь, Витька? Не бачишь, что ён глухой? Ён николи не слышит.

И пошла одинокая и сгорбленная старуха, довольная, что хоть раз удалось и ей «вставить спицу» этим, которые все наезжают от самой войны. Хуже немцев...

ненависть

Но и узнав про козни Феди Косого, Дудинскас не мог вообразить, как люто Цитрусовые его ненавидят. Невозможно представить такую глухую и так глубоко скрываемую ненависть...

Ведь и в первый приезд, и при всех других встречах никто не верил ни одному его слову – ни рассказам о том, как здесь все обустроится, ни тому, что деньги на Дубинки он заработал. В каждом вскипал возмущенный разум от одной мысли, как много же этот бывший писака всего наворовал.

Карпович, управляющий, в который раз удивил Виктора Евгеньевича ясностью мысли:

– Каждый вор знает правило – на храм, на сирот, на свечку полагается отжалетьпять процентов. Вот они и считают, что все сюда вложенное – это пять процентов. Почему? Так потому, что все это – ваша блажь. Тем более ваш никому не нужныйветряк. Вот они и мучаются, а где же, где остальное?

С картофелем Карпович полностью пролетел. Хотя и собрал с сорока гектаров полторы тысячи тонн «голландской бульбы».

Ничего Цитрусовые у него не купили и никаких машин ему не прислали, хотя каждый день морочили звонками голову, уговаривая не волноваться и подождать до завтра. Так до заморозков, пока не стало картофель прихватывать. Тут только Карпович все понял. И пришел к Виктору Евгеньевичу за подмогой. При этом переживал так, что смотреть было страшно. Не за картофель, а за то, что оказался такой лопух – доверился.

Навалились всем «Артефактом», кинулись картофель продавать – оказалось, труднее, чем книги. Картошку отбирали и перебирали, мешками грузили в суперМАЗы, отправляли их в Мурманск, на Украину, в Москву... Половину угробили: что отдали в спешке без предоплаты, а денег потом не получили, что заморозили в дороге, когда «неожиданно» начались холода...

Там, где исхитрились продать, выручили в шесть раз больше, чем если бы сдали в районе, – из-за разности рублевого курса, из-за разных цен... В итоге не заработали, но и не прогорели. Ровно столько получили, чтобы вернуть взятые Карповичем деньги. И то спасибо инфляции.

Подсчитав, Виктор Евгеньевич понял, что весь картофель Карпович мог бы спокойненько купить у соседей и, умно его перепродав, заработать вшестеро больше, не упираясь все лето от зари до зари.

– А я тебе что говорил?! – торжествовал Миша Гляк. – Торговля – двигатель. Такое время, что производитьсегодня выгодно только дензнаки. И то не на продажу, а для себя.

– Я вас понял, – сказал Виктору Евгеньевичу его любимый управляющий, – получается, по вашей классификации, что я в полной мере старый дурак.

это еще повезло

Две недели в Дубинки он не приезжал. А когда появился, ничего от прежнего управляющего в нем уже не осталось. Глаза потухли.

– Это вам еще повезло, – сказал Карпович грустно, – что с картошкой мы пролетели.

Дудинскас не понял. Он вообще был на Карповича обижен.

– Это вам повезло, что все так неудачно повернулось, – повторил Анатолий в досаде. – И что телята у нас дохнут. Вы подождите. Вы увидите, что начнется, когда они дохнуть перестанут. Или когда вы построите свой ветряк. Что эти Цитрусовые с вами тогда сделают. При всех ваших «больших ребятах» в друзьях.

гвозди бы делать...

– Ну, этого не может быть! – пассажиры автобуса единодушно возмущались. – Чтобы мельницу сносить! Такого вообще не бывает.

В автобусе сидели не первоклассники на экскурсии, а маститые писатели из разных стран, участники Международного конгресса в защиту демократии, проводимого ПЕН-клубом. И каждому было за сорок. Многим – за пятьдесят. Некоторые разменяли даже седьмой десяток.

