Текст книги "Дураки"

Автор книги: Евгений Будинас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

доколядились

На Коляды ряженые ходят по домам – песни поют, танцуют, попрошайничают – колядуют,за это им подарки.

Дудинскас с друзьями выступили, поколядовали, но подарков не получили, а только неприятности принесли. Да не себе, а Кравцову, который Виктора Евгеньевича в Дубинки пустил – не могне пустить как создателя.Тем более что понимал, как плохо будет, если наверх стукнут,будто новый хозяин решил сразу все поломать с народными обрядами и праздниками.

Вышло хуже.

Про Коляды стукнули.Доложили на самый верх, что снова собрались под видомнародного праздника – очернять и охаивать народ, да еще и предсказывать ему полную безысходность.

Опять, выходит, в Дубинках началось. Только теперь уже не ЦРУ эти сборища финансирует, а, скорее всего, Кравцов, новый хозяин.

от лица государства

На семинаре по туризму Павел Павлович Титюня выступил с докладом.

Хозяева туристических фирм, глядя на Павла Павловича и слушая его, испытывали животный страх. Чемдля них обернется его заинтересованность(теперь и в туризме), они поняли сразу, особенно содрогнувшись от его заявления, что туризм должен давать государствубольше, чем зерновые и бобовые вместе.

Несмотря на пренебрежительное, а иногда и презрительное отношение неформальной прессы к Главному Завхозу, на сей раз всеми было отмечено, что доклад его содержателен и умен.

Ведь и действительно нонсенс(такого заумного слова Павел Павлович, конечно, не употребил), когда все люди в целой стране только и мечтают о том, чтобы уехать в любую другую страну и увезти с собой все, что здесь заработано. Слушая Титюню, каждый понимал, что малина заканчивается.

– Чтобы вывозить денежки, вам придется их все-таки и ввозить, – говорил Павел Павлович. – Придется вам подумать, чем привлечь сюда иностранцев. Взять, к примеру, Дубинки, ведь привлекают. Хотя и непонятно, чем они там занимаются, что за сборища устраивают... – Тут Павел Павлович сам себя перебил:

– Где, кстати, Дудинскас?

Заместитель министра по туризму подскочил и на ухо доложил Главному Завхозу, что Дудинскас свое поместье давно уже продал. Правда, смуту там продолжает под видом сохранения традиций.

– Как это – продал?! – взорвался Титюня, забыв про аудиторию. – Какому-такому новому хозяину? Какой там еще Кравцов? Я ведь у истоков стоял!

И всем стало понятно, что новых владельцев Дубинок уже как бы нет.

Что и подтвердилось, когда через три дня к Кравцову пришли люди из министерства туризма – с предложением от лица государства: войти в долю.

Размер доли хорошо знал Паша Марухин.

Тут же на нового хозяина и наехали, разумеется, не за политику, а по финансовым делам, Дубинки вообще не упоминались, так что поначалу Кравцов и связи никакой не уловил. Да и быстро все случилось: раньше, чем до него дошли слухи, какиеполучились Коляды, счета «Артефакта» уже снова были блокированы.

дырка

Тут Кравцов и понял, что купил в Дубинках только дым... Хуже того – заботы, еще хуже – неприятности. С самим Павлом Павловичем Титюней его Дудинскас столкнул и поссорил.

А тут еще по телевизору показали, как Виктор Евгеньевич перед гостями разглагольствует про тех, у кого уже есть деньги, но еще нет потребности в культуре, что Кравцов сразу принял на свой счет...

Оскорбившись, Кравцов собрал подчиненных и дал установку: Дудинскаса от деревни отвадить.

– Пусть занимается «Артефактом» и маркой, – сказал Кравцов зло. – Пусть выполняет условия и разбирается с наездами. Иначе он не получит ничего. Штрафы погасим, а ему фиг...

А в Дубинках к услугам бывшего помещика и даже к его советам Кравцов велел больше не прибегать. Сам дух его искоренить.

Так про дух и сказал. Честно добавив:

– Пусть у нас все там будет фуевое,но свое.

«Специалисты» с кормильцем, как всегда, согласились: давно пора. Кто теперь такой этот Дудинскас? Маркиз без сада. Дырка от бублика. Именно что.

