Текст книги "Дураки"

Автор книги: Евгений Будинас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)

Денег они печатать не собирались, но и с акциями, и векселями – та же проблема...

Ломали голову не один месяц, пока однажды все тому же Боре Пушкину, обычно не пьющему, не удалось «раскрутить» на откровенность директора спецфабрики в Польше, куда он приехал как быразмещать заказ. Ответ, полученный после опорожнения второго штофа «Зубровки», Борю Пушкина окончательно вырубил:

– А никак! Проше пана.

Бракованные бланки, оказывается, просто уничтожают.

– Даже деньги? – Борис потянулся к портфелю за третьим штофом, как бросаются на амбразуру. В каждом славянине тлеет готовность к подвигу, особенно если он еврей.

– Даже деньги. Ну, если крупные купюры, то, проше пана, мы просто актируем отсутствие в партии нескольких номеров.

Чего, казалось бы, проще, но поди дотумкай!.. И так – шаг за шагом. С миру по нитке.

– Скажите, а откуда у вас оборудование? – спросил Степан Сергеевич Лонг. – Насколько мне известно, вся эта специальная техника стоит больших денег. По расчетам Спецзнака...

Этого вопроса Дудинскас ждал. При слове Спецзнак он скривился.

спецзнак?

– Спецзнак вам морочит голову, – сказал Дудинскас. – Вас втягивают в дурную авантюру с организацией в Республике производства собственных денег. Для этого нужно истратить сто миллионов долларов. Но зачем? Есть же мировой опыт, все давно подсчитано: в государстве, где живет меньше двадцати восьми миллионов населения, печатать свои деньги нерационально. К слову, даже в очень развитых странах, в той же Италии например, предпочитают заказывать деньги тем, кто их умеет делать. Выходит проще и дешевле. Это касается и производства государственных ценных бумаг.

– Но вы ведь создаете такое производство?

– Нет. Здесь надо разделять. Есть ценные бумаги на предьявителя.Это облигации, лотерейные билеты, некоторые виды векселей, по которым обязательства несет государство. А есть – и это совсем иное – именныеценные бумаги, то есть такие, в которых проставляется фамилия владельца. Тут требования к защите от подделки гораздо ниже: ведь у владельца можно потребовать паспорт... – Виктор Евгеньевич снова показывал образцы. – Видите, такую продукцию можно печатать даже на том простеньком оборудовании, что у нас есть. Дадите лицензию – еще закупим... Но поверьте, сегодня оборудование – не главная проблема. Сначала надо понять, чтои какна нем производить.

– Специалисты Спецзнака считают иначе, – Лонг давно хотел докопаться до сути. – Они нас буквально завалили докладными и заявками, ссылаясь на тот же мировой опыт.

– Никаких специалистов в Спецзнаке нет, – отрубил Дудинскас. – А есть чиновники, которые только и рвутся в загранку. Но их интересуют не мировые достижения, а командировочные. При этом голубая мечта каждого – вытрясти из казны деньги, чтобы что-нибудь закупить... Я думаю, для вас не секрет, сколько процентов от стоимости проданного получает тот, кто устроил сделку?..

Степан Сергеевич Лонг смутился. Лично он взяток не брал. Про десять процентов комиссионных, разумеется, слышал, но, по скромности, старался ничего подобного как бы не замечать.

– Будет оборудование, построится фабрика, пойдет и работа, – сказал Лонг. Впрочем, не очень уверенно. Уж он-то знал, что давным-давно не все так складно получается.

– Нет, Степан Сергеевич, – дожимал собеседника Дудинскас, – сначала все же нужны специалисты.

Лонг усмехнулся. В недавнем прошлом партийный работник, уж этот-то тезис он усвоил, как «Отче наш»: «Кадры решают все».

– Не смейтесь. В нашем случае, когда нет опыта и традиций, это именно так. Процесс слишком тонкий и творческий.

Виктор Евгеньевич вспомнил разъяренное лицо Гоши Станкова. При всей его природной мягкости.