Конгресс проходил в конференц-зале гостиницы «Республика». Дудинскас, член ПЕН-клуба, от предложения выступить отмахнулся: «совсем не до того», но в Дубинки всех пригласил. И вот завелся, взял слово:

– Оглянитесь! – взывал Виктор Евгеньевич, плохо понимая, зачем ему это надо, и хорошо понимая, каким «эхом» это выступление ему отзовется. – Посмотрите по сторонам! Где церкви и храмы, где три тысячи старых поместий, былых островков цивилизации и культуры, разбуренных и уничтоженных? Где оазисы культуры, превращенные в помойки, где снесенная бульдозерами Немига [35]35
  Старый район города, «расчищенный» однажды под улицу Горького, позднее переименованную.


[Закрыть], куда пропали здешние помещики Ленские с их «усадьбой муз» и «сельским» музеем на двадцать тысяч экспонатов?..

Это да, писатели согласно кивали, это действительно, но это давно, это вообще,а мельница рядом, она конкретна. Никто Дудинскасу не верил. В солнечный безоблачный день трудно поверить даже в заурядную автоаварию.

– Кому твой музей мешает? Кому нужна твоя мельница? – больше всех возмущался Юзик Середка. – Не надо забывать, что существует законность...

Через две недели Середка, народный депутат и главный редактор «Общей газеты», которая издавалась Верховным

Советом, указом Всенародноизбранного былуволен. Из кабинета его выдворили, не вспомнив про законность и несмотря на депутатский значок. Тут же всем государственным типографиям поступил запрет печатать «независимые» издания.

Наблюдательный Совет и правление местного отделения Фонда Сороса немедленно собрались обсудить ситуацию. Что делать, чтобы как-то сохранить «свободное информационное пространство»? Кто-то предложил тут же послать телеграмму прямо миллиардеру, попросить помощи. За полученные деньги – а в том, что г-н Сорос деньги даст, никто не сомневался – купить оборудование, поставить его в «Артефакте». И печатать неофициальные газеты самим, сделав их таким образом и впрямь независимыми.

Виктор Евгеньевич, издатель и бизнесмен, а в Фонде Сороса – член правления, тут поднялся. Последние события вокруг Дубинок давали ему право на скептицизм:

– Ну хорошо, пошлем телеграмму... Но может быть, сначала решим для себя, чего мы хотим,как говорят в Одессе:

«шашечки» или ехать? Не сомневаюсь, что через неделю после нашей телеграммы никакого Фонда Сороса в Республике просто не будет.

Юзик Середка, тоже член правления, взорвался в углу, как граната. Он уже создавал новую газету [36]36
  «Народная трибуна».


[Закрыть], и деньги ему были нужны позарез.

– Опять ты, Виктор Евгеньевич, со своими страшилками! Фонд Сороса закрыть не-воз-мож-но. Существует законность...

– Из таких несгибаемых людей, как ты, Юзик, надо изготавливать гвозди, – сказал Дудинскас. – Причем на экспорт. – И, обращаясь к американскому директору Фонда Питеру Берлину, пожаловался: – Иногда я думаю, что не только дураки, но и упрямцы составляют у нас подлинное национальное богатство.

Середка обиделся и не разговаривал с Виктором Евгеньевичем целый месяц. Даже не здоровался. Через месяц позвонил и сообщил новость:

– Ты там в своих Дубинках ничего не знаешь... На Фонд Сороса, оказывается, наехали– без всякой телеграммы, все опечатали, арестовали и прихлопнули, задушив огромными штрафами.

Но никакой удовлетворенности Виктор Евгеньевич не испытал.

– Удачные пророчества меня уже давно не возбуждают, – сказал он. – То, что я умный, я прекрасно знал и раньше. Не надо мне постоянных подтверждений.

гасить надо там, где загорелось

Распалившись с Цитрусовым и пригрозив ему вмешательством прессы, Виктор Евгеньевич блефовал. Пользы никакая публикация не принесет. Не те времена. В лучшем случае получишь «сатисфакцию», в чем он совсем не нуждался.