Заказную статью о бывшем хозяине так и назвали: «Дырка от бублика». Но ее появление принесло Виктору Евгеньевичу, как это часто бывает, лишь дополнительную известность, придав образу первого помещика еще и мученический ореол.

Ведь в бублике главное – это дырка. Сама по себе она как бы ничего и не значит, но без дырки – какой же бублик!

глава 3
дорога никуда

Легко сказать «пусть занимается «Артефактом»!

Извещение о том, что счета снова арестованы, а все санкции возобновлены, пришло через два дня после Рождества, то есть, как всегда, перед Новым годом. Чиновная привычка пакостить всем в канун праздников известна. Хотя никто из чиновников специально об этом не думает. Просто к праздникам, тем более к Новому году, заведено подчищать, завершать дела. Кто ж виноват, что дела сплошь пакостные? Особенно противно в таких случаях, что на все выходные вы остаетесь с неприятностью один на один.

Виктор Евгеньевич был слишком искушен, чтобы лезть со своими проблемами к начальству в предпраздничные дни. Решать все равно никто ничего не станет, а к началу рабочей недели в похмельном сознании не останется ничего, кроме неприятного осадка.

«прошу принять»

«Хорошо хоть доплаты по итогам года успели выдать», – Виктор Евгеньевич отложил извещение и, обреченно вздохнув, вызвал водителя Диму Небалуя, велев ему загружаться. Куда ехать, что везти и зачем, тот не спрашивал: «Чай не впервой». Тем более что в приемной Катина, как обычно отсутствующего, на столе Надежды Петровны горой громоздились уже подготовленные по списку, завизированному ею у Кравцова пакеты с новогодними наборами.

– Самодельные, взяткой не считаются, – обычно говорил Дудинскас, вручая такой пакет адресату. – Прошу принять в качестве постоянно действующего напоминания о нашей фирме.

В такие дни секретарши «больших ребят» и помощники «самых больших», никогда не оставляемые Виктором Евгеньевичем без внимания, охотно допускали его к «телу шефа». И до обеда Виктор Евгеньевич совершил невозможное: побывав в добром десятке самых высоких кабинетов, везде об «Артефакте» «напомнил», везде выслушал похвалы и заверения в готовности помочь, если что...Но настроение у него испортилось окончательно, так как ни в одном из кабинетов у него не поинтересовались, как дела, что могло означать только одно: дела его совсем плохи, и слухи об этом уже разнеслись.

Именно поэтому визит к Месникову он отложил на первый будний день. При этом рассчитал верно: в начале трудовой недели новогодние свертки подействовали ничуть не менее расслабляюще и утратившая бдительность заведующая приемной его пропустила в кабинет без доклада.

взаимные реверансы

Прямо с порога Дудинскас, приветливо улыбнувшись, заявил, что пришел сюда в последний раз.

Владимир Михайлович забеспокоился, но, поняв, что речь не об его отставке и не о самоубийстве Дудинскаса («До этого, надеюсь, еще не дошло?»), тоже приветливо улыбнувшись, заверил Виктора Евгеньевича, что они еще поработают. При этом он сказал: «Мы с вами», – отчего Дудинскас чуть-чуть расслабился и потеплел.

– Как жизнь, я не спрашиваю, – сказал Месников, жестом приглашая Виктора Евгеньевича присаживаться, – тем более после вашего выступления, так драматически обставленного...

– Ну да, – мрачно поддержал шутливость хозяина Дудинскас, – живем в такое время и в таком месте, что за подобный вопросик можно и по морде схлопотать. Как за издевательство в скрытой форме.

Про дела Месников тоже не спрашивал: не так давно он получил очередное личноеписьмо.

«Сейчас мы в ситуации,– писал Дудинскас,– когда никакие аргументы и доводы никого не интересуют, всякая логика и здравый смысл цинично отвергаются. Я уже однажды потерял восемь месяцев на борьбу за сохранение "Артефакта "и Дубинок, истрепав нервы, но не проиграв в итоге ни одной позиции. Тогда логика и здравый смысл победили. Не сомневаюсь, что и сейчас в конце концов результат будет тот же... Но на что приходится тратить столько сил? И с какой стати?»

Прошло три года с того дня, как он принес сюда свои предложения по документообороту. Сейчас он пришел попрощаться. И прощальная просьба его была проста.