творческий процесс

– Слушай, – говорил Станков, закипая, – Ты меня достал!Давай так. Или я, или твой... ху... худсовет,– стараясь вложить в ненавистное слово как можно больше фонетической «созвучности».

Все свои наработки и эскизы художники компьютерной графики несли прямо в кабинет Виктора Евгеньевича. Смотрел он обычно не очень внимательно, будто бы заранее зная, как это все бездарно. Сокрушенно вздохнув, рассказывал очередную байку из жизни глухой провинции.

Взвивалась и вылетала, хлопая дверью, главный художник Таня Нечай, вздорная, как и все таланты.

Когда она возвращалась, вокруг стола Дудинскаса уже пыхтели все, вызванные Надеждой Петровной: художники и компьютерщики, технологи, фотографы и операторы стола заказов (в полном составе), монтажеры и печатники-пробисты... К ужасу Станкова, производство надолго останавливалось и начиналась «мозговая атака». Это и называлось художественный совет,хотя на самом деле это был театр одного актера,потому что «советовал» обычно только Виктор Евгеньевич, и, даже выслушивая идеи (каждого по нескольку раз перебив, задев, покоробив и разозлив), в конце концов решение он принимал самостоятельно. После чего любой ценойзаставлял его выполнять.

перед употреблением – встряхивать

Дудинскас знал, что вести себя такнельзя, еще больше он понимал, что только так и можно.

– Дайте мне аргументы,дайте такие образцы, – требовал, – чтобы они могли убедить любого придурка.

Переделывали по десять раз, плакали от обиды, но добивались невозможного.

Всякий раз, когда в итоге рождалось нечто,наступала пора приходить в ужас главному технологу ЦЦБ Ольге Валентиновне.

Команду Станков набрал себе сам. Привел всех, кроме Ольги Валентиновны, которую Дудинскас нашел «почти на улице» (она на полставки работала технологом в каком-то полуподвальчике крохотной ведомственной типографии) и против которой Станков восстал категорически – из-за того, что впечатление на него она не произвела.Точнее, слишкомпроизвела – и эффектной внешностью, и готовностью то покатиться со смеху, то вдруг залиться горючими слезами.

С Ольгой Валентиновной он нечаянно угадал. Ни с кем никогда не ссорясь, она вкалывала так, что вскоре оказалась и главным технологом, и начальником производства, художником, монтажером, ретушером, химиком, мастером, печатником, экономистом, и еще бог знает кем, всех покорив полным отсутствием скрипучести.

– Вы тут, конечно, придумывайте и дерзайте, – говорила она после того, как с помощью увеличилки изучила оригинал-макет, – но учтите, что напечатать такоев наших условияхне сможет никто.

После чего собирала листки и шла в фотолабораторию.

Во всем мире оригиналы-макеты для ценных бумаг уже делали на специализированном графическом комплексе «Барко». Стоил такой комплекс полмиллиона долларов, и о его покупке им не приходилось мечтать. Но голь, как известно, хитра на выдумки.

В ЦЦБ нашли выход, известный фальшивомонетчикам: фотоспособом рисунок увеличивали в несколько десятков раз, вручную подчищали и выправляли все хитросплетения линий, потом снова фотоспособом уменьшали изображение и добивались чистоты и тонкости, удивлявших специалистов даже в Германии.

Получив готовые фотопленки, Ольга Валентиновна надолго запиралась в монтажной со своей подружкой монтажеромТаней, где они с предельной аккуратностью, не дыша, составляли пленки, подклеивая их обычным скотчем. Теперь с них изготавливались фотоформы, которые Ольга Валентиновна относила к пробистам. И тут, уже вместе с «первопечатником» Ваней Жировичем, которого «терпеть не могла» за то, что он так мастерится,они до петухов колдовали, подбирая краски и добиваясь идеальных оттисков.

Назавтра без всякого торжества, напротив, стыдливо, как обнажаясь в общей бане, приносила ворох пробных отпечатков на этот долбаный худсовет,где снова все разбиралось, правилось, обсуждалось, снова собиралось. И так без конца...