Еще в институте на занятиях по гражданской обороне отставной пожарный полковник по фамилии Полтарабатько с убежденностью человека, знающего жизнь, учил:

– Тушить надо оттедова, откедова состоялось возгорание. Подожгли сверху. И нужно было выйти на влиятельного, приближенного к верхушке человека. Помог его найти Петр Мальцев.

– Знаете ли вы Толю Феденю? – спросил он, выслушав Дудинскаса.

– Только по твоей газете.

Кроме «светской» газетенки «Лица», Мальцев выпускал и «Деловую газету» – еженедельник, который наверху ненавидели, как Цитрусовые – Дубинки, но каждый номер которого изучали на всех этажах. О всех предстоящих назначениях и перемещениях чиновники узнавали именно с его страниц.

– Наше дело точно подсказать, – самодовольно ухмылялся Мальцев всякий раз, когда очередные пророчества «ДГ» сбывались.

Раскладку и настроение наверху он знал настолько, что иногда начинало казаться, будто именно он всех и назначает.

– Толе Федене я вас попробую представить... – Мальцев важно помедлил. – Покаон еще у кормила. Для сведения сообщаю: Анатолий Иосифович по образованию филолог, наш молодежный Пэ-пэ-эс – последний первый секретарь ЦК комсомола. Отличился перед Всенародноизбраннымтем, что не побоялся предоставить помещение ЦК под его избирательный штаб. Затем активный пропагандист новых идей, назначенный ВсенародноизбраннымГлавным Идеологом. Думаю, вам это подойдет. Но предупреждаю: за шефа он любому горло перегрызет.

Виктора Евгеньевича это не могло смутить. Лишь бы выслушал и помог.

о пользе очередей

На ежегодном традиционном приеме в немецком посольстве вокруг выставленных кругами фуршетных столов толпилось человек двести. Все как положено: новая власть, осколки старой, военные, чиновники МИДа, независимая, зависимая и официальная пресса, бизнесмены и политики. Играл струнный оркестр, сновали официанты с напитками на подносах, разносили и горячее.

Анатолий Иосифович Феденя, молодой и важный, возвышался в окружении людей, которые вокруг него как бы вертелись, но в то же время как бы стояли в очереди.

Держа перед лицом полную, с верхом, тарелку, Феденя возбужденно ел, что не мешало ему одновременно общаться с подходившими очередниками.

Из всех гостей на приеме он был, безусловно, главным. Присутствовал и новый премьер-министр Иван Чирик, но скромно стоял с супругой в сторонке. Он не из команды.Хотя деньги на выборы и давал.

Виктор Евгеньевич вдруг поймал себя на мысли, что, может быть, впервые в жизни он рад очереди. И пошел пить водку

Феденя возвышался посреди зала, большой и розовый, как айсберг, если бы айсберги делали из фруктового мороженого и взбитых сливок. Дудинскас выпил водки. Или как огромная башня свадебного торта. Выпил еще. Мальцев его заторопил, подталкивая: «Вот, вот как раз удобный момент».

– Давай еще выпьем, – попытался увильнуть Дудинскас.

– Я не пью, – сказал Мальцев. – Вы же знаете. Виктор Евгеньевич знал. Но протянул фужер. Мальцев взял.

– Хорошо, – сказал Мальцев, – Но после этого мы подойдем.

– Как в пасть тигру, – Дудинскас поежился.

– В эту пасть мне приходится закладывать голову почти каждый день...

При всей «отвязанности» Виктор Евгеньевич всегда был человеком чинопоклонным. В высоких приемных у него всегда начинали подрагивать поджилки.

Но сейчас ничего подобного он не испытывал. Напротив, вдруг понял, что подойти к молодому и вполне демократичномуАнатолию Иосифовичу выше его сил. И даже загадал: поставит Мальцев бокал или выпьет. Если выпьет – подойду...