– Можете вы позвонить и распорядиться, чтобы ониразблокировали счета и дали возможность фирме отработать долги? Я уже сдался, согласен признать все претензии, пусть только позволят выплатить штрафы в рассрочку. Иначе они ведь вообще ничего не получат...

Дудинскас не сомневался, что Месников может и больше. Но большего он уже не хотел. Он уже завязали ощутил облегчение. Да, он пришел, но не собирался здесь прогибаться: прогибаясь, нельзя заработать миллион, прогибаясь, можно получить только на чай...

– Как это готовы признать?! – Месников прямо отшатнулся. И замолчал, что-то прикидывая в уме. – Неужели вы действительно решили так вот сдаться?

Дальше Дудинскас слушать не стал. С него хватит. Он ведь уходит,у него последняяпросьба... Но всколыхнуть Месникова не вредно бы... И он нажал на педаль:

– Я могу допустить, что вы найдете людей, которые будут на вас работать. Кто-то – даже вполне самозабвенно... Вы, может быть, найдете и таких, которые согласятся, самозабвенно на вас вкалывая, есть за это говно. Но людей, которые еще и исхитрятся получать от этого удовольствие, вы, пожалуй, все-таки не найдете. Разве что Федоровича...

где грань?

Владимир Михайлович долго молчал. Сидел, опустив голову и тяжело выложив руки на стол.

В его грозном кабинете, где и говорить принято полушепотом, только что сорвался на хамство немолодой уже человек, похоже, действительно доведенный, измотанный и измочаленный. Но не с улицы. Они слишком давно знакомы и никогда не скрывали взаимных симпатий. Кроме того, хорошиеотношения с Дудинскасом были одной из ниточек, связывающих Месникова с другимлагерем, – все эти неформалы к Дудинскасу почему-то прислушиваются, чем тоже пренебрегать не следует. Никогда ведь не известно, как оно повернется...

– А что Лонг? – спросил Месников, наконец, подняв голову. – Вы ведь ему писали?

Дудинскас скривился, ничего не ответив. Не дождавшись от премьер-министра никакой реакции на свое «прощальное послание», он даже не удивился.

О Степане Сергеевиче Лонге и раньше, еще до его прихода в правительство Капусты, говорили: не боец, но и не подлец. И действительно, при всем известной мягкости характера подлецом Степан Сергеевич как бы не был...

Но где грань? Поднимаясь по службе и оставаясь на позиции мягкого невмешательства,он с каждой ступенькой становился все более и более не бойцом...Пока не достиг такой должности, когда все, что он делает, точнее, не делает, обращается в одну сплошную подлость. Хотя, казалось бы, всего-то и греха – отвести глаза, беспомощно разведя руками...

Долгое время Лонг был Дудинскасу симпатичен и понятен, может, оттого и симпатичен, что понятен. Ну, скажем, тем, что вопреки пересудам согласился сначала остаться в новом правительстве, потом стать и премьер-министром, а ведь он лучше многих понимал, в какой яме находится экономика и какая каша в голове у Всенародноизбранного.Хотя... Предложение Столяра всем вместеуйти в отставку он ведь поддержал, а уж потом, под нажимом Батьки,остался... Но сейчас он так от всего увиливал, так часто возвращал Дудинскасу его обращения, через помощника подсказывая, как бы их смягчить, так последовательно не предпринимал никаких шагов, неизменно выражая сочувствие,что стал вызывать у Виктора Евгеньевича какую-то брезгливую жалость. Зная цепкость его памяти, Дудинскас думал о том, как же должен терзаться человек, помня все свой неисполненные обещания – и ему, и множеству других людей, которые по самым острым и наболевшим делам вынужденно обращались к главе правительства.

Степан Сергеевич и терзался. Не однажды он поднимался на пятый этаж попроситься в отставку, правда, всякий раз возвращаясь в кресло премьера, как на электрический стул.

– Что Степан Сергеевич? – переспросил Месников.

Виктор Евгеньевич безнадежно махнул рукой:

– Ни ответа, ни привета.

Месников понимающе кивнул.

Помочь Дудинскасу он хотел, не знал как, зато знал, что действовать надо очень осторожно.

– Ты уверен, что это не... ? – доверительно перейдя на «ты», Владимир Михайлович понизил голос, написал на листочке фамилию и подвинул его Виктору Евгеньевичу. Так дети пишут ругательные слова.