– Таким образом, на подготовку оригинала-макета и получение пробного оттиска у нас иногда уходит и по два месяца. Разумеется, это было бы невозможно в большой типографии, где нужно выполнять план и гнать тираж.

Большие кабинетные часы мерно отсчитывали время. Виктор Евгеньевич говорил, Сергей Степанович внимательно слушал.

– В печатном цехе опять все непросто. Самая опытная печатница, мы ее пригласили из «цековского» Дома печати, в слезах бросала работу: к таким требованиям там не привыкли. Правда, и с отличным печатником ничего не выйдет, если не иметь соответствующих материалов. Самое главное – это бумага. Мы используем только французскую фирменную, к слову, уже защищенную от подделки светящимися в ультрафиолете волокнами.

Лонг оживился. Совсем недавно они рассматривали на коллегии предложение Спецзнака о развитии производства спецбумаги на одной из местных бумажных фабрик. С водяными знаками и светящимися волокнами.

Но Дудинскас был категоричен:

– Очередная чушь. Сварить бумагу нужного качества можно, только создав поточное производство: то есть угробив уйму денег на закупку варочных машин, ровнителей... А наши потребности в ней мизерны.

– А если на экспорт?

– Кто ее будет покупать? Кто у вас покупает тракторы, которые мы учимся делать уже полсотни лет?.. А тут высокие технологии. Кроме того, в этом деле важны традиции. Во всем мире спецбумагу выпускают всего несколько фирм...

Интерес Лонга к теме объяснялся отнюдь не праздным любопытством. Все, что касалось ценных бумаг, было действительно его епархией. Новая для него область, в которой он совсем не волок.До Госэкономплана он работал секретарем ЦК по сельскому хозяйству. И если в чем-то и разбирался, так это в сроках проведения посевных и уборочных кампаний.

Но дело даже не в этом...

Ведь ничего подобного в Республике никогда не производилось: все поставлял московский Гознак. Начиная с денег и заканчивая дипломами, трудовыми и сберегательными книжками, военными билетами, удостоверениями всех видов и паспортами. Что до акций, чеков, сертификатов и векселей, то их отродясь не видели. Оказавшись в гостях у первого здесь «официального» миллионера по фамилии Эфрос, Дудинскас первым делом попросил хозяина показать ему чековую книжку израильского банка, где тот держал капитал. Один листок из нее даже выклянчил: «Отнесу на фирму в качестве образца. Пусть изучают».

что прикажете доложить?

– А зачем вы в своей деревне насыпали детский пляж? – неожиданно спросил Лонг. Дудинскас как на проволоку налетел. Оказывается, Лонг недавно был в Дубинках.

– Заехал как-то в конце дня. Побродил, порассматривал, побеседовал.

– Что ж вы не позвонили! – как бы возмутился Дудинскас. – Я бы встретил, показал...

– Не хотелось вас нагружать. Гостей там и без меня хватает...

Отбыл, как и прибыл, – не представившись. А удивило его, оказывается, вовсе не то, что поставили мельницу, тем более не коровник, удивило, что отсыпали пляж. (Федя Косой по-соседски отжалел из колхозного карьера сотню самосвалов песка. На субботниках песок лопатами разгребли. Последние кучи оставили нетронутыми – к радости пацанов из-за реки. Те их живо раскидали..)

– Почему вы это сделали? – спросил Лонг.

Вот так, в упор обычно спрашивал Дудинскас, когда в бытность журналистом ему приходилось «потрошить клиента».

Отвечать оказывается труднее, чем спрашивать. Действительно, почему?

Виктор Евгеньевич пожал плечами.

– Мы ведь там собираемся жить... Рядом еще поставим водяную мельницу... На ней, на втором этаже, будет единственная в мире коллекция действующих самогонных аппаратов...

– Ну-ну...

Лонг так же неожиданно перешел к делу.

– Что же вы такоеприкажете мне доложить правительству, чтобы мы отважились это весьма специфическое и сугубо государственное производство, да еще режимное,разрешить частнойфирме?

Знакомая пластинка.

– Вы хотите сказать, что в частной фирме работают не такие же люди? Они чем-нибудь хуже?

