Текст книги "Дураки"
Автор книги: Евгений Будинас
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц)
Владимир Михайлович оказался мужиком крепким, сидел твердо, спину за столом держал прямо, как на коне, ход мысли не терял и до конца оставался в пиджаке и при галстуке, который даже не шелохнулся.
Подали жаркое. В большом закопченном чугуне.
– Наливай, – уже командовал Месников, – чтобы оно не подумало, что его съели собаки.
Поздно ночью Владимира Михайловича проводили до границы хозяйства, где и остановились попрощаться. По известной традиции принять на прощание «оглоблевую», что было,разложили прямо на капоте. Тут мимо промчался шальной грузовик, поднявший шлейф пыли, заклубившейся в свете фар, после чего Владимир Михайлович, стряхивая пыль с пиджака, неосторожно сказал:
– Места красивые, хозяйство интересное. Но с такой дорогой... Да пропади оно пропадом...
– Надо бы асфальт, – вставил Ягодкин, уставившись на первого вице-премьера нахально, как хулиган, что просит папироску. – Тем более и в плане давно есть.
При всей интеллигентности в Геннадии Степановиче всегда было что-то от совхозного вышибалы. Видимо, с той поры, когда, закончив МГИМО [28]28
Московский государственный институт международных отношений.
[Закрыть], он уехал не советником посольства в Данию, куда его как отличника распределили, а добровольцем в Казахстан – директором отстающего совхоза.
– Сделаем, – спокойно сказал Месников. – Куда денешься...
Дудинскас, хоть и «хорош» был, нашелся:
– Ничего, в пятьдесят шесть дорога тоже нужна.
– А почему в пятьдесят шесть? – заинтересовался Месников.
– У вашего предшественника Поваленко на первые восемь километров ушло восемь лет, пока его не сняли. Мне сорок восемь. Еще восемь километров, и будет пятьдесят шесть.
Месников обиделся. Выходило, что Дудинскас нашихкак бы выставляетперед москвичами:
– В плане, Геннадий Степанович, говорите, есть?.. Давно, говорите? – Владимир Михайлович строго распрямился. – К концу недели будет и в натуре.
не имей сто рублей...
На следующее утро Стреляков, всю ночь проворочавшись и ни на минуту не заснув, за завтраком, поданным во дворе, гнусно поучал.
– Неправильно ты живешь. От этого тебе и писать некогда. И душ на даче некогда построить. Или нужник чтобы не во дворе.
Ягодкин «пояснил»:
– У бывших сельских страсть к теплому нужнику, как жадность к хлебу у переживших блокаду.
Не обращая внимания на подначку, Стреляков продолжал:
– Работать должны деньги. Вот ты у меня учись. Я взял участок, но маяться не буду. Нашел Алика, заплатил ему пятьдесят процентов аванса и уехал. Остальные отдам через месяц, когда дача будет готова, включая забор, деревья и цветники. Бревна уже завезли...
Стреляков говорил важно, соленым огурцом чавкал громче обычного, уставив остекленелый взор куда-то в угол парника. Потом поднялся, подошел к парнику, долго там что-то рассматривал, наконец вздохнул:
– Рассада помидоров у тебя хорошая. Надо позвонить Алику, пусть и парник соорудит...
Чем вконец испортил Дудинскасу настроение [29]29
История с дачей закончилась тем, что Дудинскасу пришлось привлекать друзей, чтобы найти Алика и хотя бы частями выколотить из него аванс. Участок к приезду Стрелякова стоял заброшенный и заросший сорняками. Даже бревна куда-то свезли. По всему выходило, что и деньги в наших условиях не работают.
[Закрыть].
Зато к середине дня оно резко поднялось.
Не без труда очухавшись после вчерашнего, Дудинскас с гостями выбрались из деревни только после обеда. Не выбирались бы, не пообещай профессор Шмель, что они встретятся с партийно-хозяйственным активом, как выразился Месников, передавая просьбу Капусты:
– Надо с людьми пообщаться. Чтобы «лопухи» наши были в курсе новых веяний. И депутатов, которые особенно интересуются, позовем. Вам интересно, а нам – поддержка...
Вырулив на гравийку, Дудинскас буквально остолбенел. Вдоль всей дороги носились, рычали, месили песок самосвалы, бульдозеры, грейдеры...