– Абсолютно.

– И не... ?

Еще фамилия. Потом еще одна. Но и здесь Виктор Евгеньевич был абсолютно уверен. Эти люди ни при чем.

– А что, если... – Владимир Михайлович многозначительно посмотрел вверх. – Ты меня пойми правильно. В том, что вам нужно помочь, я убежден. Я очень хочу это сделать, но в нашем деле не зная броду, лучше не соваться.

страх

Нисколько не сомневаясь в искреннем желании Месникова ему помочь, Дудинскас вдруг отчетливо понял, что удерживает в кресле этого совсем еще недавно крупного, физически сильного и решительного человека... И почему он ни словом не обмолвился про марку, ничего про нее не спросил.

В огромном, аскетически выдержанном кабинете с одним только аляповатым пятном на стене витал животный страх.

– Давайте не будем торопиться, – Месников повернулся к окну и стал всматриваться; так машинист поезда выглядывает вдаль, пытаясь разглядеть, что за состав движется ему навстречу. Рука уже на реверсе. – Давайте попробуем сначала ситуацию прокачать...

Месников совсем затормозил, погрузившись в раздумья.

прокачка тормозов

Однажды он уже пробовал заговорить с Батькойо Дудинскасе, но налетел на вопрос, почему тот финансирует Столяра. Что еще емунаговаривают, что нашептывают? Что онеще про Дудинскаса помнит? Кроме обиды с Фэстом, которая тоже ведь неспроста... Выборы? Чрезмерной активности Дудинскас не проявлял, хотя и высовывался. Это конечно же до Батькидошло, но кто тогда не высказывался? В конце концов и более злостных онкак бы простил, даже приблизил – из тех, кто, как тот же Петр Ровченко, сумели покаяться, заверить в готовности... Дудинскас на поклон не пришел. И без него, без его личного участияухитрился чего-то достичь. Такого Батьканикому не может простить. С тем же Старобитовым вон до чего дошло...

...Узнав, что по команде Батькиначат судебный процесс над старейшим председателем колхоза «Восход», дважды Героем Константином Васильевичем Старобитовым, Мес-ников сразу вычислил, в чем дело. Работал тот с Батькойв одной области, значит, они не могли не встречаться. Один возглавлял передовое хозяйство и был знаменит, другой перебивался в завалящем колхозе. После какого-то семинара в «Восходе» банкет, для званных.«Тебе чего, Шурик?» – «Я тоже сюда хочу. Я вообще хочу жить так же хорошо, как и вы». – «Пожалуйста, Шура. Только сначала ты научись так же хорошо, как я, работать».

Это и не забылось, тем более что в новые времена колхоз «Восход», теперь уже акционированный, по-прежнему шел в гору, Старобитов даже собственный банк учредил. Вот и попал на полтора года в СИЗО, возят теперь немощного старика на судебные заседания в неотапливаемом «воронке», а в зале суда держат в клетке...

Месников поежился, представив сверлящий взгляд хозяина.

«Ты почемув это дело лезешь? – в том смысле, что не бесплатно же... – Или решил подстраховаться?» – в смысле служишь и нашим, и вашим...

В худшем случае информация о вмешательстве Главного Координатора в судьбу частной фирмы пополнит и без того давно разбухшую папку, в которую складывается на него компромат...

компромат

Уж этого бояться Владимиру Михайловичу не было никакого резону. Когда будет принято решение наехатьи на него, фактуры хватит и без этой мелочи. Еще до прихода к власти у Лукашонка на него было толстенное досье. Перед вторым туром на собрании избирателей, и не где-нибудь, а прямо в КГБ, Шурика спросили: «Как вы поступите с самым богатым человеком в государстве?» Лукашонок ответил не задумываясь: «Как он того заслуживает».

Но в том-то и фокус, что, чем толще папка компромата, ем прочнее сидит человек в своем кресле. Крепче всех как он, Месников, и сидит. Это на какого-нибудь Федоровича папка тощая. Этот колобок всегда был осторожен, старался не наследить, что ему и удавалось, правда, в основном из-за мизерности интересов. Такие люди хозяинуне нужны, что и подтвердится той легкостью, с какой его скоро выкинут, о чем он, разумеется, пока не знает.