Мальцев не выпил. Поставив фужер, он потянул Виктора Евгеньевича за рукав.

Дудинскас мягко высвободил руку.

Необходимость вот сейчас, немедленно признать эту новую власть,которую здесь Феденя представлял, его буквально подавила. Так и ушел огорченный, что не сумел себя пересилить... Может, из-за того, что опять была очередь, как на приеме в ряды КПСС? [37]37
  Хотя потом Виктор Евгеньевич был даже рад, что их знакомство тогда не состоялось. Изменить Анатолий Иосифович Феденя все равно не смог. Команда «Фас!» уже прозвучала, задействованы были такие силы, что никто уже, пожалей, ничего не мог остановить. Да и сам Феденя буквально через две недели ушел из администрации, хлопнув дверью из-за нашумевшей истории с «белыми пятнами» в газетах, когда Всенародноизбранный запретил типографиям печатать газеты с антикоррупционным докладом народного депутата Сергея Антонова, а газеты в знак протеста вышли с чистыми страницами.


[Закрыть]

«идите к черту!»

Тут судьба свела Дудинскаса с Валентиной Макаровной Будаенко. Она работала заместителем главного архитектора области, была в полном смысле слова человеком системы,а в Дубинках появилась по слезной просьбе своей подруги районного архитектора Ирины Степановны.

Примчав в деревню и сразу все схватив(на что ушло не более получаса), всем восхитившись, она обругала Дудинскаса (через десять минут они уже были на «ты») за то, что тот даже не понимает, какое великое дело здесь сотворил.

– Ты просто труслив, инертен и неумен, – сказала она, не боясь его обидеть. – Ты слюнтяй. Ты не знаешь, что нужно делать, и слишком много внимания обращаешь на дураков.

Виктор Евгеньевич иронично усмехнулся. Таких упреков ему еще не отвешивали.

Не слушая никаких объяснений, не замечая ни его иронии, ни сарказма, она заставила его немедленно написать письмо на ее имя; на нем она сразу наложила размашистую резолюцию, после чего тут же села за телефон и, обзвонив все службы – и районные, и областные, – всем наказала «не рыпаться». Потом связалась с секретарем нового председателя облисполкома Тамарой, с ней она дружила, попросила ее собрать назавтра народ, продиктовав Тамаре, кого именно пригласить и назвав не менее двадцати человек. Ей же наказала разыскать и вызвать Ирину Степановну.

Самое удивительное, что Валентину Макаровну везде послушались. И назавтра, собравшись в ее кабинете, слушали и соглашались.

Ирина Степановна, которая «Артефакту» сочувствовала, а Будаенко, как выяснилось, боялась, хотя одновременно и боготворила, тут прямо ожила, распрямилась и быстро подготовила протокол,в котором предлагалось «Артефакт» всячески поддержать. А наказать не Дудинскаса с командой, а всех виновных.В чем? Да хотя бы в том, что президент и областное руководство оказались преступно дезинформированными.Именно так Будаенко дело истолковала, не то чтобы не сомневаясь в непричастности Всенародноизбранного кнаезду, а как бы не допуская и мысли, что нормальный человек может быть к такому причастен.

Прямо во время совещания Валентине Макаровне позвонили из Службы контроля и попросили немедленно прекратить эту возню,на что она бросила в трубку.

– Идите к черту! – потом поправилась: – Или, если вы так смелы, напишите мне всю эту чушь, что сейчас несете. Чтобы официально.

Нетерпеливо выслушав ответную тираду, подвела черту:

– Тогда идите к черту! И больше не надо сюда звонить.

Это невероятно, но больше ей и не звонили. Хотя новому председателю облисполкома Василию Васильевичу Васькину (сокращенно Вас-Васу), пришедшему на место Мышкевича, на нее жаловались.

Наседали и на всех, кто по ее требованию давал положительные заключения о деятельности «Артефакта». Надо сказать, что под ее натиском многие стали Дудинскасу помогать. Несвязухи в обвинениях, ему выдвигаемых, были очевидны, а масштаб истории настолько незначителен, что помогать особенно и не боялись. Гораздо больше боялись связываться с Будаенко.