– Вы лучше меня знаете... Есть сложившиеся стереотипы...

– Дойчмарки, между прочим, печатает частная фирма.

– Вы там были?

– Разумеется. Более того, президент концерна, в который входит эта фирма, сам господин Доневер – у него отделения и филиалы во всем мире – обещал приехать... Если, конечно, вы пригласите его официально и сможете принять на соответствующем уровне.

– Если есть хоть какой-нибудь шанс его вытянуть, – сказал Лонг мечтательно, – за приглашением дело не станет. Набросайте проект официального письма. От имени главы государства Тушкевича... Нет, лучше Капусты... А зачем он едет?

– В гости. Я обещал ему показать Дубинки... А на самом деле есть идея создать на нашей базе их филиал. Разумеется, если вы разрешите им иметь дело с частной фирмой.

– А как быть с вашим утверждением, что развивать свое производство невыгодно? Потребности незначительны, экспорт невозможен...

– Я же сказал – филиал.Работали бы под их маркой. И потом... Невыгодно выкладывать деньги из государственного кармана. А привлекать инвестиции – святое дело.

Лонг тяжело вздохнул. С инвестициями в Республику капиталисты почему-то не спешили.

– Готовьте проект приглашения... Но вы не закончили про разделение ответственности...

– Все просто. Производством занимается частная фирма, а вот режим и контроль – это все государство. Когда мы с господином Доневером ходили по цехам, на каждом участке зажигалось табло с моей фамилией и указанием, кто я такой и откуда. Чтобы внутренняя охрана не беспокоилась. Дошли до бронированной двери участка контроля, господин Доневер говорит: «Все. Там – уже готовые деньги. Меня туда не пускают. Да мне и не надо: меньше ответственности...»

– Что же мне такое имсказать, – повторил Лонг задумчиво, – чтобы мне поверили: лицензию надо дать именно вам?

– А вы имскажите, что Спецзнак до той поры будет всем вам вешать лапшу на уши, вымогая деньги и мороча голову прожектами, пока у него не появится конкурент, которому от государства ничего на нужно, кроме лицензии.

Это было правдой. Кроме лицензии, Дудинскасу сегодня ничего не было нужно.

– И пусть не забывают, что у Спецзнака только доводы. А у нас образцы продукции, которую мы умеемделать. Лонг поднялся:

– Вы тут посидите, поразмышляйте. Я сейчас, минут через двадцать.

велено? размышляем

Дудинскас остался один. На столике, рядом с креслом председателя Госэкономплана, кроме селектора, сгрудилось несколько телефонных аппаратов. Один – с новым государственным гербом вместо диска. Прямая связь с главой государства. Так и подмывало снять трубку и, соединившись с Вячеславом Владиславовичем Тушкевичем, рассказать ему о намерениях господина Доневера посетить Дубинки, а «заодно» и новое самостоятельноегосударство.

Несмотря на недавние приятельские отношения – вместе ведь «бузили», сокрушая мегафонными речами номенклатурную Вандею, попасть к нему на прием Дудинскасу не удавалось. Не смог помочь даже старый приятель Петр Огородников, который возглавил в Верховном Совете Комиссию по иностранным делам.

Республика уже отделилась. Здесь теперь все свое: государственная граница, свои деньги, отдельная армия, парламент, оппозиция, государственный язык (даже два, не считая повсеместной трасянки),новые флаг и герб и даже членство в Организации Объединенных Наций, доставшееся по наследству от совковых времен.

И во всем собственные амбиции.

Дитрих-Штраус – первый посол Германии и вообще первый из приехавших сюда послов – был изумлен, когда принятый им лидер Народного фронта и депутат парламента Симон Поздний пятьдесят минут из отведенного на аудиенцию часа отчитывал его за то, что он поздоровался по-русски. Кроме русского, Дитрих-Штраус свободно владел семью языками и полагал, что у Германии с Республикой есть и другие проблемы...