А Месников знает. И про себя знает: только из-за того его Батькаи призвал на «государеву службу», что имел на него компромат. Держит теперь в черном теле, заставляет вкалывать, разгребая любую чернуху, выставлятьсебя, сносить издевательства «щелкоперов», дистанцироваться от мало-мальски интеллигентных людей... Слухам о его баснословном состоянии (пишут и о сорока миллионах «зеленых»), конечно, мало кто верит. Но ведь и помнят – про дым без огня. Не сомневаются, что заначки во всех случаяххватило бы на безбедную жизнь, на обустройство детей. Это, может, и да... Но хрен ею воспользуешься!

догадка

Дудинскас обижен, нарывается на ссору. Ведь свою марку он не куда-нибудь, а прямо к нему и в Управление Безопасности принес.

Но, может, в этом все и дело, что к немуи в УПРАВБЕЗ, а не прямо Батьке?..Слишком уж мощное сопротивление этой злосчастной марке оказывается, слишком бесстрашно ведут себя эти мелкие шавки, слишком не догадываются,что такую очевидно выгодную для государства идею надо бы поддерживать и поощрять. Отчего они так смелы, кто у них в тамбуре?

А что, если сам Батька?..Что, если он личнозаинтересован?

С этим уже не шутят. Тут один неверный шаг, одно неосторожное движение, и ты не жилец. Вот когда откроется эта чертова папка, и – вывалится на свет все ее содержимое! [109]109
  Как с Павлом Павловичем Титюней. Когда до него совсем дошла очередь, Всенародноизбранному на стол выложили восемь страниц (!) одних только перечислений – в чем он набедокурил. И вечером в пятницу всесильный Павел Павлович от забот по хозяйству был освобожден. Пока по собственному желанию...


[Закрыть]

Нет, высовываться, не разобравшись, хотя бы не спросив, нельзя.

Но как спросишь? В том-то и беда с Батькой,что прямо спросить его ни о чем нельзя. Прямо он не отвечает. Прямо он вообще ничего не делает, предпочитает играть в кошки-мышки. Как с той же Тамарой...

кошки-мышки

...Тамара Безвинная, его, Месникова, бывшая подруга, а потом председатель Госбанка, с чем-то не согласилась, на какой-то счет чего-то недоперечислила, чью-то просьбу не выполнила... Тут ее и прижали, по всем правилам и с полным кайфом.

Весь кайф был в том, чтобы с «первой леди государства» (о Безвинной так писали многие газеты, публикуя ее очаровательные портреты, чем только подчеркивали ее самозванство)сначала поиграться.

Она уже уехала, точнее, улетела по делам. Когда улетала, двое в штатском, опоздавшие в аэропорт, как часто бывает в таких случаях (специально? нечаянно?), потребовали у представителей «Люфтганзы» список пассажиров, прошедших регистрацию. Иностранная компания, свои правила – им отказали. Назревал скандал. В конце концов сговорились, что, если нашиназовут фамилию интересующего их пассажира, те подтвердят, есть ли она в списке. Посоветовавшись с начальством (бегали звонить), назвали Безвинную. «Это председатель Госбанка?» – «Нет, однофамилица». В списках ее не оказалось: прошла на посадку через депутатский зал, минуя регистрацию...

Улетела в Мадрид, там бы и остаться. Витя Цацкин, ее заместитель еще по коммерческому банку, уже давно уехавший,настойчиво ей именно это советовал.

Не послушалась, вернулась. Клюнула на газетную утку о том, что Батькасобирается назначить ее премьер-министром. На новогоднем приеме появилась в красном платье. Королева бала. Со Всенародноизбраннымпо залу под руку прохаживались, о чем-то мило беседовали, друг другу улыбались, даже кокетничали. Тот подозвал Федоровича: «А что, Павел Павлович, если мы ее в Китай отправим? Чрезвычайно и полномочно». «Нельзя в Китай, – пошутил министр с деланным испугом, – такую красивую женщину туда отправишь – велосипедисты попадают».