Правда, на Вас-Васа Васькина сверху давили так сильно, что решение в пользу Дубинок на облисполкоме он мог провести только со второго захода. И то не без поддержки сверху, которую Дудинскас все-таки сумел обеспечить. Опять же благодаря Будаенко. Только познакомившись с Валентиной Макаровной и увидев всю историю ее глазами, то есть изнутри, Виктор Евгеньевич впервые почувствовал, что у него есть шансы отбиться. Что воодушевило его на отчаянный шаг.

главный завхоз

Павлов Павловичей у нас хоть пруд пруди. Но когда Дудинскас решился пойти на прием к Павлу Павловичу, его никто не переспрашивал, кого он имеет в виду.

В огромной приемной, куда Виктор Евгеньевич попал, предварительно созвонившись и объяснив, кто он,после чего ему назначили время и заказали пропуск, который в бюро пропусков выписывали на компьютере, но листок обрывали по краям с помощью школьной линейки, было шумно и толпилось человек пятнадцать. Судя по виду и манерам, это были односельчанеПавла Павловича.

Этих людей Виктор Евгеньевич хорошо помнил с детства. Они приезжали из дядькиной деревни, заполняли весь дом громким говором, грубыми шутками, запахом молозива и прелых кожухов. Дудинскас очень любил их в деревне, куда почти каждое лето приезжал на каникулы и где жили они просто и естественно, как вообще и полагается людям жить. Но в их городскую квартиру они не вписывались.

Еще недавно роскошная приемная, в которой он раньше не однажды испытывал замирание духа, как бурьяном заросла. Теперь она была похожа на бухгалтерию захолустного колхоза, где к концу дня, как в предбаннике, собрались бригадиры, дожидаясь, когда «сам» закончит дела. Виктору Евгеньевичу показалось, что он уловил даже чесночный запах домашней грудинки, обернутой в засаленную газету, и почувствовал дух бутылки, заткнутой из газеты же скрученной пробкой, отчего он даже поискал взглядом мутные, в жирных пятнах граненые стаканы...

Помощник Павла Павловича в третий раз поинтересовался у Дудинскаса, к кому он и зачем, в третий раз переспросил его фамилию, снова ее переврав. Виктор Евгеньевич вдруг решил, что, если всю эту толпу посетителей пропустят перед ним, он уйдет и никогда больше здесь не появится.

Но его запустили первым.

Павел Павлович личновосседал за огромным столом, широко расставив руки, торчавшие из коротких рукавов пиджака, и опершись ими о полированную поверхность. Обычно он не знал, куда их девать, что смешно выглядело по телевизору.

Это был крупный, стриженый «под бобра» и не вполне уклюжий, скорее, чемоданистый, даже сундуковатый человек, по виду типичный районщик– секретарь райкома партии, хозяинотдаленного района, настолько глухого и отдаленного, что принимать решения здесь можно было, ни с кем не советуясь. По лицу его блуждала чуть виноватая, даже трогательная улыбка, открывавшая поставленные граблями зубы.

Впрочем, увидев Виктора Евгеньевича, улыбаться он перестал. Их разговор оказался намного короче, чем можно было предположить.

Грубовато буркнув что-то в ответ на приветствие и не предложив присесть, он перебил Дудинскаса уже на третьей фразе, требовательным жестом забрал у него копию решения райисполкома, недоуменно уставился в нее, потом поднял голову:

– Что за чушь?! Чего это они на тебя так наехали? По чьей команде, ты хотя бы знаешь?

«Ваньку валяет, – со злостью подумал Дудинскас. – Сам небось команду и отдал, теперь строит из себя невинного дурня».

Не дождавшись ответа, Павел Павлович обрубил:

– Завтра буду. Надо на месте смотреть.

Такой поворот Виктора Евгеньевича вполне устраивал.

– Отлично. Давайте я вам дорогу нарисую...