Дудинскас познакомился с Дитрих-Штраусом совсем недавно: немецкий посол оказался однокашником господина Доневера. Побывав в Германии, Виктор Евгеньевич привез Дитрих-Штраусу «большой привет», после чего получил приглашение отобедать, а уже за обедом позвал посла в Дубинки. Тот с радостью согласился. Его радость стала понятной, когда они ехали по городу, и посол восхитился, увидев на окраине ансамбль Дворца спорта – с водоемами, водопадами и каскадами. Теперь уже не он, а Дудинскас был изумлен, узнав, что ничего такогопослу не показывали. Вообще ничего не показали ни ему, ни другим послам: не додумались устроить для них даже простейшей экскурсии по городу.

– Ваши руководители очень гостеприимны, даже слишком, – говорил Дитрих-Штраус, – они сразу дают нам понять, что мы здесь не в гостях. Но почему тогда нам не разрешают купить дом под резиденцию?

Поселиться послам пришлось в совковых гостиницах с их полутюремными порядками.

– Это ничего, – к бытовым трудностям Дитрих-Штраус относился с юмором. – Зато американцам обещали выделить для посольства сразу двателефона! Мы теперь тоже можем от них звонить и даже передавать факсы. Правда, пока только через коммутатор... Министерства обороны.

...Ладно бы с языком, так нет, сразу во всем вспучились.Номер в зачуханном отеле – сто баксов [44]44
  Американские доллары – это то же самое, что и здешние баксы.


[Закрыть], виза в Республику – сто баксов, «Наташа» на час – тоже стольник.

Впрочем, по мнению того же Дитрих-Штрауса, наша Наташа того стоит. За сто баксов она дарит не только совсем не провинциальные умения, но еще и Любовь, причем настоящую – сготовностью уже во второй раз (!)денег вовсе не брать, а следовать за клиентом куда угодно – лишь бы подальше и на всю жизнь.

...Деньги им нужно печатать самим, вывески поменять, улицы переименовать – у нас теперь своигерои, – Дудинскас раскручивал себя с возрастающим раздражением, забыв, зачем он здесь сидит.

С «огурчиками», как прозвали новые деньги, совсем запутались. Иностранцы, пытаясь расплатиться, прямо зеленеют. Все считается в советских рублях, но платится «огурцами», которые официально тоже называются рублями, о чем на них и написано, но по номиналуони считаются в десять раз дешевле (или дороже?), чем российские, зато в десять раз дороже (или дешевле?), чем на них значится, и которые к тому же именуются не деньгами, а расчетными билетами Госбанка...

Какому Доневеру можно объяснить, почему, скажем, нельзя просто изменить ценники? Зачем писать 1000, а помнить, что это 100, при этом сотней и расплачиваясь, но говоря, что это тысяча?

...Господин Балк по старой дружбе пригласил Мишу Гляка в ресторан [45]45
  Элия Балк – первый посол в Республике государства Израиль. Здесь он когда-то учился. Его стараниями в самом центре города появилась улица Иерусалимская. Правда, на ней нет и никогда не будет ни одного здания и вообще ни одной постройки, кроме памятного камня, зато ехать разрешается со скоростью не шестьдесят, как везде в городе, а семьдесят километров в час.


[Закрыть]. Разумеется, он хотел заплатить за ужин сам. И все время переспрашивал:

– Так сколько это будет по-нашему?Непонятно, что он имел в виду. Сколько в рублях, сколько в «огурцах» или сколько на самом деле?То есть в шекелях... Кончилось тем, что заплатил Гляк:

– С вами, недоразвитыми, пока разберешься, только намаешься...

– Ладно, – вздохнул Балк. – Приедешь в Иерусалим – с меня обед.

Миша Гляк прикинул, что капитал на сей раз он вложил правильно. Обед в Иерусалиме обойдется Балку в пять раз дороже. Водка-то здесь самая дешевая в мире, хотя иногда ее было и не достать.

...Собственно, понять растерянность Тушкевича можно. На него ведь не столько власть неожиданно свалилась, сколько ее обломки. Да и в случае с Дудинскасом у него была причина отказаться от встречи...