Назавтра она уже билась в истерике на полу камеры следственного изолятора КГБ. Не могла поверить. Хотя игрались с нею и раньше, еще когда позвали председателем в Госбанк. Ведь позвали как? Сначала наехали, набрали фактуры, прижали к стенке. Потом вдруг распахнули объятия: пригласили «проводить государственную финансовую политику», предложив выбирать: корона или тюрьма. Соблазнилась на корону, испугалась тюрьмы, Месникова не послушалась, забыла (или не знала из-за благополучности судьбы?), что пьесы с таким началом всегда плохо кончаются [110]110
  Первое обвинение, прозвучавшее в прессе: шпионаж в пользу Израиля, последнее, когда дело совсем развалилось, превышение полномочий – со служебного телефона разговаривала по личным делам. Восемь месяцев в камере, потом, больную, измочаленную, униженную досмотрами мужиков, – под домашний арест. Еще на полгода, пока не исчезла совсем, «ко всеобщему облегчению», так никому ничего и не рассказав. Потом объявилась в Лондоне.


[Закрыть].

самое страшное

– Давайте так, – сказал Месников, снова переходя на вы. – Вы не горячитесь и ничего не предпринимайте. Я тут кое-что провентилирую.Что я вам обещаю, так это разобраться, в чем здесь дело. И если никто, —он снова поднял вверх указательный палец, – личнов этой истории не заинтересован, я берусь прямо поговорить,после чего вмешаться и все глупости прекратить...

– А если заинтересован лично?

Владимир Михайлович Месников замолчал.

Чем заканчиваются такие вмешательства, он знал. Друг Старобитова, тоже председатель колхоза и тоже дважды Герой Владимир Роликов в каком-то газетном интервью выступил в поддержку Старобитова. Совести, мол, у вас нет, на кого наехали... Через три дня звонит редактору: «Ты извини, я понимаю, чтовы там обо мне подумаете, но нужно дать какое-то опровержение. Мне угрожают самым страшным...»

Чем же таким страшным ему, уже совсем старцу, пригрозили? Следственным изолятором, тюрьмой? Хуже. Ему сказали: «Будешь, гад, жить на одну пенсию».

«Самого страшного» Владимиру Михайловичу не хотелось. Хотя и ссориться с Дудинскасом – тоже. И он сказал прямо:

– Если лично,тогда извини. – Проводив гостя до дверей, Месников тем не менее заверил: – Но еще один путь у нас с вами всегда остается: будем действовать официально.

По тому, с какой плохо скрываемой брезгливостью произнес он последнее слово и как тяжело при этом вздохнул, стало понятным, что действовать официально ему совсем не хочется.

«прошу решить!»

Из Москвы вернулся Игорь Николаевич Катин. Прямо с поезда примчался к Виктору Евгеньевичу – возбужденный и счастливый. Дрожащими от нетерпения пальцами расстегнул замки кейса, достал какую-то бумагу, протянул ее было Дудинскасу, но тут же руку отдернул, выскочил в приемную, попросил Надежду Петровну листок размножить и, только получив несколько копий, одну из них вручил Виктору Евгеньевичу.

Это было все то же сочиненное ими первое письмо в Москву, только переписанное новому адресату. Глянув, кому именно, Виктор Евгеньевич аж зажмурился. Потом посмотрел на Катина. Тот раздувался и пыхтел, как котел, готовый ухнуть.

– Нужно было хоть что-то конкретное попросить, – пояснил Катин, увидев, что Дудинскас читает концовку.

В последнем абзаце излагалась просьба выделить «Голубой магии» шестьсот тысяч долларов – на поддержание изысканий по проекту. Под письмом стояли две подписи: Катин расписался пониже, а выше красовалась вензелями фамилия его кремлевского свояка.

Сумма была подчеркнута авторучкой с черной пастой, этой же ручкой в левом верхнем углу была выведена резолюция:

«Прошу решить!»

Виктор Евгеньевич попытался взять себя в руки. Что-то подобное он не однажды получал, пусть и не с такого высокого уровня, отчего хорошо знал реальную цену всем резолюциям. Тем не менее ощутил подъем. Почему-то именно конкретность суммы, несомненно взятой с потолка, ему показалась убедительной: значит, кому-то понадобилось именно столько.

Глянув на физиономию лжеакадемика, мерцающую счастьем, как кинескоп, он вспомнил все свои мытарства и, с трудом подавив вспыхнувшее вдруг раздражение, произнес:

– Это хорошо. Непонятно только, кудаэти деньги будут перечислены. И зачем? Вы, наверное, не в курсе, что все счета «Артефакта», а заодно и «Голубой магии» блокированы? Впрочем, этой суммы как раз хватит, чтобы рассчитаться с Налоговой инспекцией и уплатить по иску Службы контроля.