– А твой Месников, сука, силен, – сказал Стреляков. И повернулся к профессорам, уже закемарившим на заднем сиденье «нивы»: – Может, им здесь и впрямь не нужна никакая программа?
– Офонареть можно, – интеллигентно согласился Ягодкин.
Не к концу недели, но через десять дней дорога была. Немного позднее, чем Дудинскас завершил свою антикризисную деятельность.
перспективы
В Доме правительства на встрече с активом Стреляков говорил:
– Любой алкаш знает: сколько забуриваешься, столько и надо потом выходить из кризиса. – Помолчал, вздохнул, видимо, вспомнив вчерашнее. – Неделю пьешь, неделю очухиваешься... А мы в экономике занимаемся ерундой, начиная с октября семнадцатого года, уже пошел восьмой десяток. И «завязывать» никто не собирается...
Тут выскочил молодой депутат из провинции – от земли,как он представился:
– Когда же всеэто кончится? Я не к вам, писакам, – осадил Стрелякова, – я уважаемого Геннадия Степановича как профессора спрашиваю.
Обрисуйте, мол, по-научному перспективы.
– Чтобы России избавиться от татаро-монгольского ига, – Геннадий Степанович с присущим ему профессорским занудством начал издалека, – должно было вырасти поколение русских, которых не били татары...
В том смысле, что нужны были люди, не испытавшие страха и не развращенные подчинением.
– Ну а чтобы от всего этогоизбавиться, обратите внимание, что как человек воспитанный я не употребил здесь термин «бардак», должно вырасти поколение людей, которые даже не слышали, что такое социализм.
– А если не вырастет? – вызывающе спросил депутат из провинции. – Это я к тому спрашиваю, что в простом народе, как вы, наверное, знаете, вашей революции не больно жаждут. Вы только правильно поймите мой вопрос. Простые люди ведь не хотят, чтобы рушились идеалы. Надо их как-то сохранить...
Ягодкин начал понимать правильно. Но с трудом. На помощь ему пришел профессор Шмель:
– Боюсь, что вам придется как следует потрудиться, чтобы такое поколение не выросло.
– Кто он, этот любознательный мерзавец? – спросил Ягодкин у Месникова, когда они выходили из зала. Месников улыбнулся.
– Шурик Лукашонок... Интересный хлопец. Рвущийся. Реставратор. Он у нас лидером новой парламентской группы «Коммунисты за демократию». В Народном фронте его считают отъявленным коммунистом, а для партийных он предатель и отщепенец.
– Такие обычно далеко идут...
– Да он у вас в Москве с самим Горбачевым встречался. Хотите, познакомлю?
Ягодкин дипломатично отказался:
– С удовольствием, но уже пора на вокзал.
кентавр
Пока строили дорогу, Дудинскас в правительственной резиденции сочинительствовал, борясь с кризисом.
Метод работы он выбрал простой – настриг.Он ему был хорошо известен еще с тех времен, когда газетчиков вывозили на цековские дачи и заставляли писать доклады для партийного начальства. Инструмент привычный: ножницы и клей. Фразы и абзацы так и кочевали из одного доклада в другой.
Дудинскас вообще любил работать ножницами и клеем. В кино это называется монтаж. Больше всего ему нравилось запираться с режиссером Юрой Хащом в монтажной, составляя отснятые куски фильма, когда от неожиданного соседства вдруг возникает новое содержание. Вот делали фильм о новациях в сельском хозяйстве, о комплексах, а Хащ настоял вставить кадры с Орловским, а потом разгон митинга.
Вставили. Милиция со щитами и дубинками, в касках, потом животноводческий комплекс. И вопль толпы: «Вандея! Вандея!» – на фоне мирно жующих бычков на откорме.
Сейчас даже проще. Нарезал ножницами готовые абзацы и из старого варианта программы, и из того, что Селюнин недавно для Татарии писал; еще из замечаний москвичей пошли целые куски, кое-что пригодилось из их статей... Смонтировал, сложил, вычитал, поправил, кое-что поменял местами, придал видимость остроты. Все в нормальном современномрусле. Чтобы в нем удержаться, Дудинскас, сокращая текст, руководствовался простым условием: оставлять только то, что не могло бы навредить «Артефакту». А значит, и остальным...