В «Артефакте» ремонтировали настоящий офис. За что отвечал Вовуля, правда, получилось у него не сразу. Туалет Дудинскас заставлял переделывать трижды. На четвертый раз взорвался:

– Иди в ЦК, – Владимир Алексеевич ошарашено уставился на шефа. – Ну, теперь в Верховный Совет, – поправился тот. – Посмотри, как там отделаны туалеты. Найди тех же рабочих, и пусть они нам устраивают такой же. Только поменьше...

– Понял, – обиженно кивнул Владимир Алексеевич, – туалет, как в ЦеКа. Чтобы культурно. Возвращается растерянный:

– Не понравится вам в том туалете. Все изменилось. Да и рабочих этих уже нет. Хоть увольняйте.

...В «цековском» туалете Виктору Евгеньевичу действительно не понравилось. Полдня он ходил по кабинетам, «попутно» заглядывал в туалеты и нигде не мог найти бумаги. Воспользовавшись журналистской корочкой, он проник на этаж самого председателя, который уже успел занять бывший кабинет Орловского, чем подтвердил преемственность.Бумаги не оказалось и там. Из чего Дудинскас и заключил, что профессорствовать или кричать в мегафон на митинге – это одно, а управлять государством – совсем другое. И дело не в отсутствии потребностей и даже не в привычке пользоваться газетой, а в том, что все надо уметь. Эту свежую мысль он при первом же случае и высказал перед телекамерой. У нас, мол, всегда так: чем больше демократии, тем меньше порядка.

Этот эпизод вставили в первый телефильм про Тушкевича. Разумеется, он на Дудинскаса смертельно обиделся.

Снять бы сейчас трубку прямого телефона и прямо поговорить...

глянув на подпись...

Вернувшись ровно через двадцать минут, Степан Сергеевич к столу прошел бодро, едва усевшись, дернул рычажок селектора.

– Через час, – глянул на часы, – у меня совещание по выпуску ценных бумаг. Прошу пригласить всех заинтересованных...

О чем эти двадцать минут Лонг разговаривал с премьер-министром, Дудинскас мог только догадываться. Но по решимости, вообще говоря, совсем не свойственной вице-премьеру, стало понятно, что на Капусту переданные ему аргументы Виктора Евгеньевича (а возможно, и само напоминание о его персоне) подействовали. Импульс сверху поступил весьма энергичный.

Лицензия была подписана заместителем министра развития экономики уже на следующий день. Правда, пока только временная, до конца года. Глянув на подпись...

Глянув на подпись, Дудинскас вздрогнул. В правом нижнем углу фирменного бланка Министерства развития экономики рядом с витиеватым росчерком стояла фамилия

Григория Владимировича Галкова. Да, да, того самого Галкова, секретаря горкома и несостоявшегося кандидата в народные депутаты.

Правда, расстроиться такому совпадению Виктор Евгеньевич не успел. Потому что, вручая лицензию, ему доверительно сообщили и то, чтосказал Капуста, выслушав краткий доклад своего заместителя и председателя Госэкономплана.

А сказал он всего восемь слов.

– Спецзнак – говно. Особенно этот, остохреневший мне Коля Слабостаров.

Что теперь какой-то Галков! При таком отношении Капусты к Спецзнаку можно было уверенно начинать переговоры с господином Доневером.

разделяй и властвуй

Премьер-министр Михаил Францевич Капуста всегда выставлял себя мужиком свойским, от высокой политики далеким, житейских мыслей не стеснялся. Он знал, что если народный депутат рвется к микрофону и кричит, значит, он чем-то недоволен, чего-то ему не хватает. И это что-тонужно избраннику сразу дать: квартиру, машину из фондов или дачу, путевку в санаторий, должность...

«Не о лю'дях нужно думать, а о людя'х,не о народе-огороде, а о каждой морковке или редиске персонально».

Оппозиционно настроенных к нему депутатов Капуста сразу разделил «по интересам».

Наиболее сплоченной, хотя и без царя в голове, была, конечно, команда Народного фронта вместе с Симоном Поздним, которому все эти «тимуровцы», как Капуста их называл, дружно смотрели в рот, хотя, куда плыть,понимали плохо. Они постоянно рвались в бой.