Катин побледнел, потом посерел, потом стал пунцово-красным.

– Мы же не так договаривались! – воскликнул он. – Мы же условились, что, пока я гребу в столице, вы здесь снимаете их дурацкие санкции.

– Пока не очень выходит... Не снимаются... Вот если бы ваш влиятельный родственник выдал сюда хотя бы звонок...

– Вы с ума сошли! Как можно! С этой ерундой – на такой уровень!Да за кого они нас примут?.. Нет уж, давайте как-нибудь сами.

Дудинскас понимал, что Катин прав.

Но душевный подъем он все же испытал и назавтра отправился в Службу контроля к Главному Экзекутору Республики Николаю Николаевичу Дромашкину.

Копия письма с резолюцией всемогущего главы соседнего государства придала ему если не уверенности, то решимости.

деньги – к деньгам

В Службе контроля ему повезло, как бывает только, если вступаешь в полосу удач. В народе говорят: деньги к деньгам.

Пришел к Дромашкину он, разумеется, не просто – пришел, чтобы тот, по личнойпросьбе их общегодруга Макса Кутовского, «посмотрел ему в глаза». Такая просьба профессора вдруг подействовала. Неизвестно, чтоименно Николай Николаевич увидел в глазах Виктора Евгеньевича, но свою долю штрафных санкций в размере двух с половиной миллиардов он легко снял, как стряхнул пылинку.

Правда, прежде чем решиться, Главный Экзекутор сначала довольно долго изучал копию письма с московской резолюцией, даже к свету ее подносил, рассматривая подпись, недоверчиво хмыкал, сопел, покашливал и, наконец, вопросительно поднял усталую голову.

И в ту же секунду Дудинскас понял, как с ним нужно говорить.

– По крайней мере десять влиятельных людей нашего государства сейчас переживают за результат моего визита к вам, – сказал он, глядя в упор.

– Кто конкретно? – сурово спросил Дромашкин. – Назовите хотя бы трех.

Виктор Евгеньевич назвал пять фамилий.

Дромашкин тут же переговорил по телефону с премьером Лонгом и Главным Консультантом Федей Капитуловым. Оба оказались на месте. Оба обрадованно подтвердили, что за результат переживают. Федя Капитулов на правах «общего друга» даже взмолился:

– Ну хочешь, я на колени перед тобой встану, чтобы вы от них отцепились [111]111
  Ф. Капитулов оказался единственным, кто от Батьки сумел уйти без последствий, выправив инвалидность по полной глухоте. Был, правда, еще Лонг, но там – особый случай. Он даже награду получил – не за отвагу, разумеется.


[Закрыть].

Масть пошла. Третий из названных Дудинскасом, а это был Павел Павлович Федорович, позвонил сам. И тоже подтвердил, что за судьбу «Артефакта» он, оказывается, переживает больше, чем за свою. А иностранным дипломатам не надо давать лишний повод.

Едва дослушав, Дромашкин вызвал сразу всех своих замов:

– Похоже, что здесь мы напортачили...

– Дайте мне официальную бумагу, – клянчил у него, не стыдясь, Дудинскас, – напишите хоть что-нибудь. Я покажу налоговикам, они же на нас не сами, а из-за вас наехали. Увидев, что вы отступились, они отступятся тоже. Ведь если они не отступятся, фирму все равно грохнут. Какая разница, сколько отрубать, если рубите шею.

– Ничего я тебе (вам?) писать не буду. Все, что надо, они и сами поймут, – сказал Дромашкин.

«однорукий бандит»

Получить от Лонга ли, от Дромашкина или Месникова, тем более из Главного Управления Безопасности хотя бы строчку официального ответа Дудинскасу было очень нужно.

Тут бы он ее Главному Инспектору Дворчуку и предъявил. Как вещественное доказательство, нет, не своей правоты и не того даже, что ему сочувствуют на всех этажах, что его историей занимаются, пытаясь найти выход. В этом Анатолий Анатольевич Дворчук и сам не сильно сомневался. А того доказательство, что кто-то из сочувствующих хоть на одну строчку готов здесь засветиться.