«...Внести в Гражданский и Уголовный кодексы изменения, устраняющие все препятствия на пути предпринимательства».
Это Миша Гляк, прослышав, до Дудинскаса дозвонился и попросил вставить про Уголовный кодекс.
«...Обеспечить равные условия снабжения, предоставления кредитов, ценообразования, налогообложения для предприятий всех форм собственности».
«Решительно осуществлять приватизацию госпредприятий... Это невероятно сложная задача, причем не только экономическая, а скорее даже психологическая, требующая коренной ломки сознания каждого: и рабочего, и специалиста, и министра. Каждого, кому предстоит стать человеком нового качества: хозяином дела...»
Вот и написалось. Но Виктор Евгеньевич не рассчитал своих сил. Стремясь уложиться в сроки, пыхтел без передыху, выжимал не по три, а по пять-шесть страниц в день. И в конце концов пережал, сломался, зашел в тупик.
Как-то подправил, подсократил, вычистил – получилось восемнадцать страниц. А дальше – хоть застрелись. Ни сил, ни времени на концовку не оставалось.
Тут позвонил Капуста:
«Вези. Будем смотреть, что получается».
«Еще два дня», – взмолился Дудинскас, но нетвердо. Никакой уверенности, что за эти два дня он сможет завершить работу, у него не было. Правда, написанное Надежда Петровна уже перепечатала набело...
Капуста сразу почувствовал слабинку:
«Вези, что есть. Ждем к шестнадцати ноль-ноль».
Виктор Евгеньевич приложил в конец рукописи последние три страницы, взяв их, не глядя, из прежней, забракованной москвичами программы.
Надежда Петровна посмотрела удивленно.
– Ладно, печатайте, потом прочтется, выправится...
Без пяти минут четыре он уже входил в кабинет премьер-министра Михаила Францевича Капусты. Вместе с Месниковым. Больше Капуста никого не позвал.
– Давайте вашу болванку.
Михаил Францевич взял – не взял, а выхватил – листки и, водрузив очки, прочел название:
«Республика может выйти из кризиса».
Довольно крякнув, принялся читать.
«Интересы национального спасения требуют от нас оставить нерешительность и последовать здравому смыслу и экономической логике. Необходимы чрезвычайные шаги, которые позволили бы Республике продержаться на гребне, не оказаться затянутой в общую воронку, не скатиться к полному развалу и нищете...»
Читал премьер-министр громко и с выражением, почти декламировал. Ни разу не сбившись, несмотря на то что читал с листа.После каждого абзаца удивленно поглядывал на Дудинскаса поверх очков, от видимого удовольствия все больше распаляясь.
«...Сегодня вопрос выжить или не выжить – это вопрос веры в избранный путь крынку, без которой невозможна мобилизация сил. Вопрос доверия к власти...»
– Красиво излагает, писака.
Не дочитав страниц четырех, Капуста заглянул на последнюю:
– Двадцать две, как в аптеке.
И тут же потянувшись к селектору, отдал помощнику распоряжение:
– Главных редакторов всех республиканских газет зовите сюда немедленно. Хоть из-под земли... И пусть подзадержат работников своих редакций. – Повернулся к Дудинскасу, не замечая его попыток протестовать: – Будем печатать слово в слово. На завтра.
– Может быть, стоит показать в ЦК? – осторожно спросил Месников.
– Перебьются, – отрубил Капуста, раздраженно скривившись, потом пояснил, как бы себя уговаривая, успокаивая: – Им сейчас не до этого. Они, – передразнил, – «свято следуют принципам». И спасают партийную собственность... Ничего, прочтут в газетах.
– А как же с москвичами? – все-таки вставил слово Дудинскас.
Выйдя из-за стола, Михаил Францевич Капуста подошел к Виктору Евгеньевичу и крепко пожал ему руку:
– Спасибо. Будут вопросы – обращайтесь. Это вам зачтется.
– Будет скандал, – пролепетал Дудинскас уже на пороге.
Но его не слышали. Капуста с Месниковым уже обсуждали другие, не менее насущные дела. С кризисом было «покончено».