Им Михаил Францевич и отдал чохом всю культуру, все образование, а заодно и все заботы о национальном возрождении. Он всегда знал, что от этой надстройкиничего не зависит. «Хотите определять судьбы отечества, – здраво рассудил Капуста, – флаг вам в руки!»

Флагом и новым гербом они с радостью и занялись. Ну еще созданием национальных классов в школах, переименованием улиц, новыми учебниками, восстановлением исторической справедливостии прочими в целом безвреднымиделами. Со спикером Тушкевичем сговорились, что по всем вопросам они выходят прямо на него.

Здесь Вячеслав Владиславович Тушкевич ощутил себяв полной мере. Экономику он не любил, а тут понял свою историческую миссиюи с головой погрузился в заботы государственного переустройства, охотно оставив Капусте с его партийно-хозяйственным большинством разбираться с остальным, включая отношения с Москвой.

Этим Капуста и занялся. Жизненные университеты обучили его главному: выход – в России. А кому, кроме России, нужны все эти тракторы, телевизоры, станки и грузовики? У кого еще можно в обмен на это неконкурентное барахло взять все, в том числе и деньги?

Поделив таким образом заботы и сферы влияния, оба – и спикер парламента, и премьер-министр – вздохнули свободно.

Еще свободнее они себя почувствовали, когда удалось отсечьот Народного фронта этого эрудита и всезнайкуПетра Огородникова, в начальной неразберихе сумевшего проскочить в председатели парламентской Комиссии по международным делам. Пришлось пожертвовать лакомым куском – должностью посла в Германии. Так фракция Народного фронта лишилась главного умника.

Петр Огородников перестал мешать настолько, что Капусте удалось провести в министры иностранных дел своего в доску Петра Ровченко, бывшего секретаря горкома партии по идеологии, первым из партийных сумевшего перестроиться, бесстыдноперейти на мову и вступить в уличную борьбу за депутатский мандат. Теперь он этот мандат с радостью сдал, оставив в память о себе избирателям пусть и не церковь, а построенный им в разгар предвыборной кампании пивной ларек.

Оставались еще разрозненные и всегда голодные «оппозиционеры по призванию», эти бузотеры, балаболки с улицы,пена «народной демократии». С их манерой выскакивать к микрофону по любому поводу – от абортов до ракет.

Подкормить и пригреть этих было несложно. В депутатских мандатах они видели прежде всего пропуск к кормилу,по простоте полагая, что кормило – это вовсе не руль на корме, а корыто, из которого кормят кормчих.

Среди «одиночек» заметно выделялись двое. Их Капуста называл «молодые волки». Дмитрий Волох и Виктор Столяр оба юристы, оба ораторы, работают под московских демагогов, но каждый себе на уме. Все они знают, обо всем свое, особое мнение; не сразу и поймешь, чего хотят. Капуста было попробовал подкатиться – предложил им Министерство юстиции, пока одно на двоих. Вакансий, мол, не так уж много, сами разбирайтесь, кто министр, кто первый зам. Оба обиделись. Знают себе цену.

К ним еще третий притирается: Шурик Лукашонок, выходец. Этот послабее, хотя тоже... С ним Капусте пришлось столкнуться на выборах еще в народные депутаты СССР. Выскочил, как черт из помойки, едва удалось отбиться. Но колхозник, он колхозник и есть. Ему дорасти до замминистра по селу – и ладно. На большее не претендует. А с этими двумя предстоит разбираться...

То ли дело – Коля Слабостаров по кличке Интервент.

вот тебе и «свободная» ниша!

Коля Слабостаров и стал одним из первых нардепов, кому Капуста кинул кость,начав с него, как с одного из наиболее оголтелых.

К беде Дудинскаса, костьюстало новое ведомство, специально созданное под Колю Слабостарова.

Оказавшись в народных депутатах, Коля Слабостаров уже на первой сессии трижды выскочил к микрофону, что-то яростное прогавкал, критикуя правительство, трижды публично приложил самого Капусту, после чего пришел в кабинет премьера, уселся без приглашения и уставился.

– Чего ты хочешь? – прямо спросил Капуста.