Но ни от Месникова, ни от Лонга – лично ли, официально ли, – ни даже от любого их клерка ни одной строчки официальногоответа (кроме ответов КГБ) Виктор Евгеньевич не получил.

Как, впрочем, и вообще ниоткуда.Ни на одно письмо, ни на один призыв к здравому смыслу, ни на один вопль о помощи ни одной строчки в ответ.

При общем и всеми выражаемом сочувствии государственный аппарат исправно принимал его письма, как заглатывает жетоны «однорукий бандит» в казино, некоторое время урчал, потом что-то в нем то ли не срабатывало, то ли, наоборот, срабатывало, снова урчало, ухало, вздыхало, потом отключалось. И наступала безответная тишина.

Вот пришла очередь вздыхать, беспомощно разводя руками и Николаю Афанасьевичу Горбику, профессору и офицеру.

узкий профиль

На столе перед заместителем Генерального Секретаря ГЛУПБЕЗа Николая Афанасьевича Горбика лежал никем не востребованный отчет комиссии. Все санкции, все штрафы, все нарекания признаны незаконными, работа комиссии Службы контроля – предвзятой, а инициатива «Артефакта» по разработке таможенной марки – заслуживающей поощрения и поддержки. В чем Горбик и всегда был уверен...

– Что же теперь с этимделать? – развел он руками так искренне, что даже не привстал, забыв, что, сидя за столом, разводить руками не очень удобно.

Случай беспрецедентный. Ни разу и никогда раньшеему не приходилось получать положительные результаты проверки. И что с ними теперь делать, он не знал. Хоть удавись! Кого-то поддерживать,тем более поощрять– совсем не их профиль.

– Ну хорошо, – Виктор Евгеньевич решил с помощью наводящих вопросов помочь хорошему человеку, – а что вы бы делали, окажись результаты проверки отрицательными?

– Направили бы в инстанции, – оживился Горбик, – на реагирование.Там бы сразу поняли, чтос вами делать.

– Так и направьте. В Налоговую инспекцию, таможенникам, в Спецзнак. Даже не на реагированиеотошлите, а просто для сведения. Они поймут.

Горбик несколько раз кивнул, как бы соглашаясь, но ничего не ответил.

– Тогда иначе, – не унимался Дудинскас. – Тогда не про нас пишите справку, а про тех, кто нам мешает и тем самым вредит государству.

Горбик вздохнул.

– Вы не совсем понимаете нашу специфику– сказал он. – И, наверное, думаете, что мы вот так и можем на кого хочешь наехать?

– Работаете только по наводке?

– Никаких наводок. Только по указанию сверху, то есть выборочно.Вы не понимаете логики? Что ж тут непонятного! Если все нарушают, а ты наезжаешь именно на этого, то почему?

Горбик снова вздохнул.

– Давайте я сам пойду к вашему шефу, – предложил Дудинскас.

Горбик от такой наглости испуганно отмахнулся:

– Это невозможно! За все время работы Владимир Витальевич Шхермук ни разу не допустил личного контакта с частными структурами. Совесть руководителя должна быть незапятнанной, а руки – чистыми.

– Ну да, – согласился Дудинскас, – как у хирурга.

Горбик снова хотел вздохнуть, но тут спасительно вспомнил:

– У нас ведь, вообще говоря, «совещательный» орган, в развитых странах аналогичные структуры даже и называются: Советбезопасности.

И вздохнул, но уже с облегчением.

Ну не мог, да и права не имел ничего,абсолютно ничего положительного сделать Николай Афанасьевич Горбик, кроме как молча сочувственно посмотреть и молча же развести руками.

кран

Володя Хайкин слово в слово повторил Горбика:

– Почему, если все нарушают, наехали именно на вас? В этом мире, где все такие воры... Тебе пора уже о многом подумать, но больше всего об этом. Назовем такие раздумья красивым словом «анализ». Начинать анализ всегда лучше с самого начала, даже если в самом начале ты об этом и не подумал.

Володя понимал, что противник у Дудинскаса сильный, намного сильнее его, но тем не менее выхода у него нет. Не у Дудинскаса – у тех, кто на него наезжал. Они и наезжали-то в поисках выхода. Не давая ему делать марку и не собираясь ее делать сами, они спасали тем самым себя.