хрен да копейка
Назавтра, купив свежую газету, пробежав глазами текст и добравшись до финала, Виктор Евгеньевич содрогнулся. Это был кентавр,некое чудовище с головой женщины, но хвостом и копытами коня.
Как и было велено, никто не поправил ни слова. Ко всем рыночным призывам Дудинскаса, ко всем щедро розданным им обещаниям немедленной либерализации экономики был подверстан (его собственной рукой!) дубовый текст концовки:
«Предоставить органам управления право регулировать размещение заказов... усилить жесткий контроль за ценообразованием... снимать с работы руководителей за самовольное применение договорных цен... запретить предприятиям расчеты валютой...
Принять меры... пресекать саботаж... смещать руководителей... привлекать к уголовной ответственности...»
Короче, шаг в сторону – расстрел. Дудинскас подумал, что этой концовкой его и расстреляли. Точнее, он сам себя расстрелял.
Но никакого скандала не произошло. Вообще никакой реакции не последовало. Из чего Виктор Евгеньевич понял, что его «шедевр» не дочитал до конца не только Михаил Францевич Капуста, но и вообще никто.Кроме Вовули Лопухова, который прочел все до последней строчки и протянул обескуражено:
Вот те и хрен да копейка...
Имея в виду, что он как бы напрасно вкалывал две недели без шефа, понадеявшись на реформы, которые тот протолкнет.
Потом, немного подумав, Вовуля рассудил вполне здраво:
– Ладно с них! За такую дорогу, блин, ничего не жалко. На шефа он несколько дней смотрел с нескрываемым обожанием. И еще с полгода всякий раз по пути в деревню, добравшись до поворота, где начинался новый асфальт, недоверчиво хмыкал. Хотя «возню» Дудинскаса с подсобным хозяйством он изначально считал пустой блажью. Закапывать бабки и ждать, пока вырастет дерево с золотыми в «стране дураков», ему категорически не хотелось. Хорошо хоть с асфальтом выпала халява...
Но история с дорогой воодушевила не только Вовулю.
в стране дураков
Еще дорога не была закончена, еще ползали по черному гуталину асфальта тупорылые катки, как в Дубинки приехал Анатолий Карпович:
– Ладно, считайте: вы меня убедили. Завтра приступаю. Иначе с картофелем не успеем. У себя я уже посеял.
Про Карповича, фермера из соседнего района, Виктор Евгеньевич прочитал в газете и вот уже два месяца подбивал перебираться в Дубинки управляющим.
– Теперь вижу, что у вас и впрямь возможности...Там, где Вовуле увиделась только халява, Карпович угадал перспективу: ему надоело одному упираться рогом,когда никому до тебя дела нет.
– Я ведь там, как бобыль. И на сеялке, и под сеялкой, и заработай, и построй...
Анатолий Карпович меньше всего походил на бобыля. Вот находка, вот, сказал бы Ягодкин, человек новой формации.Работоспособность бульдозера плюс два вузовских диплома, которые он всегда носил с собой, представляя как удостоверения личности. Непьющий, но не из принципа, а оттого, что некогда. Правда, поначалу Дудинскаса насторожила его нарочитая циничность. В подругах у него была тихая, немолодая уже женщина, к тому же в положении. Знакомя его с ней, будущий управляющий грубовато сказал:
– Сына родит – женюсь...
– А если нет?
– Тогда свободна.
Но на самом деле Карпович оказался человеком трогательным и заботливым. Ни разу в доме Виктора Евгеньевича не появился без подарка его сыну. Да и подругу свою на руках носил, а пацана, вскоре-таки появившегося на свет, просто обожал, даже пеленки по ночам стирал, хотя для этого приходилось по сто километров отмахивать домой и обратно.
человек-легенда
В том, что с новым управляющим ему повезло, Дудинскас убедился уже в первые дни, наконец-то ощутив себя в полной мере хозяином.В том недавно усвоенном им смысле, что хозяин– это тот, у кого есть работник.
Сговорились они так: Дудинскас финансирует и не вмешивается, Карпович работает.
– Осенью подбиваем бабки, – сказал Карпович. – Половина прибыли – моя.
– А если прибыли не будет?