Коля Слабостаров выложил ему проект создания в Республике новой отрасли.

При этом он облизывал пересохшие губы, как развратная девица.

«Может, педераст?» – мелькнуло у Капусты, но он тут же отогнал эту мысль по отношению к народному избраннику.

Создатель одного из первых в Республике кооперативов, Коля Слабостаров поднялся на производстве резинок для скрепления наличных купюр, признавал теперь только высокие технологиии не хотел прозябать. Он мечтал о полиграфии и печатать хотел не этикетки или открытки, а деньги и ценные бумаги. Ему нужна была бумажная фабрика, типография и «немножко» средств. За это он готов был никогда больше не подходить к микрофону.

Условия для Капусты были слишком просты, чтобы не соблазниться, тем более что должность Коля Слабостаров придумал себе сам.

Капуста выдергивал из оппозиции очередную «редиску» и при этом ничего не терял. Бумажные фабрики все одно простаивали из-за отсутствия сырья, типографий свободных было сколько угодно. Что до средств, то финансировать Капуста ничего не собирался и надеялся, что до этого не дойдет. Зная жизнь, он не сомневался, что с организацией новой отрасли Коля Слабостаров завязнет надолго, скорее всего, навсегда...

Так, пока Виктор Евгеньевич примерялся, у него появился соперник в лице Государственного комитета по производству денежных знаков, бланков ценных бумаг и иной защищенной от подделок полиграфической продукции, сокращенно – Спецзнак. Коля Слабостаров, его глава, отправился в заграничный вояж. За европейским опытом и установлением контактов.

Ездить в заграницу Коля любил. Отчего его и прозвали Интервент.

пути в европу

В Европе молодой представитель новой страны, член ее парламента и председатель государственного комитета специальных знаков Коля Слабостаров встречен был хорошо. Он представлял новый рынок. Производители ценных бумаг и оборудования, поставщики бумаги и новейших компьютерных технологий вились вокруг Слабостарова, как мухи над банкой с вареньем.

Его возили, кормили, поили, ему показывали и рассказывали. Наперебой предлагали образцы продукции, проекты фабрик, каталоги и проспекты оборудования. По его просьбе рассчитывали потребности нового государства, ему гарантировали поставки и сулили скидки. Он подписывал протоколы о намерениях, заявки и контракты, раздавал заказы и принимал подарки. Он красиво жил и хорошо питался. Уезжал, тепло прощаясь, увозя подарки и оставляя горечь разлуки, снова возникал, привозя радость встреч и вселяя надежды.

Появляясь дома, Коля Слабостаров докладывал премьеру Капусте о проделанной работе, показывал расчеты и проекты, просил денег.

Денег у Капусты не было, и Коля Слабостаров снова уезжал – подписывать контракты и раздавать обещания.

Через полгода Коля Слабостаров знал всю Европу, и Европа знала его.

Мир тесен, еще теснее мир производства ценных бумаг. Хочешь не хочешь, но их маршруты совпали. Везде, где Дудинскасу пришлось побывать, уже побывал Слабостаров. Везде, где побывал Слабостаров, Виктора Евгеньевича встречали настороженно и сразу принимались расспрашивать про Слабостарова. Интерес был совсем не праздный: поляки уже разработали по его заказу образцы приватизационных чеков, немцы подготовили расчеты по строительству в Республике предприятия, голландцы уже готовы были поставлять оборудование и ждали авансовых платежей... На все расспросы о конкуренте Дудинскас вежливо отвечал, что у них разныемасштабы, а лично Слабостарова он знает плохо. Настороженность не проходила. Тогда он попробовал говорить, что знает Слабостарова хорошо. Настороженность стала возрастать. В конце концов Виктор Евгеньевич догадался говорить правду, что знает Колю Слабостарова очень хорошо, потому что его знают все – как прощелыгу и дурака. И только удостоверившись, что он и действительно так считает, фирмачи раскрывались. Доверительность наступала сразу, как только собеседники Виктора Евгеньевича узнавали, как хорошо он знает Слабостарова и как плохо он к нему относится.