– Знаю я дорогу...

Всем известно, какое огромное хозяйство успел прибрать к своим ручищам этот грубоватый, но невинный на вид, как медвежонок, бывший районный руководитель, заматеревший от масштаба. Как напористо взялся все перестраивать, ремонтировать, реорганизовывать – и городские офисы, и дома отдыха, и заповедники, и правительственные дачи, и типографии, и базы, и магазины, и рестораны, и казино, и лесопилки, и показательные колхозы... При этом он очень по-детски обижался на то, что щелкоперы в прессе не называли его иначе, как президентский завхоз.Какой он завхоз – третье, точнее, второе лицо в государстве! Десятки тысяч людей в подчинении, главные управления, управления, заводы и колхозы, турбазы и музеи...

поворот сюжета

Заведующий Хозяйством ВсенародноизбранногоПавел Павлович Титюня приехал в Дубинки с другом детства, которого тоже звали Павел, оба прибыли с женами. На фоне хорошо одетыхжен оба выглядели скромно.

Когда подходили к мельнице, где Виктор Евгеньевич их поджидал, они вдруг застыли в изумлении. Потом, повернувшись друг к другу, хором произнесли, как клоуны в цирке:

– Павел... Это же... Наша!

И даже прослезились.

«Все здесь ваше», – не без злорадства подумал Дудинскас.

Но оказалось невероятное: мельница была из их родной деревни. Или из соседней. В юности они даже мечтали ее восстановить.

Нет, Павел Павлович не стал Виктору Евгеньевичу помогать, хотя назавтра его жена Валя снова приехала в Дубинки с целой горой экспонатов. Притащила почти все, что они, перебираясь из деревни в город, привезли с собой и что она сохраняла бережно, надеясь на возвращение. «Сам» же, возбудившись Дубинками до слез («Чего ж раньше не позвали?!»), просто перестал ими интересоваться, так и не сознавшись, что раньше– интересовался. Но никого из Службы контроля, полностью ему подчиненной, как и почти все службы, больше не теребил, не подгонял.

Этого было достаточно: как известно, по второму началу термодинамики, без воздействия внешних сил энтропия возрастает, а энергия уменьшается. Так, без подстегивания, без подпитки сверху затухает и энтузиазм любого наезда.

За столом Павел Павлович вел себя столь трогательно, так искренне удивлялся и досадовал, как это его и вором все считают, и бандитом, которого надо бояться, что супруга его даже всплакнула.

– Смотрят на нас, как на зверей, – сказала она, на Пал Палыча с нежностью посмотрев.

И такая тут в нем обнаружилась теплота, что не на бандита он стал похож, зыркающего, что бы где стырить,а на безрогое молочное теля. С глазами, полными слез – от обиды за пастуха, которого тоже шпыняют газетные чистоплюи. Хотя тот ничего, кроме хорошего,своему стаду не желает.

– Об этом же он и говорит! – выразительно вздохнула Валя. – А они только ерничают. Да вы не улыбайтесь!..

Улыбнулся Виктор Евгеньевич нечаянно, вспомнив недавнее высказывание пастуха,процитированное мальцевской газетенкой:

«Жить наш народ будет плохо, но не долго».

Но в конце концов он расчувствовался.

Под воздействием выпитого и трогательных речей совсем уверился, что все на Пал Палыча навешанное газетными щелкоперамисплошная липа. Хапает он, конечно, много, подгребая везде, где плохо и пусть даже не очень плохо лежит, но нахапанное ведь тут же тратит. На их же, олухов царя небесного, собственное благо.

Тут Виктор Евгеньевич и предложил Пал Палычу... переименовать его хозяйство, а значит, и должность во что-то другое, более соответствующее,чтобы избавиться от этого обидного словца «завхоз». Ведь не министерство у него в подчинении, а целый Совмин, прямо комитет национального спасения!– Виктор Евгеньевич старался говорить на понятном языке. – Переименовать, и все тут, сразу сняв публичные упреки.