– Значит, вы пролетели, – отрубил Карпович обиженно. Виктор Евгеньевич согласен был не только на половину, но и на десять процентов. Сбывалась мечта, он ведь так и представлял себе свою фирму: десяток самостоятельных участков, и каждый отчисляет в общую кассу хотя бы по десять процентов прибыли.
Вовуля, про такое прослышав, пришел оскорбленный:
– Что значит – нам десять процентов? Может, наоборот?
Назавтра Карпович появился на огромном самосвале во главе колонны из десятка таких же машин, груженных навозом с птицефабрики. Следом катили три «кировца» с навесными плугами и навозоразбрасывателями. До вечера самосвалы успели сделать по четыре рейса.
На следующий день все повторилось, только вместо Карповича в головной машине восседал Дима Небалуй. Сам Карпович появился к обеду, опять же с колонной, но уже из трех артефактовских суперМАЗов, груженных картофелем.
– Вот, – сказал довольный Карпович. – Элита. Голландский семенной взял, сразу шести разных сортов.
Через неделю посевная была завершена. А от всей «конструкции» подсобного хозяйства, с такими муками выстроенной Дудинскасом, не осталось ничего, кроме названия. Новый управляющий прошелся по ней с разворотом, как танк по детской песочнице.
– Про все ваши овощи-фрукты давайте забудем. Только картофель. Монокультура, – сказал Карпович. – Остальное засеем травой.
– А как же с зерном, чем скот собираешься кормить?
– Комбикорм выменяем на тот же картофель. Сколько надо.
Дудинскас от восторга стонал. Он всегда мечтал, чтобы у него подчиненные были умнее.
В Дубинки Карпович прибыл со своим трактором, комбайном и грузовиком – успел заработать, фермерствуя. Первым делом разогнал всех агрономов, садоводов, зоотехников и механиков: «Это не работники». В помощники себе он выклянчил Диму Небалуя: «Это работник». Привез с собой брата, у того жена доярка, поселил их в сторожке, вчетвером и взялись: «Больше здесь и не надо». Но даже брату Карпович не доверял, дотошно проверяя каждый его шаг. «Технология, братан, она халтуры не терпит».
зависть
Через полтора месяца в Дубинки повалили «экскурсанты» от соседей. Сначала агрономы, потом председатели колхозов, затем и вовсе потянулись местные– на разведку, как бы по осени поживиться мешком-другим на семена. Такого здесь еще не видели. Ровные ряды сочной темно-зеленой картофельной ботвы смотрелись, как в рекламном проспекте.
– Технология... – сокрушался прибывший из-за реки председатель колхоза Федя Косой. – Хорошо, когда чужиеденьги... И когда их куры не клюют.
Прямиком, по кладкам – они жили рядом, а на машине, в объезд – километров десять.
– Слушай, Карпович, давай построим мост. Соседи, мол, надо объединяться. Но, вернувшись домой, собрал своих правленцев и часа три чистил их за нерадивость.
– Вы посмотрите, как люди за рекой разворачиваются! А вечером, уже в столовой детского садика, куда для успокоения переместилось возбужденное председателем правление, вдруг грохнул кулаком по детскому столику так, что ламинированная фанера проломилась:
– Ракетницу я уже купил. Спалю их, к едреней фене, чтобы им пусто было и повылазило...
на подъеме
Федя Косой и привез в Дубинки местных Цитрусовых, всем гуртом – смотреть голландский картофель. Хорошо хоть предупредили, и Дудинскас успел примчаться в хозяйство, предварительно распорядившись насчет закусок. От Карповича не дождешься: «котлопункт» он вообще прикрыл, чтобы не кормить дармоедов, сам питался наспех и всухомятку.
Цитрусовые приехали, увидели ровные ряды картофельных борозд, обрадовались, как дети. Никогда ничего такого здесь никому не удавалось. Долго трясли Анатолию руку, потом пообещали закупить весь урожай до последнего клубня. Мол, для района такие семена – это чудо. Тем более что за технологией далеко ездить не надо. Карпович согласно кивал. Передовым опытом он готов поделиться, технологией тоже. Ну а с закупками так и вообще все складно получалось, как в сказке. Тем более что Цитрусовый номер один (самый главный), растрогавшись, даже пообещал забрать картофель самовывозом. Не надо и на машины тратиться, только погрузи.
...Цитрусовый один, Цитрусовый два... Все про них Дудинскас заранее знал, даже отличать умел витейских, например, от барабановичских [30]30
Каждый район традиционно славен чем-то своим. В Старых Домах и в Волотине – первоклассный самогон, в Каменцеве – придворные интриги, в Пуховиках – бесконечные дрязги.
[Закрыть]. Все у них настолько не изменилось, что, отправляясь в райцентр, он, как раньше, говорил:
«Поехал в райком». Хорошо их зная, Виктор Евгеньевич и не сомневался, что жить с ними можно: он ведь всегда помнил про десять непременныхпроцентов созидательного начала. Была бы остроумная идея, и все с ним будут на нее работать, все будут счастливы.
Полдня возил гостей по хозяйству, показывал и рассказывал, не без удовольствия отмечая, с каким энтузиазмом они его идеи воспринимали. Как заводились, вместе с ним планируя, как подсказывали и советовали, как спорили с Карповичем о ширине прохода в коровнике и рационе свиней. А потом еще вместе выбирали место («Гвоздь программы!») для ветряка.
Тут же и первый колышек торжественно забили, прямо на взгорке обмыв событие разведенной «артефактовкой»... И не было в тот день для них ничего важнее, чем Дудинскаса понять и поддержать, а для него – им все объяснить и все показать.
За закуской до того завелись, что Дудинскас потащил всех смотреть заброшенную узкоколейку. Раньше по ней подвозили торф на брикетный заводик. Теперь он подбивал Карповича дорогу восстановить.
Ржавые рельсы двумя змейками петляли в высокой траве, уползая подсохшим болотцем к соседнему лесу. Их вид будил в Викторе Евгеньевиче воспоминания детства – как пыхтел на старом кирпичном заводике за дворами, как тянул за собой игрушечные вагончики, весело посвистывая, паровозик-«кукушка»...
– Идея что надо, – сразу согласился главный Цитрусовый по фамилии Четверяков.
– И дачников от электрички можно подвозить, – пояснил Карпович. – Разумеется, за плату.
– Да и колхозы в производственных целях станут использовать, – уже уговаривал Дудинскаса, проникшись идеей, Цитрусовый номер два, который возглавлял в районе весь агропроми поэтому был озабочен сельскохозяйственным производством.
– А к мельнице, глядишь, захотят прокатиться и туристы... Тут Дудинскас перегнул. Что сразу почувствовалось.
– Особенно иностранные, – подхватил Федя Косой, многозначительно переглянувшись с Четверяковым.
Разъезжались далеко за полночь. На прощание, у машин, поставленных поперек дороги, жали друг другу руки, повторялии снова долго жали, потом Четверяков по старой партийной привычке полез целоваться. Но Федя Косой его остановил, от Виктора Евгеньевича оторвав и потянув за рукав к своей машине.
«Крепкий народ» – мелькнуло у Дудинскаса, – ведь точно же едут к Феде домой – добавить».
По дороге в город он думал о Карповиче. По всему выходило, что с его приходом дела в деревне наладятся. Давно Виктор Евгеньевич не испытывал такого подъема.
Оставив Карповича на хозяйстве, да еще так удачно подключив к делу Цитрусовых, он мог наконец приступить к осуществлению своей главной затеи – созданию собственной типографии.
«не могу молчать»
Назавтра Четверяков распорядился, чтобы узкоколейку срочно разобрали. Рельсы тут же продали за бесценок какому-то кооперативу. «Артефакту» досталось лишь четыре штуки – Карпович успел выхватить, вовремя налив дорожникам.
Дудинскас недоумевал. Как-то очень уж все вышло не по правилам.
Объяснилось все много позднее, когда Федя Косой, уже давно оставивший колхоз, перебравшийся поближе к городу, прибыл с гостями и, расслабившись за столом, накрытым в баньке, публично покаялся:
– Характер, Евгеньевич, у меня такой. Вижу безобразие – не могу молчать, особенно если выпивши. Но ему ведь прямо не скажешь, что он вор или дурак набитый. Вот я ему и стучал про вас, Виктор Евгеньевич, по пьяни: «А Дудинскас говорит, что ты вор, а он говорит, что ты пьяница и дурак, а он уверяет, что ты подлец...» Ну прямо кровью наливался – так это его заводило.